но,
     весь легкий, звонкий весь, стою
     опЯть в гостиной незабвенной,
     в усадьбе, у себЯ, в раю.

     € вот из зеркала косого
     под лепетанье хрусталей
     глЯдЯт фарфоровые совы --
     пенаты юности моей.

     € вот, над полками, гортензий
     легчайшаЯ голубизна,
     и солнца луч, как Ѓожий вензель,
     на венском стуле, у окна.

     Џо потолку гудит досада
     двух заплутавшихсЯ шмелей,
     и веет свежестью из сада,
     из глубины густых аллей,

     неизъЯснимой веет смесью
     еловой, липовой, грибной:
     там, по сырому пестролесью,
     -- свист, щебетанье, гам цветной!

     Ђ дальше -- сон речных извилин
     и сенокоса тонкий мед.
     ‘той, стой, виденье! Ќо бессилен
     мой детский возглас. †изнь идет,

     с размаху небеса ломаЯ,
     идет... ах, если бы навек
     остатьсЯ так, не разжимаЯ
     росистых и блаженных век!

             3. 2. 23.

--------
        ѓексаметры

        —удо

     ‚ жизни чудес не ищи; есть мелочи -- родинки жизни;
     мелочь такую заметь,-- чудо возникнет само.
     ’ак мореход, при луне увидавший моржа на утесе,
     внуков своих опьЯнит сказкой о деве морской.


        Ћчки €осифа

     ‘лезы отри и послушай: в солнечный полдень, старый
     плотник очки позабыл на своем верстаке. ‘о смехом
     мальчик вбежал в мастерскую, замер, заметил, подкралсЯ,
     тронул легкие стекла, и только он тронул,-- мгновенно
     по миру солнечный зайчик стрельнул, заиграл по далеким
     пасмурным странам, слепых согреваЯ и радуЯ зрЯчих.

        ‘ердце

     Ѓережно нес Я к тебе это сердце прозрачное. Љто-то
     в локоть толкнул, проходЯ. ‘ердце, на камни упав,
     скорбно разбилось на песни. Џрими же осколки. Ќе знаю,
     кто проходил, подтолкнул: сердце Я бережно нес.

             7 марта 1923


        ЏамЯти ѓумилева

     ѓордо и Ясно ты умер, умер, как Њуза учила.
     Ќыне, в тиши …лисейской, с тобой говорит о летЯщем
     медном Џетре и о диких ветрах африканских -- Џушкин.

             19 марта 1923

--------
        ђодине

          ЏосвЯщаетсЯ моей сестре …лене

     ‚оркующею теплотой шестаЯ --
     чужаЯ -- наливаетсЯ весна.
     ‚се ждет тебЯ душа моЯ простаЯ,
     гадаЯ у восточного окна.

     Џозволь мне помнить холодок щемЯщий
     зеленоватых ландышей, когда
     твой светлый лес плывет, как сон шумЯщий,
     а воздух -- как дрожащаЯ вода.

     Џозволь мне жить, искать ’ворца в творенье,
     звать изумленье рифмы и любви.
     Ќе укорЯй в час трудного гореньЯ,
     что вот Я вспомнил ландыши твои.

     Љак тень твоЯ, чужой апрель мне сладок.
     ‚зволнованно душа тебЯ зовет,
     текучий блеск твоих дождей и радуг,
     когда весь лес лепечет и плывет.

     ’вой будет взлет неизъЯснимо Ярок,
     а наша встреча -- творчески-тиха;
     склонюсь, шепну: вот мой простой подарок,
     вот каплЯ солнца в венчике стиха.

             31 марта 1923

--------
        ђека

     Љаждый помнит какую-то русскую реку,
     но бессильно запнетсЯ, едва
     говорить о ней станет: даны человеку
     лишь одни человечьи слова.
     Ђ ведь реки, как души, все разные... нужно,
     чтоб соседу поведать о них,
     знать, пожалуй, русалочий лепет жемчужный,
     изумрудную речь водЯных.
     Ќо у каждого в сердце, где клад заковала
     кочеваЯ стальнаЯ тоска,
     отзываетсЯ внЯтно, что сердцу, бывало,
     напевала роднаЯ река.

     „лЯ странников верных
     качнул Я дыханьем души
     эти качели слогов равномерных
     в бессонной тиши.
     Џовсюду --
     в мороз и на зное --
     встретишь
     странников этих,
     несущих, как чудо,
     как бремЯ страстное,
     родину.
     ‘ам Я, бездомный,
     как-то ночью стоЯл на мосту
     в городе мглистом,
     огромном,
     и глЯдел в маслЯнистую
     темноту
     рЯдом с тенью случайно любимой,
     стройной, как черное пламЯ,
     да только с глазами
     безнадежно чужими.
     џ молчал, и спросила она на своем Языке:
     "’ы менЯ уж забыл?" --
     и не в силах Я был
     объЯснить,
     что Я там, далеко, на реке
     илистой, тинистой, с именем милым,
     с именем что камышоваЯ тишь...
     ќто словно из Ямочки в глине
     черно-синий
     выстрелит стриж.
     € вдоль по сердцу
     носитсЯ
     с криком своим изумленным: вий-вии!
     ќто было в ђоссии,
     это было в раю...
     ‚от,
     гладкаЯ лодка плывет
     в тихоструйную юность мою,
     мимо леса,
     полного иволог, солнца, прохлады грибной,
     мимо леса,
     где березовый ствол чуть сквозит белизной
     стройной
     в буйном бархате хвойном,
     мимо красных крутых берегов
     парчевых островков,
     мимо плавных полЯнок сырых, в скабиозах
     и лютиках.
     ђаз! -- и тугие уключины
     звЯкают,-- раз! -- и весло на весу
     проливает огнистые слезы
     в зеленую тень.
     —у!-- в прибрежном лесу
     кто-то легко зааукал...
     „ремлет цветущаЯ влага, подковы
     листьев ползучих, фарфоровый купал
     цветка
     водЯного.
     Љак мне запомнилась эта река,
     узорнаЯ, узкаЯ.
     ‚ечереет...
     (и как объЯснить,
     что значило русское
     "вечереет?")
     стрекоза, бирюзоваЯ нить,
     два крыла слюдЯных -- замерла
     на перилах купальни...
     солнце в черемухах. Љолокол дальний.
     ’учки румЯные, русые.
     —ервЯчка из чехла
     выжмешь, за усики
     вытащишь, и на крючок.
     †дешь. Љлюет.
     ‘ладко дрогнет леса, и блеснет,
     шлепнет о мокрые доски
     голубаЯ плотва, головастый бычок
     или хариус жесткий.
     Ђ когда мне удить надоест,
     на деревЯнный навес
     взберусь
     (...ђусь!..)
     и оттуда беззвучно нырЯю
     в отраженный закат...
     Ћслепленный, плыву наугад,
     ширЯю,
     навзничь ложусь -- и не ведаю, где Я --
     в небесах, на воде ли.
     Њошкара надо мною качаетсЯ
     вверх и вниз, вверх и вниз -- без конца...
     ‚ечер кончаетсЯ.
     Ћсторожно сдираю с лица
     липкую травку.
     ‚ щиколку щиплет малЯвка:
     сладок мне рыбий
     слепой поцелуй.
     ‚ лиловеющей зыби
     узел огненных струй --
     и плыву Я,
     горю,
     глотаю зарю
     вечеровую...
     Ђ теперь в бесприютном краю,
     уж давно не снимаЯ котомки,
     качаю -- ловлю Я, качаю -- ловлю
     строки о русской речонке,
     строки, как отблески солнца, бессвЯзные...
     Ђ ведь реки, как души, все разные,
     нужно,
     чтоб соседу поведать о них,
     знать) пожалуй, русалочий лепет жемчужный,
     изумрудную речь водЯных.
     Ќо у каждого в сердце, где клад заковала
     кочеваЯ стальнаЯ тоска,
     отзываетсЯ внЯтно, что сердцу, бывало,
     напевала роднаЯ река...

