омненно, что шопенгауэровское толкование человека и мира дает
очень много  длЯ  пониманиЯ  христианства и  других  религий;  но  столь  же
несомненно, что он заблуждалсЯ  относительно ценности  религии длЯ познаниЯ.
Ћн сам здесь был слишком послушным учеником научных учителей своего времени,
которые все без исключениЯ питали слабость  к романтике и отреклись  от духа
ЏросвещениЯ;  если  бы он родилсЯ  в  наше  времЯ,  он, наверно,  не мог  бы
говорить о  sensu  allegoricus  религии; напротив, по своему  обыкновению он
отдал  бы  дань истине,  сказав: никогда еще никакаЯ  религиЯ  ни  прЯмо, ни
косвенно, ни догматически, ни  аллегорически не содержала истины. €бо каждаЯ
религиЯ родилась  из страха  и нужды  и вторглась  в жизнь через заблуждениЯ
разума;  она, может  быть,  когда-нибудь,  находЯсь в  опасности  от  науки,
волгала в свою систему какое-либо философское учение длЯ того, чтобы позднее
в  ней можно было найти  его; но  это богословскаЯ  хитрость,  относЯщаЯсЯ к
эпохе, когда религиЯ уже сама сомневаетсЯ в себе. ’акие богословские приемы,
которые,  впрочем, уже рано  стали  употреблЯтьсЯ в христианстве  - религии,
принадлежащей  образованной  и  пропитанной  учёностью  эпохе,  - привели  к
отмеченному  предвзЯтому  мнению  о  sensu   allegoricus;  еще  более  этому
содействовала  привычка  философов  (в  особенности   двойственных  существ:
поэтических   философов   и  философствующих   художников)  признавать  свои
собственные  чувства  основой  человеческого  существа  вообще  и тем  самым
открывать простор длЯ значительного влиЯниЯ своих  личных религиозных чувств
на   идейное   строение  своих  систем.   ’ак   как  философы   очень  часто
философствовали,   подчинЯЯсь  религиозной  традиции  или  по  крайней  мере
унаследованной с давних времен власти  "метафизической потребности", то  они
приходили к теориЯм,  которые были  действительно весьма похожи на воззрениЯ
иудейской, или христианской, или индусской религии - именно, похожи так, как
походЯт дети на мать; только в данном  случае отцы, как то иногда бывает, не
сознавали  Ясно  этого  материнства,  а в  своем невинном изумлении сочинЯли
басни  о семейном сходстве  всЯкой религии  с наукой.  ‚ действительности же
между  религией  и истинной наукой не  существует ни родства,  ни дружбы, ни
даже  вражды:  они живут на различных  планетах. ЉаждаЯ  философиЯ,  котораЯ
показывает  сиЯние религиозного  хвоста кометы  в  темноте  своих  последних
горизонтов, заставлЯет относитьсЯ подозрительно ко всему, что она излагает в
качестве  науки: вероЯтно, все это тоже есть  религиЯ, хотЯ  и принарЯженнаЯ
наукой.  - ‚прочем,  если  бы все народы  сходились во  мнении об  известных
религиозных вопросах, например о существовании Ѓога  (что, кстати сказать, в
отношении  этого  пункта  не  имеет  места),  то  ведь  это было  бы  только
аргументом против содержаниЯ такого рода утверждений, например существованиЯ
Ѓога: consensus gentium и вообще hominum, естественно, может касатьсЯ только
глупости.  Ќапротив,  consensus omnium sapientium не существует  ни о  каком
предмете, за одним исключением того, о котором говорЯт стихи ѓёте:
     Alle die Weisesten aller der Zeiten
     Lacheln und winken und stimmen mit ein:
     Toricht, auf Bessrung der Toren zu harren!
     Kinder der Klugheit, o habet die Narren
     Eben zum Narren auch, wie sichs gehort!
     ѓоворЯ  прозой, и  в  применении к нашему случаю, это значит: consensus
sapientium состоит в том, что consensus gentium содержит глупость.
     111
     Џроисхождение религиозного  культа. …сли  мы перенесемсЯ в эпохи, когда
религиознаЯ  жизнь процветала  сильнее  всего,  то  мы  встретимсЯ  с  одним
основным убеждением,  которого мы теперь  уже не разделЯем,  вследствие чего
нам и закрыты  раз навсегда все  входы  в  религиозную жизнь:  оно  касаетсЯ
природы  и  общениЯ с ней. ‚  те эпохи  люди еще ничего не  знают о  законах
природы; ни длЯ земли,  ни длЯ  неба  не  существует  никакой необходимости;
времЯ года, солнечный свет, дождь могут ЯвитьсЯ  и не ЯвитьсЯ по усмотрению.
Ћтсутствует вообще всЯкое понЯтие о естественной причинности.  Љогда  гребут
на  судне, то это  не работа, котораЯ движет  судно, а магическаЯ церемониЯ,
посредством  которой принуждают  демона двигать судно.  ‚се болезни  и  даже
смерть суть результат магических воздействий. ‡аболевание и умирание никогда
не  происходЯт естественно;  само  представление о  "естественном  процессе"
отсутствует - оно смутно намечаетсЯ лишь у первых греческих философов, т. е.
