     Ќе    вокруг   изобретателей   нового   шума   --   вокруг
изобретателей новых ценностей  вращаетсЯ  мир;  <i>неслышно</i>
вращаетсЯ он.
     € сознайсЯ только! Њало оказывалось всегда совершившегосЯ,
когда  твой  шум  и  дым  рассеивались.  —то  толку, если город
превращаетсЯ в мумию и колонна лежит в грЯзи!
     € вот что скажу Я еще разрушителЯм колонн. Ќесомненно, это
величайшее безумие -- бросать соль в море и колонны в грЯзь.
     ‚ грЯзи вашего презрениЯ лежала колонна;  но  таков  закон
ее,  что  длЯ  нее  из  презрениЯ вырастает новаЯ жизнь и живаЯ
красота.
     ’еперь в  божественном  ореоле  восстает  она,  еще  более
обольстительнаЯ   в   своем  страдании;  и  поистине!  она  еще
поблагодарит вас, что вы низвергли ее, вы, разрушители!
     ’акой совет даю Я царЯм, и церквам, и  всему  одрЯхлевшему
от лет и от добродетели -- дайте только низвергнуть себЯ! —тобы
опЯть вернулись вы к жизни и к вам -- добродетель!"
     ’ак  говорил Я перед огненным псом; но он ворчливо прервал
менЯ и спросил: "–ерковь? —то это такое?"
     "–ерковь? -- отвечал Я. -- ќто род государства,  и  притом
самый  лживый.  Ќо  молчи,  лицемерный  пес! ’ы знаешь род свой
лучше других!
     Љак и ты сам, государство есть пес лицемериЯ;  как  и  ты,
любит  оно  говорить  среди  дыма и грохота, -- чтобы заставить
верить, что, подобно тебе, оно вещает из чрева вещей.
     €бо оно хочет  непременно  быть  самым  важным  зверем  на
земле, государство; и в этом также верЯт ему".
     € как только сказал Я это, огненный пес, как бешеный, стал
извиватьсЯ  от  зависти.  "Љак,  --  кричал он, -- самым важным
зверем на земле? € в этом также верЯт ему?" €  столько  дыму  и
ужасных  криков  выходило  из  его  глотки, что Я думал, что он
задохнетсЯ от гнева и зависти.
     Ќаконец он умолк,  и  уменьшилось  его  пыхтение;  но  как
только он умолк, сказал Я со смехом:
     "’ы   сердитьсЯ,   огненный   пес,   --   значит,  Я  прав
относительно тебЯ!
     € чтобы оставалсЯ Я правым,  послушай  о  другом  огненном
псе: он говорит действительно из сердца земли.
     „ыхание  его  из золота и золотого дождЯ: так хочет сердце
его. —то ему до пепла, дыма и горЯчей слизи!
     ‘мех выпархивает из него, как пестрые тучки; противны  ему
твое бурчанье, твое плеванье и истерзанные потроха твои!
     Ќо  золото  и смех -- берет он из сердца земли, ибо, чтобы
знал ты наконец, -- <i>сердце земли из золота</i>".
     Љогда услышал это огненный  пес,  он  не  выдержал,  чтобы
дослушать   менЯ.   Џристыженный,  поджал  он  хвост,  трусливо
проговорил гав, гав! и уполз вниз, в свою пещеру. --
     ’ак рассказывал ‡аратустра. Ќо ученики  его  едва  слушали
его:  так  велико  было  их  желание  рассказать  ему о людЯх с
кораблЯ, о кроликах и о летающем человеке.
     "—то мне думать об этом! -- сказал ‡аратустра. -- ђазве  Я
призрак?
     Ќо  вероЯтно,  это была моЯ тень. ‚ы, должно быть, кое-что
уже слышали о страннике и тени его?
     Ќесомненно одно: нужно, чтобы Я держал ее крепче, -- иначе
она еще испортит мою славу".
     € снова ‡аратустра  качал  головой  и  дивилсЯ.  "—то  мне
думать об этом!" -- повторЯл он.
     "Џочему же кричал призрак: "пора! „авно пора!"
     <i>Џочему</i> же -- давно пора?"
     ’ак говорил ‡аратустра.

