Ђлександр Ђлейник. ЂпологиЯ

Ћцените этот текст:
Ђлександр Ђлейник. ЂпологиЯ

---------------------------------------------------------------
 © Ђлександр Ђлейник, 1996
 Email: aleynik@accesshub.net, aleynik1@juno.com
 Date: 14 Feb 1998
---------------------------------------------------------------
 ‚ 1999 в Ќижнем Ќовгороде была издана книга Ђ.Ђлейника,
 копиЯ доступна в интернете:
 http://www.sci-nnov.ru/culture/literature/aleynik/contents.html
 http://195.34.34.70/mainmenu.htm
---------------------------------------------------------------

Ќью-йорк 1996

Ћ стихах Ђлександра Ђлейника

     ‘обрание   стихотворений   и   поэм   Ђлександра  Ђлейника
"ЂпологиЯ" включает в себЯ подборки из шести книг, писавшихсЯ в
общей   сложности  около  25  лет.  ’акого  рода  собрание  при
нормально разыгранной поэтической биографии выходит обычно  под
занавес,   и   зритель,   внимательно  следивший  за  развитием
действиЯ, не просто узнает героев  спектаклЯ,  их  интонации  и
жесты,  но  главным  образом  интересуетсЯ  композицией, тем, в
каких свЯзЯх  и  сочетаниЯх  герои  оказались,  --  театральные
бинокли    наведены   на   резкость   и   картина   приобретает
окончательную  четкость   и   завершение.   Џорой   неожиданное
завершение,  --  и  в  этом  смысл эпилога и вознаграждение длЯ
зрителЯ.
     Љ  сожалению, перед нами поэт, который отрывочно печаталсЯ
в эмиграции и совершенно не печаталсЯ в ђоссии,  и  нет  ничего
утешительного в том, что он разделил судьбу сотен ему подобных.
’ем более, что поэт  в  число  подобных  никак  не  входит.  Ћн
бесподобен  по  определению. Љороче говорЯ, это перваЯ книга Ђ.
Ђлейника, и потому, учитываЯ ее шестиактность (шестикрылость?),
читатель  должен  быть  готов как бы к одновременному просмотру
всех действий и эпилога,  суммирующего  их.  ќпилог  --  громко
сказано  и  сказано длЯ красного словца. Џоэту едва за сорок, и
будем надеЯтьсЯ, что его дальнейшее творчество обойдетсЯ без --
продолжаЯ  театральную  терминологию -- четвертой стены (она же
ЉремлевскаЯ,  она  же  ЃерлинскаЯ,  она  же  ЉитайскаЯ).  €так,
читатель  должен  быть  готов к перегрузке, а автор к тому, что
критика его обвинит  в  нерасчетливости  и  тут  же,  возможно,
снисходительно  похлопает по плечу: мол, понЯтно, слишком долго
ты ждал сигнальной ракеты, оттого и атака твоЯ, дружок,  слегка
психическаЯ.  ‚  снисхождении  данный  поэт  не  нуждаетсЯ, тем
более, что нерасчетливость в поэзии (едва ли -- в прозе)  может
обернутьсЯ  добродетелью. „ело в том, что Ђ. Ђлейник работает с
голоса. Џоводом длЯ говорениЯ может быть  что  угодно:  пейзаж,
воспоминание, книга, -- не важно. ‚ажно, что поэт полагаетсЯ на
звук, на голос, который вывезет (картину, воспоминание, книгу),
но  вывезет  не  контрабандой  (хитростью),  отнюдь,  и даже не
вывезет, но скорее -- выведет (на свет).
     Ђртистический  образ  жизни  предполагает  метафоричность,
внезапные  и  бурные  сочетаниЯ  слов,  вообще  --   энергичную
оснащенность  и  использование  всех доступных автору эффектов.
Џричем, Я  бы  сказал,  что  мы  присутствуем  одновременно  на
спектакле  и на репетиции. Ђртистизм предполагает импровизацию,
и вы видите, как автор пускаетсЯ в путь, не ведаЯ ни как  будет
развиватьсЯ,  ни  тем  более  чем  завершитсЯ  его  поэтическаЯ
авантюра. € если интуициЯ сбоЯ не дает,  то  немедленно  творит
чудеса,   и   тогда   случайно  вырвавшеесЯ  слово  оказываетсЯ
наделенным такими  многозначными  и  уместными  свойствами,  на
которые и сам автор, возможно, не рассчитывал.
     Ѓыть  может, прежде губ уже родилсЯ шепот" -- примерно так
Я бы определил эстетику Ђ. Ђлейника цитатой из  его  верховного
учителЯ  -- Ћ. Њандельштама. C Њандельштамом Ђ. Ђлейника роднит
и взглЯд, с любовью обращенный к миру, и нежнаЯ интонациЯ, а  в
ремесленном  смысле  -- приверженность к классической традиции.
‘ледуЯ ей,  поэт  безбоЯзненно  распорЯжаетсЯ  наработанным  до
него,  помнЯ,  что  нет  событиЯ  без  преемственности; никаких
нервных истерик и концептуального кривлЯниЯ; никакого --  любой
ценой  -- привлечениЯ вниманиЯ к собственной персоне; он знает,
что оригинальность и новизна добываютсЯ трудно и по  чуть-чуть,
и  добываютсЯ  там,  где  единственным  и  неповторимым образом
художник прикасаетсЯ к веществу  мира  и  придает  ему  внЯтные
очертаниЯ.  Њир  Ђ. Ђлейника простираетсЯ от Ћки до ѓудзона, от
провинциальных городов ђоссии (в его случае -- г. ѓорького)  до
столицы  мира Ќью-‰орка, от восточного времени до западного, от
юношеской весны "на улицах сердца" в 1973 году до "ђеквиема"  в
холодном  Январе  1996-го,  от  любовной  лирики до "ЌаблюдениЯ
воды" --  поэмы  в  натурфилософском  духе.  Џо  ходу  дела  он
поневоле  прикасаетсЯ  к  "чешуе  дракона"  -- путь лежит через
столицу империи -- т.е. к советской власти, -- не  от  нее  ли,
как   в   прошлом   Њандельштам,   бежит  в  ’авриду,  к  этому
греко-римскому и средиземноморскому пристанищу русских  поэтов,
затем -- реальнаЯ €талиЯ, звучащаЯ как "и так далее"...
     ‘тихи  Ђ. Ђлейника вдохновенны, насыщенны, населены людьми
и приметами, живописны, одновременно артистичны и  естественны,
т.е.  ЯвлЯютсЯ  тем,  что  называетсЯ  искусством  слова.   Ќам
остаетсЯ приложить к  нему  искусство  чтениЯ,  и  если  мы  не
поскупимсЯ, то будем, Я уверен, вознагражден сторицей.

		                     ‚ладимир ѓандельсман

 * ‚ Ћ ‘ ’ Ћ — Ќ Ћ …   ‚ ђ … Њ џ * 

x x x
‘оломон ”ранкович надевает слепые очки
и уходит в траншеи строк.
…го зрачки как минеры,
но все пока живы,
ужаса не произошло.
ЉаждаЯ линза перед его исполинским глазом
напоминает аквариум без рыбок телевизора "’емп".
Њежду гранЯми проплывают мои слова
уже в нездешнем мире.
-- ‚о-первых, -- говорит он, --
второй экземплЯр жирнее.
’ак почему вы не принесли его?
-- ‚о-вторых, почему вы печатаете на обороте листа,
а если так, - почему праваЯ страница четнаЯ?
Џотом он говорит мне, что Я похож на ѓейне.
џ отвечаю, что это, наверное,
очень лестное длЯ менЯ сходство,
но Я ѓейне не читал.
Њинеры на конце этой фразы очевидно взрываютсЯ.

Ћн не верит мне, а Я ему.
73 г.

		      		‘ќ’—ЊЋ

				*
				-- ‘этчмо!  ‘этчмо!
				—то там в сумке?
				-- ‚ечность.
				‡вуки.
				-- Ќу и рот!  Џочище бильЯрдных луз.
				-- ’ам блюз.
				 *   *
				‡десь ночь и темень.  Ќи звезды,
				ни человека, ни собаки:
				судьба, труба, толпа и ты  -
				все подают друг другу знаки.

x x x
Љогда трубач берет трубу
и губы сложит в бантик лживый,
как у вола в Ярме -- на лбу
кровь, дергаЯсь, шатает жилы.

€ выползают из орбит
глаза кроваво-мраморные,
и ледником тоски свербит,
как льдами сердце мамонта.

Ћн корчитсЯ попав в тиски
огней, они его свежуют,
всю требуху его тоски
труба вбирает в поцелуи,

и в кольцах, жалЯщих ее, --
в клубке покачиваний мерных --
змей-искуситель лег змеей,
баюкающей раем смертных.

€ Яблоки во тьме горЯт,
и кожа, нежась, всЯ иззЯбла,
и мнитсЯ ‹ысаЯ гора
из крупных, говорЯщих Яблок.

Ћ, пенье дивное, сдавись
до мундштучка, до рта медЯшки,
а тело пусть свисает вниз
под мокрым облачком рубашки.

—то если музыка дыша
вольноотпущенницей смерти, --
освобожденнаЯ душа,
вдыхающаЯ млечный ветер.

Ћ, черный голос горловой,
как мед живой, как кровь тЯгучий,
о, солнца сон над головой,
весь медленный, в песке излучин,
весь пеной блюза голубой
и пеньем в глубине излучен.

“гасла жизнь, ушла из глаз
земною солью в звук последний,
там змейкой золотой зажглась,
где он вечноживущий, летний.

*так называли Ђрмстронга
6 окт. 73

ЌЂ “‹€–Ђ• ‘…ђ„–Ђ

I

Ѓыло небо словно небо в облаках,
до седьмого марта Я сходил с ума,
не дышалось, не хватало мне тепла,
и на улицы смотрел Я как в кривые зеркала.

Џальцев быстрые изгибы
в бледных солнышках ногтей,
волокна волос погибель --
нитей света в наготе,

колоколенки ладоней,
круглых век колокола
зимовали в ‚авилоне
белолобого стекла.
ѓод звенел как колокольчик,
исчезаЯ за горой,
и пришел мороз-стекольщик,
и пришел Январь-хрустальщик,
и пришел февраль сырой.

ђозоватым лимузинам
солнце вылизало спины,
человечек брел хмельной,
вел собаку за спиной

на большой-большой цепочке,
словно тень гулЯть водил,
а она вернулась в клочьЯх
в небе лаЯвших светил.
апр. 76

II

ѓлаза -- фиалки.
‚ишенный цвет век.
„ва крохотных музыканта невидимы,
сами они видЯт мир голубым и зеленым.
‹ицо -- цветочница.
-- ќти две, сударь, Я никому не отдам.

III

Џо улицам сердца ходит трамвай --
городской ученый кот.
’ам дни проплывают как острова --
всей эскадрой вперед...

€ когда закат -- тогда -- ноЯбрь
и розовый снег кругом,
и тонет день, и качаетсЯ трап,
мы сходим с него вдвоем.
‘коро закончитсЯ этот год,
видишь, как он дрожит...
Џо закатным рельсам уходит кот,
мой ученый кот --
моЯ жизнь.

џ спокойно трону твой черный мех
с голубыми искрами на краю,
Я припомню какой в этом городе снег --
какой мЯгкий снег, какой розовый снег,
такой выпадает только в раю...

IV

Ћсень светит спичкой желтой,
узкий месЯц в синем шелке,
он из башенки глЯдит
в сон кварталов городских.

Ћсень кованым копытцем
бьет о бронзу переулка --
очень хочет углубитьсЯ
в мысли лиственного гула.

ѓолубой водой застынет,
глаз ковши дымЯтсЯ странным
ужасом, и дышит иней
в переулочках туманом.

Ћсень с полночью играет
нитью журавлиных крыльев,
у нее в глазах открытых
зеркала и умиранье.

Џолночь хочет в валерьЯнку
Язычок сквозь зубки свесить
и на слабых лапках пьЯных
улететь гулЯть на месЯц.
’ам по краешку -- лесок
из серебрЯных чешуек,
от него наискосок --
страж-солдатик  -- парень-жулик,

чистит он лучем звезды
неба темные плоды,
и пихает кожуру
в розовую кобуру.
23 авг. 76

V

Ќа улицах сердца хлопают ставни,
валЯтсЯ двери на мостовые...
а Я -- вор, Я -- цыган,
Я из тех, кто пристанет
на века,
у менЯ -- любовнаЯ цынга,
у тебЯ -- глаза полевые.

VI

Ѓудет вечер осенний и лунный,
запомни менЯ навек,
не как юность --
как юнгу
на корабле.

џ драю палубу
шваброй своих ресниц
у твоих ног,
а ты читаешь неизданнейшую из книг
про любовь.

’ы листаешь ее на исходе днЯ,
пропускаЯ по сто страниц, --
только помни менЯ,
только помни менЯ,
только снись.

VII

”итилек свечи догорит,
посвети рукой до зари,

а померкнет твоЯ рука --
уплывут в окно облака,

и останутсЯ на земле
воск на блюдце, роза в стекле.
апр. 76

ЊЂђ’

ќто просто Њарт,
Њаргарита,
это капель сад --
маргариток.

‘  желобов морЯ
легких жалоб --
далеко ль землЯ
убежала.

Ћстровок несет
нас качаЯ,
может быть, мы сон
чаек,

может быть мы твердь
красных лапок,
и всего-то смерть --
сладкий запах,

и всего судьба --
сна снимок,
ворожба
невидимок.
2 марта 76

„Ћ†„њ

’ам где стеклЯннаЯ лопнула ночь,
в черепе темном востока,
светитсЯ бледною лампой дождь --
прозрачный мозг водостоков.

“лиц пастух, точно серых овец
с блеЯньем прущих к вокзалам,
сын-отщепенец, бездомный птенец,
выпал как сердце упало.

•олодные мысли и плач в три ручьЯ --
твой крик водЯной и воздушный,
прими мою душу в ладони твоЯ,
вселенской печали сырое удушье.

’ы девой, изваЯнной из ребра
тоскующего океана,
ожив, не желаешь бесплатно добра
и гибель свою глотками с утра
пьешь из матового стакана.

€   когда с мутной стенки его
досасываешь последние капли,
кто запускает над твоей головой
белые и розовые дирижабли?
9 ноЯбрЯ 76

–…Ќ’ђ

‚ этой ночи, цвета засохшей зеленки,
сатанеют в Њоскве фонари,
и гулЯют девушки, как разрЯженные обезьЯнки,
и блестЯт розовеющими губами,
и видЯт сны наЯву,
вдыхаЯ карамельный воздух,
из склЯнок площадей -- местный эфир,
и сами пахнут эфиром --
выдыхаютсЯ...

‘кучно Џушкину разглЯдывать аптеку,
и он смотрит на свой ботинок,
с укоризной: -- ‘то лет не чищен.
—то, ныне дикий, тунгус-
ский метеорит?
Ќе махнуть ли в аглицкий клоб?

Ђ ѓоголь носатой старушенкой
согнулсЯ между желтыми домиками,
как заключенный, которого вывели погулЯть.
Ћн зЯбко поводит плечами,
вспоминаЯ второй том:
-- ЏрочичиковалсЯ!

Њежду ними -- ‚еликий €нквизтор,
питомец иной эпохи --
"ђыдай, природа",
окруженный орудиЯми пыток,
смотрит на желтое Яблоко Ќикитских ‚орот,
которое можно грызть всю жизнь.
Ћн и не подозревает,
что сам стал прЯмою ножкой этого Яблока,
но и его коснулось скорбное озарение,
и он -- изваЯние собственной печали
и потуга к ее преодолению.

Ћ, роковаЯ игра судеб!
’ройка, семерка, туз
из бронзовой колоды Њоссовета.

Ќочь кристаллизуетсЯ в крупицы йода,
жжет глаза и губы и трещит на моих пальцах,
оставлЯЯ желтое пЯтно - смачный поцелуй сигареты.
‚ воздухе вымирают стайки микробов.
Ћн черен, чист, пахнет скипидарным мылом и щелоком.
Њосква вдыхает его траурным лицом,
похожим на противогаз циклопа.

Ќад Њанежем летает дура-ворона,
бой курантов слизывает ее, как соринку,
с воспаленного глаза неба над площадью.
‚ него лупЯт прожекторы,
как настольные лампы на конвеерном допросе.
„опрашиваемый упорствует,
но его, конечно, расколЯт.
€дут заводные люди сменить заводных людей,
и они-то идеальные арийцы,
их наконец-то вывели в Љремле.

Ќо не лучше ли купить маленький арбуз
с сахарными пузырьками внутри --
миллиард воздушных шариков,
и за спиной „олгорукого у фонтана
и феодальным крупом его лошади --
нарезать половины красных лун,
отправитьсЯ в воздушное путешествие,
засеваЯ косточки вольным движением "за-пле-чо!",
как гомеровы кораблики в зеленеющий эпос травы.
’ам же обычно пьют вино и прижимаютсЯ к девушке,
в виду шестиглазого плаката,
с монголеющими год от года теоретиками,
оставив слева три площади,
и все они -- двухтумбовые.
‡а ними восседает „ежурный ’еоретик,
перелистываЯ перекидной календарь черных буден                                                                          и малиновых праздников.
Љое-где на столах,
над зернистым коленкором асфальта,
припахивающего падалью,
высЯтсЯ бюстики.
€ми можно колоть сладенькие грецкие орешки --
хрупкие черепа людей.

џ свидетельствую:
мое дело -- созерцание и скоропись,
пока есть времЯ
и длитсЯ ночь семьдесЯт слепого года.
13 Янв.77

x x x
‚ узкие стекла трамвайных дверей
смотрит на улицы старый еврей.
‚ выцветших пейсах, с нищею спесью,
смотрит старик в глаза фонарей.

‚ белом снегу -- в бороде патриарха --
мЯгкие губы -- розовый бархат.
‚от она -- Џасха! -- встает из грЯзцы.
‘мотрит старик -- все дома из мацы!

Џтицы на крышах и ветках намокли,
видЯт сквозь капель кривые бинокли
город вечерний, апрельский, пасхальный,
трон в облаках поЯвилсЯ хрустальный,
с каждым мгновеньем светлей и синей...
‡нает старик, сЯдет в трон Њоисей!

ѓрЯнули двери трамвайной трещоткой,
город как Љрасное море раскрыт...
‘амой лучшей, самой пасхальной походкой
медленно к синагоге идет старик.

Љапли за шиворот к нему затекают,
а там он приткнетсЯ у белых колонн.
Ђй, сколько ж ему медЯков накидают
в лодочкой сложенную ладонь!
4 апр. 77

‘“ЃЃЋ’Ђ

“ходит жизнь туда,
куда уходит дождь,
куда уходит времЯ,

оно за мной в следах,
не стронешь, не возьмешь,
ни сам, ни с теми,

кого оставил за
собой и под землей,
кого рукой и ртом в тоске касалсЯ,

цветущаЯ лоза,
что кислый уксус твой,
вином он был или вином казалсЯ?

Џричем тут виноград?
„а это тот буфет,
где грозди -- барельефом деревЯнным,

там Ягоды висЯт
сращением комет,
слетающих к серебрЯнным стаканам.

Ќо где же старики,
и где их домино
на скатерти малиновой, и свечи

субботние, и вьютсЯ мотыльки.
“же темно,
Я обнимаю плечи

старухи и смотрю на парафин --
он плачет, тает, каплет как в пещерах,
там в тыщи лет, а тут за час один

вершинки белых, маленьких руин,
и только разница --
в размерах...

‘убботнЯЯ истаЯла свеча
и часики французские стучат
нигде уже, а кажетсЯ что рЯдом,

и с неба смотрит желтаЯ звезда
похоже так, как смотрЯт в никуда --
куда плывут под деревЯнным виноградом.
2 Янв.78


x x x
‚ метро удивленнаЯ дева
на юношу с книгой глЯдит.
—итающий справа налево
у вечного древа сидит.

Ќе трогай плечом его, занЯт,
ты видишь, он древним узлом --
распутываньем терзаний
бессмертного блага со злом.

‡десь слово поставила прЯмо
под неба диктовку рука,
и смотрит оно от Ђдама
без страха в людей и века.
14 маЯ 81

x x x
џ буду в погребках твоих плутать
и опишу их, как Џлутарх
описал знаменитых греков,
разумеетсЯ, все их обегав
к вечеру Я буду пьЯн, как ‘ократ,
и румЯн, как первородный грех...

џ почувствую себЯ первым земным младенцем
обернутым в лохматое полотенце воздуха,
и мой папа Ђдам будет ругать мою маму …ву
за то, что она не осталась девой,
и тогда Я скажу свои первые слова:
-- ѓде ж у вас обоих была голова?
€ они потупЯтсЯ...
Ќаверное, будет снег,
зеленый, как первородный грех,
тающий, ласкающий,
как мЯгкие руки всех моих родителей
от первых предков,
и на моих нервах
развалитсЯ тоска, как в гамаке,
и у нее в руке
будет семь пучих
на фитиле свечи,
а зачем -- Я не знаю...

’ак и попадаешь в шелестЯщие иудейские дебри...
Ђ Я предпочитаю дерби --
Я поставлю на темную лошадку
недокушенную шоколадку,
недогрызенный сухарь
и стопарь,
а когда она проиграет,
Я ей это все скормлю
и поскорблю
о потерЯнном выигрыше,
а она наклонитсЯ и шепнет:
-- ’с-с... ‚ы выпимши. --
џ скажу:
-- ђазве вы офицьЯнт?
’огда дайте мне винца. --
Ћна скажет:
-- џ лошадь.
‚идите, какое скаковое у менЯ лицо,
и длинное,
как до зенита линиЯ,
и хвост украшает мое пальтецо,
оно из лошадиной шкуры
и подчеркивает лошадиность фигуры,
и между моими копытами
конские Яблоки рассыпаны,
а когда Я бегу, Я -- конус
от праиндоевропейского "konjos".

џ скажу:
-- —то ж, до свиданьЯ, лошадь. --
‚ыйду по мокрым ступенькам на площадь,
и она, увижу, -- последний ночной погребок,
не запертый на замок
и без крыши,
подниму голову как можно выше
и спрошу:
-- ѓде Ѓог?
Ђ на небе будет написано
самым спесивым курсивом:
	 ђ … Њ Ћ Ќ ’
но все равно, очень-очень красиво.
февр. 77

ЉЋЊ‘ЋЊЋ‹њ‘ЉЂџ Џ‹Ћ™Ђ„њ	

 Ђ Љомсомольской площади пЯтно
 бессонной толкотней обведено.

 ’ри табора в горЯщих капюшонах,
 три рынка факелов и кривотолки торжищ,
 и переходы, как в речах умалишенных
 с мельканьем лиц и глЯнцевых обложек.

 Љак-будто нитью склеил их паук
 в трех богадельнЯх, в трех журналах приключений,
 в трех вавилонских башнЯх встреч-разлук,
 полудорожных тЯжб и мелких денег,
 статей расходов и пустых затей
 с истерикой кассиров и детей.

ЃесплатнаЯ ночлежка и больница,
пилюлЯ против жизни параличной,
где лекарь в рупор лечит от столицы
гипнозом -- городскою перекличкой.
 ‡десь блатари и лейтенантов жены
 встречают неизвестного поэта,
 здесь ходЯт проститутки и пижоны,
 карманники и члены ‚ерхсовета.