             8 апрелЯ 1923, Ѓерлин

--------
        x x x

     Љогда Я по лестнице алмазной
     поднимусь из жизни на райский порог,
     за плечом, к дубинке легко привЯзан,
     будет заплатанный узелок.

     “знаю: ключи, кожаный поЯс,
     медную плешь Џетра у ворот.
     Ћн заметит: Я что-то принес с собою --
     и остановит, не отопрет.

     "Ђпостол,-- скажу Я,-- пропусти мЯ!.."
     Џеред ним развЯжу Я узел свой:
     два-три заката, женское имЯ
     и темнаЯ горсточка земли родной...

     Ћн поводит строго бровью седою,
     но на ладони каждый изгиб
     пахнет еще гефсиманской росою
     и чешуей иорданских рыб.

     € потому-то без трепета, без грусти
     приду Я, знаЯ, что, звЯкнув ключом,
     он улыбнетсЯ и менЯ пропустит,
     в рай пропустит с моим узелком.

             21 апрелЯ 1923

--------
        x x x

     ‚ часы трудов счастливых и угрюмых
     моЯ благаЯ слушает тоска,
     как долгой ночью в исполинских думах
     ворочаютсЯ в небе облака.

     “дарит и скользнет ѓосподь по лире,
     здесь отзвук -- свет еще одной зари...
     ‡десь все творит в сладчайшем этом мире
     и от менЯ все требует: твори.

     ѓул дантовский в тебе Я слышу, тополь,
     когда ты серебришьсЯ пред грозой,
     и муравьиный вижу Я Ђкрополь,
     когда глЯжу на хвойный холм живой.

     Џоет вода, молЯсь легко и звонко,
     и мотыльковых маленьких мадонн
     закат в росинки вписывает тонко
     под светлый рассыпающийсЯ звон.

     ’ак как же мне, в часы нагие ночи
     томЯсь в себе, о, как же не творить,
     когда весь мир, весь мир упрЯмый хочет
     со мной дышать, гореть и говорить?

             28. 4. 23.

--------
        x x x

     Ћ, как ты рвешьсЯ в путь крылатый,
     безумнаЯ душа моЯ,
     из самой солнечной палаты
     в больнице светлой бытиЯ!

     €, бредЯ о крутом полете,
     как топчешьсЯ, как бьешьсЯ ты
     в горЯчечной рубашке плоти,
     в тоске телесной тесноты!

     €ль, тихаЯ, в безумье тонком
     гудишь-звенишь сама с собой,
     вообразив себЯ ребенком,
     сосною, силовьем, совой.

     Џоверь же соловьЯм и совам,
     терпи, самообман любЯ,--
     смерть громыхнет тугим засовом
     и в вечность выпустит тебЯ.

             2 маЯ 1923

--------
        x x x

     Ќет, бытие -- не зыбкаЯ загадка!
     Џодлунный дол и Ясен, и росист.
     Њы -- гусеницы ангелов; и сладко
     въедатьсЯ с краю в нежный лист.

     ђЯдись в шипы, ползи, сгибайсЯ, крепни,
     и чем жадней твой ход зеленый был,
     тем бархатистей и великолепней
     хвосты освобожденных крыл.

             6. 5. 23.

--------
        x x x

     џ странствую... Ќо как забыть? ‘вистЯщий
     рвал ветер твой платок, дышал прибой,
     дышала ты... на гальке шелестЯщей
     прощалсЯ Я с отчизной и тобой.

     Њотало Ялик. Џолоса тумана
     луну пересекала пополам,
     вздымалось море отгулом органа,
     стекало по заплаканным скалам.

     € ты на небывалое изгнанье
     благословлЯла жалобно менЯ,
     и снилось мне, что ночь твое дыханье,
     что ты умрешь при мановенье днЯ.

     € клЯлсЯ Я, что вечно и повсюду,
     на всех распутьЯх мировой глуши,
     о, как беречь, как праздновать Я буду
     гнев и любовь -- бессонницу души.

     € море встало. •олодом и дымом
     отхлынул берег, весь тобой звенЯ.
     џ странствую... Ќа берегу родимом
     ты, вернаЯ, еще не ждешь менЯ.

             Ѓерлин, май 1923 г.

--------
        x x x

     ‡овешь, -- а в деревце гранатовом совенок
        полаивает, как щенок.
     ‚ вечерней вышине так одинок и звонок
        луны изогнутый клинок.

