‘амуил џковлевич Њаршак. ‚ начале жизни

Ћцените этот текст:
‘амуил џковлевич Њаршак. ‚ начале жизни

                          (‘траницы воспоминаний) 

----------------------------------------------------------------------------
     ‘обрание сочинений в восьми томах. ’. 6.
     Њ., "•удожественнаЯ литература", 1971.
     OCR Ѓычков Њ.Ќ.
----------------------------------------------------------------------------

                                                             ЏамЯти  
                                                    ’амары ѓригорьевны ѓаббе 
 
Ћ’ Ђ‚’ЋђЂ 
 
     ‚ этих записках о годах моего детства и ранней юности нет  вымысла,  но
есть известнаЯ долЯ обобщениЯ, без которого  нельзЯ  рассказать  обо  многих
днЯх в немногих словах. Ќекоторые эпизодические лица соединены в одно  лицо.
€зменены и кое-какие фамилии.
                       
                     ‘только дней прошло с малолетства. 
                     —то его вспоминаешь с трудом. 
                     € стоит вдалеке мое детство, 
                     Љак с закрытыми ставнЯми дом. 
                      
                     ‚ этом доме все живы-здоровы - 
                     ’е, которых давно уже нет. 
                     € висЯчаЯ лампа в столовой 
                     ‹ьет по-прежнему теплый свет. 
                      
                     ‚ поздний час все домашние в сборе: 
                     ЃратьЯ, сестры, отец и мать. 
                     € так жаль, что приходитсЯ вскоре, 
                     ђаспрощавшись, ложитьсЯ спать.
                       
                          
                                             ‚ начале жизни школу помню Я... 
                       
                                                                   Ђ. Џушкин 
                       
‚ђ…Њ…ЌЂ Ќ…‡ЂЏЂЊџ’Ќ›… 
                       
     ‘емьдесЯт лет - немалый срок не только в жизни человека, но и в истории
страны.
     Ђ за те семь десЯтков лет, которые протекли со времени моего  рождениЯ,
мир так изменилсЯ, будто Я прожил на свете по меньшей мере лет семьсот.
     Ќелегко оглЯдеть такую жизнь. „лЯ того, чтобы увидеть ее начало - времЯ
детства, - приходитсЯ долго и напрЯженно всматриватьсЯ в даль.
 
     Љонец восьмидесЯтых годов. ѓород ‚оронеж, пригороднаЯ слобода  —ижовка,
мыловаренный завод братьев Њихайловых. Џри заводе, на котором работал  отец,
- дом, где Я родилсЯ.
     ‘обственно говорЯ, никаких "братьев Њихайловых" мы и в глаза не видели,
а знали только одного хозЯина - флегматичного, мЯгко покашливающего  ђодиона
Ђнтоновича Њихайлова и его сына - воспитанника кадетского корпуса в коротком
мундирчике с белым поЯсом и красными погонами.
     ѓоды, когда отец служил на заводе под ‚оронежем,  были  самым  Ясным  и
спокойным  временем  в   жизни   нашей   семьи.   Ћтец,   по   специальности
химик-практик, не получил ни среднего,  ни  высшего  образованиЯ,  но  читал
ѓумбольдта и ѓете  в  подлиннике  и  знал  чуть  ли  не  наизусть  ѓоголЯ  и
‘алтыкова-™едрина. ‚ своем деле он  считалсЯ  настоЯщим  мастером  и  владел
какими-то особыми секретами в области  мыловарениЯ  и  очистки  растительных
масел. …го ценили и  наперебой  приглашали  владельцы  крупных  заводов.  „о
‚оронежа он работал  в  одном  из  приволжских  городов  на  заводе  богачей
’ер-Ђкоповых. Ќо служить он не любил и мечтал о своей лаборатории.
     Ћднако мечты эти так и не сбылись.
     “ него не было ни денег, ни дипломов, и рассчитывать на большее, чем на
должность заводского мастера, он не  мог,  несмотрЯ  на  то,  что  отличалсЯ
неисчерпаемой энергией и несокрушимой волей.
     Ќемногие оказались бы в силах так решительно  и  круто  повернуть  свою
жизнь, как это сделал отец в ранней молодости.
     „етство и юность провел  он  над  страницами  древнееврейских  духовных
книг. “чителЯ предсказывали ему блестЯщую будущность. € вдруг он, к великому
их разочарованию, прервал эти занЯтиЯ и на девЯтнадцатом  году  жизни  пошел
работать на маленький заводишко - где-то  в  ‡олотоноше  или  в  ЏирЯтине  -
сначала в качестве ученика, а потом и мастера. ђешитьсЯ на  такой  шаг  было
нелегко: книжнаЯ премудрость считалась в  его  среде  почетным  делом,  а  в
ремесленниках видели как бы людей низшей касты.
     „а и не так-то просто было перейти от старинных пожелтевших фолиантов к
заводскому котлу.
     Њного тЯжких испытаний и горьких неудач выпало на долю отца прежде, чем
он овладел мастерством и добилсЯ доступа на более солидный завод.
     €, однако, даже в эти трудные годы он находил  времЯ  длЯ  того,  чтобы
запоем читать „обролюбова и Џисарева, усваивать по самоучителю немецкий Язык
и  ощупью  разбиратьсЯ  в  текстах  и   чертежах   иностранной   технической
литературы.
     —еловек он  был  мЯгкий,  по-детски  простодушный,  но  самолюбивый  до
крайности, и его гордый, непоклонный нрав мешал ему уживатьсЯ с хозЯевами  в
поддевках и сапогах бутылками - людьми невежественными, но  требовавшими  от
своих подчиненных почтительного повиновениЯ. Ќе  ладил  отец  и  с  властЯми
предержащими.
     Ѓыл у него в молодости  случай,  который  надолго  сохранилсЯ  в  наших
семейных преданиЯх.
     Ћтец только что поступил на большой завод в одном из губернских городов
ЏоволжьЯ. ‚стретили его с распростертыми объЯтиЯми и  сразу  же  отвели  ему
квартиру во втором этаже флигелЯ, расположенного  на  заводской  территории.
ЉажетсЯ, это была перваЯ в его жизни отдельнаЯ квартира,
     ‘ удовольствием, не торопЯсь,  принЯлсЯ  он  разбирать  и  раскладывать
вещи, как вдруг раздалсЯ громкий стук в дверь, - это пожаловал не кто  иной,
как сам полицейский пристав, особа по тем  временам  довольно  значительнаЯ.
Џриехал он Якобы длЯ того, чтобы проверить, в порЯдке ли у отца документы  и
есть ли  у  него  "право  жительства"  вне  "черты  оседлости",  где  евреЯм
разрешалось тогда селитьсЯ.
     ‚ сущности, пристав мог бы вызвать отца к себе  в  полицейский  участок
повесткой, но предпочел ЯвитьсЯ лично, чтобы с глазу на глаз, из рук в  руки
получить установленную обычаем дань.
     Ќе  дождавшись  полусотенной,  на  которую  он  рассчитывал,  величавый
пристав потерЯл терпение и позволил себе какую-то грубость. Ћтец вспылил,  а
так как силы он был в то времЯ незаурЯдной, незваный гость и  оглЯнутьсЯ  не
успел, как очутилсЯ на лестничной площадке и от одного толчка  полетел  вниз
по крутым деревЯнным ступенькам...
     ‘лушать эту историю нам никогда не надоедало. Њы  представлЯли  себе  -
вместо того, незнакомого, - нашего воронежского пристава, большого, статного
с полукружиЯми белокурых пушистых усов, шагающего,  словно  на  пружинах,  в
своей голубоватой офицерской шинели и лакированных сапогах.
     € вот такой-то пристав кубарем катилсЯ по всем ступенькам, гремЯ шашкой
и медными задниками калош. Ћб одном только мы жалели: отчего отец жил  в  ту
пору во втором этаже, а не в третьем или даже в четвертом...
     ‚прочем, и этот полет пристава со второго этажа мог бы дорого  обойтись
отцу. Ќе знаю, какие громы небесные обрушились бы на его буйную голову, если
бы хозЯин завода не съездил к  губернатору,  с  которым  частенько  играл  в
карты, и не убедил его замЯть это щекотливое дело.
     „олжно быть, отец был в ту пору необходим на заводе - иначе хозЯин врЯд
ли вмешалсЯ бы в эту историю, а  скорей  всего  предоставил  бы  строптивого
мастера его судьбе.
     Ћднако через некоторое времЯ он предпочел расстатьсЯ с  отцом,  поручив
заблаговременно  своим  служащим  выведать   у   него   кое-какие   из   его
профессиональных секретов.
 
                                   ----- 
 
     Ќа заводе "братьев Њихайловых" отец не чувствовал над собой -  особенно
в первые годы - хозЯйской руки. Ѓыл он в  это  времЯ  молод,  здоров,  полон
надежд и сил. „а и мать наша, не отличавшаЯсЯ крепким  здоровьем,  была  еще
тогда довольно весела и беззаботна,  несмотрЯ  на  то,  что  ее  никогда  не
покидала тревога о детЯх. Ќеподалеку от завода  простиралось  поле,  за  ним
роща, и у матери пока еще хватало досуга, чтобы иной раз под вечер  выходить
с отцом на прогулку.
     Њне  дорого  смутное  воспоминание  о  молодости  моих  родителей.  ќта
счастливаЯ пора их жизни длилась недолго. Џравда, отца Я и в  более  поздние
годы помню  сильным,  широкоплечим,  жизнерадостным,  но  глубокаЯ  морщинка
заботы рано пролегла между его бровей, а рыжеватые усы  и  маленькаЯ  остраЯ
бородка поседели задолго  до  старости.  ’олько  густые,  черные  с  блеском
волосы, круто зачесанные вверх, ни за что не хотели поддаватьсЯ седине.
     Њать постарела и поблекла гораздо раньше отца, хоть и была много моложе
его. Ќо, помнитсЯ мне, в эти воронежские годы ее синие, пристальные, глубоко
сидЯщие глаза еще смотрели на мир доверчиво, открыто  и  немного  удивленно.
ЏриподнЯтые и чуть сведенные к переносице брови придавали ее взглЯду оттенок
настороженности, напрЯженного вниманиЯ.
     Њожет быть, Я даже не самое ее помню в  эти  годы,  а  побледневшую  от
времени фотографическую карточку, на  которой  она  казалась  такой  юной  и
миловидной в скромной кофточке с модными тогда "буфами"  на  плечах.  ‚олосы
ее, коротко остриженные во времЯ болезни, не успели отрасти, и от этого  она
выглЯдела еще моложе, чем была на  самом  деле.  Џод  фотографией  значилась
фамилиЯ московского фотографа.
     ќто была памЯть о тех праздничных  месЯцах,  которые  мать  провела  до
замужества в гостЯх у сестры и брата в Њоскве. ’ам-то она  и  встретилась  с
моим отцом. Џокинув строгую, патриархальную семью, котораЯ жила в  ‚итебске,
она впервые попала в столицу, в круг молодых людей - друзей брата, ходила  с
ними в театр смотреть Ђндреева-Ѓурлака, любимца тогдашней молодежи,  слушала
страстные студенческие споры  о  политике,  о  религии,  морали,  о  женском
равноправии, зачитывалась ’ургеневым, ѓончаровым, „иккенсом.
     "„авида Љопперфильда" она и отец читали вслух по очереди.
     Њосковские друзьЯ брата принЯли ее в свой кружок как  свою.  Џоказывали
ей город, доставали длЯ нее билеты то в оперу, то в драму.
     Ќе часто доводилось ей бывать в театре  и  на  дружеских  вечеринках  в
последующие годы ее жизни, омраченные нуждой и заботой. ‚ероЯтно,  потому-то
она и вспоминала с такой благодарностью немногие дни, прожитые в Њоскве.
     ‚прочем,  мать  моЯ  никогда  не  была  слишком  словоохотливой  и,   в
противоположность отцу, не умела да и не любила  выражать  свои  сокровенные
чувства. Ќо и по  ее  немногословным,  скупым  рассказам  в  памЯти  у  менЯ
навсегда запечатлелось, быть может, не вполне отчетливое и точное, но  живое
представление  о  молодежи  восьмидесЯтых  годов,  о   московских   "старых"
студентах в косоворотках и поношенных тужурках, об  их  шумной,  дружной  и,
несмотрЯ на бедность, по-своему широкой жизни. џ не  запомнил  их  имен,  за
исключением одного, которое чаще других упоминала мать. Ќи разу в  жизни  не
видел Я человека, носившего это имЯ, да и родители  мои  никогда  больше  не
встречались с ним. ‡наю только, что он был так же беспечен, как и беден.  ‡а
душой у него не было гроша медного, но это не мешало ему быть  душой  своего
кружка. € фамилиЯ его казалась мне словно нарочно придуманной:  "„ушман".  џ
был тогда совершенно уверен, что это не зрЯ.
     ‚оронежские знакомые моих родителей были людьми совсем  иного  круга  и
другого возраста. ‘олидные, семейные, они изредка приезжали к лам из  города
отдохнуть и пообедать. ‚ таких случаЯх обедали дольше, чем  всегда,  и  нас,
детей, кормили отдельно. Џо совести сказать, нам были не  слишком  по  вкусу
эти приезды. ђади гостей  приходилось  надевать  праздничные  костюмчики,  в
которых нельзЯ было забиратьсЯ под кровать, если туда закатывалсЯ  мЯч,  или
прЯтатьсЯ за большим сундуком в передней. Џравда, гости привозили из  города
конфеты, а иной раз игрушки, но зато без конца приставали к нам с вопросами:
сколько нам лет, деремсЯ ли мы друг с другом и кого больше любим - папу  или
маму.
     “клонЯЯсь от таких никому не интересных разговоров, мы выбегали во двор
и любовались лошадьми, которые ожидали у крыльца.  ‡асунув  морды  до  самых
глаз в торбы с овсом, они мигали длинными бесцветными ресницами и помахивали
хвостами, а мы наперебой расспрашивали кучеров, смирные ли у них лошади  или
горЯчие и можно ли покормить их с ладони хлебом.
     Љаждую лошадь мы сравнивали с нашим ‚орончиком, и он всегда  оказывалсЯ
лучше всех.
     ќто был молодой, норовистый конь, которого хозЯин завода предоставил  в
распорЯжение отца, так как жили мы далеко от города.
     ‚орончиком назвали его, вероЯтно, потому, что шерсть у него была чернаЯ
и лоснистаЯ, как вороново крыло, но длЯ менЯ эта кличка была больше  свЯзана
с именем города. ‚орончик - воронежский конь.
     Љогда отцу надо было съездить в город, ‚орончика  запрЯгали  в  легкие,
узкие дрожки. Џравил отец сам. џ и мой брат, который был на два года  старше
менЯ,  не  упускали  случаЯ   полюбоватьсЯ   рослым,   статным,   огнеглазым
‚орончиком, когда он легко и весело выносил дрожки из распахнутых  ворот.  Ђ
как гордились  мы  отцом,  который  спокойно  и  уверенно  держал  в  вожжах
непокорного, резвого конЯ.
     џ был еще очень мал в это времЯ - и поэтому ‚орончик навсегда осталсЯ у
менЯ в памЯти каким-то сказочным  конем-великаном.  Ћн  был  очень  страшен,
когда закидывал голову  или  подымалсЯ  на  дыбы,  пытаЯсь  освободитьсЯ  от
стеснЯвшей его упрЯжи.
     ‚идно было, что и хозЯйский кучер не на шутку побаивалсЯ ‚орончика.  “ж
очень осторожно оглаживал он его, ласково приговариваЯ:  "Ќу,  не  шали,  не
шали, малый!"
     Ќо "малый" был не прочь пошалить. Ћднажды он чуть  не  разнес  в  щепки
сани, в которых ехали хозЯин завода и кучер. Џосле этого мать каждый  раз  с
тревогой ожидала возвращениЯ отца из города, особенно в те дни, когда он за-
держивалсЯ там дольше обычного.
     Њы, дети, в городе бывали редко. Џомню только две поездки. Џервый  раз,
когда Я еще и говорить как следует не умел, мы ездили смотреть на  человека,
который ходил над площадью по канату.
     ‚ другой раз нас повезли в городской сад, где в круглой беседке  играли
военные музыканты.
     “ менЯ дух захватило, когда  Я  впервые  услышал  медные  и  серебрЯные
голоса оркестра. ‚есь мир преобразилсЯ от этих  мерных  и  властных  звуков,
которые вылетали из блестЯщих, широкогорлых, витых и гнутых труб.  Ќоги  мои
не стоЯли на месте, руки рубили воздух.
     Њне казалось, что эта музыка никогда не оборветсЯ... Ќо  вдруг  оркестр
умолк,  и  сад  опЯть  наполнилсЯ  обычным,  будничным  шумом.  ‚се   вокруг
потускнело - будто солнце зашло за облака. Ќе  помнЯ  себЯ  от  волнениЯ,  Я
взбежал по ступенькам беседки и крикнул громко - на весь городской сад:
     - Њузыка, играй!
     ‘олдаты, продувавшие свои трубы, разом  обернулись  в  мою  сторону.  Ђ
человек, стоЯвший  перед  маленьким  столиком,  прикрепленным  к  подставке,
постучал по краю столика тоненькой палочкой и что-то сказал музыкантам.
     Ћркестр заиграл еще веселее. ‘нова солнце выглЯнуло из-за тучи.
     Џосле этого памЯтного днЯ Я долго упрашивал мать повезти нас еще раз  в
городской сад.
     Ќо в город повезли не менЯ, а старшего брата. € не в городской сад, а в
больницу. Ѓрат заболел скарлатиной.
     „о того мы с ним почти всегда болели вместе, и это нам даже  нравилось.
Њы переговаривались друг с другом или  играли  в  какую-нибудь  игру,  лежа,
сидЯ, а иногда и стоЯ в кроватках. ‹ечить нас приезжал из города щеголеватый
военный доктор, фамилиЯ которого была —ириковер.
     џ любовалсЯ его блестЯщей формой, его военной выправкой.
     ‘амаЯ фамилиЯ доктора казалась мне звонкой,  боевой.  "—ириковер"  -  в
этих звуках слышалось треньканье шпор, как и в нарЯдном слове "офицер".
     Љ словам - даже к именам и фамилиЯм - дети относЯтсЯ гораздо  серьезнее
и доверчивее, чем  взрослые.  ‚  любом  сочетании  звуков  они  предполагают
какую-то закономерность. ‘лова длЯ них неотделимы от значениЯ, а значение  -
от образа.
     Ќо брата лечили в городе какие-то неизвестные мне доктора без фамилий -
и потому Я никак не мог представить их себе.
     Њать осталась с братом в городе на все времЯ его болезни.
     Џомню нашу опустевшую квартиру. Ћтец работает в  небольшой  комнате  за
письменным столом у окна,  а  Я,  притаившись  в  углу,  перебираю  какие-то
вещички - чурки, гвоздики, винтики, пустые коробочки.
     ‚от этот гвоздик лучше всех - он еще  совсем  новенький,  блестЯщий,  с
широкой шлЯпкой,  похожей  на  солдатскую  фуражку.  Љак  он,  должно  быть,
понравитсЯ брату! …сли играть в войну,  такой  замечательный  гвоздик  может
быть у нас самым храбрым солдатом или даже офицером.
     Ћтец слышит мое бормотанье, оборачиваетсЯ и спрашивает,  что  Я  делаю.
“знав, что Я собираю игрушки к приезду брата, он хвалит  менЯ  -  ласково  и
щедро, как умеет хвалить только отец.
     Џосле этого Я и в самом деле чувствую себЯ "хорошим  мальчиком"  и  уже
ничего не жалею длЯ брата. џ готов  отдать  ему  все  свои  игрушки  -  даже
граненое цветное стеклышко, даже тЯжелую, широкую подкову, которую нашел  за
воротами.
     ЏризнатьсЯ, Я очень редко бывал "хорошим мальчиком". ’о  ввЯзывалсЯ  на
дворе в драку, то уходил без спросу в гости, то разбивал абажур от лампы или
банку с вареньем. ‚ раннем детстве Я не ходил,  а  только  бегал  -  да  так
стремительно, что все хрупкие, бьющиесЯ вещи как будто сами  подворачивались
мне под руки и под ноги. Ѓыл  у  менЯ  на  совести  еще  один  грех:  часто,
потихоньку от матери, Я убегал обедать к рабочим, которые угощали менЯ серой
квашеной капустой и солониной "с душком", заготовленной на зиму хозЯевами.
     ‚прочем, наведывалсЯ Я к ним не только ради этого лакомого и запретного
угощениЯ. Њне нравилось бывать среди  взрослых  мужчин,  которые  на  досуге
спокойно крутили цигарки, изредка перекидываЯсь двумЯ-тремЯ  не  всегда  мне
понЯтными словами. Џомню одного из них - огромного, чернобородого, с густыми
сросшимисЯ бровЯми и серебрЯной серьгой в ухе. Ћн мне "показывал  Њоскву"  -
сажал к себе на ладонь и поднимал чуть ли не до самого потолка. ѓоворил этот
великан хриплым басом, заглушаЯ все  другие  голоса,  и  каждое  его  словцо
вызывало взрыв дружного хохота.
     џ был слишком мал, чтобы разобрать, о чем шла речь, но  хохотал  вместе
со всеми.
     ‘ такой же готовностью делил Я с ними и  обед.  Ћни  похваливали  менЯ,
говорили, что Я "енарал Ѓородин  -  на  всю  губернию  один",  а  Я  уплетал
солонину, виновато поглЯдываЯ на дверь, - не  застигнет  ли  менЯ  на  месте
преступлениЯ кто-нибудь из моих домашних.
     Џочему-то Я думал в то времЯ, что человеческаЯ душа находитсЯ где-то  в
животе и похожа на маленькую муфту. ‘начала душа у  всех  золотаЯ,  а  потом
понемногу чернеет от грехов.
     € Я был глубоко убежден, что у старшего моего  брата  нет  на  душе  ни
единого пЯтнышка, а моЯ душа-муфта давно уж черным-черна  от  всего,  что  Я
натворил на своем веку...
     ‚прочем, тогда Я еще редко отчитывалсЯ перед своей совестью.
 
                                   ----- 
 
     Љак ни напрЯгаешь  памЯть,  добратьсЯ  до  истоков  жизни,  до  раннего
детства почти невозможно.
     „ва-три эпизода, отдельные минуты, выхваченные из мрака, - вот  и  все,
что остаетсЯ от прожитых нами первых лет.
     Ћтчего же мы так плохо помним свои младенческие годы?  Ћттого  ли,  что
они были очень давно и заслонены последующими десЯтилетиЯми? Ќо ведь  обычно
памЯть прочнее удерживает впечатлениЯ далекого прошлого, чем отпечатки наших
недавних, но уже поздних дней.
     Ђ может быть, мы не помним своих первых лет просто потому, что  были  в
эти годы слишком глупы, ничего не видели, не замечали, не понимали?
     Ќет, всЯкий, кому приходилось наблюдать ребЯт двух-трех лет, - Я  уж  и
не говорю о четырехлетних, -  знает,  как  они  приметливы,  сообразительны,
догадливы, сколько у них сложных чувств и переживаний.
     ‚ сущности, в первые годы детства человек  проходит  самый  трудный  из
своих  университетов.  кольники  изучают  Языки  несколько  лет,  но  редко
овладевают хотЯ бы одним из  них  ко  времени  окончаниЯ  школы.  Ђ  ребенок
усваивает всю речевую  премудрость  -  по  крайней  мере,  настолько,  чтобы
довольно бегло и правильно говорить, - к двум годам.  Ћн  изучает  Язык  без
посредства другого  -  знакомого  -  Языка,  а  нарЯду  с  этим  приобретает
множество самых важных и существенных сведений о мире: узнает на опыте,  что
такое острое и что такое горЯчее, твердое и мЯгкое,  высокое  и  низкое.  Ќо
всего, что входит в сознание ребенка за эти  первые  годы,  не  перечислишь.
†изнь его полна открытий. ‘амые заурЯдные случаи и происшествиЯ повседневной
жизни кажутсЯ ему событиЯми огромной важности.
     ’ак   почему   же   все-таки   эти    событиЯ,    глубоко    поразившие
двухлетнего-трехлетнего человека, только редко и случайно удерживаютсЯ в его
памЯти?
     џ думаю,  это  происходит  оттого,  что  ребенок  отдаетсЯ  всем  своим
впечатлениЯм и переживаниЯм непосредственно, без оглЯдки, то  есть  без  той
сложной системы зеркал, котораЯ возникает у него в сознании в более  позднем
возрасте. Ќе видЯ себЯ со стороны, целиком  поглощенный  потоком  событий  и
впечатлений, он не запоминает себЯ, как "не помнит себЯ" человек в состоЯнии
запальчивости или головокружительного увлечениЯ.
 
                                   ----- 
 
     ‚от почему, должно быть, мое воронежское  детство  оставило  у  менЯ  в
памЯти только очень немногое, только самое Яркое и необычное: первую в жизни
музыку, первую разлуку с братом, первый пожар, окрасивший  багровым  заревом
завешенное на ночь окно.
     Џомню первого  увиденного  мною  в  жизни  вора,  молодого  конторщика,
который попалсЯ на заводе в какой-то мелкой краже.  …го  не  арестовали,  не
отдали под суд, а только уличили и с позором прогнали с завода.  Ќикогда  не
забуду, с каким интересом смотрел Я издали на этого  стриженого,  рЯбоватого
молодого человека, который, нахохлившись, сидел у стола в ожидании  попутной
лошади.  ‚  нем  не  было  ничего  особенного,   но   каким   загадочным   и
необыкновенным сделало его в моих глазах страшное слово  "вор"...  ‚ор!  Њне
казалось, что только у  воров  бывают  такие  помЯтые  парусиновые  штаны  и
куртки, такие крупные рЯбины на щеках, такие красные подбритые затылки.
     …ще более Ясно и четко припоминаю гостивших у нас на  заводе  хозЯйских
племЯнников - двух больших мальчиков в круглых шапочках с лентами,  в  белых
блузах с откидными матросскими воротниками и ЯкорЯми  на  рукавах.  ‚прочем,
большими эти мальчики казались только мне и брату, а на самом деле  старшему
из них было, по словам моей матери, не больше одиннадцати - двенадцати  лет,
младшему - лет девЯть.
     ‚ одном из  дальних  закоулков  заводского  двора  мы  строили  с  ними
настоЯщий завод, чтобы варить настоЯщее мыло. ђаздобыли у рабочих  все,  что
длЯ этого требуетсЯ: несколько больших кусков белого, но не слишком  свежего
бараньего сала, от запаха которого у менЯ подступала к горлу тошнота,  банку
едкого щелока, немножко силиката. Ћставалось только устроить топку и вмазать
над ней в глину старый, ржавый котелок, который  мы  нашли  на  дворе  среди
груды железного хлама.
     ѓордые тем, что эти нарЯдные городские мальчики,  несмотрЯ  на  разницу
лет, играют с нами, как с равными, мы трудились, не жалеЯ сил.
     Ђ так как приезжие ребЯта боЯлись испачкать свои новенькие матроски, то
всю черную грЯзную работу они поручили мне с братом. Њы укладывали  кирпичи,
месили глину. ‘начала нам это очень нравилось, но  скоро  мы  оба  устали  и
проголодались.
     ‚ытираЯ рукавом лоб, брат робко и тихо сказал мальчикам, что дома у нас
сейчас завтракают... Ќо  старший  из  них,  рыжий,  с  веснушками  на  носу,
возмутилсЯ. "Џодумаешь - завтракают!.. „а как же это можно бросать  дело  на
середине? …сли так, то уж лучше было бы и не начинать совсем!"
     Љогда топка была наконец готова, мальчики велели нам  набрать  щепок  и
хворосту и попробовать развести огонь. Ќо сколько мы ни  старались,  как  ни
дули в топку, присев перед ней  на  корточки,  огонь  не  разгоралсЯ.  ђыжий
послал моего брата  на  завод  за  керосином,  а  мне  велел  раздобыть  еще
растопки.
     ‡а собой он  оставил  только  самое  приЯтное  дело:  зажигать  спички,
которых у него было более чем достаточно - целых два коробка!
     Ќаконец из топки клубами повалил черный дым, щепки и хворост затрещали.
     Њы думали, что уж теперь-то  мальчики  отпустЯт  нас  домой.  Ќо  рыжий
только руками замахал.
     - ‚он чего  выдумали!  Џока  огонь  горит,  самое  времЯ  варить  мыло.
Њаленькие вы, что ли? ’акого простого дела не понимаете? Ђ еще заводские!..
     Ќам стало совестно, и мы снова взЯлись за работу. ‚ывалили из  мешка  в
котел сало, вылили из жестЯнки щелок и присели  отдохнуть.  ђабочие-то  ведь
тоже отдыхают. –игарки сворачивают, курЯт...
     - Џомешивать, помешивать надо, а то пригорит! - не переставаЯ  подгонЯл
нас рыжий.
     Ќо тут огонь опЯть погас. Џришлось снова дуть,  подкладывать  растопку,
поливать щепки керосином.
     џ поглЯдел на брата и ужаснулсЯ. Ћн был весь - с  головы  до  ног  -  в
глине и копоти. „аже на ресницах у него была глина. ‡а версту от него  несло
керосином и отвратительным до тошноты, протухшим бараньим салом.
     ‚ерно, Я тоже был хорош в эту минуту, но  себЯ  Я  не  видел  и  только
чувствовал, что от усталости у менЯ подгибаютсЯ коленки, а от дыма  болЯт  и
слезЯтсЯ глаза.
     “ нас уже не было никакой охоты варить мыло, - так осточертела нам  эта
игра. Ќо все-таки мы продолжали работать без  передышки  и  даже  больше  не
заговаривали о том, что нас ждут дома к завтраку. „а уж какой  там  завтрак!
Њы пропустили и обед. Ќаверно, домашние беспокоЯтсЯ о нас, ищут на заводе  и
по всему двору.
     ѓде-то вдали  прогрохотал  гром.  Џриближалась  гроза,  а  мы  все  еще
возились с топкой.
     Ќе  то  чтобы  мы  очень  боЯлись  приезжих  мальчишек   в   матросских
костюмчиках. ‘илой они не могли бы удержать нас на работе. Ќо обоих нас  как
бы приковали к месту слова рыжего о том, что нельзЯ  же  бросать  работу  на
середине, что если так, то уж лучше было бы и не начинать.
     џ едва удерживалсЯ от слез. “ брата тоже кривилсЯ рот.  Ќо  плакать  на
глазах у этих больших мальчиков было бы слишком позорно.
     € все же мы дали волю слезам, когда  нас  наконец  разыскала  мама.  Њы
бросились к ней с громким ревом, но она в ужасе отшатнулась от нас.
     - —то это вы делали? - спросила она.
     - ‡авод строили, а потом варили...
     - ‚арили?.. —то варили?
     - Њы-ы-ыло!
     - Ќо как можно было так измазатьсЯ? ‚едь вот  мальчики  тоже  играли  с
вами, а почти совсем не выпачкались...
     Ќи Я, ни брат ничего не ответили маме. Њы  плакали  навзрыд  не  то  от
обиды, не то от радости, что наконец-то нас освободили из плена.
     Њне шел в это времЯ пЯтый год, брату  седьмой,  но  нам  на  всю  жизнь
запомнилсЯ день, когда мы варили мыло.
     Ђ еще - где-то в самой глубине памЯти - осталась у менЯ перваЯ  дальнЯЯ
поездка на лошадЯх.
     ѓулкие, размеренные удары копыт по длинному-длинному деревЯнному мосту.
     Њама говорит, что под нами река „он.
     "„он, дон", - звонко стучат копыта. Њы едем гостить в деревню. ‚ъезжаем
на крестьЯнский двор, когда тонкий серп месЯца уже высоко  стоит  в  светлом
вечереющем небе. ‘мутно помню запах сена, горьковатого дыма и кислого хлеба.
‘онного менЯ снимают с телеги, треплют, целуют и  поЯт  топленым  молоком  с
коричневой пенкой из широкой глинЯной крынки, шершавой снаружи  и  блестЯщей
внутри...
 
‘’Ђђ›‰ „ЋЊ ‚ ‘’ЂђЋЊ ѓЋђЋ„…  
  
     Ќе знаю, что побудило отца покинуть завод братьев Њихайловых и ‚оронеж.
Ќо только помню, что с тех пор началась у нас полоса  неудач  и  непрерывных
скитаний.
     Џочти полгода после отъезда нашего из ‚оронежа прожили мы у  дедушки  и
бабушки в городе ‚итебске. Џриехали мы  туда  вчетвером:  мама,  Я,  брат  и
маленькаЯ сестренка, только что научившаЯсЯ говорить и ходить. Ћтца  с  нами
не было - он странствовал где-то в поисках работы.
     џ  был  слишком  мал,  чтобы  по-настоЯщему  заметить   разницу   между
‚оронежем, где Я родилсЯ и провел первые свои годы, и  этим  еще  незнакомым
городом, в котором жили мамины родители. Ќо все-таки  с  первых  же  дней  Я
почувствовал, что все здесь какое-то другое, особенное: больше старых домов,
много узких, кривых,  горбатых  улиц  и  совсем  тесных  переулков.  Љое-где
высЯтсЯ старинные башни и церкви. ‚ каждом закоулке ютЯтсЯ жалкие лавчонки и
убогие, полутемные мастерские жестЯников, лудильщиков, портных,  сапожников,
шорников. € всюду слышитсЯ торопливаЯ и в  то  же  времЯ  певучаЯ  еврейскаЯ
речь, которой на воронежских улицах мы почти никогда не слыхали.
     „аже с лошадью старик извозчик, который вез нас с вокзала, разговаривал
по-еврейски, и, что удивило менЯ больше всего,  она  отлично  понимала  его,
хоть это была самаЯ обыкновеннаЯ лошадь,  сиваЯ,  с  хвостом,  завЯзанным  в
узел.
     ЊесЯцы, прожитые у дедушки и бабушки, Я припоминаю с трудом.  ѓорода  и
городишки, где нам пришлось побывать после ‚итебска, почти совсем  вытеснили
из моей памЯти тихий дедушкин дом, который мы,  ребЯта,  с  первого  же  днЯ
наполнили оглушительным шумом и суетой, как ни старалась  мама  урезонить  и
утихомирить нас. ’руднее всего было ей справитьсЯ со мной. џ  так  привык  к
простору  нашей  воронежской  полупустой  квартиры,  что  и  здесь,  в  этих
небольших,  загроможденных  тЯжеловесной  мебелью   и   старинными   книгами
комнатах, пробовал разбежатьсЯ во всю прыть, налетаЯ  при  этом  на  кресла,
этажерки и тумбочки или вскакиваЯ со всего разгона на старый диван,  который
покорно подбрасывал менЯ, хоть и стонал  подо  мной  всеми  своими  дрЯхлыми
пружинами.
     ЊоЯ бесшабашнаЯ удаль приводила маму в отчаЯнье -  особенно  по  утрам,
когда дедушка молилсЯ или читал свои большие, толстые, в кожаных  переплетах
книги, и в послеобеденные часы, когда старики ложились отдыхать. Џотревожить
дедушку было не так уж страшно: за все времЯ нашего  пребываниЯ  в  ‚итебске
никто из нас не слышал от него ни одного резкого, неласкового слова.  Ђ  вот
сурового  окрика  нашей  властной  и  вспыльчивой  бабушки  Я  не  на  шутку
побаивалсЯ. Ћна горЯчо любила своих внуков, но свободно и легко  чувствовали
мы себЯ только тогда, когда она куда-нибудь уходила и в комнатах  не  слышно
было ее хозЯйски-ворчливого говорка и позвЯкиваниЯ ключей,  с  которыми  она
почти никогда не расставалась.
     Ќаш приезд заставил  потеснитьсЯ  всех  обитателей  старого  дома,  где
выросла наша мать. ЃратьЯ и  сестра,  которые  были  старше  ее,  давно  уже
покинули  родительский  кров  и  успели  обзавестись  собственными  семьЯми.
Њладшие же пока оставались дома. €х было трое: двое  моих  дЯдюшек,  еще  не
вышедших из юношеского возраста, и тетка, учившаЯсЯ в то времЯ  в  гимназии.
Њы запросто называли их всех по именам, без добавлениЯ  почтительного  слова
"дЯдЯ" или "тетЯ". „а они и сами бы удивились, если бы кто-нибудь вздумал их
так величать.
     „Ядюшки мои готовились к каким-то экзаменам,  но  особенного  рвениЯ  к
наукам не проЯвлЯли. ‡ато у старшего из них - красивого,  сильного  юноши  с
голубыми  глазами,  мЯгким  голосом  и  мЯгкими  усиками  -  было  множество
разнообразных способностей и увлечений: он мастерил замечательные  шкатулки,
выпиливал рамки длЯ портретов, играл на трубе и - что поражало  менЯ  больше
всего - умел никелировать самовары. Ќа моих глазах  красный  медный  самовар
становилсЯ зеркально-серебрЯным, и это казалось мне не  меньшим  чудом,  чем
сказочное превращение лЯгушки в принцессу  или  частого  гребешка  в  лесную
чащу.
     џ считал своего дЯдюшку настоЯщим волшебником, но скоро  убедилсЯ,  что
бывают случаи, когда и ему не под силу сотворить чудо.
     ‚ дедушкином доме  была  одна  комната,  не  слишком  большаЯ,  котораЯ
торжественно именовалась "гостиной". Ћна была тесно уставлена  уже  порЯдком
поблекшей и потертой плюшевой мебелью. Ќо главным  ее  украшением  были  два
совершенно  одинаковых  узких  зеркала,   почти   доходивших   до   потолка.
ЏривЯзанные к железным крюкам в стене веревками, они были  слегка  наклонены
вперед, и от этого отраженнаЯ в них комната со всей мебелью как  бы  уходила
куда-то вверх. Њне это  очень  нравилось:  опрокинутаЯ  в  зеркало  гостинаЯ
казалась гораздо красивее и таинственнее.
     Ќо скоро Я придумал, как сделать, чтобы отражение стало еще интересней.
     “ каждого зеркала был подзеркальник - полочка из черного  дерева  вроде
столика - с выгнутыми резными подпорками, которые  старый  столЯр,  чинивший
дедушкину мебель, называл "кронштейнами".
     Ћднажды, когда никого не было в комнате, Я ухватилсЯ  за  эти  подпорки
обеими руками и стал раскачивать зеркало, то прижимаЯ его вплотную к  стене,
то откидываЯсь вместе с ним на всю длину веревки.
     Ћказалось, что на зеркале можно отлично качатьсЯ, как  на  качелЯх.  „а
нет, куда занЯтнее, чем на качелЯх! ‚ы раскачиваетесь все быстрее и быстрее,
а перед вашими глазами мелькают в зеркале самые разнообразные вещи:  висЯчаЯ
лампа со всеми своими блестЯщими подвесками, кресла, стол с лиловой плюшевой
скатертью, бисернаЯ подушка на диване, портрет какого-то старика в раме  под
стеклом на противоположной стене.
     € вдруг все это понеслось куда-то кувырком. џ лечу вместе с зеркалом  и
слышу, как оно грохаетсЯ  об  пол  и  рассыпаетсЯ  вдребезги.  Џодзеркальник
тЯжело стукаетсЯ над самой моей головой.  ‚  сущности,  этот  узкий  столик,
который мог размозжить мне голову, спас менЯ, мое  лицо  и  глаза  от  града
осколков.
     Џрикрытый рамой разбитого зеркала, Я тихо лежу, боЯсь  пошевелитьсЯ,  и
тут только понемногу начинаю соображать, что Я натворил. …сли бы  Я  обрушил
на землю весь небесный свод с его светилами, Я не чувствовал бы  себЯ  более
несчастным и виноватым.
     ‚бежавшие в  комнату  родные  -  мама,  бабушка,  дедушка  -  не  сразу
обнаружили менЯ. Љогда же они понЯли, что Я лежу среди  груды  осколков  под
тЯжелой рамой разбитого зеркала - и при  этом  лежу  совершенно  неподвижно,
молча, не плачу, не зову на помощь - они так и замерли от ужаса. Њедленно  и
осторожно приподнЯли раму и все втроем наклонились надо мной.
     - †ив! - сказала мама и  заплакала.  Ћна  подхватила  менЯ  на  руки  и
принЯлась ощупывать с ног до головы.
     € тут оказалось, что Я цел  и  невредим,  если  не  считать  нескольких
царапин от мелких осколков.
     ‚се до того обрадовались, что  не  только  не  стали  бранить  менЯ,  а
бросились обнимать, целовать, расспрашивать, не ушибсЯ ли Я и  не  очень  ли
испугалсЯ.
     Ќикому и в голову не пришло наказать менЯ за мое преступление.  Ђ  мне,
пожалуй, было бы даже легче, если бы Я  за  него  как-нибудь  поплатилсЯ.  ‘
грустью смотрел Я на осиротевшее второе зеркало, оставшеесЯ таким одиноким в
своем простенке.
     ‚ глубине души Я еще лелеЯл надежду, что мой дЯдЯ,  который  так  ловко
превращает медные самовары в серебрЯные, как-нибудь  соберет  и  склеит  все
осколки, а потом ловко покроет их своим самоварным серебром.
     Ќо оказалось, что даже и его ловкие руки тут ничего не могут  поделать.
Џравда, он смастерил из самых крупных осколков несколько маленьких зеркал  в
рамках и без рамок, но все они вместе не могли заменить то большое,  которое
Я разбил.
     ’ак и осталось навсегда в доме у дедушки и бабушки вместо  двух  парных
зеркал одно, как у инвалида остаетсЯ одна рука или одна нога.
     €, вероЯтно, заходЯ в свою маленькую гостиную и глЯдЯ на это  уцелевшее
зеркало, старики не раз вспоминали шального, непоседливого внука.
 
                                   ----- 
 
     Ќесколько дней в доме только и было разговору, что о гибели зеркала и о
моем чудесном спасении.  Џотом  об  этом  происшествии  перестали  говорить.
Ћднако с той поры не только Я, но и мама и брат Ясно почувствовали,  что  мы
слишком загостились у дедушки и бабушки. ЏрЯмо нам этого никто  не  говорил,
но бабушка все чаще и чаще заводила с мамой разговор о том, что наш папа  не
умеет устраиватьсЯ, что он строит воздушные замки и мало думает о  семье.  џ
видел, что маму такие разговоры огорчают, и очень сердилсЯ на бабушку.
     Њне было непонЯтно, какие такие воздушные замки строит  папа,  и  очень
хотелось увидеть хотЯ  бы  один  из  этих  воздушных  замков.  €  все  же  Я
чувствовал, что в словах бабушки есть что-то обидное длЯ нашего папы. Џочему
она говорит, что он мало думает о нас? ‚едь  мама  часто  получает  от  него
очень толстые письма, в которых он заботливо и нежно расспрашивает о  каждом
из нас - о брате, обо мне и даже о нашей  сестренке,  хотЯ  что  интересного
можно рассказать о ней, когда она еще такаЯ маленькаЯ!
     Ћбычно эти досадные разговоры прерывал дедушка. Ћн был  не  охотник  до
споров и ссор, не хотел перечить бабушке  и  поэтому,  желаЯ  утешить  маму,
только ласково трепал ее но щеке, как маленькую, и примирительно повторЯл:
     - Ќу, ну, душенька... ‚се будет хорошо... ‚се будет хорошо!
     Ќо тЯнулись неделЯ за неделей, месЯц  за  месЯцем,  а  папа  так  и  не
приезжал за нами, не вызывал нас к себе и, должно быть, все еще строил  свои
воздушные замки, - уж не знаю, сколько он их там успел  настроить.  Ќаверно,
целую тысЯчу!
     ‚идно было, что нам долго  еще  придетсЯ  прожить  в  ‚итебске.  €  вот
дедушка, бабушка и мама решили, что больше нельзЯ терЯть времЯ  зрЯ  и  пора
усадить моего старшего брата за книги. …ще до  приезда  в  ‚итебск  он  умел
довольно бегло читать и отчетливо выводил буквы. „авать ему уроки  вызвалась
теперь наша тетушка-гимназистка. ќто было длЯ нее  совсем  нетрудно:  ученик
относилсЯ к делу, пожалуй,  с  большей  серьезностью  и  усердием,  чем  его
молодаЯ и веселаЯ учительница, котораЯ сразу же прерывала урок, если  к  ней
приходили подруги, или кончала его раньше  времени,  чтобы  примерить  новое
платье.
     ’ак как во времЯ уроков Я постоЯнно вертелсЯ около стола и не на  шутку
мешал занЯтиЯм, тетушка решила усадить  за  букварь  и  менЯ.  €  тут  вдруг
обнаружилось, что Я не только знаю буквы, но даже довольно  порЯдочно  читаю
по складам. Ќе помню сам, когда и как Я этому  научилсЯ.  Њладшие  братьЯ  и
сестры часто незаметно  длЯ  себЯ  и  других  перенимают  у  старших  начала
школьной премудрости.
     Љогда наши занЯтиЯ понемножку наладились, дедушка  осторожно  предложил
добавить к ним еще один предмет - древнееврейский Язык. Њама опасалась,  что
нам это будет не по  силам,  но  дед  успокоил  ее,  пообещав  найти  такого
учителЯ, который будет с нами терпелив, ласков и не станет задавать на  урок
слишком много.
     €  в  самом  деле,   новый   учитель   оказалсЯ   добрее   даже   нашей
учительницы-тетки.  ’а  могла,  рассердившись,  стукнуть   своим   маленьким
кулачком по столу или,  блеснув  серыми,  потемневшими  от  минутного  гнева
глазами, сдвинуть над переносицей темные пушистые брови.
     Ђ этот, видно, и совсем не умел сердитьсЯ. —ерез день приходил он к нам
на урок, худой, узкоплечий, с черной курчаво-клочковатой бородкой. Ћн  долго
вытирал у входа ноги в побелевших от долгой службы башмаках, ставил  в  угол
палку с загнутой в виде большого крюка ручкой и,  покашливаЯ  в  кулак,  шел
вслед за нами в комнаты.
     Ѓабушка, котораЯ ценила в  жизни  успех  и  удачу,  относилась  к  нему
довольно небрежно. ‡ато дед встречал его приветливо и уважительно,  подробно
расспрашивал о здоровье и предлагал закусить с  дороги.  Ќо  учитель  всегда
решительно и даже как-то испуганно отказывалсЯ, повторЯЯ при  этом!  что  он
только что сытно позавтракал.
     € правда, мы с братом не раз видели, как завтракает наш учитель. Џрежде
чем войти в дом, он усаживалсЯ на лавочке  возле  наших  ворот  и,  развЯзав
красный в крупную горошину платок, доставал  оттуда  ломоть  черного  хлеба,
одну-две луковицы, иногда огурец и всегда горсточку соли в чистой трЯпочке.
     Ќе знаю почему, мне было очень грустно смотреть, как он  сидит  один  у
наших ворот и, высоко поднЯв свои костлЯвые плечи,  задумчиво  жует  хлеб  с
луком.
     ‚ порыве внезапной нежности Я встречал его на самом пороге, рассказывал
ему все наши новости и даже пыталсЯ, хоть и безуспешно, повесить на крюк его
старое и почему-то очень тЯжелое пальто.
     Ћн ласково  гладил  менЯ  по  голове,  и  мы  шли  учитьсЯ.  Ќо  должен
сознатьсЯ, что, несмотрЯ на всю свою нежность к нему, уроков  Я  никогда  не
учил и даже не пыталсЯ придумать сколько-нибудь убедительное оправдание  длЯ
своей лени.
     џ попросту рассказывал  ему,  что  готовить  уроки  мне  было  некогда:
сначала надо было завтракать, потом гулЯть, потом обедать, потом  к  бабушке
пришли гости и мы все пили чай с вареньем, а потом нас  позвали  ужинать,  а
после ужина послали спать...
     ‘легка прикрыв глаза  веками  и  посмеиваЯсь  в  бороду,  он  терпеливо
выслушивал менЯ и говорил:
     - Ќу, хорошо, хорошо. „авай будем  готовить  уроки  вместе,  пока  тебЯ
опЯть не позвали пить чай с вареньем. Ќу, прочитай это слово. ‚ерно! Ђ  это?
•орошо! Ќу, а теперь оба слова вместе... ‘овсем даже хорошо. “мница!
     € он щедро ставил мне пЯтерку, а то и пЯтерку с плюсом.
     Ќа прощанье учитель задавал к следующему разу новый урок, должно  быть,
уже и не надеЯсь, что Я что-нибудь приготовлю.
     € он был прав.
     џ не слишком отчетливо запомнил то, что мы с ним проходили, хотЯ училсЯ
у  него  на  круглые  пЯтерки.  ‡ато  сам  он  запечатлелсЯ  в  моей  памЯти
неизгладимо - весь целиком, со всей своей бедностью, терпением и добротой.
     „аже страннаЯ фамилиЯ его запомнилась мне на всю жизнь. ’ысЯчи  фамилий
успел Я с той поры узнать и позабыть, а эту помню.
     ‡вали его •аламейзер.
 
                                   ----- 
 
     €  вот  наконец  мы  дождались  приезда  отца.  ’ак  и  не  устроившись
по-настоЯщему,  он  забрал  нас  с  собой,  и  мы  начали  кочевать  вместе.
Џереезжали из города в город, прожили год с чем-то в  Џокрове,  ‚ладимирской
губернии, около года в  Ѓахмуте  -  ныне  Ђртемовске  -  и,  наконец,  снова
обосновались в ‚оронежской губернии, в  городе  Ћстрогожске,  в  пригородной
слободе,  котораЯ  называлась  Њайданом,  на   заводе   ЂфанасиЯ   €вановича
ђЯзанцева.
     Љак ни различны были  великорусские  и  украинские  города,  в  которых
довелось  побывать  нашей  семье,  -  окраины  этих   городов,   предместьЯ,
пригороды, слободки, где ютилась мастеровщина, были всюду  почти  одинаковы.
’е  же  широкие,  немощеные  улицы,  густаЯ  белаЯ  пыль  в  летние  месЯцы,
непролазнаЯ грЯзь осенью, сугробы до самых окон зимою.
     € квартиры наши в любом из таких пригородов были похожи одна на другую:
просторные, полупустые, с некрашеными полами и голыми стенами.
     ‚прочем, мы, ребЯта,  мало  обращали  вниманиЯ  на  квартиру,  где  нам
приходилось жить. –елые дни мы проводили на дворе, а в комнаты  возвращались
только к вечеру, когда уже закрывали ставни и зажигали свет.
     Џочти все детство мое прошло при свете керосиновой  лампы  -  маленькой
жестЯной, которую обычно вешали на стенку, или большой фарфоровой,  сидевшей
в  бронзовом  гнезде,  подвешенном  цепЯми  к  потолку.  ‹ампы  чуть  слышно
мурлыкали. Ђ за окном мигали тусклые фонари. Ќа окраинных улицах их  ставили
так далеко один от другого, что пешеход, возвращавшийсЯ поздней ночью домой,
мог свалитьсЯ по дороге от фонарЯ  к  фонарю  в  канаву  или  стать  жертвой
ночного грабителЯ. ”онарЯм у  нас  не  везло.  Њальчишки  немилосердно  били
стекла, а взрослые парни состЯзались в силе и  удали,  выворачиваЯ  фонарные
столбы с комлем  из  земли.  ѓде-то  в  столицах  уже  успели  завести,  как
рассказывали приезжие, газовое и даже электрическое освещение, а в  деревнЯх
еще можно было увидеть и лучину.
     ќто были времена на стыке минувшего и нынешнего века. Џрошлое еще  жило
полной жизнью и как будто не собиралось уступать  место  новому.  Ќе  только
старики, но и пожилые люди помнили ту пору, когда они были "господскими". Ќа
скамейке у  ворот  богадельни  сидели  севастопольские  ветераны,  увешанные
серебрЯными  и  бронзовыми  медалЯми,  а  по   городу   ходили,   постукиваЯ
деревЯшками, участники боев под ипкой и Џлевной.
     Ќо понемногу, год от году, все гуще становилась паутина железных дорог.
“зкие  стальные  полосы,  проходЯ  через  леса,  болота  и  степи,  сшивали,
свЯзывали между собой дальние краЯ и города. Ћт этого менЯлось представление
о пространстве и времени.
     Џравда, в наших краЯх железнаЯ дорога все еще казалась новинкой.  Џоезд
называли тогда машиной,  как  теперь  называют  автомобиль,  и  о  нем  пели
частушки:
 
                          „'эх, машина-пассажирка, 
                          Људа милку утащила? 
                          “тащила верст за двести. 
                          Њое сердце не на месте. 
                          ќх, машина с красным флаком. 
                          Љак прощались, милой плакал... 
 
     Њного разговоров было в то времЯ о  крушениЯх  на  железной  дороге,  и
жители наших мест  с  опаской  доверЯли  свою  судьбу  поездам.  Ќедаром  на
станциЯх, расположенных обычно вдали от городов, люди провожали отъезжающих,
как провожают солдат на войну, - с плачем, с причитаниЯми.
     ‘амые  усовершенствованные  новейшие  электровозы  никого   теперь   не
удивлЯют. Ђ как  поражали  нас,  тогдашних  ребЯт,  впервые  увиденные  нами
паровозы - черные, закопченные, с высокой трубой и огромными  колесами.  Ћни
вылетали из-за поворота дороги, как сущие дьЯволы, сеЯ искры, оглушаЯ  людей
пронзительным шипением пара из-под колес, бодро и мерно размахиваЯ шатунами.
Ђ вагоны - зеленые, желтые, синие,  -  постукиваЯ  на  ходу,  манили  нас  в
неизвестные краЯ бессчетными окнами, из которых глЯдели незнакомые  и  такие
разные, не похожие один на другого, проезжие люди.
     Ќе только поезд, но даже и случайно найденный проездной билет  сохранЯл
длЯ  нас,  мальчишек,  все  обаЯние  железной  дороги,  ее  мощи,  скорости,
деловитости, ее строгого уклада. ‡еленые! желтые, синие  билеты,  плотные  и
аккуратно обрубленные,  напоминали  нам  своей  формой  и  цветом  вагоны  -
третьего,  второго  и  первого  класса.  Њы  знали,  что  билеты   эти   уже
использованы  и  не  имеют  никакой  силы,  но   цифры,   пробитые   в   них
кондукторскими щипцами, только увеличивали  длЯ  нас  их  ценность.  Ѓережно
хранили  мы  каждый  билет,  на  котором  черными,  четкими  буковками  были
обозначены названиЯ станций:
 
Ћ‘’ђЋѓЋ†‘Љ-‹€‘Љ€ 
 
‚ЋђЋЌ…†-ѓђЂ”‘ЉЂџ 
 
•ЂђњЉЋ‚-ЊЋ‘Љ‚Ђ 
 
     €  почему-то  все  эти  города   казались   нам   куда   интереснее   и
привлекательнее нашего, хоть и наш уездный город представлЯлсЯ мне  чуть  ли
не столицей по сравнению с пригородной  слободой,  где  не  было  ни  одного
двухэтажного дома, если не считать заводских построек.
     Ђ заводы в те времена были так неуютны  и  мрачны,  что  мне  иной  раз
бывало до боли жаль отца, когда в утренних  сумерках  он  торопливо  надевал
свое будничное, старое, порыжевшее пальто и отправлЯлсЯ на работу - в копоть
и грЯзь, в жар и сырость, в лЯзг и грохот завода.
 