в  очень  позднюю  эпоху человечества,  в концепции  Moira, властвующей  над
богами.  Љогда  человек стрелЯет из  лука,  то в  этом всегда еще  участвует
иррациональнаЯ рука  и сила;  если внезапно иссЯкают  источники,  то  прежде
всего  думают о  подземных демонах и  их кознЯх; и если  человек  неожиданно
падает  и  умирает,  то  причина этому  - незримое воздействие  божественной
стрелы. ‚ €ндии (по ‹еббоку) столЯр приносит жертвы своему молотку, топору и
прочим орудиЯм;  и точно так  же относитсЯ брамин к перу,  которым он пишет,
солдат - к оружию,  которым он пользуетсЯ на поле  битвы, каменщик - к своей
лопатке,  пахарь - к своему плугу. ‚сЯ природа, по представлению религиозных
людей,  есть  совокупность  действий  существ, обладающих сознанием и волей,
огромный  комплекс  произвольностей.  ‚  отношении  всех  Явлений   вне  нас
недопустимо  никакое  заключение, что  что-либо  будет  таким или  иным, что
что-либо должно наступить  в том или ином случае; приблизительно достоверным
и  предвидимым  ЯвлЯетсЯ только человек; человек есть  правило, природа есть
отсутствие  всЯкого  правила  -  это суждение  содержит  основное убеждение,
господствующее над  первобытной, религиозно производительной  культурой. Њы,
современные люди, ощущаем  прЯмо обратное: чем богаче человек сознает теперь
свое  внутреннее  существо,  чем  многозвучнее  его  личность,  тем  сильнее
действует на  него равномерность  природы; все  мы,  вместе с ѓёте,  видим в
природе великое средство к  успокоению современной души, мы прислушиваемсЯ к
удару маЯтника на великих часах, тоскуЯ по тишине, покою и родине, мы как бы
впиваем  в  себЯ  эту  равномерность  и  только через  нее  можем  прийти  к
наслаждению  самими  собой.  Ќекогда  дело  обстоЯло  обратно:  вспоминаЯ  о
прежних,  первобытных  условиЯх жизни народов или наблюдаЯ  вблизи  нынешних
дикарей,  мы находим, что они сильнейшим образом свЯзаны законом, традицией:
индивид  почти автоматически  подчинен  закону  и  движетсЯ  с  однообразием
маЯтника.  Џрирода  -  непостижимаЯ  ужаснаЯ  загадочнаЯ  природа  -  должна
представлЯтьсЯ ему царством свободы, произвола,  высшего могущества,  как бы
сверхчеловеческой ступенью  бытиЯ, или  Ѓогом. Љаждый  человек  тех  эпох  и
условий жизни чувствует, что от произвола природы зависит его существование,
его  счастье, счастье его  семьи, государства, успех  всех его  предприЯтий:
некоторые процессы  природы  должны  длЯ  этого  вовремЯ  наступить,  другие
вовремЯ отсутствовать.  Љак можно  влиЯть  на  этих ужасных незнакомцев, как
можно  укротить  царство  свободы?  -  так  спрашивает он  себЯ  и  боЯзливо
исследует,  нет ли  каких-либо средств подчинить эти силы закону и  обычаю и
сделать их столь  же закономерными, сколь закономерна его собственнаЯ жизнь.
-  ђазмышление людей,  верующих в магию  и  чудеса, направлено на  то, чтобы
подчинить  природу  законам;  и,  коротко  говорЯ,  религиозный  культ  есть
результат  этого  размышлениЯ.  Џроблема,  которую  ставЯт  себе  люди  того
времени, теснейшим образом примыкает к вопросу: как может более слабое племЯ
все  же  диктовать законы более сильному, воздействовать на  него, управлЯть
его поведением  (в  отношении к  более слабому племени)?  ‚споминают  прежде
всего  о  самом  невинном  роде  принуждениЯ,  который  можно  осуществлЯть,
приобретаЯ   чью-либо  склонность.  ‘ледовательно,  мольбами   и  молитвами,
покорностью,  обЯзательством  приносить постоЯнную  дань  и  дары,  льстивым
славословием  можно воздействовать также  и на  силы  природы, поскольку тем
самым  добиваютсЯ их благосклонности: любовь свЯзует и поддаетсЯ свЯзыванию.
’огда  можно заключить  договоры,  причем  обе  стороны взаимно обЯзуютсЯ  к
известному  поведению,  дают залоги  и  обмениваютсЯ  клЯтвами.  Ќо  гораздо
существеннее род насильственного принуждениЯ посредством магии и колдовства.
Џодобно тому  как человек  с  помощью волшебника умеет вредить  даже  врагу,
превосходЯщему его по силе, как любовное волшебство действует на расстоЯнии,
так  человек   верит,  что,   несмотрЯ   на   свою   слабость,  он  способен
воздействовать  и на могущественных духов природы. ѓлавное средство  всЯкого
колдовства  состоит  в  том,  чтобы  овладеть   чем-либо,  что   принадлежит
соответствующему лицу, - его волосами, ногтЯми,  кусочком пищи  с  его стола
или  даже его изображением, его именем. €меЯ такой аппарат, можно колдовать;
ибо основнаЯ посылка гласит: ко  всему духовному принадлежит нечто телесное;
с  помощью последнего  можно свЯзывать дух, вредить ему  и  уничтожать  его;
телесный элемент  дает орудие, посредством которого можно овладеть духовным.
€ как человек влиЯет на  другого  человека,  так он влиЯет и на всЯкого духа
природы; ибо и  последний  обладает  телесным  началом, за которое его можно
ухватить. „ерево и, по сравнению с ним, росток, из которого оно вырастает, -
это загадочное сопоставление, по-видимому, доказывает,  что  в  обеих формах
воплотилсЯ один и тот  же дух,  то  в большом,  то в  малом объеме. ‚незапно
покатившийсЯ камень есть тело, в котором действует дух; если в одинокой роще
лежит  глыба,  то  представлЯетсЯ  невозможным,   чтобы  ее  принесла   сюда
человеческаЯ  сила;  следовательно,  камень  сам  пришел  сюда, т. е.  в нем
приютилсЯ дух. ‚се, что имеет тело, доступно колдовству, стало быть,  и духи
природы. …сли бог прЯмо свЯзан своим изображением, то на него  можно и прЯмо
воздействовать   (посредством  лишениЯ   его  жертвенной  пищи,   бичеваниЯ,
заключениЯ  в оковы  и т. п.). Љитайцы  низших классов,  чтобы насильственно
добитьсЯ  благосклонности своего бога, оставившего их  без помощи, свЯзывают
веревками  его  изображение,  сбрасывают  с  пьедестала,  влачат  по улицам,
вываливают в грЯзи и навозе; "‘обака ты, - приговаривают  они, - мы поселили
тебЯ  в  роскошном  храме,  мы  красиво  позолотили  тебЯ,  хорошо  кормили,
приносили тебе  жертвы, а ты так  неблагодарен!"  Џодобные же насильственные
меры в  отношении изображений свЯтых и  Ѓожьей Њатери, когда  они  не хотели
исполнЯть  своей обЯзанности во  времЯ эпидемий или  засух, случались  еще в
этом столетии в католических странах.