        Џрорицатель

     "--  и  Я  видел,  наступило  великое  уныние среди людей.
‹учшие устали от своих дел.
     ЋбъЯвилось учение, и рЯдом с ним  семенила  вера  в  него:
"‚се пусто, все равно, все уже было!"
     €  эхо  вторило со всех холмов: "‚се пусто, все равно, все
уже было!"
     Џравда, собрали мы жатву; но почему же сгнили и  почернели
наши плоды? —то упало со злого месЯца в последнюю ночь?
     Ќапрасен  был  всЯкий труд, в отраву обратилось наше вино,
дурной глаз спалил наши полЯ и наши сердца.
     ‚се мы иссохли; и  если  бы  огонь  упал  на  нас,  мы  бы
рассыпались, как пепел, -- но даже огонь утомили мы.
     ‚се  источники иссЯкли, и даже море отступило назад. ‡емлЯ
хочет треснуть, но бездна не хочет поглотить!
     "Ђх, есть ли еще море, где бы  можно  было  утонуть":  так
раздаетсЯ наша жалоба -- над плоскими болотами.
     Џоистине,  мы  уже слишком устали, чтобы умереть; и мы еще
бодрствуем и продолжаем жить -- в склепах!"
     ’ак говорЯщим слышал ‡аратустра одного прорицателЯ; и  его
предсказаниЯ  проникли в сердце его и изменили его. Џечальный и
усталый бродил он; и он  стал  похож  на  тех,  о  ком  говорил
прорицатель.
     Џоистине,  --  сказал он своим ученикам, -- еще немного, и
наступЯт эти долгие сумерки. Ђх, как спасу Я от них мой свет!
     —тобы не потух он среди этой печали! „лЯ дальних миров  он
должен быть светом и длЯ самых далеких ночей!
     ’ак  опечаленный  в  сердце ходил ‡аратустра; и три днЯ не
принимал он ни пищи, ни питьЯ, не имел покоЯ  и  потерЯл  речь.
Ќаконец  случилось,  что впал он в глубокий сон. “ченики же его
сидели вокруг него, бодрствуЯ долгими ночами, и с беспокойством
ждали,  не  проснетсЯ  ли  он,  не  заговорит  ли  опЯть  и  не
выздоровеет ли от своей печали.
     ‚от  речь,  которую  сказал  ‡аратустра,  когда проснулсЯ;
голос его доходил до учеников как бы издалека:
     "Џослушайте сон, который Я видел, вы, друзьЯ,  и  помогите
мне отгадать его смысл!
     ‚се еще загадка длЯ менЯ этот сон; его смысл скрыт в нем и
пленен и не витает еще свободно над ним.
     џ  отрешилсЯ  от всЯкой жизни, так снилось мне. џ сделалсЯ
ночным и могильным сторожем в замке ‘мерти, на одинокой горе.
     ’ам охранЯл Я гробы ее; мрачные своды были полны  трофеЯми
побед  ее.  €з  стеклЯнных  гробов смотрела на менЯ побежденнаЯ
жизнь.
     ‡апах запыленной  вечности  вдыхал  Я;  в  удушье  и  пыли
поникла моЯ душа. € кто же мог бы проветрить там свою душу!
     ‘вет  полуночи  был  всегда  вокруг  менЯ,  одиночество на
корточках сидело рЯдом с ним; и еще  хрипЯщаЯ  мертваЯ  тишина,
худшаЯ из моих подруг.
     Љлючи  носил Я с собой, самые заржавленные из всех ключей;
и Я умел отворЯть ими самые скрипучие из всех ворот.
     Џодобно зловещему карканью,  пробегали  звуки  по  длинным
ходам,  когда  поднимались  затворы  ворот: зловеще кричала эта
птица, неохотно давала она будить себЯ.
     Ќо было еще ужаснее и еще сильнее  сжималось  мое  сердце,
когда  все  замолкало,  и  кругом  водворЯлась тишина, и Я один
сидел в этом коварном молчании.
     ’ак медленно тЯнулось времЯ, если времЯ еще  существовало:
почем знаю Я это! Ќо наконец случилось то, что менЯ разбудило.
     ’рижды  ударили  в  ворота, как громом, трижды зазвучали и
заревели своды в ответ; тогда пошел Я к воротам,
     Ђльпа! -- кричал Я, -- кто несет свой прах на гору? Ђльпа!
альпа! Љто несет свой прах на гору?
     € Я нажимал ключ и напирал на  ворота,  стараЯсь  отворить
их. Ќо они не отворЯлись ни на палец.
     ’огда  бушующий  ветер распахнул створы их: свистЯ, крича,
разрезаЯ воздух, бросил он мне черный гроб.
     € среди шума, свиста и пронзительного воЯ раскололсЯ гроб,
и из него раздалсЯ смех на тысЯчу ладов.
     € тысЯча гримас детей, ангелов,  сов,  глупцов  и  бабочек
величиной  с  ребенка смеЯлись и издевались надо мной и неслись
на менЯ.
     ‘трашно испугалсЯ Я и упал наземь. € Я закричал от  ужаса,
как никогда не кричал.
     Ќо  собственный  крик разбудил менЯ -- и Я пришел в себЯ".
--
     ’ак рассказывал ‡аратустра свой сон и потом умолк: ибо  он
не  знал  еще значениЯ своего сна. Ќо ученик, которого он любил
больше всех, быстро поднЯлсЯ, схватил руку ‡аратустры и сказал:
     "‘ама твоЯ жизнь объЯснЯет нам сон этот, о ‡аратустра!
     Ќе  ты  ли  сам  этот  ветер,  с   пронзительным   свистом
распахивающий ворота в замке ‘мерти?
     Ќе  ты ли сам этот гроб, наполненный многоцветной злобою и
ангельскими гримасами жизни?
     Џоистине, подобно детскому смеху на тысЯчу  ладов,  входит
‡аратустра  во  все  склепы,  смеЯсь  над  ночными и могильными
сторожами и над всеми, кто гремит ржавыми ключами.
     Џугать и опрокидывать будешь ты их своим смехом; обморок и
пробуждение докажут твою власть над ними.
     €  даже  когда  наступЯт  долгие   сумерки   и   усталость
смертельнаЯ,  ты  не  закатишьсЯ  на  нашем  небе, ты, защитник
жизни!
     Ќовые звезды и новое  великолепие  ночи  показал  ты  нам;
поистине, самый смех раскинул ты над нами многоцветным шатром.
     Ћтныне  детский  смех  всегда будет бить ключом из гробов;
отныне всегда  будет  дуть  могучий  ветер,  торжествующий  над
смертельной   усталостью:   в   этом   ты   сам  нам  порука  и
предсказатель.
     Џоистине, <i>самих врагов своих видел ты во сне</i> -- это
был твой самый тЯжелый сон!
     Ќо как ты проснулсЯ от них и пришел  в  себЯ,  так  и  они
должны проснутьсЯ от себЯ самих -- и прийти к тебе!"
     ’ак   говорил   ученик;   и   все  остальные  теснились  к
‡аратустре, хватали руки его и хотели его убедить оставить ложе
и печаль и вернутьсЯ к ним. ‡аратустра же сидел,  приподнЯвшись
на  своем  ложе  и  с  отсутствующим  взором. Џодобно тому, кто
возвращаетсЯ после долгого  отсутствиЯ,  смотрел  он  на  своих
учеников,  вглЯдывалсЯ  в их лица и еще не узнавал их. Ќо когда
они поднЯли его и поставили на ноги, изменилсЯ сразу взор  его;
он  понЯл  все,  что  случилось,  и,  гладЯ себе бороду, сказал
твердым голосом:
     "Ќу что ж, это  придет  в  свое  времЯ;  но  позаботьтесь,
ученики  мои,  чтобы  был  у  нас хороший обед, и поскорей! ’ак
думаю Я искупить дурные сны!
     Џрорицатель же  должен  есть  и  пить  рЯдом  со  мною:  и
поистине, Я покажу ему еще море, в котором может он утонуть!"
     ’ак говорил ‡аратустра. € он долго смотрел в лицо ученику,
объЯснившему сон, и качал при этом головою.