ЌЂ ЊЂ‰„ЂЌ…  
  
     Џервое  знакомство  с  новыми  местами  всегда  было  длЯ  нас,  ребЯт,
праздником. …ще не отдохнув с дороги, мы живо обегали свои  новые  владениЯ,
открываЯ то полуразрушенный ‡авод, который может служить нам  крепостью,  то
овраг в конце двора, то большой, кипЯщий своей сокровенной жизнью муравейник
за сараем.
     ’акую  радость  открытиЯ  испытали  мы  и  на  этот  раз,   приехав   в
Ћстрогожскую пригородную слободу.
     “ самого дома начинались луга и рощи. Ќа большом и пустынном дворе было
несколько нежилых и запущенных служебных построек  с  шаткими  лестницами  и
перебитыми стеклами. €з окон верхних этажей с шумом вылетали птицы. ‚се  это
было так интересно, так загадочно.
     Ђ в конце двора прЯмо на земле лежали полосатые зелено-черные арбузы  и
длинные, желтые, покрытые сетчатым узором дыни.
     ‚ первый раз увидел Я их не на прилавке и  не  на  возу,  а  на  земле.
„олжно быть, здесь  их  так  много,  что  девать  некуда.  Џотому-то  они  и
разбросаны у нас по двору.
     џ попробовал взЯть обеими руками самый  крупный  и  тЯжелый  арбуз,  но
оказалось, что он крепко держитсЯ за ‡емлю.
     - Њама! - крикнул Я во все горло. - ‘мотри, арбузы валЯютсЯ!
     Ќо мама не обрадовалась.
     - Ќе трогай, - сказала она, - это чужие!
     - „а ведь двор-то теперь наш!
     - „вор наш, а дыни и арбузы не наши.
     ‚ тот же день за воротами менЯ и брата окружила целаЯ орава  мальчишек,
которые сразу же принЯлись нас дразнить.
     - ѓде вы живете? - спросил Я одного из них.
     - ѓде живете? “ черта на  болоте!  -  ответил  косоглазый  мальчишка  и
показал мне Язык. „ругие засмеЯлись.
     - Ђ есть у вас альчики? - спросил косоглазый.
     - —то такое альчики?
     - Ќу, лодыжки.
     - Ђ что такое лодыжки? Љосоглазый рассердилсЯ и плюнул.
     - ‚от чумовой! Ќу бабки!
     - Ќет, - сказал Я. - Њы в бабки не играем.
     - Ђ хочешь кобца? - спросил другой мальчишка, широкоплечий и скуластый.
     Њне было совестно признатьсЯ, что Я и этого слова не  знаю.  џ  подумал
немного, а потом сказал тихо и нерешительно:
     - •очу.
     - Ќу, коли хочешь, так получай!
     € мальчишка проехалсЯ по моей голове суставом большого пальца.
     џ закричал от боли. Ѓрат вступилсЯ было за менЯ, но его схватили и  длЯ
острастки насыпали ему за шиворот несколько горстей земли.
     Џосле этого первого знакомства с улицей мы долго не выходили за  ворота
без старших и водили знакомство только со взрослым парнем - слепым горбуном,
который жил по соседству с нами.
     ѓорбун был степенный, серьезный и очень добрый малый. ЃуйнаЯ и  озорнаЯ
молодежь соседних дворов не принимала его в компанию, да и сам  он  чуждалсЯ
своих ровесников и проводил целые дни совсем один.
     ќто был первый слепой, которого Я встретил на своем веку.
     Џомню, после знакомства с ним Я крепко-накрепко зажмурил  глаза,  чтобы
представить себе, как должны чувствовать себЯ слепые и что  стоит  перед  их
невидЯщими глазами.
     „олго держать глаза закрытыми Я не мог - это было очень, очень страшно!
     Ќо отчего же наш слепой  так  спокоен,  добродушен  и  приветлив?  —ему
улыбаетсЯ он, сидЯ в Ясную погоду на скамейке у своей хаты?
     Ћб этом Я часто думал в постели перед сном, перебираЯ в памЯти все, что
прошло передо мной за день.
     „ома у нас во всех комнатах тушили на ночь свет. Ћднако  Я  никогда  не
боЯлсЯ темноты. ‚ семье нашей Я считалсЯ бесстрашным малым, удальцом. € если
порой мне в душу закрадывалсЯ страх, Я никому об этом не говорил.
     Ќо вот однажды мне случилось проснутьсЯ в  самую  глухую  пору  осенней
безлунной ночи, когда, как  говоритсЯ,  "хоть  глаз  выколи".  ’ут  Я  сразу
вспомнил слепого и с невольным страхом подумал: "Ђ что, если Я тоже  ослеп?"
‘ердце у менЯ похолодело.
     Џовернувшись лицом в сторону,  где  было  окно,  Я  стал  пристально  и
напрЯженно вглЯдыватьсЯ, надеЯсь увидеть в щели между ставнЯми  хоть  слабый
просвет или, по крайней мере, не такую уж черную тьму. Ќет,  куда  бы  Я  ни
поворачивалсЯ,  всюду  стоЯла  та  же  густаЯ  чернота,  в   которой   глаза
становились бессильными и ненужными.
     —то же делать? †дать рассвета? Ќо когда еще он наступит! ‘тенные часы в
соседней комнате только что мЯгко и глухо пробили один  раз.  ‹ибо  это  час
ночи,  либо  половина  какого-то  другого  часа.  Њожет  быть,  ночь  только
начинаетсЯ? “ менЯ не было ни малейшего  представлениЯ,  в  котором  часу  Я
заснул и сколько времени проспал... Ќет, невозможно ждать так долго!
     Ђх, как  было  бы  хорошо,  если  бы  удалось  разыскать  спички,  хоть
одну-единственную спичку и коробок! ‚се было бы так просто: чиркнул раз -  и
узнал бы, ослеп Я или нет. Ќо пройти на кухню, не  разбудив  кого-нибудь  из
нашей большой семьи, было невозможно. „а  и  найдешь  ли  коробок  спичек  в
полной тьме!
     € все же Я решилсЯ. ’ихо ступаЯ босыми  ногами  и  стараЯсь  ничего  не
задеть по пути, направилсЯ Я к двери. Ќо  там,  где  была  дверь,  оказалась
глухаЯ стена. ‡начит, Я заблудилсЯ в своей  же  комнате?  џ  уже  готов  был
вернутьсЯ в постель и как-нибудь потерпеть до утра, но и кровать  не  так-то
просто было найти. „олго блуждал Я по комнате,  вытЯнув  руки  вперед,  пока
наконец не наткнулсЯ на большой сундук, на котором спал старший брат.
     - —то это? Љто это? - забормотал он спросоньЯ.
     - ќто Я, Я!
     “слышав мой тревожный шепот, брат спросил - тоже шепотом:
     - —то ты бродишь? Џочему не спишь?
     џ сказал, что хочу пить, но не выдержал и  тут  же  решил  открыть  ему
страшную правду. Њожет быть, от этого мне станет хоть немножечко легче.
     - Џонимаешь, Я, кажетсЯ, ослеп... Ќичего не вижу!
     - ‘овсем ничего?
     - Ќи-че-го!
     - Ќу, так знаешь, мы оба с тобой ослепли! џ тоже ничего не вижу.
     € брат засмеЯлсЯ.
     Њне сделалось стыдно. џ сказал, что пошутил,  и,  найдЯ  свою  постель,
юркнул с головой под одеЯло.
     Ћт этого не стало ни светлей, ни темней, но зато тише, теплее, уютнее.
     ‘частливый тем, что беда миновала, Я скоро уснул.
 
                                   ----- 
 
     „нем никакие страхи не тревожили менЯ.
     Љаждое утро открывало передо мной необъЯтный день, в котором можно было
найти место длЯ чего угодно. •очешь - носись  по  двору,  пока  ноги  носЯт,
хочешь - заберись  на  стропила  под  самую  крышу  заброшенного  заводского
строениЯ и, сидЯ верхом на балке, распевай во все горло:
 
                              Ћй, на гори 
                              ’а женцй жнуть, 
                              Ћй, на гори 
                              ’а женцй жнуть, 
                              Ђ по-пид  горою 
                              џром-долиною 
                              Љозаки йдуть, 
                              Љозаки йдуть! 
 
     ѓолос твой гулко отдаетсЯ во всех углах пустого зданиЯ, ему вторит эхо,
и тебе кажетсЯ, что твою песню подхватывает целый  полк,  который  на  рысЯх
движетсЯ за тобой, за своим храбрым командиром.
     Ђ то можно спуститьсЯ в глубокий овраг, искать клады, рыть пещеры.
     —его-чего не успеешь до обеда, если только тебЯ не пошлют в лавочку или
в пекарню.
     Ђ впрочем, бегать в пекарню, зажав в кулаке гривенник, - тоже  дело  не
скучное.
     ЏекарнЯ у нас турецкаЯ. —ерноусый, белозубый пекарь, ловко перебросив с
руки на руку огромный каравай с коричневым глЯнцевитым верхом, кроил его  на
прилавке широким, острым, как бритва, ножом, похожим на разбойничий.
     ‚есело подмигнув своим карим - в мохнатых ресницах - глазом,  он  щедро
прикидывал к весу лишнюю  осьмушку  и  легким,  почти  незаметным  движением
скатывал мне на руки полкараваЯ с довеском.
     € вот уже Я иду назад, прижимаЯ к животу теплую, мЯгкую краюху ситного,
и с наслаждением жую пухлый  довесок,  полученный  мною  в  знак  дружбы  от
черноусого турка.
     Ќо все эти радости разом исчезали, как только нас  принималась  трепать
лихорадка. Ќам и в голову не приходило, что зеленые  луговины  и  рощицы,  в
которых терЯлись улицы нашей окраины, веЯли болотистым дыханием малЯрии.
     —уть ли не через день метались мы в жару и в ознобе на своих кроватках,
а мать терпеливо переходила от одной  постели  к  другой,  укрываЯ  нас  чем
придетсЯ - шалЯми, платками, пальтишками.
     - Ќет, надо поскорее бежать отсюда, надо перебратьсЯ в город,  ведь  на
детЯх лица нет! - без конца повторЯла  мать,  подаваЯ  ужин  усталому  после
заводского днЯ отцу.
     - ‘коро, скоро! - отвечал отец, не отрываЯ глаз от объемистой -  должно
быть, скучной - книги без картинок, а только с буквами и цифрами.
     - „а ты не слушаешь менЯ, - с горечью говорила мать. - "‘коро,  скоро!"
- а мы все на том же месте.
     Ћтец смущенно и растерЯнно снимал очки  и  смотрел  на  мать  кроткими,
какими-то безоружными глазами.
     - Ќу потерпите еще немного, - говорил он, будто обращаЯсь сразу ко всей
семье. - …ще  полгода,  ну,  самое  большее  -  год,  и  все  у  нас  пойдет
по-другому. џ тут кое-что начал - совершенно новое...  €  если  только  дело
удастсЯ, - ќто будет...
     Ћтец не успевал договорить.
     Ѓезнадежно махнув рукой, мать принималась собирать со стола тарелки. Њы
видели по выражению ее лица, по усталому взмаху се руки, что она  давно  уже
не верит отцовским обещаниЯм и надеждам.
     Ђ мы верили. Ѓез отцовских надежд жизнь у нас  была  бы  во  много  раз
беднее и бесцветнее. ‚ худшие времена, которые переживала наша семьЯ, мы  не
сомневались в том,  что  нас  ждет  самое  счастливое,  самое  замечательное
будущее, € оно уже тут, за порогом.
     Њы с братом любили играть в это будущее.
     ‹ежа в постели - один на кровати, другой на  сундуке,  -  мы  наперебой
сочинЯли длинную и необыкновенную историю.
     Ћтцовские опыты, о которых ни Я, ни брат не имели ни малейшего понЯтиЯ,
наконец удались. Џриходит телеграмма. Ћтца вызывают в Џетербург. Њы второпЯх
укладываем вещи,  зовем  извозчика  -  нет,  двух!  -  и  катим  на  вокзал.
Ќосильщики в белых фартуках, с большими блЯхами на груди  несут  наш  багаж.
‚от мы уже занЯли места в зеленом  вагоне  -  родители  и  младшие  дети  на
длинных скамьЯх, а мы с братом на коротких по  обе  стороны  окошка.  Џервый
‡вонок, второй, третий. ‘висток, гудок...
     Џродолжение этой истории каждый из нас по-своему видел во сне.
 
                                   ----- 
 
     ‚ремЯ показало, что отец был прав в своих надеждах в ожиданиЯх.
     …го открытиЯ и опыты  не  принесли  нашей  семье  богатства,  но  через
несколько лет в ее жизни и в самом деле произошли большие перемены.
     Њне же судьба готовила такие неожиданные, почти сказочные  приключениЯ,
каких Я не видел и во сне.
     „а и жизнь вокруг менЯ тоже не стоЯла на месте.  Ћна  держала  курс  на
1905, а потом на 1917 год.
 
                                   ----- 
 
     Ќаш двор был как будто нарочно предназначен длЯ мальчишеских  игр.  „ва
этажа покинутого и запущенного завода, обветшалое здание какого-то склада  с
шаткими площадками без перил и трЯсущимисЯ от каждого шага лестницами, овраг
в конце двора - все это как нельзЯ более подходило длЯ  непрерывной  игры  в
войну, в индейцев, в пиратов, в рыцарей.
     Ќо была у нас еще одна игра, которую  выдумали  мы  сами,  -  Я  и  мой
старший брат. ‚прочем, брат к ней скоро  охладел  и  даже  подтрунивал  надо
мной, когда Я упорно и увлеченно  продолжал  играть  в  нее  один,  без  его
участиЯ.
     ‚ этой игре наш двор превращалсЯ в какую-то огромную, еще не  до  конца
исследованную страну. Ћвраг был морем, заросли лопухов  и  бурьЯна  вставали
непроходимыми лесами. Ђ на всем пространстве двора были разбросаны  деревни,
сложенные из маленьких дощечек или щепочек, уездные  городишки,  построенные
до мелких обломков кирпичей и, наконец, большие  города  с  рЯдами  домов  в
четверть или даже в половину кирпича. Ќа  подготовку  к  игре,  то  есть  на
постройку всех этих бесчисленных деревень, городишек и городов,  соединенных
воображаемыми дорогами - проселочными, шоссейными  и  железными,  -  уходила
добраЯ половина днЯ. € только тогда, когда всЯ страна становилась обитаемой,
можно было спокойно приниматьсЯ за игру.
     Ђ суть ее заключалась в следующем.  ѓде-то  в  одной  из  самых  глухих
деревушек,  затерЯнных  среди  просторов  нашего  двора,  рождалсЯ  на  свет
мальчик, главный герой этой  повести-игры.  Ћн  подрастал  и  отправлЯлсЯ  в
первое свое путешествие - в ближайший уездный  городок.  ’ам  он  училсЯ,  а
затем его ждали бесконечные странствиЯ и приключениЯ. Џостепенно на его пути
вставали все большие и большие города. ‚ конце концов он попадал в  столицу,
о которой, по правде сказать, у менЯ у самого было в то времЯ весьма смутное
представление.
     ‘удьба моего героЯ складывалась каждый раз по-иному. Ћн  становилсЯ  то
путешественником,  то  великим  полководцем,  то   капитаном   кораблЯ,   то
знаменитым дрессировщиком львов, тигров, пантер, мустангов и орангутангов.
     Ќо во всех этих  разнообразных  вариантах  игры  было  и  нечто  общее.
ЏреодолеваЯ препЯтствиЯ,  герой  выходил  из  дремучей  глуши,  из  нужды  и
безвестности на широкую дорогу жизни.
     Ћчевидно, мне  и  самому  мерещилсЯ  в  это  времЯ  где-то  за  тесными
пределами нашей слободы - Њайдана - еще  неизвестный  мир:  большие  города,
полнаЯ приключений жизнь,  в  которой  человек  перестает  чувствовать  себЯ
существом незаметным и затерЯнным.
     €сторию этого человека Я придумывал целыми часами, сочинЯл  молча,  про
себЯ, и все же не мог обойтись в своей игре без чего-то вещественного -  без
разбросанных по двору щепочек и кирпичей, без  палки,  которой  Я  водил  по
земле, бродЯ от деревни до деревни, от города до города.
     ЏодшучиваЯ надо мной, брат грозил снЯть моего героЯ с  конца  палки,  а
иной раз даже делал вид, будто и в самом деле снимает его кончиками пальцев.
€ - как это ни странно - игра сразу терЯла длЯ менЯ всЯкую достоверность,  и
мне уж не к чему было водить по земле палкой,  на  которой  больше  не  было
моего воображаемого человечка...
     ‚ сущности, в ту  пору  Я  еще  не  знал  никакого  мира,  кроме  нашей
слободской улицы да  нескольких  улиц  уездного  города,  где,  запрокидываЯ
голову, Я разбирал на вывесках непонЯтные мне слова: "ЌотариальнаЯ контора",
"Ћбщество взаимного кредита" или "Љоммерческие номера". (Љстати, по  ошибке,
Я долго читал "комера" и никак не мог понЯть, почему на этой  вывеске  слово
"камера" пишетсЯ через "о" - "комера".)
     ‚прочем, город в течение первых лет нашей жизни на Њайдане был  от  нас
за тридевЯть земель.
     †или мы в это времЯ обособленно и одиноко. Њатери было не до  знакомых,
- так погружена она была в свои домашние заботы. „а и у нас, ребЯт, не сразу
нашлись на слободке сверстники и товарищи.
     •оть семьЯ наша подчас нуждалась в самом необходимом и обстановка нашей
призаводской квартиры была более чем скромной - несколько  венских  стульев,
столов, дешевых железных кроватей, самый простой буфет и  ни  одного  кресла
или дивана, ни одной картины на стенах в просторных и почти пустых комнатах,
- все же босоногие ребЯта с вашей улицы относились к нам, как к барчукам.
     Њы не играли ни в бабки, ни в карты, не занимались меной голубей. „а  и
одевались не так, как все.
     Ќе подозреваЯ, на какое глумление обрекает нас, мама сшила мне и  брату
по журнальной картинке пальтишки из материи кремового цвета  с  пелеринками.
Њного раз становилась она перед нами во времЯ  примерки  на  колени,  что-то
подшиваЯ и перешиваЯ, то отрываЯ рукав, то снова приметываЯ его к плечу.
     Ќаконец пальтишки были готовы. ‚ первый же праздничный день мы вышли  в
них на улицу, отправлЯЯсь в город, и тут только с ужасом  почувствовали,  до
чего мы смешны!
     Љосоглазый мальчишка из компании, игравшей у ворот в карты, подскочил к
нам и, скривив в усмешке щеку, спросил:
     - —его это вы балахончики такие надели?
     Ђ другой, взлохмаченный, черный, с лицом, измазанным грЯзью, - будто он
только что умылсЯ землей, - дернул менЯ за пелеринку и заорал во все горло:
     - Ќу-ка, скидавай юбку! џ ее бабке нашей снесу!
     - ќто певчие, певчие из ихней церквы! - послышалсЯ чей-то  голос.  -  Ђ
ну-ка спойте нам чего-нибудь, копеечку дадим!
     Ѓольше мы в этих пальтишках без сопровождениЯ  взрослых  за  ворота  не
выходили. Ќо прозвище "певчие" надолго осталось за нами.
     Ќе мудрено, что в первую пору нашей слободской жизни мы почти  все  дни
проводили у себЯ на дворе и на улицу выглЯдывали редко.
     Ќа дворе-то Я и познакомилсЯ с первым моим приЯтелем - слепым  горбуном
Њитрошкой. Ќи он у менЯ, ни Я у него никогда не бывали, а встречались  мы  у
плетнЯ, который отделЯл наш двор от соседнего. Џлетень был невысокий - не то
что деревЯнный забор со стороны улицы. ‚о времЯ  наших  разговоров  Њитрошка
пристраивалсЯ по одну сторону плетнЯ, Я - по  другую.  Њне  было  тогда  лет
семь-восемь, а ему не меньше восемнадцати, но мы были  почти  одного  роста.
Њожет быть, потому-то Я и считал его своим сверстником и вел  с  ним  долгие
душевные беседы обо всем на свете - о  мальчишках,  которые  обижали  его  и
менЯ,  о  том,  что  люди  должны  обращатьсЯ  друг  с  другом   по-доброму,
по-хорошему и что, может быть, когда-нибудь так оно и  будет...  ѓоворили  о
разных странах, о боге, о земле, о звездах, о хвостатой комете, про  которую
тогда было так много толков.
     - Љак ты думаешь, что будет с землей, если она столкнетсЯ с  кометой?..
- спрашивал Я.
     - „аст бог, цела останетсЯ, - говорил горбун, немного помолчав. - ‚ ней
ведь камнЯ да железа много. Ћна прочнаЯ - авось выдержит.
     ђазговор с горбуном всегда успокаивал мои детские страхи и  тревоги.  џ
верил ему - может быть, потому, что он отвечал на мои вопросы  не  сразу,  а
после серьезного раздумьЯ.
     Ђ главное, он всегда надеЯлсЯ, что все обернетсЯ к лучшему.
     ‚ ненастную погоду горбун сидел где-нибудь  в  уголке,  нахохлившись  и
плотно сжав бледные губы.
     Љогда же светило Яркое солнце, он обращал к нему свои незрЯчие глаза, и
рЯбое лицо его светлело, будто улыбалось.
     •одил он  медленно,  говорил  тихо,  вкладываЯ  в  каждое,  слово  свой
особенный смысл.
     Џо воскресеньЯм, когда его брат  Њатюшка,  вихрастый,  озорной  парень,
играл со своим приЯтелем Љолькой ѓамаки  ном  в  карты,  пересыпаЯ  разговор
нехорошими словами, Њитрошка стоЯл рЯдом, слушал в сосредоточенно молчал, но
вид у него был такой, будто и он участвует в игре.
     †изнь у горбуна была до отупениЯ унылаЯ, скучнаЯ, и все же  он  никогда
ни на что не жаловалсЯ, не сердилсЯ, не выходил из себЯ.
     …го отец,  сапожник,  человек  угрюмый  и  несловоохотлив  вый,  вполне
оправдывал старую поговорку "пьет как  сапожник".  ‚о  хмелю  бывал  буен  и
частенько бил жену и сына Њатюшку смертным боем. †ена металась  по  двору  и
выла, а Њатюшка одним махом перелетал через забор, спасаЯсь у нас на дворе.
     Ћдин только горбун никуда не бежал, а сидел на завалинке с  окаменевшим
лицом, с которого  никогда  не  сходило  выражение  равнодушной  покорности.
Ћбычно отец не трогал его, но однажды, взбешенный  кротким  видом  Њитрошки,
ударил его изо всей силы кулаком по горбу. Њитрошка как-то смешно  засеменил
по земле, пробежал немного, а потом пошел  дальше  своим  обычным  степенным
шагом,
     ’аким он и запомнилсЯ мне на всю жизнь - тихим, солидным, в поношенном,
но чистом коричневом пиджаке почти до колен, в жилетке и брюках навыпуск,  в
старом синем картузе на слегка запрокинутой из-за переднего горба голове.
 
                                   ----- 
 
     Џостепенно к нам стали привыкать и те  соседские  ребЯта,  которые  еще
недавно не давали нам на улице проходу. Џримирению нашему  особенно  помогло
одно неожиданное происшествие.
     Њальчишки на улице поссорились между собой.  Џеребранки  и  даже  драки
возникали у них за игрой в орлЯнку, в карты или же тогда,  когда  кто-нибудь
переманивал у другого породистых голубей. Ќе знаю, из-за чего загорелсЯ сыр-
бор на этот раз, но только всЯ наша улица восстала против двух своих главных
коноводов, которым до тех пор беспрекословно подчинЯлась.
     Џо отдельным выкрикам, доносившимсЯ издалека, мы смогли догадатьсЯ, что
ѓришку - младшего брата Љольки ѓамаюна, и ‘аньку Љосого обвинЯют в  каком-то
тЯжком преступлении против всего товарищества.
     ‚ самый разгар драки калитка наша настежь распахнулась, и к нам во двор
заскочили ѓришка  и  ‘анька,  разгорЯченные,  расцарапанные,  в  разодранных
рубахах. Ќаш дворовый пес с лаем бросилсЯ на них,  но  брат  поймал  его  за
веревку, которой он был привЯзан, а Я успел вовремЯ запереть калитку. Џо ней
сразу же  забарабанила  дюжина  кулаков.  —ерез  минуту  несколько  лохматых
мальчишеских голов показалось над забором.
     - ’ут они! ’ута! - послышались голоса, но перемахнуть через забор среди
бела днЯ мальчишки, как видно, не решились - то ли боЯлись нашей собаки,  то
ли ожидали подкреплениЯ.
     ‡наками показали мы ѓришке и ‘аньке  на  старый  разрушенный  завод  за
оврагом. ’ам можно было отлично укрытьсЯ на тот случай, если всЯ  эта  орава
все-таки отважитсЯ проникнуть к нам во двор. ѓришка и ‘анька понЯли нас  без
слов и пошли за нами по направлению к  заводу,  то  и  дело  оборачиваЯсь  и
угрожаЯ кулаками своим  преследователЯм,  которые  остались  по  ту  сторону
забора.
     Џо шаткой, трЯсучей заводской лестнице мы взобрались  на  второй  этаж,
который давно уже перестал быть вторым этажом, так как пола у него не было и
только балки отделЯли верхнее помещение от нижнего, загроможденного железным
хламом.
     Ќа всЯкий случай мы заперли щелЯвую дверь на крючок; а сами  устроились
на балках, с тревогой поглЯдываЯ вниз. „а и было чего опасатьсЯ. ‘орвешьсЯ с
балки на груду железа в нижнем этаже - и поминай как звали!
     Џри нашем поЯвлении где-то в углу захлопала крыльЯми, а потом  вылетела
через окошко какаЯ-то большаЯ птица, ютившаЯсЯ под крышей. ‚сполошилась  она
до того шумно и неожиданно, что мы все так и замерли  на  месте.  ‘коро  наш
страх прошел, но еще долго  не  могли  мы  отделатьсЯ  от  какой-то  смутной
тревоги, которую нагнала на нас эта жилица заброшенного  чердака.  Ќесколько
минут мы даже говорили друг с другом шепотом. Ќо постепенно у нас  завЯзалсЯ
самый спокойный, мирный разговор. ‚ конце концов  брат  предложил  ѓришке  и
‘аньке зайти к нам в дом, пообещав показать  им  какую-то  большую  книгу  о
птицах, в которой были нарисованы голуби  всех  пород  -  дутыши,  хохлатые,
трубастые, бородавчатые и т. д. ѓришка  и  ‘анька,  которые  были  завзЯтыми
голубЯтниками, заинтересовались этой книгой.
     - ‹адно, придем другим разом! - пообещал ѓришка.
     Ќам очень не хотелось  расставатьсЯ  с  нашими  новыми  приЯтелЯми,  но
уговаривать их было бесполезно: нельзЯ же в самом деле, ходить в чужой дом с
царапинами и синЯками под глазами и на лбу, в разодранных рубахах и штанах.
     Ќа прощанье ѓришка поклЯлсЯ нам, что он будет не он, если завтра же  не
кликнет на помощь своего брата Љольку и не рассчитаетсЯ со всеми обидчиками.
     Ќе знаю, как добрались он и ‘анька в этот вечер до дому, но  на  другой
день прЯтатьсЯ на задворках пришлось уже  не  им,  а  тем  ребЯтам,  которые
загнали их к нам во двор.
     ‚ этот день на улицу вышел сам Љолька ѓамаюн, старший брат  ѓришки.  Ћн
давно уже работал у сапожника подмастерьем, турманов больше не запускал, а в
праздничные дни ходил по слободке в пиджаке и  красной  рубахе  навыпуск,  с
новенькой гармошкой, поблескивающей черным лаком и Ярко-белыми клавишами.
     ‘ильнее его не было на нашей улице никого, - разве  что  Њатюшка,  брат
горбуна. Ќо с Њатюшкой у него давно уже был уговор "не замать" друг друга.
     Ќеторопливо и тЯжело ступаЯ, прошелсЯ Љолька вместе  с  младшим  братом
раз-другой  по  улице,  грозно  поглЯдываЯ  по  сторонам,  и  этого   немого
предупреждениЯ было вполне  достаточно.  Њальчишки  сразу  понЯли,  что  оно
значит. Ќесколько дней после этого они далеко обходили ѓришку и  ‘аньку  при
встрече, потом долго и осторожно мирились с ними и наконец снова признали их
власть.
     Ђ  менЯ  с  братом  ѓришка  и  ‘анька  взЯли  с  тех   пор   под   свое
покровительство.
     ‘коро нам удалось зазвать их к себе в гости.
     Џришли они утром в одно из воскресений, умытые, гладко  причесанные,  в
новых, чистых рубахах, в целых,  хоть  и  заплатанных  штанах  с  карманами,
полными жареных семечек.
     Њы опЯть побывали с ними на старом заводе - и  наверху  и  внизу,  -  а
потом ѓришка вызвалсЯ научить нас  ловить  на  дворе  тарантулов.  „ело  это
нехитрое. Ќадо опустить в норку кусочек воска, привЯзанный к нитке. ’арантул
обЯзательно за него ухватитсЯ, и  тут-то  наступит  самаЯ  страшнаЯ  минута:
нужно вытащить живого тарантула из норки и посадить его в спичечную  коробку
с такой быстротой и ловкостью, чтобы он не успел укусить вас.
     Џравда, поймать тарантула нам так и не удалось. ’о ли он  в  это  времЯ
спал, то ли отлучилсЯ по какому-нибудь делу, а может быть, его никогда и  не
было в этой норке... ‡ато ‘анька Љосой  обучил  нас  другому  искусству.  Ћн
отлично  мастерил  из  папиросной  бумаги  и  пробки   парашютики,   которые
необыкновенно красиво поднимались вверх, пока наконец не исчезали  где-то  в
вышине. †аль только, что улетавшие парашюты к нам  уже  не  возвращались,  а
папиросной бумаги и пробок было у нас мало.
     ‚ конце концов мы очень подружились с ѓришкой  и  ‘анькой,  на  которых
даже и прежде, во времена нашей вражды, смотрели с невольным восхищением,  -
такими ловкими, лихими и бывалыми они нам казались. „ружба  с  ними  льстила
нашему самолюбию. € когда  мама  позвала  нас  пить  чай,  мы  стали  горЯчо
убеждать их пойти с нами.
     Њама несколько удивилась таким нежданным гостЯм, но усадила их вместе с
нами за стол и дала каждому из нас  по  блюдечку  еще  теплого,  только  что
сваренного вишневого вареньЯ.
     ѓришку и ‘аньку нельзЯ было и узнать. Џереступив порог нашего дома, эти
отчаЯнные  парни,  которые  на  улице  за  игрой  в   орлЯнку   так   смачно
переругивались между  собой  и  так  далеко  плевались,  -  вдруг  сделались
смирными, робкими ребЯтами к  заговорили  какими-то  не  своими,  тоненькими
голосами.
     Џосле чаЯ мы повели их в другую комнату,  где  они  почувствовали  себЯ
немного свободнее. Ѓрат показал им книжку с птицами, глобус и географическую
карту на стене.
     - "‘оединенные таны", - прочел ‘анька, и это нам так понравилось,  что
мы еще долго после этого называли таты штанами.
     ‘ тех пор мы не раз встречались с ѓришкой и ‘анькой. Ќо пришло времЯ, и
оба они стали редко поЯвлЯтьсЯ на улице. ‘аньку отдали в уездное училище,  а
ѓришку - в ученики к тому самому сапожнику, у которого был подмастерьем  его
брат, Љолька ѓамаюн.
     Ћднако наша дружба с ними,  хотЯ  и  довольно  кратковременнаЯ,  как-то
сразу помирила нас со всей улицей. ‚о всЯком случае, мальчишки перестали нас
дразнить. Ђ ведь они  были  великими  мастерами  этого  дела.  Џомню,  какой
невообразимый  гомон  подымали  они,  когда  в  нашем  пригороде   поЯвлЯлсЯ
кто-нибудь из  местных  юродивых  -  тихаЯ,  робкаЯ,  еще  довольно  молодаЯ
женщина, дурочка ‹ушка, толстаЯ, краснолицаЯ ‚аська Њакодериха, отличавшаЯсЯ
весьма  строптивым  и  буйным  нравом,  или  же  старый  •рок,   безбородый,
сморщенный, хмурый человечек с нахлобученным на голову по самые брови медным
котлом. Џрозвище свое он  получил  из-за  того,  что,  приплЯсываЯ,  издавал
какие-то хриплые звуки, вроде: "•рок! •рок! •рок! •рок!"
     ѓулом восторга приветствовали мальчишки юродивых, особенно •рока.
     „аже петрушечника, изредка приходившего на Њайдан с пестрой  ширмой  на
спине, не встречали и не провожали таким неистовым гомоном  и  хохотом,  как
угрюмого  •рока,  когда  он  принималсЯ  топтатьсЯ,  кружитьсЯ   на   месте,
подпрыгивать и приседать. € все это с  такой  невозмутимой  в  торжественной
серьезностью!
     ђебЯта свистели, улюлюкали, колотили по медному  котлу  •рока  палками,
пока их не разгонЯли взрослые, которые любили и жалели  "блаженненьких".  €з
всех калиток подавали юродивым ломти хлеба, бублики, бросали медные гроши  и
копейки.
     ѓлубокаЯ, дремучаЯ старина окружала мое детство на  слободке.  •рока  с
котлом на голове или ‚аську Њакодериху так легко можно было  бы  представить
себе на улицах времен €вана ѓрозного, а то и в еще более ранние времена.  „а
и крытые соломой хаты, в которых обитало большинство жителей пригорода, врЯд
ли намного отличались от жилищ их дальних предков.
 
Ќ…„Ћ‹ѓЋ‚…—Ќ›… ‹Ђ‚ђ›  
  
     ђабота на маленьком, почти кустарном заводишке была слишком  мелка  длЯ
отца и не могла утолить его постоЯнной жажды нового.  Ћн  любил  изобретать,
делать опыты, а должен был с утра до глубокой  ночи  простаивать  у  горЯчих
котлов сырого и полутемного завода. Џриходил он домой поздно, но пользовалсЯ
любой минутой отдыха, чтобы раскрыть книгу и уйти в нее с головой. —итал  он
так самозабвенно, что мать, котораЯ весь вечер ждала его, чтобы поговорить о
самых насущных делах - о том, что надо заплатить долг в лавку,  сшить  детЯм
новые пальтишки к зиме, - не решалась оторвать его от книги. ‘ама  она  весь
день, безо всЯкой помощи, стрЯпала, мыла  некрашеные  полы,  стирала  белье,
одевала и обшивала пЯтерых, а потом  шестерых  ребЯт.  …й-то  уж  совсем  не
удавалось передохнуть и  почитать  книжку.  „аром  пропадали  ее  прекрасные
способности, ее редкаЯ памЯть.
     ’олько вечером, под стук швейной машинки, она иногда  вполголоса  пела,
но пела грустные песни.
     Џомню времЯ, когда работа на  заводе  приостановилась  и  отец  надолго
уехал из дому искать счастьЯ.
     Њы одни на пустынном дворе.  ‘тавни  у  нас  наглухо  закрыты,  да  еще
приперты железными болтами. ‘о всех сторон доноситсЯ Яростный,  хриплый  лай
собак, да изредка за нашим забором постучит колотушкой обходЯщий  свой  круг
ночной сторож.
     Њать, склонЯсь над шитьем, поет песню про чумака, ходившего в  Љрым  за
солью и погибшего в пути, и про его товарища,  который  пригнал  домой  пару
волов, оставшихсЯ без хозЯина.
     џ лежу, съежившись, в постели, и слова этой простой песни наполнЯют мое
сердце страхом и тоской. Њне почему-то кажетсЯ,  что  в  песне  говоритсЯ  о
нашем отце, что это он шел-шел, "тай упав" где-то в дороге, и  кто-то  чужой
принес нам весть о его гибели...
     ђано утром во всех наших комнатах открывались ставни. ‚месте с темнотой
уходили ночнаЯ грусть и ночные тревоги, и длЯ нас,  ребЯт,  начиналсЯ  новый
день - огромный, как бывает только в детстве, до краев наполненный  дружбой,
дракой, игрой, беготней...
 
                                   ----- 
 
     Ќо вот наступила длЯ нас новаЯ пора: мне с  братом  нанЯли  репетитора,
веснушчатого гимназиста седьмого -  предпоследнего  -  класса,  и  мы  стали
готовитьсЯ к экзамену.
     ‘тарший брат поступил в гимназию первым. ќто был не по летам  серьезный
мальчик. ‡адолго до гимназии успел он прочесть множество книг, не  истрепав,
в противоположность мне,  ни  одной  из  них.  Љниги  он  бережно  хранил  в
окованном железом сундуке, куда мне не было доступа. Џомню, как,  забравшись
в сундук, брат приводил свои книги в порЯдок. ‚ эти минуты он напоминал  мне
пушкинского "‘купого рыцарЯ". Њы часто с ним  дрались  из-за  книг  или  еще
из-за чего-нибудь, - но вдруг ни с того ни с сего он прерывал самую  бешеную
нашу схватку совершенно необычным в борьбе приемом: принималсЯ осыпать  менЯ
нежными и горЯчими поцелуЯми. ‘мущенный и обезоруженный, Я  бывал,  конечно,
вынужден в этих случаЯх миритьсЯ, так и  не  додравшись  до  конца,  хоть  и
чувствовал в братских  объЯтиЯх  не  то  военную  хитрость,  не  то  обидную
снисходительность старшего.
     Џоступив в гимназию, брат как бы совершенно переродилсЯ. ќто был уже не
прежний, не домашний мальчик, не мой сверстник  в  коротких  штанишках  и  в
детской курточке, а гимназист с блестЯщим гербом на фуражке и с двумЯ рЯдами
серебрЯных пуговиц на серой, почти  офицерской  шинели.  ‚озвращалсЯ  он  из
гимназии, как со службы. Ћбедал один, окруженный всеми домочадцами, и  между
одной  ложкой  супа  и  другой  торопливо  и  взволнованно   рассказывал   о
гимназических порЯдках, о строгих и добродушных, толстых и тонких учителЯх в
синих сюртуках с золотыми погонами, о товарищах по классу, отличавшихсЯ друг
от друга и ростом, и возрастом, и наружностью, и характером.
     џ жадно слушал рассказы брата и старалсЯ  представить  себе  всех  этих
незнакомых людей и обстановку, так мало похожую на все,  что  мне  случалось
видеть до тех пор.
     Љаждый день там происходили какие-нибудь событиЯ - не то что у  нас  на
Њайдане.
     Љазалось, мой брат, который был старше менЯ  всего  двумЯ  годами,  уже
вошел в настоЯщую, деЯтельную жизнь, в мир, где каждый  человек  на  виду  и
каждый час полон событий и происшествий.
     € этот особенный, не всем доступный мир, блещущий форменными пуговицами
и лакированными козырьками, называлсЯ гимназией.
 
                                   ----- 
 
     Ђ через год после того, как брат надел фуражку с гербом и серую  шинель
с темно-синими петлицами, должен был держать экзамен и Я.
     ‚сю осень и зиму, в дождь и снег, к нам на слободку ходил из города наш
репетитор-гимназист, так успешно подготовивший в  гимназию  брата.  ‘о  мной
занЯтиЯ у него шли не совсем гладко. џ был беспечен  и  рассеЯн,  не  всегда
готовил уроки, пропускал в диктовке буквы и целые слова,  ставил  в  тетради
клЯксы. Љроткий и терпеливый Њарк Ќаумович мне все прощал. Ђ Я мало думал  о
том, что только ради менЯ шагает он  каждый  день  через  лужи  или  снежные
сугробы, пробираЯсь на Њайдан и обратно в город, и  что  родителЯм  моим  не
так-то легко платить ему за уроки по десЯть целковых в месЯц.
     ’олько иногда среди ночи Я  просыпалсЯ  в  тревоге  и  начинал  считать
остающиесЯ до экзамена дни. џ давал себе клЯтву не тратить больше  ни  одной
минуты даром и  на  следующее  утро  просыпалсЯ,  полный  решимости  взЯтьсЯ
наконец за дело как следует и начать жить по-новому. ‚есь день  у  менЯ  был
расписан по часам.
     Ќо чуть ли не ежедневно  происходили  событиЯ,  которые  налетали,  как
вихрь, и разбивали вдребезги это старательно составленное расписание.
     Љак будто нарочно, чтобы  помешать  мне,  у  самых  ворот  нашего  дома
останавливалсЯ любимец слободских ребЯт - петрушечник. Њог ли Я  усидеть  на
месте, когда над Яркой, разноцветной  ширмой  трЯсли  головами,  размахивали
руками и со стуком выбрасывали наружу то одну, то другую ногу знакомые мне с
первых лет жизни фигуры: длинноносый и  краснощекий  Џетрушка  в  колпаке  с
кисточкой,  тощий  "доктор-лекарь  -  из-под  каменного  моста  аптекарь"  в
блестЯщей, высокой, похожей на печную трубу  шлЯпе,  усатый  и  толстомордый
городовой с шашкой на боку... џ знал и все же не верил, что  шевелит  руками
кукол и говорит за них  то  пискливым,  то  хриплым  голосом  этот  пожилой,
мрачный, небритый человек, надевающий их на руку, как перчатку.
     Ђ на другой день ребЯта соседнего двора  запускали  большого  бумажного
змеЯ - да не простого, а с трещоткой. Ќа третий - Я как-то  нечаЯнно,  между
делом, зачитывалсЯ "‚садником без головы" или какой-нибудь другой заманчивой
книжкой из сундука, который был в полном моем  распорЯжении  до  прихода  из
гимназии брата.
     Ќо вот однажды мой репетитор объЯвил мне, что должен поговорить со мной
серьезно.
     џ насторожилсЯ. „о этого времени серьезные разговоры  -  о  книгах,  об
экспедициЯх на ‘еверный полюс, о комете, про которую  в  те  дни  так  много
писали в газетах, - бывали у Њарка Ќаумовича только с моим старшим братом, а
со мною он добродушно пошучивал - даже тогда,  когда  объЯснЯл  мне  правила
арифметики или грамматики. Ћн был теперь уже учеником последнего -  восьмого
- класса и обращалсЯ со мною, как взрослый с ребенком.
     Ќо на этот раз он уселсЯ за стол не рЯдом со мною, а напротив менЯ,  и,
глЯдЯ мне прЯмо в глаза, спросил:
     - Џослушай-ка, ты и в самом деле хочешь держать экзамены в  этом  году?
€ли, может быть, собираешьсЯ отложить это дело на будущий год?..
     - Ќет, не собираюсь, - как-то нерешительно ответил Я, еще не понимаЯ, к
чему он клонит.
     - Ќу так вот что, голубчик. Џойми, что ты, в сущности,  не  учишьсЯ,  а
только играешь в занЯтиЯ. Ќе думай, что ќкзамены - это тоже  игра.  Ћтвечать
ты будешь не так, как отвечаешь мне. ‘идеть вот этак,  развалЯсь  на  стуле,
тебе не позволЯт. ’ы будешь стоЯть у стола, и  экзаменовать  тебЯ  будет  не
один, а несколько учителей. Њожет быть, инспектор и даже сам директор! €  на
каждый заданный  вопрос  ты  должен  будешь  ответить  коротко,  четко,  без
запинки. ЏонЯл?
     џ задумалсЯ. Ќет, отвечать  коротко,  четко,  без  запинки  Я  врЯд  ли
смогу...
     Ђ Њарк Ќаумович продолжал смотреть на менЯ в  упор,  то  и  дело  мигаЯ
красными от бессонницы глазами (он и сам в это времЯ готовилсЯ к  экзаменам,
да еще каким - к выпускным, на аттестат зрелости! - и работал чаще всего  по
ночам).
     - Ќу да ладно, попробуем! - сказал он уже менее строго. - ’олько  знай:
с нынешнего днЯ и Я начну спрашивать тебЯ, как спрашивают у нас в  гимназии.
Ђ ты забудь, что перед тобою Њарк Ќаумович, и вообрази, что тебЯ  экзаменует
сам ‚ладимир €ванович ’еплых или ‘тепан ѓригорьевич Ђнтонов!
     Ћб этих учителЯх, приводивших в трепет всю гимназию, Я много слышал  от
брата. Ќо представление о них никак не вЯзалось у  менЯ  с  образом  доброго
Њарка Ќаумовича, такого худого, веснушчатого, в серой гимназической блузе  с
тремЯ пожелтевшими пуговичками по косому вороту и в поношенных серых брюках,
из которых он давно уже вырос.
     € все же после этого серьезного разговора Я почувствовал ту  же  острую
тревогу, котораЯ охватывала менЯ по ночам  при  воспоминании  о  предстоЯщих
экзаменах. Ќу, конечно же, Я провалюсь! ђазве такие в гимназию поступают? „а
Я, чего доброго, разом позабуду все, что знаю, когда менЯ вызовут к большому
столу, за  которым  будут  сидеть  учителЯ  в  золотых  погонах,  инспектор,
директор... Њожет быть, мне и готовитьсЯ уже не стоит? Љак  хорошо  было  бы
сейчас простудитьсЯ и заболеть на все времЯ, пока идут экзамены. ќто все  же
лучше, чем провалитьсЯ. „а нет, нарочно не заболеешь!..
     “ менЯ уже  подступали  к  горлу  слезы,  когда  на  пороге  неожиданно
поЯвилсЯ отец, который вчера только  вернулсЯ  домой  на  несколько  дней  и
сейчас отдыхал в соседней комнате.
     - Џростите менЯ, Њарк Ќаумович, - сказал он, протираЯ очки. -  Љонечно,
вы абсолютно правы: готовитьсЯ к  экзамену  надо  серьезно  и  основательно.
Ћднако вы нарисовали сейчас такую мрачную картину,  что  и  Я,  пожалуй,  не
отважилсЯ бы после этого идти на экзамен!  Ќо  знаете,  дорогой,  поговорку:
"‘воих не стращай, а наши и так не боЯтсЯ". “верЯю вас, мы выдержим, да  еще
на круглые пЯтерки! џ в этом нисколько не сомневаюсь.
     - Ђх, ты никогда ни в чем не сомневаешьсЯ! -  с  горечью  прервала  его
мать, вошедшаЯ в комнату вслед за ним. - Њарк Ќаумович дело говорит, и Я так
благодарна ему за то, что он  беспокоитсЯ  о  своем  ученике.  Ђ  ты  только
портишь его. ‚от увидишь, теперь он и совсем забросит книжки и  уж  наверное
провалитсЯ.
     - Ќет, - сказал отец, - вы его не знаете!
     - ќто Я-то его не знаю? - удивилась мать.
     - Ќу, может быть, знаешь, да не веришь в то, что у него есть сила воли.
Ђ Я верю. ‚едь ты не подведешь менЯ, а?
     џ молчал.
     „о экзамена оставалсЯ всего один месЯц. ЊенЯ перестали посылать в лавку
и в пекарню. ‘естрам и маленькому брату было  строжайше  запрещено  отрывать
менЯ от занЯтий. Ћни проходили мимо моего стола на цыпочках и говорили  друг
с другом шепотом.
     ‘ самого раннего утра Я сидел за столом, как  приклеенный.  ‘идел  час,
другой, третий, пока менЯ не начинало клонить ко сну.
     Џомню, как однажды около полуднЯ, когда солнце смотрело с вышины  прЯмо
в наши окна, Я встал, чтобы размЯтьсЯ немного, и как-то нечаЯнно заглЯнул  в
соседнюю комнату, где сиЯли белизной и свежестью застланные с утра кровати.
     Њладшие ребЯта играли в это времЯ на дворе. Њать ушла на рынок.
     "Ћтчего бы мне не прилечь  на  несколько  минут?  -  подумал  Я  и  сам
удивилсЯ этой неожиданной мысли. - ‚се равно за столом Я сейчас трачу  времЯ
даром и только клюю носом".
     Ќикогда еще в жизни не случалось мне ложитьсЯ в постель  в  такую  пору
днЯ. ‚ероЯтно, от новизны ощущениЯ этот дневной отдых казалсЯ мне  чертовски
соблазнительным.
     Џоколебавшись немного, Я лег на одну из  кроватей,  сладко  жмурЯсь  от
солнца, бившего мне прЯмо в глаза. Ќо и сквозь плотно закрытые веки Я  видел
солнце. ‚ радужной полутьме так отчетливо доносились ко  мне  все  звуки  со
двора: протЯжный  петушиный  крик,  резвый  лай  собачонки,  звонкие  голоса
детей... џ заснул крепким, блаженным сном и проспал несколько часов подрЯд.
     ‚ернувшись домой, мама пожалела менЯ и не стала будить.  ‚от,  мол,  до
чего доработалсЯ бедный ребенок!
     Ѓолее шестидесЯти  лет  прошло  с  тех  пор,  но  в  памЯти  моей  этот
счастливый и безмЯтежный дневной сон запечатлелсЯ Ярче и сильнее,  чем  даже
экзамены, стоившие мне так много тревог и волнений.
     ‚ последние дни  перед  экзаменом  Я  то  и  дело  переходил  от  одной
крайности к другой: то непоколебимо верил в свой успех (это Я-то  провалюсь?
Ќет, такого  и  быть  не  может!),  то  впадал  в  отчаЯнье  и  считал  себЯ
неспособным  ответить  на  самый  простой  вопрос,   который   зададут   мне
восседающие за столом экзаменаторы.
     „олжно быть, Я унаследовал в равной мере и счастливую веру  в  будущее,
присущую моему отцу, и вечные тревоги матери.
     Љогда мною овладевала эта мучительнаЯ, бросающаЯ то в жар, то  в  холод
лихорадка тревоги, Я с ужасом представлЯл себе свое возвращение домой  после
провала  на  экзамене.  Џонурив  голову,  Я  плетусь  за  матерью.   €збегаю
расспросов соседей. Ќе слушаю утешений отца, который  уверЯет  менЯ,  что  в
будущем году Я уж непременно выдержу на круглые пЯтерки.
     € вот опЯть тЯнутсЯ унылые дни за днЯми, и ко  мне  по-прежнему  каждый
день шагает из города Њарк Ќаумович, - если только он  не  поступит  в  этом
году в университет...
     Ќу,   а   если   не   Њарк    Ќаумович,    то    какой-нибудь    другой
гимназист-репетитор,  которому  тоже  надо  будет  платить  за  менЯ  десЯть
целковых в месЯц!
 
                                   ----- 
 
     Ќаконец наступил день ‘трашного суда - первый день моих экзаменов. Њама
надела темное праздничное платье и соломенную  шлЯпку  с  вуалью,  аккуратно
причесала менЯ, одернула на мне курточку, и мы отправились пешком в город.
     Ќочной дождь сменилсЯ Ясным солнечным утром.  ‡а  длинными  плетнЯми  и
заборами  доцветали  Яблони.  Љусты  сирени  наклонЯлись,  будто   предлагаЯ
прохожим сорвать густую, тЯжелую гроздь.
     Њама отломила влажную ветку, и Я видел, что  на  ходу  она  старательно
ищет звездочку с пЯтью лепестками - "счастье".
     Ќа этот раз мама была или, по крайней мере, казалась бодрой и  веселой.
Џротив своего обыкновениЯ, она всю  дорогу  убеждала  менЯ,  что  Я  отлично
подготовилсЯ и непременно выдержу.
     џ совершенно иначе представлЯл себе это шествие в гимназию на экзамен -
думал, что мама будет беспокойно поглЯдывать на менЯ и  спрашивать  по  пути
таблицу умножениЯ или "слова на Ять". € мне было приЯтно,  что  сегоднЯ  она
такаЯ спокойнаЯ Я ласковаЯ.
     Њы  говорили  с  ней  о  посторонних  вещах,  о  которых   никогда   не
разговаривали раньше: о том, когда  открываютсЯ  в  городе  магазины,  когда
зажигают  и  тушат  на  улицах  фонари  и  сколько  примерно  в  Ћстрогожске
извозчиков - сто или больше...
 
                                   ----- 
 
     ‚от наконец и гимназиЯ - белое одноэтажное здание со  множеством  чисто
вымытых, голых окон и с тЯжелой входной дверью.
     џ много раз до того проходил мимо каменной ограды, которой был  обнесен
гимназический двор, но  никогда  еще  не  открывал  этой  заповедной  двери.
ѓимназиЯ казалась мне каким-то особым  царством,  живущим  своей  загадочной
жизнью. “ нее была даже  своЯ  домоваЯ  церковь  с  маленькой  звонницей,  в
которой так уютно жили колокола и голуби.
 
                                   ----- 
 
     ќтот майский день, когда мы с мамой без конца ходили взад и  вперед  по
длинному, гулкому коридору или стоЯли у окна в ожидании минут, решающих  мою
судьбу, был длЯ менЯ не только первым днем экзаменов.
     ‚первые Я очутилсЯ в большом городском каменном доме, где было  столько
дверей, окон и просторных комнат с высокими потолками.
     ‚ первый раз Я видел так много ребЯт, и почти все они  казались  такими
чистенькими,  умытыми,  старательно  причесанными.  Ђ  все  взрослые,  кроме
родителей, пришедших с детьми, были здесь одеты в форменные синие сюртуки  с
золотыми  квадратиками  на  плечах  и  с  двумЯ  рЯдами  блестЯщих  пуговиц.
Џоодиночке или по двое, по трое, они с деловым видом, словно пчелы из  ульЯ,
поЯвлЯлись из какой-то таинственной комнаты, на дверЯх которой была  дощечка
с надписью: "“чительскаЯ". Ћдни из этих  людей  добродушно  улыбались  -  не
знаю, нам или солнечному свету, щедро затопившему в это утро весь коридор, -
другие смотрели хмуро,  озабоченно  и  как  будто  даже  не  замечали  наших
поклонов.
     Џервый человек,  которому  Я  поклонилсЯ  при  встрече,  был  маленький
старичок с лицом,  изборожденным  морщинками,  и  реденькой,  седовато-рыжей
бородкой. Ћн осклабилсЯ и приветливо закивал мне головой. Џо широким золотым
галунам на рукавах Я принЯл его  за  директора  или,  по  крайней  мере,  за
инспектора гимназии и очень удивилсЯ, когда через несколько минут увидел его
со шваброй в руках. Џозже Я узнал, что это был гимназический сторож  ђодион,
надевший по случаю начала экзаменов свою парадную форму.
     Џонемногу ребЯта, теснившиесЯ в коридоре и в небольшой комнате, котораЯ
называлась "Џриемной", стали знакомитьсЯ друг с другом;  толстый  мальчик  в
крахмальном отложном воротничке и пестром  галстуке  бантом,  собрав  вокруг
себЯ ребЯт, показывал фокусы: глотал копейки и  большие  пуговицы,  а  потом
вынимал их из кармана пиджачка или из-за воротника сзади.
     џ смотрел  на  него  и  думал:  какой  удивительный  мальчик!..  ‘ейчас
начнутсЯ экзамены, а он, ничуть не тревожась, потешает ребЯт фокусами.
     ‚ысокаЯ нарЯднаЯ дама в широкой шлЯпе с цветами  то  и  дело  строго  и
настойчиво звала его к себе:
     - ‘тепа!
     Ћн подбегал к ней на минуту, торопливо кивал ей головой, словно  что-то
обещаЯ, а потом вновь оказывалсЯ в толпе ребЯт, строил  невероЯтные  гримасы
или жонглировал маленьким костЯным  шариком,  который  то  вертелсЯ,  словно
живой, у него на ладони, то внезапно исчезал.
     ‚ другом конце коридора увидел Я своего старого знакомого - долговЯзого
и вихрастого ‘ережку ’ищенко, сына лавочника с нашего Њайдана.
     ‘ережка и в прошлом году держал экзамены, провалилсЯ чуть ли не по всем
предметам, а теперь рассказывал ребЯтам о гимназических порЯдках так,  будто
был здесь своим человеком.
     - Ќет, - говорил он, - если по русскому будет  спрашивать  ‘апожник,  -
крышка: хоть кого срежет!..
     - ‘апожник?.. - испуганно спрашивали ребЯта.
     - Ќу, Ђнтонов ‘тепан ѓригорьевич. Џрозвище у него такое, кличка. Ђ  вот
ежели экзаменовать будет Џустовойтов...
     - ќто тоже прозвище?
     - „а нет, фамилие. ’ак вот,  если  спрашивать  будет  Џустовойтов  џков
Љонстантиныч, тогда другое дело. Ћн даже сам подскажет,  коли  собьешьсЯ.  Ђ
самый злющий из всех учителей - это, уж конечно, Ѓарбоса.
     - € вовсе не Ѓарбоса, а Ѓарбаросса, - поправил его мальчик в  бархатной
курточке. - џ его знаю, мой брат у него в седьмом классе учитсЯ.
     - Ќу, все равно - Ѓарбоса или  Ѓабароса,  а  только  он  такие  задачки
подбирает,  что  и  семикласснику  не  решить.   Ћни   так   и   называютсЯ:
"неопределенные"... ‚сех до одного проваливает!
     џ слушал ‘ережку, и у менЯ от страха сосало под ложечкой.
     Ќо вот наконец нас построили в рЯды и развели по классам. ‘ейчас должны
были начатьсЯ письменные экзамены.
     Њама проводила менЯ до самых дверей, еще раз одернула на мне курточку и
пригладила мои волосы.
     - ’олько будь спокоен и не торопись, - сказала она, но Я видел,  что  и
сама она не слишком-то спокойна.
     ‚ первый раз в жизни сел Я за парту - желтую с черной блестЯщей крышкой
и с двумЯ чернильницами  в  углублениЯх.  ђЯдом  со  мной  оказалсЯ  ‘ережка
’ищенко, а сзади - тот веселый, круглощекий  мальчик,  который  показывал  в
коридоре фокусы, ‘тепа —ердынцев.
     ‚ полуоткрытую дверь еще заглЯдывали родители. ирокаЯ  шлЯпа  ‘тениной
матери совсем заслонила мою маму. џ стал искать ее  глазами,  но  тут  дверь
плотно закрыли, и все мы почувствовали,  что  с  этой  минуты  предоставлены
"самим себе.
     ‘коро  в  класс  вошел  медленной,   тЯжеловесной   походкой   пожилой,
темнобородый, широкоплечий  человек  в  очках.  Љое-кто  из  ребЯт  при  его
поЯвлении встал. Џотом, один за другим, поднЯлись и остальные.
     - ‘апожник! - шепнул мне в ухо ’ищенко. - Ѓеда!..
     “читель привычным, равнодушным взглЯдом окинул  пестрые  рЯды  ребЯт  в
курточках, матросках, пиджачках, косоворотках.
     - ‡дравствуйте, - сказал он, четко произносЯ все буквы, в том  числе  и
оба "в". - Џриготовьтесь писать диктант!
     € он не торопЯсь роздал нам листки линованной бумаги.
     Њы  обмакнули  перьЯ  в  чернила  и  с  тревогой  уставились  на  этого
спокойного, медлительного человека в форменном сюртуке.
     Ќе переставаЯ ходить по классу - от двери до окна, от окна до  двери  и
по всем проходам между партами, - он начал диктовать громко и отчетливо,  но
как бы скрадываЯ те гласные, в которых было легче всего ошибитьсЯ.
     - Ѓелка жила в чаще леса...
     - "Ѓелка" через "Ять" или через "е"? - шепотом cnpoсил менЯ ’ищенко.
     - џть, - так же тихо ответил Я.
     - Ђ "лес"?
     - ’оже.
     Ќе знаю, уловил ли ‘апожник этот  почти  беззвучный  шепот,  но  только
вдруг он остановилсЯ и сказал спокойно и твердо, обращаЯсь ко всем нам:
     - Џредупреждаю: тот,  кто  будет  подсказывать  другим  или  списывать,
получит неудовлетворительный балл и не будет допущен к следующему  экзамену.
ЏонЯтно?
     ‚ классе и до того стоЯла тишина, а тут стало еще тише.
     Ќе дожидаЯсь  ответа,  Ђнтонов  продолжал  тем  же  ровным,  монотонным
голосом:
     - ...Ќа самой верхней ветке дерева... ЏовторЯю: на самой верхней  ветке
дерева.
     - "‚ерхней" - "Ять" или "е"? - еле слышно спросил ’ищенко.
     џ написал на промокашке букву "е"  и  с  ужасом  подумал,  что  ‘ережка
будет, чего доброго, донимать менЯ до конца диктовки.
     - ‘енЯ спал в сенЯх на свежем  сене...  -  слышалсЯ  из  дальнего  угла
гудЯщий голос ‘апожника.
     џ знал, что "свежий" и "сено" пишутсЯ через "Ять", "‘енЯ" - через  "е".
Ђ вот как пишутсЯ "сени"?..
     ’ищенко упорно шептал что-то в самое мое ухо, но мне было не до него...
     "џть" или "е"? Љак будто "е". Ќет, конечно, "Ять"!
     ‚друг Я  почувствовал,  что  кто-то  сзади  дышит  мне  в  затылок.  Ќа
мгновенье  обернувшись,  Я  увидел,  что  ‘тепа  —ердынцев,   приподнЯвшись,
заглЯдывает в мой листок.
     Ђнтонов находилсЯ в это времЯ далеко от нас, но, должно  быть,  у  него
было какое-то особенное чутье. ѓрузно шагаЯ,  направилсЯ  он  прЯмо  в  нашу
сторону и - как видно, надолго - остановилсЯ перед партой, где сидели  мы  с
’ищенко.
     ‘ережка больше ни о чем менЯ не спрашивал, а ‘тепа оказалсЯ хитрее.  Ћн
то и дело брал у менЯ промокашку, потом возвращал ее мне и при  этом  каждый
раз бросал беглый, почти неуловимый взглЯд на мой листок.
     - ’ы что там делаешь?.. - строго окликнул его ‘апожник.
     ‘тепа с самым невинным видом показал ему промокашку.
     - Ђ глаза твои куда глЯдЯт?..
     ‘тепа затрЯс головой.
     - …й-богу, Я ничего  не  вижу.  џ  близорукий.  Њне  даже  очки  доктор
прописал.
     ‘апожник недоверчиво посмотрел на него,  потом  направилсЯ  к  кафедре,
взЯл розовый листок промокательной бумаги и торжественно вручил его ‘тепе.
     - Ѓольшое спасибо, - сказал ‘тепа.
     ‘нова в классе стало тихо. ‘лышалсЯ только однообразный и  непрерывный,
как жужжание большой мухи, голос Ђнтонова.
     Ќо вот диктовка кончилась, и  ‘апожник  сразу  же  стал  собирать  наши
листки. џ отдал свой, так и не успев его проверить, и  с  тревогой  смотрел,
как Ђнтонов, аккуратно сложив листки, уносит их из класса  со  всеми  нашими
ошибками, клЯксами и помарками... ‚от он идет по коридору, медленно и важно,
будто сознаваЯ, что держит в руках наши судьбы.
     ’еперь уже ничего не вернешь. Ќу, будь что будет!
     џ бросаюсь к маме и пытаюсь припомнить все слова, в которых сомневалсЯ.
Ќо одни из них совершенно вылетели у менЯ из головы, а в других мама и  сама
как будто не слишком уверена. Њожет быть, она даже и не задумалась бы,  если
бы ей пришлось написать с разбегу какую-нибудь фразу, в которой  встречаютсЯ
эти слова. Ђ тут ее берет сомнение. Ћна пытаетсЯ припомнить, сообразить, что
как пишетсЯ, а мне уже не до диктовки.
     Џора думать о следующем экзамене - письменном по  арифметике.  ѓоворЯт,
экзаменовать будет Њакаров - тот  самый  злющий  учитель,  которого  ’ищенко
называл "Ѓарбосой", а другой мальчик "Ѓарбароссой".
     †дать нам приходитсЯ очень долго, - так, по крайней мере, кажетсЯ  мне.
Њама уговаривает менЯ съесть бутерброд, который она принесла из дому,  но  Я
только головой мотаю.
     - Ќет, нет, потом, после экзамена!
 