     ‡овешь, -- и плещет ключ вечернею лазурью.
        Љак голос твой, вода свежа,
     и в глинЯный кувшин, лоснЯщийсЯ глазурью,
        луна вонзаетсЯ дрожа.

             26. 7. 23.

--------
        x x x

     Љак бледнаЯ зарЯ, мой стих негромок,
     и кратко звуковое бытие,
     и врЯд ли мой разборчивый потомок
     припомнит птичье прозвище мое.

     —то ж делать, муза, жизнь моЯ. Њы будем
     в подстрочном примечанье скромно жить...
     Ќе прозвенеть, не высказать мне людЯм,
     что надо Ѓожьей тенью дорожить.

     —то ЃожьЯ тень волнистаЯ сквозь наши
     завесы разноцветные видна;
     что день и ночь -- две дорогие чаши
     живой воды и звездного вина.

     Ќе прозвенеть, не высказать -- и скоро
     мою забудут бледную зарю,
     и перваЯ забудет та, которой
     последние лучи Я подарю.

     € все же, муза, счастлив Я... ’ы нежность,
     ты -- тишина; с тобой нельзЯ грустить;
     ты в пенье дней житейскую мЯтежность,
     как лишний слог, не можешь допустить.

             31. 8. 23.

--------
        x x x

     Ќочь свищет, и в пожары млечные,
     в невероЯтные краЯ,
     доваливаЯсь в бездны вечные,
     идет по звездам мысль моЯ,
     как по волнам во тьме неистовой,
     где манит ѓоспода рука
     растрепанного, серебристого,
     скользЯщего ученика...

             2. 9. 23.

--------
        x x x

     џ помню в плюшевой оправе
     дагерротипную мечту
     и очи в северной дубраве,
     и губы в громовом порту.

     Ќо ты... ЏрЯмой и тонкой тенью,
     как бы ступаЯ по стеклу,
     внимаЯ призрачному пенью,
     вникаЯ пристально во мглу,

     -- во мглу, где под железным кленом
     Я ждал, где, завернув с угла,
     сквозные Янтари со стоном
     текли в сырые зеркала --

     безгласно в эту мглу вошла ты,
     и все, что скучно стыло встарь,
     все сказкой стало: клен зубчатый,
     геометрический фонарь...

     ’ы... Џлатье черное мне снитсЯ,
     во взглЯде сдержанный огонь,
     мне тихо на рукав ложитсЯ
     продолговатаЯ ладонь.

     € вдруг, улыбкою нежданной
     блеснув, указываешь мне:
     клин теневой, провал обманный
     на бледной, на косой стене.

     „а, правда: город угловатый
     играет жизнью колдовской
     с тех пор, как в улицу вошла ты
     своей стеклЯнною стопой.

     € в этом мире небывалом
     теней и света мы одни.
     ‚чера нам снились за каналом
     венецианские огни.

     € ѓофман из зеркальной двери
     вдруг вышел и в плаще прошел,
     а под скамьею в темном сквере
     Я веер костЯной нашел.

     € непонЯтный выступ медный
     горит сквозь дальнее стекло,
     а на стене, косой и бледной --
     откуда? -- черное крыло.

     ѓадаЯ, все ты отмечаешь,
     все игры вырезов ночных,
     заговорю ли -- отвечаешь,
     как бы доканчиваЯ стих.

     ’аинственно скользЯ по гласным,
     ты шепчешь, замираешь ты,
     и на лице твоем неЯсном
     ловлю Я тень моей мечты.

     Ђ там над улицею сонной,
     черты земные затаЯ,
     стеною странно освещенной
     стоит за мною жизнь моЯ.

             Ѓерлин, 25. 9. 23.

--------
        x x x

     ‘анкт-Џетербург -- узорный иней,
     ex libris беса, может быть,
     но дивный... ’ы уплыл, и ныне
     мне не понЯть и не забыть.

     Њой Џушкин бледной ночью, летом,
     сей отблеск объЯснЯл своей
     Ћлениной, а в пенье этом
     сквознаЯ тень грЯдущих дней.

     € ныне: лепет любопытных,
     прах, нагота, крысиный шурк
     в книгохранилищах гранитных;
     и ты уплыл, ‘анкт-Џетербург.

     € долетаЯ сквозь туманы
     с воздушных площадей твоих,
     менЯ печалит музы пьЯной
     скуластый и осипший стих.

             Ѓерлин, 25. 9. 23.

--------
        Ђвтобус

     ђасшатываЯ сумрак бурый
     огнЯми, жестЯным горбом,
     на шинах из слоновой шкуры
     гремЯщий прокатилсЯ дом.

     € вслед качнувшейсЯ громаде,
     как бы подхвачен темнотой,
     Я кинулсЯ и вспрыгнул сзади,
     и взмыл по лестнице витой.

     € там, придерживаЯ шлЯпу,
     в свистЯщей сырости ночной
     Я видел: выбросила лапу
     и скрылась ветка надо мной.

     € вспомнил допотопный ужас,
     бег, топот, выгибы клыков...
     Џускай в гранатовые лужи
     стекают стекла кабаков,

     -- пожарище тысЯчелетий,
     душа дремучаЯ моЯ,
     отдай же мне огонь и ветер,
     грома иного бытиЯ!

     Љогда Я легкий, низколобый
     на ветке повисал один
     над обезумевшею злобой
     бегущих мамонтовых спин.

             5. 10. 23

--------
        x x x

     ЊилаЯ, нежнаЯ -- этих старинных,
     песенных слов не боюсь, и пою...
     Ћ, наклонЯйсЯ из сумерек длинных
        в светлую бездну мою!

     џ подарю тебе солнечной масти
     рьЯных коней, колесницу в цветах,
     ибо сейчас Я не пристальный мастер,
        Я -- изумленье и взмах.

     ЊилаЯ, нежнаЯ, Я не ошибсЯ,
     часто мне женские снились черты.
     ‚се они были из ломкого гипса,
        золото легкое -- ты.

     ќто, пойми, не стихи, а дыханье,
     мреющий венчик над страстью моей,
     переходЯщий в одно колыханье
        неизмеримых зыбей.

             17. 10. 23.

--------
        x x x

     €з мира уползли -- и ноют на луне
     шарманщики воспоминаний...
     Љто входит? Њуза, ты? Ќет, не садись ко мне:
     Я только пасмурный изгнанник.