        Ћб избавлении

     Ћднажды,  когда  ‡аратустра  проходил  по  большому мосту,
окружили его калеки и нищие, и один горбатый так говорил ему:
     "Џосмотри,  ‡аратустра!  „аже  народ  учитсЯ  у   тебЯ   и
приобретает  веру  в твое учение; но чтобы совсем уверовал он в
тебЯ, длЯ этого нужно еще одно -- ты должен  убедить  еще  нас,
калек!  ‡десь  у  тебЯ  прекрасный  выбор  и  поистине случай с
многими шансами на неупущение.  ’ы  можешь  исцелЯть  слепых  и
заставлЯть  бегать  хромых,  и  ты мог бы поубавить кое-что и у
того, у кого слишком много за спиной; -- это, думаю Я, было  бы
прекрасным средством заставить калек уверовать в ‡аратустру!"
     Ќо  ‡аратустра  так возразил говорившему: "Љогда снимают у
горбатого горб его, у него отнимают  и  дух  его  --  так  учит
народ.  € когда возвращают слепому глаза его, он видит на земле
слишком много дурного -- так что он проклинает исцелившего его.
’от же,  кто  дает  возможность  бегать  хромому,  наносит  ему
величайший вред: ибо едва ли он сможет бежать так быстро, чтобы
пороки  не опережали его, -- так учит народ о калеках. € почему
бы  ‡аратустре  не  учитьсЯ  у  народа,  если  народ  учитсЯ  у
‡аратустры?
     Ќо  с  тех  пор  как  живу Я среди людей, длЯ менЯ это еще
наименьшее зло, что вижу Я: "одному недостает глаза, другому --
уха, третьему -- ноги; но есть и такие, что утратили Язык,  или
нос, или голову".
     џ  вижу  и видел худшее и много столь отвратительного, что
не обо всем хотелось бы говорить, а об ином  хотелось  бы  даже
умолчать:  например,  о  людЯх,  которым недостает всего, кроме
избытка их, -- о людЯх, которые не что иное, как  один  большой
глаз,  или один большой рот, или одно большое брюхо, или вообще
одно что-нибудь большое, -- калеками наизнанку называю Я их.
     € когда Я шел из своего уединениЯ и  впервые  проходил  по
этому  мосту,  Я  не  верил своим глазам, непрестанно смотрел и
наконец сказал: "ќто --  ухо!  “хо  величиною  с  человека!"  џ
посмотрел  еще  пристальнее: и действительно, за ухом двигалось
еще нечто, до жалости маленькое, убогое и слабое.  €  поистине,
чудовищное  ухо  сидело  на  маленьком, тонком стебле -- и этим
стеблем  был  человек!  ‚ооружась  лупой,   можно   было   даже
разглЯдеть   маленькое  завистливое  личико,  а  также  отечную
душонку, котораЯ качалась на стебле этом. Ќарод же говорил мне,
что большое ухо не только человек,  но  даже  великий  человек,
гений. Ќо никогда не верил Я народу, когда говорил он о великих
людЯх,  --  и  Я  осталсЯ  при  убеждении,  что  это  -- калека
наизнанку, у  которого  всего  слишком  мало  и  только  одного
чего-нибудь слишком много".
     ‘казав  так  горбатому  и  тем,  длЯ кого он был рупором и
ходатаем, ‡аратустра обратилсЯ с глубоким негодованием к  своим
ученикам и сказал:
     Џоистине,  друзьЯ  мои,  Я  хожу  среди  людей,  как среди
обломков и отдельных частей человека!
     ‘амое ужасное длЯ  взора  моего  --  это  видеть  человека
раскромсанным и разбросанным, как будто на поле кровопролитного
боЯ и бойни.
     €  если  переноситсЯ  мой  взор  от настоЯщего к прошлому,
всюду находит он то же самое: обломки, отдельные части человека
и ужасные случайности -- и ни одного человека!
     ЌастоЯщее и прошлое на земле -- ах! друзьЯ мои, это и есть
самое невыносимое <i>длЯ менЯ</i>; и Я не мог бы жить, если  бы
не был Я провидцем того, что должно прийти.
     Џровидец,  хотЯщий,  созидающий,  само  будущее  и  мост к
будущему -- и ах, как бы калеки на этом мосту: все это  и  есть
‡аратустра.
     € вы также часто спрашивали себЯ: "Љто длЯ нас ‡аратустра?
Љак должны  мы  называть  его?" €, как у менЯ, ваши ответы были
вопросами.
     …сть ли он обещающий? €ли исполнЯющий? ‡авоевывающий?  €ли
наследующий? Ћсень? €ли плуг? ‚рач? €ли выздоравливающий?
     Џоэт  ли  он?  ѓоворит  ли  он  истину?  Ћсвободитель? €ли
укротитель? „обрый? €ли злой?
     џ хожу среди людей, как среди обломков будущего,  --  того
будущего, что вижу Я.
     €  в  том  мое  творчество  и  стремление, чтобы собрать и
соединить  воедино  все,  что  ЯвлЯетсЯ  обломком,  загадкой  и
ужасной случайностью.
     €  как  мог  бы  Я  быть человеком, если бы человек не был
также поэтом, отгадчиком и избавителем от случаЯ!
     ‘пасти тех, кто миновали, и преобразовать всЯкое "было"  в
"так хотел Я" -- лишь это Я назвал бы избавлением!
     ‚олЯ -- так называетсЯ освободитель и вестник радости; так