                                   ----- 
 
     € вот мы снова в том же классе, где писали диктовку. ЋпЯть  закрываютсЯ
плотные двери, отделЯЯ нас от всего мира. Ќо теперь  рЯдом  со  мной  уж  не
‘ережка  ’ищенко,  а  спокойный,   неторопливый   голубоглазый   мальчик   в
косоворотке. Ќам с ним не до разговоров, но Я все же спрашиваю:
     - Љак тебЯ зовут?
     - ‡уюс.
     - ќто что же - имЯ такое?
     - Ќет, фамилиЯ. €мЯ - Љонстантин.
     Ќо вот в класс входит Ѓарбоса или Ѓарбаросса, высокий, с  огненно-рыжей
бородой. Ѓорода его сверкает золотом в Ярком солнечном свете, как и пуговицы
вицмундира.
     Ќа этот раз ребЯта все сразу поднимаютсЯ с мест.
     Њакаров милостиво кивает головой, разглаживает пышную бороду  и,  бодро
постукиваЯ мелом, пишет на классной доске две  задачи:  одну  длЯ  тех,  кто
сидит на партах справа, другую - длЯ  сидЯщих  слева.  Њне  выпала  на  долю
задача, в которой надо разделить груши между четырьмЯ  братьЯми  так,  чтобы
первому досталось больше, чем второму, второму больше, чем третьему,  и  так
далее. Ђ ЉостЯ ‡уюс должен решить задачу про купца, который купил  и  продал
сколько то цибиков чаЯ.
     ђазные задачи даютсЯ нам, должно быть, длЯ того, чтобы мы не  списывали
у соседа по парте.
     ‚ первые минуты Я ровно  ничего  не  могу  сообразить,  хоть  с  Њарком
Ќаумовичем не раз делил между братьЯми и Яблоки, и груши, и орехи. Ќо  тогда
Я решал такие задачи не торопЯсь, не волнуЯсь, а теперь особенно раздумывать
некогда: того и глЯди, у тебЯ отберут листок, решишь ли  ты  задачу  или  не
решишь.
     Ђ тут еще перед самой твоей партой торчит этот рыжебородый учитель, так
похожий на генерала, портрет  которого  Я  видел  в  цветном  календаре.  Ћн
благодушно улыбаетсЯ в бороду, и все же под его взглЯдом  мысли  путаютсЯ  у
менЯ в голове. Њой сосед по парте тоже, видно, никак не может подступитьсЯ к
своей задаче. Ћн ерзает, сопит, и уши у него горЯт от волнениЯ.
     Ќаконец Њакаров отходит от  нашей  парты  и,  бережно  расправив  фалды
сюртука, величаво усаживаетсЯ на кафедре.
     џ облегченно вздыхаю и  только  теперь  принимаюсь  за  дело,  забыв  и
учителЯ, поглЯдывающего на нас с высоты своей кафедры, и соседей по парте, и
быстро бегущее времЯ. Ќаконец мне как будто удаетсЯ  справитьсЯ  с  задачей:
верно или неверно, а груши между братьЯми поделены. Џрежде чем принЯтьсЯ  за
проверку, Я оглЯдываюсь по сторонам. ‚се ребЯта в классе еще сидЯт, хмурые и
озабоченные, низко наклонившись над своими листками. ‘тепа  —ердынцев,  чуть
привстав, просит у соседа, сидЯщего впереди, промокашку. Њакаров,  задумчиво
поглаживаЯ бороду, смотрит с кафедры в окно, за которым живет  своей  жизнью
еще безлюдный в эти часы сад  со  всеми  своими  птицами,  шмелЯми,  жуками,
стрекозами.
     ЊенЯ охватывает тревога. Ќеужели Я и в самом деле первым решил  задачу?
“ж нет ли  где-нибудь  ошибки?  Ђ  времени  остаетсЯ,  должно  быть,  совсем
немного. ‘  бьющимсЯ  сердцем,  уже  торопЯсь,  Я  снова  складываю,  множу,
вычитаю, делю... Ќет, как будто все правильно - ответ получаетсЯ тот же, что
и в первый  раз.  „олжно  быть,  верно!  ‘мотрю  -  и  у  Љости  ‡уюса  лицо
проЯснилось, даже поЯвилась на губах улыбка.
     - ђешил? - спрашиваю Я тихонько.
     - Ђга! - отвечает он одним дыханьем.
     Ђ Њатвей €ванович  уже  отбирает  листки  у  тех,  кто  довел  дело  до
счастливого конца, и у тех, кто запуталсЯ во всех этих грушах и цибиках.
     Ќу, если только Я не провалилсЯ по русскому письменному, значит, у менЯ
все в порЯдке. Џравда, самое трудное еще впереди. ‡автра на устных экзаменах
спрашивать менЯ будет не  один  учитель,  а  целаЯ  комиссиЯ  в  сюртуках  с
золотыми пуговицами и отвечать надо будет быстро, отчетливо, без запинки...
 
                                   ----- 
 
     Џосле тревожной ночи мы опЯть отправились с мамой в гимназию.
     ‚ этот день ребЯт экзаменовали не в классе, а в просторном зале, где со
стен смотрели на нас изображенные во  весь  рост  царь  в  военной  форме  с
широкой голубой лентой через плечо и царица в высоком жемчужном венце  вроде
кокошника, в нарЯдном платье, похожем на сарафан,  и  тоже  с  лентой  через
плечо.
     Ќас, ребЯт, по очереди вызывали к длинному,  покрытому  тЯжелым  сукном
столу, за которым среди учителей в синих  вицмундирах  сидел  сам  директор,
безбородый, моложавый, в темно-зеленом форменном фраке без  наплечников.  ‚о
всей его повадке было нечто такое, что отличало его от учителей. Ћн держалсЯ
свободнее, проще и смотрел на нас как будто приветливее.
     € все же Я с трепетом ждал той минуты, когда менЯ вызовут.  Љак  это  Я
буду стоЯть совсем один перед огромным  столом,  за  которым  сидит  столько
взрослых, важных людей в форме!
     ‚ ту пору Я был очень мал ростом, - меньше всех ребЯт,  которые  пришли
экзаменоватьсЯ. Ђ тут, в этом высоком зале с  большими  окнами,  с  большими
дверЯми и портретами, Я почувствовал себЯ совсем затерЯнным. „а  менЯ,  чего
доброго, и не услышат, когда Я начну говорить!..
     ЏоглЯдываЯ по сторонам, Я видел, что и другие ребЯта боЯтсЯ не  меньше,
чем Я. Ћдин только ‘тепа —ердынцев и здесь не унывал: он показывал  ребЯтам,
как шевелить ушами. „лЯ этого он морщил лоб и старательно поднимал и опускал
брови, пока уши у него и в самом  деле  не  начинали  слегка  шевелитьсЯ.  ‚
другое времЯ ребЯтам, наверно, очень понравилсЯ бы  новый  фокус  и  каждому
захотелось бы обучитьсЯ этому искусству, но сейчас ‘тепа  не  имел  никакого
успеха. Њельком поглЯдев  в  его  сторону,  ребЯта  отворачивались  и  опЯть
впивались глазами в стол, покрытый зеленым сукном.
     Њне тоже было не до ‘тепиных ушей. Ћчередь  уже  дошла  до  буквы  "м".
Џередо мной пошел отвечать высокий,  стриженный  наголо  мальчик  в  длинных
брюках, в косоворотке, подпоЯсанной шелковым шнурком и вышитой по  вороту  и
подолу. Љогда назвали  его  фамилию  -  Њалафеев,  -  он  тайком,  торопливо
перекрестилсЯ, одернул косоворотку и с какой-то отчаЯнной решимостью ринулсЯ
к столу.
     Ђнтонов скрипучим, безучастным голосом  предложил  ему  прочесть  вслух
сказку "‹иса и †уравль".
     Њалафеев взЯл раскрытую книгу и медленно,  по  складам,  будто  ворочаЯ
камни, прочел несколько строк.
     - „овольно,  -  прервал  его  ‘апожник.  -  ‘кажите  мне,  какого  рода
существительное "журавль".
     - †енского, - нерешительно ответил Њалафеев.
     - Џочему женского?
     - Џотому что кончаетсЯ на мЯгкий знак. „иректор улыбнулсЯ.
     - Ќо ведь слово "учитель" тоже кончаетсЯ на мЯгкий знак.  €ли,  скажем,
слово "парень". —то же, по-твоему, и "парень" женского рода?
     - Ќет,  мужеского,  -  виновато  сказал  Њалафеев.  ‚  голосе  его  уже
слышались слезы.
     - Ќу,  ладно,  не  робей!  -  приободрил  его  директор.  -  ‘о  всЯким
случаетсЯ... Џрочитай-ка лучше какое-нибудь стихотворение.
     - Љакое? - спросил Њалафеев.
     - „а какое хочешь.
     Њалафеев помолчал, подумал немного и вдруг загудел, словно  заиграл  на
дудке, не повышаЯ  и  не  понижаЯ  голоса  и  не  останавливаЯсь  на  знаках
препинаниЯ:
     "кольник". ‘тихотворение Ќекрасова.
                        
                         Ќу пошел же ради бога 
                         Ќебо ельник и песок 
                         ЌевеселаЯ дорога 
                         ќй садись ко мне дружок... 
                        
     ’ут он перевел дух и опЯть понессЯ вперед без удержу:
                        
                         Ќоги босы грЯзно тело 
                         € едва прикрыта грудь 
                         Ќе стыдисЯ что за дело 
                         ќто многих славный путь. 
                        
     - ‘лавных путь! - поправил Ђнтонов.
     - ‘лавных путь! - повторил Њалафеев.
     џ слушал его и думал: ну разве так читают стихи? ‚от Я бы  им  показал,
как надо читать!
     € вдруг мне  страстно  захотелось,  чтобы  менЯ  поскорее  вызвали.  Ќа
вопросы Я как-нибудь отвечу, - только пускай дадут мне прочитать стихи...
     ‚ эту минуту громко - на весь зал - прозвучала моЯ фамилиЯ.
     •орошо, что именно в эту минуту, пока еще мой задор не успел остыть.
     Ќе помню, о чем спрашивали менЯ ‘апожник и другой учитель  с  длинными,
опущенными книзу усами, но только отвечал Я на этот раз и в самом  деле  без
запинки, как никогда не отвечал Њарку  Ќаумовичу.  Ђ  когда  дело  дошло  до
стихов, Я, не  задумываЯсь,  сказал,  что  прочту  отрывок  из  "Џолтавы"  -
"Џолтавский бой".
     - Џожалуйста, - согласилсЯ директор. џ набрал полную  грудь  воздуха  и
начал не слишком громко, приберегаЯ дыхание  длЯ  самого  разгара  боЯ.  Њне
казалось, будто Я в первый раз слышу свой собственный голос.
 
                         ѓорит восток зарею новой. 
                         “ж на равнине, по холмам 
                         ѓрохочут пушки. „ым багровый 
                         Љругами всходит к небесам 
                         Ќавстречу утренним лучам. 
 
     ‘тихи эти Я не раз читал и перечитывал дома - и по книге, и наизусть, -
хотЯ никто никогда не задавал их мне на урок. Ќо здесь, в этом большом зале,
они зазвучали как-то особенно четко и празднично.
     џ смотрел на людей, сидевших за столом, и мне казалось, что они так же,
как и Я, видЯт перед  собой  поле  битвы,  застланное  дымом,  беглый  огонь
выстрелов, Џетра на боевом коне.
 
                         €дет. …му конЯ подводЯт. 
                         ђетив и смирен верный конь, 
                         ЏочуЯ роковой огонь, 
                         „рожит. ѓлазами косо водит 
                         € мчитсЯ в прахе боевом, 
                         ѓордЯсь могучим седоком... 
 
     Ќикто не прерывал, никто не останавливал  менЯ.  ’оржествуЯ,  прочел  Я
победные строчки:
 
                         € за учителей своих 
                         ‡аздравный кубок подымает... 
 
     ’ут Я остановилсЯ.
     ‘ могучей помощью Џушкина Я победил  своих  равнодушных  экзаменаторов.
„аже ‘апожник - Ђнтонов не сделал мне ни единого замечаниЯ  и  не  предложил
разобрать отдельные слова поэмы по  родам,  числам  и  падежам.  „линноусый,
похожий на украинца учитель,  сидевший  рЯдом  с  ним,  сказал  "славно",  а
директор подозвал менЯ, усадил к себе на колени и стал расспрашивать,  какие
еще стихи Я люблю и знаю наизусть.
     џ сказал, что больше всего люблю пушкинского "„елибаша"  да  еще  "„вух
великанов" ‹ермонтова и с полной готовностью предложил тут же прочитать  оба
стихотворениЯ.
     „иректор засмеЯлсЯ.
     - ‚ другой раз! - сказал он. -  Ђ  сейчас  беги  к  своим,  скажи,  что
получил пЯтерку.
     Ќе помнЯ себЯ от радости, Я выбежал в коридор.
 
                                   ----- 
 
     „омой мы ехали на извозчике. Џо дороге остановились у магазина и купили
гимназическую фуражку - темно-синюю, с блестЯщим козырьком и  белым  кантом.
’ут же купили и герб с буквами  "Ћ.  ѓ."  над  двумЯ  скрещенными  лавровыми
веточками из какого-то светлого, серебристого металла. Њы сразу же прицепили
герб к фуражке, и Я вернулсЯ к себе на Њайдан гимназистом.  Ћтец  и  старший
брат увидели нас из окна и бросились нам навстречу.  Џо  моей  гимназической
фуражке они сразу понЯли, что дело в шлЯпе - Я выдержал!
     - Ќа круглые пЯтерки? - спросил отец.
     - Ќа круглые!
     - Ќу, а что Я говорил? - сказал он, победоносно улыбаЯсь.
     ‘естры и младший брат стали по очереди примерЯть мою новенькую фуражку,
но мама отнЯла ее и спрЯтала в шкаф.
     Ђ мне так хотелось показатьсЯ в ней соседским ребЯтам.
     - Џогоди, - сказала мама. - Њы еще не знаем, принЯт ли ты в гимназию.
     - Љак это не знаем? ‚едь у менЯ круглые пЯтерки!..
     “вы, через несколько дней выЯснилось, что мама сомневалась не зрЯ.
     Џервые мои "лавры" оказались недолговечными.  ЉакаЯ-то  непонЯтнаЯ  мне
"процентнаЯ норма" закрыла длЯ менЯ  доступ  в  гимназию.  ЏринЯли  и  ‘тепу
—ердынцева, и ‘ережку ’ищенко, и ‘аньку Њалафеева, и Љостю ‡уюса, а менЯ  не
принЯли.
     ‘воими руками снЯла мама герб с  моей  фуражки  и  спрЯтала  у  себЯ  в
шкатулке.
  
„Ћ‘“ѓ ЏЋЌ…‚Ћ‹…  
  
     Џогоревав немного, Я по-прежнему втЯнулсЯ в будничную слободскую  жизнь
- дралсЯ с босыми мальчишками, пускал змеЯ, смотрел,  как  наши  голубЯтники
швырЯют в небо своих турманов. ѓимназиЯ в  городе,  учителЯ,  директор,  так
обласкавший менЯ на экзамене, -  все  это  отошло  куда-то  далеко  и  стало
казатьсЯ не то сном, не то страницей из прочитанной и полузабытой книги.
     € вдруг Я опЯть увидел всех учителей гимназии во главе с директором.  €
где увидел? “ нас, на Њайдане,  за  стеклами  новенькой  витрины  фотографа,
который, видимо, недавно поселилсЯ на слободке.
     ‘реди множества довольно бледных фотографических карточек "визитного" и
"кабинетного" формата, изображавших молодых людей с  выпученными  глазами  и
застывших в оцепенении девиц со взбитыми прическами и буфами на плечах, была
выставлена  большаЯ  групповаЯ  фотографиЯ,  на  которой   красовалсЯ   весь
педагогический совет гимназии  во  главе  с  директором.  “чителей  фотограф
расположил тремЯ рЯдами. џ стал внимательно разглЯдывать эту поразившую менЯ
фотографию. ’ут  оказалсЯ  и  классный  наставник  моего  брата  -  латинист
‚ладимир €ванович ’еплых, которого Я видел мельком в гимназическом  коридоре
перед экзаменом, и рыжебородый Ѓарбаросса, и ‘апожник, и толстый географ.
     џ  не  верил  своим  глазам.  Ќа  этот  раз  Я  мог  спокойно,  в  упор
рассматривать этих необыкновенных людей, от которых зависела судьба стольких
ребЯт.
     Ђ нельзЯ ли купить  фотографию?  Ќаверно,  она  стоит,  -  если  только
продаетсЯ простым смертным, - никак не меньше ста рублей!
     џ отважилсЯ зайти к фотографу  и  робко  справилсЯ  о  цене.  ђыхлый  и
бледный человек спокойно и деловито ответил мне:
     - Ћдин рубль.
     Ђх, это было очень, очень  дешево  -  двадцать  или  тридцать  учителей
гимназии в полной парадной форме - за один рубль!.. Ќо и такаЯ цена была мне
не по карману. ѓривенник еще можно было попросить у мамы на тетради  или  на
воскресное гулЯнье в саду, но где достать десЯть гривенников - рубль,  целый
рубль?
     ‚овсе не надеЯсь раздобыть такую  крупную  сумму,  Я  как-то  рассказал
отцу, что видел у фотографа  на  карточке  всю  гимназию,  и,  если  бы  мне
посчастливилось найти на  улице  рубль  (ведь  это  же  бывает  -  некоторые
находЯт, правда?..), Я бы непременно купил себе такую карточку.
     Ћтец ласково потрепал менЯ по голове, порылсЯ в карманах и,  не  говорЯ
ни слова, высыпал мне на ладонь целую горсть монет, медных и  серебрЯных.  џ
пересчитал их: ровно рубль, копеечка в копеечку.
     ‚ тот же день большаЯ фотографиЯ была изъЯта из витрины и перешла в мои
руки. џ не был принЯт в гимназию, - зато  сама  гимназиЯ  оказалась  у  менЯ
дома. †аль только, что некоторые учителЯ вышли на  фотографии  без  ног,  то
есть ноги их были заслонены головами незнакомых  мне  учителей,  сидевших  в
нижнем рЯду.
     џ решил поправить дело и, вооружившись ножницами, аккуратно  вырезал  и
директора ‚ладимира Ђндреевича Љонорова,  и  латиниста  ‚ладимира  €вановича
’еплых, и математика - Ѓарбароссу, и географа Џавла €вановича  ‘ильванского.
Љому не хватало ног, Я приделал их, пожертвовав нижним рЯдом учителей.  ЊенЯ
мало смущало то, что на брюках у  них  оказались  чьи-то  головы  или  части
голов. ‡ато все теперь были с ногами.
     ‚ырезанных учителей Я положил в коробку и на досуге;  разыгрывал  целые
сцены из жизни гимназии, котораЯ так незаслуженно отвергла менЯ, несмотрЯ на
все мои пЯтерки.
 
                                   ----- 
 
     Џостепенно и Я - по примеру старшего брата -  пристрастилсЯ  к  чтению.
„оставать книги было нелегко, и читал Я все, что  попадалось  под  руку.  Ќе
меньше двадцати раз подрЯд перечел роман †юлЯ ‚ерна "‘евер против ћга", где.
изображались подвиги, поражениЯ и победы северных американцев  в  борьбе  за
освобождение негров.
     ‘набжал менЯ книгами наш  сосед,  сивоусый,  строгий  и  рассудительный
красильщик, у которого был большой выбор третьесортных, изобилующих дешевыми
приключениЯми "романов" из приложений к мещанскому журналу  "ђодина".  ‘осед
очень  гордилсЯ  своими  книгами,  от  которых  за  версту  несло  мышами  и
затхлостью.  €  до  сих   пор   журнал   "ђодина"   и   даже   фамилиЯ   его
редактора-издателЯ Љаспари неразрывно свЯзаны у менЯ в памЯти с этим едким и
душным запахом.
     „ругим моим поставщиком  литературы  был  молодой  парень  с  красивым,
по-девичьи нежным лицом, похожий на царевича из тех русских сказок,  которые
он сам же мне давал. –елые дни проводил он в лабазе своего отца или дЯди  за
конторкой, на которой, как на аналое,  всегда  лежала  раскрытаЯ  книга.  Ћт
книги молодой Њелентьев отрывалсЯ только тогда, когда  нужно  было  отсыпать
покупателю-извозчику овса или ЯчменЯ. Џощелкав на счетах и  получив  деньги,
он опЯть садилсЯ на свой высокий табурет и погружалсЯ в роман, пьесу  или  в
сборник сказок.
     —итаЯ запоем книги, он зачастую не знал имени автора и  даже  заглавиЯ,
так как обложки большинства его книг были потерЯны.
     ’аким образом, не имеЯ ни малейшего представлениЯ, что за  "роман"  дал
мне Њелентьев, прочел Я знаменитого "ђокамболЯ"  и  еще  десЯток  переводных
книжек с иностранными  именами  героев,  с  тайными  интригами,  заговорами,
погонЯми и убийствами,
     Ќо в том же лабазе Я впервые нашел среди книг "’ысЯчу и одну ночь", и с
тех пор волшебные сказки ехерезады овеЯны длЯ менЯ  едва  уловимым  запахом
овса и ЯчменЯ.
 
                                   ----- 
 
     ‚нимательно перебираЯ воспоминаниЯ, свЯзанные с первыми  годами  жизни,
видишь, как глубоко и сильно врезаетсЯ в нашу  памЯть  каждое  услышанное  в
детстве слово.
     Њне было лет шесть-семь, когда Я  впервые,  прочел  или  услышал  басню
Љрылова "‚олк и Љот".
 
                      ‚олк из лесу в деревню забежал, 
                      Ќе в гости, но живот спасаЯ... 
 
     „о сих пор Я отчетливо помню - будто сам, своими глазами видел -  этого
забежавшего в деревню волка. Џомню и высокий дощатый забор, на котором сидит
кот. Ќизко наклонив серую с черными полосами голову, мудрый и спокойный,  он
деловито разговаривает с усталым, затравленным волком, за которым  по  пЯтам
гонЯтсЯ охотники.
     € все соседи, чьи имена называет кот (‘тепан,  „емьЯн,  ’рофим,  Љлим),
кажутсЯ мне знакомыми людьми, живущими на Њайдане где-то поблизости от нас.
     ‚едь в басне так и сказано: "Ѓеги ж, в_о_н  т_а_м  живет  ’рофим".  ќто
"вон там" придавало особую реальность словам крыловского кота.
     ‘квозь каждое  слово,  как  сквозь  прозрачное  стекло,  ребенок  видит
названный предмет, видит живую и подлинную действительность.
     „аже сюжеты книг, прочитанных в более позднем возрасте - лет в десЯть -
одиннадцать, - переплелись у менЯ  в  памЯти  с  реальными  событиЯми  нашей
жизни.
     ‚ эти годы скитавшийсЯ по  ђуси  в  поисках  работы  отец  познакомилсЯ
где-то с обедневшим помещиком, отставным подполковником Ђдамом  Ќиколаевичем
‹Ясковским. €мение его было заложено-перезаложено. € вот отец  обнаружил  по
каким-то признакам в этом имении железную руду. “ помещика не было  и  сотни
рублей на то, чтобы начать изысканиЯ. Ћтец на последние свои деньги привез к
нему горных инженеров, серьезно заинтересовавшихсЯ этим делом.
     Љогда же отец навестил ‹Ясковского через несколько месЯцев, он нашел  у
него за богато накрытым столом целую ораву прихлебателей,  которые  называли
теперь  отставного  подполковника  не  иначе,  как  "пане  полковнику"   или
"господин полковник". ‘амолюбивый и вспыльчивый отец сразу  же  перессорилсЯ
со  всей  этой  разношерстной  и   подозрительной   компанией   дельцов,   и
расчетливому хозЯину пришлось потратить немало  усилий,  чтобы  успокоить  и
умиротворить отца, который в то времЯ все еще был ему нужен.
     ЊесЯц тЯнулсЯ за месЯцем. €зыскательские работы  в  имении  шли  полным
ходом. € отец ни на минуту не терЯл уверенности в том, что его труды будут в
конце  концов  достойно  вознаграждены,  хотЯ  у  него  не  было  не  только
официального  договора  с  подполковником,  но  даже  и   простой   записки,
подтверждающей щедрые обещаниЯ ‹Ясковского.
     Ђ между тем всЯ наша семьЯ жила в это времЯ только отцовскими надеждами
да еще той скудной помощью, которую оказывали ей родственники. џ  был  тогда
слишком мал, чтобы запомнить все подробности этой печальной  истории.  Ќо  у
менЯ остались в памЯти два письма  -  гневные  строки  отца,  в  которых  он
спрашивает у ‹Ясковского:  "Ђдам  Ќиколаевич,  где  бог,  где  совесть,  где
честь?" - и спокойно скептический ответ подполковника: "Ђх, џков  Њиронович,
бог высоко, совесть далеко, а честь - это дело растЯжимое".
     Џомню, как тЯжело пережила наша семьЯ полное крушение  всех  надежд.  Ђ
мне было обидно, что мой умный и  видавший  виды  отец  позволил  так  легко
обмануть себЯ и теперь никакими усилиЯми не  может  добитьсЯ  самой  простой
правды и справедливости.
     ‚ эти дни Я зачитывалсЯ "„убровским". €  как-то  незаметно  в  сознании
моем слились помещик ’роекуров с помещиком ‹Ясковским, а ‚ладимир „убровский
- с моим отцом. Џравда,  отец  не  стал  атаманом  разбойников  и  ничем  не
отомстил   вероломному   подполковнику,   но    событиЯ,    происшедшие    в
действительности, и эпизоды пушкинской повести так тесно  переплелись  между
собой, что и до сих пор живут в моей памЯти рЯдом.
  
ѓ€ЊЌЂ‡€џ  
  
     ‘овершенно неожиданно пришла весть о том, что Я принЯт в  гимназию.  Ќе
бывать бы счастью, да несчастье помогло. ‚ один и тот же  день  за  какую-то
провинность из мужской гимназии исключили ученика, и из женской - ученицу.
     Ћба они были не то в последнем, не то в предпоследнем классе.
     € вот вакансиЯ, освободившаЯсЯ в мужской гимназии,  была  предоставлена
мне. Ќа фуражке у менЯ  снова  заблестел  герб,  и  Я  среди  учебного  года
очутилсЯ за партой.
     Њне купили такой же мохнатый, покрытый седой барсучьей щетиной ранец  и
такую же серую шинель с двумЯ рЯдами светлых пуговиц, как у  моего  старшего
брата, и Я был бесконечно горд, когда мы с ним -  два  гимназиста  -  шагали
рЯдом по дороге в город, разговариваЯ об учителЯх, о товарищах по классу,  о
школьных новостЯх. ЊоЯ шинель была новее, герб и пуговицы блестели Ярче,  но
зато у брата был вид старого, заправского гимназиста. ‚ерх его  фуражки  был
нарочно примЯт по бокам, как у Њарка Ќаумовича, а у менЯ он пока что  упрЯмо
топорщилсЯ. „а и все гимназическое обмундирование еще выглЯдело на мне,  как
на вешалке в магазине. ‘ первого  же  взглЯда  можно,  было  узнать,  что  Я
новичок.
     ‚ классе Я встретил много старых знакомых - тех  самых  ребЯт,  которые
держали со мной вместе экзамены. Џочти  все  они  очень  изменились  за  эти
несколько месЯцев - подросли и утратили что-то свое, домашнее, детское.
     „линный, сухопарый ‘ережка ’ищенко усвоил повадки матерого,  стрелЯного
волка, побывавшего во многих переделках. “чителей называл он -  конечно,  за
глаза - уменьшительными именами или прозвищами: "Џашка",  "џшка",  "вабра",
"ѓубошлеп".  Ћтвечать  выходил  нехотЯ,  неторопливо  и,  получив  очередную
двойку, медленно, вразвалку возвращалсЯ на место, задеваЯ ногами  и  локтЯми
сидевших за партами товарищей или строЯ такие невообразимые рожи,  что  даже
самые примерные из ребЯт не могли не прыснуть громко, на весь класс.
     ‘тепа —ердынцев тоже за  это  времЯ  вполне  освоилсЯ  с  гимназической
обстановкой и чувствовал себЯ в классе как дома: на уроках  играл  со  своим
соседом в шашки, а на переменах выменивал почтовые  марки  разных  стран  на
перьЯ, а перьЯ - на марки.
     Ќа нем уже не  было  пышного,  пестрого  галстука  бантом  и  нарЯдного
отложного воротничка. ‚ гимназической форме он  казалсЯ  еще  толще,  чем  в
прежнем пиджачке и коротких штанишках, был  коротко  острижен  и  от  других
ребЯт отличалсЯ только тем, что из рукавов серой блузы  выглЯдывали  у  него
белые накрахмаленные манжеты с блестЯщими запонками.
     Љак Я узнал позже, манжеты он носил не из одного щегольства:  они  были
нужны ему длЯ фокусов и длЯ шпаргалок.
     Љ счастью длЯ менЯ, моим соседом по парте оказалсЯ спокойный и толковый
ЉостЯ ‡уюс, с  которым  Я  впервые  встретилсЯ  на  письменном  экзамене  по
арифметике.
     Ћн подробно рассказал мне, что прошли в классе с начала  учебного  года
по каждому  предмету,  и  самым  обстоЯтельным  образом  познакомил  менЯ  с
гимназическими порЯдками и правилами.
     …сли бы не ЉостЯ, Я бы не раз стоЯл в углу. Ќакануне того днЯ, когда по
расписанию была у нас географиЯ, он заботливо  напоминал  мне,  чтобы  Я  не
забыл принести атлас. ‚сех, кто ЯвлЯлсЯ в класс без атласа,  Џавел  €ванович
неукоснительно ставил к стенке и записывал в классный журнал.
     Ђтлас был очень велик и не влезал в ранец, а носить его под мышкой было
неудобно. ‚ ненастную погоду его мочил дождь, в мороз  из-за  него  коченели
руки. Ќо Џавел €ванович был неумолим.
     Џеред началом урока этот  грузный  человек,  казавшийсЯ  нам  настоЯщим
великаном, бесшумно, чуть ли не на цыпочках, обходил  рЯды  парт  в  поисках
очередной жертвы.
     ђебЯта, уже прошедшие осмотр, пытались иной раз передать  из-под  парты
свои атласы тем, у кого их не было, но зоркий Џавел €ванович рано или поздно
обнаруживал этот маневр и выстраивал вдоль стены добрую половину класса.
     ‚прочем, такое наказание сулило и некоторые выгоды: стоЯщих в углу  наш
географ почти никогда не вызывал  отвечать  урок.  ќтим  пользовались  самые
заЯдлые лодыри. “гол спасал их от двойки.
     Џавел €ванович учил нас географии несколько лет, пока прЯмо из гимназии
не угодил в сумасшедший дом. ѓоворили, что на одном из уроков  он  взобралсЯ
на подоконник и  пыталсЯ  пролезть  сквозь  форточку.  Џосле  долгой  борьбы
сторожа снЯли его с подоконника и увезли на извозчике.
     Ѓольше мы никогда его не видали.
 
                                   ----- 
 
     ‚ первые годы моего пребываниЯ в гимназии нашим  классным  наставником,
переходившим с нами из класса в  класс,  был  ‚ладимир  €ванович  ’еплых,  о
котором Я столько слышал от старшего брата,
     € до сих пор Я бережно храню в своей памЯти навсегда  отпечатавшийсЯ  в
ней облик этого особенного, не совсем понЯтного, но по-своему  необыкновенно
привлекательного человека.
     Љак  сейчас,  вижу  его  высокую,  стройную  фигуру  в  отлично  сшитом
форменном сюртуке. Ѓелоснежно поблескивает грудь  его  крахмальной  рубашки,
безупречно свежи  воротничок  и  манжеты.  ‘ветло-русые  волосы  уже  слегка
поредели, но зачесаны так, что лысина  почти  не  видна,  хоть  он  и  любит
шутливо  повторЯть  латинскую  поговорку:  "Calvitium  non  est  vitium  sed
prudentiae judicium". - "‹ысина не порок, а свидетельство мудрости".
     ‹егкими и уверенными  шагами  поднимаетсЯ  он  на  кафедру,  свободным,
красивым движением раскладывает книги  и  открывает  классный  журнал.  „аже
отметки он ставит красиво - изЯщным тонким почерком. Ђ как умеет он радовать
нас метким, шутливым словцом, веселой, чуть лукавой  улыбкой  в  те  минуты,
когда хорошо настроен. Ћт этой улыбки и сам он светлеет  -  светлеют  глаза,
волосы, остраЯ золотистаЯ  бородка  -  да  и  вокруг  как  будто  становитсЯ
светлей.
     Ќи один учитель не умел так держать в руках класс,  как  умел  ‚ладимир
€ванович. Ћн никого не ставил в угол, не  оставлЯл  без  обеда,  но  ученики
боЯлись  его  проницательных,  слегка  прищуренных  глаз,  его  холодного  и
спокойного неодобрениЯ больше, чем ворчливой ругани ‘апожника или  визгливых
и резких выкриков ѓустава ѓуставовича ђихмана, учителЯ немецкого Языка.
     „о моего поступлениЯ в гимназию любимцем ‚ладимира  €вановича  был  мой
старший брат. Љак бы по наследству его расположение перешло и ко мне.
     Ћн преподавал нам с первого класса латынь, а  с  третьего  и  греческий
Язык, но, в сущности, ему,  а  не  учителЯм  русского  Языка  -  Ђнтонову  и
Џустовойтову - обЯзаны мы тем, что по-настоЯщему  почувствовали  и  полюбили
живую, некнижную русскую речь.
     Ќе много встречал Я на своем веку людей,  которые  бы  так  талантливо,
смело, по-хозЯйски владели  родным  Языком.  ‚  речи  его  не  было  и  тени
поддельной простонародности, и в то же времЯ она ничуть не  была  похожа  на
тот отвлеченный, малокровный, излишне правильный,  лишенный  склада  и  лада
Язык, на котором объЯснЯлось большинство наших учителей.
     ЋтвечаЯ ему урок, мы чувствовали  по  выражению  его  лица,  по  легкой
усмешке или  движению  бровей,  как  оценивает  он  каждое  наше  слово.  Ћн
морщилсЯ, когда слышал банальность, вычурность или улавливал  в  нашей  речи
фальшивую интонацию. ‚ сущности, таким образом  он  постепенно  и  незаметно
воспитывал наш вкус.
     Ќе знаю, был ли ‚ладимир  €ванович  хорошим  педагогом  в  общепринЯтом
значении  этого  слова.  ‡анималсЯ  он  главным  образом  со  способными   и
заинтересованными в изучении Языка ребЯтами. Љ тупицам и нерЯхам относилсЯ с
нескрываемым пренебрежением. ‡ато лучшие ученики шагали у него  семимильными
шагами. Ћни изучали латинский и греческий Языки как бы на фоне истории  ђима
и  ѓреции,  -  так  увлекательно  рассказывал  ’еплых  в  промежутках  между
грамматическими правилами о героЯх ’роЯнской войны, о походах  ћлиЯ  –езарЯ,
об одежде, утвари и обычаЯх древних времен.
     Ћднажды он ЯвилсЯ к нам на урок  географии  вместо  отсутствовавшего  в
этот день Џавла €вановича. Ћн не стал  проверЯть,  есть  ли  у  нас  атласы,
никого не вызвал к доске а рассказал нам о своем путешествии в џпонию.
     “ж одно то, что рассказывал он о далекой, почти сказочной стране  не  с
чужих слов, должно было покорить нас, ребЯт уездного городка,  которым  даже
поездка  в  Њоскву  или  в  •арьков  представлЯлась  далеким  и   заманчивым
путешествием. Њы читали книги о дальних плаваньЯх, но впервые  видели  перед
собой  человека,  который  сам  пересек  на  корабле   синие   пространства,
занимавшие столько места на нашей карте.
     Ќезадолго перед  тем  Я  и  ЉостЯ  ‡уюс  не  отрываЯсь  прочли  "”регат
"Џалладу" ѓончарова и даже проследили по карте весь путь  этого  кораблЯ.  €
вот теперь ‚ладимир €ванович так приблизил к нам все, о  чем  мы  узнали  из
книги,  словно   подал   надежду,   что   и   нам   доведетсЯ   когда-нибудь
постранствовать по белу свету.
     ‘реди учителей ’еплых держалсЯ особнЯком. Ћн почти  не  скрывал  своего
презрениЯ к ‘апожнику - Ђнтонову, к  недалекому  и  невежественному  ѓуставу
ѓуставовичу ђихмаyу, к словоохотливому и самодовольному  географу,  а  водил
дружбу только со скромным учителем рисованиЯ „митрием ‘еменовичем  ЉонЯевым,
которого большинство сослуживцев, в сущности, и за преподавателЯ не считало,
- экий, подумаешь, важный предмет - рисование!
     ‘ этим мЯгким, простодушным, чуждым служебного честолюбиЯ и далеким  от
всЯких дрЯзг человеком, которому судьба помешала стать художником, ‚ладимира
€вановича свЯзывали какие-то общие интересы и вкусы. Ћни  вместе  ездили  на
охоту или на рыбную ловлю.
     Ќо чаще всего ‚ладимир €ванович бывал один.
     Џочему этот одаренный, тонкий, знающий себе цену человек жил безвыездно
в нашем уездном городе, отказываЯсь от перевода в  другие  города,  где  ему
предлагали должность инспектора и даже директора, - понЯть трудно.
     Ќас, учеников, пленЯли его гордость и  независимость.  Љогда  к  нам  в
гимназию пожаловал однажды  сам  попечитель  •арьковского  учебного  округа,
впоследствии товарищ министра, тайный советник фон Ђнреп во фраке с  большой
орденской звездой, - ‚ладимир €ванович продолжал как ни в чем не бывало свой
очередной урок и будто нарочно вызывал  к  доске  самых  посредственных,  не
блещущих способностЯми и познаниЯми учеников. ”он Ђнреп,  долго  сохранЯвший
на своем лице благосклонную улыбку вельможи, в  конце  концов  нахмурилсЯ  и
важно удалилсЯ, не сказав ни слова.
     ’еплых был загадкой длЯ всего города.  ’олки  и  пересуды  сопровождали
каждый его шаг. ђассказывали, будто изредка он заходит в городской клуб и  в
полном одиночестве выпивает бутылку шампанского или рюмку коньЯку  с  черным
кофе. Ќо ничего более предосудительного в его поведении обнаружить не могли.
     Ћчевидно, он не был  по  своему  происхождению  аристократом  (об  этом
свидетельствовала его сибирскаЯ, крестьЯнскаЯ фамилиЯ), но как не  похож  он
был на других учителей провинциальной гимназии,  которые  давно  опустились,
забыли о своих университетских годах и стали чиновниками и обывателЯми.
     „о поступлениЯ в гимназию Я слышал много разговоров о его строгости,  о
том, что заслужить у него пЯтерку труднее, чем ѓеоргиевский крест на войне.
     Ќо, видно, моему старшему брату и мне повезло.  Ќас  обоих  он  называл
"триариЯми" (отборными воинами римской армии), редко вызывал к  доске,  а  с
места спрашивал только тогда, когда долго не мог добитьсЯ от других  верного
ответа. ‚ таких случаЯх он шутливо говорил: "Res venit ad triarios!" - "„ело
доходит до триариев!"
     Љаждую субботу Я приносил домой заполненную и подписанную  им  страницу
ученического дневника, пестревшую  тщательно,  с  удовольствием  выведенными
пЯтерками, и даже пЯтерками с крестом.
     ЊенЯ - в отличие от старшего брата - он обычно звал "Њаршачком".
     - Ђ ну-ка, пусть Њаршачок  расскажет  нам  про  двух  ЂЯксов,  -  ЂЯкса
’еламоновича и ЂЯкса Ћилеевича!
     ѓероев "€лиады" Я знал в то времЯ не хуже, чем многие из нынешних ребЯт
знают наших  чемпионов  футбола,  хоккеЯ,  бокса.  џ  мог,  не  задумавшись,
сказать, кто из ахеЯн и троЯнцев превосходит других силой, весом, ловкостью,
кто из них первый в метании копьЯ и кому нет равного в стрельбе из лука.
     …ще в младших классах гимназии Я перевел стихами целую оду  ѓорациЯ  "‚
ком спасение" - "In quo salus est".
     „о сих пор помню несколько строчек из этого перевода:
 
                      Љогда стада свои на горы 
                      Џогнал из морЯ бог Џротей, - 
                      ‚ лесных деревьЯх, бывших прежде 
                      “бежищем длЯ голубей, 
                      ‡астрЯли рыбы. ‹ани плыли 
                      Џо ’ибру. ’ибр поворотил 
                      ‘вое течение и волны  
                      Ќа храм богини устремил  
                      € памЯтник царЯ... 
 
     ’ак сумел заинтересовать  нас  ‚ладимир  €ванович  древними  Языками  и
античной литературой - предметами, столь ненавистными  большинству  учеников
классических гимназий.
 
                                   ----- 
 
     Ќо, как ни уважали мы нашего латиниста, мы все же порЯдком  побаивались
его.
     ѓораздо проще и свободнее чувствовал себЯ наш  класс  на  уроках  џкова
Љонстантиновича Џустовойтова, который временно заменЯл у  нас  Ђнтонова.  Ћн
еще не дослужилсЯ до чина, и потому на его золотых наплечниках  не  было  ни
одной звездочки. ѓоворил он грудным, хриплым,  словно  надсаженным  голосом.
—асто покрикивал на ребЯт и давал им самые невероЯтные прозвища - по большей
части из „остоевского - "‘видригайлов", "‹ебезЯтников" и проч. Ћднако все мы
чувствовали, что  на  самом-то  деле  наш  мрачноватый  џков  Љонстантинович
сердечен и незлобив и только из какой-то  понЯтной  детЯм  застенчивости,  а
может быть, и ради самозащиты скрывает свою  душевную  мЯгкость  и  доброту.
ђоста он был небольшого, и синий  форменный  сюртук  его  казалсЯ  непомерно
длинным, даже как будто мешал ему ходить.
     Ќе знаю, сколько лет было в это времЯ Џустовойтову. „олжно быть, он был
еще довольно молод, но уже производил впечатление неудачника, который  давно
махнул на все рукой и не надеетсЯ больше ни на какое будущее.
     Ќо почему-то таких, не слишком счастливых людей, ребЯта особенно любЯт.
     Њне  нравилсЯ  его  добродушно-ворчливый  юмор,  его  хмураЯ  улыбка  и
глуховатый голос. џ жалел его до глубины души, когда он приходил в класс  на
пЯть  минут  позже  обычного,  чем-то  огорченный   (видимо,   какими-нибудь
объЯснениЯми с директором или инспектором). Ќе раз хотелось мне выразить ему
свою нежность, но длЯ этого не было подходЯщего случаЯ.
     Ћднажды весной всЯ наша гимназиЯ отправилась за город  на  традиционную
прогулку со своим духовым оркестром, с  корзинами,  полными  бутербродов,  и
сверкающими на солнце большими самоварами. ‚се мы - от директора  до  самого
младшего приготовишки - были в том счастливом, приподнЯтом настроении  духа,
когда исчезают преграды между людьми разных возрастов и положений.
     ‚ чуть позеленевшей загородной роще Я отозвал Џустовойтова в сторону  и
после минутного молчаниЯ сказал ему, задыхаЯсь от волнениЯ:
     - џков Љонстантинович, Я вас люблю!
     Ћн пожал плечами, чуть-чуть улыбнулсЯ и ответил мне своим негромким,  с
легкой хрипотцой голосом:
     - Ќу и что же нам теперь делать?
     џ смутилсЯ. Ћн заметил это и ласково похлопал менЯ по плечу.
     - ‹адно, ступайте, ступайте, побегайте!
     ’ак окончилось первое мое объЯснение в любви. Џробыл у нас  в  гимназии
џков Љонстантинович недолго и ушел как-то незаметно.
 
                                   ----- 
 
     €з учителей, у которых не было чина и звездочек на погонах,  запомнилсЯ
мне еще один. ќто  был  преподаватель  “ездного  училища,  ЯвившийсЯ  к  нам
однажды на урок вместо заболевшего математика Њакарова,
     ђебЯта знали, что Ѓарбароссы в этот день не будет,  и,  как  всегда  на
"пустом" уроке, уютно занЯлись самыми  разнообразными  делами:  одни  читали
книгу, другие играли в перышки, третьи,  сдвинув  парты,  проделывали  между
ними замысловатые акробатические упражнениЯ. Љак вдруг дверь открылась, и на
пороге  поЯвилсЯ  толстый,  тЯжело  отдувающийсЯ  надзиратель,  по  прозвищу
"‘амовар". Ћн велел всем сесть на свои места и привести в порЯдок  парты,  а
потом громогласно объЯвил, что заниматьсЯ с нами будет в этот  день  ‘ерафим
€ванович Љобозев.
     ‚ ответ послышалсЯ гул неодобрениЯ, но  быстрый  и  энергичный  ‘амовар
сразу же водворил порЯдок. …два он удалилсЯ, в класс  вошел,  сиЯЯ  улыбкой,
завитой  и  напомаженный  молодой  человек  в  синем  вицмундире,  ничем  не
отличавшемсЯ от вицмундиров наших гимназических учителей. ’олько пуговицы  и
золотые наплечники были у него, пожалуй, поЯрче и поновее.
     “ченики с насмешливым любопытством разглЯдывали ќтого белокурого франта
с задорным хохолком и шелковистыми усиками.
     Ѓольшинство гимназистов смотрело  свысока  на  "уездников"  -  учеников
местного “ездного училища, которые нередко поЯвлЯлись на улицах босиком, без
формы с дешевыми желтыми гербами на помЯтых  картузах.  €з  них  чаще  всего
выходили приказчики, конторщики, счетоводы.
     „а  и  преподаватели  “ездного  училища  казались  гимназистам  птицами
невысокого полета.
     Џри поЯвлении Љобозева всего лишь пЯтеро или  шестеро  ребЯт  встало  с
мест; остальные далее не пошевелились или только слегка приподнЯлись.
     ‘ерафим €ванович покраснел, но не сделал никому  замечаниЯ.  ‚зойдЯ  на
кафедру, он уселсЯ поудобнее, -  будто  он  и  в  самом  деле  был  учителем
гимназии, - и спросил, что нам на сегоднЯ задано.
     - Ќичего не задано! - коротко и хмуро ответил за всех ’ищенко.
     Љобозев недоверчиво пожал плечами.
     - Ќу, а что же вы в последнее времЯ проходили?
     - Џройденное повторЯли! - глухо отозвалсЯ Љолька „ьЯчков, сосед ’ищенко
по парте.
     Љобозев нахмурилсЯ.
     - Ђх, вот как? Џройденное? Ќу так не угодно  ли  вам,  господа,  решить
задачку? Ќа пройденное...
     ќтого никто не ожидал. ЉажетсЯ, еще никогда не  бывало  такого  случаЯ,
чтобы учитель, временно заменЯющий другого, давал классу письменную работу.
     - €так, - продолжал ‘ерафим €ванович,  -  раскройте,  пожалуйста,  свои
тетрадки и запишите условие.
     € он принЯлсЯ диктовать медленно и четко.
     “ нас не было ни малейшего желаниЯ решать  задачу,  но  и  не  хотелось
ударить в грЯзь лицом перед  этим  красавчиком  из  “ездного  училища.  —его
доброго, он и пришел-то к нам только длЯ того, чтобы  посрамить  ненавистных
гимназистов.
     ђебЯта перестали перешептыватьсЯ и склонились  над  тетрадками.  Љаждый
понимал, что если мы не решим задачи, это будет позором не только длЯ нашего
класса, но и длЯ всей гимназии.
     Ќа первый взглЯд задача казалась довольно простой, но почему-то, как  Я
ни билсЯ над ней, она мне не давалась. Ќесколько раз перечитывал Я условие и
с каждым разом все больше запутывалсЯ.
     €скоса поглЯдел Я по сторонам.  ‚се  сидели  озабоченные  и  смущенные.
’олько ‘тепа —ердынцев беспечно посматривал в окно: списывать было ему  пока
еще не у кого. „аже наш лучший математик, маленький ЊитЯ ‹ихоносов,  сердито
покусывал ноготь большого пальца,  вместо  того  чтобы  выводить  у  себЯ  в
тетрадке всегда послушные ему цифры.
     - —то же вы задумались, господа? - слегка усмехаЯсь, спросил Љобозев. -
ЉажетсЯ, Я вас немного озадачил этой задачкой? Ќу, подумайте, подумайте!
     €, довольный своей шуткой, он сошел с кафедры и, поскрипываЯ новыми, до
блеска начищенными ботинками, прошелсЯ между рЯдами парт.
     - Ђ вы как будто и вовсе сложили оружие? - спросил он, остановившись  у
парты, за которой сидели „ьЯчков и ’ищенко.
     - „а уж очень труднаЯ! - пробормотал „ьЯчков.
     - Ќу, разве? - удивилсЯ ‘ерафим €ванович. - Ђ вот у  нас  в  “ездном  и
потруднее задачки решают!
     ќто уже был прЯмой вызов.
     Њы представили себе, с  каким  удовольствием  будет  рассказывать  этот
белокурый ‘ерафим своим "уездникам" о том, как оскандалились у него на уроке
гимназисты.
     ‚се головы снова склонились над тетрадками.  ЏерьЯ  заскрипели.  Ћднако
никто не поднималсЯ с места, чтобы положить на кафедру тетрадку  и  сказать:
"ѓотово, ‘ерафим €ванович! џ решил".
     Ќо вот в конце класса послышалось какое-то  движение.  ‘тукнула  крышка
парты. Њы разом обернулись: неужели у кого-то задача решена?
     „а, так и есть. ’олстый Ѓаландин поднЯл руку и весь тЯнетсЯ к  ‘ерафиму
€вановичу.
     Љобозев, слегка улыбаЯсь, шагнул в его сторону,
     - „одумались? ‚от и прекрасно!
     Ѓаландин смущенно потупилсЯ.
     - „а нет, выйти позвольте!
     ‚ классе засмеЯлись. “смехнулсЯ и Љобозев.
     - ‘тупайте! - сказал он небрежно. - Ђ вы, господа, поторапливайтесь. „о
звонка уже немного осталось.
     Ќо нас всех словно кто-то заколдовал.  Њы  делили,  множили,  вычитали,
складывали, но все без толку.
     € вот в ту минуту, когда мне наконец  со  всей  Ясностью  представилось
решение, по всему коридору пронессЯ длинный дребезжащий звонок.
     ‘ерафим  €ванович  взЯл  с  кафедры   классный   журнал,   озарил   нас
лукаво-приветливой улыбкой и сказал на прощанье громко и отчетливо:
     - „о свиданьЯ, господа! ‘оветую вам еще разок повторить пройденное!
 
                                   ----- 
 
     џ дружил почти со всеми ребЯтами моего класса, особенно с мечтательным,
голубоглазым Љостей ‡уюсом, но чаще всего проводил свободное от уроков времЯ
в обществе старшеклассников и чувствовал себЯ среди них  довольно  свободно.
ќто была молодежь конца девЯностых годов, много читавшаЯ и горЯчо спорившаЯ.
Њолодые люди зачитывались „обролюбовым и —ернышевским, ревностно  занимались
естествознанием, рассуждали о смысле жизни и о призвании  человека.  Ќо  все
это  не  мешало  им  веселитьсЯ,  петь  хором  студенческие  песни  и   даже
влюблЯтьсЯ. ‚от только танцы были у них тогда не в моде: это считалось делом
легкомысленным и даже пошлым. ‚едь они были люди серьезные!  Џро  одного  из
них - рослого, широкоплечего и скуластого восьмиклассника ‚Ячеслава ‹ебедева
- в городе рассказывали, будто он  длЯ  изучениЯ  анатомии  вырыл  ночью  на
городском кладбище скелет.  Ќе  знаю,  были  ли  справедливы  эти  слухи.  Ђ
впрочем, по внешнему облику ‚Ячеслава, такому  решительному  и  загадочному,
можно было предположить, что он способен перекопать во славу науки  не  одну
могилу, а целую кладбищенскую аллею.
     Ќо, пожалуй, душой кружка молодежи был не он, а его белокураЯ сестра  -
семиклассница ‹ида ‹ебедева. ЌесмотрЯ на то, что  она  еще  носила  школьную
форму - коричневое платье и черный передник, а под скромным  плоским  бантом
ее круглой шлЯпки стыдливо прЯталсЯ крошечный гимназический герб, ‹ида  была
больше  похожа  на  столичную  курсистку,  чем  на  гимназистку  из   глухой
провинции. Ћна была не менее  серьезна,  чем  ее  брат,  но  гораздо  мЯгче,
приветливее и даже в самых ожесточенных спорах сохранЯла веселое изЯщество.
     Љогда собравшиесЯ на  домашнюю  вечеринку  рослые  гимназисты,  окружив
роЯль, увлеченно, до самозабвениЯ, тЯнули "„убинушку" или "Ќазови мне  такую
обитель", ‹ида по слуху подбирала аккомпанемент, но стоило ей уступить место
кому-нибудь другому, хор почему-то сразу редел, и песнЯ уже не  звучала  так
истово и горЯчо.
     џ был очень горд тем, что  старшеклассники  так  радушно  и  дружелюбно
принимают менЯ в свою среду, и ради их скромных вечеринок с шумными  спорами
и разноголосым пением готов был  отказатьсЯ  даже  от  вечернего  гулЯниЯ  в
городском саду.
     Ђ ведь еще недавно мне казалось, что на свете нет большего наслаждениЯ,
чем  это  воскресное  гулЯние,  за  которое  надо  было  платить  гривенник.
ђаздобыть гривенник было не так-то легко. €ной раз приходилось целых два днЯ
отказыватьсЯ на большой перемене от бутерброда с колбасой,  стоившего  всего
только пЯть копеек. Ќо эта жертва так щедро вознаграждалась, когда с билетом
в руке вы свободно и уверенно входили в охранЯемые контролером ворота и  вас
мгновенно  подхватывали  размеренные,  сверкающие  серебром  и  медью  звуки
духового оркестра.
     Џод музыку, то бодрую,  то  задумчиво-печальную,  вы  неслись,  как  на
крыльЯх, по широким, освещенным поверху аллеЯм в  дальнюю  глубь  сада,  где
можно было бродить в полутьме и в прохладе, не  рискуЯ  попастьсЯ  на  глаза
шнырЯвшим в поисках очередной жертвы гимназическим надзирателЯм.
     …сли бы в придачу к единственному гривеннику у вас в кармане  оказалось
еще три-четыре, вы могли бы проникнуть в таинственное двухэтажное здание,  в
самом началу сада, откуда до вас случайно долетали то  мужские,  то  женские
голоса, то раскатистый хохот, то неудержимые, захлебывающиесЯ рыданиЯ.
     “ входа в этот необыкновенный дом были расклеены  большие  разноцветные
листы тонкой бумаги, на которых - во всю  ширину  -  красовалось  непонЯтное
слово: "’рильби", а под ним напечатанные разными шрифтами - то  крупным,  то
мелким - рЯды фамилий, по большей части двойных.
     ќто был театр, летний городской театр. €грали в нем иной  раз  приезжие
актеры, но чаще всего местные врачи, адвокаты,  чиновники,  жены  аптекарей,
офицерские дочки, а режиссером у них  был  пламенный  любитель  театрального
искусства - земский начальник, капитан в отставке ‹евицкий.
     Љак они играли, хорошо или плохо, Я не знаю. „а  в  те  времена  такого
вопроса у менЯ и не возникало. ‘ восхищением и благодарностью смотрел  Я  на
сцену, когда передо мною взвивалсЯ театральный занавес.
     ‚се пленЯло менЯ  в  театре:  и  частые  огоньки  рампы,  и  торопливый
перестук молотков перед поднЯтием занавеса,  и  смена  довольно  примитивных
декораций,  изображавших  то  гостиную  с  атласной  мебелью  и   золочеными
столиками, то перекресток дороги, то аллею  в  саду,  а  иной  раз  и  нечто
совершенно неопределенное.
     Ќо больше всего менЯ поражало то,  что  взрослые  люди,  суетЯщиесЯ  на
сцене, занЯты игрой, словно серьезным и важным делом.
     Њне казалось, что самое трудное в актерском искусстве - это умение  как
будто  по-настоЯщему  смеЯтьсЯ  и  плакать.   Ќо,   пожалуй,   еще   труднее
удерживатьсЯ от смеха там, где смеЯтьсЯ не положено.
     Ђ как удивлЯла менЯ необычайнаЯ памЯть актеров,  быстро  обменивавшихсЯ
репликами  и  произносивших  без  единой  остановки  и  запинки   длиннейшие
монологи.
     ‚прочем, удивление мое несколько ослабело, когда до моего слуха донессЯ
сиплый, но довольно Явственный шепот из будки перед сценой.
     Џочти каждаЯ фраза, которую должны были произнести актеры, долетала  до
менЯ заранее из этой загадочной будки.
     ќх, не умеют подсказывать! Џоучились бы у нашего ‘тепки —ердынцева.
 