 ‡десь чумный дом приезжего народа,
 кулиса зрелищ чванных и помпезных,
 здесь сидЯ спЯт, здесь курЯт перед входом,
 здесь говорЯт на тарабарщине отъезда,

 здесь вечного крученьЯ пересылка,
 нет Языков и общее смЯтенье,
 здесь воздух бунта, звук его вполсилы,
 здесь пахнет человеческой метелью.
16 апр.77

ђЋ‡Ћ‚›‰ „ЋЊ

‚ тоскливейший, гнилейший ноЯбрьский день,
когда ноют зубы у заборов и прохожих,
сыраЯ штукатурка кидаетсЯ со стен
на затылки крадущихсЯ к птичкам кошек.

‚се еще попадаетсЯ гужевой
транспорт в виде задрипанных лошадок,
невероЯтно вежливых, кивающих вам головой,
но немножко нервных от труда и мата.

Ћни глубоко несчастны, и это легко понЯть,
если принЯть во вниманье их беспросветные будни:
скажем, вас с кирпичами стал бы гонЯть,
под трамваи вон тот краснорожий паскудник.


ѓипсовые дурни в разных стойках сереют в садах,
простираЯ смЯтые кепки в воодушевлЯюще--
				--монументальном экстазе,
но вороны хмуро гадЯт им на пиджак,
ибо ценЯт удобства превыше изЯщных фантазий.

облы одЯшек живописно гужуютсЯ у пивных,
маленько опухнув от пьЯнок и побоев,
и вслушиваютсЯ трамваи с разбитых мостовых
в их беседы и пенье речных гобоев.

Љак приЯтно брести с непереломанным хребтом
по целительным улицам волжского ђима,
будто снова Я, юноша, шествую в розовый дом,
где желалось и мне умереть на руке у любимой.
28 ноЯбрЯ 78, ѓорький

x x x
             ђуки свести -- мост.
             ѓубы свести -- мозг
             тысЯчи синих рыб
             бросит туда -- где ты,
             где твоих ресниц
              дугообразный тростник,
              где египетский сон
                в беге песчаных волн,
                 где отстал фараон.
                  Њы на поруки времен
                  принЯты из тюрьмы,
                 выдвинуты из тьмы
                  подобьем блестЯщих перил
                   всем дугового моста, --
                 помнишь, Я сотворил
                 тебЯ из ребра так,

                   как Я хотел
                  тысЯчу жизней назад,
        	       так, чтоб краЯ тел,
                  как половины моста,
                 можно было свести
                 там, где живу Я,
	     там где, живешь ты.
             7 марта 79

x x x
ђозой рта шевельни, наклони мне ее
в целлофане крылатом улыбки,
в целованьи огней, далеко как Ќью-‰орк,
дома превращаютсЯ в белые скрипки,

где гортань переулка суха и узка
и мне кажетсЯ стиснутой Њ•Ђ’ом,
где оборвано небо, а людскаЯ река
так тоскливо бежит по фасадам, --

улыбнись мне, цветочница, розой в губах --
полурозовым миром бесплотным,
как младенца в сиЯньи слепом искупав,
научи менЯ быть беззаботным,

улыбнись мне, несчастье губами раздвинь,
как на чаплинской ленте, лакированной дверцей,
дорогой, уезжающий лимузин
персонажу такому же в сердце
шип вонзил.
28  Янв. 78.


ЌЋЉ’ћђЌ

†изнь и улица чужаЯ.
Џудренница небольшаЯ
светит в небе.

Ќочь по крышам шарит,
фонари колеблет
и, скучаЯ, кожу белит,
пахнущую гарью.

Ќочь -- чечетка на монетах,
выпавших из брюк и сумок.

Ќочь по темным кабинетам
пьет чернила у начальства
из роскошных ручек.

Ќочь ставит черные печати
то орлом, то решкой,
и грызет железные орешки
канцелЯрских скрепок.

Џереулком возвращалсЯ --
в государственных домах
шуровала темень.

Њимо запертых громад,
мимо замкнутых ворот
ходит-бродит времЯ, --

тихо табельный берет
браунинг холодный
и  вставлЯет в черный рот,
будто мокрый бутерброд
с сыром в бутербродной.
             	____

Ќочь коронками жует
черный йод.

Ќочь в каморках затхлых пьет
ваш чаек.

Ќочь в зрачках у нас живет,
точно крот

к сердцу роет черный ход
через кровь.

ѓород камень вставил в рот,
как заика-„емосфен.
Ћн и славен тем.

Ќочь не врет.
Ќочь глотает аскофен
и молчит,

только иногда бренчит
мандолинною струной,
и то одной,

тихо,
как скребетсЯ мышь,
тикает тишь.
     	_____

‡ажигаетсЯ кино
во весь экран:

комиссар завел "рено",
разработал план.

Ћн засунул пистолет
в плащ реглан,
он уже учуЯл след,
и не пьЯн.

Ќо мЯгко спрыгнула с афиш
гнида-мафиЯ,

ведь за ней не уследишь --
и все она возглавила.

„ва часа гулЯл живой,
и держал сигару косо --
выше сине-бритых скул,
и его главмафиозо
гнул-гнул -- не согнул!
    	 ______

Љомиссар исчез, сутулЯсь,
с мрачных улиц,

он в горошек разукрашен
автоматами бандюг,

даже тем, кто так бесстрашен,
ночью настает каюк.

„а вообще-то он ходил,
как индюк...

’ак вот комиссар пропал,
(что неправильно),
хоть истории стопа
придавила эту гниду
(то есть мафию),
Я тогда "Џойду-ль Я выйду"
одним пальцем иполнЯл
в Ќижнем Ќовгороде
в нежном возрасте,
ну а гангстеры менЯ
ждали в маленьком кино
в серых или черных шлЯпах,
где жужжит веретено
и нагретой пленки запах.
     	_________

Ќочь ночью ест бедность.
Ќочь ночью пьет плесень.
Ќочь ночует на железе
крыш,
съезжает с черных лестниц
прЯмо в ђим или Џариж,
обожает слово "бездна"
на пластинках ржавых лезвий
и татарский полумесЯц, --
ночь очень любит тишь.

‘пит -- протезы прЯчет в реки,
платье по мостам развесив,
космы бросив в ветер --
в космос фонарей,
а нательный крестик,
на губах нагрев,
вешает на Љремль.
7 марта 79



Ћ„Ђ "ЉђЂ‘ЌЋЊ“ ЋЉ’џЃђћ" (x)

Њавр черномордый и страшный,
золотом: "Љрасный ЋктЯбрь",
палитурой окрашенный табор, --
струнный гараж,
даже
во сне твои клавиши
в подушечки пальцев
впиваютсЯ белыми лЯгушатами, --
урчат желторотые, скалЯсь,
верхние гарцуют хрустальными лошадками,
есть одна, треснувшим голосом
распевающаЯ как китаец,
и на черных полосах
(не помню, как называютсЯ)
братец бацал собачий вальс.
‹еваЯ педаль давала звуку,
как бы загробную жизнь,
"ЋктЯбрю" сводило черное брюхо
от хроматических клизм.
ЏраваЯ, работаЯ, как палач,
отрубала этот плач.
‚ нижнем регистре
сопели штангисты,
шум истребителЯ,
бомбы грозы,
выше млели в свЯтой обители
клавиши, блеющие в носы.
“ходила мама, а Я терзал ѓлиэра,
надоевшего мне, как монаху свеча,
и тогда отступала величественнаЯ карьера --
лупить по клавишам и молчать.
’ак и не научилсЯ грести на галерах,
даже золоченую цепь волоча.
_____________
		     (x)марка пианино
		     27 ноЯбрЯ 79

x x x
’ело, как ноготь, отстричь,
как ночную щетину -- сбрить,
мерзнуть тем, что ’ы
предусмотрел длЯ нас?
ѓосподи, что за цветы
после всех перемен
вынужден буду узнать?

‚ыпорхнув вон из вен,
можно еще любить
бедные слепки ’вои,
слепо за ними бродить,
трогать подобье руки,
тысЯчи лет говорить
в расширенные зрачки?

Ђ если там есть трава  --
лечь в нее и смотреть,
никуда не торопЯсь никогда,
ибо, как белаЯ бабочка смерть
совершенно бессильна там,
да?
7 марта 79

ЊЋ„€‹њџЌ€

‘лышишь ли, рыжеволосаЯ ню,
твои губы ‚енецией вечером пахнут,
жизнь монеткою медной в волну оброню
за родной виноград твоей груди и паха.

џ люблю тебЯ, дымноволосаЯ ню,
дай дыханье твое как миндаль розоватый,
дай жасмины ладоней, Я шею склоню,
Я дугой изогнусь, как пророк бесноватый.
џ люблю тебЯ, солнцеволосаЯ ню, --
оба неба под веками синего цвета,
Я червленою кровью в сосудах звеню,
удалЯЯсь в твое флорентийское лето.

џ люблю тебЯ, ню, в белизне лебедей
прогибай свое голое долгое тело,
не любовь в позвоночник вошла, а слепень,
вот и слепну.
                               Ќочь становитсЯ белой.
„ень становитсЯ черным.
		 †изнь комкаю, как простыню.
ѓолос гладок и сух, как пальцы от мела.
Ћтмели мои губы, моЯ кровь потемнела
без тебЯ, душноволосаЯ ню.

џ, как сдавленный мех, слух тоскою черню --
Я люблю тебЯ, пьЯноволосаЯ ню.
6 июнЯ 79

ЃЋ‘•

Ѓосх не изобрел прожектора.
…го тень бежала и свечи.
“ него пустой желудок
’рещеткой верещит.
‘ам -- кит, сам -- €она,
€з-под плоской взирал короны
Ќа мир, рожденный из слепой кишки.

Џриложив ухо к земному лону,
Њожно услышать его шаги.

Ѓосх -- мореплаватель морЯ саранчи --
‚идел, как из задницы душа торчит
“ тех, кто правит, торгует, воюет.
Ѓосх знал, что видЯт во сне палачи.

Ћн ходил на рынок покупать требуху,
Ћн варил на завтрак в чепухе чепуху,
ђуку любил оставлЯть в паху
„амы, лежащей с ним на боку.

Ѓосх понимал, что любую войну
Ѓог насылает вести сатану,
Ѓосх не желал в дерьме тонуть,
Џотому и не жаловал свою страну.

Ћн уходил по ночам во мрак,
ѓде возмездье, безумье и страх
ђвут и прокалывают тела --
Ќож, копье, дубина, стрела

Њучат то, что вмещает плоть, --
Ѓосх полагал, что зубами полоть
Ѓудут чудовища в некий час
’ех, кто ужасно похож на нас.

Ѓосх во чреве земном не спит,
ђЯдом времЯ на жабе сидит,
‘махивающее на ночной допрос,
Ќо не придвинут там папирос.

‚он глЯдит грЯдущее в дырЯвую скорлупу,
†елтым клыком прокусив губу.
‚ погремушке времени, как в черепе мозг,
‘мотрит из темени в темень Ѓосх.
дек. 79

Ђ‚…ђЉЂЊЏ

‡ачем столь тщательно выписывать деревьЯ,
их ветви голые да круглые стволы,
зеркальный лед, домишки, нежный север,
тепло таЯщие фламандские углы,

пейзаж под сереньким, немного детским небом,
с собакой крохотной и франтом на коньках,
с красоткой бархатом обрЯженной, и крепом,
и пешеходом на кривых ногах.

Љак будто даль нас дарит утешеньем
в фигурках горожан и тушках птиц,
в продуманном деталей размещеньи,
в реестре частностей, подробностей и лиц.

‚се эти крапины и маленькие точки,
касаньЯ строгие, неведомые нам...
’ы убедил в возможности отсрочки,
несуетливый мастер, Ђверкамп.

Џусть крестит мельница полупрозрачный воздух--
он тише и просторнее зимой,
четвертый час, не рано и не поздно
глазеть по сторонам, идти домой,

встречать знакомых, отдавать визиты,
вЯзанку хвороста нести через канал,
жить нарисованным, не подаваЯ вида,
что триста лет прошло, что ты давно пропал.
28 Янв. 88
________________
Hendrik  Averkamp - голландский художник (1584-1634).


”ЋЌ’ЂЌ

I

Ћ, как не хочу Я печали,
пока надо мной фонари,
пока до рассвета ночами
ты плачешь и говоришь.

      Љогда ты поешь, Я по звуку,
     по долгому взглЯду в менЯ,
    у  ног наших чую разлуку,
     как волка в степи без огнЯ.

     ’огда зажигаем, как спички,
    как мокрые травы в пыльце,
     мы то, что колотит по-птичьи,
	сгорает и рветсЯ в конце,

и розовый жар набегает
на розу промЯтую рта,
и пламенем пламЯ толкает
        безумьЯ тугие врата.
29 июлЯ 79

II

џ живу в нарастающем мраке аллей,
в настигающей муке кривых тополей,
и белеют в аллеЯх из темноты,
распрЯмлЯЯ колени, фонтанов кусты.

	                  Ћпустела столица, а нет десЯти.
‹ица как из больницы, и небо блеcтит,
точно глаз с воспаленным отливом
чужака в торжестве молчаливом.
„рать подметки, терЯтьсЯ, шептать, розоветь,
отвлекатьсЯ, за чьей-то любовью лететь,
не решаЯсь в лицо заглЯнуть ей
над молочными лунами грудей.

ЋказатьсЯ на площади в полночь, когда
слышат ‘пасскую башню сквозь сон города,
жить в толпе европейцев веселых,
европеЯнок с сыра "‚иола".

Ћсознать, проходЯ по пустому двору,
что из гула шагов голоса подберу
а из космоса  -- звезд белый уголь,
и печальнаЯ смотрит подруга,

как с подсвечника на пол стекает слеза,
а еще нас ведет, застилаЯ глаза,
в звуковой лабиринт великанов
непомернаЯ нежность органа.
   29. сент. 79

III. ‹њ‚€–Ђ

џ прекрасно живу в это новое теплое лето,
на глазах у толпы, на руках эскалаторов млею.
ЏроходЯ у окна, за которым несчастные в клетках
попугайчики -- синий и желтый, -- Я пленников бедных жалею.

‚от они заприметили нас и забились в волненьи,
ну а мы (это радует, право), мы наконец-то спокойны,
и когда Я случайно к твоим прикасаюсь ладонЯм,
наши позы скромны, наши лица безмерно достойны.

’ы несешь свою рыжую гриву (такие есть львицы!)
 накрашенным ртом улыбаЯсь,
Я несу желтоватую вечно ухмылку.
’ополЯ по-московски фонтанам рыдающим бают.
Ќам в метро подсыпают, как в цирке, сырые опилки.

•орошо, моЯ львица, кружитьсЯ по этой арене,
через обруч горЯщий с триумфальною грацией прыгать.
‘тановись с каждым днем, с каждой ночью все современней,
не срывайсЯ теперь никогда до истерик и рыка.

  Ѓудут белы белки, будут сухи глаза, не размазаны к утру ресницы,
будет тихо береза без свидетелей с кошками ерзать на крыше.
и не надо боЯтьсЯ сейчас, моЯ храбраЯ львица,
что любезные зрители вдруг что не нужно услышат.

‘принтер крепко дерет по пылЯщей немного дорожке.
‘таер трудно бежит (и ему пожелаем успеха).
Ќам ответит атлет, после финиша будучи спрошен,
что немного устал, но ужасно мило побегал.

џ люблю и ты любишь касатьсЯ ступнЯми дороги.
Љогда в горле комок, когда слезы от чистого ветра,
чтоб в зеленом пуху повернулась землЯ, покатилась под ноги,
за затылки ушла, а когда не хватит вдоха и света

там, где тени бредут и безвольно лежат как в пустыне
или жутко зевают от убийственной скуки песочной,
Я узнаю тебЯ -- спой тогда, пока солнце остынет,
что-нибудь побольнее, любовь, побессрочней.

...Њы куда собирались, где были, скажи, Я запнулсЯ,
и  видишь -- не помню,
кто над нами вздымал ослепительный обруч огромный,
кто нас вел сквозь огонь, а теперь каждый день убивает,
каждой ночью -- кто мглой наши губы и мозг обливает.

‚ечерами за нашими спинами топчетсЯ Ясность.
Ќаши руки пусты. Ќаши взглЯды почти безопасны.
Ќикого не смутим. ‘ соглЯдатаем каждым поладим.
“бываем во тьму, на прощанье друг друга погладим.

‡асыпай, засыпай. Џусть в счастье загнутсЯ ресницы.
  ‹опнут клетки, сломаютсЯ прутьЯ, пусть не верещат телефоны.
‘пи фарфороваЯ, рыжегриваЯ, летЯщаЯ львица,
             спи -- беги, тебе хватит земного уклона.

IV

Џостелен шагам тротуар.
‹ишаютсЯ лица личин.
’воЯ наступает пора --
театр одиноких мужчин.

‚ широких идут пиджаках
творцы пантомимы ночной,
у каждого в бледных руках
по розовой розе одной.

‚от скомканный нежный билет
на ежевечерний спектакль,
где щелкает, как пистолет,
любой незаметный пустЯк,

и делает ранки в груди,
и мошкой юлит у виска,
поскольку у вас впереди
в фальшивых брильЯнтах тоска.

Ћна из кабины такси
выходит и руку подашь,
не важно красив-не красив --
центральный она персонаж,

и надо губами припасть
ей к пальчикам, сжать ее стан,
пока демонстрирует страсть
со страстью во мраке фонтан.
   27 июлЯ.79

V

‘ветает.  ѓаснут фонари.
‡ажглась зарЯ. “ Њоссовета
чугунный кнЯзь проговорил
слова чугунного привета.
Џред холодом грЯдущих дней
Я голосов воды последних --
наследник -- тень фонтанов летних --
литых любовников аллей.
‚озможно, что менЯ тогда
фонтаны лета отогреют,
когда Я забреду сюда
       из ЯнварЯ оранжереи.
14 июнЯ 80

x x x

            	     "Џока не требует поэта..."
                           		   (Ђ. Џушкин)

 “ менЯ, извините, просроченный паспорт и насморк.
 џ правитель событий в карманы распиханных наспех:
 пирамидки монет, двух ключей от случайных убежищ;
 Я ваш грешный поэт, пододвиньте мне в блюдечке нежность.

 ‘обираю ЯвленьЯ, картинки, скульптурки, виденьЯ,
 в две ресничных корзинки погружу ваш нарЯд и движеньЯ,
 и с добычей такой, бормоча небесам: слава Ѓогу, --
 Я отправлюсь домой, то есть, Я извинЯюсь -- в дорогу.

џ смотрю как молчишь, как печалишьсЯ, хмуришьсЯ, дышишь.
ђаспростимсЯ, Џариж, с этой башни глЯдеть бы на крыши...
Ћн лежал как брелок, как рука, его можно погладить.
Џопадаю в рукав (никогда не видал тебЯ в платье).

’ы останешьсЯ здесь, на девЯтом, где бдит телевизор.
Ќочи чернаЯ взвесь подымаетсЯ с улицы, снизу.
„о свиданьЯ, дружок, до свиданьЯ под траурным небом,
где желтеет кружок в простыне из прозрачного крепа.

Ќеподвижна зима, но снежок суетливый
обнимает за плечи дома, выстилает асфальт сиротливо,
и грохочут под черствой землей,
			   в освещенных громадных  подвалах,
обдаваЯ тоской или запахом кислым вокзала,
пробиваЯсь сквозь ночь к поЯсам полуночных прохожих,
уносЯщие прочь поезда, как кортеж неотложек.
22 ноЯбрЯ 80

‘ЋЌЂ’Ђ

I

—ерны эти улицы ночью,
Љак бел был их обморок днем,
џ вижу громадную площадь
‡атертым во льдах кораблем.

…е голубые матросы --
Џылающих братьев парад,
Љак сердца удары в морозы
Ќа траурном небе парЯт.

Ђ город -- родитель, свидетель
‚сей тусклой армады смертей,
‚се черен, все пуст, все несветел
€з красных плывет крепостей.

Џрощай, забирай свои лица
‚ свой правый и левый карман,
‡аводы, дома и больницы,
’рамваи, мосты и туман.

џ больше тебЯ не увижу,
’ы таешь как льдышка в руке
‚се дальше зрачков и все ближе
‚ аду шелестЯщей реке.

II

џ пойду за тобой,
чтоб без платьЯ увидеть тебЯ.
’ам, за черной рекой,
бьют часы, поезда торопЯ,

там уходЯт вагоны, вагоны, вагоны
в привокзальную тьму,
там твои растворЯтсЯ ладони
к сожаленью, к стыду моему.

ќто будет не скоро,
мы целую жизнь проживем,
проживем эту ночь, этот город,
а когда рассветет -- мы умрем,

любопытные дети найдут и раздвинут тела,
и увидЯт пылающий гребень на смерти --
наше сросшеесЯ, иссохшее сердце,
и четыре похожих на руки крыла.

III

Ќаша жизнь прошуршала, как белый виссон,
ты мне снишьсЯ и Я досмотрю этот сон:
ты подходишь -- ко мне подобием солнц
поворачиваетсЯ твое лицо,

и ладонь просвечивает на груди,
мое сердце под ней как фонарь гудит, --
не глЯди назад, не глЯди, не глЯди,
там на кресле она у окна сидит,

этот сон и свет -- он слепит менЯ,
он слепит менЯ и при свете днЯ,
а тебе темно, и звенЯт, звенЯт
твои волосы, как копытца ЯгнЯт,

по железному цокают по мосту,
не смотри назад в пустоту-пустоту,
Я ни глаз твоих, ни рук не пастух,
это зрЯчего сердца слепнущий стук.

‡десь не гаснет свет и звезда у окна,
во все небо у нас -- тишина-тишина,
или крошкой стеклЯнной после сна --
шорох мелких осколков ночных сонат.
	6 окт. 82

Ђ‚’ЋЏЋђ’ђ…’

џ опоздал, Я занЯт был не тем,
чем надобно длЯ сообщеньЯ качеств
возвышенных строению поэм,
все обернулось мусором чудачеств,

развалинами замыслов и форм
их воплотивших, сором запЯтушек,
духовных жажд не радующий корм
передо мной, взирающим с подушек
дивана на бумажный кавардак,
на простыни соитий с музой скорых,
и видит небо сквозь окна квадрат
разрушенный при построеньи город,
и, может быть, рушителЯ-творца,
что вытЯнут в тире вдоль некой стенки,
напоминаЯ позою бойца
подбитого, согнувшего коленки,
в момент смещеньЯ огонька к лицу
на спичке, осветившей его слабо,
потом во мгле, сбивающим пыльцу
щелчками с сигареты на пол.
7 июнЯ 80

Ћ„ЌЂ ‡‚…‡„Ђ

Ќе спитсЯ.  „икаЯ звезда
качаетсЯ в невидимых качелЯх,
как дочь небытиЯ, туда-сюда.

—то загадать, покуда ты горишь
скрипЯщей на зрачках прозрачной солью --
глубокой изморозью мирозданьЯ --
подобьем костЯной слюды?

‘корее, чем исполнитсЯ желанье,
наступит голубаЯ смерть звезды.

Ќад неподвижным стадом плоских крыш,
чьи спины обрастают долгой шерстью, --
ночное поле с синими кострами
в грЯдущем, промороженном до дна,
к которому ладони тЯнем.

ѓлазами пью дымЯщеесЯ небо,
лежащее, как после битвы,
где собираютсЯ оставшиесЯ жить,
друг другу перевЯзываЯ раны
несвежими бинтами снисхожденьЯ.

ѓалактик золотые небеса
вскипают молоком вселенной.
€з черно-белой киноленты
сочитсЯ привкус кровЯной,
в вареном темпе плавают планеты
как луковицы света надо мной.

Људа плывут? -- ѓосподь не отвечает,
ему понЯтны эти пустЯки.

—удовищнаЯ белаЯ река
течет в окне, куда -- не помню,
но отсюда -- точно...

Џусть школьники и космонавты
менЯ поправЯт, как их научили,
кому ж на свете верить, как не им?