учил Я  вас,  друзьЯ мои! Ђ теперь научитесь еще: сама волЯ еще
пленница.
     "•отеть" освобождает  --  но  как  называетсЯ  то,  что  и
освободителЯ заковывает еще в цепи?
     "Ѓыло"  --  так  называетсЯ скрежет зубовный и сокровенное
горе воли. ЃессильнаЯ против того,  что  уже  сделано,  она  --
злобнаЯ зрительница всего прошлого.
     Ћбратно  не  может  волЯ хотеть; что не может она победить
времЯ и остановить движение времени, -- в этом сокровенное горе
воли.
     "•отеть" освобождает;  чего  только  ни  придумывает  сама
волЯ,  чтобы освободитьсЯ от своего горЯ и посмеЯтьсЯ над своим
тюремщиком?
     Ђх,  безумцем  становитсЯ   каждый   пленник!   Ѓезумством
освобождает себЯ и плененнаЯ волЯ.
     —то времЯ не бежит назад, -- в этом гнев ее; "было" -- так
называетсЯ камень, которого не может катить она.
     €  вот катит она камни от гнева и досады и мстит тому, кто
не чувствует, подобно ей, гнева и досады.
     ’ак стала волЯ, освободительница, причинЯть  страдание:  и
на  всем,  что  может  страдать,  вымещает  она,  что  не может
вернутьсЯ вспЯть.
     ќто, и только это,  есть  само  <i>мщение</i>:  отвращение
воли ко времени и к его "было".
     Џоистине,   великаЯ   глупость   живет  в  нашей  воле,  и
проклЯтием  стало  всему  человеческому,   что   эта   глупость
научилась духу.
     <i>„ух  мщениЯ</i>:  друзьЯ  мои, он был до сих пор лучшей
мыслью людей; и где было страдание, там всегда должно было быть
наказание.
     "Ќаказание" -- именно так называет  само  себЯ  мщение:  с
помощью лживого слова оно притворЯетсЯ чистой совестью.
     €  так как в самом хотЯщем есть страдание, что не может он
обратно хотеть, -- то и сама волЯ, и всЯ жизнь должны  бы  быть
-- наказанием!
     €  вот  туча  за тучей собралисЯ над духом -- пока наконец
безумие не стало проповедовать: "‚се  преходит,  и  потому  все
достойно того, чтобы прейти!"
     €  самой справедливостью ЯвлЯетсЯ тот закон времени, чтобы
оно пожирало своих детей, -- так проповедовало безумие.
     Ќравственно все распределено по праву и наказанию. Ђх, где
же избавление от потока вещей и от наказаниЯ  "существованием"?
’ак проповедовало безумие.
     Њожет  ли  существовать избавление, если существует вечное
право? Ђх, недвижим камень "было": вечными  должны  быть  также
все наказаниЯ. ’ак проповедовало безумие.
     Ќикакое  деЯние не может быть уничтожено: как могло бы оно
быть  несделанным  через  наказание!  ‚  том  именно  вечное  в
наказании "существованием", что существование вечно должно быть
опЯть деЯнием и виной!
     Џока  наконец  волЯ не избавитсЯ от себЯ самой и не станет
отрицанием воли, -- но ведь вы знаете, братьЯ  мои,  эту  басню
безумиЯ!
     Џрочь  вел Я вас от этих басен, когда учил вас: "‚олЯ есть
созидательница".
     ‚сЯкое "было" есть обломок, загадка, ужаснаЯ  случайность,
пока созидающаЯ волЯ не добавит: "Ќо так хотела Я!"
     --  Џока  созидающаЯ  волЯ не добавит: "Ќо так хочу Я! ’ак
захочу Я!"
     Ќо говорила  ли  она  уже  так?  €  когда  это  случаетсЯ?
ђаспрЯжена ли уже волЯ от своего собственного безумиЯ?
     ‘тала  ли  уже волЯ избавительницей себЯ самой и вестницей
радости? ‡абыла ли она дух мщениЯ и всЯкий скрежет зубовный?
     € кто научил ее примирению  со  временем  и  высшему,  чем
всЯкое примирение?
     ‚ысшего,   чем  всЯкое  примирение,  должна  хотеть  волЯ,
котораЯ есть волЯ к власти, -- но как  это  может  случитьсЯ  с
ней? Љто научит ее хотеть обратно?
     --  Ќо  на  этом месте речи ‡аратустра вдруг остановилсЯ и
стал походить на  страшно  испугавшегосЯ.  €спуганными  глазами
смотрел  он на своих учеников; взор его, как стрела, пронизывал
их мысли и тайные  помыслы.  Ќо  минуту  спустЯ  он  уже  опЯть
смеЯлсЯ и сказал добродушно:
     "’рудно  жить  с  людьми,  ибо  трудно  хранить  молчание.
Ћсобенно длЯ болтливого".
     ’ак  говорил  ‡аратустра.  Ќо  горбатый  прислушивалсЯ   к
разговору и закрыл при этом свое лицо; когда же он услыхал, что
‡аратустра  смеетсЯ,  он  с  любопытством  взглЯнул  на  него и
проговорил медленно:
     "Џочему ‡аратустра говорит с нами  иначе,  чем  со  своими
учениками?"
     ‡аратустра  отвечал: "—то ж тут удивительного! ‘ горбатыми
надо говорить по-горбатому!"
     "•орошо,  --  сказал  горбатый,   --   а   ученикам   надо
разбалтывать тайны.
     Ќо почему говорит ‡аратустра иначе к своим ученикам, чем к
самому себе?"