Џђ€ѓ‹Ђ…Ќ€… ‚ ‹€’…ђЂ’“ђ“  
  
     Ќачало двадцатого века было и началом резкого перелома в моей жизни.
     —ерез некоторое времЯ после того, как Я поступил в гимназию, семьЯ наша
навсегда покинула заводской  двор  и  пригородную  слободку  и  переселилась
наконец в городскую квартиру - в двухэтажный деревЯнный  дом,  над  калиткой
которого было написано крупными буквами:
 
„ЋЊ ЂѓЂђЉЋ‚›• 
 
     ‘ переездом в город кончилось, в сущности, мое детство.
     Ѓыстрее понеслось времЯ. Љак будто кто-то придал часовым стрелкам новую
скорость.
     Ќа заводском дворе мне порой некуда было девать часы и целые дни.  ‹ето
тЯнулось  бесконечно  долго  -  куда  дольше,  чем  летние   каникулы   моей
гимназической поры.
     •оть прЯмое, сознательное любование природой было  мне,  как  и  другим
ребЯтам в этом возрасте, чуждо, по как-то на ходу, на бегу,  между  делом  и
среди игры Я в глубине души радовалсЯ,  как  никогда  потом,  нашим  старым,
ветвистым  деревьЯм,  о  корни  которых  столько  раз  спотыкалсЯ,  оркестру
кузнечиков в жаркий полдень, круженью ласточек на закате и даже предвечерней
перекличке ворон над мрачным, полуразрушенным заводом...
     Џосле нескольких лет жизни на Њайдане город с  десЯтком  тысЯч  жителей
показалсЯ мне настоЯщей столицей. Ћн поразил менЯ не только своими каменными
домами (изредка даже двухэтажными!), но и  какой-то  своеобразной  свободой,
которою пользуютсЯ горожане по сравнению с жителЯми пригорода.
     ѓород гораздо  меньше  зависит  от  погоды,  чем  слободка,  где  после
проливного дождЯ улица становитсЯ непроходимой. ‚ городе  вы  не  свЯзаны  с
какой-нибудь одной хлебопекарней или  лавочкой:  столько  здесь  булочных  и
пекарен - выбирай любую!
     ‡десь вам не надо, как на слободке,  просить  лошадь  у  соседа,  чтобы
съездить куда-нибудь. Ќо  улицам  катЯт  взад  и  вперед,  зазываЯ  седоков,
извозчики в пролетках с двумЯ прозрачными фонарЯми по бокам. ‡а гривенник вы
можете проехатьсЯ барином,  разглЯдываЯ  вывески  лавок  по  обеим  сторонам
улицы.
     Ђ как сочно, как вкусно  называютсЯ  эти  городские  лавки  -  бакалеЯ,
галантереЯ, торговлЯ москательными товарами. € в каждой  лавке  свой  запах,
свой уклад, свои особенные  повадки  у  продавцов.  ‘олидный,  неторопливый,
упитанный приказчик отпускает крупу, отвешивает  сахар  или  режет  длЯ  вас
колбасу в бакалейной лавке.  ѓораздо  более  гибкий,  проворный,  обладающий
светскими манерами продавец обслуживает покупательниц в галантерее. €  такие
рослые,  степенные,  неразговорчивые  дЯдьки  грохочут   своим   товаром   в
железоскобЯных лавках.
     ‚ самом сердце города живет своей особой жизнью целый каменный городок,
состоЯщий из множества лавок и  крытых  переходов.  ќто  ѓостиный  рЯд,  так
приветливо манЯщий прохожих нарЯдными витринами днем - и такой неприступный,
замкнутый на все замки и охранЯемый цепными псами ночью.
     Ђ есть на одной из главных улиц большой, двухэтажный дом, где  в  любое
времЯ суток - и днем и ночью - радушно встречают приходЯщих  и  приезжающих.
Ќад крышей этого дома, во всю ее длину, прибита вывеска, которую Я  с  таким
трудом разбирал в те времена, когда приходил в город с Њайдана:
 
ЉЋЊЊ…ђ—…‘Љ€… ЌЋЊ…ђЂ 
 
     џ знал, что этот дом - гостиница и что люди здесь живут не так,  как  в
других домах, не постоЯнно, а день-другой, самое большее - неделю или две. “
дверей гостиницы всегда стоЯт и разговаривают между собой или  со  швейцаром
приезжие. ‘реди них часто встречаютсЯ люди, бреющие не только бороду,  но  и
усы (что в то времЯ  было  еще  редкостью).  ‹юди  эти  завЯзывают  галстуки
широким бантом и говорЯт какими-то особенными - звучными  и  раскатистыми  -
голосами. ‘ ними - дамы в больших шлЯпах с перьЯми  и  в  нарЯдных  платьЯх,
каких не носЯт у нас в городе.
     ќто - те самые приезжие  актеры  и  актрисы,  которые  так  великолепно
рыдают и смеютсЯ в театре.
     Ќо чаще всего из дверей гостиницы выходит усатый и бородатый народ -  в
картузах, в поддевках и в сапогах бутылками.
     “ тех, кто носит только усы, - поддевки несколько более щеголеватые,  в
талию, да и картузы у них поаккуратнее, с высоким верхом  наподобие  военных
фуражек. Ђ у людей бородатых картузы помЯгче,  пониже,  поддевки  потолще  и
пошире в поЯсе.
     “сачи - это мелкие помещики  нашего  уезда  или  управлЯющие  имениЯми.
Ѓородачи - купцы.
     џ не раз заглЯдывал в открытую дверь  гостиницы,  стараЯсь  представить
себе, как живут все эти незнакомые люди в таинственных комнатах,  называемых
"номерами".
     Ќеожиданно мне представилсЯ случай побывать в  "Љоммерческих  номерах".
Џроизошло это так.
 
                                   ----- 
 
     Ќа одной из вечеринок в квартире у ‹ебедевых, где чаще всего собиралась
молодежь - гимназисты и гимназистки  старших  классов,  -  увидел  Я  как-то
необычного гостЯ, петербургского студента. ќто был первый встреченный  мною,
однако же совсем незаурЯдный студент.  Ћн  был  сыном  богатого,  но  весьма
либерального помещика Ѓобровского уезда и приезжал из отцовского  имениЯ  на
собственной тройке с колокольчиками и бубенцами. Ќосил студенческую  фуражку
с  голубым  околышем  и  щегольскую  шинель  офицерского  покроЯ  с  широкой
пелериной (такую шинель называли "николаевской").
     ‘обою он был хорош, статен, высок. —ерты  лица  были  у  него  строгие,
правильные, глаза -  веселые,  блестЯщие,  светло-голубые.  ЌебольшаЯ  русаЯ
бородка была аккуратно расчесана.
     Ќаши серьезные и самолюбивые гимназисты-старшеклассники глЯдели на него
искоса,  исподлобьЯ  -  отчасти  потому,   что   считали   его   баричем   и
"белоподкладочником", отчасти, может быть, из ревности, - так представителен
и  великолепен  был  он  в  своем  форменном   студенческом   сюртуке,   так
непринужденно и весело смеЯлсЯ, сверкаЯ ровными белыми ‡убами. Ђ бородку  он
как будто нарочно отпустил длЯ того, чтобы всем было видно, что он давно уже
перешел из юношеского в более солидный возраст.
     ‚прочем, он всЯчески старалсЯ держатьсЯ с нашими  усатыми  гимназистами
запросто, на равной ноге, пел с ними вольные и задорные студенческие  песни,
вроде:
 
                          “ студента под конторкой 
                          Џузырек нашли с касторкой. 
                           
                          „инамит - не динамит, 
                          Ђ без пороха палит, 
                           
                          “ курсистки под подушкой 
                          Ќашли пудры фунт с осьмушкой... 
 
€ли: 
 
                           ’ам, где тинный Ѓулак 
                           ‘о Љазанкой-рекой, 
                           ’очно братец с сестрой, 
                                                  ЋбнимаютсЯ. 
                            
                           Ћт зари до зари, 
                           ‹ишь зажгут фонари, 
                           ‚ереницей студенты 
                                             атаютсЯ. 
                            
                           Ђ •арлампий свЯтой 
                           ‘ золотой головой, 
                           ‘верху глЯдЯ на них, 
                                               “лыбаетсЯ. 
                            
                           Ћн и сам бы не прочь 
                           ЏогулЯть с ними ночь, 
                           „а на старости лет 
                                             Ќе решаетсЯ... 
 
     Ђккомпанировала,  как  всегда,  ‹ида   ‹ебедева.   Ћднако   присутствие
петербургского  гостЯ  ее  немного  смущало.  Ћна  сбивалась  и,  покраснев,
уступала место у роЯлЯ студенту, который легко и ловко подбирал любой  мотив
длинными,  сильными  пальцами  с  двумЯ  перстнЯми  -  на   указательном   и
безымЯнном.
     џ был значительно моложе всех  присутствующих  и  в  пении  участиЯ  не
принимал - стыдилсЯ показать, что голос у менЯ еще совсем детский.
     Ћднако студент обратил свое внимание и на  менЯ.  “знав  от  кого-то  -
вероЯтно, от ‹иды ‹ебедевой, - что Я пишу стихи, он дружески  похлопал  менЯ
по плечу и предложил пристроить несколько  моих  стихотворений  в  одном  из
петербургских толстых журналов - по моему  выбору  -  например,  в  "ђусском
богатстве" или в "Њире божьем"...  Ќо  предварительно  он  и  сам  бы  хотел
познакомитьсЯ с моей поэзией.
     ‚ конце концов мы условились, что Я приду к нему на  следующее  утро  в
"Љоммерческие номера". Ќа всю жизнь запомнил Я номер, в котором проживал мой
студент: пЯтнадцатый.
     …ще бы не запомнить!  ‚зрослый  человек,  остановившийсЯ  в  гостинице,
студент петербургского университета (это звание казалось  мне  тогда  равным
чуть ли не званию профессора или академика) приглашает менЯ к себе в  номер,
чтобы послушать мои  стихи  и  потолковать  об  устройстве  их  в  одном  из
столичных журналов... ‚се это было так невероЯтно, что  Я  решил  ничего  не
рассказывать своим домашним до завтрашнего днЯ.
     ‚ернувшись домой, Я долго ходил по комнате, раздумываЯ о том, какие  из
моих  стихов  больше  всего  подошли  бы  длЯ  толстых  журналов.  ќто  была
неразрешимаЯ задача. Џетербургских журналов Я еще никогда не читал, а только
видел на столах в библиотеке.  Љто  знает,  какие  стихи  могут  понравитьсЯ
редакторам "ђусского богатства" и "Њира божьего"!..
     Џосле долгих сомнений и размышлений  Я  решил  переписать  начисто  всю
тетрадку стихов.
     Ѓережно и старательно до глубокой ночи переписывал Я  стихотворение  за
стихотворением, тут же на  ходу  исправлЯЯ  строчки,  которые  мне  казались
слабыми.
     “тром Я проснулсЯ позже, чем предполагал, и, захватив с собой тетрадку,
опрометью помчалсЯ в гостиницу, где, как мне представлЯлось, менЯ уже  давно
поджидает мой великолепный студент в том же самом щегольском, застегнутом на
все пуговицы сюртуке, в каком Я его видел накануне.
     ‚от они наконец - эти "Љоммерческие номера"!
     ‚месте с несколькими взрослыми людьми - с двумЯ  офицерами  и  дамой  в
широкой шлЯпе - вошел Я в подъезд  гостиницы.  Ѓородатый  старик  швейцар  в
поношенной ливрее с давно потускневшими пуговицами и позументами  поклонилсЯ
вошедшим взрослым, а менЯ спросил:
     - ’ы к кому, мальчик?
     џ назвал студента.
     - Ђ, в пЯтнадцатый! - сказал бородач. - ’олько их, кажись, дома нету. ‘
вечера не вернулись.
     € он указал рукой на доску, на которой под  номерами  висели  ключи  от
комнат.
     џ поколебалсЯ немного, но все-таки решил  постучатьсЯ  к  студенту.  Ќе
может быть, чтобы такой серьезный человек менЯ обманул.
     Џо обе  стороны  длинного,  полутемного  коридора  Я  увидел  множество
дверей. Ћдни из них были полуоткрыты - так, что Я мог разглЯдеть  бреющегосЯ
перед стенным зеркалом толстого человека в синих штанах с красными кантами и
с  болтающимисЯ  сзади  подтЯжками  или  целую  компанию  мужчин  и  женщин,
завтракавшую  за  столом,  уставленным  графинами,  тарелками,  чайниками  и
пестрыми чашками.
     „ругие двери были плотно и таинственно закрыты, н перед ними, точно  на
страже, стоЯли туфли, ботинки или высокие сапоги со шпорами.
     ‚от и номер, где живет мой студент. џ тихонько постучалсЯ, но ответа не
было. Џодождав минуты две, Я постучалсЯ сильней, но и на этот раз  никто  не
ответил. Ќеужели студент и в самом деле не вернулсЯ с вечера? ѓде же и когда
Я его теперь найду?
     ‚от тебе и "Њир божий"!
     џ был не на шутку огорчен. Ќе оттого, что терЯл  надежду  увидеть  свои
стихи  напечатанными  в  толстом  журнале.  Ќет,  мне  было  жаль  какого-то
обещанного и несостоЯвшегосЯ праздника...
     Џробегавший мимо менЯ с подносом на вытЯнутой  руке  молодой  парень  в
белой рубахе навыпуск и в белых штанах крикнул мне на ходу:
     - Ђ вы заходите  без  стука!  —его  стучать  -  соседей  будить?  Ќонче
воскресенье, - проезжающие спЯт допоздна!
     Ћт его подноса, накрытого салфеткой,  вкусно  пахло  блинами,  топленым
маслом и какой-то копченой рыбой. “ менЯ даже засосало под ложечкой, -  ведь
Я ушел из дому без ‡автрака.
     Џослушавшись совета, Я нажал ручку двери и вошел в номер.
     Џервое, что попалось мне на глаза в просторной и все же душной комнате,
была роскошнаЯ шинель студента, небрежно  брошеннаЯ  на  спинку  кресла.  ‘о
спинки другого кресла свешивались синие студенческие брюки со штрипками.
     ‡начит, он дома, в номере. Ќо почему же его не видно?
     ’ут только Я услышал громкий храп из-за  пестрой  ширмы,  котораЯ  была
похожа на те, что носЯт на спине бродЯчие петрушечники.
     ‘пит.
     џ тихонько уселсЯ на стул у небольшого, накрытого  узорчатой  скатертью
стола, на котором  стоЯли  пустой  графин,  бутылка  темно-красного  вина  с
черно-золотым заграничным Ярлыком и сифон сельтерской воды.
     џ стал внимательно разглЯдывать номер: умывальник с большой  фарфоровой
чашкой и кувшином, несколько  позолоченных  стульев  с  потертыми  плюшевыми
сиденьЯми и такой же диванчик. Ђ над диванчиком на стене - картина в золотей
раме, изображающаЯ румЯную красавицу в  красном  платье  с  распущенными  по
плечам пышными волосами. Џочему-то  по  одну  сторону  пробора  волосы  были
иссинЯ-черные, а по другую - белокурые.
     Џод изображением было напечатано крупными золотыми буквами:  "’уалетное
мыло ђалле и Љо".
     Ћсмотрев все, что было в  номере,  Я  стал  невольно  прислушиватьсЯ  к
храпу. Ћн вовсе не был так однообразен, как показалось мне  вначале:  в  нем
было и хрипение, и мурлыканье, и бульканье, и свист.
     Љак-то незаметно Я и сам задремал и выронил из рук толстую книгу, между
страницами которой была у менЯ моЯ новенькаЯ тетрадка со стихами. џ  заложил
ее в книгу, чтобы она не помЯлась дорогой.
     - Њмм... кто там? - сонным и недовольным голосом спросил студент.
     џ не знал, что и ответить. ‚рЯд ли он запомнил мою фамилию.
     - ќто Я... ‚ы помните, вчера у  ‹ебедевых...  ‚ы  просили  занести  вам
стихи длЯ журналов...
     - Ђ, поэт! - уже более бодрым голосом сказал студент. - Ћтлично. ‘ейчас
Я буду весь к вашим услугам!
     —ерез несколько минут он вышел из-за ширмы в каком-то полосатом халате,
подпоЯсанном шнурком с красными кистЯми. ‚олосы  прилипли  у  него  ко  лбу,
нерасчесаннаЯ бородка сбилась и смотрела куда-то вкось.
     Џосле долгого умываньЯ с фырканьем и плеском  он  пригладил  свои,  уже
слегка поредевшие, волосы, расправил бородку и, поморщившись, сказал:
     - ”у, какой вкус  во  рту  противный!..  Ѓудто  всю  ночь  медный  ключ
сосал... ‘ельтерской, что ли, выпить?
     €, нажав ручку сифона, он нацедил себе полный стакан шипучей,  пенистой
воды.
     - ’ак-с, - сказал он, усаживаЯсь в кресло, на котором висели его брюки.
- ‘амоварчик закажем, а? €, может быть, осетринки с хреном... -  добавил  он
медленно и задумчиво.
     ‚ызвав  звонком  полового  и  заказав  самовар,  осетрину  и  графинчик
зубровки, он снова уселсЯ в кресло и уставилсЯ на менЯ своими  голубыми,  но
на этот раз несколько мутноватыми глазами с красными прожилками в белках.
     - ‡начит, вы мне стишки принесли? ‚от и отлично.  „авайте-ка  их  сюда,
давайте!
     џ молча протЯнул ему свою тетрадку. Ћн небрежно раскрыл ее и перевернул
страницу, другую.
     - ’ак, так, -  сказал  он.  -  Џочерк  у  вас  отличный.  Џревосходный.
‚ероЯтно, по чистописанию пЯтерка? Ђ?
     Ќемного обиженный, Я пробормотал, что чистописаниЯ у нас уже давно нет.
     - Ђх, простите! Љонечно, нет... Ќо  пишете  вы  все-таки  прекрасно,  -
сказал он, вновь раскрываЯ мою тетрадку.
     - ‚ы сами прочтете стихи или мне вам прочесть? -  нерешительно  спросил
Я, видЯ, как рассеЯнно перебрасывает он страницы.
     - Ќет, зачем же?.. - сказал студент, позевываЯ. - Љто же это  с  самого
утра - да еще натощак - стихи читает? ‘тихи приЯтно декламировать вечером и,
разумеетсЯ, в обществе женщин. Ќе так ли?
     € он с размаху бросил мою бедную  тетрадку  в  раскрытый  чемодан,  где
лежали носки, платки, крахмальные воротнички и сорочки.
     ‚ это времЯ дверь отворилась, и в номер, скользЯ на мЯгких  подошвах  и
поигрываЯ подносом с графинчиком и тарелками, вбежал половой.
     -  —то  ж,  закусим?  -  спросил  студент,  разворачиваЯ  салфетку.   -
Џрисаживайтесь, поэт!
     -  ‘пасибо,  не  хочу,  -  сказал  Я  сдавленным  голосом  и,   неловко
поклонившись, вышел в коридор.
     џ уже Ясно понимал, что стихи мои  не  увидЯт  ни  "Њира  божьего",  ни
"ђусского богатства"... Ќо взЯть их обратно у менЯ не хватило храбрости.
  
"Џ…ђ‚›… ЏЋЏ›’Љ€"  
  
     …сли бы судьба случайно не свела менЯ с этим столичным  студентом,  мне
бы и в голову не пришла мысль послать свою рукопись в редакцию какого-нибудь
журнала.
     Ќасколько Я себЯ помню, пристрастие к стихам поЯвилось у менЯ с  самого
раннего возраста. ‚ сущности, "писать стихи" Я начал задолго  до  того,  как
научилсЯ писать. џ сочинЯл двустишиЯ, а иногда и  четверостишиЯ  устно,  про
себЯ, но скоро забывал придуманные на  лету  строчки.  Џостепенно  от  этого
"устного творчества" Я перешел к письменному.
     Њне  было  лет  пЯть-шесть,  когда  Я  впервые  участвовал  в   детском
утреннике. Ќа маленькой сцене, специально построенной по этому случаю в саду
у наших  знакомых,  старшие  ребЯта  представлЯли  какую-то  пьеску,  а  мы,
младшие, выступали в дивертисменте - пели, читали стихи или плЯсали русского
в красных рубашках, подпоЯсанных шнурками. Џублика разместилась на  стульЯх,
расставленных перед сценой. Љогда очередь дошла до менЯ, Я быстро сбежал  по
лесенке со сцены и, шагаЯ по проходу между рЯдами  стульев,  стал  громко  и
размеренно читать стихи, отбиваЯ шагами такт. ѓде-то в задних рЯдах  публики
менЯ наконец задержали и вернули на сцену, объЯснив мне, что во времЯ чтениЯ
стихов надо не ходить, а стоЯть  смирно.  ќто  менЯ  очень  удивило  и  даже
огорчило. ђазве устоишь на месте,  когда  строчки  стихов  так  и  подмывают
двигатьсЯ, шагать, отстукивать такт...
     Џо совести говорЯ, Я и до сих пор думаю, что был тогда прав.  €звестно,
что в греческом театре хор не стоЯл на одном месте, а мерно двигалсЯ.  „а  и
самое деление стиха на "стопы" оправдывает мое детское представление о  том,
как надо читать стихи.
     Ќо переубедить взрослых  пЯтилетнему  человеку  нелегко.  Њне  пришлось
дочитать стихотворение со сцены, но уже безо всЯкого удовольствиЯ.
     Ћднако придумывать стихи Я не перестал.
     Љ двенадцати - тринадцати годам Я сочинЯл целые поэмы в несколько  глав
и был сотрудником и соредактором литературно-художественного журнала "Џервые
попытки".
     „ругим редактором этого  рукописного  журнала  был  мой  приЯтель  ‹енЯ
ѓришанин. Љак и большинство друзей моего детства, он был значительно  старше
менЯ - лет на шесть, на семь, по крайней мере. ‚ школе он никогда не училсЯ,
так как с малых лет был калекой: ноги у него были согнуты в коленЯх, и ходил
он будто на корточках, сильно шаркаЯ  на  ходу  ногами.  €з  дому  он  почти
никогда не отлучалсЯ и училсЯ в одиночку - по гимназической программе. € все
же успевал куда больше своих сверстников-гимназистов, а книг прочел столько,
сколько иной не прочтет за целую жизнь.
     Џальцы обеих рук были у него тоже  сведены  и  не  разгибались.  Ќо  он
каким-то чудом ухитрЯлсЯ вкладывать левой рукой в сложенные щепоткой  пальцы
правой перо, рейсфедер или карандаш и не только писал и чертил,  но  даже  и
рисовал превосходно. Ќедаром каждый номер нашего журнала выходил с красочным
заголовком и с тонкими рисунками пером в тексте.
     ‹енЯ был не только редактором журнала,  но  и  нашей  типографией:  все
номера от первой до последней строчки переписывал начисто он один,  так  как
считал мой почерк слишком детским. •орошо еще,  что  номера  состоЯли  всего
лишь из нескольких страничек и  выходили  в  одном-единственном  экземплЯре.
‚прочем, больше и не требовалось. †урнал читали, кроме ‹ени и  менЯ,  только
мои товарищи по классу, мой брат и ‹енина сестра.
     ‘емьЯ у ѓришаниных была маленькаЯ, но  тесно  спаЯннаЯ  одиночеством  и
каким-то особенным умением понимать друг друга с полуслова.  џ  очень  любил
бывать в этом доме, где как будто совсем не  было  старших,  -  так  просто,
по-дружески, шутливо и в то же времЯ серьезно относились друг к другу  ‹енЯ,
его мать и шестнадцатилетнЯЯ сестра-гимназистка  ЊарусЯ.  ‹енЯ  подчас  едко
подтрунивал над веселым и прихотливо-изменчивым нравом своей младшей сестры,
но к его добродушно-насмешливым замечаниЯм она уже давно привыкла и  никогда
на них не обижалась.
     Џриехали ѓришанины в наш  город  откуда-то  с  “краины,  где  служил  в
последние годы своей жизни отец семьи,  армейский  офицер.  Џохоронив  мужа,
Ђлександра Њихайловна, оставшаЯсЯ с двумЯ маленькими детьми на руках,  долго
бедствовала и не могла вовремЯ полечить больного сына. Џосле многих мытарств
ей удалось получить место сиделицы винной лавки в городе Ћстрогожске,  когда
торговлЯ  водкой  стала  монополией  государства.  Љак  ни  жалка  была  эта
должность,  добитьсЯ  ее  было  не  так-то  легко.   Ќужно   было   солидное
поручительство, чтобы бедной офицерской  вдове  была  наконец  предоставлена
честь  отпускать  покупателЯм  бутылки,  запечатанные  белым   или   красным
сургучом. "Ѓелые головки" стоили дороже, чем красные.
     ‚иннаЯ лавка, которую в просторечии именовали "казенкой", "монополькой"
или "винополькой", была нисколько не похожа на обыкновенные лавки.
     Ќад входом ее красовалась темно-зеленаЯ вывеска  с  двуглавым  орлом  и
строгой, четкой надписью:
 
ЉЂ‡…ЌЌЂџ ‚€ЌЌЂџ ‹Ђ‚ЉЂ 
 
     —астаЯ железнаЯ решетка разделЯла помещение на две половины.  ‚  одной,
куда не было доступа посторонним, царил чинный и даже торжественный порЯдок,
точно в аптеке, в казначействе или в банке. Ќа многочисленных полках стоЯли,
выстроившись, как солдаты по ранжиру, сороковки, сотки и двухсотки,  которым
потребители дали  свои,  более  сочные  и  живописные  прозвища  -  шкалики,
мерзавчики, полумерзавчики и т. д.
     Ђ по ту сторону решетки толклась самаЯ  разношерстнаЯ  публика.  ‹юдЯм,
которые были, как говоритсЯ, "на взводе" или "под мухой", отпускать водку не
полагалось, но завсегдатаи казенки не  сдавались  и  подолгу,  заплетающимсЯ
Языком, убеждали сиделицу, что они "как стеклышко". …сли уговоры и мольбы не
действовали, они переходили к угрозам и к самой отборной ругани.
     ‚ таких случаЯх сиделица имела право вызвать городового, который всегда
дежурил  неподалеку  от  казенки.  Ќо,  кажетсЯ,  Ђлександре  Њихайловне  не
пришлось ни разу  прибегнуть  к  содействию  властей.  €з  маленькой  двери,
котораЯ вела в жилые комнатки, выходил,  с  трудом  переступаЯ  согнутыми  в
коленЯх  и  далеко  выставленными  вперед  ногами,   ‹енЯ.   ќтот   человек,
поднимавшийсЯ всего на полтора аршина от пола, никогда не ввЯзывалсЯ в споры
с покупателЯми. Ќо было, должно быть, нечто устрашающее в строгом  юношеском
лице с пронзительными голубыми глазами и  в  придавленном  к  земле  паучьем
теле. ‚о всЯком случае,  поглЯдев  на  него,  даже  самый  отъЯвленный  буЯн
умолкал и пЯтилсЯ к дверЯм.
     Ћбычно, пока торговлЯ в казенке шла тихо  и  мирно,  ‹енЯ  относилсЯ  к
своим обЯзанностЯм и к тому хмельному  заведению,  которое  обслуживала  его
семьЯ,  с  трезвым  и  печальным  юмором.  ’олько   такое   снисходительное,
философское отношение и могло примирить его с делом, которым ему приходилось
заниматьсЯ отнюдь не по влечению сердца.
     ЌапрЯженно думаЯ о чем-то своем, он живо и ловко расставлЯл  по  полкам
сотни бутылок, которые  привозили  со  склада  в  корзинах,  разделенных  на
гнезда, или взбиралсЯ на лесенку, чтобы достать длЯ покупателЯ сороковку или
шкалик, если нижние полки были уже пусты.
     Џосле обеда ‹еню сменЯла на посту мать или ЊарусЯ, а он уходил  в  свою
комнату рисовать что-нибудь или читать книжки.
     Ћт него Я впервые узнал о Џисареве, которого он читал не отрываЯсь,  со
страстным увлечением.
     € когда года через три-четыре Я сам стал читать ЏисЯрева, Я понЯл, кому
был обЯзан мой приЯтель своим умением спорить остро и колко, хотЯ,  впрочем,
какаЯ-то едкаЯ, подчас горькаЯ ирониЯ была присуща Я ему самому.
     ‘о мной он обращалсЯ, как старший с младшим, - ведь у него было гораздо
больше знаний и житейского  опыта,  чем  у  менЯ.  €  все  же  ему,  видимо,
нравилось подолгу болтать со мной о самых разных материЯх.  Њожет  быть,  он
просто отдыхал от  своих  мыслей  и  тревог  в  обществе  мальчика,  который
нисколько не досаждал ему обидным сочувствием и с  открытой  душой  встречал
каждую его шутку, каждое меткое словцо.
     Ќаш рукописный журнал "Џервые попытки" был длЯ менЯ важным и  серьезным
делом,  а  длЯ  него,  по  всей  вероЯтности,  только  забавой.  Ћднако   он
старательно рисовал заголовки журнала  и  аккуратно  снабжал  его  прозой  -
коротенькими юмористическими рассказами и заметками "из мира науки" -  в  то
времЯ как Я мог предложить журналу только стихи.
     ‚ комнате, где  мы  работали,  всегда  стоЯл  острый,  водочный  запах,
которым была пропитана насквозь всЯ квартира.
     €ногда под вечер, когда на столе у ‹ени уже горела  керосиноваЯ  лампа,
нашу редакционную работу неожиданно прерывала ЊарусЯ.  Ќекоторое  времЯ  она
неподвижно, с закрытыми глазами, сидела в старом кресле, отдыхаЯ от гимназии
и от занЯтий с учениками, которых она репетировала. Ђ  потом,  как-то  сразу
стрЯхнув с себЯ усталость, приносила брату мандолину и  начинала  упрашивать
его  еще  разок  повторить  с  ней  романс,   который   она   готовила   длЯ
гимназического вечера. “ ‹ени был  прекрасный  слух,  и  ЊарусЯ  никогда  не
выступала на вечерах без его одобрениЯ.
     Џоворчав немного, ‹енЯ все же брал мандолину и, наклонившись  над  ней,
принималсЯ теребить струны, а ЊарусЯ становилась  в  позу,  складывала  руки
коробочкой, как это делают профессиональные певицы, и пела:
 
                       ‘редь шумного бала, случайно, 
                       ‚ тревоге мирской суеты... 
 
     Ќе знаю, нравилось ли Њарусино пение клиентам "казенной винной  лавки",
до которых долетал такой неожиданный длЯ этого заведениЯ  лирический  романс
—айковского, но мне казалось, что лучше петь нельзЯ.
     -  ”альшивите,  фальшивите,  сударынЯ,  -  говорил  ей  ‹енЯ  и   опЯть
наклонЯлсЯ над мандолиной.
     џ смотрел на его быстро мелькающие руки и  думал  о  том,  как  отлично
справлЯютсЯ с любым делом эти уродливо скрюченные, несгибающиесЯ пальцы.
     Ѓрат и сестра  были  очень  похожи  друг  на  друга  -  те  же  немного
прищуренные голубые глаза, те же мЯгкие светло-русые  волосы.  „олжно  быть,
‹енЯ был бы очень хорош собой, если бы его не изувечила болезнь.
     Љогда  в  лавке  не  было  покупателей,  в  комнату  к  ‹ене  приходила
Ђлександра Њихайловна, темноволосаЯ, худощаваЯ, преждевременно состарившаЯсЯ
женщина в очках.  Ћна  пристраивалась  где-нибудь  в  углу,  видимо  радуЯсь
возможности побыть с детьми, - ведь эта маленькаЯ семьЯ так редко  бывала  в
сборе.
     Ќо раздавалсЯ резкий, назойливый звонок из лавки, извещавший о  приходе
покупателЯ.
     - ‚от вам и "тревога мирской суеты"!  -  с  усмешкой  говорил  ‹енЯ  и,
шаркаЯ ногами, отправлЯлсЯ торговать казенным вином.
 
                                   ----- 
 
     Љак  из  горного  озера  река,  так  из  детства,  которому  весь   мир
представлЯетсЯ извечно,  неизменным  и  неподвижным,  вытекает  своенравнаЯ,
стремительнаЯ юность.
     ‚ первые годы жизни мы обходимсЯ без календарЯ, да, в сущности,  и  без
часов. ‚ календарь заглЯдываем главным образом перед днем рождениЯ,  а  часы
напоминают ним о себе только тогда, когда времЯ идет к обеду или ко сну.
     ‚се в детстве кажетсЯ нам устойчивым, незыблемым, первозданным:  город,
улицы, названиЯ улиц и лавок; да и самые лавки, где продают крупу и  соль  в
"фунтиках", а сахарные головы в обертке из плотной синей бумаги. Њороженщики
с тарахтЯщими на ходу Ящиками на колесах, петрушечники с пестрыми ширмами  -
все это как будто существует с незапамЯтных времен,  чуть  ли  не  с  начала
мира...
     ‚ эти годы жизни вполне полагаешьсЯ на взрослых, которым известно,  что
бывает и чего не бывает  на  свете,  что,  когда  и  как  надо  делать.  Њир
представлЯетсЯ нашему воображению загадочным, но вполне разумным, хоть  пока
еще нам ‡накома только очень  небольшаЯ  его  частица  -  наш  двор  да  еще
несколько прилегающих к нему улиц.  Њы  забрасываем  взрослых  бесчисленными
вопросами, но далеко не всегда получаем  от  них  вразумительные,  утолЯющие
ответы.
     Ќо вот наступает юность. Њир с необыкновенной быстротой разрастаетсЯ  -
в него входЯт уже целые страны, материки  и  далекие  звездные  миры.  ‚ремЯ
становитсЯ считанным и раздвигаетсЯ в обе стороны - в прошедшее и будущее.
     ‚се на свете оказываетсЯ непостоЯнным, изменчивым и не всегда разумным.
Њы начинаем замечать, что взрослые не так уж надежны - они часто  ошибаютсЯ,
колеблютсЯ, не согласны друг с другом, а иной  раз  даже  противоречат  себе
самим и далеко не все на свете знают.
     Ќам теперь часто приходитсЯ действовать на  свой  собственный  страх  и
риск. „ороги разветвлЯютсЯ,  и  на  каждом  перекрестке  перед  нами  встает
труднаЯ задача выбора пути. Љое-какой житейский опыт у нас уже  накоплен,  и
мы с нетерпением ждем и жаждем нового опыта.
     ‚есь мир приходит в движение за какие-нибудь два-три года.
     Ћн становитсЯ огромным и в то же времЯ, - хоть это и  может  показатьсЯ
странным и даже противоречивым - как-то уменьшаетсЯ в нашем сознании.
     Ќам больше не кажутсЯ великанами  деревьЯ  на  дворе.  Ќе  так  заметен
теперь замшелый камень, глубоко вросший в землю за старым заводом. Њы уже не
следим с таким  пристальным  вниманием  за  катЯщимисЯ  по  оконному  стеклу
дождевыми каплЯми, которые делЯтсЯ и дробЯтсЯ по пути вниз, словно блестЯщие
шарики ртути.
     ‡ато перед нами открываетсЯ даль,  как  в  бинокле,  который  повернули
другой стороной.
     Љ тому же с приходом юности наши дни наполнЯютсЯ  несметным  множеством
разнообразных впечатлений, навсегда заслонЯющих от нас  первоначальную  пору
жизни.
  
ѓЋ‹Ћ‘ ЌЋ‚ЋѓЋ ‚…ЉЂ  
  
     ћность людей моего поколениЯ была  особенно  напрЯженной  и  тревожной,
потому что совпала с началом нынешнего века, а этот век  с  первых  же  дней
показал свои львиные когти.
     ‚о времЯ моего детства и  отрочества  мы  еще  не  знали  (как  странно
представить себе это сейчас!)  ни  электрического  света,  ни  телефона,  ни
трамваев,  ни  автомобилей,  ни   аэропланов,   ни   подводных   лодок,   ни
кинематографа, ни радио, ни телевидениЯ.
     ‚  столичных  журналах  рассказывали,  как  о  чуде,  об  электрическом
освещении на Џарижской всемирной выставке. Ђ среди  иллюстраций  к  новостЯм
техники  времЯ  от  времени  поЯвлЯлись  изображениЯ  прадедушек  и  дедушек
нынешнего автомобилЯ.
     ѓоворить по телефону мне впервые довелось только через несколько лет  -
после переезда в Џитер. Ќа моих  глазах  по  петербургским  улицам  покатили
первые, еще новенькие вагоны трамваЯ, заменившие  собою  медленно  ползущую,
громоздкую конку.
     Џервые  годы  столетиЯ  были  временем  напрЯженного   ожиданиЯ   новых
открытий. Ќе сегоднЯ-завтра должен был родитьсЯ подводный  корабль,  который
мелькал уже на страницах романов †юлЯ ‚ерна;  со  днЯ  на  день  ждали,  что
вот-вот оторветсЯ от земли  летающий  аппарат  тЯжелее  воздуха.  ‚се  более
возможным и вероЯтным казалось открытие ‘еверного полюса.
     € хотЯ в небольшом уездном городке, где Я встретил начало века, не было
еще сколько-нибудь заметных перемен, люди чувствовали,  что  скоро  наступЯт
какие-то новые времена.
     ’о  и  дело  до  нас  доходили  ошеломительные  известиЯ  о   последних
изобретениЯх.
     џ хорошо  помню,  как  нам,  ученикам  острогожской  гимназии,  однажды
объЯвили, что двух последних уроков у нас  не  будет,  а  вместо  этого  нас
куда-то поведут. Њы построились парами на дворе гимназии, и вышедший  к  нам
преподаватель  математики  и  физики,   прозванный   Ѓарбароссой,   пообещал
продемонстрировать перед нами нечто весьма любопытное.
     Њы пошли  по  главной  улице  и  остановились  перед  дверью  какого-то
магазина, куда нас начали впускать по очереди. ‚  просторном,  почти  пустом
помещении мы увидели столик, на котором стоЯл загадочный продолговатый  Ящик
с двумЯ шнурами.
     Ћдин за другим мы подходили к Ящику, строЯ всЯкие догадки о том, что  в
нем таитсЯ.
     Ѓарбаросса долго молчал и только поглаживал рыжую бороду.
     - ‚ы видите перед собой, - заговорил он наконец, - недавно изобретенный
аппарат,  который  воспроизводит  любые  звуки,  -  в  том  числе  и   звуки
человеческой речи
     €зобретатель  этого  аппарата  ќдисон  дал   ему   греческое   название
"фонограф", что по-русски  значит  "звукописец".  ‘облаговолите  присесть  к
этому столику и вложить  себе  в  уши  концы  проводов.  ‚сех  же  остальных
присутствующих здесь  Я  попросил  бы  соблюдать  абсолютную  тишину.  €так,
начинаем!
     Ћт старшеклассников мы знали, что физические опыты редко удаютсЯ нашему
степенному преподавателю математики и физики, и поэтому не ждали успеха и на
этот раз. ‚от сейчас он вытрет платком  лысину  и  скажет,  сохранЯЯ  полное
достоинство: "Ћднако этот прибор сегоднЯ не в исправности", или:  "Ћчевидно,
нам придетсЯ вернутьсЯ к этому опыту в следующий раз!"
     Ќо на самом деле вышло иначе. ‚  ушах  у  нас  что-то  зашипело,  и  мы
Явственно услышали из Ящика слова: "‡дравствуйте! •орошо ли вы менЯ слышите?
Ђппарат,  с  которым  Я   хочу   вас   познакомить,   называетсЯ   фонограф.
”о-нограф..."
     Џосле короткого объЯснениЯ последовала пауза, а затем  раздались  звуки
какого-то бравурного марша.
     Њы были поражены, почти испуганы. Ќикогда в жизни мы  еще  не  слышали,
чтобы   вещи   говорили   по-человечьи,   как   говорит   этот   коричневый,
отполированный до блеска Ящик. Њузыка  удивила  нас  меньше,  -  музыкальные
шкатулки были нам знакомы.
     Ђ Ѓарбаросса поглаживал рыжую бороду и торжествующе поглЯдывал на  нас,
как будто это он сам, а не ќдисон изобрел говорЯщий аппарат.
 
                                   ----- 
 
     Љонец прошлого и начало нынешнего столетиЯ как-то сразу приблизили нашу
уездную глушь к  столицам,  к  далеко  уходЯщим  железным  дорогам,  к  тому
большому,  полному  жизни  и  движениЯ  миру,  который  Я  еще  так   смутно
представлЯл себе, играЯ на просторном заводском дворе в города  из  обломков
кирпича и в деревни из щепочек.
     Џонаслышке Я знал, что в этом большом мире есть люди, известные  далеко
за пределами своего города и даже своей страны. ’ам  происходЯт  событиЯ,  о
которых чуть ли не в тот же день узнает весь земной шар.
     ‘ам-то Я жил с детства среди безымЯнных людей безвестной  судьбы.  …сли
до нашей пригородной слободы и долетали  порой  вести,  то  разве  только  о
большом пожаре в городе, об очередном крушении  на  железной  дороге  или  о
каком-то знаменитом на всю губернию полусказочном разбойнике  —уркине,  лихо
ограбившем на проезжей дороге почту или угнавшем с постоЯлого  двора  тройку
лошадей.
     Ќо  вот  до  нас  стали  докатыватьсЯ  издалека   отголоски   и   более
значительных событий.
     Њне было лет семь, когда царский  манифест,  торжественные  панихиды  и
унылый колокольный звон возвестили, что умер - да не просто умер, а "в  Ѓозе
почил" - царь Ђлександр ’ретий.
     …ще до того в течение нескольких лет  слышал  Я  разговоры  о  каком-то
таинственном покушении на царЯ и об его "чудесном спасении" у станции Ѓорки,
где царский поезд чуть было не потерпел крушение.
     Ђ вот теперь царь "почил в Ѓозе".  џ  решил,  что  "Ѓоза"  -  это  тоже
какаЯ-то станциЯ железной дороги. ‚ Ѓорках царь спассЯ от смерти, а в  Ѓозе,
как видно, ему спастись не удалось.
     ѓода через полтора Я услышал новое слово "иллюминациЯ". ‚  Ћстрогожске,
как и в других российских городах, зажгли вдоль тротуаров плошки  по  случаю
восшествиЯ на престол нового царЯ,  и  все  население  окраин  -  Њайдана  и
‹ушниковки - прогуливалось в этот вечер вместе с горожанами  по  освещенным,
хоть и довольно тускло, главным улицам. „аже наш сосед  -  слепой  горбун  -
шагал по городу в шеренге слободских парней. ‹юбоватьсЯ огоньками плошек  он
не мог, но долго с гордостью вспоминал день, когда "ходил на люминацию".
     Ћднако празднества были скоро омрачены новыми зловещими слухами. €з уст
в уста передавали страшные и загадочные вести о какой-то "•одынке". ‘трашным
это слово казалось оттого, что его произносили вполголоса или шепотом,  охаЯ
и покачиваЯ головами. €з обрывков разговоров Я в  конце  концов  понЯл,  что
•одынка - это •одынское поле в Њоскве, где во времЯ коронации погибло  из-за
давки  великое  множество  народа.   ђассказывали,   что   несметные   толпы
устремились в этот день на •одынку только ради того,  чтобы  получить  даром
эмалированную кружку с крышечкой и с вензелЯми царЯ и царицы под  короной  и
гербом.
     Ќеспокойно начиналось новое царствование.
     ‚стречаЯсь на улице или переговариваЯсь через плетень, соседи толковали
о холере, о голоде, о комете. Ђ приезжие привозили известиЯ  о  том,  что  в
больших городах - в Џитере, в Њоскве, в Љиеве, в •арькове - все чаще и  чаще
"фабричные" бастуют, а студенты бунтуют и  что  студентов  сдают  за  это  в
солдаты.
     Ћдни из наших соседей - особенно соседки  -  жалели  студентов,  другие
говорили, что так им и надо, - пускай, мол, не бунтуют, а учатсЯ!
     ‚се новости разносила в то  времЯ  устнаЯ  молва.  ѓазета  была  редкой
гостьей на Њайдане, да и в городе.
     Њаленькую газетку "‘вет" получал ежедневно из Џитера усатый  красильщик
- тот самый, что зачитывалсЯ приложениЯми к журналу "ђодина". Ћтец  говорил,
что эта газетка все врет и "скверно пахнет". џ понимал его слова  совершенно
буквально - может быть, потому, что от книг, которые давал мне красильщик, и
в самом деле веЯло затхлостью чулана, набитого всЯким хламом.
     Џрезрительно морщилсЯ отец и тогда,  когда  при  нем  упоминали  другую
столичную газету гораздо большего формата и объема,  котораЯ  печаталась  на
бумаге лучшего качества и  носила  название,  набранное  крупным,  четким  и
красивым шрифтом, - "Ќовое времЯ".
     € когда Я впервые заметил широкие листы  "Ќового  времени"  в  руках  у
нашего классного наставника ’еплых, Я даже не  решилсЯ  рассказать  об  этом
отцу, который никогда и в глаза не видал ‚ладимира €вановича, но  давно  уже
влюбилсЯ в него по моим рассказам.
     ‚ нашей семье газета поЯвлЯлась редко - только в  те  дни,  когда  дома
бывал отец.  ЏомнитсЯ,  чаще  всего  читал  он  "Ќеделю",  которую  называли
"Ќеделей" ѓайдебурова. ‡а газетой велись жаркие споры.
     Ћсобенно часто и шумно спорили одно времЯ о событиЯх во  ”ранции,  хотЯ
от нашего Њайдана до Џарижа было так же далеко, как от тех мест, откуда,  по
словам ѓоголЯ, "три года скачи, ни до какого государства не доедешь".
     “ менЯ о ”ранции  и  французах  было  в  те  времена  довольно  смутное
представление. Џомню песню, которую надрывными голосами распевали девицы  на
соседнем дворе:
 
                             †ил-был во •ранцыи 
                             Љороль молодой, 
                             €мел жену-красавицу 
                             € двох дочерей. 
                             Ћдна была красавица, 
                             —то царскаЯ дочь, 
                             „ругаЯ смуглЯвица, 
                             —то темнаЯ ночь... 
 
     ‡нал Я о нашествии Ѓонапарта на Њоскву.  Ђ  еще  памЯть  моЯ  сохранила
несколько названий парижских бульваров и предместий да  десЯток  французских
имен из тех "романов", которыми снабжали менЯ торговавший в лабазе Њелентьев
и сосед-красильщик.
     Ќо все это казалось мне таким далеким - либо вымышленным, книжным, либо
относЯщимсЯ к давним временам. Ђ тут разговор шел о дедах, которые творились
во ”ранции в наши дни, и о людЯх, в самом деле существующих.
     –елый поток звучных иностранных  фамилий  ворвалсЯ  в  нашу  будничную,
жизнь и запомнилсЯ на долгие годы.
     ѓенерал ЉавеньЯк, генерал Ѓуадефр, полковник Џикар, офицер генерального
штаба ќстергази, Љлемансо, ‹абори, Ѓернар ‹азар, Џати де Љлам, ќмиль ‡олЯ...
     Ќо чаще всего упоминалось одно имЯ: „рейфус. Љапитан Ђльфред „рейфус.
     Њы, ребЯта, прислушивались к разговорам взрослых и  жадно  ловили  все,
что могли узнать от них о суде над „рейфусом, о его разжаловании и ссылке на
—ертов остров.
     Љазалось, мы читаем повесть, у которой еще нет конца.
     ‚иновен ли „рейфус в измене или не виновен? Ѓудет ли он в конце  концов
оправдан или останетсЯ навеки на пустынном острове?
     ‚ том возрасте, в  каком  к  был  тогда,  достаточно  нескольких  самых
незначительных подробностей, чтобы представить себе вполне зримо  незнакомую
обстановку и неизвестных людей, о которых говорЯт вокруг.
     ‘овершенно отчетливо видел Я пред собой сцену разжалованиЯ „рейфуса.
     —ерноволосого, бледного офицера, невысокого, но стройного, выводЯт  под
барабанную дробь на плац. ‘ него срывают эполеты,  ломают  над  его  головой
шпагу. Њне очень жаль офицера и, признатьсЯ, даже  немного  жалко  сломанной
пополам шпаги.
     џ никогда не видел „рейфуса на портретах и не имел ни малейшего понЯтиЯ
о его наружности. Ќо почему-то - может  быть,  только  потому,  что  он  был
офицер, - Я невольно представлЯл его себе в образе нашего знакомого военного
врача —ириковера, который когда-то лечил нас в ‚оронеже...
     € вот корабль-тюрьма везет осужденного  на  вечную  ссылку  офицера  на
—ертов остров, который находитсЯ, как сказал мне брат,  где-то  недалеко  от
берегов ћжной Ђмерики.
     - —ертов остров! ‘амо это название как бы говорит о том,  что  попавший
туда человек обречен на гибель. Џосреди острова выситсЯ  башнЯ,  раскаленнаЯ
от солнечного жара днем и веющаЯ холодом и сыростью  ночью.  „олго  в  такой
клетке не проживешь.
     Џравда, отец уверЯет, что во ”ранции все больше и больше людей  требуют
отмены приговора. Ћсобенно часто  упоминаетсЯ  в  газетах  имЯ  французского
писателЯ ќмилЯ 3олЯ, который написал в защиту осужденного  письмо  в  газету
под названием: "џ обвинЯю". Ќо и ќмилЯ ‡олЯ  приговорили  за  это  письмо  к
тюрьме.
     ‚идно, недаром паша мама так часто говорит, что добитьсЯ на этом  свете
справедливости нелегко.
     Џомню, к нам на Њайдан приехали как-то двое приЯтелей отца. „лЯ нас  их
приезд всегда был настоЯщим праздником. Ћба они были  люди  веселые,  любили
поесть, выпить, поболтать, пошутить, да к тому же никогда не ЯвлЯлись в  дом
без щедрых подарков длЯ нас, детей. Ћбычно  приезжали  они  порознь,  а  тут
случайно нагрЯнули вместе.
     Ћдин из них был землемер ‘емен ‘еменыч Ќичипоренко, высокий, бородатый,
худощавый, в поношенной форменной тужурке со  светлыми  пуговицами,  человек
бывалый, обошедший пешком и объездивший чуть ли  не  всю  ђоссию.  „ругой  -
пышноусый  …гор  „анилыч  ‘елезнев,  плотный,  широкоплечий,  в  темно-синей
поддевке и в Ярко начищенных высоких сапогах. Ѓыл он,  кажетсЯ,  управлЯющим
каким-то маслобойным заводом и приезжал к нам без кучера  на  узких  беговых
дрожках.
     ‘емен ‘еменыч привез брату альбом марок со всех концов света - там была
даже марка острова Њартиника, - а мне большую коробку оловЯнных  солдатиков,
среди которых были  и  пешие,  и  конные,  и  артиллеристы  с  пушечками  на
колесиках, и стрелки, и трубачи, и знаменосцы.
     …гор „анилыч не успел ничего купить нам и попросил  у  наших  родителей
позволениЯ подарить нам по целковому, чтобы мы сами купили длЯ" себЯ конфеты
или игрушки.
     Ћтец никогда не позволЯл нам брать деньги  у  чужих,  но  на  этот  раз
вынужден был согласитьсЯ,
     Љак всегда, весь наш дом ожил,  едва  только  из  передней  послышались
голоса этих добрых, разговорчивых и таких беззаботных Q виду людей.
     Ћбедали долго. 3а столом …гор „анилыч  рассказывал  анекдоты,  а  после
обеда ‘емен ‘емевыч пел шутливые украинские песни.
 
                             †алиласЯ попадьЯ, 
                             ™о пип з бородою... 
                             ‡апрЯгала попадьЯ 
                             ѓуси та индыки, 
                             Џоихала попадьЯ 
                             “ Љиив до владыки... 
 
     Џеред вечерним чаем гости прилегли на  часок  отдохнуть,  а  потом  все
опЯть собрались за столом, на котором уже пел свою песенку  большой,  светло
начищенный самовар с чайником на макушке.
     Њы с братом  сидели  с  краЯ  стола  и  с  нетерпением  ждали  от  мамы
клубничного вареньЯ, а от гостей -  новых  смешных  рассказов  и  песен.  Ќо
вместо этого гости завели долгий, шумный разговор, в котором снова  и  снова
повторЯлись все те же, уже знакомые нам, имена: „рейфус, ќстергази  и  ќмиль
‡олЯ" которого …гор „анилыч называл по-русски: "‡ола". …го  могучий,  густой
бас гремел на весь дом, а ‘емен ‘еменыч отвечал ему своим  высоким,  звонким
тенором, в котором слышались и задор и насмешка, то веселаЯ, то ‡лаЯ.
     Њой брат и Я давно уже считали себЯ настоЯщими "дрейфусарами" и  сейчас
были целиком  на  стороне  ‘емена  ‘еменыча,  но  вмешатьсЯ  в  разговор  по
молодости лет не смели и только поминутно поглЯдывали на  отца,  который  на
этот раз, против своего обыкновениЯ, не принимал участиЯ в  споре  и  только
постукивал по столу пальцами да хмурил брови. Ќо вот и его  терпению  пришел
конец. Ћн отодвинул от себЯ недопитый стакан чаЯ и так напустилсЯ  на  …гора
„анилыча, что тому стало невмочь отбиватьсЯ на обе стороны. Ћн вытер  лоб  и
шею красным платком и пробасил, видимо желаЯ положить конец пререканиЯм:
     - Ђ ну их к шуту, вашего „рейфуса вместе с …милем ‡олой! Ѓас  двоих  не
переспоришь.
     ‘пор на времЯ утих, а потом как-то незаметно разгорелсЯ  снова.  Ќо  на
этот раз заспорили о студенческих беспорЯдках. …гор „анилыч и тут оказалсЯ в
одиночестве. Ћн сердито махнул рукой и, ни на кого не глЯдЯ, буркнул:
     - Ђ Я бы их всех тоже отправил к чертовой матери - на —ертов остров,  и
дело с концом!
     Ќикто ничего ему не ответил.  Ќаступило  долгое  напрЯженное  молчание.
ђазрЯдить его попыталась мама.
     - „овольно вам горЯчитьсЯ, - сказала она спокойно. -  „авайте-ка  лучше
свои стаканы. џ вам налью еще чайку.
     € разговор опЯть принЯл как будто бы самый мирный оборот. ‘транные люди
эти взрослые! Љак это они могут после такого спора разговаривать  как  ни  в
чем не бывало обо всЯких пустЯках?
     Ќет, ни Я, ни мой брат не могли так скоро простить  …гора  „анилыча.  €
когда он наконец собралсЯ домой и протЯнул  мне  на  прощанье  свою  большую
широкую руку, Я втиснул ему в  ладонь  подаренный  мне  целковый  и  сказал,
задыхаЯсь от волнениЯ:
     - ‚озьмите, пожалуйста... Њне не надо!..
     - € мне не надо! - сказал брат и  тоже  протЯнул  …гору  „анилычу  свой
целковый.
     - ќто еще почему? - спросил …гор „анилыч и даже слегка покраснел.
     - ‚ы очень нехороший человек, - сказал Я. - ‚от почему.
     Ђ брат только молча кивнул головой. …гор „анилыч криво усмехнулсЯ:
     - ќх вы, …мели ‡ола!
     Ћн положил оба новеньких целковых  на  столик  в  передней  и,  холодно
простившись со взрослыми, переступил порог.
     Њама была ужасно смущена и даже огорчена. Ћна побранила нас и  сказала,
что больше не позволит нам сидеть за общим столом, когда приезжают гости,  и
слушать, что говорЯт взрослые.
     Ћтец ничего не сказал, но по легкой усмешке, которую он старалсЯ скрыть
от нас, мы понЯли, что он не сердитсЯ.
 
                                   ----- 
 
     Џочти так же много и горЯчо, как о деле „рейфуса,  говорили  в  течение
нескольких лет о войне между англичанами и бурами в ћжной Ђфрике.
     ‚ойны, в которых участвовали наши, русские, казались мне очень давними.
‘ердитый старик, стороживший арбузы на бахче, рассказывал нам, мальчишкам, в
редкие минуты благодушиЯ, как он оборонЯл ‘евастополь.
     Ќа лавочке у лабаза, где торговал Њелентьев, часами просиживал  инвалид
с деревЯнной ногой и двумЯ серебрЯными медалЯми  на  груди.  Ћн  еще  помнил
ипку и "белого генерала",  но  по  его  сбивчивым  рассказам  мы  не  могли
уразуметь толком, что это была за война. Ћдно было Ясно, что русские  всегда
побеждали. € когда у нас на улице играли в войну, мальчишки обычно  делились
на русских и турок.
     Ќо с того времени,  как  взрослые  вокруг  нас  заговорили  о  войне  в
’рансваале, мы, ребЯта, превратились в буров и англичан, хоть и  не  слишком
Ясно представлЯли себе, где он находитсЯ, этот самый ’рансвааль. Ђ  так  как
охотников быть англичанами всегда  оказывалось  меньше,  то  побеждали  чаще
всего буры.
     Ѓуром был и Я, играЯ в войну сначала на улицах слободки, а потом  и  на
гимназическом дворе.
  
ЏђЋ€‘…‘’‚€џ € ‘ЋЃ›’€џ  
  
     Њногое менЯлось вокруг нас. Ќе менЯлась только гимназиЯ. Ќичто  в  мире
не казалось таким прочным и неизменным, как  издавна  установившиесЯ  в  ней
порЯдки.
     Ќадев гимназическую форму, мы с малых лет начинали жить по расписанию.
     ’ак чувствует себЯ человек, когда садитсЯ в поезд или  на  пароход.  Ћн
уже не располагает своим временем, а подчинЯетсЯ общему  распорЯдку.  ’о  же
было и с  нами.  ѓимназические  уроки  чередовались  с  переменами  в  точно
определенные часы и минуты, как в дороге остановки следуют за перегонами.
     Џривыкнуть к строгому расписанию было  нелегко  после  беспорЯдочной  и
довольно вЯлой домашней жизни. ѓимназиЯ как бы подстегивала нас и заставлЯла
быть бодрее. „а к тому же дома мы  никогда  не  переживали  таких  волнений,
какие испытывали почти ежедневно на уроках в ожидании  вызова  к  доске  или
перед письменной работой.
     кола, как поезд, мчала нас из спокойного детства в жизнь,  подчиненную
времени, полную заботы и тревоги.
     Џо сравнению с неприглЯдным бытом пригородной слободы и уездного города
тогдашнего времени гимназиЯ казалась необыкновенно богатой и парадной.
     Џортреты в золотых рамах, блещущие лаком кафедры, учителЯ  в  форменных
сюртуках, а в особые дни даже в орденах и при шпагах, торжественные  молебны
и  церемонные  "акты",  на   которых   выдавались   аттестаты   зрелости   и
произносились пышные речи, а вслед  за  тем  устраивалсЯ  "силами  учащихсЯ"
концерт, где  старшеклассиики  в  праздничных  мундирах  играли  на  скрипке
какой-нибудь  ноктюрн  или  "berceuse"  {"Berceuse"  -   колыбельнаЯ   песнЯ
(франц.).} и декламировали стихи Ђпухтина, - все это не  могло  не  поражать
новичков, в особенности тех, кто впервые переступал порог гимназии.
     Ќо постепенно, день за днем  ребЯта  привыкали  к  новой  обстановке  и
начинали видеть за показной ее стороной унылые гимназические будни.
     Ѓудничным и однообразным было большинство уроков.  ’акие  учителЯ,  как
‘тепан ѓригорьевич Ђнтонов или Џавел €ванович ‘ильванский, оживлЯлись только
тогда, когда в них просыпалась страсть охотника, преследующего  ускользающую
добычу. ’ак, Џавел €ванович из года в год охотилсЯ на тех, у  кого  не  было
атласа. „а и "немаЯ" карта на стене служила этому зверолову  западней,  куда
попадала чуть ли не половина класса. Ћкеаны, морЯ, острова,  проливы,  горы,
пампасы,  джунгли  -  все  то,  что  так  увлекает  подростков  в  книгах  о
путешествиЯх, становилось на уроках географии волчьей Ямой, в которую каждый
из нас мог угодить.
     “ ‘тепана ѓригорьевича была  своЯ  западнЯ  -  грамматика.  ‚ызывал  он
обычно тех, на чьем лице видел Явные признаки  беспокойства,  неуверенности.
ђебЯта это давно уже понЯли и намотали себе на ус. ’от, кто хотел, чтобы его
вызвали, ерзал на месте и тревожно перелистывал страницы учебника, уклонЯЯсь
от взглЯда учителЯ. Ђ его сосед,  не  приготовивший  урока,  принимал  самую
невозмутимую позу и не сводил с Ђнтонова глаз.
     ‚ конце кондов в западню попадал сам охотник.
     ‡аЯдлыми егерЯми - или, вернее сказать, охотничьими собаками -  были  и
два гимназических надзирателЯ, которые официально  именовались  "помощниками
классного наставника". Ћни проводили  весь  день  в  коридоре,  а  в  классы
заглЯдывали только во времЯ перемен или на "пустых" уроках.
     Ћдин из них - по прозвищу "‘амовар" - служил до поступлениЯ в  гимназию
полицейским надзирателем. Ќо, в сущности, он и  на  новой  службе  оставалсЯ
полицейским.
     Ћн ловил гимназистов в городском саду или  зимою  на  катке,  если  они
задерживались на десЯть минут дольше дозволенного правилами часа, ловил их в
театре, если они приходили на спектакль без особого  разрешениЯ  начальства;
на улице требовал от них предъЯвлениЯ "ученического билета", а иной раз даже
навещал их на квартире, чтобы узнать, как они живут, с кем встречаютсЯ и что
почитывают.
     Ћсобенно придиралсЯ он к ученикам-евреЯм. Ћднако это ничуть  не  мешало
ему напрашиватьсЯ к ним на праздничные дни в гости.
     ЏереваливаЯсь с ноги на ногу, подходил он во времЯ большой  перемены  к
тем, кто побогаче, и шутливо, будто между прочим, спрашивал:
     - Ђ правду ли говорЯт, будто твой батька получил к  праздникам  хорошую
"пейсаховку"?
     ‘соритьсЯ с надзирателем было невыгодно, и добрый  стакан  "пейсаховки"
(пасхальной водки) всегда ожидал его прихода.
     ѓораздо свободнее чувствовали себЯ гимназисты, когда в коридоре дежурил
другой надзиратель, Ђркадий Љонстантинович Њигунов, прозванный "ваброй".
     „линный и тощий Ђркадий Љонстантинович тоже ловил  нас  на  улице  и  в
театре, но он не был так энергичен,  как  ‘амовар.  Ђ  на  перемене  или  на
"пустом" уроке мы заблаговременно узнавали о приближении вабры по его гром-
кому и судорожному кашлю, который был слышен издалека.
     Ћднажды во времЯ  "пустого"  урока  ребЯтам  удалось  каким-то  образом
похитить из учительской классный журнал и пронести его по коридору под самым
носом ЂркадиЯ Љонстантиновича.
     “ нас было два классных журнала - большие плоские  книги  в  аккуратных
черных переплетах. Џереплеты были такие плотные, что их крышки  откидывались
со стуком. †урналы эти казались нам книгами наших судеб. ‚ одном  отмечались
наши успехи и поведение, в другом - заданные на  дом  уроки.  ‡аглЯдывать  в
журнал с отметками нам было строго запрещено,  и  только  по  движению  руки
учителЯ опытные второгодники иной раз догадывались, какую цифру вывел  он  в
графе журнала.
     € вот этот неприкосновенный и таинственный журнал очутилсЯ на  короткое
времЯ в руках у —ердынцева, Ѓаландина и „ьЯчкова. Џервые двое  раскрыли  его
на кафедре, а третий осталсЯ сторожить у дверей.
     ‘начала —ердынцев огласил отметки, полученные нами  за  последние  дни.
Џотом он и Ѓаландин настолько расхрабрились, что стали  переправлЯть  плохие
отметки на хорошие или ставить рЯдом с единицами и двойками  тройки  и  даже
четверки, похожие на те, что ставили  учителЯ.  Ћсобенно  щедро  дарили  они
хорошие отметки по предметам, которые преподавали  рассеЯнные  и  забывчивые
педагоги. ’акими были, например, географ Џавел €ванович, историк Љемарский и
"француз" ‹еонтий „авидович, который никак не мог запомнить ни одной фамилии
и вызывал нас при помощи указательного вальца.
     „обрых полчаса —ердынцев и Ѓаландин трудились над поправками в журнале.
     Ќесколько раз  во  времЯ  этой  опасной  операции  „ьЯчков  подавал  из
коридора тревожные сигналы, и журнал мгновенно исчезал под крышкой кафедры.
     Ќаконец —ердынцев сказал: "Ќу, на этот раз хватит!" - и  отложил  перо.
Љлассный журнал со всеми новенькими пЯтерками, четверками и тройками отнесли
обратно в учительскую, но только после того, как „ьЯчков объЯвил,  что  путь
свободен.
     ‚ этот день у нас было еще несколько уроков. Ћднако никто  из  учителей
не заметил в журнале никаких перемен.
     Љазалось, все обойдетсЯ благополучно. Ќо вот наш географ, придЯ в класс
на следующий день, откинул крышку журнала и стал пристально  вглЯдыватьсЯ  в
страницу, прищурив один глаз.
     - …лкин! - сказал он удивленно.  -  ђазве  Я  тебЯ  спрашивал  на  этой
неделе?
     ‘мущенный и перепуганный …лкин не успел встать с  места,  как  за  него
ответило несколько голосов.
     - ‘прашивали, Џавел €ванович, - сказал Ѓаландин.
     - Љонечно, спрашивали! - подтвердил —ердынцев.
     - € Я поставил тройку?
     - Ћткуда ж Я знаю, - пробормотал …лкин. - џ же не смотрел в журнал!..
     Џавел €ванович покрутил головой.
     - Ќет, тут что-то неладно! ‚ прошлый раз Я  у  себЯ  отметил,  кого  из
отстающих надо вызвать до конца четверти, чтоб они могли переправить  двойку
Яа тройку. Џервым у  менЯ  в  списке  стоЯл  …лкин...  €  вдруг  -  извольте
радоватьсЯ! - против его фамилиЯ уже стоит троечка.
     …лкин неловко поднЯлсЯ с места и сказал заикаЯсь:
     - џ  не  виноват,  Џавел  €ванович,  ей-богу,  не  виноват!  ‚ы  просто
забыли...
     Џосле урока …лкина потребовали к директору, а на другой день вызвали  в
гимназию его отца. Ќо на все вопросы …лкин-младший отвечал только одно:
     - —то ж, Я сам себе тройку поставил, что ли?
     …лкин-старший, крупный человек с головой, как бы вросшей в плечи, молча
выслушал директора и Џавла €вановича, а потом  высказал  твердое  убеждение,
что сын его и в самом деле ни при чем. Ѓудь он хоть малость виноват,  он  бы
непременно созналсЯ до того, как получил свою  порцию  сполна.  Ђ  "порциЯ",
ежели правду сказать, была на этот раз солиднаЯ!
     Ќа это отвечать было уже нечего, и начальство  в  конце  концов  решило
отпустить …лкина-младшего с миром.
     ’ем дело и кончилось. ’олько на всЯкий случай - в виде предупреждениЯ -
весь наш класс оставили "без обеда". ‚от и все.
 
                                   ----- 
 
     Љак ни требовало начальство от  гимназистов  дисциплины,  справитьсЯ  с
буйной вольницей ему не удавалось. ‘амых отчаЯнных  ребЯт  ставили  в  угол,
"под часы", к стенке, оставлЯли на час, на два, на три после уроков, но  все
было напрасно. ‚ классах  по-прежнему  играли  в  "тесную  бабу"  или  "жали
масло", то есть усаживались по пЯть, по шесть человек на одну скамью  и  так
сильно тискали сидЯщих посередине, что у них перехватывало дух. —уть  ли  не
каждый день происходили во  времЯ  большой  перемены  жаркие  кровопролитные
сражениЯ. ли класс на класс, не щадЯ ни носов,  ни  зубов,  ни  стекол,  ни
парт. Ѓывали и конные  сражениЯ:  ребЯта  мчались  в  бой  верхом  на  своих
товарищах, которые с полным удовольствием изображали резвых боевых коней.
     Ђ изредка, когда поблизости  не  было  надзирателей,  чуть  ли  не  всЯ
гимназиЯ строила на перемене "слона".
     „елалось это таким образом. Ќа плечи к самым рослым парнЯм  усаживались
ребЯта поменьше, к ним на плечи  взбирались  те,  кто  был  еще  меньше,  и,
наконец,  на  самый  верх  влезали  малыши-приготовишки,  почти  упиравшиесЯ
головами в потолок. Ќужно было ухитритьсЯ выйти целым и невредимым из  такой
игры, когда все это  огромное  живое  сооружение  внезапно  рассыпалось  при
поЯвлении начальства или по  прихоти  верзил-старшеклассников,  составлЯвших
его основу.
     €ногда устраивали поединок между  двумЯ  "слонами".  ќто  была  опаснаЯ
забава. ‚ лучшем случае кое-кто из участников набивал себе шишку на  лбу,  в
худшем - дело кончалось вывихом, а то и переломом ноги или руки.
     …ще более удалые игры и развлечениЯ затевались в гимназии тогда,  когда
в пЯтый класс поступали ребЯта,  окончившие  четырехклассную  прогимназию  в
городе Ѓоброве. ќто были дюжие добродушные парни, которым некуда было девать
свою силушку. Ћни устраивали настоЯщие, нешуточные бои - "стенка на стенку",
а ночью выворачивали в саду и на улице скамейки и фонари.
     ’аких "мальчиков" не оставлЯли без обеда и не  ставили  "под  часы",  а
вызывали к директору и после двух-трех предупреждений отсылали восвоЯси.
     —аще всего жаловалсЯ на поведение гимназистов учитель немецкого  Языка,
которого наш латинист за глаза шутливо называл "немца".
 
                                   ----- 
 
     ‚ часы, когда все преподаватели покидали учительскую и, один за другим,
шли по длинному коридору в классы,  впереди  всех  нессЯ  ѓустав  ѓуставович
ђихман. ‚ысокий, не слишком полный,  но  довольно-таки  упитанный,  он  шел,
озабоченно приподнЯв правое плечо и крепко прижимаЯ к груди  оба  журнала  -
длЯ отметок и длЯ записи заданных уроков. ‹ицо у него было свежее,  розовое,
губы сочные. ЊЯгкаЯ, закругленнаЯ каштановаЯ бородка аккуратно  подстрижена.
Џуговицы Ярко блестели, на вицмудире - ни  пылинки.  ‚ыражение  лица  такое,
будто он только что проглотил очень вкусную и ароматную конфету.
     Ќо стоило  ѓуставу  ѓуставовичу  войти  в  класс,  как  настроение  его
мгновенно менЯлось.
     “ченики все разом, как по команде, вставали  с  мест,  а  когда  ђихман
милостивым кивком головы позволЯл им сесть, парты  начинали  медленно,  чуть
заметно двигатьсЯ по направлению к учительской  кафедре.  ѓустав  ѓуставович
подозрительно и тревожно оглЯдывал рЯд за рЯдом. “ченики  чинно  и  спокойно
сидели на своих местах, а парты все-таки двигались. ќто было какое-то  почти
бесшумное, но грозное наступление.  Џрекращалось  оно  только  тогда,  когда
ѓустав ѓуставович, распахнув свой  сюртук,  вынимал  из  кармашка  жилета  с
золотыми пуговичками крошечную записную книжечку и говорил:
     - Ќа, довольна! џ хорошо знай, кто тут есть глЯвни машинист.  џ  запишу
его в эта маленькаЯ  книжечка,  а  потом  он  будет  беседоваль  с  господин
директор!
     - ѓустав ѓуставович! ќто не мы, это парты  сами  двигаютсЯ.  Џол  очень
скользкий, только сегоднЯ натерли!..
     …сли немецкий урок шел первым, дежурный по  классу  должен  был  читать
перед началом занЯтий короткую молитву.
     Ќо, желаЯ затЯнуть времЯ, эту молитву обычно повторЯли два, три, а то и
четыре раза подрЯд.
     “бедившись, что ѓустав ѓуставович ничего  не  замечает,  молитву  стали
постепенно удлинЯть, прибавлЯЯ к ней слова других  молитв,  в  том  числе  и
заупокойных.
     ђихман терпеливо слушал это странное попурри,  стоЯ  перед  кафедрой  и
низко наклонив - из уважениЯ к  чужому  вероисповеданию  -  слегка  лысеющую
голову.
     Ќаконец ребЯта совсем обнаглели и начали служить перед немецким  уроком
целые молебны и панихиды.
     „ежурный возглашал дьЯконским голосом:
     - Џаки, паки, миром господу помолимсЯ!
     Ђ все другие ребЯта торопливо, скороговоркой подхватывали:
     - ѓосподи помилуй, господи помилуй, господи помилуй!
     Ќо ѓустав ѓуставович уже Ясно видел, что его водЯт за нос.
     - Ќа, довольна! Ќикакой больше паки! ќто не есть молитва перед урок!
     -  „а  ведь  теперь  же  у  нас  великий  пост,  ѓустав  ѓуставович!  -
оправдывалсЯ самый старший из ребЯт, второгодник, пытавшийсЯ петь  басом.  -
‚от мы и читаем великопостную!
     Ќо ѓустав ѓуставович твердо решил положить конец этим  песнопениЯм.  Ћн
достал у нашего законоучителЯ,  свЯщенника  …вгениЯ  Ћболенского,  подлинный
текст молитвы и,  придЯ  на  урок,  торжественно  вынул  свою  шпаргалку  из
кармана.
     - Ќа, теперь шитайт ваша молитва. џ буду провериаль каждый слево!
 
                                   ----- 
 
     —то  бы  ни  происходило  в  городе  или  в  стране,  -  гимназиЯ,  как
заведеннаЯ, жила по своему уставу и расписанию. Ћднако  по  временам  и  она
ощущала какие-то подземные толчки - отзвуки больших событий.
     ‚ один из февральских дней 1901  года  среди  уроков  нас  выстроили  в
коридоре и повели в гимназическую церковь. Џропустить один-два урока  ребЯта
были рады, но терЯлись в догадках, по какому поводу назначено  богослужение.
„ень был не праздничный, не царский, не юбилейный.
     ’олько в церкви  мы  узнали,  что  молебен  будет  о  здравии  министра
народного  просвещениЯ  Ѓоголепова,  на  жизнь  которого  было  совершено  в
‘анкт-Џетербурге "злодейское покушение" {1}.
     Џомню, как бледно горели в этот снежный февральский  полдень  церковные
свечи и как равнодушно крестились мои соклассники,  молЯсь  о  выздоровлении
человека, имЯ которого слышали первый раз в жизни. “ченики старших классов о
чем-то перешептывались,  вызываЯ  Явное  неодобрение  начальства,  стоЯвшего
впереди с благочестиво склоненными головами.
     Џосле  молебна  занЯтиЯ  возобновились.  Њы  ждали,  что  наш  классный
наставник, ‚ладимир €ванович ’еплых, придЯ на урок, объЯснит нам, кто  же  и
за что "злодейски  покушалсЯ"  на  министра.  ‘ами  же  начать  разговор  не
решались - тем более что ‚ладимир €ванович был в этот день  как-то  особенно
холоден, сух и несловоохотлив. Ћбычно он позволЯл себе  надолго  отвлекатьсЯ
от  предмета  занЯтий  и  беседовать  с  нами  на  темы,  очень  далекие  от
грамматических правил и от латинского текста, который мы переводили.  Ќо  на
этом уроке он  как  будто  нарочно  занималсЯ  одними  только  неправильными
глаголами, которых в латинском Языке больше чем достаточно.
     Њы слыхали  от  старшеклассников,  что  ‚ладимир  €ванович  не  слишком
одобрительно отзываетсЯ  о  "студенческих  беспорЯдках"  в  Џетербурге  и  в
ближайшем к нам университетском городе - •арькове. Ќо в то же  времЯ  мы  не
могли не заметить, с какой презрительной брезгливостью относитсЯ он к тем из
учителей,  которые,  подобно  ‘апожнику   -   Ђнтонову,   первыми   ЯвлЯлись
поздравлЯть директора в день его  ангела  и  первыми  же  протискивались  на
панихидах и молебнах в передний рЯд - к самому иконостасу.
     Љогда ’еплых бывал не в духе, никто не смел и приступитьсЯ  к  нему.  ‚
глазах у него поЯвлЯлось  выражение  хмурой  волчьей  скуки,  лоб  прорезала
глубокаЯ морщина, а  щеки  как-то  втЯгивались,  отчего  лицо  казалось  еще
худощавее, чем обычно.
     Ћн покинул класс после звонка, так ничего и не сказав нам  о  событиЯх,
которые взбудоражили нашу гимназию и весь город.
 
     Ђ недели через две с лишним  всех  гимназистов  -  от  приготовишек  до
восьмиклассников - опЯть построили в рЯды и повели в церковь. ’ак же  горели
среди бела днЯ свечи, но на этот раз  свЯщенник  служил  уже  не  молебен  о
здравии, а панихиду по тому же министру Ѓоголепову.
     - ‚о блаженном успении вечный покой!..
     Ћ том, кто и за что убил Ѓоголепова, Я узнал позже.
     ‚ классе у нас не было  по  этому  поводу  никаких  особых  разговоров.
ђебЯта простодушно радовались, что  по  случаю  кончины  министра  народного
просвещениЯ их отпустили по домам  раньше  обычного.  ‘тена  —ердынцев  даже
сказал, что хорошо бы каждую неделю устраивать по такой панихидке.
     ЏрЯмо из гимназии Я отправилсЯ к  ‹ебедевым.  “ж  у  нихто  Я  наверное
кое-что узнаю.
     € в самом деле, когда  Я  вошел  в  знакомую,  беспорЯдочно  заваленную
книгами комнату ‚Ячеслава, там говорили о министре, за упокой души  которого
только что молились в гимназической церкви.
     ‚Ячеслав крупно шагал из угла  в  угол.  Ќа  стульЯх,  на  кровати,  на
подоконнике разместилось несколько его товарищей-старшеклассников.
     ‚ стороне за столиком сидела ‹ида ‹ебедева и, подперев ладонью  лоб,  с
увлечением читала какую-то книгу в зеленоватой обложке. Ќо времЯ от  времени
и она, не выпускаЯ из рук раскрытой книги, поднимала голову и вмешивалась  в
разговор.
     ‡десь министра поминали  не  так,  как  в  гимназии.  Ќазывали  его  не
Ѓоголеповым, а —ертонелеповым и рассказывали, что  это  именно  он  приказал
отдать в солдаты сто восемьдесЯт студентов Љиевского университета и разогнал
лучших профессоров.
     Ђ застрелил его студент Љарпович.
     џ не мог точно представить себе, каков он с виду, но воображению  моему
рисовалась какаЯ-то в высшей степени героическаЯ фигура - некто, похожий  на
легендарного стрелка ‚ильгельма ’еллЯ, о котором Я недавно читал.
     џ не думал тогда, что через одиннадцать лет мне доведетсЯ  встретить  в
‹ондоне, в русском клубе имени ѓерцена, живого Љарповича - бывшего студента,
который когда-то убил всесильного  царского  министра  и  был  приговорен  к
двадцати годам каторжных работ.
     Љарпович  оказалсЯ  совсем  непохожим  на  того  ‚ильгельма   ’еллЯ   в
студенческой фуражке, которого Я выдумал в  юности.  ќто  был  еще  довольно
молодой, темноволосый, смуглый, крепкий с виду украинец. Ћн громко и  весело
смеЯлсЯ и ни разу при мне не напомнил, что он-то и есть тот самый  Љарпович,
о котором говорила в начале девЯтисотых годов всЯ ђоссиЯ.
     “ходЯ от ‹ебедевых, Я бегло посмотрел на обложку книги, которую держала
в руках ‹ида. Њне бросилось в глаза имЯ автора: "Њ. ѓорький".
   
Ћ’–Ћ‚‘Љ€… ЏЋ„ЂђЉ€   
   
     ‚ те годы, когда литературой снабжали менЯ сосед-красильщик  и  румЯный
юноша Њелентьев, Я был глубоко убежден, что все без  исключениЯ  писатели  -
покойники, а все книги напечатаны в какие-то незапамЯтные времена, - недаром
же они были так истрепаны, так покоробились и пожелтели.
     Ќаши домашние книжки выглЯдели чуть-чуть поприглЯднее, но  и  они  были
далеко не первой молодости. Џриобрели их в лучшую пору,  когда  у  родителей
была еще возможность тратить деньги на книги, да и времЯ длЯ того, чтобы  их
читать. Џо мере того как мы росли, книжки постепенно переходили с  отцовских
полок в окованный железом сундук моего старшего брата. Љое-что перепадало  и
мне.
     Џомню, как брату подарили ко  дню  рождениЯ  -  ему  исполнилось  тогда
тринадцать лет - большой и толстый том сочинений ѓлеба “спенского в  старом,
но прочном коричневом переплете, а мне - такой же увесистый том,  состоЯвший
из нескольких номеров журнала "‘еверный вестник", переплетенных вместе.
     ‘тарый журнал девЯностых годов, в котором  печатались  превыспренние  и
туманные  рассуждениЯ  Ђкима  ‚олынского,  густо  пересыпанные  иностранными
словами и многосложными философскими терминами, врЯд  ли  мог  в  это  времЯ
заинтересовать  даже  самого  усердного  литературоведа,  а  уж  длЯ   менЯ,
одиннадцатилетнего  мальчика,  он  был  таким  же  подходЯщим  чтением,  как
синтаксис древнеассирийского Языка. Џодарили же мне его только  потому,  что
ничего другого под рукой не оказалось, а по внешнему виду "‘еверный вестник"
ничем не отличалсЯ от "‘очинений ѓлеба “спенского", подаренных брату,  -  ни
объемом, ни весом, ни прочностью переплета.
     џ принЯл подарок с благодарностью, но, конечно, ни  одной  страницы  не
прочел. Ћднако гордилсЯ тем, что и у менЯ есть настоЯщаЯ книга  в  настоЯщем
переплете.
     ќто был первый журнал в моей личной библиотеке. џ и не знал в то времЯ,
что на свете есть другие журналы, более понЯтные и привлекательные длЯ моего
возраста, чем "‘еверный вестник".
     Ќо вот вскоре после нашего переезда в город, в дом  Ђгарковых,  отец  с
каким-то таинственным видом подозвал менЯ и брата и объЯвил нам, что выписал
длЯ нас из Џетербурга журнал. Ќе старый журнал вроде "‘еверного вестника", а
новый, который печатаетсЯ сейчас и называетсЯ "‚округ света".  Џолучать  его
мы будем каждую неделю, а кроме того - за те же деньги  -  нам  пришлют  еще
сочинениЯ ”енимора Љупера и ѓустава ќмара и две картины (олеографии): одну -
художника Ђйвазовского, другую - ‹агорио. Љакими звучными показались мне все
эти имена - Љупер, ќмар, ‹агорио, Ђйвазовский!
     „ень за днем провожали мы жадными глазами хромого  почтальона,  который
упорно обходил наши ворота. Ќо однажды, когда мы  его  вовсе  не  ждали,  он
деловито завернул к нам во двор и сунул  мне  в  руки  что-то  вроде  тонкой
книжки в белой обертке с  наклейкой,  на  которой  значилсЯ  напечатанный  в
типографии адрес.
     Њного писем и посылок получал Я на своем веку и продолжаю  получать  до
сих пор, но никогда Я так не радовалсЯ, как в тот день, когда была  получена
эта перваЯ почта, предназначеннаЯ не длЯ  наших  родителей,  а  длЯ  менЯ  и
брата: свеженький номер "‚округ света" с четким,  черным  шрифтом  на  белой
блестЯщей бумаге, со множеством рисунков, а главное -  с  нашими  именами  и
фамилией на бандероли.
     „лЯ ребЯт, выросших в глуши, это было событием, запоминающимсЯ  на  всю
жизнь.
     ‚ы только подумайте! „лЯ вас печатаетсЯ где-то в  Џетербурге  особый  -
детский - журнал. Љакие-то  неизвестные  друзьЯ  заботливо  преподносЯт  вам
каждую неделю новую главу повести и два-три рассказа с  картинками,  которые
вы  долго  рассматриваете,  прежде  чем  приступить  к  чтению.  ‚ас,  точно
взрослого, обслуживает почта,  посылающаЯ  к  вам  на  дом  такого  занЯтого
человека, как почтальон. ‚ам присвоено ‡вание - "подписчик", и вы  числитесь
где-то в Џетербурге, в "конторе редакции" под определенным номером - 3709-м.
‚ашу фамилию и адрес печатают в типографии,  чтобы  наклеить  на  бандероль,
опоЯсывающую номер  журнала.  ‚се  это  повышает  ваше  уважение  к  себе  и
приобщает вас к большой жизни.
     „ень, когда мы  наконец  получили  первый  номер  "‚округ  света",  был
праздником не только длЯ нас, но и длЯ отца, который  умел  входить  во  все
наши радости и огорчениЯ. Ќе так-то легко было ему уделить из своих  скудных
заработков деньги на журнал,  но  он  готов  был  отказывать  себе  в  самом
необходимом, чтобы хоть на несколько дней или часов скрасить чем-нибудь нашу
довольно однообразную жизнь.
     ‚се, что мы получали от матери, котораЯ не  жалела  последних  сил  длЯ
того, чтобы мы были  сыты,  одеты,  обуты,  казалось  нам  таким  будничным,
насущно необходимым по сравнению с подарками отца.
     ‚ этом сопоставлении таилась какаЯ-то  глубокаЯ  несправедливость.  —ем
щедрее  бывал  отец,  тем  более  расчетливой  приходилось  быть  матери.  ‚
сущности,  она  была  единственным  в  нашей   семье   взрослым   человеком,
беспокоившимсЯ о ‡автрашнем дне. „о самой старости  отец  оставалсЯ  в  душе
ребенком, увлекающимсЯ, непрактичным, способным придумывать  себе  и  другим
радости даже тогда, когда суроваЯ и труднаЯ жизнь в них отказывала.
     џ никогда не забуду, как однажды зимой Я и мой  старший  брат  -  в  то
времЯ еще совсем маленькие ребЯта -  ехали  с  ним  в  поезде.  Ќа  каком-то
полустанке  мы  увидели  за  окном  вагона  старика  в  дубленом  полушубке,
продававшего пестро и весело  раскрашенные  глинЯные  игрушки  -  лошадок  с
золотыми гривами, уточек, петушков, человечков. џ не удержалсЯ и со  вздохом
сказал отцу, что мне очень, очень нравЯтсЯ такие лошадки. Ќичего не ответив,
отец схватил шапку и выбежал из вагона.
     Ќо как раз в эту минуту продавец,  словно  нарочно,  отошел  от  нашего
вагона  вместе  со  своим  лотком,  уставленным  такими  заманчивыми  Яркими
вещицами, и зашагал куда-то вдоль поезда. Њы видели, как отец  бросилсЯ  его
догонЯть и тоже исчез.
     ђаздалсЯ третий звонок, и поезд тронулсЯ.
     Њы так и замерли от ужаса. —то-то теперь будет с отцом, с нами?..
     ‘оседи по вагону стали успокаивать нас.  Ћни  наперебой  говорили,  что
отец, наверно, успел вскочить в один из последних вагонов и скоро  придет  к
нам.
     Ќо он не пришел.
     уба его, раскачиваЯсь на крючке, ехала вместе с нами, и Я с  отчаЯнием
думал о том, что Я натворил. ‚едь это из-за менЯ, по моей вине  отец  отстал
от поезда и теперь, должно быть, бредет вслед за нами по шпалам пешком,  без
пальто, под холодным зимним ветром. Ђ с нами что будет? ‚едь у  нас  нет  ни
билетов, ни денег... ‚от тебе и лошадка с золотой гривой!..
     Ѓрат, кажетсЯ, думал то же, что и  Я.  Ћн  ничего  не  говорил,  только
смотрел на менЯ печально и  укоризненно.  Ќо  вот  в  вагон  пришел  главный
кондуктор поезда и высадил менЯ и  брата,  а  заодно  и  отцовскую  шубу  на
какой-то станции...
  
                                   -----  
  
     ќта станциЯ - Љозлов - глубоко запечатлелась у менЯ в памЯти. ‡десь  мы
должны были ждать  отца,  который  послал  вдогонку  телеграмму  с  просьбой
задержать нас.
     Ќикогда за всю мою жизнь мне  не  было  так  чертовски  скучно,  как  в
Љозлове, в маленьком зале буфета первого и второго класса,  где  мы  сидели,
точно арестованные, на жестком диванчике у окна.
     Ѓуфетчик, сонный человек с бледными, одутловатыми  щеками,  получил  от
начальника станции строжайшее приказание никуда не отпускать нас до  приезда
отца. „нем это ожидание еще  не  было  так  томительно.  Њы  с  любопытством
разглЯдывали сверкающий и кипЯщий, невиданных размеров самовар  на  буфетной
стойке, смотрели, как  суетитсЯ,  прислуживаЯ  компании  офицеров,  смуглый,
черноглазый человек с переброшенной через  руку  салфеткой,  как  за  другим
столиком пьет чай с домашними булочками и вареньем семьЯ свЯщенника.
     Џочему-то мы привлекали к себе  внимание  всех  входЯщих  в  зал.  Ћдни
обращались с вопросами к буфетчику, другие - непосредственно к нам.
     Ѓуфетчик сначала отвечал довольно охотно и подробно. ѓоворил,  что  нас
высадили из скорого по телеграмме отца,  который  должен  приехать  за  нами
ночью почтовым. „ругим отвечал коротко и сухо: отца, мол, ожидают - отстал в
дороге. Ђ напоследок уже еле-еле цедил сквозь зубы: "Џапашу ждут!"
     ‘ нами пассажиры  разговаривали  ласково  и  так  жалостливо,  что  нам
начинало казатьсЯ, будто мы навсегда останемсЯ здесь на диване  и  никто  за
нами не приедет. € когда большаЯ, толстаЯ попадьЯ в лисьей шубе  сунула  нам
по сдобной булочке, Я чуть не заплакал от жалости к себе.
     Ќаконец зал опустел. Џоследним вошел,  отрЯхиваЯсь  от  снега  и  топаЯ
ногами, высокий, жилистый жандарм в длинной шинели.  ЏодойдЯ  к  стойке,  он
мигом опрокинул себе в рот под усы большую  рюмку  водки  и,  уходЯ,  сказал
буфетчику, что почтовый опаздывает на три часа.
     ‘тало совсем тихо. ’олько с платформы времЯ  от  времени  слышались  то
протЯжные, то короткие гудки, шипение пара и гул  колес.  ‡а  большим  окном
проносились паровозы, метавшие в воздух красные искры,  а  за  ними  покорно
бежали  бесконечные  вереницы  томительно  однообразных  товарных   вагонов.
Џромелькнул как-то и пассажирский поезд.
     Ќо  нас  теперь  даже  и  поезда  не  интересовали.  ‘муглый   человек,
прислуживавший пассажирам, рассчиталсЯ с буфетчиком и,  позевываЯ,  ушел,  а
буфетчик запер дверь, ведущую на платформу, просунув  сквозь  дверную  ручку
половую щетку, и скоро  захрапел  за  своим  огромным,  давно  уже  остывшим
самоваром.
     ЏотЯнулись последние и самые тоскливые часы ожиданиЯ.  Ќас  клонило  ко
сну, но мы всЯчески боролись с  дремотой,  так  как  должны  были  сторожить
отцовскую шубу, корзину и чемодан. ђазговаривать друг с другом вслух  мы  не
решались, боЯсь разбудить угрюмого буфетчика, а делать нам  было  решительно
нечего... ‚ конце концов Я все-таки уснул, оставив на попечение брата шубу и
наш багаж.
     ’олько  глубокой  ночью  прикатил  на  станцию   отец,   взволнованный,
растерЯнный, но с двумЯ глинЯными лошадками в руках.
  
                                   -----  
  
     Ћб этом происшествии в дороге мы рассказали одной только матери. Ќам не
хотелось, чтобы родные и знакомые посмеивались над нашим добрым, щедрым  без
оглЯдки отцом.
     € без того уже они считали  его  неисправимым  мечтателем,  фантазером,
чудаком. Ќо, в сущности, только немногие из них знали и понимали его.
     Ћн был простодушен, а не прост, по-юношески горЯч и по-детски доверчив,
способен бесконечно увлекатьсЯ  новыми  людьми  и  новыми  идеЯми,  но  умел
управлЯть своими чувствами и  свЯто  держал  слово,  данное  себе  самому  и
другим.
     ќто был человек неукротимой воли и стойкого терпениЯ.  ‚сЯкое  дело  он
изучал серьезно и  досконально.  Љазалось,  легче  разбудить  спЯщего  самым
крепким сном человека, чем вывести его из того глубокого вниманиЯ,  с  каким
он погружалсЯ  в  химическую  формулу  или  даже  в  газету.  Љогда  мы  его
спрашивали, почему он читает так медленно, он отвечал не то в шутку,  не  то
всерьез:
     - ‚ы небось только строчки читаете, а Я и между строчек.
     ’ак же сосредоточен бывал он в лаборатории или на заводском  помосте  у
громадных клокочущих котлов. ЌапрЯженно думаЯ о чем-нибудь, он бывал рассеЯн
и нередко попадал в беду: то обожжет о горЯчее стекло  пальцы,  то  нечаЯнно
хлебнет вместо воды щелоку. Ќо всЯкую боль, как бы сильна она  ни  была,  он
переносил кротко и мужественно.
     ѓораздо  больше  страдал  он  от  неудач   и   разочарований,   которые
преследовали его да каждом шагу. “ него  не  было  той  житейской  сноровки,
котораЯ помогает иной раз и безденежному человеку выбитьсЯ на дорогу. Њелкие
дельцы-предприниматели, в  руки  которых  он  нередко  попадал,  сулили  ему
золотые горы, а потом, воспользовавшись его  находками,  всЯчески  старались
избавитьсЯ от человека, в котором больше не нуждались.
     Ћставалось одно:  смиритьсЯ,  махнуть  рукою  на  все  неосуществленные
замыслы и несбывшиесЯ надежды  и  пойти  на  какой-нибудь  мыловаренный  или
маслоочистительный завод обыкновенным мастером. ‘лужить,  а  не  изобретать.
ќто давало хоть  и  скромное,  да  зато  определенное  жалованье.  ’ак  отец
впоследствии и сделал. Џроработав многие годы в провинции и в Џитере  и  уже
перевалив за пЯтьдесЯт, он поступил на завод  под  ‚ыборгом,  принадлежавший
старой и солидной фирме братьев ‘ергеевых.
     Ќазвание этой фирмы ("Sergejeff") можно было увидеть и на Ящиках  мыла,
и на пивных бутылках, и на вывеске лесопильного завода. ‚о главе дела  стоЯл
сухой, крепкий старик, сочетавший  облик  русского  церковного  старосты  со
сдержанно-деловитыми   манерами   богатого   финского    коммерсанта.    …го
подчиненные, среди которых было много финнов с русскими фамилиЯми  (Њакеефф,
…фимофф),  обычно  начинали  службу  с  должности  "мальчика"  и  не  терЯли
почтительности и расторопности даже тогда, когда становились бухгалтерами  и
"прокуристами".
     ‚се  служащие  ‘ергеева  вместе  составлЯли  как   бы   единую   семью,
возглавлЯемую  хозЯином-патриархом.  ‘реди  этой  публики  мой  отец  всегда
оставалсЯ одиноким и чужим. € хоть  в  своем  деле  он  считалсЯ  знающим  и
опытным мастером, хозЯева после нескольких лет работы уволили его - под  тем
предлогом, что он, дескать, становитсЯ староват, а производство  расширЯетсЯ
и требует руки помоложе и покрепче.
     Ѓольше года отец искал работы. ‘транно и горько  было  видеть  праздным
поневоле этого еще полного сил и энергии человека, который и сам  знал  себе
цену, и с давних пор заслужил уважение своих товарищей по профессии.
     ’еперь у него хватало досуга, чтобы читать книги, но чтение уже не  шло
ему  на  ум.  ‚  его   близоруких,   доверчивых   глазах   поЯвилось   такое
несвойственное ему выражение озабоченности.
     Ќаконец, уже незадолго до революции, он попыталсЯ устроитьсЯ на Љубани.
’ам  в  это  времЯ   начинал   работать   большой   нефтеперегонный   завод,
оборудованный на заграничный лад.
     „олго пришлось ему ждать ответа.
     Љак стало известно потом,  дирекциЯ  боЯлась  доверить  новые  шведские
машины русскому мастеру и собиралась выписать специалиста-шведа.
     Ќо, по всей видимости, в веции не нашлось охотника ехать в  ђоссию  во
времЯ   войны.   Љ   немалому   удивлению   администрации   завода,    шведы
порекомендовали ей обратитьсЯ к мастеру, которого они знали по своим делам с
фирмой ‘ергеевых, - к моему отцу.
     ’ут только администрациЯ согласилась взЯть его на работу.
     „о последних своих дней работал отец на заводах. ‚ советское  времЯ  он
служил в Ќижнем Ќовгороде - в нынешнем ѓорьком, и, когда мой  старший  брат,
узнав о его тЯжкой болезни, поехал за ним из ‹енинграда, он  застал  старого
мастера на высоком заводском помосте - у кипЯщих котлов.
     Ћн мало изменилсЯ, наш отец. ѓолову держал все так же  прЯмо  и  гордо,
как во дни молодости, по-прежнему зачесывал  вверх  свои  черные,  почти  не
тронутые сединой волосы. € только в минуты усталости одна  прЯдка  льнула  к
его большому и чистому лбу, прорезанному у переносицы такой умной и  доброй,
издавна знакомой нам морщинкой.
  
                                   -----  
  
     џ говорю  здесь  так  подробно  о  своем  отце  не  только  из  желаниЯ
запечатлеть, сохранить дорогие мне черты. Ќо мне кажетсЯ, что  Я  ничего  не
мог бы рассказать о ранних годах моей жизни,  не  уделив  несколько  страниц
человеку, который как бы пережил со мною свое второе детство.
     Ћн знал весь мой класс от первой до последней парты. ‡нал,  конечно,  с
моих слов. Ќо рассказывал Я ему обо всем так охотно и подробно, что от  него
не ускользала ни одна мелочь  нашей  школьной  жизни.  ‘ам  он  ни  в  каких
гимназиЯх не училсЯ. Ћднако слушал менЯ не из простого любопытства.  Џо  его
вопросам и замечаниЯм, то одобрительным, то негодующим, Я чувствовал, что он
видит в моей жизни как бы "исправленное, дополненное и  улучшенное  издание"
своей, котораЯ началась в глухом захолустье и в глухие  времена.  ‚месте  со
мною и моим братом он как будто и сам проходил гимназию класс за  классом  и
потому так глубоко вникал во все наши школьные дела, придаваЯ значение  даже
тем событиЯм, которые показались бы всЯкому  взрослому  человеку  мелкими  и
ничтожными.
     Џравда, некоторые эпизоды отец оценивал по-своему и проЯвлЯл  иной  раз
свои особые, не  всегда  мне  понЯтные  предубеждениЯ  и  пристрастиЯ.  ’ак,
например, он неизменно одобрЯл все, что бы ни делал  и  что  бы  ни  говорил
пришедшийсЯ ему по сердцу ‚ладимир €ванович ’еплых. ‡ато он заранее  осуждал
все, что исходило от ‘апожника - Ђнтонова. ‚сЯчески выгораживал и  брал  под
свою защиту нашего немца ѓустава ѓуставовича, хотЯ и не  мог  удержатьсЯ  от
улыбки, когда слышал в моей передаче рассказ словоохотливого ђихмана о  том,
как он хотел было "фехтовайт" с ворами, похитившими у него ночью из  погреба
"клюбничкино" варенье, но только, к сожалению, не мог вовремЯ отыскать  свою
шпагу.
     Ћдним моим товарищам по классу отец прощал даже самые озорные проделки,
других подозревал во всех смертных грехах.
     Ќичего не поделаешь - таков был характер моего отца.
     “ него ни в чем не было середины. ‹юдей он делил на две категории. Ћдна
состоЯла сплошь из "светлых личностей", другаЯ  -  из  отъЯвленных  злодеев.
‹юбопытно было то, что очень многие из людей, которых мы знали,  по  очереди
побывали в обеих категориЯх - и в "светлых личностЯх", и в злодеЯх.
     Ќо, может быть, именно это по-детски  горЯчее,  неровное,  пристрастное
отношение ко всему окружающему и сближало его с нами - ребЯтами.
     Џосле разговоров с отцом и гимназическаЯ  жизнь  казалась  нам  гораздо
богаче, разнообразнее, и прочитаннаЯ книжка интереснее, и всЯ жизнь  шире  и
заманчивее.
     Ћн редко приезжал домой на долгий  срок.  ‚ероЯтно,  поэтому  недели  и
месЯцы, которые он проводил с нами, казались  нам  особенно  праздничными  и
заполненными. Ќе  только  мы,  но  и  мать  становилась  в  его  присутствии
спокойнее и веселее и даже позволЯла себе иной раз уходить с  ним  на  целый
вечер в гости или в театр.
     Ћн придавал всему дому какую-то  бодрость  и  уверенность.  ‚се  Яркое,
необычное исходило от него: первые стихи, первые рассказы из истории, первые
вести о событиЯх за пределами нашего дома и города.
     €, наконец, тот первый детский журнал, который как бы открыл нам ворота
в большой мир и называлсЯ
  
"‚ЋЉђ“ѓ ‘‚…’Ђ"  
  
     џ верил тогда названиЯм, и мне казалось, что журнал "‚округ  света"  со
всеми его бесплатными приложениЯми - Љупером, ќмаром, картинами Ђйвазовского
и ‹агорио - в самом деле обещает мне кругосветное путешествие.
    
ЌЋ‚Ћ‘’€ ‚ ѓЋђЋ„… € ‚ ѓ€ЊЌЂ‡€€    
    
     џ еще не знал тогда, что  журнал  можно  критиковать,  находить  в  нем
недостатки. Ќам не с чем было его сравнивать. Њы принимали все, как должное:
вот, думали мы, какие бывают журналы.
     Ќе только Я, но и мой старший брат прочитывали каждый номер  от  первой
строчки до подписи редактора в конце  последней  страницы  и  были  от  души
благодарны за все, что журнал нам дарил.
     џ и сейчас помню, - хоть с тех пор прошло уже более шестидесЯти лет,  -
печатавшуюсЯ с продолжениЯми переводную повесть о двух мальчиках, которых  в
разное времЯ похитил бродЯчий цирк. Њальчики эти становЯтсЯ самыми  близкими
друзьЯми  и  в  конце  концов  оказываютсЯ   родными   братьЯми,   сыновьЯми
французского офицера. Њладший из них,  †ан,  прозванный  в  цирке  ”анфаном,
благополучно возвращаетсЯ домой, а старшего - по имени  Љлодинэ  -  родители
находЯт слишком поздно: он безнадежно болен и красиво умирает  на  глазах  у
читателЯ, - как те бледные мальчики в бархатных курточках, чью  безвременную
смерть с таким удовольствием изображала ‹идиЯ —арскаЯ.
     ’рудно понЯть, как могла эта сентиментальнаЯ  мелодрама  заинтересовать
менЯ в ту пору жизни, когда Я  уже  читал  и  перечитывал  Џушкина,  ѓоголЯ,
‹ермонтова. Ќо, как это ни странно, "ЉапитанскаЯ  дочка",  "инель",  "ѓерой
нашего времени" мирно уживались у менЯ на полке, да  и  в  моем  сознании  с
такими детскими книгами, как "Њаленький лорд ”аунтлерой" ‚ернет  или  "ЉнЯзь
€лико" †елиховской.
     ‚ероЯтно, эти повести привлекали менЯ тем,  что  их  герои  были  моими
ровесниками, а читатель-ребенок, при всем  своем  жадном  интересе  к  жизни
взрослых, все же нуждаетсЯ  и  в  книге,  рассказывающей  о  приключениЯх  и
переживаниЯх юности.
     Ђ может быть, детские романтические повести, лишенные  особой  глубины,
но полные событий, были длЯ менЯ в известной мере отдыхом и развлечением. ‚о
всЯком случае, ѓустав ќмар, Њайн ђид, а несколько позже Ђлександр „юма более
всего увлекали менЯ и моих сверстников тем стремительным  развитием  сюжета,
которое современные дети и подростки находЯт на экране.
     „а,  эти  сюжетные  книги  с  иллюстрациЯми  были  нашими  фильмами  до
изобретениЯ кинематографа.
     џ  проглатывал  их  залпом,  пропускаЯ  подчас  строчки  и  даже  целые
страницы, чтобы поскорее узнать развЯзку запутанного клубка событий.
     Џодобно американцам, Я любил "счастливые концы"  и  потому  предпочитал
книги,  в  которых  рассказ  ведетсЯ  от  первого  лица.  ќто   давало   мне
уверенность, что герой романа, рассказывающий о  самом  себе,  не  умрет  от
чахотки, не утонет и не застрелитсЯ. Ќо  оказалось,  что  и  это  не  всегда
гарантирует герою безопасность. Ѓывает и так, что рассказ  от  первого  лица
где-то на последних страницах внезапно прерываетсЯ несколькими рЯдами точек,
а затем - уже от третьего лица - спокойно  сообщаетсЯ,  что  герой  приказал
долго жить...
     Ќаиболее острые, загадочные, запутанные сюжеты Я находил  в  переводных
романах. Ћдолев  такой  роман,  Я  мог  пересказать  довольно  подробно  его
содержание, но в памЯти моей редко удерживались строчки  подлинного  текста,
реплики действующих лиц.
     Ђ из  Џушкина,  ѓоголЯ,  ‹ермонтова,  из  "Љавказского  пленника"  ‹ьва
’олстого запоминались  не  только  отдельные  строчки,  но  иной  раз  целые
страницы. Ќа всю жизнь врезались мне в намЯть тихие слова ЂкакиЯ  Ђкакиевича
Ѓашмачкина из "инели", которую Я прочел в десЯтилетнем возрасте: "‡ачем  вы
менЯ обижаете?.."
     ‚ероЯтно,  в  ту  же  пору  жизни  Я  накрепко   запомнил   диалог   из
лермонтовского "Њаскарада".
  
              - —то стоЯт ваши эполеты?  
              - џ с честью их достал, - и вам их не купить...  
  
     ЊенЯ пленЯла четкость и острота этих двух  беглых  реплик,  похожих  на
звонкие удары скрестившихсЯ рапир. Џравда, мне было не совсем  понЯтно,  что
значит "с честью их достал", но Я чувствовал  и  едкий  цинизм  насмешливого
вопроса, и молодое, эффектно-благородное негодование в ответе офицера.
     "Њаскарад" Я читал еще в пригороде - на Њайдане. “ менЯ не было,  да  и
не могло быть тогда ни малейшего понЯтиЯ  о  нравах  светского  общества,  и
единственным офицером, которого Я знал до  того  времени,  был  все  тот  же
воронежский военный врач, лечивший менЯ в раннем детстве. € все же  до  менЯ
полностью дошла сущность колкого разговора  между  кнЯзем  ‡вездичем  и  его
партнером по карточному столу.
  
                                   -----  
  
     „етских библиотек и читален в это времЯ у нас в  городе  еще  не  было,
если не считать той  маленькое  библиотечки,  котораЯ  целиком  умещалась  в
небольшом книжном шкафу, стоЯвшем у нас в классе под  "научной"  картиной  с
надписью: "’ропический лес". ’акие же скромные би6лиотечки были и  в  других
классах.
     Љниги выдавал раз в неделю - по субботам  -  наш  "законоучитель",  еще
довольно молодой  свЯщенник,  отец  …вгений  Ћболенский,  носивший  шелковую
лиловую рЯсу  и  заботливо  холивший  свои  темно-каштановые,  кудрЯвые,  не
слишком длинные волосы и небольшую бородку.
     Љниг в его шкафу было  очень  мало,  а  интересных  и  того  меньше.  €
объЯснЯлось это, как Я узнал позднее, не бедностью, а  строгим  отбором,  не
допускавшим  в  гимназические  библиотеки  книг,  в  которых  были  малейшие
признаки вольного духа.
     Ѓасни Љрылова, "„етские годы Ѓагрова-внука"  и  "’арас  Ѓульба"  стоЯли
здесь рЯдом с "ћрием Њилославским", "‹едЯным домом" и "Ђскольдовой могилой",
а дальше шли книги авторов, имена которых Я забыл или никогда не знал,  -  о
"белом генерале", о  "царе-освободителе"  да  еще  о  каком-то  "Њехмед-Ѓее,
мамелюке тунисском".
     Ѓыли здесь и сборники детских пьес, по своему Языку и стилю запоздавших
более чем на полвека. € все же названиЯ некоторых из этих  пьес  остались  у
менЯ в памЯти. Ќаверно, это потому, что Я со своими одноклассниками тщетно и
долго искал среди них что-нибудь такое,  что  можно  было  бы  разыграть  на
гимназическом вечере.
     Џочему-то авторы этих  пьес  скрывались  под  инициалами  -  "‘-н"  или
"ќѓр-р", - а пьесы назывались:
     "€збалованное дитЯ. ЉомедиЯ в 1 действии".
     "‹енивица. „рама (!) в 1 действии".
     "Ѓедность, честность,  счастье,  или  ЊарсельскаЯ  сирота.  „рама  в  5
действиЯх". € все в таком же роде.
     Љак-то  недавно  мне  попала  в  руки  книжка,  тоже  оказавшаЯсЯ  моей
старинной знакомой. Џрочитав заглавие "Ћчерки жизни и сочинений  †уковского,
составленные Џ. Ѓасистовым", Я сразу вспомнил, что видел точно  такую  же  в
нашем классном книжном шкафу. ’огда она мало заинтересовала менЯ,  а  теперь
даже ее поблекший переплет и старинный шрифт так трогательно  напомнили  мне
давние времена, что у менЯ возникло желание познакомитьсЯ с ней поближе.
     Ћдна из ее глав называлась торжественно и  таинственно:  "€сториЯ  души
†уковского по его стихотворениЯм".
     „ругую главу  составитель  назвал  короче:  "—ерта  благотворительности
†уковского". ‚ ней обстоЯтельно рассказывалось, как  †уковский,  получив  от
одной дамы-писательницы в подарок  книжку,  послал  ей  с  камер-лакеем  сто
рублей, а затем лично навестил эту даму и долго беседовал с ее прелестной  в
своей наивности маленькой дочкой о пользе изучениЯ русской грамматики.
     ‘  необыкновенной  деликатностью  и  грацией  говорит  автор  книги   о
происхождении ‚асилиЯ Ђндреевича  †уковского,  который,  как  известно,  был
незаконнорожденным сыном богатого помещика Ѓунина и пленной турчанки ‘альхи.
     "“ помещика... ЂфанасиЯ €вановича Ѓунина, - пишет этот биограф, -  было
несколько взрослых дочерей, но ни  одного  сына,  -  и  он  охотно  усыновил
мальчика,  родившегосЯ  почти  сиротою  (!);   мать   †уковского,   ‹изавета
„ементьевна, была также принЯта в дом ЂфанасиЯ €вановича..."
     Џо счастью, немногие из моих соклассников довольствовались тем  запасом
книг, которым заведовал отец …вгений Ћболенский. Њы  охотились  за  книгами,
где только могли, и обменивались своими находками друг с другом.
     Џожалуй, Я был счастливее в своих поисках, чем  очень  многие  из  моих
сверстников. ЊенЯ снабжали книгами и ‹ебедевы и ѓришанины. „а к  тому  же  Я
читал все, что доставал длЯ менЯ и длЯ себЯ старший брат.
     ‘коро Я свел знакомство с владельцем нового, только что открывшегосЯ  у
нас в городе "Џисчебумажного и книжного магазина". ‡десь Я впервые обнаружил
"Ѓиблиотечку  ‘тупина",  а  потом  и  целую  серию  изданий  "Џосредника"  и
"Џетербургского комитета грамотности".
     Џомимо того, что эти книжки были дешевы, они казались  мне  -  особенно
"Ѓиблиотечка ‘тупина" - необыкновенно привлекательными.
     ђебЯта любЯт все маленькое. ‚ернее сказать, они любЯт видеть  маленьким
то, что обычно бывает большим. Џри этом маленькое должно быть настоЯщим,  то
есть сохранЯть все черты и пропорции большого.
     ’акими  казались  мне  изданиЯ  ‘тупина  при  всей  их   миниатюрности.
‚ероЯтно, издатель нашел удачный формат, шрифт, цвет обложки и хорошо выбрал
рассказы, подходЯщие длЯ дешевой общедоступной библиотечки.
     ‘амаЯ фамилиЯ издателЯ не казалась мне  случайной.  Љак-то  невольно  и
подсознательно Я осмыслил ее, свЯзав со словом  "ступенька".  ЉаждаЯ  книжка
этой библиотечки была длЯ менЯ ступенькой какой-то лестницы.
     џ помню далеко не все имена авторов книг, прочитанных в этом  возрасте,
а вот фамилию издателЯ почему-то хорошо запомнил.
     Ќе Я один сохранил добрую памЯть о книжечках ‘тупина.  Њногие  из  моих
современников рассказывали мне, что их тоже радовали эти  маленькие,  словно
игрушечные, но вполне "всамделишные" книжки.
     „ети знают, что такое благодарность, и умеют сохранЯть ее надолго.
     „о сих пор, закрыв глаза, Я могу совершенно  отчетливо,  до  мельчайших
подробностей,  представить  себе  острогожский  "Џисчебумажный   и   книжный
магазин". ‚первые в жизни увидел Я там  на  полках  так  много  превосходной
чистой бумаги - целые стопы аккуратно обрубленных белых,  гладких  листов  с
голубоватыми линейками и клеточками и безо всЯких линеек и клеточек.
     „а и, кроме бумаги, чего-чего там  только  не  было!  ’олстые  книги  в
тисненных золотом переплетах и тонкие в Ярких, лихо разрисованных  обложках,
объемистые общие тетради в глЯнцевитой клеенке. € тут  же  на  прилавке  под
прозрачным стеклом еще более заманчивые вещи: перочинные ножички - нарЯдные,
перламутровые и темненькие, попроще,  -  раскрашенные  пеналы,  альбомы  длЯ
стихов, резинки  с  напечатанными  на  них  черными  или  красными  слонами,
линейки,  циркули,  перышки  -  богатейший  набор  перьев   от   маленького,
тоненького, почти лишенного веса, до крупных, желтых,  с  четко  выдавленным
номером: "86".
     Ќи один магазин в городе не казалсЯ мне таким интересным и богатым, как
этот, хоть вывеска у него  была  поскромнее  и  помещение  потеснее,  чем  у
бакалейщиков и галантерейщиков. „а и народу бывало в нем меньше.
     ‡абежит,  бывало,  на  несколько  минут  шумнаЯ  компаниЯ  гимназистов,
гимназисток или "уездников", потолчетсЯ у прилавка, накупит всЯкой всЯчины -
тетрадок  с  розовыми  промокашками,  бумаги  длЯ  рисованиЯ   и   черчениЯ,
блестЯщих, гладких, так вкусно пахнущих деревом и лаком карандашей, а заодно
и  полюбуетсЯ  переводными  картинками.   ‚прочем,   маленькие   гимназистки
предпочитали картинки  "налепные"  -  штампованные,  выпуклые,  изображавшие
Ярко-пунцовые венчики роз и пухлых ангелочков.
     ’аким покупателЯм владелец магазина - тихий и серьезный человек, с виду
похожий на поэта Ќекрасова, - долго задерживатьсЯ у прилавка не давал.  ‡ато
любителЯм книг он  благосклонно  и  беспрепЯтственно  разрешал  проводить  у
книжных полок целые часы. Ћни спокойно, не  торопЯсь,  раскрывали  книгу  за
книгой и вели между собой и с хозЯином долгие разговоры о  том,  что  именно
"хотел сказать" автор своей повестью или романом.
     ЊенЯ владелец магазина  на  первых  порах  причислЯл  к  той  категории
покупателей, которые интересуютсЯ перышками да картинками, в только потом  -
через полгода или год, - почувствовав во мне страстного читателЯ,  милостиво
допустил менЯ к полкам. џ бережно перелистывал толстые романы и  повести,  а
томики стихов проглатывал тут же, не сходЯ с жеста.
     —уть ли не через день заглЯдывал Я в "Џисчебумажный и книжный магазин".
     Љнигами торговали у нас в городе и прежде. Ђ вот  такого  просветителЯ,
как владелец нового магазина, у нас еще не  бывало.  ќто  было  своего  рода
знамение времени.
  
                                   -----  
  
     ‡намением  времени  было  и  поЯвленье  у   нас   в   гимназии   нового
преподавателЯ  русского  Языка  в  литературы   -   ЌиколаЯ   Ђлександровича
Џоповского.
     ‘тарый преподаватель словесности Ђнтонов был несловоохотлив, сух  и  не
допускал никакой вольности - ни в мыслЯх, ни в стиле  изложениЯ.  …го  пугал
малейший отход от буквальности. ‚стретив в работе восьмиклассника  выражение
"глубокаЯ мысль", он дважды подчеркивал его  и  писал  на  полЯх:  "ѓлубокой
может быть только Яма".
     Џочему только Яма, а не море, не океан, - это было понЯтно одному  лишь
‘тепану ѓригорьевичу. Њожет быть, он и не  верил  в  существование  океанов,
которых поблизости от Ћстрогожского уезда нет и никогда не было.
     Ћн  был  глубоко  прозаичен,  презрителен  и  грубоват,   наш   учитель
словесности.  ‚о  времЯ  урока  лицо  его  казалось  окаменевшим.  Ћн   мало
интересовалсЯ  тем,  как  относЯтсЯ  к  нему  гимназисты,  которых  он  едва
удостаивал беглым взглЯдом из-под очков.
     ’ак смотрит  на  пассажиров,  подходЯщих  к  окошечку,  старый  усталый
железнодорожный кассир, который замечаем  своих  клиентов  только  в  случае
каких-нибудь недоразумений или пререканий.
     ‘тепана ѓригорьевича было трудно вообразить без мешковатого  форменного
сюртука с золотыми наплечниками. Ћн  отнюдь  не  был  безобразен:  напротив,
черты его лица  отличались  правильностью  и  отсутствием  особых  примет  -
достоинствами, которые он так ценил в классных работах учеников.
     ‘идел он на своем преподавательском стуле прочно и неподвижно до самого
конца урока, и если шевелил рукой, то только  длЯ  того,  чтобы  почесать  в
раздумии щеку, погладить бороду или поставить  в  классном  журнале  двойку,
тройку, в лучшем случае четверку. ЏЯтерками он своих учеников баловал редко.
‡ато излюбленной его отметкой была единица. Љол.
     Ќам казалось, что ‘апожник будет  неразлучен  с  нами  до  конца  наших
гимназических дней. Ќо вышло  иначе.  Љлассы  поделили  между  ним  и  новым
преподавателем.
     Ќовый  поЯвилсЯ  у  нас   в   одно   прекрасное   утро   безо   всЯкого
предупреждениЯ. Ћн весело и бодро взошел  на  кафедру,  -  молодой,  прЯмой,
высокий,  чуть  ли  не  на  голову   выше   своего   предшественника,   тоже
отличавшегосЯ немалым ростом, но как-то раньше времени осевшего.
     Њолодой  преподаватель  был  родом   с   юга.   ќто   было   видно   по
матово-смуглому цвету лица,  но  черным  блестЯщим  волосам  и  бородке,  по
темно-карим глазам,  глЯдевшим  смело  и  открыто  из-под  крутых  сросшихсЯ
бровей.
     ‚ первые же дни  после  прихода  в  наш  класс  ЌиколаЯ  Ђлександровича
Џоповского гимназистам стали известны мельчайшие подробности его жизни.
     Ћни разведали, где от живет и у кого столуетсЯ, узнали, что окончил  он
духовную семинарию, а затем и университет, что в наш  город  он  приехал  не
один, а со своей сестрой-курсисткой, очень похожей  на  него,  и  что  между
собой эта пара чаще всего говорит по-молдавски, на своем родном Языке,  хоть
и русским владеет в совершенстве.
     ‚ классе  нового  учителЯ  встретили  с  интересом,  даже  с  некоторым
любопытством. „а и было чему удивлЯтьсЯ.  Џоповский  был  так  не  похож  на
своего предшественника и ни других сослуживцев по гимназии! ‘ учениками  был
вежлив, всем говорил  "вы".  Џосле  первой  письменной  работы  очень  скоро
возвратил тетрадки, не поставив ни одной отметки.
     ‚место  цифры,  выведенной   красными   чернилами,   каждый   из   моих
соклассников нашел под своей работой несколько кратких замечаний Џоповского.
‚ тетради Љоли џстребцева, одного из первых ваших учеников, было написано:
     "‚се правильно, ни одной ошибки, но Язык беден, бесцветен. Ќадо  больше
читать. Ќ. Џ."
     Ќа первых своих уроках Ќиколай Ђлександрович  попросту  разговаривал  с
нами обо всЯкой всЯчине и только потом начал "спрашивать" - да и то с места,
то есть без вызова к доске или  кафедре.  ’ем,  кто  знал  урок  не  слишком
твердо, это было на руку, так как с места  легче  и  подсказку  услышать,  и
заглЯнуть в раскрытую, лежащую под крышкой парты книгу. ’ак многие и делали:
отвечали Џоповскому то под суфлера, то по книге. Ђ  другие,  глЯдЯ  на  них,
посмеивались над простоватым новичком-учителем и были уверены, что он ничего
не видит перед собой, кроме книги, которую держит в руках, ничего не слышит,
кроме звуков собственного голоса.
     Џонемногу самые  искусные  и  опытные  мастера  подсказки  и  шпаргалки
совершенно перестали церемонитьсЯ на уроках Џоповского.
     Ћсобенной изворотливостью  отличалсЯ  наш  ‘тепа  —ердынцев.  ‚се  свои
способности он тратил на  то,  чтобы  водить  за  нос  учителей  и  поражать
товарищей неожиданными и дерзкими проделками. „ома его баловали,  учителЯ  с
великим трудом перетаскивали из класса в  класс.  ‚  первый  же  год  своего
пребываниЯ в гимназии ‘тепа отличилсЯ тем, что, обжигаЯсь  и  дуЯ  на  руки,
украл из печки сторожа ђодиона горшок гречневой каши. “крал, конечно,  не  с
голоду, а так, скорее из удальства.  Ќо  все  же  кашу  уплел  до  последней
крупинки. Ќесколько лет после этого его дразнили "Љашей".
     ’оварищи подтрунивали над ним и в то же времЯ искренне восхищались  его
непревзойденной ловкостью. ‘ искусством и усердием паука опутал он  чуть  ли
не весь класс нитками, по которым передвигались  от  одной  парты  к  другой
шпаргалки. ЋтвечаЯ урок, он каким-то образом ухитрЯлсЯ приклеивать шпаргалку
к стенке кафедры под самым носом преподавателЯ.
     ‚ конце  учебного  года  учитель  математики  обычно  предоставлЯл  ему
возможность переправить двойку на тройку. Ќо, готовЯсь к  вызову,  —ердынцев
не занималсЯ, как другие, зубрежкой или решением задач, но и  не  сидел  без
„ела, а старательно исписывал цифрами всю оборотную сторону классной  доски,
переносЯ на нее со шпаргалки решение задач, которые - по  неизвестно  откуда
добытым сведениЯм  -  мог  предложить  ему  учитель.  Ђ  когда  его  наконец
вызывали, он так Яростно и энергично выводил на доске цифру за  цифрой,  что
мел крошилсЯ у него в руке  и  он  должен  был  чуть  ли  не  каждую  минуту
заглЯдывать за доску, где хранились запасные кусочки мела.  Џосле  этого  он
более или менее благополучно справлЯлсЯ с задачей и получал тройку.  Ѓольше;
ему и не нужно было.
     Љогда задачу приходилось  решать  не  на  доске,  а  в  тетради,  ‘тепу
выручала шпаргалка, спрЯтаннаЯ в рукаве. Ћна была на резинке и при первой же
опасности мгновенно уходила в рукав.  ‚ероЯтно,  специально  длЯ  этой  цели
‘тепа - один во всем классе - носил накрахмаленные манжеты.
     ‚прочем, на уроках Џоповского никто не торопилсЯ прЯтать  шпаргалки,  и
секретный телеграф, по которому ‘тепа —ердынцев  переговаривалсЯ  с  другими
партами, действовал вовсю.
     Ќо вот однажды, когда  урок  отвечал  долговЯзый  ‘ыроваткин,  а  ‘тепа
спокойно и почти беззвучно подсказывал  ему,  глЯдЯ  в  раскрытую  на  парте
книгу, Ќиколай Ђлександрович вдруг нахмурилсЯ, покраснел и сказал  громко  и
твердо:
     - ‘адитесь, ‘ыроваткин. „овольно. ‚ам  Я  ставлю  двойку  за  ответ,  а
—ердынцеву двойку за поведение.
     €, со  стуком  откинув  толстую  крышку  классного  журнала,  Џоповский
решительным движением вывел на  его  странице  две  крупные  двойки.  Џервые
двойки с тех пор, как он пришел в наш класс.
     Ќикто этого не ожидал. Љласс затих, а ‘ыроваткин и  —ердынцев  почти  в
один голос спросили:
     - ‡а что, Ќиколай Ђлександрович?.. ‡а что?
     Џоповский поднЯлсЯ с места.
     - Љак за что? € вы еще осмеливаетесь спрашивать! Ѓольше месЯца терпел Я
это издевательство. ‚едь Я все видел, но только мне было стыдно -  понимаете
ли, стыдно - ловить вас за руку, как мелких воришек. Љого вы  обманываете?..
…сли вы хотите остатьсЯ безграмотными, оставайтесь - волЯ ваша. Ќо  в  таком
случае вам незачем занимать эти места за  партами.  ‚едь  на  них  могли  бы
сидеть честные и способные юноши, из которых вышел бы толк.
     Ќиколай  Ђлександрович  немного  помолчал,  а  потом  заговорил   более
спокойно:
     - ‚от что, господа.  Ќе  длЯ  того  Я  стал  учителем,  чтобы  донимать
учеников единицами и двойками, оставлЯть  без  обеда,  выгонЯть  из  класса.
„айте мне возможность учить вас, а не воевать с вами!
     Ћн опЯть помолчал, как будто ожидаЯ ответа. Њолчали и мы.
     € вдруг он улыбнулсЯ и сказал своим обычным ровным и звучным голосом:
     - €так, Я надеюсь, вы прекратите эту нелепую комедию, и мы будем жить с
вами в мире. Ђ вас, —ердынцев,  Я  попрошу  на  первой  же  перемене  убрать
подальше все  ваши  хитроумные  изобретениЯ.  Ќадеюсь,  они  вам  больше  не
понадобЯтсЯ. Џопробуйте жить честно. џ предлагаю вам такой уговор. ‡автра  у
нас в классе будет письменнаЯ работа. џ освобождаю вас от нее,  но  зато  вы
должны будете тут же, при  мне,  выучить  урок,  который  Я  вам  задам.  Ќе
бойтесь, - всего две-три странички, не больше! ‡а это Я поставлю вам в  году
тройку, а может быть, и четверку, и  вы  перейдете  в  следующий  класс  без
переэкзаменовки. €дет? ‘огласны?
     —ердынцев кивнул головой.
     - Ќу вот и хорошо. Ђ пока прощайте.
     ‡а дверью уже заливалсЯ, обегаЯ все коридоры, гулкий звонок.  “рок  был
окончен.
  
                                   -----  
  
     Ќа следующий день наш новый учитель  пришел  в  класс  в  самом  лучшем
настроении. „ень был  весенний  -  ветреный,  но  теплый.  „еревЯнные  дома,
которых в городе было  немало,  потемнели  от  сырости.  Џочернели  и  голые
деревьЯ. Љазалось, весь город был нарисован черным угольным карандашом.
     ‚ классе у нас была открыта  форточка  в  еще  влажный  городской  сад.
‹егкий ветер то и дело вздувал на стенах огромные  карты  …вропы  и  Ђзии  с
темно-коричневыми горами, зелеными низменностЯми и синими морЯми.
     Ћт весеннего тепла и крепкого, свежего воздуха нас одолевала дремота, и
минутами нам чудилось, что сверкающаЯ желтым и черным лаком кафедра вместе с
учителем уплывает куда-то вдаль, становЯсь все меньше и меньше.  Ќужно  было
усилие, воли, чтобы преодолеть это приЯтное оцепенение.
     ‚друг  из  городского   сада   Явственно   донессЯ   какой-то   низкий,
лениво-добродушный женский голос:
     - Њишутка, а, Њишутка, где же ты? •очешь молочка, детка?..
     Џочему-то  во  времЯ  школьного  урока  все  постороннее,  неожиданное,
частное, врывающеесЯ в класс из вольного, живущего своей жизнью мира, всегда
кажетсЯ странным и смешным. ’ак было и на этот  раз.  ђебЯта  засмеЯлись,  а
кто-то на последней парте проговорил нараспев таким же густым голосом:
     - Њишутка, а, Њишутка!..
     Ќиколай Ђлександрович не обратил никакого вниманиЯ на эту вольность. Ћн
только слегка улыбнулсЯ и захлопнул журнал, в котором  уже  успел  отметить,
кого нет в классе. Џосле этого он  задал  нам  письменную  работу,  прошелсЯ
раз-другой по комнате и подсел к ‘тепе —ердынцеву.
     - Ќу вот, —ердынцев, - сказал он, - сегоднЯ мы  с  вами  докажем  всему
классу, что умеем работать. ‚ерно? „авайте-ка  выучим  до  конца  урока  эти
полторы странички. …сли вы ответите мне хоть на тройку, лето у вас не  будет
испорчено. Ќо дело, в сущности, даже не в этом, а в том, чтобы вы  научились
наконец ходить прЯмыми дорогами, а не петлЯть, как заЯц. Ќу, в добрый час!
     ‚ классе было тихо. ‘лышалсЯ только скрип  наших  перьев  да  спокойные
шаги ЌиколаЯ  Ђлександровича,  который,  заложив  руки  за  спину,  медленно
прохаживалсЯ по классу.
     ‚ремЯ от времени все мы невольно  прерывали  работу  и  с  любопытством
поглЯдывали на ‘тепу, учившего урок. ќто было невиданное зрелище! Ћн  сидел,
не подымаЯ головы, подперев кулаками пухлые щеки и зажмурив свои и без  того
узкие, обычно такие лукавые, глаза. Ќаши взглЯды, видимо,  смущали  его.  Ћн
так любил козырЯть перед нами своей бесшабашной удалью, а теперь сидел  тихо
и смирно, как сдавшийсЯ в плен и обезоруженный наездник-головорез.
     “рок приближалсЯ к концу. Ћдин за  другим  отдавали  мы  свои  тетрадки
Ќиколаю Ђлександровичу или сами несли их на кафедру. Ћкончив работу, мы  уже
не отрывали глаз от ‘тепы.
     ‚ книгу он больше не смотрел, а занималсЯ самыми разнообразными делами:
то с трудом вытаскивал из тесного переднего карманчика брюк новенькие черные
часы, то засовывал их обратно и принималсЯ тщательно оттачивать карандаш.
     ќх, не попадись он вчера так глупо, не пришлось бы  ему  сейчас  сидеть
без дела. Ќе терЯЯ ни одной минуты  зрЯ,  он  бы  ловко  и  быстро  орудовал
испытанным арсеналом своих шпаргалок. „а уж теперь ничего не поделаешь!  ‘ам
свалЯл дурака - поддалсЯ на уговоры  этого  хитрого  халдеЯ,  который  целый
месЯц прикидывалсЯ блаженным только  ради  того,  —тобы  вернее  поймать  на
удочку бедного ‘тепу.
     Ќо  вот  Ќиколай  Ђлександрович  подошел  к  парте,  за  которой  сидел
—ердынцев, и остановилсЯ, вопросительно на него поглЯдываЯ.
     —ердынцев молчал.
     - Ќу, как дела? Ќадеюсь, вы готовы? - спросил Џоповский.
     ‘тепа только ниже опустил свою круглую, коротко остриженную голову.
     - —то же вы молчите? џ спрашиваю, можете ли вы уже отвечать?
     ‘тепа тЯжело встал с места и, глЯдЯ куда-то в  сторону,  сказал  сквозь
зубы:
     - Ќе могу...
     - Ќо хоть что-нибудь вы за этот час приготовили? - все еще  с  надеждой
спросил Џоповский. - Ќу, страницу, полстраницы?
     ‘тепа как-то  странно  надулсЯ,  засопел,  и  вдруг  неудержимые  слезы
горохом посыпались у него из глаз. Ћн заревел, как маленький, -  всхлипываЯ,
захлебываЯсь, вытираЯ глаза кулаками.
     Ќиколай Ђлександрович даже испугалсЯ.
     - —то с вами, —ердынцев?..
     - Ќе могу, Ќиколай Ђлексаныч! …й-бо, не могу!
     - —его не можете?
     - Ќичего запомнить не могу!
     - Ќо ведь вы же не тупица, —ердынцев! Џодумать только,  сколько  труда,
хитрости, изобретательности тратили вы на то, чтобы несколько лет обманывать
своих учителей!.. Ђ на честную работу вы не способны?
     - Ќе способен! - едва слышным шепотом сказал —ердынцев.
   
Ѓ…‡ ‘’Ђђ€•    
    
     ‚ те дни, когда на пустынном заводском дворе Я водил палочкой по земле,
переходЯ от одного построенного мною городка к  другому  и  сочинЯЯ  историю
некоего странствующего героЯ, Я и не предполагал, что эта игра была  как  бы
предчувствием моей собственной судьбы.
     ђазница  была  только  в  том,  что  мой  герой  выходил  и?  тлуши   и
безвестности в большой, полный событий мир, уже достигнув зрелого  возраста,
а в моей жизни такой перелом произошел гораздо раньше.
     Џосле переселениЯ нашей семьи с окраины в город мы не прожили на  месте
и двух лет, как стали готовитьсЯ к новому переезду -  и  не  куда-нибудь,  а
прЯмо в столицу, в Џитер, в  ‘анкт-Џетербург!  ќто  не  было  осуществлением
широких планов нашего отца. Џросто ему предложили  в  Џетербурге  работу  на
небольшом, еще только строившемсЯ в то времЯ заводе.
     џ и мой старший брат уже успели  мысленно  обойти  все  улицы  столицы,
известные нам по Џушкину и ѓоголю, когда выЯснилось, что нам обоим  придетсЯ
остатьсЯ в Ћстрогожске, так как нет никакой надежды добитьсЯ нашего перевода
в какую-нибудь из петербургских гимназий.
     Њать утешала нас тем, что в Џитер мы будем ездить два раза в год  -  на
летние и зимние каникулы. Ћстальное же времЯ будем  жить  в  Ћстрогожске,  у
дЯди.
     € вот, как мы когда-то мечтали, к вокзальной платформе  шумно  подкатил
поезд, но увез он из Ћстрогожска не всю нашу семью, а только мать, сестер  и
маленького брата (отец был уже в это времЯ в Џетербурге).
     ‚первые Я и старший брат были оторваны от большой и дружной  семьи.  Њы
оба очень скучали, но в то же времЯ у нас было какое-то  новое,  непривычное
ощущение  свободы  и  самостоЯтельности.  Ѓез  старших   мы   зажили   почти
по-студенчески. Џравда, брат считал своим долгом следить за тем, чтобы Я  не
слишком поздно ложилсЯ  спать  и  не  пропускал  уроков.  ќто  давалось  ему
нелегко, так как он был по горло занЯт своими собственными уроками - всЯкими
там греческими глаголами и тригонометрическими формулами - и  к  тому  же  в
первый раз в жизни влюблен.
     џ знал  или,  вернее,  догадывалсЯ  об  этом  только  по  обрывкам  его
разговоров с товарищем. ЊенЯ в свою тайну он не  хотел  допустить  -  должно
быть, по привычке все еще считал менЯ маленьким.
     Ћн был так скромен и застенчив, мой старший брат, что даже  не  пыталсЯ
познакомитьсЯ с веселой, смуглой и кудрЯвой  гимназисткой,  завладевшей  его
сердцем. Ћн считал себЯ вполне счастливым, если ему удавалось бросить на нее
беглый взглЯд в городском саду или на улице.
     Њне было обидно, что от менЯ что-то скрывают, и Я решил доказать  брату
и его товарищу, что давно уже вышел из младенческого возраста.
     џ познакомилсЯ с двоюродным  братом  черноглазой  гимназистки  (он  был
одним классом старше менЯ), потом и с нею самой  -  и  очень  скоро  получил
приглашение на ее именины.
     ’рудно передать, как был ошеломлен мой брат, когда Я  как-то  вскользь,
мимоходом, сказал ему, где собираюсь провести вечер.
     Љарманных денег у нас с ним было очень мало, и все же он купил мне ради
этого торжественного случаЯ крахмальный бумажный воротничок,  а  потом  -  к
вечеру  -  нанЯл  длЯ  менЯ  за  гривенник  извозчичью  пролетку   с   двумЯ
великолепными фонарЯми.
     Џомню, с каким грохотом покатил Я по булыжной мостовой, а брат  осталсЯ
на перекрестке, грустно и задумчиво глЯдЯ мне вслед.
     ‚ернулсЯ Я в этот вечер довольно поздно - часов в двенадцать, - но брат
еще не спал.
     „олго и осторожно расспрашивал он менЯ обо всех, кто был  на  именинах,
стараЯсь не показать виду, что больше всего его интересует сама именинница.
     “же засыпаЯ, Я отвечал ему нехотЯ и невпопад.
     ’аким допросам подвергал он менЯ каждый раз, когда мне случалось бывать
в этом доме. "Ќу, а она что? Ђ ты что? Ђ он что?"
     ‘коро Я стал настолько своим человеком в семье моих новых знакомых, что
мне уже ничего не стоило намекнуть, чтобы туда пригласили и брата.
     Ћн долго готовилсЯ к этому посещению, гладил брюки, чистил ботинки себе
и мне.
     Ќо на первых порах визит был не слишком удачен. Ѓрат стеснЯлсЯ, молчал,
а на черноглазую гимназистку, котораЯ и всегда была смешлива, ни с того ни с
сего напал такой бешеный порыв беспричинного смеха, что  она  только  кусала
губы, и на ее густых ресницах дрожали крупные капли слез.  Њать  укоризненно
поглЯдывала на нее, а брат мой краснел и хмурилсЯ, видимо,  подозреваЯ,  что
виновником этого бурного весельЯ был именно он.
     —тобы как-нибудь спасти положение, Я на правах старого знакомого хозЯев
предложил брату прочесть что-нибудь вслух. џ чувствовал, что это избавит его
от необходимости  поддерживать  вЯлый,  натЯнутый  разговор  и  поможет  ему
преодолеть застенчивость. ‚ гимназии он считалсЯ отличным чтецом  и  не  раз
участвовал в литературных  вечерах.  Ќо,  должно  быть,  он  гораздо  меньше
волновалсЯ, выступаЯ перед публикой в актовом зале, чем здесь, в  маленькой,
скромной гостиной под взглЯдом любопытных и насмешливых черных глаз.
     „олго перелистывал он томик —ехова, не знаЯ, на чем остановитьсЯ.
     џ тихонько толкнул его под локоть:
     - "•ирургию" прочти!
     Ѓрат благодарно кивнул головой, слегка  откашлЯлсЯ,  и  вот  в  комнате
неожиданно зазвучали, перебиваЯ друг  друга,  два  голоса:  один  -  ноющий,
гнусавый, другой - хриплый, басистый.
     ‘ первых же строк внимание слушателей было завоевано.
     џ гордилсЯ братом, а наша юнаЯ  хозЯйка  была,  должно  быть,  от  души
благодарна ему за то, что могла наконец дать  волю  неудержимому  смеху,  не
боЯсь кого-нибудь обидеть.
     ‚ общем, все  остались  очень  довольны,  хвалили  брата  и,  провожаЯ,
просили заходить почаще.
     Ќа этот раз, укладываЯсь в постель, мы почти не  разговаривали  друг  с
другом. Ѓрат был погружен в свои мысли, а Я радовалсЯ тому, что  не  должен,
борЯсь со сном, отвечать на его бесконечные вопросы.
     џ  был  совершенно  уверен,  что  в  ближайшее  времЯ   он   непременно
воспользуетсЯ приглашением заходить почаще, но этого  не  случилось.  ’олько
изредка бывал он у новых знакомых, да и  мне  не  советовал  "злоупотреблЯть
гостеприимством".
     џ смотрел тогда на вещи гораздо  проще,  и  мне  была  непонЯтна  такаЯ
чрезмернаЯ щепетильность. ’олько много  лет  спустЯ  Я  понЯл,  как  бережно
относилсЯ брат к этим встречам.  ЉаждаЯ  из  них  была  длЯ  него  настоЯщим
событием.
 
                                   ----- 
 
     ‚ эти месЯцы моей вольной, почти самостоЯтельной жизни Я стал все  чаще
и чаще заглЯдывать в наш новый "Џисчебумажный и книжный магазин", где  можно
было не только найти свежую, только что полученную из столицы книжку,  но  и
поговорить о современной  литературе  с  любителЯми  чтениЯ,  среди  которых
особенно рьЯным был, пожалуй, сам „линноволосый и остробородый хозЯин лавки.
     ‚ сущности, только теперь, в первые годы нынешнего столетиЯ,  Я  и  мои
сверстники узнали, что такое "современнаЯ литература".
     ‚ гимназии литературу проходили не дальше ’ургенева и ѓончарова,  да  и
то в самых старших классах, но добирались мы  до  них  -  а  еще  раньше  до
†уковского, Џушкина и ѓоголЯ - медленно и  долго  через  Ђнтиоха  Љантемира,
‘умарокова, •ераскова. „лЯ нас это было путешествием по  унылой  пустыне,  в
которой почти не было оазисов.
     …сли в гимназии оказывалсЯ умный и талантливый учитель, нас  еще  могли
заинтересовать  отдельные,  наименее  устаревшие  отрывки  из  ‹омоносова  и
„ержавина. ‘ удивлением различали мы в этих  старинных  строчках  могучие  и
своеобразные голоса.
     Ђ  у  заурЯдных  преподавателей  словесности  даже   „ержавин   казалсЯ
продолжением кантемиро-херасковской пустыни.
     „а и не только „ержавина, но и Џушкина заодно с ‹ермонтовым  и  ѓоголем
ухитрЯлись состарить и притушить такие словесники, как  наш  тЯжеловесный  и
скрипучий  ‘тепан  ѓригорьевич  Ђнтонов,   недаром   получивший   от   своих
благодарных учеников пожизненное прозвище "‘апожник".
     Љак  прививают  людЯм  вакцину,  длЯ  того  чтобы   они   не   заболели
по-настоЯщему, так постепенно  -  скучной  зубрежкой  отрывков  из  "…вгениЯ
Ћнегина" (главным образом о временах года)  да  еще  писанием  сравнительных
характеристик Ћнегина и ‹енского или ’атьЯны и Ћльги -  вырабатывали  у  нас
иммунитет к Џушкину, как бы заботЯсь только о том, чтобы мы не "заболели" им
всерьез.
     € это нашим словесникам удавалось в полной мере. Ќелегко было после них
почувствовать прелесть и свежесть строчек,  вырванных  из  пушкинских  поэм.
‘ловно какие-то мозоли оставались у нас в мозгу от  бесконечного  повторениЯ
лирических отрывков из гоголевской прозы.
     Ћднако все же, хоть по казенному  шаблону,  с  классикой  гимназиЯ  нас
кое-как знакомила. Ђ вот литературы наших дней она и совсем не признавала, -
будто дойдЯ до "Ћбрыва" ѓончарова, кончалась  обрывом  и  всЯ  наша  изЯщнаЯ
словесность!
     Ќовых, современных изданий пуще огнЯ боЯлась гимназическаЯ  библиотека.
Ћна была похожа на остановившиесЯ часы, показывающие давно прошедшее времЯ.
     Ќо вот наши крыльЯ настолько подросли и окрепли, что мы сами  пустились
на поиски чтениЯ, которое могло бы утолить юношеский жадный интерес к  новым
чувствам и мыслЯм.
     ѓде только можно было, у товарищей  и  знакомых,  искали  мы  последние
изданиЯ классиков и современных писателей  -  книги,  пахнущие  не  пылью  и
затхлостью чулана, а свежей типографской краской.
     Ќе помню, как и когда попал  в  руки  брату,  а  потом  и  мне  тонкий,
большого формата номер еженедельного журнала с  крупным  узорным  заголовком
"Ќива". ‚ этом номере на видном месте была напечатана глава из нового романа
’олстого "‚оскресение" с рисунками художника Џастернака.
     Ћ ’олстом толковали тогда много и противоречиво. …го  жизнью,  ученьем,
спорами с церковью и правительством интересовались самые разные  люди.  Ћдни
называли его учителем, подвижником, другие ни за что не  хотели  поверить  в
искренность этого графа, который почему-то сам  себе  шьет  сапоги  и  ходит
босой.
     Ќе мудрено, что мы с жаром ухватились за эту случайно попавшую  нам  на
глаза главу толстовского романа. Ќе так-то легко было собрать роман целиком,
разыскать все тетрадки "Ќивы" от первой до последней. €, однако же, мы нашли
их и были щедро вознаграждены за свои  стараниЯ:  впервые  открылась  нам  в
книге та самаЯ жизнь, котораЯ окружала нас, как воздух.
     ‘амые увлекательные из романов, прочитанных нами до того  -  ’ургенева,
ѓончарова,  ѓригоровича,  -  все-таки  относились  к  прошлому,  хоть  и   к
недавнему. Ђ тут современность подступила к  нам  вплотную,  к  самым  нашим
глазам, да еще современность, прошедшаЯ перед суровым и мудрым судом  такого
художника, как ’олстой.
     ‚ сущности, именно с толстовского  "‚оскресениЯ"  и  началось  длЯ  нас
знакомство  с  новой  литературой,  которую  так  осторожно  обходила   наша
гимназиЯ.
     Ћдно за другим узнавали  мы  новые  имена,  различали  голоса,  которых
раньше не слышали.
     “влечение писателЯми-современниками начиналось длЯ нас почти  так,  как
обычно начинаетсЯ любовь. ‚от среди  прочих  лиц  мелькнуло  незнакомое,  но
чем-то привлекательное лицо. Њы еще не выделЯем его из множества  других,  а
наша памЯть уже бережет его на всЯкий случай, почти без участиЯ сознаниЯ. Ќо
вот втораЯ встреча, и мы уже радуемсЯ ‡накомым чертам и всматриваемсЯ в  них
гораздо  пристальнее.  Ђ  там,  глЯдишь,  знакомство,  которое  еще  недавно
казалось таким случайным, уже становитсЯ частью нашей жизни, определЯет нашу
судьбу, и мы даже представить себе не; можем, как это мы могли  существовать
без того, что теперь длЯ нас так дорого и важно.
     Џомню, как впервые длЯ менЯ  прозвучал  со  сцены  насмешливый,  полный
веселого задора голос молодого —ехова. џ еще не знал тогда, что такое —ехов,
и раньше запомнил названиЯ его маленьких пьес - "Њедведь", "Џредложение",  -
чем имЯ их автора. Џотом как-то незаметно у нас вошло в обычай читать  вслух
короткие  чеховские  рассказы.  Њы  наслаждались  их  легкостью,  простотой,
безупречной верностью наблюдениЯ.
     ’рудно припомнить, когда и как научились мы  узнавать  в  каждой  новой
чеховской  странице  тот  пристальный,  серьезный  и  внимательный   взглЯд,
устремленный в самую глубь нашего времени, который, пожалуй,  стал  длЯ  нас
вернейшей приметой —ехова.
     Ћн входил в нашу жизнь исподволь, легкой поступью, как будто бы  ничего
особенного не обещаЯ, но оставлЯЯ в нашем  сознании  все  более  глубокий  и
прочный след.
 
     ’акой постепенности  не  было  в  нашем  знакомстве  с  другим  большим
писателем, поЯвившимсЯ на рубеже двух веков, - с ѓорьким.
     ќто имЯ Я услышал задолго до того, как впервые раскрыл небольшой  томик
в зеленоватой обложке.
     Ѓыло что-то тревожащее и притЯгательное в доходивших  до  нас  обрывках
биографии этого нового писателЯ, в самом облике его и даже в имени.
     ѓорький. €мЯ это как бы говорило о горькой судьбе,  родственной  многим
судьбам на ђуси. € в то же времЯ оно звучало как  протест,  как  вызов,  как
обещание говорить горькую правду.
     Ђ какой причудливой, разнообразной, правдивой до грубости  и  в  то  же
времЯ поэтической жизнью пахнуло на нас со страниц  его  молодых  рассказов.
‘ловно ветер, прилетевший откуда-то из степи или с морЯ, разом  распахнул  у
нас все окна и двери.
     Њы вдруг узнали и поверили, что и в наше времЯ есть  на  земле  смелые,
вольнолюбивые люди, непоклонные головы, и что жизнь свою можно  выбирать,  а
не идти но готовым, давно проложенным дорожкам.
     ‘амые  имена  горьковских  героев  пленЯли   нас   своим   неожиданным,
непривычным длЯ слуха, почти сказочным звучанием.
     Њногие из взрослых недоверчиво  покачивали  головами,  пытаЯсь  уверить
нас,  что  ѓорький  -  это  какой-то  самозванец,  насильно   вторгшийсЯ   в
тургеневские  сады  русской  литературы,  что  краски  его  грубы,  а  герои
надуманы.
     Ќо никакие скептические замечаниЯ не могли расхолодить уже влюбленную в
него молодежь.
     Џомню,  как  прочли  мы  впервые  широкие,  полные   сдержанной   силы,
неторопливо размеренные строчки "Ѓуревестника":
 
               Ќад седой равниной морЯ ветер тучи собирает... 
 
     Ќабрав полную грудь воздуха, мы читали эти стихи во  всю  силу  голоса,
стараЯсь передать то пронзительные, то глубокие трубные  звуки,  которые  мы
так Явственно различали в этих зовущих словах:
 
         Ћн кричит, и - тучи слышат радость в смелом крике птицы... 
         ...’о кричит пророк победы: "Џусть сильнее грЯнет бурЯ!.." 
 
     Њне  было  лет  тринадцать  -   четырнадцать,   когда   Я   вместе   со
старшеклассниками  внимательно  разглЯдывал  переходившую  из  рук  в   руки
открытку,  на  которой  был  изображен  широкоскулый   молодой   человек   с
мечтательно-хмурым лицом, с крутым изломом прЯмых, падающих на висок  волос.
Ќа нем была белаЯ косоворотка, подпоЯсаннаЯ ремешком.
     ќто был ѓорький.
     ‚ то времЯ Я и не предполагал, что скоро мне  доведетсЯ  встретитьсЯ  с
ним и эта встреча окажет решающее влиЯние на всю мою дальнейшую судьбу.
 
ЃЋ‹њ€… Ћ†€„ЂЌ€џ  
  
     Ќаконец наступили каникулы - те самые, которые нам предстоЯло  провести
в Џетербурге.
     Ќевский проспект, набережные с памЯтником Џетра по одну сторону Ќевы  и
сфинксами по  другую,  ЏетропавловскаЯ  крепость  и  Ђдмиралтейство,  ‡имний
дворец и ‹етний сад - вот что рисовалось нам, когда мы  пытались  вообразить
этот   великолепный,   такой   знакомый   и   такой   загадочный   город   -
‘анкт-Џетербург.
     ‚прочем, мы уже знали, что жить  нам  придетсЯ  не  на  Ђнглийской  или
”ранцузской набережной и не на Ќевском проспекте. Ќо и проспект, который был
обозначен на конвертах писем, полученных нами от родных,  представлЯлсЯ  нам
блестЯщим и праздничным. Љак-никак, а  все-таки  это  не  простаЯ  улица,  а
проспект! € какое у него звучное название - "‡абалканский"!
     ђодные ни разу не писали нам, как выглЯдит ‡абалканский проспект и дом,
в котором они поселились. Ќа открытках, полученных от матери, едва умещались
ее бесчисленные вопросы о нашем  здоровье,  о  том,  как  мы  учимсЯ,  и  не
протерлись ли у нас рукава, и не износились ли подметки.
     Ђ в редких, но пространных письмах отца было много щедрой ласки,  много
добрых наставлений, но ни слова о том, в котором этаже они живут,  во  дворе
или в квартире, выходЯщей окнами на улицу, в центре или на окраине.
     ‚се это оставалось длЯ нас загадкой до самого приезда в Џитер.
 
                                   ----- 
 
     ‘обрались мы в дорогу легко и быстро - не так, как собиралась  когда-то
наша семьЯ, начинавшаЯ укладывать вещи чуть ли не за две недели до отъезда.
     ‚сю заботу об упаковке взЯл на себЯ брат,  никогда  не  доверЯвший  мне
дел, требующих особого порЯдка и аккуратности. Ћднако  и  длЯ  менЯ  нашлось
ответственное поручение: сторговатьсЯ с извозчиком  и  позаботитьсЯ  о  том,
чтобы он рано утром без малейшего опозданиЯ был у наших ворот.
     џ обошел целую шеренгу извозчиков, прежде чем мне удалось найти такого,
который согласилсЯ отвезти нас на вокзал за шесть гривен.
     Ѓыло еще совсем темно, когда копыта  извозчичьей  лошади  застучали  по
настилу моста неподалеку от вокзала. ‚ пролетке  вместе  с  нами  ехали  две
спутницы,  неожиданно  вызвавшиесЯ  проводить  нас  до   ближайшей   станции
Љопанище, - черноглазаЯ гимназистка, котораЯ так нравилась моему брату, и ее
подруга. ‚сю дорогу мы болтали, смеЯлись, пели и не заметили, как перед нами
внезапно выросло одноэтажное кирпичное здание с высокими  и  узкими  окнами.
ќто и был вокзал.
     ‘пускаЯ с козел нашу корзину, извозчик покрутил головой и сказал:
     - Ќу и веселые господа! ‘колько вожу, а таких не видывал.  Ќадо  бы  по
этому случаю прибавить гривенничек!..
     € мы прибавили.
     ЉажетсЯ, еще никогда так стремительно и шумно не подкатывал к платформе
паровоз, никогда еще так Ярко и весело не блестели желтые вагонные скамейки,
как в это утро.
     ‘  беззаботной  легкостью  -  не  так,  как  другие  пассажиры,   долго
прощавшиесЯ и хлопотавшие около своих вещей, - сели  мы  в  поезд.  ‚прочем,
пассажиров было на этот раз немного. ‚ нашем вагоне, кроме нас четверых,  не
оказалось ни души. Њы чувствовали себЯ свободно и непринужденно, и  спутницы
наши вздумали даже потанцевать друг с дружкой между рЯдами  скамеек.  Ћднако
они тут же вспомнили, что времени у нас не слишком-то  много,  и  предложили
нам  наскоро  позавтракать  вместе  с  ними.  ‚  корзинке  у  них  оказались
завернутые в бумагу тарелочки, вилки, ножи,  а  еще  глубже  были  аккуратно
уложены пирожки, котлеты, бутерброды, Яблоки. Љ нашим припасам они запретили
нам даже прикасатьсЯ, - ведь у нас впереди была еще такаЯ долгаЯ дорога.
     ‘олнце только всходило за окнами, обещаЯ Ясную погоду. Љак  жалко,  что
мы не можем провести вместе весь этот чудесный майский день!
     „линный и  гулкий  гудок  паровоза  внезапно  напомнил  нам,  что  пора
прощатьсЯ.
     ЏровожаЯ наших приЯтельниц до  вагонной  площадки,  брат  обещал  часто
писать им и дал каждой из них наш петербургский адрес.  Ќо  они  обе  только
покачали головой. Ќеужели мы  будем  помнить  о  них,  очутившись  в  шумной
столице!
     Ћни уже говорили с нами, как скромные, затерЯнные в глуши  провинциалки
- с людьми, живущими в Џетербурге светской, рассеЯнной жизнью.
     Ѓрат не успел еще ничего ответить  им,  когда  наш  поезд  остановилсЯ,
подалсЯ назад, чуть не свалив нас всех с ног, и остановилсЯ снова.
     „евочки быстро пожали нам руки и сбежали со ступенек на платформу.
 
                                   ----- 
 
     ‚ петербургской извозчичьей пролетке с  поднЯтым  над  нашими  головами
кожаным верхом - в это времЯ моросил дождь - въехали  мы  во  двор  дома  на
‡абалканском проспекте.
     ќто был двор, каких мы еще не видывали  -  чистый,  просторный,  гладко
вымощенный, с двухэтажным каменным домом, садиком в  углу  и  со  множеством
статуй из белого и черного мрамора, разбросанных в беспорЯдке от  ограды  до
ограды. ‘татуи чаще всего изображали печальных, склонившихсЯ  перед  алтарем
женщин в покрывалах, спадающих волнистыми складками,  и  маленьких  кудрЯвых
ангелов, грациозно простирающих ввысь круглые, в мраморных жилках, ручонки.
     Ќеужели же мы будем жить на этом дворе,  в  этом  небольшом,  уютном  и
нарЯдном  доме?  Ќет,  оказываетсЯ,  здесь  живет   сам   хозЯин,   владелец
скульптурной мастерской, итальЯнец Ѓотта. Ђ мы едем дальше - во второй двор.
„ома здесь похуже. Љирпичные их стены не облицованы гладкими розовато-серыми
плитами, как хозЯйский дом, и даже не оштукатурены. Ќо  и  это  еще  не  наш
двор. €звозчик везет нас дальше - на третий, окруженный невысокими флигелЯми
и весь загроможденный огромными телегами с поднЯтыми кверху оглоблЯми.
     …два только мы въехали на этот третий двор,  нас  оглушил  разноголосый
шум:  удары  молотка  по  железу,  надрывный  плач  ребенка,  хриплаЯ  песнЯ
гармошки, ржанье и дробный топот лошадей в конюшне.
     Џо узкой, полутемной, грЯзноватой лестнице  поднимаемсЯ  мы  во  второй
этаж одного из флигелей.
     ќто и есть наша столичнаЯ, петербургскаЯ квартира! Ћ том, что она наша,
можно догадатьсЯ и безо всЯких объЯснений: достаточно взглЯнуть на  плюшевую
- слегка потертую - скатерть, памЯтную нам еще со времен Њайдана, на  старый
комод, украшенный знакомой парой серебрЯных  подсвечников,  на  висЯщую  над
столом большую керосиновую лампу.
     Ћтец  замечает  наше  разочарование  и,  как  всегда,  бодрым,   полным
уверенности голосом говорит нам, что это жилье - только временный  привал  и
что скоро мы отсюда переедем. “ нас будет  прекраснаЯ,  просторнаЯ  квартира
при заводе за Њосковской заставой.
     Ђ пока он обещает показать нам  Џетербург.  „лЯ  этого  он  освободитсЯ
завтра пораньше и, если только не будет дождЯ, прокатит нас на пароходике по
”онтанке и  по  Ќеве,  поведет  в  зоологический  сад,  угостит  на  Ќевском
знаменитыми филипповскими пирожками.
     Џо старой памЯти он, видно, считает нас еще маленькими и предлагает нам
программу, котораЯ года два тому назад привела бы нас в  полный  восторг.  Ђ
впрочем, откровенно говорЯ, мы и сейчас не прочь проехатьсЯ  на  пароходе  и
отведать филипповских пирожков, хоть  и  знаем,  что  Џетербург  может  дать
гораздо больше того, что обещает нам от своего щедрого сердца отец.
 
                                   ----- 
 
     Њы и в самом деле чувствовали себЯ чуть ли не детьми, во всЯком  случае
моложе своего возраста, в тот чудесный праздничный день, когда отец  впервые
возил нас  по  Џетербургу,  покупал  длЯ  нас  билеты  на  плавучей,  слегка
покачивающейсЯ под ногами пристани, усаживал за мраморный  столик  открытого
кафе н заботливо спрашивал, не хотим ли  мы  еще  мороженого.  ‡а  несколько
месЯцев разлуки мы успели отвыкнуть от такой заботы, и теперь  она  особенно
трогала нас.
     Ќо сколько ни увидели мы в тот первый день, пожалуй, гораздо  полнее  и
глубже узнал и почувствовал Я город  через  несколько  дней,  когда  решилсЯ
постранствовать по его улицам совсем один.
     ‘амо путешествие доставлЯло мне радость. ‚зобравшись по  узкой  лесенке
на империал конки, Я скользил глазами  по  стройным  рЯдам  высоких  строгих
домов, как бы сливающихсЯ в один огромный дом от перекрестка до перекрестка.
     Љонка движетсЯ так неспешно, что Я успеваю  прочесть  чуть  ли  не  все
вывески парикмахерских, кондитерских, ресторанов, банков, страховых обществ,
бюро похоронных процессий, винных погребов и ломбардов.
     ‚ Ћстрогожске у нас только один  книжный  магазин,  а  здесь  их  целые
кварталы. …сть огромные, с зеркальными витринами, а попадаютсЯ и такие,  где
еле-еле умещаютсЯ продавец и покупатель.
     ЊенЯ так и подмывает соскочить на ходу с подножки конки и нырнуть в эту
непроходимую книжную чащу. Ќо  мне  некогда.  ЊенЯ  ждут  Ќевский  проспект,
‘енатскаЯ площадь, Ќева.
     € вот уже Я шагаю по  Ќевскому.  ‚переди  бледным  золотом  сиЯет  игла
Ђдмиралтейства с кружевным корабликом на острие. Ќевский так широк, что дома
по обеим его сторонам кажутсЯ ниже, чем на самом деле. „а они и  вправду  не
слишком высоки, и от этого здесь светлее, просторнее, чем на других  улицах.
Ђ как весело и  празднично  звучит  перестук  множества  копыт  на  торцовой
мостовой!
     „ва потока людей движутсЯ навстречу один другому по широким панелЯм  из
каменных плит.
     џ  совсем  один  в  этой  пестрой  толпе  куда-то  спешащих  или  чинно
прогуливающихсЯ людей. € оттого, что менЯ здесь никто не знает да и сам Я не
знаю  никого,  Я  чувствую  себЯ  свободным  -  будто  кто-то  подарил   мне
шапку-невидимку.
     џ брожу по незнакомому городу без  провожатых,  но  все  узнаю:  мосты,
статуи, соборы, дворцы, арки. Њожно подумать, что Я когда-то уже бывал здесь
и потому так уверенно нахожу дорогу к ‘енатской площади, к Ќеве и  памЯтнику
Џетра.
     € если несколько дней тому  назад,  разъезжаЯ  по  Џитеру  с  отцом,  Я
казалсЯ самому себе маленьким, то здесь,  у  гранитной  ограды  Ќевы  или  у
подножьЯ скалы, на которой застыл на всем скаку Њедный ‚садник,  Я  чувствую
себЯ вполне взрослым человеком, причастным к жизни взрослых,  к  истории,  к
поэзии.
 
     ‘еверные летние сумерки обманули менЯ: Я  и  не  заметил,  как  подошла
белаЯ ночь. “лицы стали понемногу пустеть.  џ  шел  домой,  прислушиваЯсь  к
четкому стуку своих шагов, вглЯдываЯсь в  серовато-голубой  сумрак,  легкий,
прозрачный, не мешающий глазам видеть.
     ‚ скверах над  стрижеными  газонами  лежали  белые  волокнистые  полосы
тумана. Џахло сыростью и землей, будто  Я  не  в  Џетербурге,  а  где-то  на
окраине, на огородах.
     € этот простой, неожиданный запах делал еще более странной эту ночь без
темноты, так непохожую на другие ночи.
     Џока Я шел, край неба заалел. ђаннЯЯ зарЯ заиграла на  стеклах  верхних
окон.
     „ома  в  тревоге  ждали  менЯ  родные.  Ћни  так   обрадовались   моему
возвращению, что не стали менЯ бранить, а Я был благодарен им за то, что они
ничем не омрачили мою первую белую ночь.
 
                                   ----- 
 
     Ќаши каникулы кончались, а мы и сами не знали, радует нас  или  печалит
предстоЯщее возвращение в Ћстрогожск.
     ѓрустно было снова расставатьсЯ с родными, жалко  покидать  только  что
открывшийсЯ нам во всем своем великолепии Џетербург. Ќо с  каждым  днем  все
милее казалсЯ и брату и мне  далекий,  маленький,  почти  сплошь  деревЯнный
Ћстрогожск, где была наша гимназиЯ, где жили все наши сверстники,  товарищи,
друзьЯ.
     Ќе знаю, куда, в какую сторону побежал бы Я сначала, кого из  товарищей
повидал бы первым, если бы внезапно очутилсЯ в Ћстрогожске. •отелось увидеть
все и всех сразу, снова оказатьсЯ по горло занЯтым, всем и  каждому  нужным,
каким был Я до отъезда в Џитер.
     ’ак чувствует себЯ, должно быть, человек, возвращающийсЯ из  отпуска  в
далекий полк, где у него есть определенное  положение,  точные  обЯзанности,
издавна установившиесЯ отношениЯ с людьми.
     Њы и сами не заметили, как стали считать  остающиесЯ  до  отъезда  дни.
Ћсобенно не терпелось брату. Ћн аккуратно  переписывалсЯ  с  Ћстрогожском  и
бережно  хранил  приходившие  оттуда  на  его  имЯ  письма.  џ  был  гораздо
легкомысленнее и за все времЯ каникул не написал ни одного письмеца.
     ‚споминаЯ об этом Я мучилсЯ угрызениЯми совести и еще больше скучал  по
затерЯнному где-то вдалеке Ћстрогожску.
     ќтот  скромный  город,  где  не  было  ни  одного  дворца,   ни   одной
триумфальной арки и памЯтника на площади, казалсЯ мне в те  времена  гораздо
более жилым, населенным, чем торжественный и многолюдный Џетербург.
     џ уже довольно свободно разбиралсЯ в петербургских  улицах,  многие  из
них измерил шагами из конца в конец, наблюдал их и в дневные часы, и вечером
при свете газовых фонарей. Ќо за каменными стенами многоэтажных зданий Я  не
чувствовал еще живущих там  людей,  не  представлЯл  себе  их  обстановки  и
уклада.
     ’е семьи, с которыми успели познакомитьсЯ в  столице  мои  родители,  в
сущности, оставались и здесь провинциальными и жили во временных,  случайных
и неуютных квартирах.
     Ђ вот настоЯщих, коренных петербуржцев Я еще не встречал.
     Ћднако вскоре -  еще  до  отъезда  нашего  в  Ћстрогожск  мне  довелось
познакомитьсЯ и даже коротко сойтись с ними.
     ‚от как это случилось.
     Ћдин из новых знакомых нашей семьи прочел мои стиха и рассказал обо мне
известному в городе меценату. Ђ тот, в свою очередь, расхвалил мои  поэмы  и
переводы - да не кому-нибудь, а самому ‘тасову.
     ‚ладимир ‚асильевич ‘тасов позвал менЯ к себе.
     ќтот человек, которому шел в то времЯ - летом  1902  года  -  семьдесЯт
девЯтый год, встретил менЯ приветливо, по-стариковски ласково, но с какой-то
скрытой настороженностью. „олжно  быть,  не  раз  приводили  к  нему  всЯких
малолетних музыкантов, художников, поэтов, и он прекрасно  знал,  как  редко
они оправдывают  те  большие  надежды,  какие  на  них  возлагают  друзьЯ  и
родственники.
     Ђ может быть, он попросту был очень утомлен после долгого, наполненного
разнообразными встречами днЯ. ‚о всЯком случае, начинаЯ читать свои стихи, Я
видел его крупные опущенные веки, и мне казалось, что он спит.
     € вдруг его глаза открылись, и Я увидел перед собой совсем другое  лицо
- оживленное, помолодевшее. ’аким он становилсЯ всегда, когда был чем-нибудь
заинтересован или растроган.
     џ  начал  с  переводов,  потом  читал  собственные  стихи  и,  наконец,
расхрабрившись, прочел целую шуточную поэму о нашей  острогожской  гимназии.
‘лушаЯ менЯ, ‘тасов громко хохотал, вытираЯ  слезы,  и  некоторые,  особенно
хлесткие места заставлЯл повторЯть дважды.
     ‘ этого днЯ в моей жизни и начались событиЯ, круто изменившие  весь  ее
ход.
     Џетербург  перестал  быть   длЯ   менЯ   чужим,   незнакомым   городом,
однообразным строем многоэтажных, наглухо закрытых домов. „ом ‘тасова, такой
петербургский по своему характеру и вкусу, широко открыл передо мной двери и
сразу породнил менЯ с этим строгим и умным городом.
     —уть ли не каждый день бывал Я у ‚ладимира ‚асильевича то  дома,  то  в
Џубличной библиотеке.
     ‘ каким жадным  любопытством,  с  каким  счастливым  ожиданием  чего-то
нового  поднималсЯ  Я  всЯкий  раз  по  широкой,  устланной  красным  ковром
лестнице, котораЯ вела не в читальный зал, а  в  просторные,  тихие  комнаты
книгохранилища,  где  по  одному,  по  двое   работали   ученые   сотрудники
библиотеки.
     “ ‘тасова не было своего отдельного служебного кабинета. Џеред  большим
окном,  выходившим  на  улицу,  стоЯл  его  тЯжеловесный  письменный   стол,
огороженный щитами. ќто  были  стенды  с  гравированными  в  разные  времена
портретами Џетра Џервого. Ќа одних гравюрах он  был  изображен  по  поЯс,  в
стальных латах, на других - в мантии, во весь рост. Ќа  третьих  -  это  был
всадник на вздыбленном коне. ѓневные, полные воли и энергии  черты  Џетра  и
его  боевой  нарЯд  придавали   мирному   уголку   книгохранилища   какой-то
своеобразный, вдохновенно-воинственный характер. ‚прочем  стасовский  уголок
библиотеки никак нельзЯ было назвать "мирным". ‡десь  всегда  кипели  споры,
душой которых был этот рослый, широкоплечий, длиннобородый старик с крупным,
орлиным носом и  тЯжелыми  веками.  Ћн  никогда  не  сутулилсЯ  и  до  самых
последних своих дней высоко нес непреклонную седую голову. ѓоворил громко и,
если даже хотел сказать что-нибудь по секрету, почти  не  снижал  голоса,  а
только символически заслонЯл рот ребром ладони,  как  это  делали  старинные
актеры, произносЯ слова "в сторону".
     ‘о  мною  ‘тасов  обращалсЯ  безо  всЯкой  снисходительности,  как   со
взрослым, хоть и говорил мне "ты" и называл менЯ  "Њаршачком".  ‚последствии
при каждой встрече он прибавлЯл мне какое-нибудь  новое  шутливое  прозвище:
"Њаршачок-‘удачок-—удачок-“сачок" и т. д.
     ‚прочем, чаще всего он называл менЯ короче - "‘ам"  (уменьшительное  от
"‘амуил") и на книге, которую он мне  подарил,  написал:  "‘ам,  пожалуйста,
будь всегда сам и менЯ никогда не забывай. †елаю поскорей большой рост  -  в
сажень!"
     Џомню, в одну из первых  наших  встреч  Я  задержалсЯ  в  библиотеке  у
‚ладимира ‚асильевича до конца его занЯтий.
     ‚месте мы вышли из подъезда библиотеки и свернули на Ќевский, продолжаЯ
разговаривать.
     Ѓыло уже около пЯти часов вечера, но все еще Ярко  светило  солнце.  Ќа
улицах было много  народу.  Џрохожие  то  и  дело  оглЯдывались  на  идущего
большими шагами седобородого великана и еле поспевающего за ним  мальчика  в
гимназической фуражке с гербом, в котором поблескивают  две  буквы  "Ћ.  ѓ."
("ЋстрогожскаЯ гимназиЯ").
     ЏройдЯ несколько шагов, ‘тасов нанЯл извозчика  на  Џески,  на  ‘едьмую
ђождественскую, где была его квартира, но по дороге остановилсЯ  у  книжного
магазина ‘уворина.
     Џродавцы встретили его, как старого знакомого. Џошутив с ними (‚ладимир
‚асильевич редко обходилсЯ без шутки), он попросил подобрать длЯ него  целую
библиотечку  дешевых  суворинских  изданий.   ’ут   были   томики   Џушкина,
‹ермонтова, Ѓаратынского, ѓоголЯ - все в одинаковых картонных переплетах.
     Љогда мы вышли на улицу, ‚ладимир ‚асильевич сказал мне  своим  громким
шепотом:
     - ќто все тебе. Џовезешь в свой Ћстрогожск!
     ‘ тех пор Я не раз заходил за ‘тасовым, чтобы вместе ехать  к  нему  на
‘едьмую ђождественскую.
     Љак запомнились мне эти наши поездки! Њне нравилось  сидеть  в  широкой
пролетке рЯдом с ‚ладимиром ‚асильевичем, разговаривать с  ним,  посматриваЯ
по сторонам  и  невольно  прислушиваЯсь  к  мЯгкому  постукиванию  копыт  по
торцовой мостовой и звонкому - по булыжной.
     ‚от перед нами подъезд многоэтажного серого дома на Џесках.
     ™едро расплатившись с извозчиком, ‘тасов выходит из пролетки  и  быстро
поднимаетсЯ по лестнице, обгонЯЯ менЯ и  продолжаЯ  на  ходу,  через  плечо,
начатый разговор.
     ‘ильно дергает он ручку звонка, и домашние сразу догадываютсЯ, что  это
возвратилсЯ хозЯин.
     Џерекинувшись с ними несколькими приветливыми,  шутливыми  словами,  он
проходит к себе в кабинет - в довольно тесную,  узкую  комнату,  уставленную
строгой  старинной  мебелью  и  увешанную  портретами.  Ѓольше   всего   мне
запомнились два репинских портрета: один  ‹ьва  ’олстого,  другой  -  сестры
‚ладимира ‚асильевича, Ќадежды ‚асильевны, замечательной женщины,  одной  из
основательниц Ѓестужевских женских курсов. ‘теннаЯ лампа с рефлектором мЯгко
освещает умное,  сосредоточенно-суровое  лицо,  гладкие  волосы  под  темной
наколкой, скрещенные худые руки.
     ‚ладимир  ‚асильевич  укладываетсЯ  на  старинный  неширокий  диван   с
намерением отдохнуть до обеда, но отдыхать он не любит  и  не  умеет.  —ерез
полчаса он опЯть на ногах, и мы усаживаемсЯ  обедать  за  большой  стол,  за
которым не раз сидели Њусоргский, Ѓородин, "ђимлЯнин"  (как  называл  ‘тасов
ђимского-Љорсакова), ђепин, алЯпин.
     Џожалуй, еще больше любил Я бывать у ‘тасова за  городом  -  в  деревне
‘тарожиловке, близ Џарголова.
     Ќа даче ‚ладимир ‚асильевич укладывал менЯ на  ночь  в  своей  комнате,
наверху, и часто будил менЯ громовым, стасовским, шепотом:
     - ‘ам, ты спишь?
     Џосле этого обращениЯ Я уже, конечно, не спал и, пользуЯсь стариковской
бессонницей хозЯина, забрасывал его множеством вопросов.
     Љого только не знал он на своем веку! Њне даже  не  верилось,  что  эта
рука, которую Я так часто держу в своей, пожимала когда-то  руку  баснописца
€вана Ђндреевича Љрылова, руку автора "Ѓылого и дум" и редактора  "Љолокола"
Ђлександра €вановича ѓерцена.
     “ ‘тасова была давнЯЯ дружба  со  "‹ьвом  ‚еликим",  как  он  неизменно
называл ‹ьва ’олстого. Ћн был близко знаком с ѓончаровым и с  ’ургеневым,  с
которым вел бесконечные споры о музыке, о литературе.
     Ћн рассказывал мне, как однажды  он  и  ’ургенев  завтракали  вместе  в
ресторане (‘тасов говорил: "в трактире"). ЃеседуЯ о чем-то,  они  неожиданно
сошлись во мнениЯх. ’ургенева это так удивило, что он тут же  вскочил  из-за
стола, подбежал к открытому  окну  и  крикнул  своим  очень  высоким,  почти
женским голосом:
     - ‚Яжите менЯ, православные! ’ургенев с ума спЯтил - он  согласилсЯ  со
‘тасовым!
     Ќа все мои бесчисленные вопросы ‚ладимир ‚асильевич  отвечал  охотно  и
подробно.
     Ќо один мой вопрос ошеломил его.
     Ќе подумав, Я как-то брЯкнул:
     - Ђ с „ержавиным вы встречались, ‚ладимир ‚асильевич?
     - ‘ „ержавиным?! - медленно и удивленно повторил ‘тасов. - „а  ты  еще,
чего доброго, спросишь, знал ли Я старика Њафусаила!
     ‘  тех  пор  Я  старалсЯ  не  задавать  ‚ладимиру   ‚асильевичу   таких
опрометчивых вопросов.
     “ж очень было бы жаль, если бы он махнул на менЯ рукой и решил, что  не
стоит толковать со мной о далеких временах, о которых у менЯ  имеетсЯ  самое
смутное представление.
     Ђ между тем эти устные рассказы ‘тасова были длЯ менЯ  мостом  к  очень
давней и великой эпохе. ‚ладимир ‚асильевич  родилсЯ  в  1824  году,  в  год
смерти Ѓайрона. ‚о времЯ его детства  и  юности  взрослые  говорили  еще  об
Ћтечественной войне, как о событии, лично имЯ пережитом. € еще совсем  свежа
была памЯть о восстании декабристов со всеми „опросами, доносами  и  карами,
которые за ним последовали.
     Љогда погиб Џушкин, ‚ладимиру ‚асильевичу было тринадцать лет. ћношей -
студентом “чилища правоведениЯ -  читал  он  многие,  впервые  напечатанные,
страницы  ѓоголЯ.  Ћн  был  единственным  человеком,  провожавшим  вместе  с
‹юдмилой €вановной естаковой ее брата, Њихаила €вановича ѓлинку, когда  тот
в последний раз уезжал за границу, Ђ уж о Њусоргском и Ѓородине  ‘тасов  мог
бы рассказать больше, чем кто-либо из оставшихсЯ в живых современников.
     Љ  сожалению,  Я  был  еще  слишком  молод  и  не   мог   как   следует
воспользоватьсЯ щедрой готовностью ‚ладимира ‚асильевича  делитьсЯ  со  мною
тем, что хранила его необъЯтнаЯ памЯть.
     ‘ трогательной заботливостью старалсЯ он приобщить менЯ ко  всему,  что
было ему самому дорого.
     Ћн повез менЯ в Ђкадемию художеств и попросил €вана €вановича ’олстого,
вице-президента  Ђкадемии,  показать  мне  библейские   рисунки   Ђлександра
€ванова. Ћн брал менЯ с собой на органные концерты, где  исполнЯлась  музыка
композитора, которого он ставил выше всех других, - Ѓаха.
     Џомню, как после  одного  из  таких  концертов  он  решительно  трЯхнул
головой и сказал:
     - € после всего этого помирать? Ќет, не согласен!
     ‚ то времЯ, когда Я готовилсЯ к  отъезду  из  Џетербурга,  ‘тасов  тоже
собиралсЯ в путь  -  ко  ‹ьву  Ќиколаевичу  ’олстому  в  џсную  ЏолЯну.  „лЯ
‚ладимира ‚асильевича это не было простой  поездкой  в  гости,  а  настоЯщим
паломничеством.
     "‹ев ‚еликий" занимал в его жизни особое  -  значительное  и  важное  -
место. ‡накомство их  было  давнее.  Ћни  постоЯнно  переписывались  друг  с
другом, и всЯкий раз ‘тасов по-детски радовалсЯ, увидав на конверте крупные,
тонкие, не вполне разборчивые буквы толстовского почерка.
     Ќе жалеЯ времени и сил, подбирал он длЯ ‹ьва  Ќиколаевича  исторические
материалы, относЯщиесЯ то к следствию по делу  декабристов,  то  к  войне  с
амилем.  ’олстой  не  скупилсЯ  на  просьбы,  знаЯ,  что  добрый,   издавна
влюбленный в него ‚ладимир  ‚асильевич  готов  добыть  все  необходимые  ему
документы хоть со дна морского. Ќа стасовском столе в  Џубличной  библиотеке
мне часто случалось видеть объемистые пакеты, предназначенные к  отправке  в
џсную ЏолЯну.
     ‚прочем, с такой же  самоотверженной  заботливостью  подбирал  когда-то
‘тасов материалы длЯ Ѓородина и Њусоргского, а в мое времЯ - длЯ совсем  еще
молодых, никому не известных композиторов и художников.
 
                                   ----- 
 
     ‡а несколько дней до нашего расставаниЯ ‚ладимир ‚асильевич повел  менЯ
к известному  и  модному  в  то  времЯ  фотографу,  Љарлу  Љарловичу  Ѓулла,
мастерскаЯ  которого  помещалась  на  Ќевском  в  двух  шагах  от  Џубличной
библиотеки.
     ‘тарый и совершенно лысый Љарл Љарлович, сохранивший на памЯть о  своей
давно минувшей молодости только густые, черные как смоль брови,  чрезвычайно
обрадовалсЯ приходу ‘тасова и сразу же направил  на  него  чуть  ли  не  всю
тЯжелую артиллерию своих аппаратов.
     Ќо ‚ладимир ‚асильевич закрыл лицо обеими руками и сказал, что на  этот
раз он привел сниматьсЯ своего молодого приЯтелЯ.
     Џриветливый Ѓулла, у которого даже лысина сиЯла  весело  и  празднично,
выразил по этому поводу живейшее удовольствие  и  двинул  свои  аппараты  на
менЯ.
     ‚ероЯтно, если бы Я пришел к нему в ателье  один,  он  поручил  бы  мою
особу заботам своих младших помощников. Ќо так как привел менЯ ‘тасов, Ѓулла
счел своим долгом занЯтьсЯ мною лично.  Ћн  много  раз  пересаживал  менЯ  с
кресла на диван, а с  дивана  -  на  пуф,  легкими,  осторожными  движениЯми
наклонЯл мою голову то направо, то налево и долго следил за выражением моего
лица, прежде чем открыл  и  снова  закрыл  круглой  крышкой  блестЯщий  глаз
большого аппарата.
     —ерез несколько дней  мы  вместе  с  ‚ладимиром  ‚асильевичем  зашли  в
фотографию за снимками. Ћни ждали  нас  в  конверте,  четко  отпечатанные  и
тщательно отретушированные.
     Њного лет в доме у нас хранилась ничуть не выцветшаЯ и не  потускневшаЯ
карточка,  изображающаЯ  мальчика  в  белой  гимназической  блузе,   глубоко
задумавшегосЯ над толстой книгой. Љнигу эту заботливо  раскрыл  передо  мной
Љарл Љарлович Ѓулла,  и  называлась  она,  сколько  мне  помнитсЯ,  "Љаталог
новейших фотографических аппаратов и объективов фирмы –ейс",
     „ругую - точно такую же - карточку получил ‘тасов. Ћн  бережно  положил
ее в свой бумажник и спрЯгал во внутренний карман сюртука.
     Ђ через два днЯ мы расстались.
     џ простилсЯ с ‚ладимиром ‚асильевичем до  зимних  каникул.  Ћднако  нам
довелось увидетьсЯ гораздо раньше.
 
                                   ----- 
 
     ’ри днЯ пути с пересадками и долгими остановками, и мы опЯть  очутились
в Ћстрогожске. Џо-прежнему живем у дЯди в узкой комнате с окошком во двор  -
будто и не было в нашей жизни Џетербурга, будто  он  нам  только  приснилсЯ.
—ерез несколько дней мы начнем ходить в гимназию, и времЯ потЯнетсЯ так, как
тЯнулось и в прошлом и в позапрошлом году.
     € все же за эти два-три летних месЯца что-то  вокруг  менЯ  неузнаваемо
изменилось. Ќе тот стал Ћстрогожск, не те дома и люди.
     —уть ли не прЯмо с поезда обежал  Я  всех  своих  друзей  и  товарищей,
побывал у ‹ебедевых, у ѓришаниных, точно на крыльЯх облетел весь город - и в
первый раз почувствовал, какой он маленький, как легко исходить его вдоль  и
поперек.
     ‚ Џетербурге мне казалось, что  все  мои  новые  встречи,  впечатлениЯ,
событиЯ только длЯ того  и  выпали  на  мою  долю,  чтобы  мне  было  о  чем
рассказывать в Ћстрогожске. Ђ здесь Я почувствовал,  что  все  мои  мысли  в
Џетербурге и Я жду зимних каникул еще до начала осенних занЯтий.
     „а тут еще  вдобавок  на  нас  свалилось  неожиданное  огорчение.  Ќаши
приЯтельницы-гимназистки, с которыми брат так усердно  переписывалсЯ  летом,
не пожелали даже встретитьсЯ с нами.
     ќто было так странно и необъЯснимо, - ведь еще совсем недавно они  сами
вызвались проводить нас, и даже не до вокзала, а до ближайшей станции.
     ‚скоре выЯснилось, что эти-то проводы и были  всему  виной.  Љто-то  из
знакомых увидел девочек на станции, когда они  садились  в  вагон  вместе  с
нами, и толки об их поездке пошли по всему городу. Ћб этом сами  они  узнали
только перед началом занЯтий, когда их  матерей  вызвали  длЯ  объЯснениЯ  к
гимназическому начальству.
     ‚ первые дни мы всЯчески искали случаЯ поговорить с. девочками, уверить
их, что мы готовы на любую жертву, чтобы только защитить  их  от  сплетен  и
пересудов.  Ќо  все  было  напрасно,  -  они  словно  отгородились  от   нас
непроницаемой стеной.
     Ћсобенно горевал мой брат. Ћн ходил из угла в угол по  комнате,  упорно
думаЯ, как восстановить  справедливость  и  спасти  так  внезапно  и  нелепо
прерванную дружбу. Ќо он слишком Ясно понимал, что всЯкий  неосторожный  шаг
может только повредить нашим и без того напуганным приЯтельницам.
     —то касаетсЯ менЯ, то Я по-настоЯщему сочувствовал и брату и  девочкам,
но в самой глубине души были у менЯ другие тревоги и заботы. џ  догадывалсЯ,
что не сегоднЯ-завтра в жизни моей должен произойти решительный поворот.
     Ћднако Я исправно ходил в гимназию, сочинЯл шутливые стихи длЯ журнала,
который мы по-прежнему выпускали с ‹еней ѓришаниным, бывал у ‹ебедевых,  где
старшеклассники вели ожесточенные споры о литературе и политике, но  со  днЯ
на день ждал чего-то, сам не знаЯ чего.
     € вот однажды, придЯ домой из гимназии, Я нашел на  столе  конверт,  на
котором необычным, похожим на узор, почерком был написано:
 
                              …го высокородию 
                             ‘амуилу џковлевичу 
                                  Њаршаку 
 
     ’оропливо вскрыл Я конверт и  в  правом  верхнем  углу  листа  почтовой
бумаги увидел надпись:
     Њосква, 15 августа 1902 г.
 
                          Џисьмо было от ‘тасова. 
 
     Ћн писал, что в одном из разговоров с ’олстым упомЯнул и о  встрече  со
мной.
     "...среди всех наших разговоров и  радостей  Я  нашел  одну  минуточку,
когда стал рассказывать ему про новую свою радость и счастье,  что  встретил
какого-то нового человечка, светЯщегосЯ червЯчка, который  мне  кажетсЯ  как
будто бы обещающим что-то хорошее, чистое, светлое и творческое впереди.  Ћн
слушал - но с великим _недоверием_, как Я вперед ожидал и как оно  и  должно
быть. Ћн мне сказал потом, с чудесным выражением своих глубоких глаз и своею
мощною, но доброю улыбкою: "Ђх, эти мне "Wunderkinder"!
     ‘колько Я их встречал и сколько раз обманывалсЯ! ’ак они  часто  летают
праздными и ненужными ракетами! Џолетит, полетит светло и красиво, а  там  и
скоро лопнет в воздухе и исчезнет! Ќет! џ уже теперь никому и  ничему  между
ними не верю! Џускай наперед вырастут, и окрепнут, и  докажут,  что  они  не
пустой фейерверк!.."
     ‘лово "вундеркинд"  было  мне  до  тех  пор  незнакомо,  но  все  же  Я
догадалсЯ, что оно значит, и немного обиделсЯ.
     ‡ато конец письма не только утешил, но и взволновал менЯ чуть ли не  до
слез.
     ‘тасов писал:
     "џ и сам то же самое думаю, - и Я тоже не раз обманывалсЯ. Ќо  на  этот
раз немножко  защищал  и  выгораживал  своего  _новоприбылого_,  свою  новую
радость и утешение! џ рассказывал, что, на мои глаза, тут  есть  какое-то  в
самом деле золотое зернышко. € мой ‹…‚ как будто склонЯл свою могучую  гриву
и свои царские глаза немножко в мою сторону. ’огда Я ему  сказал:  "’ак  вот
что сделайте мне, ради всего свЯтого, великого и дорогого: вот, поглЯдите на
этот маленький портретик, что Я только на днЯх получил, и пускай  ‚аш  взор,
остановЯсь на  этом  молодом,  полном  жизни  личике,  послужит  ему  словно
благословением издалека!" € он сделал, как Я просил, и  долго-долго  смотрел
на молодое, начинающее жить лицо ребенка-юноши".
     ’рудно сказать, что больше всего тронуло менЯ в этом письме: молчаливое
ли  благословение  ’олстого  или  эта   удивительнаЯ   просьба   доброго   и
восторженного ‚ладимира ‚асильевича, не забывшего обо мне и в џсной ЏолЯне.
     Ђ через месЯц он уже добилсЯ моего перевода в петербургскую гимназию, и
Я навсегда распрощалсЯ с Ћстрогожском.
     Џровожало менЯ на этот  раз  много  народу  -  родственники,  товарищи,
друзьЯ. Ќо в вагон со мною вошел только мой  брат.  €  тут  Я  по-настоЯщему
понЯл, что первый раз в жизни мы с  ним  расстаемсЯ  надолго.  Њне  хотелось
сказать ему на прощанье какие-то особенные, нежные слова, но  он  не  слушал
менЯ. ‡адвигаЯ одну корзинку  под  лавку  вагона  и  пристраиваЯ  другую  на
верхней полке, он умолЯл менЯ не выходить на станциЯх,  не  терЯть  денег  и
билета и немедленно телеграфировать ему по приезде в Џетербург.
     ’олько четкие и гулкие три звонка на платформе  заставили  его  наконец
покинуть вагон.
 
’ђ€ Џ…’…ђЃ“ђѓЂ  
  
     € вот Я снова в столице.
     …сли в прошлый приезд Я считал себЯ в Џетербурге гостем  и,  осматриваЯ
город, старалсЯ увидеть и запомнить как можно больше, то на этот раз  Я  уже
не проЯвлЯл такой жадности. џ был здесь дома и знал, что от менЯ  никуда  не
уйдут ни ‘енатскаЯ площадь, ни сфинксы над Ќевой, ни Ћстрова.
     Ќо зато теперь мне открылась новаЯ, еще незнакомаЯ  часть  Џитера,  его
рабочаЯ окраина - ЊосковскаЯ застава.
     Ћгромные  чугунные  триумфальные   ворота,   построенные   по   проекту
архитектора ‚асилиЯ Џетровича ‘тасова, отца ‚ладимира ‚асильевича, завершали
собой Џетербург дворцов, памЯтников, казарм, гранитных набережных и  узорных
решеток с золочеными копьЯми и львиными масками.
     Ђ за Њосковскими воротами и за  железнодорожным  Џутиловым  мостом  уже
начиналось широкое и пустынное шоссе, по  сторонам  которого  тЯнулись  рЯды
однообразных  деревЯнных  домов   вперемежку   с   кирпичными,   такими   же
однообразными, высились фабричные трубы,  пыльно  зеленели  кусты  сирени  в
палисадниках.
     ‡десь, неподалеку от —есменской богадельни, окруженной старыми  редкими
деревьЯми,  находилсЯ  завод,  где  работал  отец,  и  скромнаЯ  квартира  в
переулке, куда незадолго перед тем переселилась наша семьЯ.
 
                                   ----- 
 
     ‘ейчас, когда Я припоминаю первые годы моего пребываниЯ  в  Џетербурге,
мне кажетсЯ, что жил Я здесь не в одном, а в трех различных, таких  несхожих
между собою и почти не соприкасающихсЯ мирах.
     Ћдин был тот,  в  который  ввел  менЯ  седобородый  великан  -  бурный,
кипучий, но бесконечно заботливый ‚ладимир ‚асильевич ‘тасов. Ћ  его  щедрой
доброте лучше не скажешь, чем говорит в своих воспоминаниЯх алЯпин:
     "ќтот человек как бы обнЯл менЯ душою своей" {2}.
     ‘ первых дней моего приезда Я проводил целые часы то у него дома, то  в
просторных залах Џубличной библиотеки. Ѓрал  он  менЯ  с  собою  и  к  своим
друзьЯм - композиторам, художникам, писателЯм.
     ’ак, нежданно-негаданно, попал Я в круг взрослых людей, у которых  было
достаточно свободы  и  досуга,  чтобы  подолгу,  среди  бела  днЯ,  с  жаром
толковать о какой-нибудь новой  симфонии,  опере,  картине  или  книге.  ќти
известные и вполне уверенные в себе  люди  рассуждали  об  искусстве  смело,
серьезно и весело, как хозЯева, как мастера, его создающие. €мена многих  из
них доходили до менЯ еще в Ћстрогожске - задолго до моей встречи с  ними.  €
теперь, прислушиваЯсь к их шумным  спорам,  Я  чувствовал  себЯ  так,  будто
раскрыл какую-то очень интересную книгу где-то на середине  и  по  отдельным
беглым намекам должен догадыватьсЯ, что же было раньше, кто такие герои этой
книги и чем они свЯзаны между собой.
     Љаждый из них  занимал  такое  большое  место  в  жизни  да  и  в  моем
представлении, что мне было даже как-то странно видеть их так  близко  перед
собою в самых обыкновенных костюмах и ботинках, в самой обычной обстановке.
     Ќеужели же этот невысокий, добродушный  человек  с  маленькими,  лукаво
прищуренными глазами,  с  волнистой  шевелюрой  и  подстриженной  клинышком,
слегка седеющей бородкой - и в самом деле €льЯ …фимович ђепин? ‚едь если  бы
Я встретил его на улице в этой же самой мЯгкой шлЯпе и в крылатке, мне бы  и
в голову не пришло, что передо  мной  знаменитый  на  всю  ђоссию  художник.
‘корей уж он похож на служащего земской управы или на  нашего  острогожского
библиотекарЯ.
     Ђ вот строгий, длиннобородый, остро и сосредоточенно  поглЯдывающий  на
своих собеседников сквозь двойные стекла очков ђимский-Љорсаков. ‚олосы  его
щеткой стоЯт над высоким лбом, сюртук наглухо застегнут. ‘о мною он сдержан-
но учтив и приветлив, но Я все-таки почему-то немножко побаиваюсь его, почти
как директора нашей гимназии.
     ѓораздо проще держитсЯ большой, грузный, смущенно улыбающийсЯ ѓлазунов.
“ него тЯжелые плечи, короткаЯ шеЯ,  а  косой  разлет  бровей  и  небольшие,
опущенные книзу усы придают лицу что-то монгольское.
     ‘тасов за глаза любовно называет его "ѓлазун".
     Џочти у всех в стасовском кружке свои домашние, ласковые прозвища.
     џ еще не знал музыки Њусоргского, а уже слышал так много о "ЊусорЯнине"
или "Myсиньке", что мне казалось, будто он сам  только  что  побывал  здесь,
оставив в комнатах отголоски своего громкого смеха  и  тепло  своих  рук  на
клавишах роЯлЯ.)
     ‚ сущности говорЯ, квартира ‘тасова на Џесках могла бы с полным  правом
называтьсЯ по-нынешнему "„омом искусств" и прежде всего - музыки.
     ‡десь всегда были раскрыты настежь двери длЯ старых и молодых  мастеров
- композиторов, певцов, пианистов. Ћтсюда они уходили  с  новыми  силами,  а
подчас и с новыми замыслами.
     џ был моложе большинства этих людей лет на двадцать, тридцать, сорок, а
то и на шестьдесЯт с чем-то, но почти все они разговаривали со мною,  как  с
младшим членом своей семьи, а не как с ребенком. Ћт этого Я как  будто  и  в
самом деле становилсЯ взрослее, свободнее, увереннее,
 
                                   ----- 
 
     Ќо совсем другим казалсЯ Я своим товарищам и самому себе  за  партой  в
казенных и строгих  стенах  гимназии,  куда  менЯ  перевели  по  ходатайству
‘тасова.
     ’ут Я был школьником, да  еще  и  новичком  среди  тридцати  мальчиков,
которые уже несколько лет учились вместе, дружили, дрались и вели исподтишка
бесконечные войны с учителЯми и надзирателЯми. ‘ойтись с ними  поближе  было
не так-то легко. Ќаши острогожские ребЯта могли  подставить  новичку  ножку,
дать ему "кобца" или "загнуть салазки", но очень скоро привыкали к нему, как
волчата к приблудному волчонку, и уже не отличали его от своих.
     Ђ петербургские мои  соклассники  изводили  новичка  еще  похлеще,  чем
острогожцы, но и после всех испытаний  далеко  не  сразу  принимали  в  свою
среду.
     ќта столичнаЯ гимназиЯ {3},  просуществовавшаЯ  уже  более  полувека  и
сохранившаЯ после недавней реформы полный  курс  древних  Языков,  считалась
гимназией аристократической.
     ‚ Ћстрогожске на весь наш класс  был  один  только  кнЯзек,  да  и  тот
захудалого кавказского рода. Ђ здесь в мое времЯ учились и графы ереметевы,
которые очень обижались, если их фамилию писали с мЯгким знаком после "т", и
кнЯзь ‚Яземский, и сын адмирала „убасова. ‚прочем, были у нас  ребЯта  и  не
столь знатного  происхождениЯ  -  сыновьЯ  профессоров,  инженеров,  врачей,
коммерсантов, но и они по большей части при встрече с новичками напускали на
себЯ какую-то гвардейскую чопорность и надменность.
     Њожет быть, мне было бы легче  сблизитьсЯ  со  своими  одноклассниками,
если бы мое поЯвление в  гимназии  прошло  незамеченным.  Ќо  наш  добрейший
классный  наставник  ‚Ячеслав  ‚асильевич  ™ербатых,   имевший   обыкновение
свободно и по-приЯтельски беседовать с классом о  последних  новостЯх,  счел
необходимым представить менЯ моим новым товарищам.
     ’олстый и всегда благодушно настроенный, он уселсЯ на скрипЯщий под ним
стул и начал урок примерно такими словами:
     - Ђ у нас, господа, приЯтнаЯ новость. Љ нам переведен из провинции юный
поэт, подающий,  как  говорЯт,  ба-а-альшие  надежды.  Џрошу  любить  его  и
жаловать!
     ќтого было вполне довольно, чтобы Я стал мишенью длЯ  нескольких  самых
заЯдлых  гимназических  острЯков.  ‚ыражение  "подающий  большие   надежды",
почему-то показавшеесЯ им очень забавным, повторЯлось несколько дней на  все
лады. ЊенЯ так и звали: "подающий большие надежды" или "приЯтнаЯ новость". Љ
счастью, эти прозвища скоро забыли.
     ѓимназиЯ, как и казарма, не терпит ничего нарушающего общий строй. Ђ  Я
выделЯлсЯ из всего класса не только тем,  что  сочинЯл  стихи,  но  и  своим
внешним видом. ѓимназическаЯ  форма,  которой  когда-то  при  поступлении  в
острогожскую гимназию Я так радовалсЯ, сильно отличалась от столичной. „а  к
тому же мой форменный костюм  был  далеко  не  первой  молодости:  блестЯщие
пуговицы,  которыми  застегивалсЯ  косой  ворот  моей  серой  блузы,   давно
пожелтели, кожаный поЯс потрескалсЯ, а из брюк Я уже порЯдком вырос.
     ‚ довершение всего Я был в то времЯ  не  по  возрасту  мал  и  худощав.
(’олько впоследствии, уже на границе юности, догнал  Я  своих  ровесников  и
ростом, и шириною плеч.) ‘реди новых моих соклассников, в большинстве  своем
бойких, плотных, хорошо упитанных мальчиков  в  черных  брюках  и  в  ладных
черных куртках, туго стЯнутых в талии лакированными  поЯсами,  Я  чувствовал
себЯ одиноким и беззащитным, как в те далекие дни, когда впервые  встретилсЯ
с буйными босоногими мальчишками в Ћстрогожске на Њайдане.
     …ще больше отличалсЯ  Я  от  столичных  гимназистов  на  улице  или  на
школьном дворе. “ них были голубовато-серые, почти офицерские шинели,  а  на
фуражках красовались очень маленькие, изЯщные гербы  из  какого-то  металла,
похожего на матовое серебро.
     Љакой  нескладной,  будто  дубовой,  казалась  мне  теперь  моЯ  шинель
грубого, шершаво-серого сукна! Љаким нелепым и неуклюжим был  огромный  герб
на моей помЯтой фуражке!
     Џравда, через некоторое времЯ менЯ одели по форме, но в  первые  дни  Я
выглЯдел рЯдом с моими щеголеватыми петербургскими товарищами каким-то очень
невзрачным провинциалом.
     Ђ ведь  всего  только  несколько  недель  тому  назад  -  на  платформе
Ћстрогожского вокзала и в грохочущем, уносЯщем менЯ на север поезде - Я  уже
воображал себЯ настоЯщим, коренным петербуржцем.
     ‚прочем, этот великолепный город не казалсЯ мне чужим и  теперь,  когда
по праздникам или после уроков Я бродил по его прЯмым и  широким  проспектам
или сидел на гранитной скамье в полукруглом выступе ограды над Ќевой.
     € только в гимназии Я все еще оставалсЯ новичком - и длЯ  товарищей,  и
длЯ всех учителей, начинаЯ с молодого,  только  что  выписанного  из  Џарижа
француза, весело поблескивающего стеклами пенсне, и кончаЯ  старым,  желчным
учителем греческого Языка –инзерлингом.
     ‚ Ћстрогожске Я несколько  лет  шел  в  классе  первым,  и  даже  самые
придирчивые из учителей обращались  со  мной  уважительно  и  учтиво,  редко
беспокоили менЯ вопросами и того реже вызывали отвечать урок. Ђ здесь у менЯ
еще не было сколько-нибудь установившейсЯ репутации,  и  заработать  ее  мне
было трудновато: из-за переезда Я  отстал  от  класса,  да  и  учебники,  за
исключением одного-двух, были в петербургских гимназиЯх другие.
     Џервым учеником считалсЯ тут большой и очень толстый мальчик с  круглой
головой, гладко причесанной на косой пробор, -  ‚анЯ  Џередельский.  Ћн  был
сыном какого-то выслужившегосЯ чуть ли не из нижних чинов генерала.
     џ слушал, как обстоЯтельно, плавно и красноречиво отвечает  он  на  все
вопросы учителей, и невольно думал о  том,  что  ‚ладимир  €ванович  ’еплых,
пожалуй, не одобрил бы ни его усердиЯ, ни красноречиЯ.
     ‚ероЯтно, у него и в самом деле были  все  основаниЯ  числитьсЯ  первым
учеником - незаурЯдные способности, отличнаЯ памЯть, редкаЯ усидчивость.  Ќо
учителЯ гимназии, пожалуй, больше ценили в нем другие качества:  он  казалсЯ
таким  положительным,  степенным,  воспитанным.   …го   легко   можно   было
представить себе будущим прокурором или докладчиком в сенате, а может  быть,
профессором, выступающим с лекцией перед большой аудиторией. „лЯ  этого  ему
„аже не надо было менЯтьсЯ, - разве только дать установитьсЯ еще ломающемусЯ
голосу,
     ’акой примерный ученик  был  как  нельзЯ  более  под  стать  всей  этой
классической казенной гимназии, где среди учителей не было таких ископаемых,
как ‘апожник - Ђнтонов, но зато нельзЯ было найти и молодых, пылких,  только
что со студенческой скамьи педагогов нового типа вроде Џоповского.
     Ћднако бывали здесь и по-настоЯщему  образованные,  заинтересованные  в
своем предмете учителЯ, оставившие по себе добрую памЯть.  Њногие  поколениЯ
гимназистов с благодарностью вспоминали латиниста  ђеймана.  „о  сих  пор  Я
четко вижу перед собой чистенького, седенького старичка  на  кафедре,  слышу
его тихий, ровный голос, вспоминаю приветливый, внимательный  взглЯд  из-под
золотых  очков.  ‘  незапамЯтных  времен  преподавал  он   в   этой   сугубо
классической гимназии древние Языки, не терЯЯ  терпениЯ  даже  тогда,  когда
ученики варварски искажали эллинскую и латинскую речь. Џо  душе  нам  был  и
географ Ќиколай ”едорович  Ђрефьев,  человек  спокойный,  умный  и  простой.
ЌесмотрЯ на свой форменный вицмундир, он  не  был  чиновником  и  не  сводил
географию к перечню островов и полуостровов, заливов и проливов.  Ќа  уроках
он охотнее рассказывал сам, чем вызывал нас, а во времЯ объЯснений читал нам
целые страницы из дневников экспедиций  и  записок  путешественников.  €  уж
совсем ничего казенного не было в Џавле ѓригорьевиче Њижуеве. Ђвтор  книг  о
Ќовой  ‡еландии,  сотрудник  передовых  толстых   журналов,   он   почему-то
преподавал у нас немецкий Язык.
     Ћднако же не эти учителЯ задавали в гимназии  тон.  ‚месте  с  древними
Языками она  сохранила  в  полной  неприкосновенности  свой  сложившийсЯ  за
полвека чинный порЯдок, от которого веЯло холодом.
     Ќашего директора,  строгого  и  суховатого  ебеко,  дослужившегосЯ  до
первого генеральского чина, мы редко видели во  времЯ  уроков,  а  когда  он
поЯвлЯлсЯ в коридоре на одной из перемен,  гимназические  надзиратели  мигом
водворЯли тишину в классах на всем пути его следованиЯ.
     € все-таки, несмотрЯ на дисциплину, которой славилась гимназиЯ,  ребЯта
позволЯли себе здесь иной раз такие  проделки,  какие  и  не  снились  самым
отчаЯнным головорезам в Ћстрогожске.
     —аще  всего  это  бывало  на   уроках   "грека"   ђоберта   Ђвгустовича
–инзерлинга, с которым гимназисты вели ожесточенную войну в  'течение  целых
десЯтилетий. Ћн подозревал своих учеников во всех смертных грехах, а они,  в
свою очередь, всей душой ненавидели его геморроидально-поджарую фигуру,  его
узкую, длинную, прЯмоугольную бороду, которую он то  засовывал  куда-то  под
воротник, то с  трудом  вытаскивал  наружу.  Ќевозможно  сосчитать,  сколько
единиц и двоек наставил он на своем веку в классных журналах и сколько  воды
и лампадного масла было подмешано в его чернила.
     ‚ гимназии ходили  легенды  о  тех  бесконечных  "розыгрышах",  которые
устраивали –инзерлингу его щедрые на выдумки  ученики.  ђассказывали,  будто
однажды  старшеклассники,  сыновьЯ  состоЯтельных  родителей   в   складчину
заказали длЯ ђоберта Ђвгустовича в самом богатом бюро  похоронных  процессий
пышный катафалк с вереницей траурных карет  и  целой  армией  факельщиков  в
черных ливреЯх и цилиндрах. “ наших, острогожцев  не  хватило  бы  на  такую
затею ни денег, ни дерзости.
     ѓоворЯт, что –инзерлинг и в самом деле чуть не умер от ужаса и  злости,
когда увидел у себЯ под окнами черных лошадей, мерно покачивающих  траурными
султанами, а потом услышал  из  передней  незнакомый  торжественно-печальный
голос, возвещающий о прибытии погребальной колесницы.
 
                                   ----- 
 
     ел месЯц за месЯцем, а Я все еще не мог привыкнуть к  повой  гимназии.
Љаждое утро, подходЯ к ее дверЯм, Я невольно сравнивал с ней свою прежнюю  -
острогожскую. ’а стоЯла в городе особнЯком, за белой каменной оградой.  Ћкна
ее с одной стороны выходили на просторный двор, с другой - противоположной -
смотрели в городской сад.
     Ђ здание нашей петербугской гимназии с  виду  ничем  не  отличалось  от
соседних, вплотную примыкающих к нему домов.  ’акой  же  фасад  в  несколько
этажей, такой же  сумрачный  парадный  подъезд  с  темно-коричневой  дубовой
дверью и с бородатым швейцаром в длинной ливрее. Џравда, эта  гимназиЯ  была
несравненно  лучше  обставлена,  ее   библиотека,   физический   кабинет   и
гимнастический зал значительно богаче, ее паркетные  полы  блестели  гораздо
Ярче, и завтракали мы здесь не в классах и не в коридоре,  а  в  специальной
столовой, где служители в форменных сюртуках  неторопливо  обходили  длинные
столы, накрытые скатертЯми, предлагаЯ каждому из  нас  по  очереди  блюдо  с
кушаньем.
     € все же мне было здесь как-то неуютно, - может  быть,  потому,  что  Я
попал в класс, где давно уже установились отношениЯ и репутации, да при этом
еще начал ходить на ‡анЯтиЯ среди учебного года.
     Љазалось, будто на какой-то промежуточной станции Я  вскочил  в  поезд,
где все уже успели  удобно  устроитьсЯ,  перезнакомитьсЯ  между  собой  и  с
неудовольствием встречают нового, нежданного пассажира.
     ‘ильнее всего Я чувствовал свою отчужденность, когда кончалсЯ  школьный
день и гимназисты наперегонки устремлЯлись к выходу.
     €з ворот острогожской гимназии мы почти всегда высыпали целою гурьбой и
долго провожали один другого до дому, перепрыгиваЯ то через канаву, то через
тумбу и болтаЯ обо всем, что только взбредет на ум или попадетсЯ на глаза.
     Ћсобенно много провожатых бывало у менЯ, так как  по  дороге  Я  обычно
рассказывал товарищам  какую-нибудь  выдуманную  тут  же  на  ходу  историю,
котораЯ у моих соклассников называлась "суматохой".
     - Ђ ну, Њаршак, рассказывай дальше  свою  "суматоху"!  -  торопил  менЯ
самый постоЯнный из моих слушателей, добрый, мечтательный ЉостЯ ‡уюс.
     ’акое название дали моим устным рассказам потому, что перваЯ выдуманнаЯ
мною историЯ начиналась словами: "‘уматоха страшнаЯ..."
     €з подъезда петербургской гимназии Я выходил один. „а и почти  все  мои
товарищи  по  классу  обычно  расходились  порознь.  ‡а   одними   присылали
щегольскую колЯску с важным, толстым кучером на козлах, другие  нанимали  на
углу извозчика или шагали до ближайшей конки пешком.
     џ добиралсЯ до родительского дома на двух конках. Ћдна  везла  менЯ  по
‹итейному и  ‡агородному,  другаЯ  -  по  бесконечному  ‡абалканскому  через
Ћбводный канал, мимо двух огромных железных быков, стоЯвших перед городскими
бойнЯми, мимо  пустынного  ѓорЯчего  полЯ,  на  котором  ночевали  питерские
золоторотцы.
     Ќесколько  оживленнее  становилось  наше  путешествие  перед   Ћбводным
каналом. ‡десь в тЯжелую двухэтажную конку на помощь  клЯчам  впрЯгали  пару
более резвых запасных  лошадей.  ќта  процедура  сопровождалась  обыкновенно
криком, свистом, звонким щелканьем кнута.
     „ребезжа, громыхаЯ и позваниваЯ на ходу, конка  добиралась  наконец  до
Њосковских ворот. ’ут лошадей  выпрЯгали  и  переводили  на  противоположную
сторону вагона, так что заднЯЯ его  площадка,  становилась  передней.  Џосле
этого конка пускалась в обратный путь, а Я,  потуже  подтЯнув  ремни  ранца,
шагал по высокой деревЯнной панели в три доски к Џутилову мосту.
     ‡десь со всех сторон обступал менЯ тот третий мир, который открылсЯ мне
в Џетербурге нарЯду с первыми двумЯ, гораздо более благоустроенными.
     ќта питерскаЯ окраина, будничнаЯ  и  деловитаЯ,  чем-то  напоминала  те
пригороды, предместьЯ, слободки,  в  которых  протекало  мое  провинциальное
детство. Џравда, дома здесь были  чаще  всего  двухэтажные,  а  по  сторонам
дороги, вымощенной  крупным,  крутолобым  булыжником,  тЯнулись  водосточные
канавы с переброшенными через них мостками и дощатые панели.
     Ќо тот же озабоченный, скудный, суровый быт чувствовалсЯ во всем. ‡десь
люди так же рано просыпались, так же много работали, так же пьЯно гулЯли  по
праздникам. € лавки, насквозь пропахшие  селедкой,  керосином,  карамелью  и
огуречным рассолом, были почти такие же, как на Њайдане.
     „а и квартира, где поселилась наша семьЯ, мало чем отличалась  от  всех
прежних квартир, в которых мы жили в провинции. ‚опреки надеждам и обещаниЯм
отца, она была неприглЯдна и неуютна. Њаленькие, тесные  комнатки  в  первом
этаже деревЯнного флигелЯ, затерЯнного в глубине  густо  заселенного  двора;
низкие окна, в которые может заглЯнуть любой  прохожий;  дощатые  некрашеные
полы... ‡ато у моих младших сестер и брата полон двор подруг и товарищей,  с
которыми можно играть с утра до вечера в колдуны, в  золотые  ворота  или  в
пЯтнашки и прЯтатьсЯ в закоулках полуразрушенного дома, как  мы  со  старшим
братом прЯтались когда-то в развалинах заброшенного зданиЯ  на  острогожском
дворе.
 
                                   ----- 
 
     џ возвращалсЯ из гимназии уже под вечер. ‚ столовой горела знакомаЯ мне
с давних лет висЯчаЯ лампа под белым абажуром, отбрасываЯ на середину  стола
светлый круг. Џо кругу, как по поверхности воды,  все  времЯ  ходила  легкаЯ
рЯбь от еле заметной дрожи заключенного в ламповом стекле, огонька.
     ‚ этой единственной освещенной комнате коротала вечер всЯ  ваша  семьЯ.
Џримостившись у нагретой печки, шила, вЯзала или  штопала  мать,  а  младшие
дети - две сестренки и меньшой брат  -  сидели  у  стола,  каждый  со  своей
книжкой. Љто читал про себЯ, кто шепотом, по все  были  одинаково  захвачены
чтением. ‡абавно и трогательно было смотреть со стороны, как  эти  маленькие
читатели, из которых старшим было одиннадцать и девЯть лет, а младшему семь,
подперев кулачками щеки,  водЯт  глазами  по  строчкам,  ничего  не  замечаЯ
вокруг. ‘таршаЯ сестра  озабоченно  хмурит  лоб,  другаЯ  плачет  над  своей
книгой, а брат так и подпрыгивает на стуле и громко хохочет: он в первый раз
читает "ЏриключениЯ Њакса и Њорица" {4}.
     Ћдного только отца нет дома. Ћн еще на заводе.
     ‡авод, на котором служил теперь отец, был значительно  больше  прежних.
Ќо и здесь люди работали чуть ли не с самого рассвета дотемна и все делалось
вручную. Ќа высокий деревЯнный помост, охватывавший со всех сторон  огромный
котел, рабочие вкатывали тЯжело груженные тачки и носили ушаты со щелоком.
     ‚ котле бурлило, как море,  обдаваЯ  людей  острым,  горЯчим  дыханием,
жидкое синее мыло. ‘верху оно было похоже  на  пышное  атласное,  сшитое  из
лоскутьев разного оттенка одеЯло. Љогда мыло начинало вздуватьсЯ и  брызгать
едкой пеной, рабочие помешивали его длинными железными шестами, а  мастер  -
мой отец - то и  дело  брал  деревЯнной  лопаточкой  пробу.  „лЯ  этого  ему
приходилось подниматьсЯ по железной отвесной лесенке, котораЯ вела с помоста
к самому краю котла. ђыжее его пальто, щеки, брови, усы, бородка  клинышком,
даже очки - все это было в белых  налетах  застывшего  мыла.  ‘квозь  густые
мыльные пары трудно было при входе сразу различить людей на помосте.
     џ смотрел на отца, берущего пробу, и с тревогой думал о том, как  легко
потерЯть равновесие на скользких от налипшего мыла ступеньках.
     ѓораздо легче дышалось и веселее шла работа в цеху рЯдом, где худощавый
и усатый ‚асилий €ванович Џростов, бывший унтер-офицер  лейб-гвардии  полка,
резал еще не вполне затвердевшее "мраморное"  или  "кокосовое"  мыло  тонкой
проволокой, а его сподручные, оборванные,  вихрастые  подростки  с  ѓорЯчего
полЯ, проворно, как заправские фокусники, заворачивали куски мыла в бумагу с
печатью фирмы и складывали в Ящики. ђаботали они сдельно и потому не  терЯли
времени зрЯ. Ќо стоило ‚асилию €вановичу отвернутьсЯ, как фунт мыла, а то  и
целый брусок мгновенно исчезал у кого-нибудь из них за пазухой. Џри выходе с
завода их частенько обыскивали,  но  они  только  ухмылЯлись,  когда  из-под
рубахи у них вытаскивали кусок разогретого и слегка размЯкшего мыла.  ’ерЯть
им было нечего: их выгонЯли, а через несколько дней брали снова, если  нужны
были рабочие руки,
     џ с  любопытством  разглЯдывал  этих  столичных  жителей,  бесшабашных,
вороватых, грЯзных, голодных, битых, живущих на птичьих правах и никогда  не
унывающих. „о приезда в Џитер Я таких не видывал. ‡авести  с  ними  разговор
мне никак не удавалось, - они только шмыгали носом, передергивали плечами да
перемигивались между собой. џ пыталсЯ расспрашивать о них ‚асилиЯ  €вановича
Џростова, но он отделывалсЯ только короткими отрывистыми фразами:
     - „а что тут говорить! атуны. Џогиблый народ. ѓоло, босо, беспо_Я_со!
     €, однако же, он  обращалсЯ  с  этими  лукавыми,  озорными  оборванцами
по-человечески. „елилсЯ  с  ними  махоркой,  давал  им  в  долг  без  отдачи
пЯтиалтынный или двугривенный, если они еще не успевали заработать на  обед,
хоть сам еле дотЯгивал до  ближайшей  получки.  ‚прочем,  по  крайней  мере,
половину своего заработка он пропивал. Џил главным образом по  воскресеньЯм,
а иной раз прихватывал  и  понедельник.  ‚  остальное  же  времЯ  был  хмур,
серьезен и работал аккуратно, как машина.
     Љаждое воскресенье, перед тем  как  выбить  ладонью  пробку  из  первой
сороковки, он долго и тщательно чистил  свои  сапоги  и  праздничную  черную
"тройку", хоть никуда в этот день не собиралсЯ.
     - € зачем только ты пьешь, ‚асилий? - спрашивал Я его.
     - Ђ что же еще холостому человеку в праздник делать?
     - Ќу почитал бы книжку, что ли. ‚едь ты же грамотный!
     - Љ чтению, милый человек, привычка  нужна,  а  Я  только  мыло  резать
привычен. ‚о сне и то режу.
     - Ђ хочешь, Я тебе что-нибудь почитаю? - предлагал  Я  и,  усевшись  на
Ящик  от  мыла,  принималсЯ  читать  ему  вслух  "‘евастопольские  рассказы"
’олстого. - „а ты слушай! ќто тебе, как военному человеку, интересно будет!
     ‘траницу-другую он еще выдерживал,  а  потом  его  чернаЯ  с  проседью,
коротко остриженнаЯ голова начинала опускатьсЯ все ниже и ниже,
     џ обиженно умолкал, а он, встрепенувшись, будто его застали  спЯщим  на
посту, смущенно оправдывалсЯ:
     - Џрошу прощениЯ! „а только не в конЯ корм. ѓоворил же Я тебе,  что  не
приучен книжки читать, а приучатьсЯ уже поздно.
     Џочти так же отвечал он,  когда  кто-нибудь  спрашивал,  почему  он  не
женитсЯ.
     - Ћпоздал малость. „лЯ семейной жизни, братец, времЯ нужно иметь. Ќу  и
средства тоже!
     Њне почему-то очень нравилсЯ этот одинокий, суровый, всегда  подтЯнутый
человек, даже в нетрезвом виде не терЯющий степенного достоинства.
     ‡рЯ он слов не тратил, и только его  слегка  насмешливые  черные  глаза
из-под нахмуренных бровей, гвардейские усы да глубокие, резкие складки вдоль
щек говорили о пережитых им годах военной службы и о десЯтке лет  фабричного
труда, оставлЯвшего так мало досуга, что его и девать было некуда.
     ќто был первый питерский рабочий, с которым мне довелось  познакомитьсЯ
за  Њосковской  заставой.  ‡авод  этот  был  довольно   захудалый,   и   его
немногочисленные рабочие стоЯли в стороне от кружков, которых было уже тогда
немало на крупных заводах Џитера.
 
ЌЋ‚›… ’Ћ‚Ђђ€™€ 
 
     Ќе  всегда  по  окончании  уроков  Я  сразу  же  возвращалсЯ  домой  за
Њосковскую заставу.
     Љогда  погода  казалась  подходЯщей,  -  а  она  часто   казалась   мне
подходЯщей, потому что Я любил и ветер с Ќевы, и летЯщие вдоль аллей ‹етнего
сада осенние листьЯ, и легкие  звездочки  сухого  снега,  и  крупные  хлопьЯ
влажного, - Я отправлЯлсЯ бродить по городу.
     ‘тоЯ перед памЯтником Џетра  или  у  сфинксов,  спокойно  лежащих  друг
против друга  над  каменными,  полого  спускающимисЯ  к  реке  ступенЯми,  Я
старалсЯ одним взглЯдом охватить бегущие по небу рваные облака, ширь Ќевы  и
строгие линии гранитных набережных. € мне казалось, что Я уже  не  школьник,
не подросток, только  что  вырвавшийсЯ  из  тесно  уставленного  одинаковыми
партами класса, а и в самом деле поэт, на чью  долю  выпало  счастье  видеть
перед собою величавые дороги, по которым шла и до сих пор идет историЯ.
     ‚скоре длЯ моих прогулок  нашелсЯ  спутник.  Љак-то  незаметно  у  менЯ
завЯзалась молчаливаЯ дружба с одним из моих соклассников, сыном  художника,
Ѓаулиным. Ѓелокурый и очень бледный, словно вылепленный из воска, Ѓаулин был
неутомимым пешеходом и отлично знал город. ‘коро, безо всЯкой просьбы с моей
стороны, он стал длЯ менЯ неизменным и незаменимым проводником по  питерским
улицам, закоулкам, мостам и набережным каналов.
     ќто он впервые показал мне Ќовую ѓолландию с  великолепными,  огромными
воротами, через которые мог пройти по водной дороге многопарусный корабль.
     Ћн научил менЯ видеть деловитую прелесть  петровской  архитектуры  и  в
маленьком двухэтажном дворце,  примостившемсЯ  в  углу  ‹етнего  сада  между
”онтанкой и Ќевой, и в двенадцати звеньЯх университета, напоминающих о  том,
что это здание было когда-то построено длЯ "двенадцати коллегий".
     ‚двоем мы прошли с ним немало верст по Џетербургу. Љак бы ни был  занЯт
мой новый товарищ - рисовал ли он или читал какую-нибудь книгу по искусству,
- он никогда не отказывалсЯ отправитьсЯ со  мною  пешком  в  ѓавань  или  на
Ћстрова.
     Џодчас мне было трудно угнатьсЯ за  ним.  ‹егкий,  не  знающий  устали,
несмотрЯ на свою кажущуюсЯ хрупкость,  он  с  малых  лет  привык  шагать  по
бесконечным проспектам этого широко раскинувшегосЯ города,  а  мне  еще  так
недавно расстоЯние от Ћстрогожска до  нашего  пригородного  Њайдана  или  до
железнодорожной станции казалось непомерно большим.
     €зредка бывал Я у Ѓаулина дома. ќто  был  необычный  дом.  ‚  маленьких
светлых комнатах уютно и спокойно разместились на стенах  картины,  гравюры,
лубки, старинные иконы. ‚ невысоких шкафах стоЯли за  стеклом  фарфоровые  и
костЯные фигурки  -  танцовщицы,  пастушки,  солдаты  в  киверах,  китайские
уличные торговцы со своими корзинами и жаровнЯми. Ђ у противоположной  стены
на дубовых полках громоздились большие, тЯжелые книги.
     Њы снимали с полки один том  за  другим  и,  усевшись  в  углу  дивана,
принимались осторожно перелистывать огромные страницы, рассматриваЯ собраниЯ
русских, итальЯнских, французских, испанских картин. Њногие из  них  мы  уже
видели в ќрмитаже,  или  в  ђусском  музее,  -  тогда  он  называлсЯ  Њузеем
Ђлександра III, - и узнавать их было особенно интересно.
     ‚  этом  путешествии  по  книгам  и  альбомам  Ѓаулин  тоже,  был  моим
проводником, как и в странствованиЯх по городу. Ћн знал чуть  ли  не  каждую
страницу и, не пускаЯсь в долгие объЯснениЯ, обращал мое внимание  на  самое
характерное длЯ каждого художника и его времени.
     Љазалось, во всем доме мы одни. Ќо вот кто-то тихонько стучитсЯ к нам в
дверь и, слегка приоткрыв ее, протЯгивает Ѓаулину поднос с  двумЯ  стаканами
чаЯ и мЯгкими, еще  теплыми,  напудренными  белой  мукой  калачами.  ‡начит,
взрослые дома, но только не хотЯт стеснЯть нас.
     џ чувствовал себЯ здесь спокойно и свободно,  и  каждый  раз  мне  было
жалко расставатьсЯ с Ѓаулиным,  с  его  картинами,  книгами  и  причудливыми
фигурками в прозрачном шкафу.
     ќтот первый мой  петербургский  товарищ  и  тихаЯ,  строгаЯ  обстановка
квартиры, где он жил, навсегда неразрывно свЯзаны в моей памЯти  с  городом,
который Я в те дни по-настоЯщему узнал и полюбил.
 
                                   ----- 
 
     Џолной противоположностью дому Ѓаулиных был другой дом,  не  менее  длЯ
менЯ привлекательный, куда Я попал совершенно случайно.
     Љак-то на империале  конки,  который  шутливо  называли  в  те  времена
"верхотурой", моим соседом оказалсЯ рослый и худощавый гимназист.  ‘лово  за
слово, мы разговорились. Ћн был  уже  в  последнем  классе  и  всеми  своими
повадками напоминал прежних моих приЯтелей - острогожских  старшеклассников.
„ержалсЯ он так же серьезно и  просто  и,  несмотрЯ  на  свою  гимназическую
фуражку, производил впечатление вполне взрослого, положительного,  думающего
человека, хоть ни в малейшей степени не пыталсЯ казатьсЯ старше  своих  лет,
как многие из моих теперешних товарищей по классу.
     ‡а полчаса нашего  путешествиЯ  на  "верхотуре"  мы  успели  не  только
познакомитьсЯ, но даже и подружитьсЯ. Џод ‡вон, грохот и  дребезжанье  конки
он рассказал мне, что больше всего на свете  интересуетсЯ  ботаникой  и  уже
твердо решил пойти на естественный  факультет  университета,  а  Я,  еще  не
решаЯсь признатьсЯ, что пишу стихи, сказал ему о своем пристрастии к поэзии.
     ‚ этой области он был не слишком сведущ и, кроме Џушкина и  ‹ермонтова,
знал, кажетсЯ, одного только Ќекрасова.
     Ќа  прощанье  мой  новый  приЯтель  ‚олодЯ  Ђлчевский  посоветовал  мне
непременно прочесть замечательную книгу  ’имирЯзева  "†изнь  растениЯ",  дал
свой адрес и, уже спускаЯсь по крутой железной лесенке, крикнул мне наверх:
     - ЋбЯзательно приходите!
     ‚ первое же воскресенье Я отправилсЯ к  нему  в  гости,  на  ‚ыборгскую
сторону, в один из корпусов ‚оенно-медицинской академии.
     ‘реди  многочисленных  флигелей,  в  которых   помещались   клиники   и
лаборатории, Я с трудом отыскал квартиру Ђлчевских и уже из передней услышал
громкие молодые голоса и смех.
     - “ вас гости? - смущенно спросил Я у моего приЯтелЯ,  отворившего  мне
дверь.
     - „а нет, все свои, - успокоительно ответил  ‚олодЯ.  -  Ђ  что,  шумно
очень? ќто у нас всегда так. Ќаходите, не стеснЯйтесь!
     џ переступил порог и очутилсЯ в большой, низкой комнате  со  старинными
окнами в глубоких проемах. Ќа столе кипел самовар, а за столом сидела  целаЯ
компаниЯ молодых людей, на первый взглЯд очень похожих друг  на  друга.  —ай
разливала пожилаЯ женщина, сидевшаЯ в кресле  на  колесах,  а  напротив  нее
читал газету  сухощавый,  сутуловатый,  почти  седой  человек  в  старенькой
военной тужурке без погон.
     ‘  первой  же  минуты  менЯ  встретили  здесь,  как  доброго,   старого
знакомого. Ќавстречу мне, одна за другой, протЯнулось из-за стола  несколько
сильных, твердых, крупных рук.
     Њой приЯтель ‚олодЯ был в этой семье самым младшим. ‚се его братьЯ были
уже студентами: один - медик последнего курса  с  двумЯ  косыми  серебрЯными
полосами на погонах,  двое  универсантов  в  серых  куртках  с  темно-синими
петлицами  и  двумЯ  рЯдами  золоченых  пуговиц,  четвертый  -  "лесник"   с
блестЯщими вензелЯми на темно-зеленых бархатных погончиках.
     Ќикогда в жизни Я еще не видел за одним столом так много  студентов.  €
даже  их  родители  держались  как-то  по-студенчески,  очевидно,   сохранЯЯ
привычки той поры, когда  отец  был  таким  же  студентом-медиком,  как  его
старший сын, а мать, прикованнаЯ теперь болезнью к своему глубокому  креслу,
бегала на курсы, стриженаЯ, в накинутом на плечи клетчатом пледе.
     ‚ этот день всЯ семьЯ была в сборе.
     ‡а столом сидели долго, курили, шутили, спорили о политике, о статьЯх в
последнем номере научного журнала,  ‚  спорах  на  равных  со  всеми  правах
участвовал и ‚олодЯ. Ќо, пожалуй, самым горЯчим спорщиком  был  здесь  отец,
ничуть не обижавшийсЯ, если его на полуслове перебивали сыновьЯ.
     ’олько впоследствии Я узнал, что этот седоватый человек - один из самых
популЯрных  в  студенческой  среде  преподавателей,  любимец  молодежи,   ее
неизменный друг и защитник.
     ѓоворили, что в молодости он был так похож всем своим  внешним  обликом
на  ‚иссариона  Ѓелинского,  что  даже  позировал  художнику  длЯ  известной
картины, изображающей больного Ѓелинского в минуту,  когда  за  порогом  его
комнаты поЯвлЯетсЯ усатый жандарм {5}.
     ‘ того времени, как была написана  эта  картина,  отец  моего  приЯтелЯ
успел порЯдком изменитьсЯ. Ќо и сейчас еще, если только он бывал  чем-нибудь
задет за живое, тронут или возмущен, в его впалых щеках и утомленных,  будто
через силу поднЯтых веках можно было уловить это почти утерЯнное сходство.
     Џосле первого знакомства Я не раз бывал в доме у Ђлчевских. Џриходил  Я
не только к ‚олоде, а именно "в дом", потому что менЯ с одинаковым  радушием
встречали здесь и отец, и  мать,  и  братьЯ-студенты,  такие  решительные  и
резкие в своих суждениЯх, но, в сущности, очень  простые  и  славные  парни.
‘туденты просвещали менЯ, каждый по своей специальности. Ќо, кроме  того,  Я
узнал здесь, что слово литература означает  иногда  нелегальные  изданиЯ,  и
впервые услышал о существовании газеты "€скра", издающейсЯ за границей.
 
"ЉЌ€ѓЋ•ђЂЌ€‹€™Ђ, Љ“Њ€ђ› € ЉЂђ’€Ќ›" 
 
     Џожалуй, эти годы на рубеже отрочества и  юности  -  девЯтьсот  второй,
третий, четвертый - были одними из самых счастливых лет начала моей жизни.
     Џетербург, который Я на первых порах увидел как бы "с черного хода" - с
грЯзного, мрачного,  оглушительно-шумного  третьего  двора  на  ‡абалканском
проспекте, - повернулсЯ ко мне парадной своей стороной,
     џ училсЯ в гимназии, котораЯ считалась одной из лучших в  городе,  а  в
свободное  времЯ  передо  мной  были  широко  открыты  двери   великолепного
книгохранилища, где изо днЯ в день шла неторопливаЯ, сосредоточеннаЯ  работа
над сухо шелестЯщими страницами рукописей и  тЯжелыми  фолиантами  в  темной
коже, по где был и такой уголок, куда, прерываЯ  на  час-другой  размеренное
течение обычных занЯтий, бурно вторгалсЯ сегоднЯшний день со своими толками,
шутками, спорами, новостЯми и находками. ‚ сущности, это было тоже работой -
может быть, не менее  важной,  чем  изучение  рукописей,  гравюр  и  толстых
фолиантов.
     “ большого письменного  стола  в  узкой  комнате,  образуемой  высокими
шкафами и стендами, шел оживленный разговор о вчерашнем концерте ѓофмана,  о
гастролЯх московских "художников" (так называли тогда в  Џетербурге  молодой
•удожественный театр), о русском многоголосом пении, о вологодских  кружевах
или о последних лихих статейках нововременских критиков €ванова и  Ѓуренина,
которым обЯзательно нужно дать немедленный и решительный отпор.
     Љого  только  не  видел  Я  на  этой  стасовской  дозорной  вышке!  ‚от
неторопливо,  но  бодро  входит  старичок  генерал:   в   полной   форме   с
аксельбантами. ‡олотые очки  и  довольно  длиннаЯ,  аккуратно  подстриженнаЯ
борода с густой проседью придают ему ученый, профессорский вид. ѓлЯдЯ на его
темно-зеленый сюртук с блестЯщими широкими погонами, Я пытаюсь угадать,  что
привело этого генерала в художественный отдел библиотеки.
     - Ђ Я опЯть к вам нынче с  просьбой,  ‚ладимир  ‚асильевич,  -  говорит
генерал.
     - –езарь не просит, а повелевает, - с  веселой  готовностью  отзываетсЯ
‘тасов, и Я  сразу  же  догадываюсь,  что  старичок  в  аксельбантах  -  это
композитор и музыкальный критик –езарь Ђнтонович Љюи из той "Њогучей кучки",
о которой мне так много рассказывал ‚ладимир ‚асильевич.
     Ќе помню, о чем он просит ‘тасова. ’о ли ему нужны  какие-то  материалы
длЯ новой оперы, то ли редкостнаЯ книга по  искусству,  но  не  успевает  он
проститьсЯ с хозЯином этого книжного заповедника,  как  уже  на  смену  ему,
легко ступаЯ и шелково шурша на ходу, ЯвлЯетсЯ дама в  душистых  мехах  и  в
большой шлЯпе с пышными, кудрЯвыми перьЯми. €звестнаЯ  пианистка,  она  сама
привезла  ‚ладимиру  ‚асильевичу  билеты  на  свой  концерт,  а  так  как  Я
оказываюсь тут же, то и мне достаетсЯ билет, - да еще с такой блистательной,
ласковой улыбкой в придачу.
     ’очно в театре, мне любопытно смотреть, как эта  нарЯднаЯ  женщина,  не
переставаЯ болтать, стЯгивает с руки  тесную  перчатку,  как  усаживаетсЯ  в
кресло, заботливо и ловко расправлЯЯ вокруг себЯ складки платьЯ, а  ‚ладимир
‚асильевич шутливо и почтительно  склонЯет  перед  ней  свою  крупную  седую
голову и целует ей обе руки по очереди. Ђ руки у  нее  большие,  сильные,  с
длинными крепкими пальцами и коротко остриженными ногтЯми. € Я  уже  заранее
представлЯю себе, как эти руки  взлетЯт  над  клавишами,  ударЯт  по  ним  и
побегут, то встречаЯсь, то расходЯсь и заполнЯЯ все вокруг певучим и  гулким
рокотом.
     „ругаЯ дама, котораЯ приходит вслед за первой, - ничуть  не  похожа  на
нее. ќто издательница женского журнала  и  поборница  женского  равноправиЯ.
Џоэтому на ней скромнаЯ шлЯпа лодочкой, крахмальный воротничок с  галстучком
и платье, слегка напоминающее покроем  мужской  костюм.  ќто  не  мешает  ей
задорно и кокетливо смеЯтьсЯ, оживлЯЯ деловой разговор  приправой  из  самых
свежих новостей.
     …е  беседу  с  ‚ладимиром  ‚асильевичем  прерывает  какой-то  почтенный
библиограф, весь заросший густым сивым волосом -  бровЯми,  усами,  бородой.
‹ица его почти не разглЯдишь сквозь дебри этой  буйной  растительности.  Ћна
даже мешает ему говорить, и ‚ладимир  ‚асильевич  внимательно  и  напрЯженно
слушает его, приставив ладонь к ушной раковине.
     Њне  давно  пора  уходить,  но   так   интересно   видеть   эту   смену
разнообразных, новых длЯ  менЯ  людей,  что  Я  никак  не  решаюсь  покинуть
удивительную комнату, котораЯ, словно магнит, притЯгивает к себе археологов,
музыкантов, художников, литераторов.
 
                                   ----- 
 
     Ђ какой неожиданный мир открылсЯ  длЯ  менЯ  в  огромном,  великолепном
здании Ђкадемии художеств на ‚асильевском острове!
     Ќесколько раз, со своей обычной щедростью и готовностью подарить другим
все, что дорого ему самому, приводил менЯ сюда ‚ладимир ‚асильевич - сначала
в библиотеку, где хранились акварели, рисунки и офорты замечательных русских
мастеров, а потом и в мастерские своих друзей-художников.
     ‚скоре Я и здесь почувствовал себЯ так же  свободно,  как  в  Џубличной
библиотеке. џ приходил сюда  обычно  не  со  стороны  Ќевы,  не  с  главного
подъезда, над которым возвышались колонны и статуи, а через боковую дверь  с
—етвертой линии. ‚ сумрачном, высоком коридоре было прохладно и пахло пылью.
Џо сторонам стоЯли огромные гипсовые статуи античных богов и  богинь.  ‘гибы
мощных рук, складки  туник,  крутые  завитки  кудрей  и  бород  были  словно
обведены серо-коричневой тенью давно скопившейсЯ пыли. Ћт пыльного налета  у
богов и богинь потемнели носы и округлые выступы мускулов.
     ’ак неожиданно и странно было попадать из этого  мрачного  и  холодного
коридора прЯмо в мастерские художников. ‘колько света и  цвета  бросалось  в
глаза, едва только вы переступали их  порог.  џ  был  еще  подростком  и,  в
сущности,  очень  мало  понимал,  что  представлЯли  собой   живописцы   или
скульпторы, работавшие в этих мастерских. Ќо уж одно то, что  из-под  рук  у
них выходили картины или статуи, поражало менЯ свыше всЯкой  меры.  Њне  так
нравилсЯ запах  свежей  маслЯной  краски,  так  интересно  было  следить  по
ќскизам, как ищет и находит художник то или  иное  положение  руки,  поворот
головы, выражение лица. Ђ какой таинственной и  даже  страшноватой  казалась
мне обмотаннаЯ мокрыми трЯпками глинЯнаЯ фигура в мастерской  скульптора!  ‘
жадным и тревожным любопытством смотрел Я, как постепенно освобождаетсЯ  она
от тЯжелых влажных пелен, и вот уже перед глазами у менЯ  встает  небольшаЯ,
стройнаЯ фигура,  в  которой  тем  не  менее  угадываетсЯ  огромный  рост  и
повелительнаЯ сила человека в Џреображенской треуголке и с тростью  в  руке.
Џо страстной напрЯженности круглых, почти  выступивших  из  орбит  глаз,  по
сжатым губам и туго обтЯнутым скулам Я сразу узнаю Џетра. € так странно, что
мЯгкаЯ, зеленоватаЯ глина, пористаЯ и сыраЯ, принЯла этот строгий, величавый
образ.
     Ђ рЯдом с мастерскими у художников обычно были свои маленькие приемные.
Џосле Яркого света мастерской, ее суровой наготы и деловитости эти маленькие
комнатки казались такими жилыми и уютными. ’ут стоЯли  на  столе  цветы,  на
полу был разостлан ковер, на кресле валЯлась гитара. ‘юда  приходили  друзьЯ
художника, острили, спорили, рисовали карикатуры.
     ќта просторнаЯ, всегда приподнЯтаЯ жизнь,  где  не  было  границ  между
истовым, страстным трудом и досугом, полным  мысли,  юмора,  изобретательной
выдумки, казалась мне необыкновенно счастливой.
     ‡апомнилась мне  еще  одна  мастерскаЯ  -  уже  не  в  здании  Ђкадемии
художеств, а в сосновом финском лесу. ‚  Яркий  зимний  день  мы  поехали  с
‚ладимиром ‚асильевичем к ђепину. ЊаленькаЯ рыжаЯ лошадка со светлым хвостом
и такой же гривой так бойко бежала по накатанной дороге среди высоких сосен,
будто она вовсе и не лошадь, запрЯженнаЯ в санки, а какаЯ-то вольнаЯ  леснаЯ
зверушка, котораЯ бежит по своему делу и по своей охоте,  радуЯсь  солнцу  и
морозцу.
     ‘траннаЯ вещь - памЯть. џ не помню, какие гости были  у  ђепина  в  тот
день, о чем шли разговоры, но запомнил нашу поездку  так,  словно  это  было
вчера. „о сих пор вижу со всей Яркостью игру сине-золотого зимнего света  на
стеклЯнных выступах - верандах, балконах, вышках - репинской дачи. ‚ижу, как
заглЯдывают  со  всех  сторон  в  окна  его  мастерской  деревьЯ  и   кусты,
отЯгощенные хрупким, пышным грузом свежего  снега,  сверкающего  искрами  на
солнце и голубого в тени.
     ‚се здесь какое-то необычное. џ еще никогда не  видел  такого  дома  со
множеством пристроек, внутренних  лестниц,  открытых  и  закрытых  балконов,
никогда не видел такого  сада,  где  причудливые  беседки  разбросаны  среди
рослых, строгих сосен и заснеженных древних валунов.
     „а и сам ђепин здесь совсем не  тот,  что  в  городе.  Ћн  праздничный,
благодушный, тихий. Ќа нем  финскаЯ  меховаЯ  шапка-ушанка,  теплаЯ  куртка,
поверх которой наброшен плащ, пестрые узорные рукавицы.  ЉажетсЯ,  будто  он
всю жизнь провел среди этих сугробов, камней, сосен  и  знает  Язык  зверей,
валунов и деревьев.
     ’ак хорошо, вволю набродившись по морозному лесу,  стрЯхнуть  у  порога
снег и войти в уютное тепло этого причудливого деревЯнного  дома,  а  потом,
примостившись в углу мастерской, смотреть, как тонкаЯ,  легкаЯ  рука  ђепина
набрасывает на лист картона знакомые черты ‚ладимира ‚асильевича,  белого  и
величавого, как зима за окном.
     ‡а работой ђепин рассказывает ‘тасову что-то смешное  -  насколько  мне
помнитсЯ, про какого-то своего ученика, которому он с великим трудом  достал
билет на концерт алЯпина.
     - € что же вы думаете? Џарень ровно ничего не слышал, потому  что  весь
вечер был занЯт очень важным делом: рисовал затылки сидЯщей впереди публики.
Ќу кому нужны эти затылки и как можно  было  променЯть  алЯпина  на  чьи-то
лысины, которые так легко увидеть в изобилии на любом  концерте  несравненно
менее талантливого артиста. Ђ ведь он еще думал, что Я похвалю его за  такое
усердие!
     Њы приехали к ђепину в среду - в единственный  день  недели,  когда  он
принимал гостей и позволЯл себе отдохнуть от работы.
     Ќо вот ему подают - не помню уже что - письмо или телеграмму из города.
Ћдин из его почитателей, которому какие-то обстоЯтельства помешали  побывать
в Љуоккала в этот день, просит позволениЯ приехать завтра.
     џ не узнаю нашего радушного и тихого хозЯина. Ћн весь багровеет -  даже
уши и шеЯ у него залиты густой краской.
     - „а что же это такое? “ж если он сам бездельник, так,  верно,  думает,
что и другим делать нечего. Ќет, благодарю покорно! Ќе успел  в  эту  среду,
милости просим в следующую!..
     €, отведЯ душу, он сразу успокаиваетсЯ и опЯть становитсЯ таким же, как
был, - добродушным, спокойным, чуть задумчивым, чуть лукавым.
 
                                   ----- 
 
     ЏубличнаЯ библиотека,  ЂкадемиЯ  художеств,  театральные  и  концертные
залы, какие до приезда в Џитер мне даже и во сне не снились, - все  это  так
захватывало менЯ, что поздно вечером от избытка впечатлений мне трудно  было
уснуть.
     Џодумать  только!  Џосле   незатейливых   любительских   спектаклей   в
острогожском городском театре, куда Я так редко проникал, с трудом  раздобыв
полтинник и рискуЯ попастьсЯ  на  глаза  гимназическому  начальству,  мне  -
словно по волшебству - открылсЯ  доступ  в  самые  знаменитые  петербургские
театры, где играли ‚арламов, „авыдов, ‘авина, ЉомиссаржевскаЯ. џ сидел здесь
не на галерке, а в партере и чувствовал себЯ полноправным  зрителем  в  ртом
нарЯдном  бархатном,  блещущем  позолотой  и  хрусталем  зале,  который   то
погружалсЯ в мЯгкий полумрак, когда начиналось действие, то  вновь  озарЯлсЯ
сотнЯми огней во времЯ антрактов.
     Ќо, пожалуй, всего этого было чересчур много длЯ подростка, попавшего в
столицу из тихого уездного города.  †адно,  без  оглЯдки  отдавалсЯ  Я  всем
разнообразным впечатлениЯм, можно сказать, захлебывалсЯ ими  и  не  понимал,
почему так озабоченно хмуритсЯ отец, когда Я  рассказываю  ему  о  том,  где
побывал и кого видел.
     Џочему-то его, человека таких широких интересов,  теперь  больше  всего
занимало одно: успел ли Я догнать свой класс. Ћн  чувствовал,  что  гимназиЯ
заслонена от менЯ другими впечатлениЯми, несравненно более сильными,  и  это
не на шутку тревожило его.
     Џо старой  памЯти  он  ожидал,  что  Я,  как  и  в  Ћстрогожске,  стану
рассказывать ему самым подробным образом обо  всех  учителЯх,  товарищах  по
классу, о своих школьных успехах и неудачах, и его гораздо  больше  радовала
пЯтерка у менЯ в табеле, чем известие о том, что ѓлазунов и  ‹Ядов  написали
музыку на мои слова.
     Њне было жаль огорчать  отца,  но  гимназиЯ  и  в  самом  деле  как  бы
отступила длЯ менЯ на второй план.
     ‘о своими одноклассниками Я встречалсЯ главным образом на уроках, а все
самое увлекательное, праздничное ожидало менЯ за стенами класса.
     „а и преподаватели в этой новой гимназии уже не могли всецело завладеть
моими мыслЯми и чувствами, хотЯ в большинстве своем они были  гораздо  более
знающими и умелыми людьми, чем острогожские учителЯ. Ќо там во  всем  городе
не было длЯ менЯ никого умнее, чем ‚ладимир €ванович ’еплых или Џоповский. Ђ
здесь даже самые лучшие из педагогов уступали в талантливости и широте  моим
новым взрослым друзьЯм.
     Љакой гимназический учитель мог бы  разговаривать  со  мною  по  поводу
былин или "‘лова о полку  €гореве"  так,  как  ‚ладимир  ‚асильевич  ‘тасов,
который был одним из лучших знатоков русского эпоса и дал  Ѓородину  тему  и
материал длЯ оперы "ЉнЯзь €горь"? € разве узнал бы Я в  гимназии  о  русском
театре столько, сколько мог рассказать мне актер  Њодест  €ванович  Џисарев,
современник и друг Ћстровского?
     Љаждый день приносил мне что-нибудь новое, и всему  этому  новому  надо
было найти место, свЯзать, соразмерить с тем немногим, что Я знал раньше.  џ
стал уставать. Ђ так как еще из Ћстрогожска Я вывез  последствиЯ  малЯрии  -
малокровие и какое-то сердечное  недомогание,  давно  уже  тревожившее  моих
родителей, - то  теперь,  в  пору  особенно  интенсивной,  полной  душевного
напрЯжениЯ жизни, - да еще на переломе между отрочеством и юностью, - Я стал
хворать не на шутку.
     ‘ беспокойством поглЯдываЯ на менЯ, ‘тасов хмурилсЯ,  качал  головой  и
говорил:
     - Ќадо тебЯ отправить куда-нибудь в теплые краЯ - только вот куда бы?
     ‚скоре этот вопрос решилсЯ сам собою, да так неожиданно и чудесно,  как
Я и представить себе не мог.
 
€‡ Ћ’ђЋ—…‘’‚Ђ ‚ ћЌЋ‘’њ 
 
     ќто случилось в конце лета, в теплый августовский  день  1904  года  на
даче у ‚ладимира ‚асильевича.
     €з года в год - более двадцати лет подрЯд - проводил он летние месЯцы в
деревне ‘тарожиловке, близ Џарголова, ’ам он снимал всегда одну и ту же дачу
у местных жителей Ѓезруковых. Џросторный бревенчатый дом  в  два  этажа,  со
стеклЯнной верандой в каждом, был всегда открыт длЯ друзей.  ‘колько  бывало
здесь импровизированных концертов, литературных чтений, семейных  праздников
со всЯкими затеЯми - с гирлЯндами  флажков,  цветными  фонариками  и  прочей
милой,  причудливой  бутафорией!  ‚се  дачники  и  зимогоры  ‘тарожиловки  с
любопытством следили за тем,  что  делаетсЯ  на  этой  необыкновенной  даче.
Ѓывало, во времЯ стасовских домашних концертов множество людей собираетсЯ за
оградой, прислушиваЯсь к звукам, вылетающим из открытых окон.
     ‚ тот день ждали гостей, которыми особенно дорожил ‚ладимир ‚асильевич.
Љ их приему готовились весело, затейливо и  старательно,  "не  без  страхов,
испугов и опасений: а вдруг не приедут!" - как говорил ‘тасов.
     ‚се  домашние  принимали  деЯтельное  участие  в  этих  приготовлениЯх,
которые уже и сами по себе были праздником.
     ‘реди прочих затей ‚ладимир ‚асильевич надумал поднести гостЯм шуточный
и вместе с тем торжественный  адрес.  Ќа  большом  листе  картона  скульптор
ѓинцбург нарисовал пером дачу ‘тасова, а под рисунком было  оставлено  место
длЯ текста. Ќаписать приветствие поручили мне - и притом  в  самый  короткий
срок, потому что до  прибытиЯ  гостей  надо  было  еще  переписать  текст  и
украсить его узорными, золотыми и алыми заглавными буквами.
     Ќе  слишком  задумываЯсь,  Я  живо  сочинил  нечто  вроде  величаниЯ  в
старинном стиле под названием "’рем богатырЯм". Џо былинному обычаю,  первое
место занимал у менЯ €льЯ - только не Њуромец, а  ђепин.  ‡а  ним  следовали
новые, не былинные имена: Њаксим ѓорький и ”едор ‚еликий - алЯпин.
     ‘читаЯ, что дело мое сделано, Я с чувством облегчениЯ съехал по перилам
крыльца и побежал по песчаным дорожам сада, пересеченным узловатыми  корнЯми
сосен, радуЯсь нежаркому августовскому солнцу и мЯгкому ветру,  пропитанному
запахом смолы и вереска. Љак вдруг менЯ снова позвали  в  дом  -  на  нижнюю
веранду - и опЯть усадили за работу. Ћказалось, что в тексте у менЯ пропущен
еще один почетный гость - ѓлазунов. Љак же быть? ‚едь теперь уже нет времени
переписать все заново. Ќо тут на помощь мне подоспел ‚ладимир ‚асильевич. Ћн
ободрил менЯ или, как  сам  он  выражалсЯ,  "анкуражировал",  и  посоветовал
прибавить к заголовку всего одно слово, а к тексту одну строфу.
     € заглавие получилось даже  занЯтнее,  чем  было:  "’рем  богатырЯм  со
четвертыим", - а самое величание завершалось теперь строчками,  относЯщимисЯ
к ѓлазунову:
 
                    ќто брат меньшой, богатырь большой - 
                    Ђлександр-свет Љонстантинович! 
 
     Ќичего удивительного не было в том,  что  Я  забыл  упомЯнуть  в  своем
приветствии одного из самых именитых гостей. Ѓольше всего ждал Я в этот день
встречи с ѓорьким, ђепина Я уже встречал, и не один раз. „а и  алЯпина  мне
довелось видеть - правда, только издали и в том обособленном,  торжественном
мире, каким представлЯлись мне театральные подмостки.
     Ђ вот ѓорький бывал в Џетербурге редко, и у ‘тасова его ждали  впервые.
Ќо имЯ это значило длЯ менЯ больше, чем имена других  гостей,  которые  были
старше ѓорького и возрастом и славой.  „а  и  слава  у  него  была  какаЯ-то
особеннаЯ. Ќе только то, что он писал, но  и  самаЯ  фигура  его  привлекала
всеобщее любопытство, горЯчее восхищение или такую же страстную ненависть.
     „аже ‚ладимир ‚асильевич ‘тасов, всегда отзывчивый  на  все  сильное  и
самобытное, далеко не сразу признал его. Ќа  первых  порах  он  отзывалсЯ  о
ѓорьком сдержанно, слегка недоверчиво.  €  не  удивительно:  это  были  люди
различных ќпох.  ‘тарик  ‘тасов  -  младший  современник  ѓоголЯ  и  ѓлинки,
человек, который был на четыре года старше ’олстого,  на  шесть  лет  моложе
’ургенева и на двенадцать ѓерцена, - должен был проделать большую и  сложную
работу, чтобы оценить стиль и направление ѓорького. Ћн прошел  этот  путь  и
вскоре стал самым усердным читателем,  а  потом  и  почитателем  горьковской
прозы.
     —итаЯ томики в зеленоватых  обложках,  он  как  будто  молодел.  “гощал
отрывками из ѓорького всех приходивших к нему знакомых и незнакомых людей  и
говорил радостно:
     - ЉакаЯ силища! Љакой  талант  оригинальнейший!  „а  ведь  это  порт  и
мыслитель первостатейный - под стать Ѓайрону и ‚иктору ѓюго.
     џ слушал ‚ладимира ‚асильевича и радовалсЯ, что в споре  о  ѓорьком  он
заодно с молодежью. Ђ молодежи ѓорький казалсЯ  самым  современным  из  всех
современных писателей. …го голос был длЯ моего поколениЯ голосом времени - и
не только настоЯщего, но и будущего.
     € вот этот человек, о котором  мы  столько  думали  и  спорили,  сейчас
запросто войдет сюда, подниметсЯ по этим ступенькам и  будет  разговаривать,
шутить, слушать музыку вместе со всеми  нами.  €  может  быть,  мне  удастсЯ
разглЯдеть в нем нечто такое, чего Я еще не уловил ни в его  книжках,  ни  в
толках и пересудах о нем.
 
                                   ----- 
 
     Ћни приехали втроем - ђепин, алЯпин и ѓорький. “ ворот стасовской дачи
затарахтели колеса финских таратаек,  скрипнула  калитка,  и  в  сад  вошли,
весело разговариваЯ, не три богатырЯ, а три самых обыкновенных  и  в  то  же
времЯ таких необыкновенных человека.
     утейный церемониал встречи был выполнен во  всех  подробностЯх.  умно
играли туш, если  не  ошибаюсь,  на  двух  роЯлЯх.  Џоднесли  адрес.  —итать
приветствие пришлось  автору  -  самому  младшему  из  гостей,  подростку  в
гимназической куртке с блестЯщими пуговицами и  резными  буквами  на  прЯжке
поЯса.
     ЊенЯ хвалили, пожимали мне руку, обнимали. ’олько ѓорький не сказал  ни
слова. „а он и вообще-то был не  слишком  словоохотлив  на  первых  порах  и
медленно вступал в общую беседу.
     џ смотрел на всех троих, не спускаЯ глаз.  ђепин  и  алЯпин  выглЯдели
нарЯдно, особенно алЯпин. Љазалось, скуповатое осеннее солнце освещает  его
щедрее, чем всех. ’ак светлы были  его  легкие,  словно  приподнЯтые  ветром
волосы, его открытое, веселое, смелое лицо с широко вырезанными,  как  будто
глубоко дышащими ноздрЯми и победительным взглЯдом прозрачных глаз.  €  одет
он был в светлое - под стать солнечному дню. ‹етний  костюм  ловко  и  ладно
сидел на этом красивом человеке, таком большом и статном.
     Ќи тени нарЯдности не было в облике ѓорького.  Ћдет  он  был  так,  как
одеваетсЯ какой-нибудь железнодорожный  мастер  или  строительный  десЯтник.
Ќаглухо закрытаЯ темнаЯ куртка со стоЯчим воротником, брюки,  вправленные  в
голенища мЯгких русских сапог. Ќо во всей его фигуре, сухощавой и  стройной,
несмотрЯ на легкую сутуловатость, в небольшой, хорошо  посаженной  голове  с
крутым крылом падающих на висок  каштановых  волос,  в  пристальном  взглЯде
серо-синих   глаз,   опушенных   длинными   ресницами,   чувствовалась    та
подобранность, та целеустремленнаЯ и сдержаннаЯ сила,  что  придает  каждому
движению человека значительность, достоинство и даже изЯщество. Ћн ничуть не
проигрывал рЯдом с великолепным алЯпиным, а ђепин даже в своем  праздничном
светло-сером костюме казалсЯ возле него не  то  немножко  будничным,  не  то
чуть-чуть простоватым.
     Љак это часто бывало в стасовском доме, весь вечер был ‡аполнен пением,
музыкой, "калЯканьем велиим" - по шутливому выражению ‚ладимира ‚асильевича.
€ все времЯ Я невольно посматривал в сторону ѓорького, прислушивалсЯ  к  его
глуховатому, окающему говору, примечал его особенную усмешку,  подчас  такую
озорную и задорную, словно он затеЯл какую-то забавную мальчишескую каверзу.
     ќто был совсем  не  тот  человек,  какого  мы  знали  по  открыткам.  џ
предполагал увидеть мечтательно-хмурого, длинноволосого юношу в косоворотке,
а предо мною был зрелый, уверенный в себе человек. ‚се в нем было  длЯ  менЯ
неожиданно: и огромный рост, и этот глухой бас, и спокойнаЯ  деловитость,  с
которой он говорил о современной литературе,  о  петербургских  журналах,  о
новом издательстве, где он был руководителем {6}.
     ‚сЯкий раз, когда мне случалось гостить на даче в ‘тарожиловке, дело не
обходилось без чего-нибудь нового, занЯтного. Ќо такого  удачного  днЯ,  как
этот, на моей памЯти еще не случалось. ‚ладимир  ‚асильевич  был  оживлен  и
приветлив, как никогда, и, должно быть, именно от этого все чувствовали себЯ
удивительно свободно и легко.
     ’Яжеловесный  и  очень  серьезный  на  вид  ѓлазунов  без  тени  улыбки
рассказывал за обедом невероЯтную историю  о  том,  как  на  улице  какой-то
пьЯный принЯл его однажды за конку и даже пыталсЯ вскарабкатьсЯ на империал.
     ‘кульптор ѓинцбург,  маленький,  сухонький  и  необыкновенно  подвижной
человек,   показывал   в   лицах   местечкового   портного    за    работой,
извозчика-балагулу, дремлющего с вожжами в руках, спор двух  старух  соседок
из-за Яйца, которое курица снесла на чужом дворе. ЏомнитсЯ, длЯ  этой  сцепы
ему понадобилсЯ платок, чтобы скрыть бородку и лысину, удлинЯвшую его и  без
того высокий лоб.
     ‚есь этот спектакль он разыгрывал с таким юмором, мастерством, с  такой
тонкой наблюдательностью, что в памЯти у зрителЯ оставалсЯ каждый  жест  его
маленьких рук, каждое  движение  бровей  и  приспущенных  век.  Ќедаром,  по
рассказам очевидцев, ‹ев ’олстой, глЯдЯ на него, хохотал до слез и  невольно
вторил ему, то собираЯ морщины на лбу, то шевелЯ губами.
     Ђ потом пел алЯпин. Џел щедро, много, выбираЯ то, что  особенно  любил
‚ладимир ‚асильевич. ’ут были такие разные вещи, как величаваЯ,  по-военному
строгаЯ и в  то  же  времЯ  таинственнаЯ  баллада  "‚  двенадцать  часов  по
ночам...", и разухабисто-отчаЯнный, зловещий "’репак" Њусоргского,  а  вслед
за ним рубленаЯ скороговорка "‘еминариста", повторЯющего без смысла и  толку
латинские исключениЯ - те самые, что и мне приходилось заучивать наизусть  в
гимназии:
 
                       Panis, piscis, crinis, finis, 
                       Ignis, lapis, pulvis, cinis... {*} 
 
                       {* •леб, рыба, волос, конец, 
                          Ћгонь, камень, пыль, пепел... (лат.)} 
 
     ќта зубрежка постепенно переходила в простодушную, горькую и  вместе  с
тем  комическую  жалобу  великовозрастного  бурсака,   сетующего   на   свое
незадачливое житье-бытье:
 
                       ‚от так задал поп мне таску - 
                       ‡а загривок да по шее!.. 
 
     € это пел тот же  самый  голос,  в  котором  еще  так  недавно  звенела
колокольнаЯ медь, которому повиновалась могучаЯ, мернаЯ  поступь  призрачных
войск, голос, в котором только что слышалось беснованье вьюги, ее колдовскаЯ
песнЯ, заставлЯющаЯ убогого, пьЯного мужичонку плЯсать  до  упаду,  а  потом
убаюкивающаЯ его навсегда.
     Њожет быть, именно в этот вечер Я впервые ощутил не только силу музыки,
но и великую власть слова, когда оно понЯто до конца и стоит на своем месте,
поддержанное всей широтой дыханиЯ, всей мощью ритма, всей глубиной образа.
     Њудрено  ли,  что  у  менЯ  чуть  не  перехватило  дух,   когда   после
шалЯпинского пениЯ и музыки ѓлазунова ‚ладимир  ‚асильевич  вдруг  предложил
мне прочесть мои стихи.
     € все-таки Я их прочел. Ќе помню, что именно, - ведь с тех  пор  прошло
без малого шестьдесЯт лет. ЉажетсЯ, это был отрывок  из  поэмы  Њицкевича  в
моем переводе да  еще  какие-то  лирические  стихи.  Ћдно  только  отчетливо
запечатлелось у  менЯ  в  памЯти.  ‘  первых  же  строк  Я  почувствовал  то
серьезное,  доброе  внимание,  которое  сразу  придало  мне  уверенность   и
позволило овладеть собой.
     Љогда Я кончил, ѓорький сел со мною рЯдом,  ласково  похлопал  менЯ  по
руке и стал расспрашивать, что Я читаю, какие книги люблю, откуда  взЯлсЯ  и
где учусь.
     € вдруг Я почувствовал, что  мне  как-то  удивительно  легко  и  просто
разговаривать с этим человеком, который еще вчера был длЯ менЯ только именем
и книгой. ‘ таким пристальным вниманием слушал  он,  слегка  пригнувшись  ко
мне, мою короткую историю. Њожно было подумать,  что  длЯ  него  нет  ничего
более интересного, чем жизнь мальчика, которого он увидел впервые.
     Ќо тут в наш разговор вмешалсЯ ‚ладимир ‚асильевич. ЋбнЯв менЯ за плечи
своей большой рукой, он стал подробно рассказывать ѓорькому, что в последнее
времЯ Я часто хвораю и Џитер мне, по всей видимости, вреден.
     ѓорький задумалсЯ, помолчал минутку, а потом спросил прЯмо и просто:
     - •отите жить в џлте? Њы с ”едором это устроим. ‚ерно, ”едор?
     -  Ќепременно  устроим!  -  весело  отозвалсЯ  алЯпин   через   головы
окружавших его людей.
 
                                   ----- 
 
     Џрошел месЯц-другой. € вдруг к нам за Њосковскую  заставу,  за  Џутилов
мост, пришли три телеграммы: одна на имЯ отца и две - на мое.
     ЉажетсЯ, это были первые телеграммы, полученные мною в  жизни.  Ћбе  от
ѓорького из џлты. „о сих пор дословно помню их текст. Ћдна состоЯла всего из
нескольких слов:
     "‚ы принЯты Ялтинскую гимназию подробно пишу _Џешков_".
     ‚тораЯ была немного длиннее:
     "‚ыезжайте остановитесь  џлте  угол  Њорской  и  Ђутской  дача  ирЯева
спросите Љатерину Џавловну Џешкову мою жену _Џешков_".
     ’елеграмма, присланнаЯ отцу, была подписана: "„иректор ѓотлиб".  ‚  ней
сообщалась та же новость, но только в более официальной форме.
     €мЯ директора было мне уже знакомо. …ще недавно этот крупный, осанистый
человек с волнистой шевелюрой преподавал у нас в гимназии латынь.
     €так, все было решено. Ћставалось собрать кое-какие  веши  и  книжки  и
пуститьсЯ в новое странствование - к —ерному морю. Џочему-то в  детстве  мне
казалось, что Я  увижу  море,  только  когда  вырасту.  €  вот  оно  уже  на
расстоЯнии всего каких-нибудь трех-четырех дней от менЯ. —то ж, может  быть,
Я и в самом деле уже вырос и только не заметил этого?..
 
                                   ----- 
 
     ‚ поезде Я почти не отходил от окна. ‘еверные леса сменились  полЯми  и
перелесками средней ђоссии, и на менЯ пахнуло знакомыми с детства местами.
     Џоезд неутомимо бежал из осени в лето.  ‚  белом  каменном  ‘евастополе
менЯ впервые ослепили южное солнце и дробЯщаЯ его  лучи  морскаЯ  синь.  …ще
несколько  часов  на  пароходе  -  настоЯщем,  морском,  с  двумЯ  палубами,
сверкающими свежей краской и медью, - и вот уже перед  нами  џлта:  полукруг
набережной, многоЯрусный город, взбирающийсЯ вверх по  склонам  гор,  ржавые
кудри виноградников и кипарисы, похожие на  монахов,  закутанных  с  ног  до
головы в темные плащи.
     ЋбъЯвлЯЯ о  своем  прибытии  сиплым,  нестерпимо-пронзительным  гудком,
пароход замедлил бег и, весь дрожа, стал  боком-боком  подбиратьсЯ  к  молу.
‚инты его вспарывали морскую гладь, как бы выворачиваЯ ее наизнанку.  ’еперь
вместо переливчатой синевы между бортом и  молом  клубилась  рванаЯ,  белаЯ,
шумнаЯ пена, блещущаЯ на солнце цветными искрами.
     ‚ пестрой толпе приезжих сошел Я по трапу  на  пристань  и  зашагал  со
своим легким багажом сначала по набережной, а  потом  по  каменистой  улице,
идущей вверх. ‚се здесь было ново, неожиданно, - словно  Я  не  в  настоЯщем
городе, жилом, серьезном, деловитом, а где-то среди  театральных  декораций,
праздничных, но временных. ’ак непохожи были на все, что Я до сих пор видел,
эти кружевные железные ограды,  увитые  плющом,  уже  забрызганным  багрЯной
краской осени, белые дачи с широкими балконами,  нарЯдные  сады  с  плотной,
словно металлической, листвой лавров и длинными кистЯми лиловых глициний.
     ‚от наконец и дача ирЯева на углу Њорской и Ђутской.
     Ћсторожно открыв железную калитку, Я оказываюсь перед домом,  сложенным
из дикого камнЯ, на площадке,  окаймленной  аккуратно  подстриженным  густым
кустарником с мелкими жесткими листочками.
     Џоднимаюсь наверх, и на пороге менЯ встречает молодаЯ женщина,  легкаЯ,
энергичнаЯ, с гладко  причесанными  и  все  же  пушистыми  темно-каштановыми
волосами. ‹ицо у  нее  как  будто  строгое,  но  губы  чуть  тронуты  милой,
приветливой улыбкой, и та же улыбка светитсЯ в глубине серо-зеленоватых -  в
темных ресницах - глаз.
     ’ак вот она какаЯ - …катерина Џавловна! ‚ ней нет  ничего  кокетливого,
нарочитого, дамского. € все-таки она кажетсЯ очень изЯщной,  даже  нарЯдной,
несмотрЯ на простоту ее платьЯ и прически.
     Џожав мою руку своей небольшой, крепкой рукой, она ведет  менЯ  в  дом,
весь пронизанный солнцем, морским ветром и сухим ароматом южного сада. џ иду
за ней, еще не догадываЯсь, что эти несколько шагов ведут менЯ не только  из
комнаты в комнату, но и в другую пору моей жизни - из отрочества в юность.
     ‡десь, в  горьковской  семье,  в  этом  морском  городе,  довелось  мне
встретить годы, предчувствием  которых  были  овеЯны  знакомые  нам  издавна
широкие строчки стихов:
     "Ќад седой равниной морЯ ветер тучи собирает..."
     ‘юда вскоре после заключениЯ в Џетропавловской крепости приехал  и  сам
ѓорький, заметно похудевший и от этого казавшийсЯ еще выше ростом. ‚  тюрьме
он оброс короткой и  жесткой  рыжеватой  бородой  и  стал  чем-то  похож  на
северного капитана-помора.
     „а и весь горьковский дом напоминал в это времЯ  корабль,  который  еще
стоит на приколе, но вздрагивает от каждой волны и все  выше  поднимаетсЯ  с
нарастанием прилива.
     ел  девЯтьсот  пЯтый  год  -  преддверье  новой   исторической   поры,
преддверье моей молодости.
 

Џђ€Њ…—ЂЌ€џ
 
     ‚ шестой том настоЯщего ‘обраниЯ сочинений включены:  книга  "‚  начале
жизни (‘траницы воспоминаний)", статьи, выступлениЯ, заметки, воспоминаниЯ и
проза разных лет {‚ составлении  настоЯщего  тома  принимали  участие  члены
комиссии по литературному наследию ‘. Њаршака - Ѓ. …. ѓаланов, €. ‘. Њаршак,
Ѓ. Њ. ‘арнов.
     ’ексты  произведений  художественной   прозы   и   примечаниЯ   к   ним
подготовлены  ‘.  ‘.  —улковым,  раздел   "‘татьи,   выступлениЯ,   заметки,
воспоминаниЯ" и примечаниЯ к нему - …. Ѓ. ‘короспеловой.}.
     ђаздел шестого тома  "‘татьи.  ‚ыступлениЯ.  ‡аметки.  ‚оспоминаниЯ"  и
седьмой том настоЯщего  изданиЯ  -  книга  "‚оспитание  словом"  -  составЯт
наиболее   полное   собрание   статей,   докладов,   выступлений,   заметок,
воспоминаний писателЯ.
     ЌарЯду с известными статьЯми и  выступлениЯми  Њаршака  в  томе  широко
представлено и его рукописное наследие.
     ‚  томе  помещены  рассказы  и  очерки  писателЯ  разных  лет:   ранние
произведениЯ, печатавшиесЯ  в  различных  периодических  изданиЯх  1911-1914
годов,  и  рассказы  1920-1930   годов,   никогда   не   публиковавшиесЯ   и
сохранившиесЯ в рукописЯх.
     ‚  разделе  "Џриложение"  даютсЯ  наиболее  значительные  незавершенные
работы Њаршака, оставшиесЯ либо в трудночитаемых черновых автографах, либо в
набросках; кроме того, в этом  же  разделе  помещена  авторизованнаЯ  запись
беседы ‘. Њаршака с критиком ‘т. ђассадиным о поэтическом мастерстве.
     Њатериал в томе расположен  в  соответствии  с  жанрово-хронологическим
принципом.   ‚нутри   каждого   раздела   произведениЯ    располагаютсЯ    в
хронологической  последовательности  -  по  времени  их  первой  публикации,
тексты, печатающиесЯ по рукописи, - по времени их написаниЯ.
     ‚ начале раздела помещены произведениЯ, печатавшиесЯ при жизни  автора,
затем следуют произведениЯ, публикуемые впервые.
     „анные о времени написаниЯ приводЯтсЯ в  примечаниЯх;  в  тех  случаЯх,
когда даты проставлены самим автором, они даютсЯ в тексте.
     ’ексты произведений, опубликованных при жизни  Њаршака,  печатаютсЯ  по
последним  прижизненным  изданиЯм;  иные  случаи   оговариваютсЯ   особо   в
примечаниЯх.
     ЏроизведениЯ,  не  публиковавшиесЯ  при  жизни  автора,  печатаютсЯ  по
рукописЯм.
     Џри публикации текстов по рукописЯм  слова,  зачеркнутые  Њаршаком,  но
необходимые  по  смыслу,  взЯты  в   прЯмые   скобки,   слова,   прочитанные
предположительно, даютсЯ в угловых скобках. ‚ угловые скобки заключены и все
названиЯ произведений, которые даны не автором, а редакционной коллегией.
     Џочти все автографы, использованные в  настоЯщем  издании,  хранЯтсЯ  в
архиве поэта.
 
 
‚ ЌЂ—Ђ‹… †€‡Ќ€ 
                          (‘траницы воспоминаний) 
 
     ‚первые в журнале "Ќовый мир", 1960, э 1 и 2.
     ‡амысел большого  произведениЯ  о  своих  детских  и  отроческих  годах
вынашивалсЯ Њаршаком в течение многих лет.
     ’ема  воспоминаний  о  детстве  была  близка  писателю  -   одному   из
зачинателей советской детской литературы.  ‚  дорогих  сердцу  воспоминаниЯх
Њаршак как бы проверЯл свои наблюдениЯ над жизнью ребенка, свое  знание  его
внутреннего мира, психологии.
     ‚ самом начале  творческого  пути,  когда  еще  не  определились  четко
основные творческие интересы молодого литератора, - в  1911  году  -  Њаршак
напечатал два рассказа, темой которых послужили воспоминаниЯ  об  отроческих
годах,  проведенных  в  Ћстрогожске  -  родном  городе  поэта.  ‚   рассказе
"Џолузабытое" ("‚сеобщаЯ иллюстрациЯ", э  14-15,  10  апрелЯ  1911  г.)  был
изображен мальчик-горбун, товарищ детства; в другом рассказе  -  "ѓеографиЯ"
("‚сеобщий ежемесЯчник", 1911, э 3) - дан остросатирический портрет  учителЯ
географии острогожской гимназии Џавла Џавловича ‘еливановского.
     ’от же  мальчик-горбун  поЯвилсЯ  на  страницах  рассказа,  написанного
Њаршаком приблизительно в 1930 году;  а  учитель  географии  Џавел  Џавлович
предстал перед читателем в рассказе "‚торогодник Ѓаландин", созданном  в  то
же времЯ. Ћба рассказа вместе с двумЯ другими ("‚ойна трех дворов"  и  "ура
џстребова") вошли в  цикл  рассказов,  о  детстве,  задуманный  в  эти  годы
писателем.
     „ругие замыслы со временем оттеснили  на  второй  план  эту  работу.  ‚
письме от 29 апрелЯ 1940 года к острогожскому  знакомому  -  однокашнику  по
гимназии - ѓ. Ќ. џковлеву поэт признавалсЯ:  "џ  отлично  помню  Ћстрогожск,
хоть и уехал из него мальчиком. ‘ Ћстрогожском свЯзано у  менЯ  очень  много
милых  воспоминаний  -  о  школьных  товарищах,  о   некоторых   учителЯх...
Љогда-нибудь, надеюсь, скоро,  Я  напишу  об  этих  далеких  годах  и  тогда
непременно пришлю ‚ам свои воспоминаниЯ". Ќо этому не суждено  было  сбытьсЯ
вскоре: начавшаЯсЯ война нарушила многие планы поэта.  ’олько  через  десЯть
лет он возвратилсЯ к старому замыслу.
     ‚ 1951 году Њаршак задумал создать автобиографическую повесть в  стихах
(о планах созданиЯ такой повести он  писал  в  "‹итературной  газете"  от  5
ЯнварЯ 1952 года). Ќо со временем план менЯетсЯ; вместо повести  поэт  пишет
цикл стихотворений о своих отроческих годах, который под названием  "‚ремена
и люди (€з книги "Ќачало  века")"  печатает  в  декабрьском  номере  журнала
"Ќовый мир" за 1954 год; в  цикл  вошли  стихи  "‚ладимир  ‘тасов",  "Ќачало
века", "Њолодой ѓорький", "алЯпин", "џлта" (см. т. 5 наст. изд.).
     Ћпубликовав цикл стихов  "‚ремена  и  люди",  Њаршак  не  отказалсЯ  от
старого замысла, большого произведениЯ о своем детстве. ’еперь  работа  идет
над повестью в прозе;  она  активизируетсЯ  в  1956-1957  годах  в  свЯзи  с
подготовкой  четырехтомного  собраниЯ  сочинений  поэта,  в  четвертый   том
которого по плану изданиЯ должна была войти новаЯ  повесть.  “же  в  октЯбре
1957 года Њаршак сообщил острогожским  пионерам,  что  он  закончил  "первую
часть автобиографической повести". Ћднако на окончательную  отделку  повести
понадобилось еще два года, и  лишь  в  августе  1959  года  Њаршак,  наконец
удовлетворенный результатами работы,  передает  рукопись  повести  в  журнал
"Ќовый мир".
     ‚ 1959 году в  двухтомнике  автобиографий  советских  писателей  Њаршак
поместил  несколько  фрагментов  из  повести  (текст  публикации   несколько
отличаетсЯ  от  журнального  текста).  ‚  публикацию  вошел  также  отрывок,
впоследствии  не  включенный  в  повесть  (см.  кн.:  "‘оветские   писатели.
Ђвтобиографии в 2-х частЯх", ч. 2, ѓослитиздат, Њ. 1959, стр. 43-44).
     Ќазвание  повести  "‚  начале  жизни"  имеет  подзаголовок:   "‘траницы
воспоминаний",   указывающий    на    наличие    мемуарного    ќлемента    в
беллетристическом художественном произведении. ‚ письме к другу  детства  Њ.
Ђ.  Љанцер  (от  28  декабрЯ  1959  г.)  писатель  подробно  охарактеризовал
своеобразие повести; "...‚ этом году (в 1960 г. - ‘.  —.)  будут  печататьсЯ
страницы моих воспоминаний о детстве. ќто не хроника, не фотографиЯ реальных
событий,  а  нечто  вроде  повести,  где  поэтический   вымысел   окрашивает
действительность.  €мена  людей,  как  и  некоторые  подробности  их   быта,
изменены. ‚едь Я пишу о событиЯх, которые были около  шестидесЯти  лет  тому
назад, и то, что утерЯла памЯть, надо было восполнить  воображением.  Ѓольше
всего мне хотелось правдиво передать времЯ и мир чувств,  которыми  жил  мой
лирический герой". ‚ другом письме к Њ. Ђ. Љанцер - уже после выхода в  свет
первой части повести - 15 ЯнварЯ 1960  года  Њаршак  вновь  подчеркнул,  что
времЯ и событиЯ описаны "не протокольно, а с той беллетристической свободой,
без которой невозможно художественное  обобщение".  "Њне  хотелось  передать
колорит времени, - писал Њаршак, - и это было главной моей задачей".
     ‚ письме к венгерским друзьЯм Ђнталу и Ђгнессе ѓидаш (от 27  июлЯ  1963
г.) Њаршак заметил, что книга  "‚  начале  жизни"  "не  мемуары,  а  попытка
увидеть  себЯ  на  фоне  пережитой  эпохи  (или  эпох)  и  проследить  почти
неуловимые переходы от возраста к возрасту".
     "Њне нужно было художественное обобщение фактов, а не их  буквальнаЯ  -
мемуарнаЯ - точность", - писал Њаршак к Њ.  Ђ.  Љанцер  о  своих  творческих
принципах при создании повести о детстве. ‚ письме к Њ. Љанцер от 15  ЯнварЯ
1960 года (в повести она  изображена  под  именем  Њаруси  ѓришанивой)  поэт
признавалсЯ: "џ и ‚ам - приписал черты  и  факты,  которых,  может  быть,  в
действительности не было. џ пишу о том, что было шестьдесЯт лет тому  назад,
и за это времЯ реальное перемешалось в  памЯти  с  воображаемым".  Ћднако  к
этому признанию следует отнестись с некоторой осторожностью:  писатель  Явно
преувеличивает свою запамЯтливость. ‘ другой стороны, по многим его  письмам
к друзьЯм, землЯкам и по записЯм, сохранившимсЯ в его архиве, видно, с какой
тщательностью собирал Њаршак материал длЯ повести, отнюдь не полагаЯсь  лишь
на свою памЯть.
     Џримечательно, что уже после выхода повести в свет  Њаршак  получил  от
одного читателЯ письмо с указаниЯми на рЯд неточностей в описании  биографии
учителЯ  словесности  Ќ.  Ђ.  Џоповского.  Џисатель   незамедлительно   внес
соответствующие исправлениЯ в текст очередного изданиЯ книги.
     ‚ 1960 году повесть "‚ начале жизни"  была  напечатана  четвертом  томе
собраниЯ сочинений поэта. ‚ 1961 году она была  издана  отдельной  книгой  с
иллюстрациЯми художника ѓ. ”илипповского издательством "‘оветский писатель".
„лЯ этого изданиЯ Њаршак еще  раз  просмотрел  текст  повести,  внес  немало
стилистических исправлений,  сделал  рЯд  сокращений,  мелких  уточнений  по
содержанию. Џоследний раз Њаршак редактировал текст  своей  книги  во  времЯ
подготовки ее к изданию в издательстве "„етскаЯ литература" в 1962 году.
     ‚о многих письмах к друзьЯм и читателЯм Њаршак не раз говорил  о  своем
заветном, желании продолжить книгу о школьных  годах.  €зданную  повесть  он
называл первой частью большого произведениЯ о своей юности. "Ћчень  хотелось
бы мне, - писал он к читателю ѓ. Њ. ‘вариновскому в письме от 30 ноЯбрЯ 1961
года, -  продолжить,  повесть  о  прожитых  годах.  …сли  позволЯт  силы  (в
последнее времЯ Я много и часто болею), буду писать дальше,  хоть  задача  у
менЯ будет посложнее и потруднее". ‚о второй части книги. Њаршак намеревалсЯ
описать свою жизнь в семье Ђ.  Њ.  ѓорького  в  џлте,  бурные  революционные
событиЯ 1905 года в Љрыму, свидетелем которых он был сам.
     Џовесть была переведена на иностранные Языки: она напечатана в  Џольше,
Ѓолгарии, Ђнглии, ‘Ђ, џпонии и других странах.
     ќпиграф к повести - перваЯ строка стихотворениЯ Ђ. ‘. Џушкина 1830 года
(без названиЯ). - ‘м.: Ђ. ‘. Џушкин, Џолное собрание сочинений, т. 3, €зд-во
ЂЌ ‘‘‘ђ, Њ. 1948, стр. 254.
 
     1 14 февралЯ 1901  года  студент  Џ.  Љарпович  совершил  покушение  на
министра просвещениЯ Џ. Џ. Ѓоголепова и тЯжело ранил  его.  —ерез  несколько
дней министр умер: Ѓоголепов ввел так  называемые  "‚ременные  правила",  по
которым министр просвещениЯ мог отдать участников  студенческих  волнений  в
солдаты.  ‘туденчество  ненавидело   Ѓоголепова   -   организатора   системы
полицейского сыска и надзора над учащимисЯ.
     2 –итата из книги воспоминаний ”. €. алЯпина "‘траницы из моей жизни".
‘м. сб.: "”едор €ванович алЯпин", т. I, "€скусство", Њ. 1957, стр. 153.
     3 ЏетербургскаЯ 3-Я гимназиЯ  находилась  на  ѓагаринской  улице  (ныне
улица „м. ”урманова).
     4 "ЏриключениЯ Њакса и Њорица" - юмористическаЯ повесть в стихах  "Њакс
и Њориц" (1865) немецкого поэта и художника ‚ильгельма  Ѓуша  (1832-1908)  о
веселых, а иногда жестоких шалостЯх двух сорванцов.  ‚первые  переведена  на
русский Язык в 1890 году. Џереводы ‘. џ. Њаршака из ‚. Ѓуша см. в т. 4 наст.
изд.
     5 ‚ конце 1902 года Ђ. Њ. ѓорький возглавил  товарищеское  издательство
"‡нание".
     6 €меетсЯ в виду картина художника Ђ. Ђ. Ќаумова (1840-1895)  "Ќекрасов
и Џанаев у больного Ѓелинского" (1882).
     ЏечатаетсЯ по  тексту  книги:  ‘.  Њаршак,  ‚  начале  жизни  (‘траницы
воспоминаний), „етгиз, Њ. 1962.
Last-modified: Thu, 26 Jul 2001 07:36:53 GMT
Ћцените этот текст:
‘амуил џковлевич Њаршак. ‚ начале жизни

Ћ’ Ђ‚’ЋђЂ

‚ђ…Њ…ЌЂ Ќ…‡ЂЏЂЊџ’Ќ›…

‘’Ђђ›‰ „ЋЊ ‚ ‘’ЂђЋЊ ѓЋђЋ„…

Ћ‘’ђЋѓЋ†‘Љ-‹€‘Љ€

‚ЋђЋЌ…†-ѓђЂ”‘ЉЂџ

•ЂђњЉЋ‚-ЊЋ‘Љ‚Ђ

ЌЂ ЊЂ‰„ЂЌ…

Ќ…„Ћ‹ѓЋ‚…—Ќ›… ‹Ђ‚ђ›

„Ћ‘“ѓ ЏЋЌ…‚Ћ‹…

ѓ€ЊЌЂ‡€џ

Џђ€ѓ‹Ђ…Ќ€… ‚ ‹€’…ђЂ’“ђ“

„ЋЊ ЂѓЂђЉЋ‚›•

ЉЋЊЊ…ђ—…‘Љ€… ЌЋЊ…ђЂ

"Џ…ђ‚›… ЏЋЏ›’Љ€"

ЉЂ‡…ЌЌЂџ ‚€ЌЌЂџ ‹Ђ‚ЉЂ

ѓЋ‹Ћ‘ ЌЋ‚ЋѓЋ ‚…ЉЂ

ЏђЋ€‘…‘’‚€џ € ‘ЋЃ›’€џ

Ћ’–Ћ‚‘Љ€… ЏЋ„ЂђЉ€

"‚ЋЉђ“ѓ ‘‚…’Ђ"

ЌЋ‚Ћ‘’€ ‚ ѓЋђЋ„… € ‚ ѓ€ЊЌЂ‡€€

Ѓ…‡ ‘’Ђђ€•

ЃЋ‹њ€… Ћ†€„ЂЌ€џ

’ђ€ Џ…’…ђЃ“ђѓЂ

ЌЋ‚›… ’Ћ‚Ђђ€™€

"ЉЌ€ѓЋ•ђЂЌ€‹€™Ђ, Љ“Њ€ђ› € ЉЂђ’€Ќ›"

€‡ Ћ’ђЋ—…‘’‚Ђ ‚ ћЌЋ‘’њ

Џђ€Њ…—ЂЌ€џ

‚ ЌЂ—Ђ‹… †€‡Ќ€

Џђ€ѓ‹Ђ…Ќ€… ‚ ‹€’…ђЂ’“ђ“

ЏђЋ€‘…‘’‚€џ € ‘ЋЃ›’€џ

Ѓ…‡ ‘’Ђђ€•

ЃЋ‹њ€… Ћ†€„ЂЌ€џ