‚се реки утекают в никуда
и все на ”легетон похожи,
и посохом слепца стучит ќдип
по рассыхающимсЯ комьЯм глины.

Ќе вытЯнутьсЯ на носках, чтоб небо
сползало темной мантией с плеча
и ступни обнимало,
купол мира
глазами стерт до страшной темноты.
..............................................................
Ћдна звезда -- далекий сгусток света --
теплом обласканные губы
приблизЯтсЯ сквозь снег и улыбнутсЯ.
Љакой бы не послали ей сигнал --
он к вам вернетсЯ, измененный светом,
что излучает запросто она.

‡а черной площадью шумит ночной вокзал:
считают деньги сонные кассиры,
рыдают дети, грудь суют цыганки
младенцам, закрывающим глаза.
ѓулЯют мусора в сверкающих калошах,
старухи (в плюшевых на вате куцавейках)
свои узлы от жулика хранЯт.
€ завораживаЯ люд транзитный,
бубнит печальный голос с потолка,
какой перрон предложен длЯ объЯтий.

Љинотеатр, унылый рынок, парк
в оцепеневших на зиму деревьЯх,
томЯщихсЯ в чугунном загражденьи
народовольцами, чей траурный порыв
лишь иногда смущают хулиганы,
нас заведут в картонную квартиру.
€з шкафа книжного ѓрин Ђлександр -- писатель,
стоЯщий на волнах древесных,
глЯдит угрюмо на складной диван,
и сразу хочетсЯ ступить на гребешки
и в закипающую под стопою пену.
Љартонный человек нальет вино
и что-нибудь, наверное, расскажет...
...но это будет десЯть лет назад.
......................................................
ЊерещитсЯ мне женщина одна,
она светла снаружи и внутри.
Ќа севере ее простоволосом,
быть может, есть мое изображенье.
Њои слова живут в ее висках,
а рЯдом -- в раковинах слуха
уже лежит мой голос,
так в моллюсках
таЯтсЯ жесткие песчинки,
их терпеливо обволакивает времЯ,
чтоб превратить в жемчужины.

џ думаю о ней как о стране,
куда менЯ солдаты не пускают,
куда не выдаетсЯ виза,
куда не перекинуть трап.

Њне жаль себЯ в себе похоронить.

Њне снЯтсЯ в €ндии ее груди
беспамЯтные опийные маки
в сплетении индиговых корней.

Ћ, как она в себЯ впадает,
ее изгибы изгибают взор,
и впадины ее уносЯт голос,
и тени отнимают тень.

Ќа отмелЯх ее, на теплых плЯжах
с собой играет, затмеваЯсь, свет,
от запаха ее слабеют руки, --
вдохни -- и белые светила
вдруг распадутсЯ в тысЯчи кусков,
в осколки крови новых поколений.

Њы колыбели множества вселенных
и мир -- ребенок наш.
‘мотри, смотри -- куда он убегает.

’ибет далек, но слышен колокольчик.
…е цветным песком изобразили.
Љакой буддизм нас всех перемешал.

џ вижу -- светитсЯ она,
невнЯтных трав волнистое простанство
на нежный и лишенный блеска
и юный вавилонский перламутр,
как беспрбудный сон спадает, --
томитсЯ утро розовым младенцем,
все волоски его, все отголоски...
так спутанные струны инструментов
хотЯт звучать и музыкой поют
ветвей под небом медленно живущих.

„ва легких полумесЯца взлетают,
как будто предлагаЯ улететь,
две шелковистых, затененных арки,
смущаЯсь, приглашают в свою сень,

два бедных крылышка настороженной птицы
над нежным выступом у вавилонских век
глазные Яблоки под дугами лелеют,
две стайки птиц летЯт не улетаЯ
над парою белеющих небес
миндального прозрачного оттенка,
в их центрах теплые морЯ,
два черных солнца из глубин их смотрЯт
сквозь влажно зеленеющий простор,
и оба морЯ изгибают спины,
полупрозрачным ходЯт колесом
и говорЯт на Языке дельфиньем,
а вы читаете его словарь.
...........................................................
Љак только облачко на море набежит,
густыми непроглЯдными столбами
ресниц -- весенний дождь волосЯной
тебЯ от мира грустного укроет
и растворит монетою в морЯх.
‚ысокаЯ и тонкаЯ грЯда
с прекрасной иудейскою горбинкой
и острием-корабликом, ты дышишь
и крыльЯ бабочки трепещут под тобой,
и плоть твоЯ просвечивает еле,
как розовый и нежный сердолик
туманным вечером пЯти тысЯчелетий.

ЋткройсЯ дышащаЯ сцена
всех слов ее, рыданий, поцелуев,
тоски ее, улыбок, слепоты,
дыханиЯ счастливые покровы,
изменчивые, грозные два войска,
что вечно маневрируют друг с другом,
две вечных недоучки страсти,
две ученицы ревности сухой,
две школьницы -- вот-вот, сейчас заплачут,
наказанные, встанут в два угла,
толкаютсЯ, целуютсЯ, сольютсЯ,
да тут же разбегутсЯ кто куда --
потом поймай их, приласкай, погладь,
пока никто не видит, как мальчишка, --
так две волны столкуютсЯ, столкнутсЯ
и -- побежали в стороны -- играть.

…е лицо -- открытаЯ печаль,
влечение, сиЯнье, удивленье
распахнутое улице, ребенку
и чудаку -- как приглашенье жить
или заплакать безутешно вместе.

…е лицо, как девочка в матроске --
была такаЯ  легонькаЯ блузка --
гюйс треугольником на худеньких лопатках
и белые полосочки летЯт.

…е лицо, как факел незажженный,
к которому так страшно поднести
сухие губы, только карий глаз
еще чуть-чуть на волосок приблизить.

…е лицо, как озерцо в тумане,
в котором тихо лебеди плывут,
и розовые странные созданьЯ --
фламинго -- изгибают шеи
в египетском иль греческом дворце,
в цветущей недоступной ѓалиллее.

…е лицо -- беспомощный Ягненок,
так остренькие звонкие копытца
свои перебирает, спотыкаЯсь,
по улицам стучит, где тьма народу,
что боЯзно и страшно за него --
а вдруг его толпа затопчет...

…е лицо -- невиданнаЯ птица,
внесеннаЯ в единственную книгу,
которую читаю Я и Ѓог,
оно сквозит через страницы,
мерцает, как дрожащаЯ звезда,
то затуманиваЯсь, то возникаЯ
в зерне зерна
и в сердцевине сердца,
в луне ‹уны
и солнце ‘олнца.
12 февр. 1984

x x x
Ѓесцветных мотыльков ночных,
мохноголовых бабочек полночных,
шуршащих в притолках дверных,
на балках и панелЯх потолочных,
внезапно возникающих извне
за стеклами, сюда потом проникших,
отшелестевших шубками в луне,
теперь повисшей на ветвЯх поникших,
покинувших ее на небесах,
общупанных их крылышек касаньем,
в ее пыльце на загнутых усах,
в парЯщем неуклонном угасаньи,
между домов и влажных скатов крыш,
когда уже все фонари потухли,
когда машин, шагов не слышно, лишь
звенит тихонько лампочка на кухне,
когда весь мир, укутан мглою, спит,
включаЯ черный след луны, весь стынет,
кордебалет порхающих сильфид,
штурмующих стеклЯнную твердыню --
похож на дни твои, подобье дней,
живое кружево -- до полного отпада,
сцепЯсь в одушевленный сонм теней,
штурмует неподвижную преграду.
‘екундный выключателЯ щелчок --
бестрепетной руки движенье
окрасит красным лампочки зрачок
и успокоит их одушевленье,
забрезжит слепо небо из окна,
отчеркнутое резкими углами
соседних крыш и воздуха волна
плеснет в дома знобЯщими крылами.
22 июнЯ 84



Ћ„Ђ

‚ыдох вЯнет у рта.
‚сЯ урла
от менЯ отошла.
‡а окном кумачеваЯ реет киста
на старинном и милом  мне доме.
Ћдинокий субъект жрет портвейн из горла,
ибо нет утешениЯ кроме.

Џересохшие патлы осенних  дерев
за окном распадаютсЯ на составные
клочьЯ,
ибо ветер терзает их, озверев,
и честные
прохожие сочно
матом греют друг друга, душевно прозрев.

‘колько лет
протЯну еще Я на Њалом Љаретном
под урчащий победно
близ менЯ в трех кастрюлЯх обед?
ќто вечный кортеж мимо двери моей
в тот таинственный мир,
где цветет сельдерей.

’ам порхает инжир.
’ам народный кумир
с голубого экрана
объЯвлЯет соседЯм наличье канкана
что плЯсуньи с “рала в Њоскву завезли.
‘уп дымитсЯ, и попки девчачьи вдали,
так как нетути крупного плана.


Џоутихли оркестры,
но приблизилсЯ гомон толпы,
переулок наполнилсЯ людом,
в утвержденном реестре
длЯ вечерней пальбы
предназначено крупное место --
здесь поздней запиздюлЯт полнеба салютом.

Љосмонавты с орбиты отстукали текст.
‘олнце взлезло на крыши.
Џродают в бакалеЯх и булочных кекс,
и в аллеЯх
на скамейках кишит бюстатых невест
и мордатых парнишек.

’о и славно, что праздник --
всенародный крутой выходной.
Ќа камоде
хвостик нюхает слонику слоник.
‘очлененные пасти
рупоров заливаютсЯ песней одной,
сочетающей всех сочетанием вроде
джин-тоник.

‚оспоем этот день воспаленной губой --
состругаем, боЯре, под праздники оду
не в прибыток себе,
но токмо мечтой голубой,
так Ќеглинка в трубе
под нелегкой московской землей
в океан и на волю несет свою пленную воду.
20 окт. 84


‚Ћ‘Џђ€џ’€…  ‚…‘Ќ›

x x x
Ќа тротуарах, чистых как невесты,
среди любителей-собаководов,
детей плетущихсЯ из школы,
встречаю Я приход весны,
все времЯ небо ощущаЯ над собой,
как будто возвращенное из ссылки.
—итаю... и глазам не верю --
да нет же, точно, вон какаЯ надпись,
глЯдите сами: ѓЋ‹Ћ‚ЌЋ‰ ‡Ђ‚Ћ„.
’ам неуклонно движетсЯ конвеер,
и головы, и головы плывут,
и кто-то им прикручивает уши,
привинчивает бородавки,
лекалом мерЯет косые скулы,
лопаточкой ровнЯет крыльЯ носа
и кто-то прорезает рты;
занесена рука и ставит штамп на темЯ --
чернильный треугольник Ћ’Љ,
а после шелковою ниткой пришивает
веселые блестЯщие глаза.

Људа ни двинешьсЯ -- глЯдЯт из подворотен
хранЯщие убитый снег дворы.
„омишки смотрЯт точно с перепоЯ --
помЯтые и грЯзные ужасно,
и каждому течет за воротник.
‚от-вот они, болезные, очнулись
и окнами блуждающими водЯт,
как будто потерЯлись здесь и надо
им срочно отправлЯтьсЯ на вокзал.

‡воню приЯтелю, узнав мой голос,
он спрашивает: -- Љак?  ’ы в ѓорьком? --
€ Я не знаю, что ему ответить,
что, собственно, имеет он в виду:
в подпитьи ли, обмане, заблужденьи,
весельи, -- Я не знаю, право,
но в чем-то "горьком"  Явно нахожусь
(а детЯм тут охота крикнуть "сладкий",
противно детЯм "горький"  говорить).
ђазглЯдываю лица и одежду:
знакомых нет (и не было быть может)
и надо жизнь здесь начинать с нулЯ,
как набирают телефон бесплатный:
-- Ђлло!  Џожар!  ЊилициЯ!  Ѓольница...
€ли :  "Џрошу вас, назовите номер.
‡десь жил когда-то старый мой приЯтель.
…го зовут... и назову его.
Ђ мне ответЯт: "Ќет такого".  €шь ты!
Љак любЯт "нет такого" говорить.
„а разве Я кого-то переспорю?
‚от Я в витрине скромно отражаюсь.
‚от в трубку телефонную дышу.
Ђ все ж, желаете до правды докопатьсЯ?
Њогу вам адрес тут же обозначить:
там есть стеллаж, как постамент, из стали,
под изваЯньем юности бумажным,
взглЯните сами - кто стоит на "Ђ"?
Ђ здесь Я прохожу под тыщей окон,
дымлю своей двадцатой папиросой,
блаженно забываЯ о зиме.
2 марта 85.



x x x
Ќочь приходит,  она
в шубке из черных кошек.

—ерстваЯ в небе луна --
в восьмикопеечный коржик

в школьном буфете, давно,
со стаканом мутного чаЯ,

липа скребет окно,
двор -- метелка ЃабаЯ.

„ва раздолбаЯ растут,
сокрушаЯ казенную мебель.

Љак облака плывут
медленно в синем небе...

Њежду паркетин и
небосводом витаем,

пьем из Љастальской струи
и сигареты стрелЯем.

Ќас из пиратских шхун
вынул времени вектор.

Њост не взорвали, -- лгун
оказалсЯ директор.

‘держишь шаги свои,
узрев за чьей-то спиною

мрамор лестницы и
служащих "ЊетростроЯ"*.
20 марта 85
________
    *здание горьковской школы No49 было отобрано под "Њетрострой"

x x x
‡атерЯтьсЯ в толпе незаметных людей с восторгом,
затеретьсЯ в трамвайную прозу c cорванным горлом,
передавать нагретый пЯтак на билетик,
занимать сидЯчее место в транспортном кордебалете.

Џричесывать волосы по утрам, исчезаЯ из зеркала, узкой расческой,
не останавливатьсЯ, проходЯ, у газетных киосков,
забываЯ ночь на свету -- обрывки ночного бреда,
вечно дымЯ на ходу недокуренной сигаретой.

‚идеть как лед плывет по гладкой воде в апреле,
подталкиваемый вперед солнечною форелью,
греметь опавшей листвой, просыпающимсЯ бульваром,
ощущаЯ над головой небо, ставшее старым.

‚идеть в черных деревьЯх графику собственных мыслей,
замечать одиноких женщин, усвоивших несколько истин,
до которых других доводит отчаЯнный возраст,
увидев N, -- удержать естественный возглас.

•одить по правой стороне одной и той же улицы годами,
встречать одни и те же лица над торопливыми шагами,
каждое утро за тысЯчей спин вбегать на уползающий эскалатор,
мимо блузок и шуб, вот еще один падает в мраморную прохладу,

мимо шоколадных панелей  и теплЯщихсЯ лампионов,
мимо таких же, как ты -- призеров и чемпионов,
под баритон или альт ошеломительных правил,
мимо миллионов лиц -- миллионов стершихсЯ фотографий.
†дать поезда -- нарастающий звук -- вас уносит поезд,
ждать вечера, ночи, утра, лета, не беспокоЯсь,
что они никогда не придут -- длЯ тебЯ исчезнет
весь этот мир возносЯщих и опускающих лестниц.

Ќовые двери, вещи, лица, глаза, объЯтьЯ,
новые президенты, слова, войны, платьЯ,
новые зимы, песенки, дети, тарифы,
новые календари, грачи, елки, цифры...

џ устаю от своего лица, от своей походки,
Я отличаю в толпе, кто мои одногодки,
Я видел девочку из нашего класса, теперь -- певица
в шикарном ресторане, куда вечером не пробитьсЯ.

Љак блестЯт у нее глаза над рукой с микрофоном,
она поет не одна -- на другой --							такое же платье с серебристым шиффоном,
очень белые плечи у обеих певиц, очень стройные спинки,
но не надо приближатьсЯ -- не увеличивать лиц --
				      пусть  не меркнут картинки.

Џусть мигают цветные лампочки и высокий голос
заполнЯет притихшую залу от потолка до пола,
пусть его вожделенно слышат опоздавшие "гости", даваЯ швейцару
сколько положено -- с одного, сколько положено -- с пары.

Џо часам, по кругу вечно бегущие стрелки,
вечно застывшие, вечно замершие на делениЯх мелких,
маленькие шажки, маленькие остановки жизни
в бесконечно привЯзанной к тебе отчизне.

„ень и ночь чередуютсЯ, как карты в пасьЯнсе,
менЯютсЯ местами, как пара на киносеансе,
чтобы увидеть вдвоем звучащее как далекаЯ арфа
за головами передних рЯдов завораживающее  ‡Ђ‚’ђЂ.
17 марта 85



x x x
‚алерий —калов, фонари,
край башни, уханье оркестра,
звезда над полюшком горит,
упасть приискиваЯ место.

’оптанье сдвоенных фигур
по набережной вдоль ограды,
и приблатненных местных дур
неодобрительные взглЯды.
21 марта 85

x x x
‹ицо с возрастною оснасткой
в подробной штриховке морщин
мне кажетсЯ тесною маской,
такой, как у прочих мужчин.
Њне эти ухмылки и знаки
и ерническое торжество
с глазами бездомной собаки
на свете знакомей всего.
24 марта 85

x x x
Џрошла зима и облупилсЯ пласт
оштукатуренной стены,
как будто воспаленный глаз
глЯдит в менЯ из старины.

Ћн был бордовым -- этот дом,
а двор под ним -- в булыжных лбах
и небо с хлопавшим бельем
скрипело на шести столбах.

"„ом -- это грусть", идешь назад,
но странно движешьсЯ вперед,
остановив в прошедшем взглЯд --
увидишь в будущее ход.

’ак электричкой на ходу
из -- двери в -- дверь -- через вагон,
вошедшие назад идут,
но входЯт в новый перегон.

Џодобье странного моста
уводит из тенет ночных
на отслужившие места
к покинувшим навечно их.
9 апр. 85

x x x
Њой дед домашнее вино
сквозь марлю процедил в графин.
ѓорит свеча, и мне темно.
џ маленький, и Я один.

‘  менЯ сползли мои чулки,
а он сутулитсЯ и сед
он -- стар, все станут старики,
и мы умрем, как все, как все...

Ћн говорит и шепчет вслух
нездешние слова молитв,
и плачу Я о нас о двух.
—асы стучат, свеча горит.
15 апр. 85


Ѓ…‹›… ‘’€•€

I

џ с вечностью приЯтельство забросил,
Я нынче не поглЯдываю в небо:
как там ѓосподь и живы ль звезды,
и как луна, скрипит еще старуха
разбитой колесницей тьмы?

—то смерть: здорова ли?  гулЯет?
блестит по вечерам косою? --
улыбкой черной опьЯнЯЯ полночь,
и также ль навещает безнадежных,
заказы принимаЯ на гробы:
-- Џришлем, пришлем, уж вы не беспокойтесь,
не заржавеет, так сказать, за нами...

џ тут забылсЯ, первый признак счастьЯ,
подробности позвольте опущу,
но к состоЯнью этому, как, впрочем,
к  любому, быстро привыкают,
так, кажетсЯ, Я тосковать начну,
продлись блаженство две еще недели,
-- печально мы устроены друзьЯ.

II

Љак там трава?  ЉорнЯми обнимает
тех, кто ходил по ней... нет, ей не дотЯнутьсЯ,
но их дыханье шевелит ее
податливые ветру стрелки;
она в апреле будет зелена,
и ты, знакомец мой, позеленеешь,
злость зеленит, а мудрость серебрит.
’ут в рыбных отдыхает магазинах
мороженный, но серебристый хек --
лежит и пахнет, --
мутными очами
обозреваЯ непонЯтный мир,
мечтаЯ, может быть, о сковородке,
о жирных красногубых едоках,
хотЯ бы так судьба его согреет.

III

—то думаешь о собственной планиде?
-- ’акое чувство, что менЯ она
интересует мало,
но это только видимость...

IV

†изнь смотрит на себЯ с другой
какой-то новой точки.  џ на звездах
сейчас живу, как раньше -- на песчинках.
‘тоит луна, и звуком полнолуньЯ,
звенЯщаЯ на самой высшей ноте,
все тЯнетсЯ, закладываЯ уши.
’акаЯ у нас ночью тишина.

V

‹ентЯй, болтун, мечтатель неподвижный,
ты все еще живешь на свете,
поправить думаешь свое существованье
передвиженьем в сторону заката,
в себе не изменЯЯ ничего,
с собой не спорЯ, но противореча
всему, что видишь в этом бедном крае.
Ћт этой площади пустой,
ночных скитальцев, воспаленных
сухим существованием своим,
бежать и впрЯмь бы надо.

Ќу, вот он -- преданный тебе
слуга-глагол, все времЯ наготове:
"бежать", "бежать"...
“знать бы нам куда?

VI

‚ морозный вечер переулком темным
вхожу в утробу желтую метро,
как к электрическому ‹евиафану.
Њне времЯ кажетсЯ библейским,
а мы живем в дохристианской эре
и ждем ЯвленьЯ нового мессии,
которому досуг есть нас спасти.
џ замерзаю в мире помраченном
войной и иродовой властью,
Я силюсь вспомнить, кто Я и зачем,
и длЯ чего душа моЯ смотрелась
в луну, подставленную небом?

Љакой сомнительный источник света...
ноЯбрь 85

Ћ„€‘‘…‰

Ќа полированные островки
меланхолического заведеньЯ,
под вечер, из людской реки
ценителей кофейного сиденьЯ,

разносчиц улетающих ресниц,
пестреющих нарЯдно плавниками
в размытой рЯби проходЯщих лиц
под плещущими светом фонарЯми --

выуживает, отворЯЯсь дверь,
и очередь, подставив чью-то спину,
сопит и извиваетсЯ как зверь,
заглатываЯ фимиам машинный.

‡десь продают с наценкой огурцы
под причитаньЯ стереосирены,
дешевый кофе с запахом грЯзцы
и цветом в колер знойного шатена.

‡десь можно времени сухой песок
не замечать, сквозь пальцы сеЯ,
и разбавлЯЯ темных зерен сок
кусочком сахара и грустью ЋдиссеЯ.
11 апр. 85

x x x
Џтичьи головки в небо воздев,
шевелЯтсЯ флаги у глаза,
проплывает черный морской лев --
мокрый футлЯр контрабаса,

вносЯт деревьЯ зыбкие телеса
в напрЯженный гул транспортных остановок,
дождь в пространстве стоит как слеза,
не касаЯсь сердечек новых

зеленых листиков на ветвЯх,
молодой земли, поднимающей травы,
табачного столбика, зажатого в губах
трехмерного лица без траурной оправы.

Ќе то чтобы Я себЯ люблю --
просто больше чем о других знаю,
нечто вроде ЯкорЯ кораблю,
собственно "Я" себе представлЯю.

—то-то должно упиратьсЯ в грунт --
ножка ли циркулЯ, нога объекта,
имЯ, становЯщеесЯ во фрунт
за пЯтнадцать лет до конца века.

’ретсЯ цепь о крошащийсЯ матерьЯл,
уходЯ на дно в туманных потемках --
и гулЯет в далеких зеленых морЯх --
в странных современниках, собеседниках, потомках.
11 маЯ 85

ќЉ‡…ђ‘€‘

I

‚ полосе отчуждениЯ
известные учреждениЯ,
служа миру,
по радио строить лиру
и подводить часы,
близ цветущей лозы
умолкающей героини,
вклеивающей в усы
упоительное лобзанье на семейной перине.

„умаешь: все рифмы еще впереди,
суринамскаЯ пипа*
достойна всхлипа,
пока одиночество отстукивает времЯ в груди.

‚ этой белой стране
рельеф лежащего тела,
изгибающегосЯ на простыне,
очерчивает пределы,
________
* вид жаб
за которые не хочетсЯ выходить --
это гладкаЯ поверхность кожи --
Я забываю, что Я -- один,
мы так беззащитны, так похожи.
‘мешиваем вдох-выдох-вдох --
когда становимсЯ сплошным касаньем --
в этой белой стране правит бог,
исполнЯющий прихоти и желаньЯ.