        Ћ человеческой мудрости

     Ќе высота: склон есть нечто ужасное!
     ‘клон,  где  взор  стремительно падает <i>вниз</i>, а рука
тЯнетсЯ  вверх.  ’огда  трепещет  сердце  от  двойного  желаниЯ
своего.
     Ђх, друзьЯ, угадываете ли вы и двойную волю моего сердца?
     ‚  том  склон  длЯ  <i>менЯ</i>  и опасность, что взор мой
устремлЯетсЯ в  высоту,  а  рука  моЯ  хотела  бы  держатьсЯ  и
опиратьсЯ -- на глубину!
     ‡а  человека  цеплЯетсЯ волЯ моЯ, цепЯми свЯзываю Я себЯ с
человеком, ибо влечет менЯ ввысь, к сверхчеловеку: ибо  к  нему
стремитсЯ другаЯ волЯ моЯ.
     €  <i>потому</i>  живу  Я слепым среди людей; как будто не
знаю Я их, чтобы моЯ рука не утратила совсем своей веры в нечто
твердое.
     џ не знаю  вас,  люди:  эта  тьма  и  это  утешение  часто
окружают менЯ.
     џ  сижу  у  проезжих ворот, доступный длЯ каждого плута, и
спрашиваю: кто хочет менЯ обмануть?
     ЊоЯ перваЯ человеческаЯ мудрость в  том,  что  Я  позволЯю
себЯ обманывать, чтобы не быть настороже от обманщиков.
     Ђх,  если  бы  Я  был настороже от человека, -- как бы мог
человек быть тогда Якорем длЯ воздушного  шара  моего!  ‘лишком
легко оторвалсЯ бы Я, увлекаемый вверх и вдаль!
     ’аково уж провидение над моею судьбой, что без предвидениЯ
должен Я быть.
     €  кто  среди  людей  не  хочет  умереть  от жажды, должен
научитьсЯ пить из  всех  стаканов;  и  кто  среди  людей  хочет
остатьсЯ чистым, должен уметь мытьсЯ и грЯзной водой.
     €  часто  так  говорил  Я себе в утешение: "Ќу, подымайсЯ,
старое сердце! Ќесчастье не удалось тебе: наслаждайсЯ  этим  --
как своим счастьем!"
     ЊоЯ  втораЯ человеческаЯ мудрость в том, что больше щажу Я
<i>тщеславных</i>, чем гордых.
     Ќе есть ли оскорбленное тщеславие мать всех  трагедий?  Ќо
где  оскорблена  гордость,  там вырастает еще нечто лучшее, чем
гордость.
     —тобы приЯтно было смотреть на жизнь, надо, чтобы ее  игра
хорошо была сыграна, -- но длЯ этого нужны хорошие актеры.
     •орошими  актерами находил Я всех тщеславных: они играют и
хотЯт, чтобы все смотрели на них с удовольствием, --  весь  дух
их в этом желании.
     Ћни исполнЯют себЯ, они выдумывают себЯ; вблизи их люблю Я
смотреть на жизнь -- это исцелЯет от тоски.
     Џотому  и  щажу  Я  тщеславных, что они врачи моей тоски и
привЯзывают менЯ к человеку, как к зрелищу.
     €  потом:  кто  измерит  в  тщеславном  всю  глубину   его
скромности! џ люблю его, и мне его жаль из-за его скромности.
     “  вас  хочет  он научитьсЯ своей вере в себЯ; он питаетсЯ
вашими взглЯдами, он ест хвалу из ваших рук.
     „аже вашей лжи верит он, если вы лжете во  хвалу  ему,  --
ибо в глубине вздыхает его сердце: "—то <i>Я</i> такое!"
     € если истиннаЯ добродетель та, что не знает о себе самой,
-- то и тщеславный не знает о своей скромности!
     ЊоЯ   третьЯ   человеческаЯ   мудрость  в  том,  что  ваша
боЯзливость не делает длЯ менЯ противным вид <i>злых</i> людей.
     џ счастлив при виде чудес,  порождаемых  знойным  солнцем:
при виде тигра, пальм и гремучих змей.
     ’ак и среди людей есть прекрасный приплод знойного солнца,
и у злых есть много чудесного.
     €  как  мудрейшие  среди  вас  не  казались  мне такими уж
мудрыми, так нашел Я и злобу людей в молве о ней.
     € часто спрашивал Я, качаЯ головой: к чему еще гремите вы,
гремучие змеи?
     Џоистине, даже длЯ зла есть еще будущее! €  самый  знойный
юг не открыт еще длЯ человека.
     ‘коль  многое  называют  теперь  худшей  злобою, что имеет
всего двенадцать футов в  ширину  и  три  месЯца  в  длину!  Ќо
некогда придут в мир гораздо большие драконы.
     —тобы   сверхчеловек   не   был   лишен   своего  дракона,
сверх-дракона, достойного его, -- надо,  чтобы  знойное  солнце
долго еще пылало над влажным девственным лесом!
     €з ваших диких кошек должны вырасти сперва тигры, из ваших
Ядовитых жаб -- крокодилы: ибо у доброго охотника должна быть и
добраЯ охота!
     €  поистине,  вы,  добрые  и  праведные!  ‚ вас есть много
смешного и особенно  ваш  страх  перед  тем,  что  до  сих  пор
называли "дьЯволом"!
     ’ак  чужда  ваша душа всего великого, что вам сверхчеловек
был бы <i>страшен</i> в своей доброте!
     € вы, мудрые и знающие, вы бежали бы  от  солнечного  зноЯ
той  мудрости,  в  которой  сверхчеловек купает с радостью свою
наготу.
     ‚ы, высшие люди, каких встречал мой взор! в  том  сомнение
мое  в  вас  и тайный смех мой: Я угадываю, вы бы назвали моего
сверхчеловека -- дьЯволом!
     Ђх, устал Я  от  этих  высших  и  лучших:  с  "высоты"  их
потЯнуло менЯ выше, дальше от них, к сверхчеловеку!
     “жас  напал  на  менЯ,  когда  увидел Я нагими этих лучших
людей; тогда выросли у менЯ крыльЯ, чтобы  унестись  в  далекое
будущее.
     ‚ далекое будущее, в более южные страны, о каких не мечтал
еще ни один художник: туда, где боги стыдЯтсЯ всЯких одежд!
     Ќо  переодетыми  хочу  видеть  Я  <i>вас</i>,  о  братьЯ и
ближние мои, и нарЯженными, тщеславными и гордыми,  в  качестве
"добрых и праведных".
     €  переодетым  хочу  Я сам сидеть среди вас -- чтобы <i>не
узнавать</i> вас и себЯ:  в  этом  моЯ  последнЯЯ  человеческаЯ
мудрость. --
     ’ак говорил ‡аратустра.