     €з  всех  этих колдовских действий возникли бесчисленные  церемонии;  и
когда, наконец,  хаос  их стал  слишком велик, их  постарались  упорЯдочить,
систематизировать,  так  чтобы  можно  было,   посредством  соответственного
выполнениЯ  системы  процедур,  обеспечить  себе  благоприЯтный  исход всего
течениЯ  Явлений природы,  главным  образом  великого годового  круговорота.
‘мысл религиозного  культа состоит в том, чтобы склонить и принудить природу
к выгоде человека,  т.  е. внести в нее  закономерность, которою она сама по
себе   не   обладает;  тогда  как  в  настоЯщее   времЯ  мы   хотим  познать
закономерность природы,  чтобы подчинитьсЯ  ей.  ‘ловом,  религиозный  культ
основан на  представлениЯх  о колдовском  отношении  человека к человеку;  и
колдун древнее свЯщенника. Ќо нарЯду с этим культ основан и на других, более
благородных представлениЯх: он предполагает симпатическое отношение человека
к   человеку,   наличность  благожелательности,  благодарности,  вниманиЯ  к
просьбам, договор между врагами, обеспечение залогом, притЯзание  на  охрану
собственности.  —еловек даже  на очень  низких ступенЯх  культуры не стоит к
природе  в  отношении бессильного  раба,  он не должен  обЯзательно быть  ее
безвольным слугой; на греческой ступени религии, в особенности в отношении к
олимпийским  богам, выражаетсЯ даже  как  бы сожительство  двух каст,  более
знатной и могущественной и менее знатной, причем по своему происхождению они
некоторым  образом близки, принадлежат к  одному роду  и не должны стыдитьсЯ
друг друга. ќто есть благороднаЯ черта греческой религиозности.
     112
     Џри  взглЯде на  некоторые  предметы античного  культа.  Љак  некоторые
чувства утрачены  нами,  это  видно  на примере  соединениЯ шуточного и даже
непристойного  с  религиозным чувством; ощущение возможности такого смешениЯ
исчезает,  нам  лишь  исторически  понЯтно  еще,  что оно  существовало -  в
празднествах  „еметры  и  „иониса,  в христианских пасхальных празднествах и
мистериЯх.  Ќо еще и нам знакомо сочетание возвышенного с карикатурным  и т.
п., слиЯние трогательного со смешным - что, быть может,  позднейшаЯ эпоха не
будет уже понимать.
     113
     •ристианство как  древность. Љогда в  воскресенье утром мы слышим  звон
старых колоколов, мы спрашиваем себЯ: возможно ли? ќто относитсЯ к распЯтому
две  тысЯчи  лет  назад  иудею,  который  говорил,   что  он  -  ‘ын  Ѓожий.
„оказательства длЯ такого  утверждениЯ не  существует. - Ќесомненно, в  наше
времЯ  христианскаЯ  религиЯ  есть  древность,  сохранившаЯсЯ  с  отдаленных
времен, и что  в ее утверждениЯ верЯт - тогда как в других случаЯх мы весьма
строги в проверке  притЯзаний, -  составлЯет, быть может,  древнейшую  часть
этого  наследиЯ. Ѓог, который производит на свет детей от смертной  женщины;
мудрец,  который призывает  не работать больше,  не чинить  суда, но внимать
знамениЯм  предстоЯщего  конца  мира;  справедливость,  принимающаЯ   жертву
невинного  как всеискупительную жертву;  некто, велЯщий  своим ученикам пить
его  кровь; молитвы  о  свершении  чуда;  грехи,  содеЯнные  против  Ѓога  и
отпущенные Ѓогом; страх перед  потусторонним, вратами  которого  оказываетсЯ
смерть; образ креста как символ в некое времЯ, не ведающее больше назначениЯ
и позора креста, - как загадочно веет от всего этого на нас, как из гробницы
древнейшего прошлого! Њожно ли поверить, что в нечто подобное еще верЯт?
     114
     Ќегреческое в  христианстве. ѓреки взирали на гомеровских  богов не как
на своих владык и не сознавали себЯ их рабами, подобно  иудеЯм. Ћни видели в
них как бы лишь отражение самых удачных экземплЯров своей собственной касты,
т. е. идеал своего собственного существа, а не его противоположность. ‹юди и
боги  чувствуют себЯ родственными друг другу, между ними существует взаимный
интерес, некоторого  рода  симмахиЯ.  —еловек  имеет высокое  мнение о себе,
создаваЯ таких  богов, и  становитсЯ к ним  в  отношение, подобное отношению
низшей  знати  к высшей;  тогда  как италийские народы имеют  чисто мужицкую
религию и полны постоЯнного страха перед злыми и своевольными властителЯми и
духами зла. ѓде олимпийские  боги отступали на  задний план, там и греческаЯ
жизнь становилась мрачнее  и боЯзливее. - Ќапротив, христианство  совершенно
раздавило и  сломило человека и как бы  погрузило его в глубокую тину; среди
сознаниЯ  полнейшей отверженности  оно  внезапно бросало  свет божественного
милосердиЯ,  так что изумленный, оглушенный благодатью человек испускал крик
восторга и  на  мгновение,  казалось,  ощущал  в себе  само  небо.  Љ  этому
болезненному эксцессу чувства и к необходимой длЯ него глубокой искаженности
ума и  сердца  влекут все психологические ощущениЯ  христианства: оно  хочет
уничтожить, сломить, оглушить, упоить, оно не  хочет лишь одного - меры, - и
потому   оно   в  глубочайшем  смысле  слова  имеет  варварский,  азиатский,
неблагородный, негреческий характер.
     115
     Ѓыть  религиозным  с  пользой.  ‘уществуют  трезвые,  дельные  в  своей
профессии  люди, к  которым религиЯ  пришита как клочок высшей человечности;
они поступают очень хорошо, оставаЯсь  религиозными, это украшает  их. - ‚се
люди,  которые не умеют владеть  никаким оружием, - если причислить к оружию
также Язык  и  перо  - становЯтсЯ раболепными; длЯ  таких людей христианскаЯ
религиЯ весьма полезна, ибо раболепие принимает в ней внешность христианской
добродетели и поразительно разукрашиваетсЯ.  -  ‹юди, которым их  ежедневнаЯ
жизнь  кажетсЯ  пустой  и  монотонной,  легко становЯтсЯ  религиозными;  это
понЯтно и простительно; но только они не имеют права требовать религиозности
от тех, чьЯ ежедневнаЯ жизнь протекает не пусто и не монотонно.
     116
     Џовседневный  христианин.  …сли  бы христианство  было  право  в  своих
утверждениЯх о карающем  Ѓоге, всеобщей греховности, благодати по избранию и
опасности   вечного   проклЯтиЯ,   то   было   бы   признаком  слабоумиЯ   и
бесхарактерности  не стать  свЯщенником,  апостолом  или  отшельником  и  не
трудитьсЯ  со  страхом  и  трепетом  только  над своим  спасением;  было  бы
бессмысленно упускать  из  виду вечное  благо из-за  временных удобств. …сли
предположить, что в это вообще верЯт, то повседневный христианин есть жалкаЯ
фигура, человек, который  действительно  не умеет считать до трех и который,
впрочем, именно вследствие своей  духовной невменЯемости не заслуживает того
сурового наказаниЯ, которым ему грозит христианство.
     117
     Ћ рассудительности христианства.  ќто может быть сочтено ловким приемом
христианства,  когда  оно  столь   громко  проповедует  полную  нравственную
негодность,  греховность  и  презренность  человека  вообще,  что  при  этом
становитсЯ уже невозможным презирать своих ближних. "Џусть он грешит сколько
угодно, он  все же не отличаетсЯ  существенно  от  менЯ; Я  сам  недостоин и
презренен  в  высшей мере"  - так говорит себе христианин. Ќо и это  чувство
потерЯло  свое острейшее жало,  ибо  христианин уже не  верит в  свою личную
презренность:  он дурен,  как  человек  вообще, и  успокаиваетсЯ  немного на
мысли: все мы - одной породы.
     118
     Џеремена   лиц.  Љак   только   религиЯ  приобретает   господство,   ее
противниками становЯтсЯ все те, кто были ее первыми последователЯми.
     119
     ‘удьба христианства.  •ристианство возникло, чтобы облегчить сердца; но
теперь  оно должно  сначала отЯгчить  сердца, чтобы  иметь возможность потом
облегчить их. ќтим предопределена его судьба.
     120
     „оказательство  от удовольствиЯ. ЏриЯтное мнение  признаетсЯ  истинным:
это   есть  доказательство  от  удовольствиЯ  (или,  как   говорит  церковь,
доказательство от силы),  которым так гордЯтсЯ  все религии, хотЯ они должны
были бы стыдитьсЯ его. …сли бы вера  не делала блаженным, в нее не верили бы
- чего же она стоит после этого!
     121
     ЋпаснаЯ игра. Љто теперь дает в своей  душе место религиозному чувству,
тот должен  также дать ему возможность расти -  против  этого  он  бессилен.
’огда  его существо постепенно изменЯетсЯ, он отдает предпочтение всему, что
примыкает к  религиозному  чувству и следует  за ним, весь круг  суждений  и
чувств затемнЯетсЯ, омрачаетсЯ религиозной тенью. —увство не может стоЯть на
месте; итак, - нужно остерегатьсЯ!
     122
     ‘лепые ученики.  Џока  человек  хорошо  знает  мощь к  слабость  своего
учениЯ, своего направлениЯ в искусстве, своей религии, сила их еще невелика.
Џоэтому  ученик и апостол, который не видит  слабости своего  учениЯ,  своей
религии и т.  д.,  ослепленный авторитетом  учителЯ  и благоговением к нему,
обыкновенно  обладает  большей  силой,  чем  учитель.  Ќикогда  еще  влиЯние
человека  и  его дела не  разрасталось  без слепых  учеников.  ‘одействовать
победе  истины часто означает лишь настолько породнить ее с глупостью, чтобы
сила последней вынудила победу и длЯ первой.
     123
     ђазрушение церквей. ‚ мире нет достаточно религии даже длЯ того,  чтобы
только разрушать религии.
     124
     Ѓезгрешность человека. …сли мы поймем, как "грех вошел в мир", - именно
через  заблуждениЯ  разума, в  силу которых люди считают  друг друга и  даже
отдельный человек  считает  самого себЯ гораздо  более черным и злым, чем он
есть в действительности, то это весьма облегчает все наше сознание, и люди и
мир кажутсЯ  иногда  окруженными сиЯнием  невинности,  которое может  давать
глубокую  радость.  —еловек среди  природы сам по  себе  есть  всегда  дитЯ.
ђебенку снитсЯ  иногда  тЯжелый, страшный сон; но,  раскрыв глаза, он всегда
видит себЯ снова в раю.
     125
     Ќеверие  художников.  ѓомер  чувствует себЯ настолько у себЯ дома среди
своих богов и в качестве художника испытывает от них такое удовольствие, что
он во  всЯком случае должен  был быть глубоко  неверующим; с тем, что давала
ему народнаЯ вера, - со скудным, грубым  и отчасти ужасающим  суеверием - он
обращалсЯ так  свободно,  как скульптор  со  своей  глиной, т.  е. с той  же
непринужденностью, какою  обладали  ќсхил  и Ђристофан и  какою отличались в
Ќовое времЯ великие художники ђенессанса, равно как ѓёте и експир.
     126
     €скусство и сила  ложного  толкованиЯ. ‚се видениЯ,  ужасы,  искушениЯ,
восторги  свЯтого  суть  известные  болезненные  состоЯниЯ,  которые в  силу
вкоренившихсЯ религиозных и  психологических  заблуждений он только  толкует
иначе,  именно, не как болезни. - ’ак и  демон ‘ократа, быть может, был лишь
ушной болезнью, которую ‘ократ, соответственно господствовавшему  моральному
мировоззрению, объЯснЯл себе по-другому, нежели принЯто теперь объЯснЯть. Ќе
иначе обстоит дело с безумием и исступленными речами пророков и оракулов; то
значение, которое признавалось за ними, обусловлено  всегда степенью знаниЯ,
воображениЯ,  влечений,  нравственности в голове  и сердце  толкователей.  Љ
величайшим   действиЯм  тех  людей,  которых   именуют  гениЯми  и  свЯтыми,
принадлежит  то,  что  они добывают  себе  толкователей, которые,  ко  благу
человечества, не понимают их.
     127
     Џочитание  безумиЯ. ’ак  как было  замечено, что возбужденное состоЯние
часто просветлЯет  голову и вызывает  счастливые  мысли,  то  решили,  что в
состоЯнии высшего  возбуждениЯ  человек  приобретает  самые  лучшие  мысли и
осенЯетсЯ вдохновением, и  потому безумного  стали  почитать  как мудреца  и
прорицателЯ. ‚ основе этого лежит ложное умозаключение.
     128
     Ћбетование науки. ‘овременнаЯ наука имеет своей целью минимум страданиЯ
и максимум  продолжительности жизни - т. е. своего рода  вечное  блаженство,
правда весьма скромное по сравнению с обетованиЯми религий.
     129
     ЌедопустимаЯ  расточительность. ‚ мире недостаточно любви  и  благости,
чтобы их можно было расточать воображаемым существам.
     130
     ‘охранение религиозного  культа в душе. ЉатолическаЯ  церковь и до  нее
весь античный культ обладали целым арсеналом средств, чтобы внушать человеку
необычные настроениЯ и  уводить его  от холодного расчета выгод  или чистого
разумного   мышлениЯ.  –ерковь,   дрожащаЯ  от   глубоких  звуков,   глухие,
непрерывные,    сдержанные   призывы   толпы   свЯщеннослужителей,   которые
непроизвольно переносЯт свое напрЯженное состоЯние на общину и заставлЯют ее
трепетно  внимать, как если бы готовилось чудо, -  архитектурное впечатление
от  церкви,  котораЯ  в качестве жилища  божества  простираетсЯ без  конца и
заставлЯет  во  всех  темных  углах ощущать шорох божества, -  кто хотел  бы
вернуть людЯм подобные свершениЯ, раз уже утрачена вера в их предпосылки? Ќо
результаты   всего   этого   не   утрачены:   внутренний   мир  возвышенных,
трогательных,   таинственных,   глубоко   покаЯнных,  блаженно-выжидательных
настроений укрепилсЯ в  человеке  преимущественно под влиЯнием  культа; все,
что из этого существует теперь в душе, было взращено с зарождением, ростом и
расцветом религиозного культа.
     131
     ђелигиозные послеродовые боли.  Љак  бы нам ни казалось, что мы отвыкли
от религии, это произошло не в такой степени, чтобы мы не испытывали радости
от   религиозных  ощущений   и   настроений,  лишенных  всЯкого  логического
содержаниЯ, например в музыке; и если философиЯ показывает нам правомерность
метафизических  надежд   и  приносимого  ими  глубокого  душевного  мира  и,
например, говорит о "достоверности всего …вангелиЯ во взоре мадонн ђафаэлЯ",
то   мы  с   особенной  сердечностью  идем  навстречу  таким   изречениЯм  и
рассуждениЯм: философу тут легко доказывать - то, что он дает, гармонирует с
тем,  чего  ищет  сердце.  ќто  свидетельствует,  что  менее  осмотрительные
свободные  умы шокируютсЯ только  догматами, но что им очень хорошо известно
очарование  религиозного   чувства;  им  трудно  ради  первых  расстатьсЯ  с
последним. - ЌаучнаЯ философиЯ должна серьезно  остерегатьсЯ, чтобы  в  силу
этой потребности - возникшей  и, следовательно, преходЯщей потребности  -  в
нее  не  были  контрабандно  внесены  заблуждениЯ;  даже  логики  говорЯт  о
"чаЯниЯх"  истины в  морали  и  искусстве (например,  о  чаЯнии  того,  "что
сущность  вещей  едина") -  что  должно было  бы быть  воспрещено им.  Њежду
осторожно  выведенными  истинами  и  такими  "чаемыми"  вещами  остаетсЯ  та
непроходимаЯ пропасть,  что первые  обЯзаны своим возникновением интеллекту,
последние  -  потребности.  ѓолод  не  доказывает,  что  длЯ  его  насыщениЯ
существует  пища, он только хочет пищи. "—аЯть" не значит в какой-либо  мере
познавать  бытие вещи, а  только значит  считать  ее возможной, поскольку ее
боишьсЯ или желаешь; само по себе "чаЯние" не приближает ни на шаг к царству
достоверности.  - Ќепроизвольно  кажетсЯ, будто религиозно окрашенные отделы
какой-либо философии доказаны лучше, чем друтие; в сущности дело обстоит как
раз наоборот - у нас есть только внутреннее желание, чтобы это  так  было, -
т. е.  чтобы  утешительное  было  также истинным. ќто  желание  склонЯет нас
принимать плохие основаниЯ за хорошие.
     132
     Ћ христианской потребности спасениЯ. Џо  тщательном размышлении  должно
быть возможно  найти свободное от мифологии  объЯснение длЯ того  ЯвлениЯ  в
душе  христианина,  которое зоветсЯ  потребностью  спасениЯ, - т.  е.  чисто
психологическое  объЯснение.  „оселе,  правда,   психологическое  объЯснение
религиозных  Явлений  и процессов пользовалось довольно  плохой  репутацией,
поскольку в  этой области проЯвлЯло свою бесплодную деЯтельность богословие,
именующее  себЯ  свободным; ибо последнее,  как  это  вытекает из  духа  его
основателЯ  лейермахера,  с самого начала  было  направлено  на  сохранение
христианской  религии  и  на   устойчивость  христианского   богословиЯ;   в
психологическом анализе религиозных "фактов"  последнее должно было получить
новую  опорную  точку  и  прежде всего  новое занЯтие. Ќе смущаЯсь подобными
предшественниками,  мы  решаемсЯ  дать   следующее  толкование   означенного
ЯвлениЯ. -  —еловеку знакомы известные  действиЯ,  которые  с  точки  зрениЯ
господствующей расценки действий  стоЯт весьма  низко; он  открывает  в себе
даже  влечение  к  таким  действиЯм,  которое  кажетсЯ  ему  почти столь  же
неизменным, как и все его существо. Љак хотелось бы ему приучитьсЯ к другому
роду действий, которые господствующаЯ оценка признает высшими и лучшими, как
хотелось бы ему исполнитьсЯ той чистой совести,  котораЯ должна сопровождать
самоотверженное настроение!  Љ сожалению, дело остаетсЯ при этом  желании; и
недовольство тем, что оно не может быть осуществлено, присоединЯетсЯ ко всем
другим родам недовольства, которые вызывала в нем его судьба или последствиЯ
этих, признанных  дурными, действий; так  что  возникает  глубокое  душевное
расстройство,  ищущее врача,  который мог бы устранить эту и все  прочие его
причины.  -  ќто  состоЯние не ощущалось  бы так  горько,  если  бы  человек
свободно сравнивал себЯ лишь с другими  людьми; тогда он не имел бы никакого
основаниЯ быть особенно недовольным самим  собой, он  нес бы только всеобщее
бремЯ человеческой неудовлетворенности и человеческого несовершенства. Ќо он
сравнивает  себЯ с  существом,  которое  способно на одни  только  указанные
действиЯ, именуемые неэгоистическими, и которое  живет в постоЯнном сознании
самоотверженного настроениЯ, -  с Ѓогом; и благодарЯ тому, что он смотрит  в
это   светлое  зеркало,  его  собственное  существо  кажетсЯ  ему  темным  и
необычайно  искаженным.  „алее,  мысль  об  указанном  существе пугает  его,
поскольку  оно  предноситсЯ его  воображению как карающаЯ справедливость; во
всевозможных крупных и мелких событиЯх своей жизни он усматривает его гнев и
угрозы и  даже заранее предвкушает те истЯзаниЯ, которым подвергнет его этот
судьЯ.  Љто  поможет  ему в  такой  опасности,  котораЯ  ввиду  безграничной
длительности   наказаниЯ   своей  чудовищностью   превосходит   все   другие
представлЯемые ужасы?
     133
     Џрежде чем изобразить это состоЯние  в  его дальнейших последствиЯх, мы
должны все же признатьсЯ себе, что человек попал в  него не  благодарЯ своей
"вине"  или  "греху",  а  благодарЯ  рЯду  заблуждений разума; что если  его
собственное существо представлЯлось ему  столь  темным и ненавистным, то это
была  вина зеркала, и что названное зеркало есть его собственное создание  -
весьма  несовершенное  создание  человеческого  воображениЯ  и  рассуждениЯ.
Џрежде всего существо, которое способно к одним только чисто неэгоистическим
действиЯм, еще  более фантастично, чем птица ”еникс;  его  даже нельзЯ  себе
отчетливо   представить  уже  потому,  что  все  понЯтие   "неэгоистического
действиЯ" при строгом исследовании улетучиваетсЯ,  как дым. Ќикогда  человек
не делал ничего, что было бы  сделано исключительно длЯ других и не имело бы
никакого личного мотива; да и как мог бы он сделать что-либо,  что не  имело
бы отношениЯ к нему,  т. е. было бы  лишено внутреннего принуждениЯ (которое
ведь должно  иметь основой какую-либо личную потребность)?  Љак могло бы ego
действовать  помимо ego? - Ќапротив,  Ѓог, который есть всецело любовь,  как
это иногда принимаетсЯ,  был  бы  не  способен ни к  какому неэгоистическому
поступку; но при этом следовало бы вспомнить мысль ‹ихтенберга, относЯщуюсЯ,
правда, к несколько  более низкой сфере: "„лЯ нас  невозможно чувствовать за
других,  как  принЯто  говорить;  мы чувствуем всегда  лишь  за  себЯ самих.
‘казанное звучит жестоко, но оно вовсе не таково, если его правильно понЯть.
—еловек не любит  ни отца,  ни матери,  ни  жены, ни  детей, а  всегда  лишь
приЯтные ощущениЯ, которые они ему доставлЯют", или, как говорит  ‹арошфуко:
"Si on croit aimer sa maitresse  pour  l'amour d'elle, on  est bien trompe".
Џочему  действиЯ любви  ценЯтсЯ выше, чем  иные  действиЯ,  -  именно не  по
существу, а ради их полезности, - об этом можно узнать в упомЯнутых уже выше
исследованиЯх "о происхождении моральных чувств". Ќо если бы человек пожелал
быть вполне  подобным такому  Ѓогу любви, делать и искать всего длЯ других и
ничего - длЯ себЯ, то это невозможно уже потому, что он должен  очень  много
делать длЯ  себЯ, чтобы вообще быть в состоЯнии сделать что-либо  из любви к
другим. „алее, это предполагает, что другой  человек  достаточно эгоистичен,
чтобы постоЯнно принимать эти жертвы, эту жизнь ради него; так что любЯщие и
самоотверженные люди заинтересованы в  сохранении бессердечных и неспособных
к  самопожертвованию  эгоистов,  и  высшаЯ  нравственность,  длЯ  своего  же
существованиЯ,    должна    была    бы    прЯмо   требовать    существованиЯ
безнравственности  (чем,  правда,  она отменЯла бы  самое  себЯ).  -  „алее:
представление о Ѓоге беспокоит и порабощает нас до тех пор,  пока мы  в него
верим,   но   как   оно   возникло   -   это   при   современном   состоЯнии
сравнительно-этнологической науки не возбуждает уже  сомнений; и с уЯснением
этого возникновениЯ  отпадает  и  указаннаЯ вера.  ‘  христианином,  который
сравнивает свое существо с существом Ѓога, происходит то  же  самое,  что  с
„он-Љихотом, который недостаточно ценит  свою собственную  храбрость, потому
что голова его  полна  представлений о  чудесных  подвигах героев  рыцарских
романов: масштаб, которым в обоих  случаЯх производитсЯ измерение, относитсЯ
к  царству вымысла. Ќо если  отпадает представление  о Ѓоге, то  отпадает  и
чувство  "греха"  как  нарушениЯ  божественных  предписаний,  как  пЯтна  на
создании,   посвЯщенном   Ѓогу.   ’огда,   вероЯтно,   остаетсЯ   только  то
недовольство, которое срослось со страхом перед наказаниЯми земного суда или
перед презрением людей и родственно этому чувству; но страдание от угрызений
совести, острейшее  жало  в  чувстве греха,  уже надломлено,  когда  человек
сознаёт,  что  в  своем  поведении  может  преступить человеческие традиции,
человеческие  предписаниЯ  и порЯдки, но что это, правда, совсем не угрожает
"вечному  спасению  души" или  отношению  души  к  Ѓожеству.  …сли  человеку
удаетсЯ,  сверх того, приобрести  и воспринЯть  в плоть и кровь  философское
убеждение  о  безусловной  необходимости  всех  поступков  и  об  их  полной
безответственности, то исчезает и указанный остаток угрызений совести.
     134
     Ќо  если христианин,  как сказано, доходит до чувства  самопрезрениЯ  в
силу некоторых  заблуждений, т. е.  в  силу ложного, ненаучного истолкованиЯ
своих  поступков  и  ощущений, то  ему приходитсЯ  с  величайшим  изумлением
заметить,   что  это   состоЯние   презрениЯ,   угрызений  совести,   вообще
недовольства  не  удерживаетсЯ,  что  иногда  бывают  часы,  когда  все  это
выметаетсЯ из его  души и он снова чувствует  себЯ  свободным  и  бодрым.  ‚
действительности  здесь  побеждает наслаждение своей собственной  личностью,
удовольствие от собственной силы, в союзе с  необходимым ослаблением всЯкого
сильного возбуждениЯ:  человек  снова  любит себЯ, он  чувствует  это,  - но
именно  эта  любовь, эта  новаЯ самооценка кажетсЯ ему невероЯтной, он может
видеть  в  ней лишь совершенно незаслуженное излиЯние  на него сверху  света
благодати.  …сли  раньше  он  во всех  событиЯх  усматривал  предупреждениЯ,
угрозы,  кары  и  всЯкого   рода  признаки  Ѓожьего  гнева,   то  теперь  он
истолковывает свой  опыт  как проЯвление благости Ѓога; одно событие кажетсЯ
ему исполненным  любви, другое - полезным указанием, третье, и в особенности
его радостное настроение, - доказательством, что Ѓог милостив. Љак прежде, в
состоЯнии неудовлетворенности, он ложно  истолковывал главным  образом  свои
поступки,  так  теперь  он  истолковывает  преимущественно свои переживаниЯ;
утешительное  настроение он  понимает  как  действие вне  его стоЯщей  силы,
любовь к самому  себе представлЯетсЯ ему  любовью Ѓога; то,  что он называет
милостью и  предварением спасениЯ, есть в действительности  самопомилование,
самоспасение.
     135
     €так,  известнаЯ   ложнаЯ  психологиЯ,  известного  рода  фантастика  в
истолковании мотивов и переживаний есть необходимаЯ  предпосылка того, чтобы
человек стал христианином и испытал потребность в спасении. ‘ уЯснением этих
заблуждений разума и фантазии человек перестает быть христианином.
     136
     Ћ христианском аскетизме и свЯтости. …сли некоторые мыслители  пытались
в  редких  ЯвлениЯх нравственности, которые  принЯто называть  аскетизмом  и
свЯтостью,  видеть чудо,  освещение  которого  факелом разумного  объЯснениЯ
почти  равносильно  богохульству  и  оскорблению  свЯтыни,  - то,  с  другой
стороны, искушение такого  богохульства  чрезвычайно сильно.  Њогущественное
влечение  природы  во все времена  приводило  вообще  к протесту против этих
Явлений;  наука,  поскольку  она,  как  сказано,  есть  подражание  природе,
позволЯет себе по крайней мере возражать против утверждаемой  необъЯснимости
и даже неприступности этих Явлений. Џравда, ей это до сих  пор не удавалось:
указанные  ЯвлениЯ все еще не объЯснены, к  великому удовольствию упомЯнутых
почитателей морально-чудесного. €бо, говорЯ вообще: необъЯсненное безусловно
должно    быть   необъЯснимым,    необъЯснимое    безусловно   должно   быть
неестественным,  сверхъестественным,  чудесным  -   таково  требование  всех
религиозных  людей и метафизиков (а  также и  художников, если  они в  то же
времЯ и мыслители), тогда как  научный человек  видит в этм требовании "злой
принцип".   -  Џервое   общее   предположение,   на   которое  прежде  всего
наталкиваешьсЯ при рассмотрении свЯтости и аскетизма, состоит в том, что они
имеют сложную природу; ибо почти всюду, как в физическом, так  и в моральном
мире,  удавалось   сводить   мнимо   чудесное   на   сложное,   многообразно
обусловленное.  €так,  попытаемсЯ сначала изолировать отдельные  влечениЯ  в
душе свЯтого и аскета, а затем представить их себе слитыми воедино.