“плываем, держась друг за друга.
—ерное небо кажетсЯ лугом.
Џозвонками касаемсЯ звезд и планет -
там не понимают слова "нет".
.............................................................
.............................................................
.............................................................
.............................................................
џ плохой переводчик.  џ забыл Языки.
’ы живешь в сплетеньи сосудов руки.
’ы по венам течешь, ты толкаешь кровь
(Я не знаю рифму к этому слову) --
может быть -- это твои покровы,
может быть -- это безвыходный лабиринт).
Њы вошли вдвоем -- мы сгорим,
как сгорает от собственной краски роза --
остаетсЯ в пространстве застывшаЯ поза,
лежат на скатерти свернутые лепестки,
как ослепленные лампочкой мотыльки.

’оропись, торопись,
поднимай ресницы,
вспоминай жизнь --
зеркала и лица,
пожиратель губной помады...
...проводЯ по ней взглЯдом,
хочетсЯ сказать "не шевелись".

џ как колючки, что жаждут в пустыне воды.
Ќа менЯ наступает песок, построившись в рЯды.

Ќаступает атасное утро после Ясной ночи.
Џо радио поют пионеры -- дети рабочих.

‘олнце в окне дудит, как горнист.
‘мерть все длиннее.  ‚се короче жизнь.
‚сЯкаЯ жизнь.
ЊоЯ жизнь.

II

Ќаташа арова целовалась у лифта,
не убираЯ рук с лифа.
…е никогда, к сожаленью, не узнает страна.
€ когда ее предадут могиле --
ѓосподом будет посрамлен сатана,
но не задудЯт по ней заводы и автомобили.

Ћ ней никогда не будет поставлена пьеса,
в которую она выпархивает из леса,
намалеванного на широченном холсте,
прижимаЯ к незапЯтнанной шейке лесной букетик.
Ќа ней не скоро женитсЯ перспективный медик,
конструктивно и пламенно заЯвлЯющий о ее красоте.
Ћни не поплывут по сцене в скрипучей лодке.
“ него не будет конкурента в пилотке,
отавлившего неизвестно куда,
но Явно не возводить над болотами города.

‚о втором акте не обнаружитсЯ ее недальновиднаЯ мать,
и когда Ќаташа будет пластично-кротко стирать
медицинский халат в оцинкованном корыте,
улыбаЯсь так, чтоб увидел зритель,
как она трогательна и ранима,
даже когда ее пилит мамаша неутомимо,
не вышагнет из боковой кулисы отец --
долбануть, понимаешь, кулаком по столу, и положить конец
недостойной сцене в предыдущей картине,
не вспомнит дедушку, подорвавшегосЯ на мине
еще, понимаешь, в 1915-том году,
и, видимо, отродЯсь моловшего ерунду,
не снимет кепку с прилизанных седин,
не вынет угретую на груди
(с боковой резьбой!) многоугольную деталь,
за каковую в третьем акте, понимаешь, получит медаль,
а уж по каковому поводу не стащит с гвоздЯ гитару
и что-нибудь не сбацает с патефонного репертуару.

Ђ Ќаташа не шепнет разомлевшему медику "Я -- твоЯ".
ЏапанЯ, понимаешь, не пересвищет на свадебке соловьЯ.
…го не обнимет друг-лекальщик Џахомыч,
прикипевший сердцем к этому дому.
Ћн не будет приговаривать за чаем "мы еще повоюем".
Ќе обзовет медика (в сердцах) "ветродуем".
Ќе засверлит с папаней в полуночном цеху.
Ќе пожалуетсЯ медику на свербенье в боку
"особливо, ежели, скажем, дождь или сухо".
Ћтчего медик не преклонит красное ухо
к немодному, но выходному его пиджаку.

€ никогда в развЯзке нашей волнительной пьесы
не прогремит и не вдарит заупокойнаЯ месса,
при звуках которой, двигаЯ стульЯми, встанет на сцене народ.
€ когда Џахомыча протащат сандалетами вперед --
не разведет руками, понимаешь, потрЯсенный папанЯ,
не подаст ему накапанной валерьЯнки в стакане
Ќаташа арова в оттопыренном на животе платье,
а потом, очень стройнаЯ, в очень домашнем халате,
не склонитсЯ с медиком и папаней в приЯтном финале
над плаксивой подушкой, которую втроем укачали.

III

ЊоЯ беднаЯ героинЯ,
цирк сожгли, ускакала четверка
лошадей в голубых султанах
и неоновых трубках синих,
из бетона воздвигли орган
по проекту чухны,
свиданьЯ
назначаютсЯ там, как прежде,
и с помадой стоЯт цыгане,
в проходных
те же
дЯди торгуют водкой,
и бульвар поруган разрытый.

’ы была на нем самой кроткой
веткой, к телу его привитой.

ЊоЯ беднаЯ героинЯ,
на каких ты теперь подмостках
перед зеркалом губы красишь
и талдычишь свои монологи
о себе, о дочке ли, сыне,
о творЯщемсЯ безобразьи,
и уже подводишь итоги
красоте, растворимой боем
часовым, от театра кукол,
уносимой снежинок роем
или листьев в кулису, с круга
поворотного в мощной арке
театральной... хлопки и крики
проникают за пышный бархат,
и цветы, в основном -- гвоздики.
18 маЯ 85

ЏђЂ‡„Ќ€Љ

‡намена, знамена, знамена, знамена
и транспоранты,
оркестры, гитары и клавиши аккордеона,
солдаты, солдаты, солдаты и демонстранты,
слова и портреты, слова и портреты
и мегафоны,
шары и букеты, шары и букеты...
-- ‚ колонны!  ‚ колонны!
’рибуна, трибуна!  ’рибуна!!  ’рибуна!!!
“-р-р-р-а-а-а под трибуной!

Џод небом в широких знаменах пурпурных,
под маршем бравурным!
€ пенье, и пенье, и пенье, и пенье,
фанфары и голос!
€ мечетсЯ город в горЯчке весенней,
подпитый, веселый,
и дети и взрослые, трубы, спортсмены --
все в громе и гвалте...
и пестрыми клочьЯми праздничной пены --
бумажные розы и кожа шаров на асфальте.
25 маЯ 85

x x x
‚ белом гольфстриме простынных складок
хлеб твоих губ не горек, не сладок --
только нежен -- из дышащего тепла
подними незрЯчие купола,

влажных ресниц сторожащие тени,
руки, ищущие сплетеньЯ
с медленным временем любЯщих рук --
это убежище, тающий друг.

ѓоловы наши летЯт на закат.
†утко над крышами траурных башен --
вид голых улиц воистину страшен...
хочетсЯ смытьсЯ за рамку -- за кадр.

Ќоет полчерепа, ищет, коричнев,
взглЯд совершенно другое, другое,
что-то извне непомерных количеств
каменных лиц и гранитных покоев.

џ не хочу уточнений, не нужен
этот букет, расцветающий в горле --
это другое, и Я не разрушен,
даже когда этот воздух разгромлен.

орох -- и шаркнули в небо шары!
‘тЯнуто горло в два конуса, будто
тихо, песчинками, через шарфы
ночь переходит за стеклышком в утро.
16 ноЯбрЯ 85

Љђ›Њ‘Љ€…  ‘’€•€

I

’ам где меднаЯ птица на дереве медном сидит,
там где двое волчат под сосцами у медной волчицы,
вдруг за тридевЯть верст Я услышу, как море гудит,
будто встав на дыбы, доплеснутьсЯ сюда оно тщитсЯ.

Ћбезлюдевший плЯж миллионы его Языков
лижут так далеко, что не веритсЯ в "—ерное море",
только ты, человек каменистых его берегов,
мне напомнишь, что вкус его вечен и горек.

Џерепутанный, душный, каштаново-рыжий поток,
сладковатые губы и черносветлые прЯди,
вечноспрЯтанный, бледный, задумчивый маленький лоб --
ты подобием морЯ мне видишьсЯ в каждом нарЯде.

’ы как воздух морской -- ослеплЯющаЯ новизна.
џ хочу искупатьсЯ, Я усну на полоске прибоЯ, --
ты штормишь, ты на сушу выходишь из сна
и менЯ забираешь, как камешек карий с собою.

II

‚ это небо войду половину его перекрыв,
как бы ты ни глЯдела -- мою в нем поверхность увидишь,
через воздух густой, времЯ пенными свитками свив,
Я с тобой говорил бы сейчас, как новый Ћвидий.

џ бы вспомнил, как разрушаютсЯ царства и жалко уходЯт цари,
как псари, только то и живет на земле, что невечно --
имена наших чувств с бесконечной печалью внутри, --
остальное, как маленький день, быстротечно.

III

‡автра август растает, как медленнотающий воск.
‡автра август тЯгучий остынет, расколетсЯ август хрустальный,
мы от грусти цикад, от мохнатых медлительных звезд,
как глаза у людей в полнолунье, тихи и печальны.

‡автра август сухой рассеет невесомого облака тень,
и как горько во рту и глазах, как солоно-горько.
‚ойско дышаще-жаркое, имперскаЯ августа лень,
-- Ђвгуст, где ты -- ау! --
-- ’ам, где шкурка миндальнаЯ	да апельсиннаЯ корка.

IV

‡десь обрыв, оборвешьсЯ, того и глЯди,
и колючки торчат у лица и груди,
и дрожит напрЯженный шиповник
в красных пЯтнах, как злющий любовник.

‘ухоруких кустов непролазнаЯ цепь,
а с горы видно горы и море и степь
цвета серого черствого хлеба,
и отсюда  дорога -- на небо.

V

џ войду в световую крупицу полуденной царственной лени
световою иглой -- спицей солнечной в трепетный глаз
синеглазого морЯ, ресниц его радужных пленник,
Я античной монетой сверкну, в грохочущей пене светЯсь.

ђастворЯйтесь мои золотые пылинки
в полновесных и твердых острых брызгах и гребнЯх волны,
это тело -- из местной ослепшей обветренной глины,
это времЯ -- из здешней, ослеплЯющей полночь луны.

џ не помнил, как вышел из морЯ -- из дома, теперь Я вернулсЯ,
лучшей смерти и жизни, чем слитьсЯ с ним нет человеку нигде,
совпаденьем дыханьЯ и красносоленого пульса --
вод морских с красной глиной перед небом морским в наготе.

VI

џ любил перебирать камешки розовые, зеленые,
делавшиесЯ прозрачными в воде и от касаниЯ Языком --
маленькие гильгамеши гальки, теплые, вольные --
каждый казалсЯ свернутым лепестком

розы дремотной, розы голубоватой,
из синей вазы, разбитой на глубине
морЯ с вкрапленьЯми €лиады,
с глазком Ђтлантиды на сонном  дне...

VII

‹ето всегда в Љрыму,
пароходик в дыму
задирает на рейде
то ржавый нос, то корму.

„ует устойчивый ост,
не покидает пост
в розовом небе солнце --
дожидаетсЯ звезд.

Љосмос над головой
точно дом угловой,
мы там окно снимали
в комнатке голубой.

VIII

–вета жженого сахара загустевшаЯ в августе осень,
перезрелого солнца слезЯщийсЯ, киснущий вкус,
море мерно сверкает, глаза ослеплЯют на розе --
розе —ерного морЯ -- стекловидные капли медуз.

‚ лепестках синих волн слоистый и йодистый запах,
осы света сквозЯт, жалЯ хрупкий хрусталик глазной,
солнце мреет в зените, забыв где восток и где запад,
солнце тихо звенит ослепительной нотой одной.


Ћплывают черты неприметно горЯщих предметов.
€ссыхает пространство.  ‚о рту засыпает Язык.
‘кладок нет на земле.  †ар ползет опалЯющий ветра.
ђоза синЯЯ морЯ пахнет Явственно солью слезы.

ѓубы мира черствы, гулом слов поднимаетсЯ небо,
в арке розововлажной рассказана заново жизнь --
где-то к северу ближе каменеет она, как у греков Ќиоба,
и на краешке морЯ отпечаток ступней ее быстрых лежит.

–вета жженого времени осень...
апр. 86

’ђ€  Ћ’ђ›‚ЉЂ  Ћ  ЊЋђ…

I

‡а марлевой завесой снегопада,
за долгой изнурЯющей зимой --
лиловый запах звезд и винограда,
продолговатых Яблок зной,
там солнце, неподвижное как Ѓудда,
в пространствах синевы и тишины
над полчищами каменных  верблюдов,
лежащих на коленЯх у волны.
’ам камешки, запутанные в стены,
напоминают миллионы глаз
мерцающих  и крохотных вселенных,
внимательно исследующих нас.
Њы возникаем в закипевшей пене
из глинЯных, омытых морем глыб,
мы кажемсЯ им слепками видений,
приснившихсЯ до кистеперых рыб...

II

Џервый оратор, держащий соленые камни во рту,
перекатывающий медуз разбухшим Языком,
созидатель стеклЯнных статуй в громокипЯщем саду,
сокрушающий их рЯды чудовищным молотком,

менЯ преследует твой невменЯемый громоздкий вид,
львиный рык и заросшаЯ гривой криваЯ плоть,
под твоими лапами, пружинЯ, скрипит
корабельным канатом земнаЯ ось.

ђаздвигающий плиты материков,
прилипающий кожей к промороженным полюсам,
самый старый и хищный из стариков,
глухо завидующий моложавым небесам,

над тобой кипит хрустальнаЯ взвесь --
арки радуг бессонных, о, мой бешенный старикан,
твой грохочущий бас -- лучшаЯ весть
о бесмертной жизни, океан.
21  апр. 87

III

ћжнаЯ ночь, как вино "ћжнаЯ ночь",
жаркий космос в чешуйках луны с чумной желтизной,
море заклеено лентой скотч,
побережье пахнет весной.

ѓулькает галька, хрустит песок,
в створки индиговой мидии входит нож,
сердце стучит слева наискосок
и сосок подружки, как южнаЯ ночь,
как южнаЯ ночь...
12 маЯ 87

x x x
ѓранитно-чугунные сны о фонтанах зимой.
ќйфориЯ высоких давлений воды.
‚ холода человека тЯнет домой.
Њорозы рисуют ему ледЯные цветы.

Ћн читает чужие слова весь день,
курит папиросы, видит треснувший потолок,
проплывает коммунальной рыбой вдоль стен,
телефон наелсЯ звонков и умолк.

‘ерый свет, серый зернистый свет.
‚ещи как лежали, так и лежат.
Ћдиночество -- повод заснуть и умереть.
ѓород сжат зимой, как пружина -- сжат.

—еловек вмерзающий в пространственную спираль,
в ледЯное железо населенных витков,
отдает по капле в бетонный ѓрааль
переулков и улиц стучащую кровь.

Ћдиночество: "‡дравствуй, тикающаЯ смерть секунд", --
-- с ним нужно учитьсЯ жить, вообще уметь
прикоснутьсЯ своей рукой, как чужой, к виску,
чтобы шевельнуть волосы и отогнать смерть.
11 маЯ 87


 * ‘ € Ќ € ‰  ‚ Ђ ѓ Ћ Ќ * 

x x x
        џ буду детскую открытку
        носить в советском пиджаке,
        в американскую улитку
        преображаЯсь вдалеке.

        ‚ немыслимой толпе Ќью-‰орка
        услышу - небоскреб шепнет
        в ущелье улиц: "Ѓедный ‰орик",
        и череп мой перевернет.
                          3 сент. 87

x x x
Џространство к западу кончаетсЯ --
оно приклеено к земле,
оно на столбиках качаетсЯ
на проволоке и стекле

приборов пристальных оптических,
на дулах, выцеленных так
глазами зорких пограничников,
чтоб не свалить своих собак.

Џространство навзничь загибаетсЯ,
скудеет метрами -- пробел,
собачьи морды поднимаютсЯ,
чтоб охранЯть его предел.

Ћно сквозит и тЯнет сыростью
травы и тайною ночной,
оно ребенком хочет вырасти,
чтобы увидеть шар земной.
20 февр. 88

x x x
‘еро-зеленое небо,
окна глотают туман,
запах горЯчего хлеба
сонным еще домам

слышен из переулка,
где дымит хлебзавод,
каждаЯ свежаЯ булка
вымытых пальцев ждет.

ђазорались вороны,
значит надо вставать --
вылезать из попоны,
чтобы травку щипать,

утро гонит трамваи,
сжалась в капли вода,
и Њосква уплывает
от менЯ навсегда.
19 марта 88

x x x
                                           	            	   Њаргарите
                	‚озле фабрики Ѓабаева
                	только вьюга да метель
                	с фонарЯми заговаривают,
                	пахнет смертью карамель.

                 	‚озле фабрики Ѓабаева
                	Я скажу как на духу,
                	что пора туда отчаливать,
                	и ладонь согну в дугу.

                	‚озле фабрики Ѓабаева
	       	беспризорный вьетсЯ снег,
                	надо снова жизнь устраивать,
                	потому что жизни нет.

		Љанитель, пустаЯ улица
		да бродЯга с кобурой,
		да дома широкоскулые...
		Њы домой пришли с тобой

		через сквер на месте кладбища --
		десЯть метров конура,
		свет от марсианской лампочки,
		да обоев кожура,

		две лежанки, стул со столиком,
		листьЯ липнут на окно --
		клены выпили покойников
		и теперь от них темно.

		’воей бабушки-покойницы
		вдовий мир на три шага --
		нет теперь той синей комнаты,
		кленов, дома -- там снега...

		‚озле фабрики Ѓабаева
		замыкаетсЯ кружок,
		наши жизни размыкаютсЯ,
		вспоминай менЯ, дружок...

		’ы купи конфетки сладкие,
		подержи их на горсти,
		а слова и рифмы жалкие
		на дорогу мне прости.

		‚озле фабрики Ѓабаева
		вьюга жжетсЯ без огнЯ,
		в ней и вьетсЯ чье-то тающее
		"‚споминай, дружок, менЯ..."
		12 февр.88

x x x
џ войду в метро, троллейбус, автобус, трамвай,
Я увижу начальника серый, черный, коричневый, синий костюм.
џ ходЯчаЯ сваЯ между ходЯчих свай
таких же, как Я, как они, Я -- угрюм.

Њне хочетсЯ лечь, удрать, удавитьсЯ, вылететь в окно.
џ не хочу считать деньги, терЯть ключи, кошелек.
Њне не помогает женщина и вино
забыть, что она одинока, что Я одинок.

’олько ребенком Я верил в жизнь,
в то, что она -- поле чудес, увлекательный мир.
Љто бы ты ни был, дай мне руку, держись, держись, --
мы полетим вместе в мутный эфир.

ќто -- мечта про звезды, освещающие твое лицо,
на котором тает глубокий снег, превращаетсЯ в свет лед,
мы руки раскинули в тысЯчах солнц,
мы летим водвоем, нам тепло... какой прекрасный полет!
28 Янв. 88

x x x
Љак за каждой вещью стоит цена,
так была во мне, не извне стена,
Я, смотревший на жизнь во все глаза,
до сих пор усвоил в ней пол-аза.

Ћна будто чужой спесивый Язык,
Я и слова сказать на нем не привык,
вот она -- дикий, таинственный текст,
разве справишьсЯ с ним переменой мест?

џ уехать хочу в чужие краЯ,
да за мной потЯнетсЯ жизнь моЯ,
и Я буду дальше ее губЯ,
в каждом зеркале снова встречать себЯ.

џ несвежий и грустный ее продукт.
џ проезжий тип, эмигрант и фрукт.
‡а моей спиной исчезает землЯ,
на которой сохнет моЯ соплЯ.

„о свиданиЯ, пьющие сок берез.
‹ет в двенадцать последние капли слез
источили в ладошку мои очеса
и с тех пор расплакатьсЯ мне нельзЯ.

џ как камень сух, Я колючкой стал.
џ пришел на суд и Я устал.
•оть лежит на мне вина-не-вина,
Я прошу, ‚аша —есть, отпустить менЯ.
11 февр.88

x x x
Ќевозможно собрать воедино
этот темный таинственный блеск,
склеить кислой тоской муравьиной
в оглушительной кроне небес.

ђазбредаетсЯ счастье на части,
на суставы и прЯди свои,
на мучительный рот, на безвластьЯ
муравьиного прах и слои.

’емнокрылые губы и руки,
напрЯженные жизнью своей
в тридцати сантиметрах разлуки --
как за тысЯчу желтых полей.

ќта жаркаЯ власть непонЯтна --
быстрых пальцев, ресниц, губ и глаз, --
за Янтарной стеной многократно
этот бред загоралсЯ и гас.

’очно сон прерываемый Явью --
горизонт и за ним -- горизонт,
да дорога, которую плавит
восходЯщее множество солнц.
11 февр. 88

‘€Ќ€‰ ‚ЂѓЋЌ

€счерпай это небо до дна,
пусть останетсЯ серое мессиво снега,
это прошлого века унылаЯ нега,
это книга за сотню страниц до нашествиЯ сна,

это стаи секунд, уплывающих через глаза --
через вереск соленых ресниц в берег синего морЯ,
это неба -- финифть, это --  камни темниц в облаках аллегорий,
это -- вздутые вены границ, за которые выйти нельзЯ.

ќто -- синий вагон, отраженье лица в полированном дереве,
это -- мЯтый билет на помЯтой ладони моей,
это -- окраины, это --  платформы, это -- землЯное тесто полей,
это -- вороны родины в верной истерике,

...................................................................
...................................................................
...................................................................
...................................................................

ќлегическое "Ђу!" выдыхаетсЯ ртом
в сплющенные холодом звездчатые чешуйки воды,
это -- зима, раздирающаЯ рот, замораживающаЯ следы,
это -- снег -- не мой, сыпучий-скрипучий дом.

€счерпай это небо менЯ!
2 марта 89

x x x
‚се вокруг притворилось €талией,
все вокруг притворились не мной --
и смыкались, как ветви миндальные,
города за моею спиной.

ђазве в жизнь эту легкую веритсЯ, --
кто мне мир этот весь нашептал?
€ ударилось Яблоком сердце
о ‡емли повернувшийсЯ шар.
ђим, март 89

x x x
џ живу в эмиграции,
в иноземном песке,
все что вижу -- абстракции
на чужом Языке.

Њоре точно абстрактное,
даже запаха нет,
только солнце громадное
наполнЯет мой бред.
ЋстиЯ, апр. 89


x x x
Џусть бессмыслицей жизнь обернулась,
пустЯчком географии пестрой,
лоскутами пространства скупого --
и летает бесцветный наперсток
и латает запутанной нитью
белых, красных, сиреневых улиц
матерьЯл неизбежных открытий,
заучи же Язык бирюзовый --
колдованье морское …вропы.

‘ердце было то влажным, то птичьим
в оглушающем мареве римском,
мостовые влачили конвеер
из слепЯщего лоском величьЯ.
Џоднимала у ”орума пальма -
эмигрантка с песков аравийских,
над сиЯтельным городом веер
и бездомные кошки шипели
точно души в камнЯх ЉолизеЯ...
8 июнЯ 90

x x x
‡акуси белую косточку на руке,
сделай больно коже -- очнись, очнись!
Ќа каком тебЯ разбудить Языке,
ты в ‚енеции, ночь, и тебе снитсЯ жизнь --

не такаЯ, что мальчиком вообразил
этот мир клиновидным -- кулек? телескоп?
’ы в ‚енеции... белую косточку закуси --
этот город -- ковчег, и сейчас -- потоп.


‚от он мелкий народец каналов, мостов,
ставен, жалюзей, ангелов, мачт, фонарей,
львов, трагет, гондол, барок, крестов,
отпускаемых в небо взамен Якорей.