     Џолжизни -- тут, в столе, шуршит она в руках,
     тетради трогаю, хрустЯщий
     клин веера, стихи -- души певучий прах,--
     и грудью задвигаю Ящик...

     € вот уходит все, и Я -- в тенЯх ночных,
     и прошлое горит неЯро,
     как в черепе сквозном, в провалах костЯных
     зажженный восковой огарок...

     € ланнеровский вальс не может заглушить...
     Ћткуда?.. “ходи... Ќе надо...
     Љак были хороши... Њне лепестков не сшить,
     а тлен цветочный сладок, сладок...

     Ќе говори со мной в такие вечера,
     в часы томленьЯ и тумана,
     когда мне чудитсЯ невнЯтнаЯ игра
     ушедших на луну шарманок...

             ЌоЯбрь 1923

--------
        Ѓарс

     Џожаром Яростного крапа
     маЯчу в травЯной глуши,
     где дышит след и росный запах
     твоей промчавшейсЯ души.

     € в нестерпимые пределы,
     то близко, то вдали звенЯ,
     летит твой смех обезумелый
     и мучит и пьЯнит менЯ.

     ‹уна пылает молодаЯ,
     мед каплет на мой жаркий мех;
     бьет, скатываетсЯ, рыдаЯ,
     твой задыхающийсЯ смех.

     € в липком сумраке зеленом
     пожаром гибким и слепым
     кружусь Я, опьЯненный звоном,
     полетом, запахом твоим...

     Ќо не уйдешь ты! ‚ полнолунье
     в тиши настигну у ручьЯ,
     сомну тебЯ, мое безумье
     серебрЯное, лань моЯ.

             1923

--------
        ‚стреча

          € странной близостью закованный..
           Ђ. Ѓлок

     ’оска, и тайна, и услада...
     Љак бы из зыбкой черноты
     медлительного маскарада
     на смутный мост Явилась ты.

     € ночь текла, и плыли молча
     в ее атласные струи
     той черной маски профиль волчий
     и губы нежные твои.

     € под каштаны, вдоль канала,
     прошла ты, искоса манЯ;
     и что душа в тебе узнала,
     чем волновала ты менЯ?

     €ль в нежности твоей минутной,
     в минутном повороте плеч
     переживал Я очерк смутный
     других -- неповторимых -- встреч?

     € романтическаЯ жалость
     тебЯ, быть может, привела
     понЯть, какаЯ задрожала
     стихи пронзившаЯ стрела?

     џ ничего не знаю. ‘транно
     трепещет стих, и в нем -- стрела...
     Ѓыть может, необманной, жданной
     ты, безымЯннаЯ, была?

     Ќо недоплаканнаЯ горесть
     наш замутила звездный час.
     ‚ернулась в ночь двойнаЯ прорезь
     твоих -- непросиЯвших -- глаз...

     Ќадолго ли? Ќавек? „алече
     брожу и вслушиваюсь Я
     в движенье звезд над нашей встречей.
     € если ты -- судьба моЯ...

     ’оска, и тайна, и услада,
     и словно дальнЯЯ мольба...
     …ще душе скитатьсЯ надо.
     Ќо если ты -- моЯ судьба...

             1923 г.

--------
        ѓроза

     ‘тоишь ли, смотришь ли с балкона,
     деревьЯ ветер гнет и сам
     шалеет от игры, от звона
     с размаху хлопающих рам.

     ЉлубЯтсЯ дымы дождевые
     по заблиставшей мостовой
     и над промокшею впервые
     зелено-Яблочной листвой.

     Ћт плеска слепну: ливень, снег ли,
     не знаю. ѓромовой удар,
     как будто в огненные кегли
     чугунный прокатилсЯ шар.

     “ходЯт боги, громыхаЯ,
     стихает горнЯЯ игра,
     и вот всЯ улица пустаЯ --
     лист озаренный серебра.

     € с неба липою пахнуло
     из первой Ямки голубой,
     и влажно в памЯти скользнуло,
     как мы бежали раз с тобой:

     твой лепет, завитки сырые,
     лучи смеющихсЯ ресниц.
     Ќаш зонтик, капли золотые
     на кончиках раскрытых спиц...

             1923

--------
        ЏеснЯ

     ‚ерь: вернутсЯ на родину все,
     вера ЯснаЯ, крепкаЯ: с севера
     лыжи неслышные, с юга
        ночнаЯ фелюга.

     ЏеснЯ спасет нас.
         Џроулками в гору
     шел Я, в тЯжелую шел темноту,
     чуждый всему, и крутому узору
     черных платанов, и дальнему спору
     волн, и кабацким шарманкам в порту.

     ‚етер прошел по листам искривленным,
     ветер, мой пьЯный и горестный брат,
     и вдруг затих под окном озаренным:
     ночь, ночь -- и Янтарный квадрат.

     Љто-то была та, чей голос горЯщий
     русскою песней гремел за окном?
     ‚ сумраке видел Я отблеск горЯщий,
     слушал ее под поющим окном.

     Љак распевала она! Џроплывало
     сердце ее в лучезарных струЯх,
     как тосковала,
         как распевала,
     молЯсь былому в чужих краЯх,
     о полнолунье небывалом,
     о небывалых соловьЯх.

     € в темноте пылали звуки,--
     рыдающаЯ даль любви,
     даль -- и цыганские разлуки,
     ночь, ночь -- и в роще соловьи.

     Ќо проносилсЯ ветер с морЯ
     дыханьем соли и вина,
     и гармонического горЯ
     спадала жаркаЯ волна.
     ЉасалсЯ грубо ветер с морЯ
     глициний вдоль ее окна,
     и вновь, как бы в блаженстве горЯ,
     пылала звуками она...
     Ћ чем? Ћ лепестке завЯлом,
     о горестной своей красе,
     о полнолунье небывалом,
     о небывалом --
         ветер! ‚ернутсЯ на родину все,
     вера ЯснаЯ, крепкаЯ: с севера
     лыжи неслышные, с юга ночнаЯ фелюга...
        ‚се.

             1923 г.

--------
        Џрованс

        1

     Љак жадно, затаЯ дыханье,
     склонЯ колена и плеча,
     напьюсь Я хладного сверканьЯ
     из придорожного ключа.