     137
     ‘уществует упорство в борьбе с самим собой, к утончённейшим проЯвлениЯм
которого принадлежат иные формы аскетизма.  Ќекоторые люди  испытывают столь
сильную  потребность  проЯвлЯть  своё  могущество  и  властолюбие,  что - за
отсутствием других объектов или так как иначе это им никогда не  удавилось -
приходЯт  наконец к тому, что  начинают тиранизировать некоторые части самих
себЯ, как бы отрезки или ступени себЯ самих. ’ак, иной мыслитель высказывает
мнениЯ, которые Явно  не могут  содействовать увеличению  или улучшению  его
репутации;  иной прЯмо накаркивает на  себЯ неуважение  других людей,  хотЯ,
соблюдай он молчание,  ему было бы легко остатьсЯ уважаемым человеком;  иные
отрекаютсЯ от своих прежних мнений и не боЯтсЯ, что впредь  их будут считать
непоследовательными;  напротив,  они сами тщатсЯ об этом  и  ведут себЯ  как
дерзкие наездники, которым больше всего нравитсЯ,  когда  их конь становитсЯ
диким, покрываетсЯ пеною и перестаёт им повиноватьсЯ. ’ак человек подымаетсЯ
опасными путЯми на высочайшие горные вершины, глумЯсь  над своей собственной
боЯзливостью  и над  своими дрожащими коленами;  так  философ объЯвлЯет себЯ
сторонником аскетизма, смирениЯ  и свЯтости, в свете которых его собственный
образ совершенно обезображиваетсЯ. ќто разрушение самого  себЯ, эта насмешка
над  своей собственной природой, это  spernere  se  sperni, которому религии
придают  такое  большое  значение,  есть,  собственно,  лишь весьма  высокаЯ
степень  тщеславиЯ. ‚сЯ  мораль  Ќагорной проповеди  относитсЯ сюда: человек
испытывает   истинное   сладострастие,  насилуЯ  самого   себЯ   чрезмерными
требованиЯми  и  затем обожествлЯЯ этот тиранически  требовательный  элемент
своей  души.  ‚о всЯкой аскетической морали человек поклонЯетсЯ части самого
себЯ, как Ѓогу, и длЯ этого должен признать дьЯвольской другую свою часть. -
     138
     —еловек не во  всЯкое времЯ одинаково нравственен - это известно;  если
оценивать  его  нравственность  по  способности  к  великим  самоотверженным
решениЯм и к  самоотречению  (котораЯ,  став длительной  и  превратившись  в
привычку,  есть свЯтость),  то  он нравственнее всего  в  состоЯнии аффекта;
более  высокое возбуждение дает  ему совершенно новые мотивы, в  которые он,
быть может, не способен был даже поверить в своем обычном трезвом и холодном
настроении. Љак  это возможно? ‚ероЯтно,  в силу близости  всего великого  и
сильно  возбуждающего; раз  уж  человек  пришел в  состоЯние  исключительной
душевной  напрЯженности,  то  он одинаково способен  решитьсЯ и  на страшную
месть, и на страшное  преодоление  своей потребности в мести.  Џод  влиЯнием
сильной  эмоции  он  стремитсЯ  во  всЯком  случае  к  великому,   могучему,
чудовищному, и если он случайно замечает, что пожертвование самим собой дает
ему такое же или еще большее удовлетворение, чем принесение в жертву других,
то он выбирает первое. €так, ему, собственно, важно только  разрЯжение своей
эмоции;  и чтобы облегчить свое  напрЯженное  состоЯние, он  способен иногда
схватить руками копьЯ  своих  врагов  и  погрузить их  в свою  грудь.  —то в
самоотречении, а не  только в мести,  лежит нечто великое - эта мысль должна
была  быть  привита  человечеству  лишь  путем  долгого приучениЯ; Ѓожество,
которое жертвует  самим собою,  было самым сильным  и  влиЯтельным  символом
этого рода  величиЯ. ‚ качестве одолениЯ  трудноодолимого врага, в  качестве
внезапного овладениЯ аффектом - в этом качестве ЯвлЯетсЯ здесь  отречение, и
постольку оно  признаетсЯ  вершиной нравственности. ‚ действительности  дело
идет  здесь о  замене одного представлениЯ другим, тогда как само настроение
сохранЯет  свою  прежнюю  высоту,  остаетсЯ  на  одном  и  том  же   уровне.
Ћтрезвевшие,  отдыхающие от аффекта люди не  понимают  уже моральности таких
мгновений, но восторг всех, кто пережил их с ними, поддерживает их; гордость
есть их утешение, когда ослабевает  аффект и понимание их поступков. €так, в
сущности,  и  эти  самоотверженные поступки  не  нравственны,  поскольку они
совершены  не  исключительно   в   интересах  других;   напротив,  в   таком
самоотречении  другой   человек   ЯвлЯетсЯ  лишь  поводом  длЯ  того,  чтобы
напрЯженное настроение могло найти себе облегчение.
     139
     ‚ некоторых отношениЯх и аскет хочет облегчить  себе жизнь: обыкновенно
через полное подчинение себЯ чужой воле или всеобъемлющему закону и ритуалу;
например,  брамин ничего  не  предоставлЯет своему  собственному  решению  и
каждый  свой  шаг  подчинЯет  свЯщенному  предписанию. ќто  подчинение  есть
могучее средство,  чтобы  овладеть  собою; человек  занЯт, следовательно, не
скучает и вместе с тем не имеет повода длЯ проЯвлениЯ своей личной  воли или
страсти;  совершенное  деЯние  не влечет за собой  чувства ответственности и
свЯзанных  с ним мук раскаЯн