Џотому-то, наверное, острова
не уходЯт лагуной из этих широт,
ибо лучшее место найдешь едва --
как вода стеной над ним встает.
7 июнЯ 89

x x x
џ -- "изысканный мужчина",
ты -- "изысканнаЯ женщина",
и легла меж нами чинно
ЂтлантическаЯ трещина...
10 июнЯ 89

x x x
Ќичего не умеешь, имеешь, уметь не хочешь,
хочешь чтобы само пришло, сама пришла,
потому что в ‚ене-ђиме-Ќью-‰орке длинные ночи,
как в Њоскве, ‚авилоне... кусок стекла

или просто дыра в стене, дверной проем, бойница,
проницаемые взглЯдом до той пустоты -- насквозь,
через которые втекают-вытекают лица,
все лица жизни, сколько их за нее набралось,

оставлЯЯ по себе нелепый, чужой, привычный осадок --
этакое никому-кому-нибудь письмецо --
рысьи бега сгибов, углов, овалов, отвердевающих складок --
это твое-не твое собравшее их лицо.

Љомната, номер отелЯ, каюта, купе вагона --
неси менЯ-его-менЯ каменный, железный, деревЯнный конверт
ты разберешь эту скоропись жизни, Џерсефона,
в зеленой, бурой, сгоревшей своей траве.

џ о себе-тебе-не себе-толпе идущей
через дни к ночи, бесчисленные, отсчитанные дни,
в этом потопе ночей -- в удушье
еще шевелю губами -- веслами лиц, как они,

и она -- безответна, безадресна, податлива, черновата,
она замечает нас, когда устаем ждать, устаем жить,
и тогда -- залеплЯет нам слух гулкой, свистЯщей ватой
ночь, но чтобы поверить в ночь -- нужно персты вложить.
28 Янв. 90

x x x
Љак жизнь похожа на себЯ --
ну что присочинить, прибавить
к ней? “дивлЯЯсь, теребЯ
подол ее, еще лукавить
мальчишкой, сладкого просЯ,
пока еще не оскудела,
пока на сгибах и осЯх
к ней приспособленное тело

скрипит, и песенку свою
из воздуха, воды и хлеба
вытЯгивает и -- на ћг
идет окном вагонным небо,
плывет само сквозь пыль огней
и кроны рощ, полЯ и крыши,
и теплые ладони дней
на стыках рельс менЯ колышат.

џ в •арькове сошел купить
мороженное на вокзале
и просто на землю ступить,
чтобы ее мне не качали.
’ам тоже жизнь и запах свой:
арбузов, теплых дынь и Яблок,
и у менЯ над головой
луна, как проводница, зЯбла.

џ жил на влажных простынЯх,
когда придвинулсЯ ‚оронеж,
стоЯла ежиком стернЯ
и пахла степь сухой ладонью,
и небо млело под щекой
под утро, греЯ неуклонно,
дымЯщийсЯ в степи „жанкой
в звериных дерганьЯх вагона.

•отелось жить, как не хотеть
курить, высовываЯ локоть
к звезде высокой и лететь
над этой далью белобокой,
огни в тумане размечать --
там, чай, играют на гармошке
и дышит девка у плеча,
да влажные заводит плошки
целуЯсь или хохоча...
лето 91

x x x
Ќичего не умеешь, имеешь, уметь не хочешь,
хочешь чтобы само пришло, сама пришла,
потому что в ‚ене-ђиме-Ќью-‰орке длинные ночи,
как в Њоскве, ‚авилоне... кусок стекла

или просто дыра в стене, дверной проем, бойница,
проницаемые взглЯдом до той пустоты -- насквозь,
через которые втекают-вытекают лица,
все лица жизни, сколько их за нее набралось,

оставлЯЯ по себе нелепый, чужой, привычный осадок --
этакое никому-кому-нибудь письмецо --
рысьи бега сгибов, углов, овалов, отвердевающих складок --
это твое-не твое собравшее их лицо.

Љомната, номер отелЯ, каюта, купе вагона --
неси менЯ-его-менЯ каменный, железный, деревЯнный конверт
ты разберешь эту скоропись жизни, Џерсефона,
в зеленой, бурой, сгоревшей своей траве.

џ о себе-тебе-не себе-толпе идущей
через дни к ночи, бесчисленные, отсчитанные дни,
в этом потопе ночей -- в удушье
еще шевелю губами -- веслами лиц, как они,

и она -- безответна, безадресна, податлива, черновата,
она замечает нас, когда устаем ждать, устаем жить,
и тогда -- залеплЯет нам слух гулкой, свистЯщей ватой
ночь, но чтобы поверить в ночь -- нужно персты вложить.
28 Янв. 90

x x x
Љак жизнь похожа на себЯ --
ну что присочинить, прибавить
к ней? “дивлЯЯсь, теребЯ
подол ее, еще лукавить
мальчишкой, сладкого просЯ,
пока еще не оскудела,
пока на сгибах и осЯх
к ней приспособленное тело

скрипит, и песенку свою
из воздуха, воды и хлеба
вытЯгивает и -- на ћг
идет окном вагонным небо,
плывет само сквозь пыль огней
и кроны рощ, полЯ и крыши,
и теплые ладони дней
на стыках рельс менЯ колышат.

џ в •арькове сошел купить
мороженное на вокзале
и просто на землю ступить,
чтобы ее мне не качали.
’ам тоже жизнь и запах свой:
арбузов, теплых дынь и Яблок,
и у менЯ над головой
луна, как проводница, зЯбла.

џ жил на влажных простынЯх,
когда придвинулсЯ ‚оронеж,
стоЯла ежиком стернЯ
и пахла степь сухой ладонью,
и небо млело под щекой
под утро, греЯ неуклонно,
дымЯщийсЯ в степи „жанкой
в звериных дерганьЯх вагона.

•отелось жить, как не хотеть
курить, высовываЯ локоть
к звезде высокой и лететь
над этой далью белобокой,
огни в тумане размечать --
там, чай, играют на гармошке
и дышит девка у плеча,
да влажные заводит плошки
целуЯсь или хохоча...
лето 91

Ѓ‹ћ‡   ЃЋ‹њЋѓЋ џЃ‹ЋЉЂ

I

заворачиваЯсь в электрическую простыню
оживаЯ когда ночь вырезает сердце дню
и несет на лиловых ладонЯх на мост
уронить за бетонно-стальной беспардонный нарост
окровавленных зданий за баки их крыш
в разожженный закатом зеленый гашиш
навлекающий джаз дребезжащий огней
чернолицых прохожих тела их длинней
чем Њанхэттен барабанЯщий им в башмаки
вот он Ѓруклинский мост длЯ вспотевшей щеки
эти черные плечи несущие мрак
нефтЯной и багровый спрессованный мак
из которого сыплютсЯ искры в волну
небоскребов хватающих глоткой луну
им открыт горизонт и в него океан
свое пенное имЯ поет по слогам
испареньЯ текут остывающих стрит
дыбом вставшаЯ жизнь свою крошку струит
в непрозрачные трубки шуршащаЯ кровь
в маслЯнистую душу сабвеЯ уходит

II

„линные зеленые деньги океана
шуршат, размениваютсЯ в мелкую монету,
изрезанного пирсами в свайную бахрому побережьЯ.
—айки слонЯютсЯ у воды
в поисках посвиста по сердцу,
а склевывают объедки.
‘вобода в короне из гвоздей
пихает небесам плЯшущего белого негритосика --
пластиковый цветочек на электроприводе.
ѓород Ќью-‰орк, как каждый очень большой город,
пытаетсЯ забыть, как он мерзок,
и просто хорошеет на глазах,
ведь и здесь бывают перламутровые закаты.
Ќа Њэдисон авеню приЯтно делать покупки,
у Љарнеги -- оглЯдеть проститутку,
в ћжном Ѓронксе -- получить горЯчую пулю в живот.
		‡а моста басовую струну,
		за белесую волну ѓудзона
		полюби бетонную весну
		                         зарастающего горизонта.
			        8 Янв. 92

III

Ќочь на черном огне накалЯет луну.
’ы понЯтлив, друг.  Ќе ее одну.

Ќа костЯх "котлов" 9 и 3.
„о зари горит фонарей артрит.

Њесто такое.  ‚се -- гроши.
‚ косЯках по кайфу толкует гашиш.

…сли б раньше, хоть на единый денек
Я попал бы в город Ќью-‰орк, штат Ќью-‰орк,
только б тут менЯ и видали...

‚ремЯ капает с каменного колеса,
уроды-улицы стоЯт в глазах --
сами себЯ намечтали.

’емень хавает пар из дыр мостовой,
ад здесь ближе чем где-то, всегда с тобой --

в полуметре -- вниз, в полквартале -- вбок,
и глубок же он, мой голубок.
Ќехороший голос шепчет мне:
"Џогоди-ка тлеть на черном огне,

оглЯнись, родной, Я в коленках гнусь,
да рули ко мне... уж Я с тобой подружусь..."
18сент. 94

V

‘тучит по небу вертолет,
руками согнутыми водит,
качаетсЯ его живот
совсем один в пустой природе,

и капает прозрачный снег,
и на вспотевших крышах баки
урчат, как толстые собаки,
но знают -- выше человек

обломанным штурвалом крутит,
и греет мех его бока,
а острова лежат, как люди,
взлетающие в облака.

‘вобода свой огонь возносит --
она в веночке из гвоздей,
стеклЯнный машет долгоносик
антенной тоненькою ей,

а сам поет свою молитву
красоткам уличных реклам,
пока, жужжа электробритвой,
Ќью-‰орк глЯдитсЯ в океан.
		     март 94

 * — …  “ џ    „ ђ Ђ Љ Ћ Ќ Ђ * 

I

Ќочные посетители подъездов,
зажимающие рты кошек
руками в непрокусываемых перчатках.
”онари, расставленные в убегающей перспективе,
озарЯют нищие города
инфернально-желтеющим мраком.
…сли б Я оказалсЯ на юродивой улице,
вымаливающей отпущение грехов
у безмерно палаческой площади,
подсовывающей мусоров, проституток и гастролирующее жулье
бесчисленным солдатским затылкам брусчатки,
вкопанной стоймЯ, стеречь мавзолейное оцепенение
крепостной архитектуры,
Я ощутил бы себЯ в утробном уюте мезозойской зоны --
нары крыш заполонили бы горизонт
и косматаЯ животнотеплаЯ родина,
с отмороженной ледниками головой,
крошечными глазками просыпающегосЯ мамонта,
бесполым косматым пахом,
скрипЯщим песками пустынь,
наполнила бы менЯ своей длЯщейсЯ бесконечность смертью
и шорохом смыкающихсЯ папоротников.

II

ѓоловорез стоЯл на мавзолее
в трескучий мороз в небольшой толпе упырей.
‘лева и справа надежные вурдалаки
смыкали лапы в косматых аплодисментах.
’епло перекатывалось по сапогам и обнимало дрЯблые лЯжки.
‡оркий труп,  пронизываЯ взором гранитные Ярусы и панели из лабрадора,
видел упыриные мошонки, как видит фруктовый сад
отравленный суслик.

III

“лица впадала в улицу.
џ оглЯнулсЯ и увидел их в пирамидках слабого света.
Ћни растворЯлись, как горстка желтого сахара
в стакане несладкого чаЯ.

IV

Џрошлое казалось некой картиной,
на которой шевелились женские тела
лепеча, вздыхаЯ, вздрагиваЯ,
исходЯ бисерным смехом,
разворачивающимсЯ как небосвод объЯтием.
Њрак забирал женщин квадратом
то загустевшей, то зализанной крови,
просвечивающей сквозь стекловидный лак.

V

ЏыльнаЯ улица, на которой все больше мертвых.
‡акат обожает пылинки -- плавает на невесомых лодочках,
ходит на ресничных ходулЯх.
Ћка течет лимфатической водой
и трупным мазутом барж.
‡апах табаков трубит в белорозовые дудочки,
и цепи ржавеют и пантоны качаютсЯ.
Ћтец прыгает коньком по квадратикам.
џ смотрю в его газету из нарисованных слов.
Ћн-то разбираетсЯ в этих муравьЯх, в чешуе дракона.


VI

‘транно, но жизнь как-то не запомнилась,
как зрители в маленькой киношке "Џрогресс"
на ‘оветской улице,
когда приходишь в заполненный зал --
видишь лица, встречавшиесЯ в переулках, трамваЯх;
тушат свет и еще пустой экран
ждет мешанины зрелища,
а эти мерцающие овалы, обращенные к нему,
скопом стоЯт в твоих глазах подсолнухами ‚ан-ѓога,
но ты не помнишь ни одного.
Янв. 91

x x x
Њир на оси повернулсЯ
грозные лопнули царства
кровь наполнЯет пределы земель
и ей некуда вытечь
тонкими стали границы
люди свободы хотЯт
и свободу берут
как потом страшно им жить на свободе --
воздух другой и землЯ их инаЯ
Янв 90

x x x
там скоро солнце будет по талонам
и лето по талонам три часа
на душу населениЯ в июле.
’оварищ ѓенеральный ‘екретарь
войдет в народ, как новаЯ болезнь,
лечение которой неизвестно.

€з Языка исчезнут падежи,
но населенье сможет изъЯснЯтьсЯ
использованьем феньки воровской,
посредством нескольких инфинитивов,
камаринско-татарским переплЯсом,
весьма двусмысленной системой жестов,
включающей свободное сопенье
с крещеньем лба и живота.
Џечать продолжит, видимо, бурлить,
способствуЯ успеху новых трюков
министра иностранных дел
на внешнеполитической арене.
Ќазвание страны, предполагаю,
исчезнет с карты, и она сама
изображатьсЯ будет как плита
кладбищенскаЯ, с трещинок рисунком,
с которой мудрый исторический процесс
стирает постепенно письмена.
17 ноЯб. 90

x x x
				    Ђ.  Њежирову
‚ провинциальных городах ђоссии,
на переживших "ленинов" вокзалах,
еще стоЯт фанерные диваны
с крутыми вензелЯми Њ.Џ.‘.

’рамваи, как аквариумы света,
несут покорных жизни пассажиров,
набоковскими поводЯ сачками,
в которые влетают фонари.

Ќа привокзальных площадЯх деревьЯ
стоЯт поруганной толпой в воронах,
а жизнь кипит: пельмени в ресторанах
от ужаса зажмуривают веки.
Ќа улицах китайщиной торгуют,
многажды книг, как встарь "Џолитиздата",
хихикаЯ листают малолетки
картинки дивные про органы любви.

’ак и выходит из кулис свобода
и гипсовые рушит изваЯньЯ,
и топчет обесцененные деньги,
и приобщает отроков страстЯм.

‚ Џерми, ‘аратове, Ќовосибирске
штудируют Язык Языковеды,
"шнурки в стакане"*, "ваучеры", "лизы"
по алфавиту строЯт в словари,

и если "в родине"** на той же ниве
ты продолжаешь поприще свое -
переведи менЯ на речь эпохи
чудесно оголенных постаментов.
93 г.
________________
* родители дома;
** в нашей стране (сленг)

x x x
Љогда Я вспоминаю те краЯ,
Я вижу рЯд предметов неподвижных:
луга и рощи не менЯют места,
а мимо них бежит все тот же поезд,
и с той же проводницей пассажир,
терзаЯ летную фуражку,
любезничает в тамбуре укромном,
но скоро станциЯ и ей махать флажком.

‚се так же там пылЯт дороги,
асфальт долбают в том же месте,
газеты продают в киоске том же
и церковь ремонтируют всегда.
Њиграции строительных лесов,
таинственнаЯ вЯзь заборов
подчинены нордическим законам,
незыблемым, как восхожденье звезд.

Љак девки в русском хороводе,
по кругу ходЯт милые ЯвленьЯ:
вот в этой подворотне пузырЯют,
занюхиваЯ водку рукавом.
Ђ тот чердак -- любви стоЯчей служит,
и сколько ж из него взошло детишек,
какие страсти он не повидал.
’ам провожают юношу в тюрьму,
а здесь оттуда же встречают тЯтю.

“ж €льича и ‘талина не колют
подростки на томЯщейсЯ груди,
но на плаксивых надписей набор
и на русалок мода не проходит,
как на восход светила в бирюзе
и купола, что означают "ходки".

€ Я, отрезанный ломоть,
на дне зрачков ђоссию осаждаю,
тюремно-праздничной архитектуры
ЉремлЯ приветный узнаю напор,
и заводных солдатиков кремлевских,
печатающих шаг, как сторублевки,
и трупно коченеющих у двери,
ведущей в подземелье, где живет
Љощей советский перед погребеньем...
92 г.


x x x
Њир стоЯл на зеленых ногах, как цветы,
корни трогали глинЯный ларчик воды.

Ѓледной флейты лепечущих девЯть колен
дышат в зернах проросших в хорошей земле.

‡а болтливой цикадой ходили в саду,
птицы падали в воздух с травы в высоту.

Њы казались им меньше цветущих кустов,
чем-то вроде махавших руками крестов.

Ќас терпели деревьЯ и шмель облетел,
шевелилалась трава, миллионами тел

подставлЯЯ суставы свои под шаги,
а ложились -- ребенком касалась щеки.

‚ этом тихом собраньи не помнЯт о нас,
бук кивает и клен составлЯет указ,

а азалии в зале краснеют за всех,
кто пришел от реки и сиЯет в росе.

‚ходит солнце по капле безмолвной в холмы
и смущает наивных растений умы.

Ќас впустили цитатой в чужой разговор,
в жесты сада, что помнит луны восковой

восхожденье и медные звезды в пазах
лодок неба в несметных ночных парусах.
	апр. 92


x x x
 ‚нимаЯ стуку жизненной машины,
 вставали, пили чай, листали книги,
 внимаЯ-вынимаЯ, мы ложились --
 диваны напрЯгались как заики.

 „еревьЯ разводили в небе руки,
 выкидываЯ птиц из желтых клеток,
 мосты повисли на бретельках, брюки
 сточила снизу бахрома за лето.

 Љак современно каблучки стучали --
 встречаем осень в правом полушарьи,
 пока поводишь узкими плечами --
 ключами в темноте по двери шарю.

 „ождь пахнет мутной оторопью окон
 и мокрой головою после ванны, --
 горючаЯ шуршит и бьетсЯ пленка
 и ....................................../обрыв/
	11 апр.92

x x x
‘ердце спускающеесЯ этажами --
сна содержанье,

гулкие лестницы и дворы --
всегда пустые, цвета норы,

небо прижатое к крышам и окнам
всей тоской одиноко,

в штриховке решеток повисшие лифты
на кишках некрасивых,

перила в зигзагах коричневой краски --
как снЯли повЯзки,
шахты подъездов с тихим безумием
маслЯных сумерек,

любви, перепалок, прощаний
небольшие площадки

в геометрии вЯловлекущей жизни,
склизкой как слизни,

город с изнанки -- двери, ступени
в улиц сплетеньЯ,

куст ржавеющей арматуры
из гипсовой дуры,

лиловые ветви спЯт на асфальте
смычками ‚ивальди,

скелетик моста над тухлой водою,
сохнущий стоЯ,

холмы, к которым шагнуть через воздух
не создан,

но можно скитатьсЯ в сонном кессоне,
расставив ладони,

врастаЯ в обломки пространства ночами,
жизнью -- в прощанье.
25 июлЯ 92

x x x
„ней обраставших листвой и снегом
столько прошло, сколько в льдине капель,
смотришь назад --

города под небом
осторожной повадкой цапель
завораживают взглЯд.

‚ремЯ мое примерзло к стенам
долгих улиц и маленьких комнат,
не отодрать.

Љрасные лошади мчались по венам
сорокалетним забегом конным
в выдоха прах.

‚дох  -- к средостенью -- к бьющейсЯ мышце,
чтобы остыть, потому что холод
костью стоит в ней.

Љаждую ночь возвращаютсЯ лица,
слова, чей-нибудь голос,
с ужасом слитый.

‹ед нарастает минут, мне дают их
так, не за что, слишком много,
что делать мне с ними...

‹юди живут в ледЯных каютах,
руки их трогал,
каждое имЯ

губы грело мои, их дыханье
смешано было с моим в молекулах общего
мига,

данного нам на закланье
на тощей площади
мира.

†есты уничтоженьЯ -- жесты любви, объЯтий
неподвижно застыли
перед зрачками --

падающее театральной завесой платье,
фонарЯ лебединый затылок,
где встречались...

Ќе растопить белого времени
хворостом комканых
слов.

„авно за мной -- тенью за лемелем
ледЯными обломками
кралась любовь.

—увства, страсти и судорги,
в горле комки -- остановки
в розовой шахте лифта,

в голуботвердой, сверкающей сутолке
льда, как на катке, тверже крови
застывшей залито.

‹езть сквозь слепые бойницы
в бумагу за словом исторгнутым --
плечи застрЯнут,

так под хорошей больницей
анатомы морга
грудью крахмальной встанут.

ЏереплавлЯЯ в лед
все, что Я вижу, трогаю, отсылаю,
зову,

пережигаю год
в холод, белой золой отслаиваЯ,
живу, живу.					.
	92 г

x x x
—то книги синеокие читать,
когда и в них околевает слово,
пехота окровавленных цитат
уходит за полЯ в цветах
ей соприродно пыльных и багровых.

…ще гремит ее брезент, бризант
минут охотитсЯ за ней над хламом
чужим и застилающим глаза,
вот их и поднимаешь.  Ќебеса
невозмутимы, как царевич ѓаутама.
	12 Янв. 93

x x x
„ни летЯт, как семерки самолетов военных,
с оглушительным ревом,
над степенным ѓудзоном, всклокоченным, пенным
океаном лиловым.

„айте взглЯд мне дюралевый в точной цифири
стрелок и циферблатов,
дайте разговоритьсЯ в трескучем эфире,
унесись, авиатор!

џ давно наблюдаю себЯ как в бинокль,
весь в ночных озареньЯх --
у менЯ под рубашкой внутри -- осьминогом
сердце есть на рентгене.

ЌакренЯсь над его трепыханьем из глуби
жижи красной и шума дыханьЯ,
Я далекую жизнь под крылом приголублю
на расшатанном за год диване.

џ хорош за штурвалом, в коже мЯгкой, пилотской.
Љурс -- ‚осток.  Ћтрываюсь.
Џодо мною землЯ всЯ в звезду и полоску
и вода голубаЯ.

“ менЯ под стеклом наступающий вечер,
световые цепочки,
то есть времЯ работает -- жесткий диспетчер,
доводЯщий до точки.
апр. 93

x x x
ли сады по реке, осторожно, себЯ берегли,
поднимали цветы в соловьиный широкий разлив,
по зеркальной воде на сторону ту перешли,
где река закруглилась под тучей в глубокий загиб.

•омутали ее за омутом омут пески,
теплый ил, ржавый дрейф охрой крашенных барж,
стрекотали моторки, рассекаЯ простор на куски,
синим дымом рисуЯ треугольники из серебра.

ђазвернулсЯ павлиньим хвостом бензиновый пенистый след,
где торчал элеватор -- единственный наш небоскреб,
да орали вороны, слыша как просыпаетсЯ хлеб,
отираЯ глаза, озираЯ арочный кров.
ЊолодаЯ землЯ потной плотью толкала траву.
†изнь раскинулась вширь, лезла вверх, запрокинулась вниз,
щекотали ручьи по оврагам осклизлое лоно "живу!"
€ дома поселились с сиренью и к ней прижились.

џ любил красножелтых трамваев стеклЯнные морды и звон,
эти умные звери избегали тупицы-кремлЯ,
а зимой Я оттаивал медью нагретой глазок
и глЯдел сквозь стекло через решку, как она мерзнет, землЯ.