     €, запыленный и счастливый,
     лениво развЯжу в тени
     евангелической оливы
     сандалий узкие ремни.

     Џод той оливой, при дороге,
     бродЯчей радуЯсь судьбе,
     без удивленьЯ, без тревоги,
     быть может, вспомню о тебе.

     € пеньем дум моих влекома,
     в лазури лиловатой днЯ,
     в знакомом платье незнакома,
     пройдешь ты, не узнав менЯ.

             1923, ‘ольес-Џон

--------
        2. ‘олнце (€з цикла "Џрованс")

     ‘лонЯюсь переулками без цели,
     прислушиваюсь к древним временам:
     при –езаре цикады те же пели,
     и то же солнце стлалось по стенам.

     Џоет платан, и ствол в пЯтнистом блеске;
     поет лавчонка; можно отстранить
     легко звенЯщий бисер занавески:
     поет портной, вытЯгиваЯ нить.

     € женщина у круглого фонтана
     поет, полощет синее белье,
     и пЯтнами ложитсЯ тень платана
     на камни, на корзину, на нее.

     Љак хорошо в звенЯщем мире этом
     скользить плечом вдоль меловых оград,
     быть русским заблудившимсЯ поэтом
     средь лепета латинского цикад!

             ‘ольес-Џон, 1923 г.

--------
        ‚ластелин

     џ €ндией невидимой владею:
     приди под синеву мою.
     џ прикажу нагому чародею
     в запЯстье обратить змею.

     ’ебе, неописуемой царевне,
     отдам за поцелуй –ейлон,
     а за любовь -- весь мой роскошный, древний,
     тЯжелозвездный небосклон.

     Џавлин и барс мой, бархатно-горЯщий,
     тоскуют; и кругом дворца
     шумЯт, как ливни, пальмовые чащи,
     все ждем мы твоего лица.

     „ам серьги -- два стекающих рассвета,
     дам сердце -- из моей груди.
     џ царь, и если ты не веришь в это,
     не верь, но все равно, приди!

             &lt;1923&gt;

     * ‚ ‘.: без назв., дата 7. 12. 23.

--------
        ѓекзаметры

          ЏамЯти ‚. „. Ќабокова

     ‘мерть -- это утренний луч, пробужденье весеннее. ‚ерю,
     ты, погруженный в могилу, пробужденный, свободный,
     ходишь, сиЯЯ незримо, здесь, между нами -- до срока,
     спЯщими...
         Ћ, наклонись надо мной, сон мой подслушай --
     снЯтсЯ мне слезы, снЯтсЯ напевы, снЯтсЯ молитвы...
     ‘плю Я, раскинув руки, лицом обращенный к звездам:
     в сон мой втекает мерцающий свет, оттого-то прозрачны
     даже и скорби мои...
         џ чую: ты ходишь так близко,
     смотришь на спЯщих; ветер твой нежный целует мне веки,
     что-то во сне Я шепчу; наклонись надо мной и услышишь
     смутное имЯ одно,-- что звучнее рыданий, и слаще
     песен земных, и глубже молитвы -- имЯ отчизны.

             &lt;1923&gt;

--------
        x x x

     †иви, звучи, не поминай о чуде,--
     но будет день: войду в твой скромный дом,
     твой смех замрет, ты встанешь: стены, люди
     все поплывет,-- и будем мы вдвоем...

     Џрозреешь ты в тот миг невыразимый,
     спадут с тебЯ, рассыплютсЯ, звенЯ,
     стеклом поблескиваЯ дутым, зимы
     и вЈсны, прожитые без менЯ...

     џ пламенем моих бессонниц, хладом
     моих смЯтений творческих прильну,
     взглЯну в тебЯ -- и ты ответишь взглЯдом
     покорным и крылатым в вышину.

     ’вои плеча закутав в плащ шумЯщий,
     Я по небу, сквозь звездную росу,
     как через луг некошеный, дымЯщий,
     тебЯ в свое бессмертье унесу...

             &lt;1923&gt;

--------
        x x x

     € в Ѓожий рай пришедшие с земли
     устали, в тихом доме прилегли...

     ‹етают на качелЯх серафимы
     под ЯблонЯми белыми. ‘крипЯт
     веревки золотые. ‘ерафимы
     кричат взволнованно...
         Ђ в доме спЯт,--
     в большом, совсем обыкновенном доме,
     где Ѓог живет, где солнечнаЯ лень
     лежит на всем; и пахнет в этом доме,
     как, знаешь ли, на даче,-- в первый день...

     Џотом проснутсЯ; в радостной истоме
     посмотрЯт друг на друга; в сад пройдут --
     давным-давно знакомый и любимый...

     Ћ, как воздушно Яблони цветут!..
     Ћ, как кричат, качаЯсь, серафимы!..

             &lt;1923&gt;

--------
        Ћлень

     ‘лова -- мучительные трубы,
     гремЯщие в глухом лесу,--
     следЯт, перекликаЯсь грубо,
     куда Я пламЯ пронесу.

     Ќо что мне лай „ианы жадной,
     ловитвы топот и полет?
     ЊоЯ душа -- олень громадный --
     псов обезумевших стрЯхнет.

     ‘трЯхнет -- и по стезе горЯщей
     промчитсЯ, распахнув рога,
     сквозь черные ночные чащи
     на огненные берега!

             &lt;1923&gt;

--------
        Џетербург

     Њне чудитсЯ в ђождественское утро
     мой легкий, мой воздушный Џетербург...
     џ странствую по набережной... ‘олнце
     взошло туманной розой. Џухлым слоем
     снег тЯнетсЯ по выпуклым перилам.
     € рысаки под сетками цветными
     проносЯтсЯ, как сказочные птицы;
     а вдалеке, за ширью снежной, тают
     в лазури сизой розовые струи
     над кровлЯми: как призрак золотистый,
     мерцает крепость (в полдень бухнет пушка:
     сперва дымок, потом раскат звенЯщий);
     и на снегу зеленой бирюзою
     горЯт квадраты вырезанных льдин.

     Џриземистый вагончик темно-синий,
     пером скользЯ по проволоке тонкой,
     через Ќеву пушистую по рельсам
     игрушечным бежит себе, а рЯдом
     расчищеннаЯ искритсЯ дорожка
     меж елочек, повоткнутых в сугробы:
     бывало, сЯдешь в кресло на сосновых
     полозьЯх,-- парень в желтых рукавицах
     за спинку хвать,-- и вот по голубому
     гудЯщему ледку толкает, крепко
     отбрасываЯ ноги, косо ставЯ
     ножи коньков, веревкой кое-как
     прикрученные к валенкам, тупые,
     такие же, как в пушкинские зимы...

     џ странствую по городу родному,
     по улицам таинственно-широким,
     глЯжу с мостов на белые каналы,
     на пристани и рыбные садки.
     Љатки, катки,-- на Њойке, на ”онтанке,
     в юсуповском серебрЯном раю:
     кто учитсЯ, смешно раскинув руки,
     кто плавные описывает дуги, -
     и бегуны в рейтузах шерстЯных
     гонЯютсЯ по кругу, перегнувшись,
     сжав за спиной футлЯр от этих длинных
     коньков своих, сверкающих как бритвы,
     по звучному лоснЯщемусЯ льду.

     Ђ в городском саду -- моем любимом --
     между Ќевой и дымчатым собором,
     сиЯющие, легкие виденьЯ
     сквозных ветвей склонЯютсЯ над снегом,
     над будками, над каменным верблюдом
     Џржевальского, над скованным бассейном,-
     и дети с гор катаютсЯ, гремЯт,
     ложась ничком на бархатные санки.

     џ помню все: ‘енат охрЯный, тумбы
     и цепи их чугунные вокруг
     седой скалы, откуда рветсЯ в небо
     крутой восторг зеленоватой бронзы.
     Ђ там, вдали, над сетью серебристой,
     над кружевами дивными деревьев --
     там величаво плавает в лазури
     морозом очарованный €сакий:
     воздушный луч на куполе туманном,
     подернутые инеем колонны...

     Њой девственный, мой призрачный!.. Ќавеки
     в душе моей, как чудо, сохранитсЯ
     твой легкий лик, твой воздух несравненный,
     твои сады, и дали, и каналы,
     твоЯ зима, высокаЯ, как сон
     о стройности нездешней...
         ’ы растаЯл,
     ты отлетел, а Я влачу виденьЯ
     в иных краЯх,-- на площадЯх зеркальных,
     на палубах скользЯщих... ’рудно мне...
     Ќо иногда во сне Я слышу звуки
     далекие, Я слышу, как в раю
     о Џетербурге Џушкин Ясноглазый
     беседует с другим поэтом, поздно
     пришедшим в мир и скорбно отошедшим,
     любившим город свой непостижимый
     рыдающей и реющей любовью.

     € слышу Я, как Џушкин вспоминает
     все мелочи крылатые, оттенки
     и отзвуки: "џ помню,-- говорит,--
     летучий снег, и ‹етний ‘ад, и лепет
     Ћлениной... џ помню, как, женатый,
     Я возвращалсЯ с медленных балов
     в карете дребезжащей по Њильонной,
     и радуги по стеклам проходили,
     но, веришь ли, всего живее помню
     тот легкий мост, где встретил Я „анзаса
     в Январский день, пред самою дуэлью..."

             &lt;1923&gt;

--------
        ђазмеры

        ѓлебу ‘труве

     —то хочешь ты? —тоб стих твой говорил,
     повествовал?-- вот мерный амфибрахий...
     Ђ хочешь петь -- в эоловом размахе
     анапеста -- звон лютен и ветрил.

     ‹юби тройные отсветы лазури
     ќгейской -- в гулком дактиле; отметь
     гекзаметра медлительного медь
     и мрамор,-- и виденье на цезуре.

     ‡атем: двусложных волн не презирай;
     есть бубенцы и ласточки в хорее:
     он искритсЯ все звонче, все острее,
     торопитсЯ... Ђ вот -- созвучий рай,--

     резнаЯ чаша: Ярче в ней, и слаще,
     и крепче мысль; играет по краЯм
     блеск, блеск живой! €спей же: это Ямб,
     ликующий, поющий, говорЯщий...

             &lt;1923&gt;

--------
        ђодина

     Љогда из родины звенит нам
     сладчайший, но лукавый слух,
     не празднословно, не молитвам
     мой предаетсЯ скорбный дух.

     Ќет, не из сердца, вот отсюда,
     где боль неукротима, вот --
     крылом, окровавленной грудой,
     обрубком костЯным -- встает

     мой клекот, клокотанье: Ѓоже,
     ’ы, отдыхающий в раю,
     на смертном, на проклЯтом ложе
     тронь, воскреси -- ее... мою!..

             &lt;1923&gt;

--------
        Ќа рассвете

     џ показывал твой смЯтый снимок
     трем блудницам. Џлыл кабак ночной.
     ђассвело. “богий город вымок
     в бледном воздухе. џ шел домой.

     Ћсвещенное окно, где черный
     человечек брилсЯ, помню; стон
     первого трамваЯ; и просторный,
     тронутый рассветом небосклон.

     Ѓоль моЯ лучи свои простерла,
     в небеса невысохшие шла.
     ѓолое переполнЯлось горло
     судорогой битого стекла.

     € окно погасло: кончил бритьсЯ.
     „ень рабочий, бледный, впереди.
     Ђ в крови все голос твой струитсЯ:
     "навсегда", сказала, "уходи".

     € подумала; и где-то капал
     кран; и повторила: "навсегда".
     ‚ обмороке, очень тихо, на пол
     тихо соскользнула, как вода.

             Ѓерлин, 8. 2. 24.

--------
        Ћкно

     Џри луне, когда косую крышу
     лижет металлический пожар,
     из окна случайного Я слышу
     сладкий и пронзительный удар
     музыки; и чувствую, как холод
     счастиЯ мне душу обдает;
     кем-то ослепительно расколот
     лунный мрак; и медленно в полет
     собираюсь, вынимаЯ руки
     из карманов, трепещу, лечу,
     но в окне мгновенно гаснут звуки,
     и менЯ спокойно по плечу
     хлопает прохожий: "‚ы забыли",--
     говорит,-- "летать запрещено".
     €, застыв, в венце из лунной пыли,
     Я глЯжу на смолкшее окно.

             6 марта 1924, Ѓерлин

* ‚ ‘.: без заглавиЯ.

--------
        ‘анкт-Џетербург

     Љо мне, туманнаЯ ‹еила!
     ‚есна пустыннаЯ, назад!
     Ѓледно-зеленые ветрила
     дворцовый распускает сад.

     Ћрлы мерцают вдоль опушки.
     Ќева, лениво шелестЯ,
     как ‹ета льетсЯ. ‘лед локтЯ
     оставил на граните Џушкин.

     ‹еила, полно, перестань,
     не плачь, весна моЯ былаЯ.
     Ќа вывеске плавучей -- глЯнь --
     какаЯ рыба голубаЯ.

     ‚ петровом бледном небе -- штиль,
     флотилиЯ туманов вольных,
     и на торцах восьмиугольных
     все та же золотаЯ пыль.

             26 маЯ 1924, Ѓерлин

--------
        ‚ечер

     џ в угол сараЯ кирку и лопату
        свалил с плеча и пот отер,
     и медленно вышел навстречу закату
        в прохладный розовый костер.

     Ћн мирно пылал за высокими буками,
        между траурных ветвей,
     где вспыхнул на миг драгоценными звуками
        напрЯженный соловей.

     € сдавленный гам, жабий хор гуттаперчевый
        на пруду упруго пел.
     ЋсексЯ. Џушком мимолетным доверчиво
        мотылек мне лоб задел.

     ’емнели холмы: там блеснул утешительный
        трепет огоньков ночных.
     „алече пропыхивал поезд. € длительно
        свистнул... длительно утих.. --

     € пахло травой. € стоЯл Я без мысли.
        Љогда же смолк туманный гуд,
     заметил, что смерклось, что звезды нависли,
        что слезы по лицу текут.

             10. 7. 24.

--------
        €сход

     Њуза, с возгласом, со вздохом шумным,
     у менЯ забилась на руках.
     ‚ звездном небе тихом и безумном
     снежный поднимающийсЯ прах

     очертаньЯ принимал, как если
     долго вглЯдыватьсЯ в облака:
     образы гранитные воскресли,
     смуглый купол плыл издалека.

     —ерез Њлечный Џуть бледно-туманный
     перекинулись из темноты
     в темноту -- о, муза, как нежданно! --
     Явственные невские мосты.

     €, задев в седом и синем мраке
     исполинским куполом луну,
     скрипнувшую как сугроб, €сакий
     медленно пронессЯ в вышину.

     ‘ловно ангел на носу фрегата,
     бронзовым протЯнутым перстом
     рассекаЯ звезды, плыл куда-то
     ‚садник, в изумленье неземном.

     € по тверди поднималсЯ тучей,
     тускло озаренной изнутри,
     дом; и вереницею текучей
     статуи, колонны, фонари

     таЯли в просторах ночи синей,
     и, неспешно догонЯЯ их,
     к ѓосподу несли свой чистый иней
     призраки деревьев неживых.

     ’ак проплыл мой город непорочный,
     дивно оторвавшись от земли.
     € опЯть в гармонии полночной
     только звезды тихие текли.

     € тогда моЯ полуживаЯ
     маленькаЯ муза, трепеща,
     высунулась робко из-за краЯ
     нашего широкого плаща.

             11 сентЯбрЯ 1924, Ѓерлин

--------
        x x x

     Ћткуда прилетел? Љаким ты дышишь горем?
     ‘кажи мне, отчего твои уста, летун,
     как мертвые, бледны, а крыльЯ пахнут морем?

     € демон мне в ответ: "’ы голоден и юн,
     но не насытишьсЯ ты звуками. Ќе трогай
     натЯнутых тобой нестройных этих струн.

     Ќет выше музыки, чем тишина. „лЯ строгой
     ты создан тишины. “знай ее печать
     на камне, на любви и в звездах над дорогой."

     €счез он. ’ает ночь. Њне Ѓог велел звучать.

             Ѓерлин, 27. 9. 24.

--------
        Љостер

     Ќа сумрачной чужбине, в чаще,
     где ужас очертаньЯ стер,
     среди прогалины -- горЯщий,
     как сердце жаркое, костер.

     ‚округ синеющие тени,
     и сквозь летающую сеть
     теней и рдЯных отражений
     склоненных лиц не разглЯдеть.

     Ќо, отгонЯЯ сумрак жадный,
     вот песнЯ вспыхнула в тиши,
     гори, гори, костер отрадный,
     шинели наши осуши.

     € снова всколыхнулись плечи,
     и снова полуночный взмах,
     кипЯт воинственные речи
     и слезы светЯтсЯ в глазах.

     ‡верье, блуждающее в чащах,
     лесные духи и ветра
     бегут от этих глаз горЯщих
     и от поющего костра.

     ‡ато с каким благоговеньем,
     с какою верой в трудный путь,
     утешен пламенем и пеньем,
     подходит странник отдохнуть.

             ЌоЯбрь 1924, Ѓерлин

--------
        “тро

     ум зари мне чудилсЯ, кипучий
     муравейник отблесков за тучей.
     Ќа ограду мрака и огнЯ,
     на ограду реющего раЯ
     облокачивалсЯ ‡одчий „нЯ,
     думал и глЯдел, не раскрываЯ
     своего туманного плаща,
     как толпа работников крылатых,
     крыльЯми блестЯщими треща,
     солнце поднимает на канатах.

     ‚ыше, выше... выше! ‚попыхах
     просыпаюсь. Љупол занавески,
     полный ветра, в синеватом блеске
     дышит и спадает. ‚о дворах
     по коврам уже стучат служанки,
     и пальбою плоской окружен,
     медЯки вымаливает стон
     старой, удивительной шарманки...

             Ѓерлин, 5. 12. 24.

--------
        Ћвца

     Ќад ‚ифлеемом ночь застыла.
     џ блудную овцу искал.
     ‚ пещеру заглЯнул -- и было
     виденье между черных скал.

     €осиф, плотник бородатый,
     сжимал, как смуглые тиски,
     ладони, знавшие когда-то
     плоть необструганной доски.

     ЊариЯ слабаЯ на чадо
     улыбку устремлЯла вниз,
     всЯ умиленье, всЯ прохлада
     линЯлых синеватых риз.

     Ђ он, младенец светлоокий
     в венце из золотистых стрел,
     не видЯ матери, в потоки
     своих небес уже смотрел.

     € рЯдом, в темноте счастливой,
     по белизне и бубенцу
     Я вдруг узнал, пастух ревнивый,
     свою пропавшую овцу.

             11 декабрЯ 1924, Ѓерлин

     * ‚ ‘. под загл. "‚ пещере"

--------
        ‚еликан

     џ вылепил из снега великана,
     дал жизнь ему и в ночь на ђождество
     к тебе, в полЯ, через морЯ тумана,
     Я, грозный мастер, выпустил его.

     Ќад ним кружились вороны, как мухи
     над головою белого быка.
     …го не вьюги создали, не духи,
     а только огрубелаЯ тоска.

     ‘лепой, как мрамор, близилсЯ он к цели,
     шагал, неотразимый, как зима.
     Ћхотники, плутавшие в метели,
     его видали и сошли с ума.

     Ќо вот достиг он твоего предела
     и замер вдруг: цвела твоЯ страна,
     ты счастлива была, дышала, рдела,
     в твоей стране всем правила весна.

     ‹егка, проста, с душою шелковистой,
     ты в солнечной скользила тишине
     и новому попутчику так чисто,
     так гордо говорила обо мне.

     € перед этим солнцем отступаЯ,
     понЯв, что с ним соперничать нельзЯ,
     растаЯла тоска моЯ слепаЯ,
     всЯ синевой весеннею сквозЯ.

             13 декабрЯ 1924, Ѓерлин

--------
        експир

     ‘реди вельмож времен …лизаветы
     и ты блистал, чтил пышные заветы,
     и круг брыжей, атласным серебром
     обтЯнутаЯ лЯжка, клин бородки --
     все было, как у всех... ’ак в плащ короткий
     божественный запахивалсЯ гром.

     Ќадменно-чужд тревоге театральной,
     ты отстранил легко и беспечально
     в сухой венок свивающийсЯ лавр
     и скрыл навек чудовищный свой гений
     под маскою, но гул твоих видений
     осталсЯ нам: венецианский мавр
     и скорбь его; лицо ”альстафа -- вымЯ
     с наклеенными усиками; ‹ир
     бушующий... ’ы здесь, ты жив -- но имЯ,
     но облик свой, обманываЯ мир,
     ты потопил в тебе любезной ‹ете.
     € то сказать: труды твои привык
     подписывать -- за плату -- ростовщик,
     тот ‚илль експир, что "’ень" играл в "ѓамлете",
     жил в кабаках и умер, не успев
     переварить кабанью головизну...

     „ышал фрегат, ты покидал отчизну.
     €талию ты видел. Ќараспев
     звал женский голос сквозь узор железа,
     звал на балкон высокого инглеза,
     томимого лимонною луной
     на улицах ‚ороны. Њне охота
     воображать, что, может быть, смешной
     и ласковый создатель „он Љихота
     беседовал с тобою -- невзначай,
     пока менЯли лошадей -- и, верно,
     был вечер синь. ‚ колодце, за таверной,
     ведро звенело чисто... Ћтвечай,
     кого любил? ЋткройсЯ, в чьих записках
     ты упомЯнут мельком? Њало ль низких,
     ничтожных душ оставили свой след --
     каких имен не сыщешь у Ѓрантома!
     ЋткройсЯ, бог Ямбического грома,
     стоустый и немыслимый поэт!

     Ќет! ‚ должный час, когда почуЯл -- гонит
     тебЯ ѓосподь из жизни -- вспоминал
     ты рукописи тайные и знал,
     что твоего величиЯ не тронет
     молвы мирской бесстыдное клеймо,
     что навсегда в пыли столетий зыбкой
     пребудешь ты безликим, как само
     бессмертие... € вдаль ушел с улыбкой.

             „екабрь 1924

--------
        ‚идение

     ‚ снегах полуночной пустыни
     мне снилась матерь всех берез,
     и кто-то -- движущийсЯ иней --
     к ней тихо шел и что-то нес.

     Ќес на плече, в тоске высокой,
     мою ђоссию, детский гроб;
     и под березой одинокой
     в бледно-пылЯщийсЯ сугроб

     склонилсЯ в трепетанье белом,
     склонилсЯ, как под ветром дым.
     Ѓыл предан гробик с легким телом
     снегам невинным и немым.

     € всЯ пустынЯ снеговаЯ,
     молЯсь, глЯдела в вышину,
     где плыли тучи, задеваЯ
     крылами тонкими луну.

     ‚ просвете лунного мороза
     то колебалась, то в дугу
     сгибалась голаЯ береза,
     и были тени на снегу

     там, на могиле этой снежной,
     сжимались, разгибались вдруг,
     заламывались безнадежно,
     как будто тени Ѓожьих рук.

     € поднЯлсЯ, и по равнине
     в ночь удалилсЯ навсегда
     лик Ѓожества, виденье, иней,
     не оставлЯющий следа...

             1924

--------
        ѓаданье

     Љ полуночи, в ‘очельник,
     под окнами воскрес
     повырубленный ельник,
     серебрЯный мой лес.

     ‘редь лунного тумана
     Я залу отыскал.
     ‡ажги, моЯ ‘ветлана,
     свечу между зеркал.

     ‡аплавает по тазу
     волшебный огонек;
     причаливает сразу
     ореховый челнок.

     € в сумерках, где тает
     под люстрою паркет,
     пускай нам погадает
     наш седенький сосед.

     Ќа выцветшей лазури
     ты карты приготовь...
     € дедушка то хмурит,
     то вскидывает бровь.

     € траурные пики
     накладывает он
     на лаковые лики
     оранжевых бубен.

     Ќу что ж, моЯ ‘ветлана,
     туманитсЯ твой взглЯд.
     Џрелестного обмана
     нам карты не сулЯт.

     ‘ам худо Я колдую,
     а дедушка в гробу,
     и нечего седую
     допрашивать судьбу.

     ‚ сморкающемсЯ блеске
     все уплывает вдаль,
     хрустальные подвески
     и белаЯ роЯль.

     Ћгонь в скорлупке малой
     потух... € ты исчез,
     мой ельник небывалый,
     серебрЯный