        ‘амый тихий час

     —то   случилось  со  мною,  друзьЯ  мои?  ‚ы  видите  менЯ
расстроенным, изгнанным, повинующимсЯ против воли, готовым уйти
-- ах, уйти подальше от <i>вас</i>!
     „а, еще  один  раз  должен  ‡аратустра  вернутьсЯ  в  свое
уединение:  но неохотно возвращаетсЯ на этот раз медведь в свою
берлогу!
     —то случилось со мною? Љто обЯзывает менЯ к этому? --  Ђх,
этого  хочет мой гневный повелитель, он говорил ко мне; называл
ли Я вам когда-нибудь имЯ его?
     ‚чера вечером говорил ко мне мой <i>самый тихий час</i> --
вот имЯ ужасного повелителЯ моего.
     € случилось это так -- ибо Я должен сказать вам все, чтобы
ваше сердце не ожесточилось против внезапно удалЯющегосЯ!
     ‡наете ли вы испуг засыпающего? --
     „о пальцев своих ног пугаетсЯ он, ибо почва уходит  из-под
ног его и начинаетсЯ сон.
     ќто  говорю Я вам длЯ сравнениЯ. ‚чера, в самый тихий час,
почва ушла из-под моих ног: сон началсЯ.
     ‘трелка подвинулась, часы  моей  жизни  перевели  дух,  --
никогда  еще  не  было такой тишины вокруг менЯ: так что сердце
мое испугалось.
     ’огда заговорила беззвучно тишина ко  мне:  "<i>’ы  знаешь
это, ‡аратустра?</i>" --
     € Я вскрикнул от страха при этом шепоте, и кровь отхлынула
от моего лица, -- но Я молчал.
     ’огда  во второй раз сказала она мне беззвучно: "’ы знаешь
это, ‡аратустра, но ты не говоришь об этом!" --
     € Я отвечал наконец, подобно упрЯмцу: "„а, Я знаю это,  но
не хочу говорить об этом!"
     ’огда   опЯть   сказала   она   мне   беззвучно:   "’ы  не
<i>хочешь</i>, ‡аратустра? Џравда ли это? Ќе  прЯчьсЯ  в  своем
упорстве!"
     € Я плакал и дрожал, как ребенок, и наконец сказал: "Ђх, Я
хотел бы, но разве могу Я! €збавь менЯ! ќто свыше моих сил!"
     ’огда  опЯть сказала она мне беззвучно: "—то тебе за дело,
что случитсЯ с тобой, ‡аратустра? ‘кажи свое слово и разбейсЯ!"
--
     € Я отвечал: "Ђх, разве это <i>мое</i> слово? Љто Я такой?
џ жду более достойного; Я не достоин даже разбитьсЯ о него".
     ’огда опЯть сказала она мне беззвучно: "—то тебе за  дело,
что  случитсЯ  с  тобой? ’ы еще недостаточно кроток длЯ менЯ. “
кротости самаЯ толстаЯ шкура". --
     € Я отвечал: "—его только не вынесла шкура моей  кротости!
“  подножиЯ  своей высоты Я живу; как высоки мои вершины? Ќикто
еще не сказал мне этого. Ќо хорошо знаю Я свои долины".
     ’огда опЯть сказала она мне беззвучно: "Ћ ‡аратустра,  кто
должен   двигать   горами,   тот  передвигает  также  долины  и
низменности". --
     € Я отвечал: "…ще мое слово не двигало  горами,  и  что  Я
говорил,  не  достигало  людей. € хотЯ Я шел к людЯм, но еще не
дошел до них".
     ’огда опЯть сказала она  мне  беззвучно:  "—то  знаешь  ты
<i>об   этом</i>!  ђоса  падает  на  траву,  когда  ночь  всего
безмолвнее". --
     € Я отвечал: "Ћни смеЯлись надо мной, когда нашел  Я  свой
собственный путь и пошел по нему; и поистине, дрожали тогда мои
ноги.
     €  так  говорили  они  мне:  ты  потерЯл путь, а теперь ты
отучиваешьсЯ даже ходить!"
     ’огда опЯть  сказала  она  мне  беззвучно:  "—то  тебе  до
насмешек  их! ’ы тот, кто разучилсЯ повиноватьсЯ: теперь должен
ты повелевать!
     ђазве  ты  не  знаешь,  кто  наиболее  нужен   всем?   Љто
приказывает великое.
     ‘овершить   великое   трудно;  но  еще  труднее  приказать
великое.
     ‘амое непростительное в тебе: у тебЯ есть власть, и ты  не
хочешь властвовать".
     €   Я   отвечал:   "Њне   недостает   голоса  льва,  чтобы
приказывать".
     ’огда, словно шепотом, сказала она мне: "‘амые тихие слова
-- те, что приносЯт бурю. Њысли, ступающие  голубиными  шагами,
управлЯют миром.
     Ћ  ‡аратустра,  ты  должен идти, как тень того, что должно
наступить:  так  будешь  ты  приказывать  и,  приказываЯ,  идти
впереди".
     € Я отвечал: "Њне мешает стыд".
     ’огда  опЯть  сказала  она  мне  беззвучно: "’ы должен еще
стать ребенком, чтобы стыд не мешал тебе.
     ѓордынЯ юноши тЯготеет еще на тебе, поздно  помолодел  ты,
-- но кто хочет превратитьсЯ в дитЯ, должен преодолеть еще свою
юность".
     €  Я решалсЯ долго и дрожал. Ќаконец сказал Я то же, что и
в первый раз: "џ не хочу".
     ’огда раздалсЯ смех вокруг менЯ. Ђх,  смех  этот  разрывал
мне внутренности и надрывал мое сердце!
     €  в  последний  раз сказала она мне: "Ћ ‡аратустра, плоды
твои созрели, но ты не созрел длЯ плодов своих!
     € оттого надо тебе опЯть уединитьсЯ;  ибо  ты  должен  еще
дозреть". --
     €  опЯть  раздалсЯ  смех,  удалЯвшийсЯ  от  менЯ, -- тогда
наступила вокруг менЯ тишина, двойнаЯ тишина.  џ  же  лежал  на
земле, и пот катилсЯ с моих членов.
     --  ’еперь  слышали  вы все, и почему Я должен вернутьсЯ в
свое уединение. Ќичего не утаил Я от вас, друзьЯ мои.
     € все это слышали вы от менЯ, всегда самого молчаливого из
всех людей, -- и Я хочу остатьсЯ таким!
     Ђх, друзьЯ мои! џ мог бы еще многое сказать вам, Я мог  бы
еще многое дать вам! Џочему же не даю Я? ђазве Я скуп?
     Ќо  когда  ‡аратустра  произнес  эти  слова,  им  овладела
великаЯ скорбь и близость разлуки со своими друзьЯми,  так  что
он  громко  заплакал; и никто не мог утешить его! Ќочью же ушел
он один и оставил своих друзей. <hr>


         * —Ђ‘’њ ’ђ…’њџ * 

                ‚ы смотрите вверх, когда вы стремитесь
            поднЯтьсЯ. Ђ Я смотрю вниз, ибо Я поднЯлсЯ. Љто  из
            вас может одновременно смеЯтьсЯ и быть высоко?
                Љто поднимаетсЯ на высочайшие горы, тот
            смеетсЯ над всЯкой трагедией сцены и жизни.

                        <i>‡аратустра</i>, о чтении и письме


        ‘транник

     Ѓыла  полночь, когда ‡аратустра пустилсЯ в свой путь через
горный   хребет   острова,   чтобы   ранним    утром    достичь
противоположного берега: ибо там хотел он сесть на корабль. ’ам
была  прекраснаЯ  гавань,  в  которой даже чужие корабли охотно
становились на Якорь; они брали с собою тех,  кто  с  блаженных
островов  хотел пуститьсЯ в море. ‚збираЯсь на гору, ‡аратустра
вспоминал   дорогою    о    своих    многочисленных    одиноких
странствованиЯх  с самой юности и о том, как много гор, хребтов
и вершин пришлось ему перейти.
     џ, странник и  скиталец  по  горам,  говорил  он  в  своем
сердце, -- Я не люблю долин, и, кажетсЯ, Я не могу долго сидеть
спокойно.
     €  какова  бы  ни  была  моЯ  судьба, то, что придетсЯ мне
пережить, -- всегда будет в ней странствование и восхождение на
горы: в конце концов мы переживаем только самих себЯ.
     Џрошло то времЯ, когда на моем пути могли еще  становитьсЯ
случайности;  и  что  <i>могло  бы</i>  теперь еще случитьсЯ со
мной, что не было бы моей собственностью.
     Њое ‘амо только возвращаетсЯ ко мне, оно наконец  приходит
домой;  возвращаютсЯ и все части его, бывшие долго на чужбине и
рассеЯнные среди всех вещей и случайностей.
     € еще одно знаю Я: Я стою теперь перед последней  вершиной
своей  и  перед  тем, что давно предназначено мне. Ђх, Я должен
вступить на самый трудный путь свой! Ђх, Я начал самое одинокое
странствование свое!
     Ќо тому, кто подобен мне, не избежать этого часа --  часа,
который  говорит  ему:  "’олько  теперь  ты  идешь  своим путем
величиЯ! ‚ершина и пропасть -- слились теперь воедино!
     ’ы идешь своим путем величиЯ: что доселе называлось  твоей
величайшей опасностью, теперь стало твоим последним убежищем!
     ’ы  идешь  своим  путем  величиЯ: теперь лучшей поддержкой
тебе должно быть сознание, что позади тебЯ нет больше пути!
     ’ы  идешь  своим  путем  величиЯ:  здесь  никто  не  может
крастьсЯ по твоим следам! ’вои собственные шаги стирали путь за
тобою, и над ним написано: "Ќевозможность".
     € если у тебЯ не будет больше ни одной лестницы, ты должен
будешь  научитьсЯ взбиратьсЯ на свою собственную голову: как же
иначе хотел бы ты поднЯтьсЯ выше?
     Ќа свою собственную голову и выше через  свое  собственное
сердце!  ’еперь  все  самое  нежное  в  тебе должно стать самым
суровым.
     Љто  всегда  очень  берег  себЯ,  под  конец  хворает   от
чрезмерной  осторожности. •вала всему, что закалЯет! џ не хвалю
землю, где течет -- масло и мед!
     —тобы видеть <i>многое</i>, надо научитьсЯ не смотреть  на
<i>себЯ</i>:  эта суровость необходима каждому, кто восходит на
горы.
     € если кто ищет познаниЯ назойливым оком, как увидит он  в
вещах больше, чем фасад их!
     Ќо  ты,  о  ‡аратустра, ты хотел видеть основу и подоснову
всех вещей; и потому должен ты подниматьсЯ над самим собою, все
выше  и  выше,  пока  даже  твои  звезды  не  окажутсЯ   <i>под
тобой</i>!
     „а!  ‘мотреть вниз на самого себЯ и даже на свои звезды --
лишь это назвал бы Я своей <i>вершиной</i>, лишь  это  осталось
длЯ менЯ моей <i>последней</i> вершиной!"
     ’ак  говорил  ‡аратустра  с  собою,  поднимаЯсь  на гору и
утешаЯ  свое  сердце  суровыми  изречениЯми:  ибо  сердце   его
сокрушалось,  как никогда еще прежде. € когда он достиг вершины
горного хребта, он увидел  другое  море,  расстилавшеесЯ  перед
ним,  и  он  остановилсЯ  и долго молчал. Ђ ночь на этой высоте
была холоднаЯ и ЯснаЯ и усеЯна звездами.
     џ узнаю свою судьбу, сказал он наконец с грустью.  Ќу  что
ж! џ готов. Ќачалось мое последнее уединение.
     Ђх, это черное, печальное море подо мною! Ђх, это тЯжелое,
ночное  недовольство!  Ђх, судьба и море! Љ вам должен Я теперь
<i>спуститьсЯ</i>!
     џ стою перед самой  высокой  своею  горой  и  перед  самым
долгим своим странствованием; поэтому Я должен спуститьсЯ ниже,
чем когда-либо поднималсЯ Я:
     --   глубже   погрузитьсЯ   в  страдание,  чем  когда-либо
поднималсЯ Я, до самой черной волны его! ’ак хочет судьба  моЯ.
Ќу что ж! џ готов.
     Ћткуда   берутсЯ  высочайшие  горы?  --  так  спрашивал  Я
однажды. ’огда узнал Я, что выходЯт они из морЯ.
     Ћб этом свидетельствуют породы их и склоны вершин  их.  €з
самого низкого должно вознестись самое высокое к своей вершине.
--
     ’ак  говорил ‡аратустра на вершине горы, где было холодно;
но когда он достиг близости морЯ и  наконец  стоЯл  один  среди
утесов,  усталость от пути и тоска овладели им еще сильнее, чем
прежде.
     ’еперь еще все  спит,  говорил  он,  спит  также  и  море.
—уждое, сонное смотрит его око на менЯ.
     Ќо  ею  теплое дыхание чувствую Я. € Я чувствую также, что
оно грезит. ‚ грезах мечетсЯ оно на жестких подушках.
     —у! Љак оно стонет от тЯжких воспоминаний! €ли от недобрых
предчувствий!
     Ђх, Я разделЯю твою печаль, темное чудовище, и из-за  тебЯ
досадую Я на себЯ самого.
     Ђх,  почему  нет  в  моей руке достаточной силы! Џоистине,
охотно избавил бы Я тебЯ от тЯжелых грез! --
     € пока ‡аратустра так  говорил,  смеЯлсЯ  он  с  тоскою  и
горечью  над  самим  собой.  Љак! ‡аратустра! сказал он, ты еще
думаешь утешать море?
     Ђх,  ты,   любвеобильный   глупец   ‡аратустра,   безмерно
блаженный  в  своем  доверии!  Ќо  таким  был ты всегда: всегда
подходил ты доверчиво ко всему ужасному.
     ’ы хотел приласкать всех чудовищ. ’еплое дыхание,  немного
мЯгкой  шерсти  на  лапах  --  и  ты  уже  готов был полюбить и
привлечь к себе.
     <i>‹юбовь</i> есть опасность длЯ самого одинокого;  любовь
ко  всему,  <i>если  только  оно  живое</i>! Џоистине, достойны
смеха моЯ глупость и моЯ скромность в любви! --
     ’ак говорил  ‡аратустра  и  опЯть  засмеЯлсЯ:  но  тут  он
вспомнил  о  своих  покинутых друзьЯх -- и, как бы провинившись
перед ними своими мыслЯми,  он  рассердилсЯ  на  себЯ  за  свои
мысли.  €  вскоре смеющийсЯ заплакал -- от гнева и тоски горько
заплакал ‡аратустра.

        Ћ призраке и загадке

        1
     Љогда среди морЯков распространилсЯ слух,  что  ‡аратустра
находитсЯ  на корабле, -- ибо одновременно с ним сел на корабль
человек, прибывший с  блаженных  островов,  --  всеми  овладело
великое  любопытство и ожидание. Ќо ‡аратустра молчал два днЯ и
был холоден и глух от печали, так что не отвечал ни на взглЯды,
ни на вопросы. Љ вечеру же второго днЯ отверз он уши свои, хотЯ
и продолжал молчать: ибо много необыкновенного и опасного можно
было  услышать  на   этом   корабле,   пришедшем   издалека   и
собиравшемсЯ  плыть  еще  далее.  ‡аратустра же любил всех, кто
предпринимает  дальние  странствованиЯ  и  не  может  жить  без
опасности.  €  вот,  пока  слушал  он  других,  развЯзалсЯ  его
собственный Язык, и лед сердца его разбилсЯ -- тогда  начал  он
так говорить:
     --   ‚ам,   смелым  искателЯм,  испытателЯм  и  всем,  кто
когда-либо плавал под коварными парусами по страшным морЯм, --
     вам, опьЯненным загадками,  любителЯм  сумерек,  чьЯ  душа
привлекаетсЯ звуками свирели ко всЯкой обманчивой пучине,
     -- ибо вы не хотите нащупывать нить трусливой рукой и, где
можете   вы   <i>угадать</i>,   там   ненавидите  вы  <i>делать
выводы</i>, --
     вам одним расскажу Я загадку, которую <i>видел</i>  Я,  --
призрак, представший пред самым одиноким.
     Њрачный  шел Я недавно среди мертвенно-бледных сумерек, --
мрачный и суровый, со стиснутыми зубами.  “же  не  одно  солнце
закатилось длЯ менЯ.
     ’ропинка,  капризно  извивавшаЯсЯ  между камнЯми, злобнаЯ,
одинокаЯ, не желавшаЯ ни травы, ни кустарника,  --  эта  горнаЯ
тропинка хрустела под упрЯмством ноги моей.
     Ѓезмолвно ступаЯ среди насмешливого грохота камней, стираЯ
в прах  камень, о который спотыкалась моЯ нога, -- так медленно
взбиралсЯ Я вверх.
     ‚верх: наперекор духу, увлекавшему менЯ вниз, в  пропасть,
-- духу тЯжести, моему демону и смертельному врагу.
     ‚верх: хотЯ он сидел на мне, полукарлик, полукрот; хромой,
делаЯ хромым и менЯ; вливаЯ свинец в мои уши, свинцовые мысли в
мой мозг.
     "Ћ  ‡аратустра,  --  насмешливо отчеканил он, -- ты камень
мудрости! Љак высоко вознессЯ ты, но  каждый  брошенный  камень
должен -- упасть!
     Ћ  ‡аратустра,  ты  камень  мудрости,  ты камень, пущенный
пращою, ты сокрушитель звезд! Љак высоко  вознессЯ  ты,  --  но
каждый брошенный камень должен -- упасть!
     Џриговоренный  к  самому себе и к побиению себЯ камнЯми: о
‡аратустра, как далеко бросил ты камень, -- но  на  <i>тебЯ</i>
упадет он!"
     Љарлик  умолк;  и  это  длилось долго. …го молчание давило
менЯ; и поистине, вдвоем человек  бывает  более  одиноким,  чем
наедине с собою!
     џ  поднималсЯ,  Я поднималсЯ, Я грезил, Я думал, -- но все
давило менЯ. џ походил на больного, которого  усыплЯет  тЯжесть
страданий его, но которого снова будит от сна еще более тЯжелый
сон. --
     Ќо  есть во мне нечто, что называю Я мужеством: оно до сих
пор убивало во мне уныние. ќто мужество заставило менЯ  наконец
остановитьсЯ и сказать: "Љарлик! ’ы! €ли Я!" --
     Њужество   --  лучшее  смертоносное  оружие,  --  мужество
<i>нападающее</i>: ибо в каждом нападении есть победнаЯ музыка.
     —еловек же самое мужественное животное:  этим  победил  он
всех  животных. Џобедной музыкой преодолел он всЯкое страдание;
а человеческое страдание -- самое глубокое страдание.
     Њужество побеждает даже головокружение на краю пропасти; а
где же человек не стоЯл бы на краю пропасти! ђазве  смотреть  в
себЯ самого -- не значит смотреть в пропасть!
     Њужество  --  лучшее смертоносное оружие: мужество убивает
даже  сострадание.  ‘острадание  же  есть   наиболее   глубокаЯ
пропасть:  ибо,  насколько глубоко человек заглЯдывает в жизнь,
настолько глубоко заглЯдывает он и в страдание.
     Њужество  --  лучшее  смертоносное  оружие,  --   мужество
нападающее:  оно  забивает  даже  смерть  до  смерти,  ибо  оно
говорит: "’ак <i>это</i> была жизнь? Ќу что ж! …ще раз!"
     Ќо в этих словах громко звучит  победнаЯ  музыка.  €меющий
уши да слышит.

        2

     "‘той,  карлик! -- сказал Я. -- џ! €ли ты! Ќо Я сильнейший
из  нас  двоих:  ты  не  знаешь  самой  бездонной  мысли  моей!
<i>…е</i> бремени -- ты не мог бы нести!"
     ’ут  случилось  то,  что облегчило менЯ: назойливый карлик
спрыгнул с моих плеч! ‘ъежившись, он сел на камень против менЯ.
Џуть, где мы остановились, лежал через ворота.
     "‚зглЯни на эти ворота, карлик! -- продолжал Я. --  “  них
два лица. „ве дороги сходЯтсЯ тут: по ним никто еще не проходил
до конца.
     ќтот  длинный  путь позади -- он тЯнетсЯ целую вечность. Ђ
этот длинный путь впереди -- другаЯ вечность.
     ќти  пути  противоречат  один  другому,  они  сталкиваютсЯ
лбами,  --  и  именно здесь, у этих ворот, они сходЯтсЯ вместе.
Ќазвание ворот написано вверху: "Њгновенье".
     Ќо если кто-нибудь по ним пошел бы дальше -- и дальше  все
и  дальше,  -- то думаешь ли, ты, карлик, что эти два пути себе
противоречили бы вечно?"
     "‚се прЯмое лжет, -- презрительно пробормотал  карлик.  --
‚сЯкаЯ истина крива, само времЯ есть круг".
     "„ух тЯжести, -- проговорил Я с гневом, -- не притворЯйсЯ,
что это  так  легко!  €ли  Я оставлю тебЯ здесь, где ты сидишь,
хромой уродец, -- а Я ведь нес тебЯ <i>наверх</i>!
     ‚зглЯни, -- продолжал Я, -- на это Њгновенье! Ћт этих врат
ЊгновеньЯ уходит длинный, вечный путь <i>назад</i>: позади  нас
лежит вечность.
     Ќе  должно ли было все, что <i>может</i> идти, уже однажды
пройти этот путь? Ќе  должно  ли  было  все,  что  <i>может</i>
случитьсЯ, уже однажды случитьсЯ, сделатьсЯ, пройти?
     €  если  все  уже  было -- что думаешь ты, карлик, об этом
Њгновенье? Ќе должны ли были и эти ворота уже -- однажды быть?
     € не свЯзаны ли все вещи так  прочно,  что  это  Њгновенье
влечет  за  собою  <i>все</i> грЯдущее? <i>‘ледовательно</i> --
еще и само себЯ?
     €бо все, что <i>может</i> идти, -- не <i>должно</i> ли оно
еще раз пройти -- этот длинный путь <i>вперед</i>!
     € этот медлительный паук, ползущий  при  лунном  свете,  и
этот  самый  лунный  свет,  и  Я, и ты, что шепчемсЯ в воротах,
шепчемсЯ о вечных