ли сады осторожно, стерегли в медленном сне,
по высокой воде, никуда не спеша.
џ смотрел, а они приближались спокойно ко мне
осыпаЯ цветы, лепестками спадаЯ, шурша...
18 июнЯ 92

x x x
„ень вернулсЯ от бабочек в поле, осыпающих спелый Ячмень
в Љолизее обрушенном лета ступенЯми касаний мохнатых,
постепенных смещений по лестницам воздуха в белом плаще,
пожелтевшем уже, запыленном, в слоеных заплатах.

Ћн забрел во дворы, в переулки, в глухую утробу метро,
вахлачек, полудурок несчастный, из заплывшей навозом деревни,
опускавший в студеный колодец на цепке гремучей ведро -
в глубину, где мерцала вода, уподобившись спЯщей царевне.

Ћн заметен еще меж мелькающих улиц и лиц
недотепой в мажоре моторов, обломком страшащих империй,
по которым уже голосЯт очумелые скопища птиц,
провожаЯ истерикой солнце, кропЯщее кровью им перьЯ.
22 окт 92


ЂЏђ…‹њ

x x x
џ  сразу узнал ее, только увидел.
’еперь она снитсЯ.
џвилась, а сзади в дурашливой свите
забытые лица

подружек ее, обожателей, скверик
в цыганках липучих,
старуха подглЯдывала из-за двери,
сопела на ручку.

’ы помнишь, тебе девЯтнадцать, не больше,
грудь -- тверже снарЯдов,
черемухи запах в подмышках, от кожи,
и птичек рулады

в апрельских деревьЯх, набухших сосцами,
чтоб выпустить листьЯ,
толкавшие дни часовыми зубцами --
тела их светились.

Џотом снегопад одурЯющий, жаркий,
как в гриппе перина,
как небо спаленное белым пожаром,
как вкус аспирина.

ђесниц дальнобойных прицельные залпы --
спокойно: по сердцу...
и если б увидел тебЯ -- не узнал бы,
разве б разделись...


x x x
Њы успеваем день заметить
как желтой бабочки полет,
над нами москворецкий месЯц
на узком парусе плывет.

…го прозрачнаЯ забота
лишь в том одном и состоит,
чтоб проводить до перехода
твой голос в россказни мои.

Њы успеваем ночь потешить
на чьей-то кухоньке вдвоем,
она косматый факел держит
пока мы воду в чашки льем.

ѓорЯт глаза в ресничной сети,
как крики дев среди чумы,
и точно маленькие дети -
безумные, бормочем мы...

x x x
Џерехлестнув на горле шарфик,
Я штурмовал второй трамвай
и видел наступленье армий
черемухи на бедный край.

Њне было страшно оказатьсЯ
в их окруженье одному.
Њне было нужно прикасатьсЯ
к существованью твоему.

‚ ресничной лодке в дол височный
на веслах забирала жизнь,
и в ней с тобой мы очи в очи
зрачком и радужкой слились.

x x x
Ѓрали приступом город деревьЯ,
шли по белым дорогам пустым,
а за ними стоЯли деревни,
поднимали над крышами дым,

и луга, просыпаЯсь от влаги,
распластались на комьЯх своих,
и курились блаженно овраги,
отпускаЯ на солнце ручьи.

Џахло бабочкой талое небо,
щекотало пространство пыльцой,
и шатаЯсь, скрипело на скрепах
непонЯтного счастьЯ крыльцо.

Ќам осталсЯ лишь выдох короткий
в этих странных полЯх до него,
	                         и -- качнулось отвЯзанной лодкой
голубое земли вещество.

x x x
ќто апрель. џ ни при чем.
Ћн подпирает локоть плечом.

Ћн достает из небытиЯ
времЯ и тело, душу твоЯ.

џ наблюдаю спокойно за ним.
Љак хорошо вам на свете двоим...



x x x
…ще глоток горЯчий молока
и кончитсЯ моЯ простуда,
из голоса отхлынут облака,
из кухни загремит посуда,
там бабушка сидит с иглой
блестЯщей, с „иккенсом зеленым;
Я мать увижу молодой,
и руку локоном крученым
она займет; войдет отец
дымЯщий серым "Ѓеломором",
в окно из ‘тригинского бора
к нам донесетсЯ, наконец,
размеренное кукованье
и сколько нам до расставаньЯ
судил небесный наш скупец.

x x x
          Ќочь идет вкось	              да на близком дне,
          как земли ось,	              липком, как во сне,
          Я на ней гость,		      ох, не хватит мне
          гостю бы вина,		      пересохших губ
          в ковшике одна	              подсластить тоску,
          капелька видна,	              да хозЯин скуп...

             апр. 93





 * Ђ  Џ  Ћ  ‹  Ћ  ѓ  €  џ * 

   			   "—ерепа в этих могилах такие большие,
			    а мы были такими маленькими".
                                       ‘игитас ѓеда

I

џ уже перекрыл достиженьЯ пилотов суровых тридцатых.
џ глаза накормил облаками из сахарной ваты.

Ћкеан в паричках ‚ашингтона -- рулон неразрезанных денег Ђмерики
был развернут в печатЯх зеленых к "‘вободе", маЯчившей с берега.

џ отрезал от черного хлеба ђоссии треугольный ломоть невесомый
горько-кислый, осинный, с размолотым запахом дома.

Љ жесткой корочке губ, пересохших у гулкого речи потока,
Я подам тебе глинЯный ковшик муравьиного колкого сока.

II

џ узнаю зачем Я пришел к вам, зачем вы впустили
в мЯтый шелк одиночества голоса голые крыльЯ,

темный обморок речи с умыканием в круглом туннеле
состоЯниЯ мира до глубокого сердца качели.

‚ горловую трубу кто глЯдит из оранжевой стужи,
поднимаЯ ко лбу пальцев стиснутый ужас,

запрокинув лицо сохраненного жизнью ребенка
из лиловых лесов, в листьЯх, в комканых их перепонках.

III

‘  красно-каменным хлебом домов, с расчисленным миром квадратным
томов или окон, гребущих углом брат на брата,

Я сживусь наконец, Я привыкну к себе, к окруженью
крест на крест в хлЯбЯх хлебова жизни сражений.

џ беззвестный солдат не имеющей карты державы,
нет штандартов сверкающих в рЯд, только тоненький, ржавый

от соленой крови карандашик пустЯшный, железный,
да девиз "се лЯ ви!", да мотивчик марьЯжный, болезный.

IV

џ увидел: нелепые, страшные, дикие, тихие,
семиглазые, шестирукие, осьмиликие,

говорЯщие скопом в слоистый песок целлюлозный
телом дырчато-белым, дево-драконом бесслезным.

Ќе ищите в них квелого олова, в черно-лиловом
невеселом полку слово шло умирать по песку, по болоту за словом,

невесомый молчаньЯ обоз за шагающим строем распалсЯ,
и горой мертвецов накоплЯлись у пауз

их густые тела, в них еще моЯ жизнь остывала,
стебли черной тоски шевелила, в снопы составлЯла

лбов, запЯстий и глаз, век и ртов пересохших, осипших,
а потом звездным флагом, спеша, укрывала погибших.

Џусть лежат как лежат, пусть пухом им белым бумаги могила,
в пальцах намертво сжав до высокой трубы ѓавриила

шорох жизни моей, чешуи Языка полукружьЯ,
говор русских корней, обороны смертельной оружье.

V

   	       посвЯщаетсЯ Њ.

     “сеченье  строки,  потому  что не хватит дыханьЯ дочитать,
досчитать до конца в чистом поле шаги. “сыханье распева идущего
слева  стихами,  колыханием  трав: "Њальчишки, что взЯть c них,
везло им -- не знали свинца! ‚от и сбились с ноги.  Џтиц  разве
помнЯт названьЯ? „нем и ночью бродили в тумане...
     -- Џозовите того стервеца!
     ‚  самом  деле,  деревьЯ  деревьЯми  звались. ѓербарий был
беден и бабочка бабочкой млела. Ќо они отзывались, когда их  нe
звали, нагретою медью, юнцы, и дрались неумело, не то что отцы!
     ќто  пластик,  эпоха,  монтаж, гербициды, отбросы, эрзацы;
это   власть,   немота   до   последнего    вздоха,    мандраж,
комсомолки-березы,  либидо,  чем  тут  красоватьсЯ?  Љакой  тут
кураж?
     Bот лежат друг на друге, погибши за други, чужие, своЯ. Ќа
чужой стороне в красных вишнЯх тела их, запутаны руки, и  лежит
колеЯ,  по которой тащились они, всЯ забита их плотью, никто их
не спас, рук щепоти и ртов их обводьЯ, говоривших за нас.
     -- ђазбудите-ка мне вон того и того мертвеца!

4-28 апр. 93

‚Ћ‡„“•

ЏрислушайсЯ к его большому шуму,
разрубленный насквозь выходит воздух грубыми слоЯми
из пестрого столпотвореньЯ парка.
Ћн повернулсЯ ликом иссеченным
к собранью крыш над уличной трухой,
он машет им пустыми рукавами,
шуршит плащом, как сдутый дирижабль,
над мыльной оперой кипЯщего ѓудзона.
Ћн ветви гнул, но стрелы не вложил;
не склонный к мщенью  -- он не видит цели.
„ороже упоениЯ победой
ему трубы и колокола звук.
Ћн проглотил огромную обиду.
Ћн собственным объемом тЯготитсЯ.
Ћбходит всех, ресницы опускаЯ.
“ступчив?  ‡начит всем добыча -- он.
—то остаетсЯ?  ѓрусть от ускользаньЯ,
а безразличный, гаснущий напор
толчками крови красной обернулсЯ,
рисующей его на меловой бумаге,
и нет органа голосу его.
февр. 94

‘…Њњ  ‹…‘’Ќ€—Ќ›• ЊЂђ…‰

I

Ќа чистое звучание
менЯет голос свой
привычное отчаЯнье --
им и живет живой,
подходит к небу сонный,
вернувшийсЯ сейчас...
ѓромадно отдаленное,
не помнЯщее нас
пространство... в крыши рыжие
уставлено окно,
он смотрит в него, дышит
и нежное пЯтно

дыханьЯ испарЯетсЯ
с холодного стекла,
и вечность покупаетсЯ
на денежку тепла.

II

’ам ожили троллейбусы
и вздернули усы.
“же жужжат пропеллером
по радио басы.
€ закружились глобусы
в заставках новостей,
смотрите, вот подробности
полученных вестей.
‚от новые событиЯ --
их выше головы,
зачем же ночью спите вы?
все проморгали вы.
‚ставай, дружок, наверстывай
что мимо уплыло,
и разливай наперстками
дыханиЯ тепло.

III

“ходЯт ночи призраки.
Џрощайте, не до вас,
и утро входит близкое
в умытый круглый глаз.
’ак снова совмещаетсЯ
рисунок бытиЯ
с вчерашним обещанием
возврата в Њир и џ.

Њы заполнЯем сызнова
все контуры свои,
мы вызволены -- вызваны
из сонной колеи,
в которой исчезали мы,
какой-то были срок,
и не оттуда ль залита
нам чернота в зрачок?

IV

Ќеведомо где были мы,
мне не пересказать
нежитое бессилие,
что нежило глаза,
что Я впритык разглЯдывал
до голубой зари,
скиталсЯ и разгадывал
под веком изнутри.
€ нерадивым школьником --
учеником тоски,
Я провожу угольником
по ужасу доски.
Ќе знаю, как Я выкручусь,
какой Я друг ночам...
Љогда-нибудь Я выучусь
бессмысленным вещам.

V

Љто помнит контур смазанный
мучительной земли,
селеновыми фазами
очерченной вдали?
-- € загремели крышками,
вставаЯ в полный рост,
мы их подсказки слышали
как излученьЯ звезд.
€х пальцы в клЯксах двигались
к тому, что было ртом,
их жизнь клубилась выдохом
на воздухе крутом.
Ќе небо -- синь еловаЯ,
в нее белым-бело
уходит "бестолковое
последнее тепло".

VI

ђавнина, даль безмолвнаЯ,
забор, а там -- простор,
землЯ зеленокровнаЯ,
без звука разговор,
всЯ выглаженно-плоскаЯ,
зеркальна и странна,
свинцовою полоскою
над нею -- тишина.
„ыхание оборвано,
за битвой этажей,
а здесь -- пространство сорное
в обломках падежей.
€ не хватает воздуха
вдохнуть, шагнуть сейчас
на улицы раскосые
в разрез глЯдЯщих глаз.

VII

Ѓеззвучные известиЯ
безжизненных полей,
как бедные предместиЯ
и мерзость пустырей,
сюда не знают выхода
из собственных границ --
огромным общим выдохом
отсутствующих лиц.
€ дерзкаЯ забывчивость
проснувшихсЯ честна,
нахмурена, улыбчива,
уступчива, Ясна.
„ыханиЯ сцеплениЯ,
тепла опрЯтный дым,
неровные движениЯ
по лестницам крутым.
20 июнЯ 94

Љ€ЌЋ’…Ђ’ђ  "‚‘’ђ…—Ђ"

I

Ќочь облегла, колеблетсЯ неба каштановый бархат,
на дребезжащем троллейбусе едем вдоль черного парка.
Ћкна в молочном наросте греютсЯ нашим дыханьем,
плещут туманные крылышки каторжного уюта.
Џлохо стоЯть в темноте деревьЯм посмертным изданьем.
†изнь в переулках гремит битой посудой.

II

ЊесЯц декабрь и железный мороз нелюдим.
…сли есть человек -- он как мы,
он бредет через срезанный сон, через вежливый дым.
Ћн в тЯжелой одежде
покроЯ “сть-Љут и Ќарым.
Ћн руки засунул в карманы
и кажетсЯ всех потерЯвшим.
Ћн держит
дыханиЯ образ туманный,
чуть влажный,
папиросным цветком голубым.

…сть у него два билета
синего цвета,
типа "мне ђодина снитсЯ",
один он кому-то продаст,
если нет -- он шапку положит на свободное рЯдом сиденье.
’епло его головы
улетучитсЯ в сумраке млечном,
по которому скачут убийцы
и свистЯт безопасные пули.

III

“ кассирши стрелковые были перчатки без пальцев,
она хорошо отрывала билеты.
Ћбращенье к мужчинам: "Њужчина!",
а к женщинам только "гражданка..."
ѓлаза -- два пограничника на советско-монгольской границе.

... прыйтулив к каменюге Џавло карабин:
-- ‘пасибо, „жульбарс, шо прийнес мне зеленую эту хвуражку,
пусть клыками помЯл козырек,
дай, красавица, белую лЯжку,
длЯ тебЯ Я припас пузырек
и надраил гвардейскую блЯшку.

...ђозенбаум зудит, что "продрог"...

ћнга тщательно производит отмашку
и мелькает-мелькает над палубой белый флажок.
Янв. 90



ЏЋ„‚Ђ‹

“ходит вниз стена в засохших Язвах
к живущим под землей,
в подвалах пахнущих мышами.
‘вет маленький, как родинка, в окне
бесцветные травинки греет.
Ћни укрупнены
вниманьем настороженным ребенка,
боЯщегосЯ их исчезновеньЯ,
потери линий, липкой пустоты
неосвещенного пространства,
его подстерегающего всюду.

Ќа поворотах лестниц затхлый воздух
играет серым черепом своим:
то ниточкой гнилой его потЯнет,
а то подбросит, расколов пинком.
—то мне мерещитсЯ за этим спуском,
который, может, быть всю жизнь продлитсЯ,
кого внизу Я встречу?

   ‚от проходит
	наполненнаЯ временем старуха.
	Њладенец толстый шлепает босыми
	ногами по огромным половицам.
	€ грЯзный кот, как сморщеннаЯ трЯпка
	лежит в углу и сохнет.
	Ќа менЯ уставились все трое.
	Њне хочетсЯ уйти отсюда,
	но лестницы широкие ступени
	куда-то провалились.  џ вперед
	иду и сразу попадаю
	в какой-то узкий, страшненький коридор,
	набитый скарбом, все в чехлах из пыли.
	‡десь по-другому, кажетсЯ, темно
	от лампочки в Янтарной паутине,
	и двери в клочьЯх ваты, из клеенки
	торчащей, будто когти их скребли
	неведомого зверЯ, но и он
	не уцелел.
	дек. 93

”ЂЃ“‹Ђ

Њладенец белый, как сметана,
ступал по полу пухлыми ногами.
‚ углу шуршала радиотарелка,
прибитаЯ к засаленным обоЯм
в коричневых, клопиных клЯксах.
€ отшуршав, загрохотала басом,
в котором цвел металл и назиданье,
стране притихшей объЯвив войну.

Ѓыл летний день, похожий на другие:
ревел с Ћки колесный пароход,
чтобы ему расчистили фарватер.
—екист, разбивший в кровь шпиону морду,
на утомительном (всю ночь не спал) допросе,
хлебал из оловЯнной кружки пиво
и воблой колошматил по столу,
чтоб размЯгчив ее, потом покушать.

‘тахановец натруженной рукою
ласкал прЯдильщицу на черноморском плЯже.
Ћна ему разглаживала кудри,
не знаЯ, что его жена
в июле девочку родит, Њарусю,
а ныне ждет ответа на письмо,
предполагаЯ, впрочем, что гулЯет
ее кудрЯвый сокол, или запил,
хотЯ, скорей гулЯет с кем, кобель!

‘ветило солнце.  ‚ поле колокольчик
покачивал лиловою головкой.
Љ нему прижалась белаЯ ромашка
под тЯжестью гудЯщего шмелЯ.
‚ прозрачной синеве свистели птички.
Њужик, попыхиваЯ самокруткой,
глЯдел на небо Ясными глазами,
выискиваЯ признаки дождЯ.
23 февр 94

Ћђ”…‰

џ удивлЯюсь тому, что тебЯ еще помню,
как аденоидов в детстве кровавые комьЯ,
тащат из горла щипцами над кафелем в бурую клетку
пальцы врача в волосках, остальное кануло в лету.

’ы же осталась, какой мне казалась,
как на веках зрачки у Њарии Љазарес*,
вниз опускает ресницы, сама надзирает за нами,
как мы на фурках  летим, воздух хватаем губами,

в узкую улицу лет, то есть в гулкие будни,
встретимсЯ, не уцелев, в голосе струнных орудий,
жизнь зазубрив назубок, зауськанный зуд ее, резус.
‘вист в перепонках стоит -- стеклом  по стеклу, по железу...
июнь 93
__________________
*ЊариЯ Љазарес играла  ‘мерть в фильме †ана Љокто "Ћрфей". Ќа
ее веках были нарисованы вертикальные зрачки; она ими видела.



ѓ…ђЋ‰

џ не жил в городе,
где разводЯт мосты,
где пейзаж не портит
даже конус трубы
над красным заводом,
там поворачивает канал
мармеладную воду,
уносЯ из окна
чей-то взглЯд проверЯющий:
"џ -- жив.
џ вижу нырЯющий
под скулу баржи
ржавый катер..."  ’ак,
примерно,
должен думать герой, отходЯ
от окна в трехмерный
зыбкий мрак,
неизвестно куда.
июнь 93

—…ђЌЋ‚€Љ

...на разутых плюснах отплеснулась от сна
ей тут холодно ропщет
какого рожна Я должна быть нежна ни сестра ни жена
что хлопочешь
бессонный колобродишь колотишьсЯ времЯ ушло
хорошо отболело отбилось от стада
людей и минут в только шепот и шок
только шепот и шок от распада
свЯзей с Ђзией той желторозовой больною землей
глиной липкой длинной равниной долиной убогой
становЯщейсЯ к утру сплошною золой
с догорающей в ней дорогою дорогой
кто над нею трубит кто на бледной крови
чертит кровью червленой горЯщей
намокает рукав и немеет рука
окропить помещенье и -- в Ящик.
апр. 94

“’ђЋ

ЌачинаетсЯ утро
перламутровым перебором минут,
и нырЯющей уткой
падает облако вниз
серой, перистой грудкой.

‘новиденьЯ смыкают, как части рассудка,
ту и эту страну.

ЌачинаетсЯ утро --
садок выпускающий птиц,
треугольными лицами раздвигающих воздух, спадающий ниц
к первым прохожим, шагающим гулко.

’ак дворы
сосчитают шаги, шорох, шарканье, скрежет подковок.
Љак проветрены улицы, даже те что стары,
даже те что с крестами церковок.

Џоднимай же себЯ, смешной человек --
близнеца своей тени крестовой,
по биению спрЯтанных кожею рек
кровных, сложенных снова.

џ увидел, запомнил твой выдел, лицо,
Я собрал тебЯ в новые звеньЯ.
ЌачинаетсЯ утро кольцо за кольцом --
узнаванье -- движенье -- забвенье.
апр. 94

ЏЋђ’
	                ‚. ѓандельсману
Љак зЯбнущий воздух был нужен, был жалок,
заужен в недужных портовых кварталах,
он жалсЯ под тонны бетона, к каркасам
скрежещущих кранов, к железу без мЯса.

’ам пахло подвалом и кислой водою,
там ночь голодала, питаЯсь слюдою.
ѓорели софиты и оба буксира
крутили баржу и базарили сипло.

’ам цепи ржавели, душившие кнехты,
к груди сухогруза прижавшись заветной,
держа его жестко, короста аж слезла
с шпангоута бурого, с трубок железа.

џ видел все это из чрева трамваЯ,
он бег замедлЯл здесь, потом, наддаваЯ,
взбиралсЯ на спину дрожавшего моста
и порт раскрывалсЯ, как ржаваЯ роза.

џ помню, как свет проходил осторожно,
прикованный к ветру, как к тачке острожной
тоской пробужденьЯ в пейзажах унылых,
у ртутной воды на мазутных стропилах.

Љак там поднимаютсЯ лица с подушек
за окнами в локонах тюлевых кружев,
и как там не хочетсЯ из одеЯла
высовывать руки, вставать, жить сначала.
апр. 94



x x x
‘мерть не имеет значеньЯ.  ЉлейкаЯ крышка черна.
•одишь по вечерам к ней в заочную школу,
парта другими старательно иссечена --
так высекали на стеллах глаголы.

†изнь не имеет значеньЯ.  ќто то что забыл,
несколько правил простых досконально усвоив,
и расточив на урок ученический пыл --
что от нее -- принимаешь спокойно.

…сли значенье чему-то еще придавать --
пусть это будут слова, слова на бумаге,
те что мерещатсЯ утром неЯсно, едва,
в кровь проникаЯ потом из воздуха, света и влаги.
19 июнЯ 94

x x x
Љогда разговоры скелетов зеленой луной зажжены --
полночнаЯ кислаЯ плесень цветет на железе и окнах,
а лампы клубЯтсЯ на лапах отцеженной тишины
колбами слепоты на чистом щелканье тока,

Я слышу мышиный почти, стеснительный, парусный скрип
полок библиотек, книжек в обложках покойных,
всей теснотою своей сжавших осмысленный вскрик
в щелоком вымытых добела целлюлозных пеленах.

Ќо из щелей дверных, но из скважин замков
пьютсЯ эфиром ручьи непрозрачного существованьЯ,
-- Љто там? -- там ничьи тихоходы смертельных стихов
стадом косматым бредут к водопою страданьЯ.
19 июнЯ 94

x x x
Ќе разобратьсЯ в дневных очертаньЯх,
Я повернул в сторону лета:
птица с паузами читает
"Љнигу Џсалмов" и качает ветку.

‘транно, что в гору идет дорога,
а подниматьсЯ по ней все легче,
странно, что тишь, не шурша осокой,
красной насечкой штрихует плечи.

‘транно, что сон этот непрерывен,
он переходит в ночь, как в веру,
и зажигаютсЯ в небе рыбин
хорды, трогающие ‚енеру.
21 июнЯ 94

x x x
Ѓудет полдень, будет много солнца,
будет только абрис облаков
пробегать по небу сосен сонных
выше шелушащихсЯ стволов.

„альше Я увижу на тропинке
бабочек ковровый магазин,
медленно бредущие пылинки
в Ярусный …русалим разинь.

ЏоднимаЯ к небесам запЯстьЯ,
Я туда их мигом донесу
в воздухе исполненном участьЯ
даже к насекомым на весу.

Џусть хвоЯ усохшаЯ устелет
пересыпанный, процеженный песок,
мураши в нем справЯт новоселье...
		...с тиканьем невидимых часов
 		жизнь моЯ опЯть соединитсЯ
		детскими сандальЯми шурша,
		вслушиваЯсь в звЯканье синицы
		маленькой, пугливой как душа.
		3 июлЯ 94

x x x
‘ухаЯ кровь метафоры.
Џредметы оставлЯют хвост кометы.
„виженьЯ суетливых птиц у лиц.
‘мерть фосфорна и ждет, как Џенелопа,
тебЯ, мо хитроумнейший “лисс,
пока ты перебьешь всех женихов
(так в эпосе) и в жизни точно так же.
	   5 июлЯ 94

ЃЂЃЋ—ЉЂ

	"€скусство всегда движетсЯ против солнца".
	                         ‚. Ќабоков

I

€з жизни бабочек и сумерек --
печали скрещенных орудий,
звучащих непрерывным зуммером --
Ќабоковым ветвей упругих,
выпархивает мЯгко прошлое
и крылышками помаваЯ,
ощупывает времЯ рожками
троллейбуса, сачком трамваЯ.

‚сего за восемьдесЯт выстрелов
в минуту -- продадут билетик
к такому будущему чистому,
что надобны ему лишь дети,
сиЯющему белой лестницей --
за жестью крыш оно мелькает --
и жестом невозможно медленным
закручивает кровь в спирали.
5 июлЯ 94

II

‘ухой походкой эмигрантской,
с сачком альпийским на плече,
вдруг поЯвлЯетсЯ из транса,
из прошлого в параличе,
из грусти ртутного миманса,

писатель сумрачного вида,
на нем профессорский пиджак --
такой весь в елочку, из твида,
и бабочка в его руках
бьет крылышками, как обида.

€з черно-белой киноленты
сочитсЯ привкус кровЯной,
оставьте ваши сантименты --
не детство ль наше им виной
и памЯти больной моменты?

Ђ расправилки, а булавки,
эфирный сладкий аромат,
латынь, чьи черненькие лапки
защемЯт пЯтнышки стигмат
распЯтых или смЯтых в давке?

Ћн входит в дивный лабиринт --
в его беспамЯтные звеньЯ,
как заскорузлый, бурый бинт
он отрывает от забвеньЯ
живой, кровЯщий жизни вид.
5 июлЯ 94

x x x
ќто только чернота зрачка --
света уходЯщие ступени.
‚ход прозрачен, карЯЯ река
отступает в стороны от тени.

—истый день развернут -- прочитай
текст его, теснЯщийсЯ к надбровью,
то, что неприкаЯнный чудак --
череп, поворачиваЯсь, ловит.
3 сент. 94

x x x
‚ сумерки львиные лапы
настольной лампы,

вечер терЯет глаголы,
улицы голы,

звезды высохли и невнЯтны --
зачатьЯ пЯтна,

тронул откуда-то сзади
небо ‘оздатель.

—то же мне делать на свете,
ромашка-цветик,

жизнь вытЯгивать в строчку
по лепесточку,

дни, один за другим обрываЯ, двинуть
к солнцу горЯчему -- в желтую сердцевину.
5 июлЯ 94

“‹€‘‘

Љлюч в скважине
и рЯбь дождЯ,
в разглаженном
коллаже днЯ

исклеванные впечатленьЯ.
‡а ними плыл?
Џо щучьему веленью
ты есть и был.

’алата!  ѓрудь волны бела.
€х было много, чтоб запомнил --
землЯ полоскою легла
за хлопающим пологом огромным,

набухла гласных долгота
колоколов за монотонным морем,
где нас уж нет и улиц тех, куда
стихами впуска безнадежно молим.
авг. 93

x x x
Љак павильоны осени печальны,
как мало листьев в небе уцелело,
дома проходЯт как кортеж прощальный,
лежат мосты в воде оцепенелой --

и мерзнущими узкими плечами
в пустом трамвае пожимает некто,
плывущий с уходЯщими вещами
на запад по сужению проспекта.

…му перебирают светофоры
созвездиЯ свои, несут витрины
рубашки, парфюмерные наборы,
и вывески читают магазины,

ему еще стихи читают стыки
железных рельс, трамвайные колеса
вращают опрокинутые лики
фасадов, в лужи погруженных косо.

…му приносЯт черные ограды
прозрачных парков воробьев на пиках,
как примерЯющие в ателье нарЯды
деревьЯ руки поднимают пылко,

ему афиши машут на прощанье
залатанным платком в широких буквах
и лицах синих -- в каждом обещанье
прекрасных снов и слов и сладких звуков.

…му несет дневное освещенье
свой легкий мир подробный и знобЯщий,
сиротским холодком освобожденьЯ
его запоминающий и длЯщий...
27авг.93



 * Ќ Ђ Ѓ ‹ ћ „ … Ќ € …   ‚ Ћ „ › * 

I

... и улица у розовых холмов,
впитавших травами цвета заката
и ржавой жестью маленьких домов,
все слушающих пение наЯды
в колодах обомшелых, там вода
прозрачней, чем вода, и ломозуба,
а если тронуть пальцами -- звезда
всплывает синей бабочкой из сруба
и вспархивает в небо без труда.
уршание песка и пахнет грубо
застывший сгустками на шпалах жир,
на насыпи цветы с цыганских юбок,
и -- вЯзкаЯ, как под ножом инжир --
стоит Ћка вполгоризонта, скупо,
вспотевшим зеркалом скорей скрываЯ мир,
чем отражаЯ.  ‘вет идет на убыль
в голубизну глубоких звездных дыр.

II

Џостроенный столетие тому
и брошенный теперь на разрушенье
вокзал, уже не знаю почему,
похож скорее на изображенье
свое, чем на ненужный нашим днЯм
приют толпы, сновавшей беспрестанно,
и паровозов тупиковый храм,
удобно совместивший ресторана
колонны с помещением "длЯ дамъ",
несущим пиктограммы хулигана.

‚есь этот некогда живой цветник
густой цивилизации транзитной,
что к услажденью публики возник,
поник, увы, главой своей в обидной
оставленности, так страницы книг
желтеют и ломаютсЯ от пальцев
листающих их хрупкие полЯ,
неважны напечатанные в них
слова, упреки, выводы страдальцев,
их еженощно пожирает тлЯ
забвениЯ, и бедные предметы
не могут избежать ужасной меты.
’ак и вокзал, он в несколько слоев
обит доской рассохшейсЯ, фанерой,
лишь кирпичами выложенных слов,
как постулатами забытой веры,
он утверждал углы своих основ.

III

џ видел город справа от себЯ:
все эти черточки, коробочки, ворсинки,
все знаки препинаниЯ его
реестра, неподвижные росинки
сверкали окон, дыбились рЯбЯ,
и зыбились один на одного
районы: тут -- Љанавино, там -- пальный,
ѓордеевка, а там -- другой вокзал,
чуть высунутый изо всей картинки,
счастливее, чем этот мой печальный,
и  плыли облака, из зала в зал
идут так экскурсанты -- в некий дальний
и лучший изо всех.
	                             џ не скучал,
разглЯдываЯ мелкие детали,
мазки, перемежающий их шрифт,

указки труб торчали и считали
дома на улицах.  ’еснЯщийсЯ наплыв
лишенной куполов архитектуры --
промоины, овраги, перебив
мелодий каменных синкопами, стокатто,
густописанием разросшейсЯ листвы
зеленых опухолей "имени Њарата"
и гуще -- "ЏервомаЯ", где ни львы,
ни нимфы мраморные прыгают в аллеЯх,
а монстров гипсовых толпища прет,
и дальше -- город крышами мелеЯ,
дыреЯ, распадаетсЯ, ползет
по ‚олге вверх к полЯм, что зеленеЯ
и бронзовеЯ держат небосвод.

IV

Њеж мной и дивной этой панорамой,
чуть воду выгнув тЯнетсЯ Ћка,
не проливаЯсь из песчаной рамы,
а ‚олга, что сутулитсЯ слегка,
исходит справа -- под мостом пролазит,
и кротко отражает облака,
стремЯсь к слиЯнью -- поЯснЯю: к счастью.
‚ тени моста, лиловаЯ слегка,
она похожа на провал опасный
и странно от небес отрешена,
она уводит вглубь воды неЯсной,
и, кажетсЯ, сама отражена
таЯщейсЯ в ней непроглЯдной мутью,
в которой булькнув, стенькина кнЯжна
прохладных рыб кормила белой грудью
и ракам вернаЯ была жена,
в то времЯ как ‘тепан своей дружине
какой он друг-товарищ доказал,
по каковой возвышенной причине
его народ любил и воспевал
как молодца, но все же и кручине
показывает в песне путь слеза
по шемаханской пленнице-дивчине.

V

Љак ѓамлет говорил:  "‘лова... слова...",
а здесь вода, что выбирает ниже
строкою место, чтобы мирно течь,
субстанциЯ подвижнаЯ как речь,
текучаЯ, способнаЯ как лыжи
скользить,
	        как атаман касатьсЯ плеч
кнЯжны перед картинным душегубством:
ее пластичность, глубина искусствам
сродни, и плюс -- возможность отразить
волненьЯ наши или самый повод,
красой былины сердце поразить,
прикинутьсЯ иной чем прежде, новой,
певца зовущаЯ попеть ли, погрустить,
что впрочем близко...
			  ‘боку от менЯ --
высокие холмы правобережьЯ,
впитавшие в преображенье днЯ
всю летнюю безадресную нежность.
€х холод тайный ручейки хранЯт,
своим журчаньем подзывает вечность
студенаЯ.
	       џ шел по полотну
бездействующей много лет дороги
в поселок ‘луда,
две больших сороки
вели позиционную войну
на шпалах...
	            џ упомЯнул
ручьи и родники,
		      Я пил оттуда...
...бывало Я чуть пальцами коснусь
воды стоЯщей в тесаных колодах,
как грудь мне прожигала насквозь грусть
безмернаЯ, таЯщаЯсЯ в водах.
€ шевелили травами холмы...
Ќе удивилсЯ б, босховых уродов
увидев в глубине их тьмы,
когда б они внезапно распахнулись.
Љакой-то холод адский их питал
и воду пропускал в замшелый улей,
к которому Я губы преклонЯл
и отражалсЯ.
	            џсные ключи
служили звездам вехами в ночи.

VI

‘тоЯла там вода сторожеваЯ
и службу неподвижную несла,
изменчивое небо отражаЯ.
Ќе знавшаЯ ни рыбы, ни весла,
но помнившаЯ лица без числа,
но жизни лиц и шей с собой сливаЯ,
она ночами к ѓосподу росла,
их образ бережно передаваЯ
…му из этого земли угла,
всех по губам, по лбам припоминаЯ,
кто пил ее, она назад ждала,
и так жила, иных из них встречаЯ
какое-то количество времен,
и день за днем по капле забываЯ
покинувших ее.
	                   Ќе трогал сон
ее чела студеного без складок,
при свете днЯ зеркально гладок
был вид метафизический ее.
Ћна облюбовав себе жилье,
Ѓог знает сколько лет не покидала
сих мест, но знала, что цветет былье,
поскольку рЯдом рассыхались шпалы,
и вздохи паровоза не трЯсли
ее незамерзавшего жилища,
а рЯдом одуванчики росли,
повсюду пух раскидываЯ птичий,
ей тоже свои семечки несли
на всЯкий случай, или -- из приличьЯ.

VII

џ помнил ее черное лицо,
увиденное мной однажды ночью.
џ, подарил бы ей тогда кольцо,
когда б был окольцован.  ‚прочем,
на что ей эти знаки несвобод,
когда в нее годами небосвод
светЯщиесЯ сбрасывает кольца?

џ помню к ней тЯнулись богомольцы,
стоЯли на коленЯх у колод
и что-нибудь, наверное, давали
за то, что уносили по домам.
‘тарушки бедные в платках.  …два ли,
что ценное имелось там
длЯ справедливого у них обмена
на чудо исцеленьЯ; где безмена
на этот счет отмерена черта?

Џо праздникам церковным череда
старушек с женщинами помоложе
к ней подходила и молила:  "Ѓоже,
спаси-помилуй-пощади рабу
’воЯ..." и прочее, не помню дальше,
но вижу эту кроткую гурьбу
вокруг нее, и лица даже,
давно уже сокрытые в гробу.

VIII

Љогда Я руку в воду опускал,
зеркальную на миг сломав поверхность,
через свое лицо Я попадал
(вообще она ему хранила верность,
как матушка всех мыслимых зеркал)
в такое место, где иной среды
вступали в силу странные законы.
џ не о преломленьи -- о воды
уступчивости.  Ћ границе зоны
принадлежавшей мне и облакам,
разбуженным и всплывшим пузырькам,
о зрении ее бессоном,
о наблюденьи света и вещей,
о дверцах наших собственных теней --
о входах в мир сокрытый и бездонный.

џ помню, как смотрел в лицо воды,
как будто зазывающей: "‘юды...
сюды поди, соколик мой бедовый..."
…й было холодно, и сломанной рукой
Я ощущал немыслимый покой
ее буддийской, медленной основы.

€ пальцы, как живые ЯкорЯ,
держали то, чем полнЯтсЯ морЯ,
внутри ее кривого зазеркальЯ
они терЯли в скорости, и вес
их забывал, что где-то царь отвес
и медленно, непрЯмо вверх всплывали.
џ видел, что она, почти как кровь,
густа и стекловидна, вскинет бровь
она сближенью этому, и краску
цветною крупкой осаждает вниз
на дно уставшее -- осенний холод лист
так в ледЯную погружает ласку...
27 февр. 95

ЏЂЊџ’€  „Ќџ

I

“ходЯщее солнце касаетсЯ бережно мира,
все потрогав руками, сгустив на прощание зелень, --
мальчик знает холмы, насекомых, шуршанье копирок
или птиц над печатной машинкой, утопленной в землю.
Љрыши зебрами вышли из полЯ к воде однобокой.
ЃьютсЯ в воздухе белом короткие красные флаги
и колеблетсЯ небо, покрашенной в синее лодкой,
подбираЯ бортами чернильную леску с бумаги.
ЌачинаетсЯ мир как событье, как звоны трамваев
под холмами с кремлем, как скрещенные приводы улиц,
тарахтЯщих к реке -- через реку -- к мельчанью окраин --
там они к ненадежной полоске приткнулись.

II

Џод столбы атмосферы к зубцам, округленным закатом,
поднимаетсЯ слева Ћка по гудкам к городкам, к перекатам,
бдюдцами окон, расквашенной в кашу малиной --
длиннаЯ вода над лиловой глиной --
вЯзкое тело, тЯнущеесЯ неловко,
на голени присела -- далеко -- божьЯ коровка
в черных крапинах, перерезаннаЯ, исчезает
тикающими к темноте заныканными часами.

‚ городе будут случатьсЯ странные вещи:
буквы стучать по вывескам, тополЯ обнаружат плечи
женщин, опутают лица их неотвЯзным пухом
и наклеют улыбки девочек на синие рты старухам.
‚се переменитсЯ в сумерки: в воробьиной истерике
будут качатьсЯ парочки в шевелЯщемсЯ скверике,
будут плавать пьЯницы на пробковом шевиоте
дрейфующих пиджаков; головами на эшафоте
будут таращитьсЯ с плакатов отрубленные лица,
галки застрЯнут в карканье, как больные в больницах,
а нездоровые звезды в их гнездах -- в шараханьи страшных веток,
обводимых луной -- ее злым рентгеновским светом.

„а, все изменитсЯ, даже группа электрической крови
у бордовых трамваев, заходЯщихсЯ в реве
на поворотах рельс, на внезапных изгибах
переулков, поднимающих золотых рыбок
в покачивающихсЯ аквариумах из Янтарных стекол.
Ќикак не стащит перчатку сталинский сокол*,
озирающий мглу с высокого постамента,
под которым утюжитсЯ пароходами лента
‚олги, кажущейсЯ тлеющим кое-где провалом,
выползающаЯ из его руки, и чернеющаЯ разбомбленным вокзалом.

III

„ень, перешедший в ночь, нож обломал в воде.
‘крываетсЯ от мусоров и граждан.
‚езде его фотографии: крупно набрано "„…Ќњ":
год рожденьЯ... приметы... "ђЂ‡›‘Љ€‚Ђ…’‘џ ‡Ђ ЉђЂ†€".

ѓраждане пьют чай.  ћноши угощают своих
и не своих девушек мороженным и шампанским.
“бежавший от стражи день притих
на тихой малине в темном районе шпанском.

’ы, бритаЯ голова.  ’ы, оловЯнный взглЯд.
Ћтсидись до утра.  Ќе рыпайсЯ.  Ѓудь спокоен.
“лицы без тебЯ ночь напролет блестЯт.
Џолнолунье качаетсЯ в арках пустых колоколен.
11 марта 95
___________________

x x x
все еще видны плохо затертые слова: "‘талинскому соколу".

Ќ…ЃЋ    ‚Ћ‘ЏЋЊ€ЌЂЌ€‰

Љрестика золотого
касалась она ладонью.
„вух полушарий карта
с точечкой ‹енинграда.
Њы оказались в левом,
за голубым океаном.
Ђ что помним -- истлело
в правом том, окаЯнном.

Ќам ничего не вынуть
звездочкой из мороза.
‘троит на окнах иней
из кристалликов розу,
папоротник, осоку
молочную, ледЯную
чащу широт и сроков,
в которых жить не рискую.

‹ошадь на постаменте
топчет змею галлопом.
Ѓешеный всадник метит
перескочить …вропу.
‡аколочены в доски
грации спать всю зиму.
Ќа небесах -- полоски
реактивного дыма.

Њожно купить билеты
в стылый чухонский ветер --
в декорацию бреда,
да разве туда приедешь?
ђазве раздвинешь чащу
странных напластований.
€ наверное слаще
небо воспоминаний.
11 марта 95

x x x
„отлевало волокно
слова в пепла горсточку,
в чашке плавало окно
с лопотавшей форточкой.

ђазговор в глухом углу,
шепот без свидетелей --
выдоха азот -- в золу
через губы в -- вентили.

‹Язгали вокруг котлы --
полыхали адские,
да торчали, как колы,
градусники блЯдские.

ЉолбасилсЯ карандаш
по бумаге черканой --
выкаблучивал "не ваш",
хоть стучите в органы.

ЌачиналсЯ месЯц-март
гулькавшими тенЯми,
молоком поднЯлсЯ пар,
где пичуги тенькали.

...‡аходило подо мной
облаками пьЯными
небо целое -- домой
над чужими странами.
16 марта 95



x x x
џ теперь часто тебЯ вспоминаю по ночам во сне.
Ќаверно скучаю.  ‚ижу -- ты... и идет снег.
‡наю, зарыт в промерзшую землю.
‡емлЯ скрипит на морозе -- делит
џростно-резкой чертой потери
Ќас на два Яруса. ’ы -- в партере.
Њне плохо слышно с моей галерки,
—ем там дышат. Ћб чем разборки?
—то там за драма дурнаЯ длитсЯ?
—ернаЯ Яма, нельзЯ спуститьсЯ.
	         март 95

x x x
ђебенку кажутсЯ незыблемыми вещи:
огромные холмы реки,
сама река, с ее неповоротливой водою --
и если бы она вообразила,
что можно ее как-то изменить
на лоб ее высокий набежали б,
колеблющие лодочки морщины.

‚от мост стоЯщий вполколена в ней,
вот мамонт с розоватой шерстью,
в котором детскаЯ библиотека,
а также тминный хлебный магазин.
Ћтец сидит с своей газетой вечной,
и мальчик -- у немытого окна
трЯсущегосЯ красного трамваЯ.
Ќикто не может позабыть себЯ
и кем-то стать другим хоть на минуту.
€ каждый видит разные картинки:
ребенку кажетсЯ все в мире неизменным
и слишком крупным по сравненью с ним.

Ћтец уверен в том, что целый мир
менЯетсЯ, пожалуй, слишком быстро:
себЯ он помнит мальчиком, вот здесь,
сидЯщим у окна трамваЯ. ђЯдом
сидит его живой отец.

ЋгромнаЯ, спокойнаЯ река
шевелитсЯ,  сгибаЯ к ћгу  воду
в суставах керосиновых,  в холмах,
и детскаЯ стоит библиотека.
€з окон ее видно, как сидит
в трамвае мальчик и глЯдит наружу,
и рЯдом с ним его большой отец,
от перемен уставший, потому-то
отец предпочитает переменам
газету неизменную свою.

Ќо длЯ ребенка все совсем не так:
скорее мир перевернетсЯ, чем
исчезнут его вечные детали --
незыблемые вещи или люди:
река и мост, библиотека, садик,
отец, его газета и трамвай...

Љак будет он когда-то удивлен,
вдруг обнаружив их уничтоженье,
когда проснетсЯ в комнате один
-- нет ни реки, ни жуткого моста,
ни голубых холмов правобережьЯ,
ни красного трамваЯ-шатуна,
ни вечного отца с газетой вечной,
ни мальчика, которым был он сам,
ни города, ни той страны вообще.
февр. 95

ЋЉЌЋ

I

‡абудь как сон,
как шарф стЯнув,
одно лицо,
одну страну.

‚ краЯх тех нет
давно тебЯ,
не падал снег
глаза слепЯ.

Џустее всех
земных пустынь
пространство в тех
местах пустых.

II

‚ вечнотекущую воду забвеньЯ
забредаешь по грудь, по кадык,
только ртом над поверхностью дышишь,
не проси у глухих одобреньЯ --
уплывут по теченью, не слыша.

‹ишь уключины скрип, да глухой говорок,
будто спишь, хочешь сон прекратить и проснутьсЯ.
ЏодгонЯет волну неживой ветерок
и не выйти, назад не вернутьсЯ.



III

’ам где огнЯми изранено
небо до белой кости --
остров туманными гранЯми
сжал небоскребы в горсти,
стрелка секунднаЯ сдвинута,
улиц стучат клапана,
жаль, что еще одна вынута
синЯЯ ночь из окна.
5 февр. 95

x x x
‚ заресничных лесах
видит зрЯчее место зрЯшное времЯ всполошных прогулок
в молочных прогулах
 мороза-наркоза,
гребЯ все в себЯ,
загружена жизнь, такой как была:
переулок, гребни снежные крыш, голос
лимонного цвета (нам светила луна из темна),
степь убитых сугробов,
 впечатавших обувь,
повадки подошв, брошки подковок
сапожек не по погоде,
их удлинненую дрожь и качанье,
цепкий кобальт
теней синеватых,
где печальный Џушкин бульварный
смотрит на лунки, голубиные лапки, клевер кошачий, парный,
снежные дюны, рельефы улиц-- ожило там, где тепло, куда холод
заЯвлЯетсЯ под ђождество и то ненадолго,
и гулит капель-карамель, а двадцать шестого
выбрасываетсЯ отслужившаЯ елка.
18 окт. 95

x x x
‡акатились на небо травЯные колеса лугов.
‘лышишь наркотический шорох расступающейсЯ зелени.
‘колько клевера в мокрых гимнастерках полегло
звездами, пуговицами, розовыми затылками в землю.

‘ам не больше куста.  ‚ резиновых сапогах.
’оварищ божьих коровок, бабочек, щавелЯ.
’ебЯ толкает, пружинЯ в заплетающихсЯ шагах,
прокладывающих траншеи, мелькающаЯ землЯ.

‘веркают голенища, в приклеевшихсЯ к ним
тычинках, пестиках, трухе, пыльце.
ЋблеплЯют коленки мокрые пузыри штанин.
€ взрослые люди воздвигаютсЯ на крыльце.

Њашут руками, но  тонут в высокой волне
травы, захлестывающей с крышей дом,
с окошками, слепнущими на зеленом дне,
за которыми мы живем, живем...
22 марта 95



 * ‚   Ќ Ђ „ ‹ … † Ђ ™ … …    ‚ ђ … Њ џ * 

ђ…Љ‚€…Њ
на смерть €осифа Ѓродского

I

	Ќа светотени мерзнущих плечах,
	на зимнем дне в зажмуренных очах
	и сне его -- не раскачать, не сдвинуть:
	любой рычаг погнетсЯ -- прислони
	к вступающему в наши дни
	отсутствию, к его непобедимой

	чугунной хватке -- крепче дланей нет --
	на всем теперь, как снег
	нетающий -- его исчезновенье,
	касаетсЯ ладонь виска
	и затухает резкого свистка
	сверлЯщаЯ команда к отправленью.

	Ћн входит в переполненный вагон.
	‚округ него таких же легион
	с остывшей кровью.  ‘омкнутые вежды
	и переполненность не делает помех,
	а места -- ровно столько же длЯ всех,
	как до него, до них и прежде.

	Џространство в этом худшем из миров,
	в которое все наподобье дров
	вносимы -- расширЯетсЯ все больше,
	и отсвистев к двенадцати часам,
	кондуктора, не склонные к слезам,
	флажками в божьей шевелЯт пороше.
	Ќе говорю ему "усни", и так
	он спал -- и он не подал знак
	нам Явственный, но выйдЯ вон из простынь --
	прошел над крышами, неслышно, как звезда,
	на тот тупик, что мерно поезда
	по снегу в выдышанный отсылает воздух.
	28 ЯнварЯ 1996

II

		"Ћтравлен хлеб и воздух выпит" ...
		Ћ. Њандельштам
		"...холодным ветром берега другого"...
                                 €. Ѓродский

	’ам весь двор замшел, волосом порос,
	мой табак сипел, серых папирос

	Я глотал дымок, комковатый Яд,
	Я понЯть не мог: да на кой Я лЯд

	скучный воздух пью или тюрю ем,
	каблуками бью по каменьЯм тем?

	џ свечу палил, ночью горбилсЯ,
	но менЯ спасли те два голоса:

	говорил один темным табором,
	он менЯ водил к небу за руку,

	а другой тащил от камней в волну --
	море разделил и повел по дну.
	6 февр 96


III

	Ћн открывает дверь, вешает свой куртец,
	веник берет, заметает в совок песчинки.
	ќто чужаЯ квартира, он здесь на времЯ жилец.
	Ћн не дает телефон, но постоЯнно звонЯт кретинки.

	Ћднажды приходит седой, красногубый поэт,
	с ним какой-то шустрЯк, щелкающий "минольтой".
	Ћн понимает не сразу, что попадает в бред,
	что в этом бреду не больно.

	‚ вазах сохнут цветы, уставшие от похорон,
	лежа у гроба они шли параллельным ходом
	к острову на восток, куда отплывет паром
	с вытЯнутым плашмЯ, припудренным пешеходом.

	…сли в профиль смотреть -- покойный английский лорд:
	лоб в полглобуса, рот сжат чересчур уж твердо,
 	но не вставайте рЯдом, холод вас проберет,
	будто кто-то столкнул в ледЯную воду.

	‚от какаЯ она... сплющившаЯ лицо;
	из остывшей крови родовое еврейство
	вышло, как партизан из волынских лесов,
	чтоб, подбородок задрав, плыть к волне веницейской.

	‚сЯ эта жизнь и смерть, весь их размах и вес,
	опустились к живому новым объемом в ребра,
	вот и томит его эта густаЯ взвесь,
	но начисто выметен пол, прах кропотливо собран.
	21 февр. 96

IV

	душа еще присутствующаЯ
	тЯнущаЯ с уходом
	двоЯщаЯсЯ сущаЯ
	в тумане над ледоходом
	прощай говорит прощай прощай но дай надышатьсЯ
	напоследок снегом
	напоследок светом
	мне таЯть и превращатьсЯ
	в то что неведомо никому никому
	никому из живущих
	заворачиватьсЯ в бахрому
	свисающую с небосвода
	от изношенной жизни перепутались нити они рвутсЯ
	рвутсЯ под новым грузом
	менЯЯ мою природу
	мне еще две недели
	две недели с живыми встречатьсЯ
	а потом неизвестно что будет
        неизвестно куда стучатьсЯ
	какой Я буду какой Я стану
	непонЯтно в пределе
	не объЯснить как странно
	быть еще две недели
	хочетсЯ все потрогать
	напоследок на прощанье погладить
	жизнь моЯ срезанный ноготь
	снЯтое с телом платье
	как мне странно скитатьсЯ
	в воздухе без сосуда
	медлить и оставатьсЯ
	не хотЯ
	уходЯ
	отсюда
	видеть что Я бесплотна
	перетекать в амальгаму

        зеркала беззаботно
	входить не сгораЯ в Яму
	проникать сквозь полотна
	стены закрытые двери
	ощущаЯ предметы
	как приметы
	потери
	того что мне было мило
	что менЯ волновало
	жизнь моЯ скользкое мыло
	плохо ее держала
	сколько ни наклонЯтьсЯ
	сколько ни шарить рЯдом
	мне отсюда смыватьсЯ
	примирЯтьсЯ с распадом
	21 февр. 96

V

Љого там хоронЯт в гуденьи органа и пении детского хора,
                под горное эхо, под куполом гулким,
                        под каменным  небом собора?

‚ гранитных стволах, в холодных  углах, в дугах  голых,
	     ходил беспрепЯтственно, билсЯ о свод потолка,
                  	ударилсЯ воздух в подсолнух граненый -- в подсолнух...

ђазбухшаЯ месса заполнила строгое мессиво сводов крестовых,
           и Њоцарт, гниющий с бродЯгами в общей могиле,
                           терЯлсЯ, толпы не расстрогав.

‡апаЯнный гроб, атрибуты скорбей,
        свЯтых  изукрашенных  тихаЯ свита,
            ногами вперед -- вперед ногами отплывают по курсу из вида.

•отелось, чтоб голубь влетел, чтоб забили
		   живые несчитанно серые крыльЯ.
                     ‘тоЯли минуты, в свечках бледные семечки засветили.

€ никли слова перед этой громадой,
	хлестнувшей в закрытые двери прибоем,
	           забравшей его во мглу без возврата...

				...собор отзываетсЯ воем...
							9 марта 96

VI

Ћн ушел налегке по дороге слепых в воскресенье,
у него на руке крестик с четками -- чье-то раденье,

в пиджаке у него на листочке чужаЯ молитва --
все хозЯйство его... и лицо аккуратно побрито;

а очки он не взЯл, что покажут ему -- то и будет,
да не лезут в глаза посторонние вещи и люди,

даже лучше смотреть через сжатые крепко ресницы,
безотывно на смерть из красивой заморской гробницы.
17 марта 96

ЃЂЌџ

	џ в ‚авилоне.  џ не говорю по-вавилонски.
	Њне действуют на нервы мотоциклы
	и, иногда, слова на Языке,
	который Я пока не понимаю.
	Ќо Я уверен в том, что говорЯт
	здесь как везде: о пустЯках пустое,
	и сами это знают.  Џосмотри
	как суетно они спешат
	сказать друг другу что-то.  ќта спешка
	не скорость выдает прозрений,
	а глупость их, что требует поддержки
	самой себЯ в огласке голосов.
	Ќо может быть они спешат,
	своей печали заглушить сурдину --
	острожный голос в собственной душе,
	что никогда не выйдет на свободу.

	‡десь множество каменотесов.  Љамни
	всего в империи ценней,
	хотЯ их много, лишь песка здесь больше.

	џ наблюдаю тысЯчи машин
	все времЯ их везущих к Ѓашне.
	"‚се времЯ" значит здесь "все времЯ":
	сейчас и тыщи лет назад,
	менЯютсЯ лишь средства перевозки.

	‡десь миллионы пристальных солдат,
	следЯщих за передвиженьем камнЯ,
	за тем, чтобы его потоки
	не оскудели, не остановились,
	чтоб двигались, как должно им, по плану,
	чтоб камни не разбились друг о друга
	не запрудили каменных дорог.
	Џовсюду вьетсЯ каменнаЯ пыль
	и покрывает лица и предметы
	налетом серым, как бы ставЯ знак,
	знак общий равенства всему и всем пред камнем.

	џ понимаю, что мои слова
	неЯсно отражают наблюденьЯ,
	Я уточню: пред камнем как основой
	и матерьЯлом возведеньЯ Ѓашни,
	здесь все беспрекословно служат ей
	как цели и как смыслу бытиЯ,
	как оправданью каждого рожденьЯ.
	Љогда ее построЯт, через Ѓашню
	на небо мы взберемсЯ и увидим
	его в алмазах, посредине -- Ѓога,
	и он ответит нам за все мученьЯ,
	по крайней мере, так Я понЯл
	из выражений лиц и взмахов рук,
	ему грозЯщих.  Љаменные стеллы
	изображают Ясно: он смущен,
	напуган, жалок и противен.

	џ думаю, об этом говорЯт
	глашатаи, солдаты, стража,
	десЯтники и сотники, когда
	ко ртам подносЯт рупора и повторЯют
	одни и те же непонЯтные слова.

	‡ачем его увидим?  —то с ним будем делать?
	…му не оправдатьсЯ перед нами
	за каждую загубленную жизнь,
	вмурованную в построенье Ѓашни.

	Ќаверное его заставЯт строить Ѓашню.
	Ќаш повелитель знает, как заставить
	кого угодно делать что угодно.
	…сть способы, но страшно говорить
	о них, или вообразить их примененье.

	‚ вечерних, утренних, дневных известьЯх
	нам сообщают состоЯнье Ѓашни:
	насколько выше поднЯлась она
	и сколько именно мы уложили блоков,
	какой по счету Ярус возвели
	и кто сегоднЯ ближе нас всех к небу.

	“ дикторов здесь голоса из камнЯ,
	за их плечами -- каменный чертеж:
	врезающийсЯ в небо конус.

	‚ таких делах победа -- в прилежаньи...
		ноЯбрь 90 г.

Ѓ…„Ќ›‰ ‰Ћђ€Љ

	‚се небо белыми краЯми
	звенит, исхожено моим
	беспутным зреньем, с лунным камнем
	меж звезд светЯщихсЯ могил.

	’ам гамлетовский собеседник --
	отрытый череп шутника,
	лопатой выкинутый в сплетни
	о том, кто был навернЯка,

	чему свидетельство вот эти
	воронки глаз, нора ноздрей --
	ходы прорытые по смерти
	живым движением корней,

	дождем, червЯми... рот оскален,
	глумитсЯ над своей судьбой:
	продрейфовать под парусами
	висков по вечности самой.

	’иранит небо полнолунье,
	алмазами блистает наст
	и вещий ветер ровно дует,
	не слишком огорчаЯ нас.
	7 февр. 96

x x x
‚се волновало нежный ум, отщипывавший понемножку
от грозди виноградной шум -- звездой мерцающую крошку,
зелененькую... плоть стихов жестка была и кисловата,
а мне-то думалось: готов служенью муз Я, и услада
сближеньЯ звуков и вещей в слиЯние, блаженство, в прелесть
скрепленных рифмами речей уже в душе моей пригрелись.

‚сему виною "Ѓеломор" и кофе черный с Џастернаком,
гормонов пылких перебор, производимый зодиаком,
таращившимсЯ из окна на сгорбленного над тетрадкой
певца... и девочка одна, чей рот невыносимой складкой,
вздыхаЯ рЯдом, посылал флюидов бешеные сонмы,
Я ж -- горделиво наблюдал томление ее и формы.

’ак начинаютсЯ стихи.  Ћткуда? кто их насылает?
неведомо... но вдруг с руки строка, как козочка, сбегает,
копытцами топча лужок линованый, чернЯ бумагу,
и ты, мой маленький дружок, к второй испытываЯ тЯгу,
туда ж пускаешь попастись ее пугливую подружку...
насторожитьсЯ б, крикнуть "брысь!", опомнитьсЯ... ан что-то кружит
уже перо: толчки, рывки, колдобины и зависанье,
и напрЯженное тоски в бумагу в буквах бормотанье.

’ам щиплет нежную траву клюв грифельный -- пускает стрелы
лук Ђполлона, Ясный звук вдруг входит в почерка пробелы
и ищет эха, новых слов, а те, -- компании желаЯ, --
так приобщают слух и кровь к досугам сладостным, мараЯ
уже не, собственно, блокнот, в котором ночь за ночью тонет,
и ты -- уже в длиннотах нот, а жизнь сама к стихам в наклоне.

Ѓегите причитаний муз! стремите, уши затыкаЯ,
в иной какой-нибудь союз порывы юные, тикаЯ
от сих опасных пропастей в мир прозаический, да Ясный,
душемутительных страстей не станьте жертвой громогласной,
как Я в те дни, не уцелев, и сунувшись по брови в давку
неЯсных смыслов, персть воздев с пером, стишков щипавшим травку,
и уклонившись страстных дев, менЯ, вострепетав, алкавших...               	  4 февр. 96

x x x
	џ в городе пожарных лестниц,
	горЯщих букв витрин, экранов,
	полураздетых, сумрачных прелестниц,
	шестнадцатиметровыми ногами
	перебирающими в розоватом нимбе
	над полчищами каменных стаканов,
	воздвигнувшихсЯ на гранитной рыбе,
	захватанных распухшими руками
	из неба в пестрой вермишели трубок,
	горЯчечно пылающих ночами,
	зовущих на покупку и поступок
	светЯщейсЯ субстанцией печали.

	устрЯт огни, переливаЯсь в пене
	сверкучих мыл, лосьонов и одежды,
	витающие над толпой виденьЯ
	удачи, вожделениЯ, надежды.
	Џод этим освещеньем ‚алтасара
	стремитсЯ кровь раз семьдесЯт в минуту,
	придти домой, зажечь огарок,
	пролить в тетрадь чернильную цикуту.
	Ќе побежишь в букеты фейерверка --
	когда подумаешь: как жизнь мелькает,
	а календарь чугунною шиберкой,
	гремит и синим полымем сгорает.
	7 февр. 96





x x x
	—ем бы ты ни овладела, все одно, душа,
	ты потом пускаешь в дело тихо, не спеша.
	‚се на песенки помелешь, милые другим.
	•орошо ли тебе в теле? вывертам твоим?

	џ ведь слабаЯ преграда, знаешь, что ленюсь
	говорить тебе "не надо", понимаю грусть.
	—то ж, кропай покуда вирши, бормочи свое:
	пальцы гнутсЯ... ручка пишет... милое житье...
	7 февр. 96

x x x
	ЉрасиваЯ девушка "звонит" и глупости мне говорит,
	сосулька по жести долдонит, на мартовском солнце горит,
	и Я, запустивший бородку, стишки сочинЯющий хлюст,
	смотрю на сосульку-сиротку -- кузину сверкающих люстр.

	Њне нравитсЯ легкаЯ тема ветвей за ослепшим стеклом --
	цветеньЯ и шелеста схема, согретаЯ хилым теплом.
	“же ветерок нагловатый землицей сырою пропах --
	сплошной животворной усладой у первой травы на губах.
       	15 февр. 96

x x x
	‚от цветочек, никнущий в вазе,
	наверно жалеет, что вышел в кнЯзи
	из грЯзи.
	‚от ворбейчик на солнце шалеет
	в золотом желе и
                 клее.
	‚етер порывами --
	–ветаева воздуха рыпаетсЯ
	    рыбой.

	ЏриЯтный денек триннадцатое марта,
	с крыш улетают спиральки пара
	   в “рарту.
	Њы ли во времени? оно ли в нас?
	Ѓотинок впечатываетсЯ в наст,
                                   а нога не видна...
               3 марта 96

‘ЋЌ…’›

I

‚ам, наблюдатели неба -- тихоголосые поэты,
друзьЯ цифры 12,
делающей "на караул"
при обмороке луны,
Я напомню вам,
что скрипки обернулись нежною трухой,
а трубы перестали блестеть в мЯгких чехлах закулисной пыли,
сплющенное молоко звезд
высохло в желтой ломкой бумаге,
и только живчик-Њоцарт
корешком розового бука
щекотит треснувшую берцовую кость
безмЯтежной красавицы.
9 ноЯбрЯ 94

II

	Ђ если менЯ спросЯт, Я отвечу:
	больше всего на свете Я любил
	попасть под майский дождь в Њоскве,
	там Џушкин
	уставилсЯ на девушек цветущих:
	к их влажной коже прилипают блузки,
	уже прозрачные от капель отЯгченных
	им свойственным весною ароматом,
	что делит с ними мокнущий бульвар,
	и площадь грезит прелестью их тел,
	и в смехе их -- притворное смущенье,
	туманЯщее бронзовый покой
	внезапно заблестевшего поэта,
	на них взирающего через Ямы глаз...

III

	Љак спрыгивает кошка в два удара --
	так сердце останавливает бег:
	дверь вдруг захлопнулась и ключ в замке оставлен,
	а человек ушел из  стен родных,
	их интерьеры рушит кислород
	и не работает система отопленьЯ,
	как прочие системы.  ќтот дом
	так изветшал, что никому не нужен,

      его уже ремонтом не поправишь
	и не загонишь тленье внутрь.
	Џора ему на слом, пора...
	…го с землей днЯ через два сровнЯют,
	пустырь же, что осталсЯ от него,
	украсит травЯной ковер.

IV

	‚ чистом поле растет не что селЯнин посеЯл,
	в небе летит что угодно, но только не птица,
	и не рыба плещет в полынных водах,
	не €сус, так ‚аравва очаровывает ‘евер,
	и печально видеть, как портЯтсЯ лица,
	не от времени -- а плодЯт уродов.
 	‘транно, что ‡емлю еще населЯют люди,
	вроде делают много, чтоб исчезли,
	непонЯтно грЯдущее: то ли будет,
	то ли жизнь сложилась к его отмене, --
	перед каждым словом щелкает "если",
	как машинка длЯ проверки денег
	на фальшивость: что прикупишь на них, потом не надо
	ни тебе самому, ни растущему чаду.
		22 марта 96

x x x
џ -- последний человек тысЯчелетиЯ --
некаЯ расплывчатаЯ веха --
не за что любить его -- жалеть его,
этого, на сломе, человека.

†изнь подробнаЯ до позвоночника раздроблена,
потому что на словах была загадана,
выстроенных точно взводик доблестный,
спотыкающийсЯ через ногу за ногу.

Њолодца ей дайте -- барабанщика,
пусть размеренней да резче садит,
зенками уcерднее таращитсЯ --
вздрагивает бравыми усами.

Џозади пыль сераЯ, как облако,
впереди -- лужок зеленый с клевером,
а дорога желтаЯ да долгаЯ
поднимаетсЯ неслышно к небу...
  30 апр. 96



x x x
	Њолодое вино... с ним продвиньсЯ еще на восток,
	там длЯ глупого сердца облюбован нестойкий шесток,
	петушком-петушком пьЯный мальчик бежит по Њоскве
	и лебедушки белыЯ крыльЯми бьют в рукаве.

	Њайский дождик идет по гвоздочку, по пестику вкось --
	ускользающий, слишком застенчивый гость,
	и как звали не вспомнишь, но с кем-то тогда приходил,
	кто траву шевелил и раскачивал в небе сады.

	Ќекто в белых джинах на углу ‚’Ћ и ’верской,
	молодаЯ весна с непомерной тоской молодой,
	и красивые люди, в намокающих тканЯх, гуськом
	сквозь летЯщие капли проходЯт висок за виском.
	5 маЯ 96

x x x
						Њарианне ‚олковой
џ влачу свою жизнь одеЯньем бесцветным, истертым,--
отделили с чужого плеча,
	даже честного слова не взЯв,	назначили место и времЯ, --
-- Ќичего-ничего, -- говорили, -- все на свете не первого сорта,
все же мир тебе теплую руку подсовывал в темень под темЯ,

и берег тебЯ долго -- по черную челку, по седые вихры в эфир пеленаЯ,
вспомни синее море, счастливец,  и зеленую муть океана,
и как птицы, предчувствуЯ тьму, стоЯли на небе
		             крылатым, густым заклинаньем,
оперенье сжигаЯ на карминовом,  меркнущем шаре --
	                                    на остывающем  жаре стеклЯнном.

ѓде же тот стеклодув, надувающий потные, красные щеки,
			         взвивающий пламЯ лиловой разрухой?
‘уше стала вода, каменистей землЯ,  да и воздух черствеет и тает.
џсный свет, отбегаЯ от глаз, уходЯ через правую руку, --
			     превращаетсЯ в букву -- шелестит,
		   загибающимисЯ в пепел, исписанными листами.
15 маЯ 96

„ЋђЋѓЂ  No 9

„ва баритона и сопрано
сопровождают неустанно
огней и мрака нарастанье
гармоний сладостным рыданьем

в дожде, дорогой No9,
влекущей их сейчас на север,
в виду подстриженных газонов
над потным зеркалом ѓудзона.

‘теклом сползали навзнич капли,
деревьЯ, отлетаЯ, зЯбли,
и справа, как отрытый череп,
затеплилсЯ Ќью-‰орк вечерний.

Ѓыла вселеннаЯ огромна,
она отсвечивала скромно
кантатой ‘ебастьЯна Ѓаха
одна над уровнЯми праха.

€ в ней печалЯтсЯ скитальцы,
у них на отпечатках пальцев
галактики ее петлЯют
пока машина их вилЯет.

Ћна хранила их мгновенье,
свои перебираЯ звеньЯ,
и разрешаЯ им подспудно
жить отголоском контрапункта.

‘толпотворенье стен и света
ударилось в них как комета,
что долго в небе нарастала,
и их не стало,

как всех, кто были: мимоезжих,
мимоидущих -- не коснутьсЯ, --
не надо плакать об ушедших,
они еще сюда вернутсЯ.
28 маЯ 96

x x x
	Њне жизнь,  как кинохронику  прокрутЯт
	перед громадным фильмом, -- в данном зале
	положено помалкивать, что будет
	еще ведь никому не показали,

	но Явствует: немного потерпите,
	к дирекции имеЯ снисхожденье,
	прикидываЯ; кто же вы? глЯдите
	вперед -- сновидец вы, иль сновиденье?

	џ не пенЯл на качество сеанса,
	или соседей, семечки клюющих,
	ни на обрывы пленки, Я ни разу
	не заслонил вам шапкой жаркий лучик,

	мне даже пыль здесь кажетсЯ волшебной --
	ее несуетливое сверканье
	в луче, захватывающем души в бездну,
	как летний ветер полный светлЯками.

	‘трекочет за затылком кинопленка,
	играют мышцей мускулистые герои
	и беззащитнаЯ улыбка клоуна
        сквозит, как бабочка сквозь небо голубое.


---------------------------------------------------------------
   Library of Congress Cataloging and Publication Data
    ISBN:
   ( of this book by Alexander Aleynik
   ( photo by Marianna Volkova
   ( cover design by Daria Ziborova
Last-modified: Mon, 22 Feb 1999 21:25:27 GMT
Ћцените этот текст: