оказать -- значит изменить.

     ‘ одной стороны, этот спор, вредЯщий установившимсЯ  интересам, пусть в
малой  мере, способствует  изменению  режима. ‘ другой  стороны,  угнетенные
классы  не имеют ни времени, ни привычки к чтению. Џоэтому, объективно  этот
конфликт может выражатьсЯ  в форме антагонизма  между консервативными силами
настоЯщих  читателей  и  прогрессивными силами  читателей  потенциальных.  ‚
бесклассовом обществе, внутренней структурой  которого стала  бы  постоЯннаЯ
революциЯ, писатель мог бы стать посредником длЯ всех. …го извечный конфликт
с режимом мог бы предшествовать или

        74

     сопутствовать реальным изменениЯм. ‚ этом, мне кажетсЯ, глубокий смысл,
который  необходимо вкладывать  в понЯтие самокритики.  “величение  реальной
аудитории  до  размеров  аудитории  потенциальной  примирило  бы в  сознании
писателЯ враждебные тенденции, и до конца свободнаЯ литература превратила бы
негативность в необходимый элемент созиданиЯ.

     Ќо  такого общества, насколько мне известно,  нет.  ‚есьма сомнительно,
что оно вообще возможно. ‡начит,  конфликт есть, он находитсЯ в  основе того
ЯвлениЯ,  которое  Я  назвал  бы перевоплощением  писателЯ  и  его  нечистой
совести.

     ‚ самом простом варианте мы  это  видим  в случае,  когда потенциальных
читателей   практически   нет,   а   писатель   находитсЯ   не  на   окраине
привилегированного  класса,   а  внутри  него.  ‚  этом  случае   литература
определЯетсЯ  господствующей  идеологией,   обдумывание  происходит   внутри
класса. ‘пор возможен только о частностЯх во  имЯ неопровержимых  принципов.
Ќапример,  в  …вропе XII века клирик творил только длЯ  клириков. Ќо он  мог
позволить это себе с чистой совестью, потому что был разрыв между духовным и
временным.  •ристианскаЯ  революциЯ  привела  нас  в  эру   духовности.  ќто
пиршество   самого   духа   как  отрицаниЯ,   несогласиЯ  и  трансценденции,
постоЯнного строительства, по другую сторону царства Џрироды, антиприродного
града свобод. ‡десь было  важно,  чтобы  эта  универсальнаЯ сила,  способнаЯ
стать  больше  объекта,  поначалу  была  признана  как  объект.  Ќепрерывное
отрицание Џрироды должно было предстать как природа,  способность  постоЯнно
создавать  идеологии и бросать их на  своем  пути  должна была воплотитьсЯ в
конкретную идеологию.  „уховность в первые  века  нашей эры находитсЯ в лоне
христианства.  Њожно   сказать,  что  христианство  и  есть  духовность,  но
отчужденнаЯ.

        75

     „ух  здесь стал  объектом. ‘начала духовность предстает не  как общее и
переходЯщее из поколениЯ в поколение  дело  всех, а как специальность только
избранных.   ‘редневековое   общество   имело  духовные  потребности.  —тобы
удовлетворить их,  оно  создает  корпус специалистов. ‚ наши  дни мы считаем
чтение и письмо правом человека и средством  общениЯ  с „ругими. ќто длЯ нас
почти  столь  же  естественно, как устнаЯ речь. Џоэтому даже  самый  забитый
крестьЯнин -- потенциальный читатель.

     ‚о времена грамотеев-клириков это  были  технические инструменты только
длЯ профессионалов. Ћни не использовались как  упражнениЯ длЯ ума, не  имели
целью сделать доступным  тот широкий  и расплывчатый гуманизм, который позже
назовут "классическим образованием". ’олько они были  единственным средством
сохранениЯ и  передачи христианской  идеологии.  ЌаучитьсЯ читать --  значит
владеть инструментом длЯ пониманиЯ  и знаниЯ свЯщенных текстов и бесконечных
их комментариев.  “меть писать --  означало уметь комментировать. „ругие  не
старались  овладеть этой профессиональной техникой, как мы сегоднЯ  не хотим
овладеть техникой столЯра или архивариуса, если имеем другое ремесло. Ѓароны
оставили духовенству заботу о производстве и сохранении духовности. ‘ами они
не могли контролировать  писателей,  это  делает сегоднЯ  читающаЯ  публика.
‘амостоЯтельно они не смогли бы отличить ересь от ортодоксальной веры. “ них
вызывает протест  только использование папой светского меча. ‚от  тогда  они
грабЯт и  жгут все  подрЯд  только  потому, что доверЯют  папе и  никогда не
упустЯт возможности грабежа.

     Џо  большому  счету,  идеологиЯ  предназначена  длЯ  них  и народа.  Ќо
распространЯетсЯ  она устно, через проповедь. Џомимо  этого,  у –еркви давно
есть Язык более простой, чем письменность, -- изображение.

        76

     ‘кульптуры монастырей и соборов, их витражи, роспись,  мозаика  --  все
посвЯщено Ѓогу и ‘вЯщенному писанию. Љлирик пишет свои хроники на полЯх этих
огромных иллюстраций  веры. ‚се свои философские  сочинениЯ,  интерпретации,
поэмы он адресует равным себе. “правлЯют им вышестоЯщие. …го не волнует, как
воспримут его труды массы, потому что он точно знает, что они их никогда  не
прочтут. “ него  нет стремлениЯ  пробудить совесть  у  феодала-грабителЯ или
изменника -- насилие безграмотно.

     Њы видим, что его задача не в том, чтобы показать данному общественному
устройству его изображение или настойчивым  трудом освободить  духовность от
исторического  опыта.  ‚се иначе. ‚ это времЯ  писатель  --  это –ерковь,  а
–ерковь -- это  огромное  духовное объединение, защищающее свое  достоинство
сопротивлением любой перемене.  Џоэтому историЯ и  будни  -- одно и то же. Ђ
вот  духовность  сильно  отличаетсЯ  от будней.  –елью  духовенства ЯвлЯетсЯ
поддержание этого различиЯ,  и этим  она поддерживает  себЯ, как  социальный
корпус,  на  поверхности  своего  века.  ќкономика так раздроблена, средства
сообщениЯ столь медленны, что событиЯ в одной провинции никак сказываютсЯ на
жизни соседней провинции. Њонах может спокойно наслаждатьсЯ миром, как герой
"ЂхарнЯн", когда  в его  стране  бушует  война.  Њиссией писателЯ становитсЯ
доказать  свою  независимость, занимаЯсь исключительно созерцанием ‚ечности.
Ћн настойчиво убеждает, что ‚ечность существует, и в доказательство приводит
именно тот  факт, что  единственное  его занЯтие --  ее созерцание.  ‚  этом
смысле,  он на самом деле реализует идеал  Ѓенда.  Ќо мы  уже знаем, что длЯ
торжества некоторой идеологии необходимо, чтобы духовность и литература были
разъединены, чтобы феодальнаЯ  раздробленность создала условиЯ длЯ  изолЯции
духовенства, чтобы почти все население было неграмотным и чтобы единственной
читающей

        77

     публикой была коллегиЯ других писателей. ЌельзЯ сочетать свободу мысли,
писать  длЯ  публики,  выходЯщей за  пределы тонкого  слоЯ  специалистов,  и
сосредоточитьсЯ  на  описании  содержаниЯ вечных ценностей и априорных идей.
—истаЯ совесть средневекового писарЯ расцвела на могиле литературы.

     Ќо писатель не обЯзательно должен сохранЯть  это счастливое сознание, а
читатели должны быть не  только из лиги  профессионалов. ‚полне  достаточно,
чтобы  они  разделЯли  идеологию  привилегированных классов,  полностью были
пропитаны ею и даже мысли  не допускали, что может быть иначе. Џросто в этом
случае  менЯетсЯ функциЯ писателей.  Ћни --  уже  не хранители  догм, просто
важно, чтобы они не стали их разрушителЯми.

     Њне  кажетсЯ, что  другой пример  единства  писателей  с господствующей
идеологией  дает   нам  французский  XVII   век.  ‚  это  времЯ  завершаетсЯ
освобождение от власти религии  писателЯ и его аудитории. Џричина этого, без
сомнениЯ,   в   огромной   способности   книги   к  распространению,   в  ее
монументальном  характере, в кроющемсЯ  в любом  произведении  человеческого
духа призыве к свободе. Ќо  длЯ этого  были и внешние  обстоЯтельства. ќтому
способствовало  развитие  образованиЯ,   уменьшение   влиЯниЯ   духовенства,
поЯвление новых идеологий именно длЯ данного времени. Ќо свобода  от религии
не означает универсализации. ЂудиториЯ писателЯ все равно сильно ограничена.
Ћбычно   ее  называют  обществом  и  понимают  под  этим  королевский  двор,
духовенство, судейских и состоЯтельную буржуазию. Ћтдельный читатель зоветсЯ
"порЯдочным  человеком"  и  цензура  находитсЯ  в  его  руках. Ћна носит имЯ
хорошего  вкуса. Ћтдельный  читатель  становитсЯ одновременно представителем
господствующих классов и  специалистом.  Љогда  он  критикует  писателЯ,  то
потому, что и сам может писать. —итателЯми ЉорнелЯ,

        78

     ЏаскалЯ, „екарта были мадам де ‘евинье, шевалье де Њере, мадам ѓриньЯн,
мадам де ђамбуйе, ‘ент-ќвремон.

     ‘егоднЯ читатели пассивны по отношению к писателю. Ћни  ждут,  чтобы им
навЯзали идеи и формы нового искусства. ќто только инертнаЯ масса, в которой
создаетсЯ идеЯ. “  них  есть косвенные и отрицательные средства контролЯ. Њы
не можем сказать, что они высказывают свое мнение -- они просто покупают или
не  покупают книгу. ЋтношениЯ автора и читателЯ сейчас аналогичны отношениЯм
между мужчиной и  женщиной. —тение  превратилось в  средство  информации,  а
письмо стало довольно распространенным средством свЯзи.

     ‚ XVII веке уметь писать означало уметь хорошо писать. ќто произошло не
потому, что провидение одинаково наделило даром стилиста всех  людей. „ело в
том, что читатель, если он полностью не идентифицирует себЯ с писателем, все
равно остаетсЯ потенциальным писателем.  Ћн -- элемент паразитической элиты,
длЯ которой искусство писать  если не ремесло,  то, по крайней мере, признак
превосходства.  ‹юди  читают, потому что смогут написать,  если понадобитсЯ.
Ћни  в  состоЯнии написать то, что читают. Џублика активна, ей на самом деле
подчинЯют  произведениЯ своего духа.  Ћна выносит свои суждениЯ на основании
шкалы  ценностей,   которые  она  же   и   создает.  ђеволюциЯ,  аналогичнаЯ
романтизму,  в  эту  эпоху  невозможна.   „лЯ  этого   необходима  поддержка
неопределенной  массы, которую  удивлЯют,  волнуют,  неожиданно  возбуждают,
предлагаЯ  ей все новые  идеи и  чувства. ќта масса, за отсутствием  твердых
убеждений, все времЯ требует, чтобы ее насиловали и оплодотворЯли.

        79

     ‚ XVII веке убеждениЯ несокрушимы. ђелигиознаЯ идеологиЯ поддерживаетсЯ
идеологией  политической,  рожденной   самим  временем.   Ќикто  открыто  не
сомневаетсЯ  ни в существовании  Ѓога, ни  в  божественном праве  монарха. “
"общества"  есть  свой Язык,  манеры, ритуал. Ћно  уверено, что найдет  их в
книгах, которые читает. Ќайдет оно там и свою  концепцию эпох. Џотому что те
два  исторических  факта,  над   которыми  оно  постоЯнно   размышлЯет,   --
первородный грех и искупление -- находЯтсЯ уже в далеком прошлом. ѓордость и
обоснованность  привилегий  правЯщих  знатных  фамилий основаны  так  же  на
прошлом.  Ѓудущее  не  несет  ничего  нового. Ѓог слишком совершенен,  чтобы
изменЯтьсЯ, а обе власти земные -- –ерковь и ЊонархиЯ -- рассчитывают только
на неизменность всех  порЯдков. Ђктивным  элементом современной истории было
прошлое,  которое,  по  сути,  есть унижение ‚ечного до уровнЯ исторического
ЯвлениЯ. ђеальность есть постоЯнный  грех, он может получить прощение только
если не очень плохо отражает образ минувшей  эпохи.  ‹юбаЯ  идеЯ, чтобы быть
принЯтой,  должна  доказать  свою древность.  Џроизведение искусства,  чтобы
встретить понимание, должно  вдохновлЯтьсЯ античным  образцом. Њы еще  видим
писателей,  которые профессионально хранЯт эту  идеологию. …ще  есть  высшее
духовенство, представлЯющее –ерковь,  целиком посвЯтившее себЯ защите догмы.
Џомимо  этого, есть "сторожевые  псы"  преходЯщего: историографы, придворные
поэты,  юристы и  философы. €х  целью ЯвлЯетсЯ  установление  и  поддержание
идеологии абсолютной монархии.

     Ќо нарЯду с ними поЯвлЯетсЯ третьЯ категориЯ -- светские писатели. Ћни,
в  массе  своей,  принимают  религиозную и политическую идеологию  эпохи, не
считают  себЯ обЯзанными ни доказывать ее истинность, ни  хранить ее. Ћни об
этом Явно не пишут, но скрыто  принимают ее. ќто длЯ них то,  что мы назвали
бы  контекстом  или  предположениЯми,  одинаковые длЯ  читателей и автора  и
обЯзательные

        80

     длЯ пониманиЯ писателЯ читающими и читающих  писателем. Ћбычно писатели
относЯтсЯ  к  буржуазии  или  получают   пенсии  у  дворЯнства.  Ћни  только
потреблЯют, не производЯ,  и дворЯнство тоже ничего не производит и живет за
счет других. ЏолучаетсЯ, что писатели паразитируют на паразитическом классе.
Ћни уже не живут в коллегиЯх, но в  этом замкнутом обществе образуют  тайное
объединение. Ђ королевскаЯ власть длЯ  того, чтобы постоЯнно напоминать им о
их  коллегиальном происхождении и о прежних клириках, отличает некоторых  из
них и  составлЯет некоторую  символическую  коллегию: Ђкадемию. €х  содержит
король, читают избранные, единственной заботой их становитсЯ соответствовать
ожиданиЯм этого узкого круга. “  писателей почти столь же чиста совесть, как
у  клириков  XII века.  ‚ эту  эпоху  еще нельзЯ  говорить  о  потенциальной
публике, отличной от публики реальной.

     ‹абрюйер  начал говорить о крестьЯнах, но он пишет не длЯ них. Љогда он
отмечает факт их бедственного положениЯ, то это не довод против идеологии, с
которой он совершенно согласен, а в поддержку этой идеологии:  это позор длЯ
просвещенных  монархов, длЯ милосердных христиан. ’ак он  общаетсЯ с массами
через   их   голову.   ќта  книга,  конечно,  не   способствовала  росту  их
самосознаниЯ.

     Ћднородность  читающей публики лишает душу писателЯ  всех противоречий.
Џисатели не мечутсЯ между реальными, но презираемыми читателЯми и читателЯми
потенциальными, желанными,  но отсутствующими. Ћни  не  мучаютсЯ  вопросом о
своей роли  в  мире.  Џисатель задумываетсЯ  о  своей миссии только в  такие
эпохи, когда эта миссиЯ туманна,  и  он вынужден придумать ее или переделать
заново. Ђ это происходит тогда, когда за кругом избранных читателей он видит
аморфную  массу читателей  потенциальных и  может позволить  себе  выбирать,
нужно ли их завоевывать или нет. Љогда он сам выбирает -- в случае, если ему
удастсЯ дотЯнутьсЯ до них -- какие отношениЯ с ними строить.

        81

     Џисатели  XVII века имеют  конкретную  функцию, потому что адресуютсЯ к
просвещенной,  очень ограниченной и активной  публике, котораЯ держит их под
постоЯнным  контролем. €х  не  знает народ,  их  ремесло  лишь в том,  чтобы
показывать содержащей их элите ее образ.

     Ќо можно  привести  много  способов  показывать изображение.  Џротестом
может стать даже портрет, когда  он сделан извне  и бесстрастно, художником,
который  не видит общности между собой  и  своей моделью. Ќо длЯ того, чтобы
писатель решил создать портрет-протест настоЯщего читателЯ, ему надо понЯть,
что между ним  и публикой есть противоречие. ќто значит: подойти к читателЯм
со  стороны и  удивленно рассматривать их или чувствовать на себе изумленный
взглЯд чужого сознаниЯ  (этнического  меньшинства, угнетенных  классов и  т.
д.), довлеющий над маленьким сообществом, в которое он входит.

     Ќо   в  XVII  веке   еще  не  было  потенциальных  читателей.  •удожник
некритически  воспринимал  идеологию элиты, он  оказалсЯ сообщником читающей
публики. Ќичей посторонний  взглЯд не мешал его играм. Ќе  было проклЯтий ни
прозаикам,  ни поэтам. “ них не было нужды в  каждом произведении доказывать
смысл  и  ценность литературы.  ’огда эти смысл и ценность были  подкреплены
традицией. Ћни  полностью поглощались иерархическим обществом. Џисателю были
не знакомы  ни гордость, ни  тревоги, которые несут с собой  оригинальностью
творчества. Љороче, они были классичны.

        82

     Љлассицизм расцветает в  стабильном обществе, когда  оно все  пронизано
мифом о своей неизменности. ќто происходит, когда оно путает настоЯщее времЯ
с вечностью,  историчность  с традицией. Љогда классовое разделение  таково,
что  потенциальнаЯ публика остаетсЯ  в  рамках  публики реальной,  и  каждый
читатель  может  стать квалифицированным  критиком и  цензором. Љогда власть
религии и политической идеологии так сильна, а запреты столь суровы, что нет
даже попыток открыть новые земли в области мысли. Ќеобходимо только оформить
общие места соответственно принЯтым элитой, чтобы  чтение  (которое, как  мы
уже знаем,  есть  конкретнаЯ свЯзь между  писателем  и читателем)  оказалось
только ритуалом узнаваниЯ, напоминающим  придворный поклон. Ћно должно стать
процедурой подтверждениЯ  того  факта, что писатель и читатель принадлежат к
одному кругу и судЯт обо всем одинаково.

     ‹юбое духовное творчество тогда становитсЯ и актом учтивости, а хороший
стиль  -- это ‚ысшаЯ вежливость автора по отношению к читателю. —итатель же,
в свою очередь, непрестанно ищет в самых разных книгах все  те же мысли. ќто
его собственные мысли, другие ему просто не  нужны. Ћн только  хочет,  чтобы
ему их представили в великолепной форме.

     Џоэтому   портрет   читателЯ,   сделанный   писателем,   абстрактен   и
необъективен.  ЋбращаЯсь  к   паразитическому  классу,  писатель  не   может
изобразить  работающего  человека  и  вообще  человека  в  его отношениЯх  с
окружающей природой.

     ‘о своей стороны, корпус специалистов занЯт тем,  чтобы  под  контролем
–еркви и Њонархии поддерживать в области духа идеологию эпохи. Џисатель даже
не  подозревает  об огромной  роли  в  становлении  личности  экономических,
религиозных, метафизических и политических факторов. ’о  общество, в котором
он  живет, постоЯнно  смешивает  настоЯщее  с вечным,  и  он  не  может даже
представить себе ни

        83

     малейшего  изменениЯ в  том,  что  он  называет  человеческой природой.
€сториЯ  длЯ  него  только   последовательность   событий,  влиЯющих  только
поверхностно  на  вечного человека, не сказывающихсЯ на его глубинной  сути.
…сли бы он захотел отыскать какой-то смысл в истории, то он увидел бы только
вечное повторение, при  котором произошедшие событиЯ могут  и  должны  стать
уроком длЯ его современников и процесс некоторого движениЯ вспЯть, поскольку
главные  событиЯ  истории  уже   давно  совершились,   достоинства  античной
литературы,  ее  старые  образцы  кажутсЯ  ему совершенными.  €  в  этом  он
полностью согласен  со  своими читателЯми, которые видЯт  в труде проклЯтие,
которое   их  миновало  по  той  причине,   что   они  привилегированны.  €х
единственную заботу составлЯет  вера,  почитание  монарха, любовь,  страсть,
война, смерть и учтивость. Љороче,  образ классицистского человека полностью
психологичен,  потому  что  классицистскаЯ  публика  принимает  только  свою
психологию.  Ќадо  помнить  и то,  что  и  эта  психологиЯ  традиционна,  не
заботитсЯ  о том, чтобы открывать глубинные и  новые  истины  о человеческом
сердце. …й не нужно строить гипотезы, -- все это длЯ неустойчивого общества,
где   публика   объединЯет  множество  социальных  слоев,  а  страдающий   и
недовольный писатель дает объЯснениЯ своим тревогам.

     ЏсихологиЯ  XVII века описательна, она не столько  отражает личный опыт
автора, сколько  эстетически выражает  мнение элиты о самой  себе. ‹арошфуко
создает  свои максимы по  образцу салонных  забав. €зворотливость  иезуитов,
игра в портреты, мораль ЌиколЯ, религиозный подход к страстЯм создают основу
сотни других произведений. Љомедии создаютсЯ в сочетании античной психологии
и грубого здравого смысла состоЯтельной буржуазии. Ћбщество с  удовольствием
рассматривает себЯ в зеркале,  ибо видит собственные мысли о самом себе. …му
не нужно знать, каково оно на самом деле, оно хочет видеть себЯ таким, каким
себЯ считает.

        84

     Љонечно,  немного   сатиры  можно  допустить,  но  только  в  небольших
количествах. —ерез памфлеты и комедии элита производит, во имЯ своей морали,
чистку  и  уборку,  необходимую  длЯ  ее  здоровьЯ.  Љомичных  маркизов  или
судейских   никогда   не  высмеивают  с  позиции  чужого   по   отношению  к
господствующему  классу.  ‚ысмеивают тех оригиналов, не подошедших обществу,
которые  прозЯбают  на  обочине  коллективной жизни. Ќад Њизантропом смеютсЯ
потому, что он недостаточно учтив, над Љато и Њадлон -- потому что она у них
в  избытке.  ”иламинта  не  соответствует  общепринЯтому взглЯду на  женщин,
Њещанин  во  дворЯнстве   смешон  богатым   буржуа,   обладающим  горделивой
скромностью и понимающим величие и униженность своего социального положениЯ.
Ђ дворЯн он  оскорблЯет своим стремлением насильно проникнуть в их круг. ќта
внутреннЯЯ  и, так сказать, философскаЯ сатира  просто  несравнима с великой
сатирой Ѓомарше, ЏолЯ-‹уи Љурье, †.  ‚аллеса. ‘елина  не столь смела и  куда
более  жестока, потому  что  мы  видим,  как  коллектив  подавлЯет  слабого,
больного,   неприспособленного.  ќто  беспощадный  хохот   компании  уличных
подростков над беспомощным козлом отпущениЯ.

     …сли  писатель,  по  происхождению  и  нравственным  устоЯм,  свЯзан  с
буржуазией,  то он в семейном  кругу напоминает Ћронта и ЉризалЯ. ‚  нем нет
ничего  от блистательных  и  мЯтежных собратьев 1780-х  и 1830-х  годов.  Ћн
принЯт   в   обществе   сильных  мира  сего  и  оплачиваетсЯ   ими,  немного
деклассирован во отношению к верхам,  но  все равно  уверен,  что гарант  не
заменЯет происхождениЯ. Ћн послушен доводам свЯщенников, почтителен

        85

     к королевской власти. …го удовлетворЯет его место чуть повыше торговцев
и чуть пониже университетских мудрецов, пониже дворЯн и повыше духовенства в
огромном здании, опирающемсЯ на  –ерковь и  Њонархию. Ћн делает свое дело  с
чистой совестью, убежденный,  что пришел  на этот свет  слишком поздно и что
ему суждено лишь повторить классику в приЯтной форме. Ћжидающую его славу он
видит  как  бледное  подобие  наследственных  титулов.  Ћн  рассчитывает  на
вечность славы оттого, что не  подозревает о  судьбе общества его читателей.
…му еще неизвестно,  что оно может  быть  низвержено в результате социальных
потрЯсений.   Ќеизменность   королевского   дома   кажетсЯ   ему   гарантией
известности.

     Ћднако, почти против его воли, зеркало, которое он скромно подает своим
читателЯм -- волшебное зеркало. Ћно завораживает и  обличает.  „аже если  он
приложил все усилиЯ, чтобы получить льстивый  и  пристрастный  образ, больше
субъективный, нежели объективный, больше внутренний, чем внешний, этот образ
будет произведением искусства. Ђ  это значит, что он основываетсЯ на свободе
автора и  ЯвлЯетсЯ обращением к свободе читателЯ.  Ћн  прекрасен, потому что
зеркален, эстетическаЯ  отдаленность делает  его недостижимым.  Ћт  него  не
получишь удовлетворение, не  найдешь в нем  тепло, тайную поблажку. •оть  он
собрал в себе общие места эпохи тайного попустительства,  которые объединЯют
современников теснейшими узами, все равно этот образ поддерживаетсЯ свободой
и, благодарЯ ей, становитсЯ  по-своему объективным.  ќлита  видит  в зеркале
именно  самое  себЯ,  но такой,  какой она выглЯдела  бы при крайне  строгой
оценке. Ћна не  застывает в  образе под взглЯдом „ругого, ибо ни крестьЯнин,
ни ремесленник еще не стали длЯ нее  „ругим. Џроцесс зеркального  отражениЯ,
свойственный искусству XVII  века,  -- это только внутренний  процесс. Ќо он
предельно увеличивает  усилиЯ каждого человека, необходимые  длЯ того, чтобы
Ясно разглЯдеть себЯ изнутри. ќто постоЯнное размышление.

        86

     Љонечно, здесь не ставЯтсЯ под сомнение ни праздность, ни угнетение, ни
паразитизм.  ќти стороны жизни правЯщего  класса  видны только наблюдателЯм,
обитающим  на  ее  дне.  Џоэтому  созданный  искусством  образ этого  класса
узкопсихологичен. Ќо непринужденное поведение, оказавшись отраженным, терЯет
свою невинность. ‘июминутность уже не  может служить ему оправданием,  нужно
либо  отвечать  за  него, либо  менЯть  его.  —итатель видит мир учтивости и
церемоний, но он уже вне этого мира, потому что ему предлагают познать его и
узнать  себЯ в нем.  Џрав ђасин, когда  говорит о ”едре, что "здесь  страсти
даны  наглЯдно  лишь длЯ того, чтобы показать все вызванные ими разрушениЯ".
Ќо  это  при  условии,  что  нет  желаниЯ внушить  отвращение  к  любви.  Ќо
изображать  страсть  --  значит уже  ее  преодолеть,  освободитьсЯ  от  нее.
Ќеудивительно, что в то же времЯ философы предлагали излечиватьсЯ от страсти
через ее познание.

     Ћбычно  продуманное применение свободы перед лицом страстей  происходит
под именем морали.  Њы должны признать, что  искусство XVII века ЯвлЯетсЯ на
удивление морализаторским. ЌельзЯ сказать, что оно  сознательно хотело учить
добродетели  или  было  пропитано  добрыми  намерениЯми,  создающими  плохую
литературу. Ќо то, что молча показывает читателю  его отражение, делает этот
портрет  невыносимым длЯ читателЯ. Њорализаторское  --  это и определение, и
ограничение.  Ќо  это  искусство  не только  морализаторское.  Ћно вынуждает
человека возвысить психологию  до  морали. Ђ это означает, что  религиозные,
метафизические, политические и социальные проблемы оно считает решенными. Ќо
это не  делает  его поведение  менее "правоверным".  Ћно  смешивает человека
вообще с отдельными  личностЯми,  власть предержащими, оно  не  ставит  себе
задачей освобождение никакого конкретного слоЯ угнетенных.

        87

     €  все-таки  писатель,  хоть и  полностью  слившийсЯ  с  господствующим
классом, не ЯвлЯетсЯ его сообщником.  € его творчество имеет освободительную
функцию, потому что результатом его ЯвлЯетсЯ освобождение человека от самого
себЯ внутри господствующего класса.

     Њы исследовали некоторые случаи, когда  потенциальной аудитории нет или
почти нет и когда нет конфликта, раздирающего реальную  публику.  Њы понЯли,
что писатель может со спокойной совестью принимать тогдашнюю идеологию. „аже
находЯсь внутри этой идеологии, он бросает призывы к свободе.

     …сли  вдруг  возникает потенциальнаЯ публика  или  реальнаЯ  делитсЯ на
враждующие  части --  все  изменЯетсЯ.  ‘ейчас  мы  должны  рассмотреть, что
происходит  с литературой, когда писатель не  принимает  идеологию  правЯщих
классов.

     XVIII век предоставил уникальный шанс. ќто был рай, вскоре  утраченный,
длЯ французских писателей. €х  социальное  положение осталось прежним. Џочти
все  они были  выходцами из буржуазии, деклассированные  по  милости великих
мира сего. €х круг реальных читателей сильно расширилсЯ, за  счет буржуазии,
котораЯ  принЯлась читать. Ќо  "низшие"  классы  все еще  читать  не  умеют.
ЌесмотрЯ на  то, что писатели говорЯт о них чаще, чем ‹абрюйер и ”енелон, но
все равно они еще никогда не обращаютсЯ к ним самим, даже в душе.

        88

     Ќо произошел глубокий  переворот  и  расколол читающую публику  на  две
части.  ’еперь писатели  вынуждены удовлетворЯть противоречивым требованиЯм.
Ћни  оказались  в  ситуации  с   изначальным  напрЯжением.  ќто   напрЯжение
выражаетсЯ довольно своеобразно.

     ЏравЯщий класс утратил доверие к своей идеологии. Ћна становитсЯ в позу
защиты.  Ќемного  ЏытаетсЯ  задержать распространение новых идей, и не может
сама  сопротивлЯтьсЯ  им. Ћна осознала,  что лучшей поддержкой ее могущества
были ее  религиозные и политические принципы. Ќо она перестала в них верить,
потому что видит  в  них  только  орудиЯ. €стину  откровениЯ сменила  истина
прагматическаЯ.  ’еперь цензура  и  запреты заметны  больше,  но они  только
скрывают тайную  слабость  и  цинизм  отчаЯниЯ.  €счезли клирики,  церковнаЯ
литература  -- всего  лишь  апологетика,  кулак, занесенный над  исчезающими
догмами.  ќта  литература  направлена  против   свободы.  Ћна  обращаетсЯ  к
почитанию,  страху,  интересу  и,  перестав  быть  свободным  призывом   длЯ
свободных людей, перестает быть литературой.

     ђастерЯннаЯ  элита обращаетсЯ  к настоЯщему писателю  и  ждет  от  него
невозможного. …й нужно, чтобы он  стал  беспощаден к ней,  если  ему так это
необходимо,  но  при  этом  пусть  бы  вдохнул  немного свободы  в  чахнущую
идеологию,  чтобы  обратилсЯ  к  здравому смыслу  читателей  и убедил  их  в
верности  догм, ставших со временем бессмысленными. ‚ общем, ей нужно, чтобы
он  превратилсЯ  в пропагандиста,  оставаЯсь писателем.  Ќо  такаЯ  игра  не
приведет  к  успеху.  “стои  элиты  больше  не  ЯвлЯютсЯ  непосредственной и
несформулированной очевидностью. Ћна поневоле предлагает их писателю,  чтобы
он  мог защитить их. „ело уже  не в  том, чтобы  спасти  эти  принципы, а  в
простом  поддержании  порЯдка. €менно  этими усилиЯми, необходимыми  длЯ  их
восстановлениЯ,  элита ставит  под  сомнение  их  законность.  …сли писатель
согласен  поддержать эту  пошатнувшуюсЯ  идеологию,  или хотЯ бы  готов  это
сделать, то это добровольное приЯтие принципов, когда-то незаметно длЯ людей
царивших в их умах, освобождает его от них. ќтим он преодолевает их, вопреки
своей воле, и возвышаетсЯ над ними, одинокий и свободный.

        89

     Ђ  в это времЯ  буржуазиЯ,  составлЯющаЯ теперь  то,  что  по марксисты
называют  поднимающимсЯ классом,  хочет  освободитьсЯ от  старой идеологии и
одновременно создать такую идеологию, котораЯ близка ей. ќтот "поднимающийсЯ
класс", который скоро  отвоюет  себе  право участвовать в делах государства,
испытывает только политическое угнетение. Џеред лицом обедневшего дворЯнства
буржуазиЯ незаметно завоевывает экономическое преимущество. “ нее  уже  есть
деньги, культура, досуг. ‚первые угнетенный класс  предстает писателю в виде
реального  читателЯ.  Ќо  этот  класс,  который только образуетсЯ,  начинает
читать и пробует думать,  еще не создал организованную революционную партию,
котораЯ  создала бы свою собственную идеологию, как  это  сделала –ерковь  в
средние века.

     Џисатель еще  не  оказалсЯ,  как впоследствии,  между близкой  к гибели
идеологией  уходЯщего класса  и  жесткой  идеологией  класса поднимающегосЯ.
ЃуржуазиЯ стремитсЯ  в свету, она осознает, что ее мысль отчуждена, и хотела
бы осознать самое себЯ.  Ѓезусловно, в  ее среде уже можно увидеть некоторые
зачатки  организации.  Ћрганизации  по  материальным  интересам,  сообщества
мыслителей,  франкмасонство. Ќо все  это объединениЯ людей ищущих,  они сами
ждут  идей,  а  не  производЯт  их.  ‚озникает  и стихийнаЯ  народнаЯ  форма
литературного   письма  --  тайно  пишутсЯ   анонимные   брошюрки.  Ќо   эта
непрофессиональнаЯ  литература  не  столько  соперничает с  профессиональным
писателем, сколько

        90

     побуждает его к  творчеству, рассказываЯ о смутных надеждах коллектива.
‚от так  перед лицом публики из полупрофессионалов, котораЯ поддерживаетсЯ с
трудом и  все  еще вербуетсЯ при дворе и  в высших слоЯх общества, буржуазиЯ
создает длЯ  писателЯ эскиз массового читателЯ.  Ћтносительно литературы она
пассивна, потому что не обладает искусством писать, не имеет готового мнениЯ
о стиле и литературных жанрах. Ћт гениЯ писателЯ она ждет как содержаниЯ так
и формы.

     Џисатель  оказываетсЯ необходим  обеим сторонам, он становитсЯ  как  бы
арбитром  в  их  конфликте. ќто уже не  ученый клирик, его кормит  не только
правЯщий  класс.  Љонечно, он еще платит  писателю  пенсию, но покупает  его
книги -- буржуазиЯ. ’еперь писатель получает деньги с  двух сторон. …го отец
был буржуа, его сын им станет.

     ‚есьма  соблазнительно  видеть  и  в писателе буржуа.  ‚озможно,  более
одаренного, чем другие,  но столь же угнетенного, осознавшего свое положение
под  давлением исторических обстоЯтельств.  Џисатель  становитсЯ  внутренним
зеркалом, через которое буржуазиЯ осознает себЯ и свои социальные нужды.

     Ќо такой  взглЯд был бы слишком упрощенным. ‹юбой  класс  может обрести
классовое  самосознание  только  при  условии,  что  он  будет  видеть  себЯ
одновременно  изнутри и извне. „ругими словами, у  него должна быть  внешнЯЯ
поддержка.    „лЯ    этого    можно   использовать   интеллигенцию,    вечно
деклассированный слой.

     „лЯ писателЯ XVIII века самой характерной чертой ЯвлЯетсЯ объективнаЯ и
субъективнаЯ деклассированность. …сли  он и помнит  еще  о своих  буржуазных
свЯзЯх,  то  расположение  знати уже  лишило  его  природной  среды,  он уже
солидарен со  своим  родственником-адвокатом,  братом -- деревенским кюре. “
него есть

        91

     привилегии,  которых  нет  у  них.  ‘вои  манеры и  легкость  стилЯ  он
перенимает  у  двора.   ‘лава  стала  длЯ   него  понЯтием  неустойчивым   и
двусмысленным. ‘лавой  считаетсЯ теперь то, что  самый  скромный аптекарь из
Ѓуржа, безработный адвокат из ђеймса почти тайно зачитываютсЯ его книгами.

     Ќо  тайнаЯ признательность такой  публики, которую он плохо  знает,  не
очень  трогает  его.  ‚  нем еще  живо  традиционное  представление  о славе
старшего  поколениЯ. Ђ согласно  ему, писатель  обЯзан посвЯщать свой  гений
монарху. Ѓезусловным признаком успеха становитсЯ факт приглашениЯ к столу от
”ридриха или  …катерины. ‚ознаграждениЯ,  которых он удостаиваетсЯ,  почести
еще не приобрели  официальную безликость премий и  награждений орденами, как
сейчас.  Ћни еще не потерЯли квазифеодального характера отношений человека к
человеку. € самое главное, что вечный потребитель в обществе производителей,
паразит паразитического класса, писатель и деньги использует как паразит. Ћн
их не  . зарабатывает, потому что нет общего соотношениЯ между его трудом  и
оплатой. Ћн просто  тратит деньги. ‡начит, он живет в роскоши, даже когда он
беден.  „лЯ него роскошь даже его  писаниЯ.  Ќо, даже  в покоЯх королЯ он не
терЯет грубоватую силу, могучую вульгарность.  „идро,  в запале  философской
беседы,  щипал до  крови  за  лЯжки  русскую  императрицу. Џри этом, если он
слишком увлексЯ, можно  дать  ему  понЯть,  что он только писака. ‚сЯ  жизнь
‚ольтера:  от  избиениЯ  палками,  сидениЯ в Ѓастилии, бегства в ‹ондон и до
беспардонного обращениЯ с ним прусского королЯ, -- цепь триумфов и унижений.
€ногда  писатель пользуетсЯ мимолетными  милостЯми  какой-нибудь маркизы, но
женитсЯ  он  на  своей служанке  или дочери  каменщика.  Њы видим,  что  его
сознание  так  же  разъединено,  как и его публика. Ќо  это его  не  мучает,
напротив, в этом противоречии

        92

     он видит  свою гордость. …му  кажетсЯ,  что  он  не свЯзан ни с кем, он
волен выбирать друзей и противников, ему достаточно взЯть в руки перо, чтобы
освободитьсЯ  от  национальной  и  классовой принадлежности.  Ћн  парит,  он
взлетает над землей. ‚есь он -- только мысль и чистый взглЯд. Ћн  сам избрал
роль писателЯ, чтобы  приобрести деклассированность. …е бремЯ он гордо несет
и ее  преображает  в  одиночество.  Ћн  рассматривает знать  извне,  глазами
буржуа, и буржуа -- извне, глазами дворЯн. Ћн достаточно близок  и к тем и к
другим, чтобы хорошо  понимать их изнутри. ‚от теперь литература, котораЯ до
этого   была   только  охранительной  и  очистительной  функцией  целостного
общества,  осознает свою  в нем независимость. ‚се  это  -- благодарЯ самому
обществу. Џисатель  оказалсЯ  между  оказалсЯ  между буржуазией,  –ерковью и
королевским  двором.  ЋбстоЯтельства  поставили  литературу  между  неЯсными
желаниЯми и рухнувшей идеологией. €  она в этой ситуации внезапно отстаивает
свою  независимость.  Ћна  не  собираетсЯ  и дальше  отражать  общие  места,
принЯтые в  обществе.  ’еперь она  отождествлЯет  себЯ  с „ухом, то  есть со
способностью постоЯнно продуцировать и критиковать идеи.

     Љонечно,  это возвращение  литературы  к самой себе  пока абстрактно  и
почти  полностью  формально. ‹итературные  произведениЯ не отражают идей  ни
одного  класса.  Џисатели начинают  с  отказа  от солидарности со средой, их
создавшей  и  с  той,  котораЯ  их  принимает.  Ђ  литература  начинаетсЯ  с
ЋтрицаниЯ,  то есть с сомнениЯ, отказа,  критики,  несогласиЯ. „аже этим она
противопоставлЯет   окостенелому   спиритуализму   –еркви   новую   активную
духовность, котораЯ отличаетсЯ от идеологии и выступает как сила,  способнаЯ
постоЯнно  боротьсЯ  с  любыми  обстоЯтельствами.  Љогда  литература  только
подражала прекрасным образцам, под эгидой праведно-христианской монархии, ее
не  очень  интересовала  истина.  Џравдивость  была только  грубым и  весьма
конкретным  свойством  питавшей ее  идеологии.  Ѓыть  правдивой  или  просто
существовать  --  длЯ  церковной  догмы  это  одно  и  то  же.  ЌельзЯ  себе
представить истину вне системы.

        93

     Ќо  теперь,  когда  духовность  превратилась  в  абстрактное  движение,
которое  пронизывает  все  идеологии и оставлЯет  их  после себЯ, как пустые
раковины,  теперь истина  тоже  освобождаетсЯ от  любой конкретной и частной
философии. Ћна раскрываетсЯ в  своей  абстрактной независимости.  ’еперь она
превратилась  в руководЯщую идею литературы и отдаленную  цель  критического
движениЯ.

     „уховность,  литература,  истина  --  все  эти  понЯтиЯ   объединены  в
абстрактном отрицающем  движении  к  самосознанию.  Ћсновные их инструменты:
анализ, отрицающий  и  критический  метод,  постоЯнно  растворЯющий реальные
данные  в  абстрактных  элементах,  а  продукты   истории  --  в  сочетаниЯх
универсальных концепций.

     Џодросток  решает писать, чтобы избавитьсЯ  от угнетениЯ,  которое  его
мучает, от  солидарности, которой  стыдитсЯ.  Џервые же написанные на бумаге
слова вселЯют в  него уверенность, что он избавилсЯ от своей среды  и своего
класса,  от  всех  сред  и  всех  классов.  Ћн  считает,  что  взорвал  свою
историческую ситуацию уже  тем, что  осознал ее через критическое отражение.
Ћказавшись над схваткой всех буржуа и дворЯн, закрытых своими предрассудками
в рамках одной эпохи, писатель, взЯвшись за перо, познает себЯ как сознание,
существующее вне времени и пространства, короче, как человека вообще.

     ЋсвобождающаЯ   его  литература  становитсЯ   абстрактной  функцией   и
априорной  силой человеческой природы. Ћна превращаетсЯ в движение,  которым
человек  постоЯнно  освобождаетсЯ  от  истории. Љороче,  она  превращаетсЯ в
реализацию свободы.

        94

     ђешив   писать,   в   XVII  веке  люди  овладевали   ремеслом,  которое
передавалось  рецептами, правилами, обычаем,  конкретным  местом  в иерархии
профессий. ‚ XVIII веке стереотипы  оказались сломаны, все пришлось начинать
сначала.  ‘озданиЯ  человеческого  духа,  прежде   более  или  менее  удачно
сделанные  согласно  общепринЯтым  нормам,  теперь  превращаютсЯ в отдельное
изобретение. Ћно  как  бы освобождаетсЯ  автором от  природы,  достоинства и
значимости  изЯщной  словесности.  Љаждый  имеет свои собственные  правила и
принципы, по которым он согласен быть судим. Љаждый считает, что он способен
охватить всю литературу  и  проложить ей новые  пути.  Ќе  случайно  худшими
произведениЯми  эпохи  стали   те,  которые   больше  всего  соответствовали
традиции. ’рагедиЯ и эпопеЯ  были изЯщными плодами сплоченного общества. Ђ в
раздираемом  противоречиЯми  обществе  они  могут  существовать  только  как
пережитки и подражаниЯ.

     ‚  XVIII веке  писатель  начал отстаивать в  своих произведениЯх  право
использовать против  истории  данный разум. ‘ этой  точки  зрениЯ он  только
выражает главные требованиЯ абстрактной литературы. Ћн не пытаетсЯ создать у
читателЯ  более  четкое  классовое  самосознание.  Ќапротив,  он  настойчиво
призывает  буржуазию  забыть  унижениЯ,  предрассудки,   страхи.  „ворЯн  он
убеждает отказатьсЯ от кастовой гордыни и  привилегий.  Ћн сам превратилсЯ в
писателЯ вообще, и  у  него  могут  быть только  читатели вообще. Џоэтому он
требует  этого  от своих  современников.  …му  нужно, чтобы  они  решительно
разорвали свои исторические свЯзи и создали единое человеческое общество.

        95

     Џочему  случаетсЯ  так,   что  в   тот  самый  момент,  когда  писатель
противопоставлЯет данному угнетению абстрактную свободу, а €стории -- ђазум,
он сам  же оказываетсЯ в русле исторического развитиЯ? Џричина этого  прежде
всего в том, что буржуазиЯ, по  принЯтой ею  тактике, которую она повторит в
1830 и 1848 годах,  перед  захватом власти  делает одно дело  с  угнетенными
классами,  которые еще не могут боротьсЯ  независимо.  ќти  узы, соединЯющие
столь   разные   социальные  группы,  могут  быть  только  очень   общими  и
абстрактными.  Џоэтому  буржуазиЯ   не   очень   стремитсЯ   обрести   Ясное
самосознание,  это  противопоставило  бы ее  ремесленникам и  крестьЯнам. …й
важнее добитьсЯ  признаниЯ ее  права управлЯть оппозицией. ‚ ее  ситуации ей
проще предъЯвить власть имущим требованиЯ общечеловеческого характера.

     Ќо грЯдущаЯ  революциЯ  ЯвлЯетсЯ политической. Ќо  нет ни революционной
идеологии, ни организованной партии.  ЃуржуазиЯ  нуждаетсЯ в просвещении. …й
нужно, чтобы как можно скорее  была  отброшена идеологиЯ, котораЯ так  долго
мистифицировала  и отчуждала ее.  Ќо  времЯ  сделать  это наступит позже.  Ђ
сейчас буржуазиЯ стремитсЯ к свободе мнений, котораЯ станет длЯ нее ступенью
на пути к политической власти.  €менно поэтому, требуЯ длЯ себЯ как писателЯ
свободы мысли  и выражениЯ своей мысли,  автор  безусловно служит  интересам
буржуазии. …й больше ничего и не нужно, он не в состоЯнии сделать больше. Њы
увидим,  что  в другое  времЯ писатель может  требовать  свободы  работать с
нечистой совестью. Ћн может  хорошо понимать, что угнетенным  классам  нужно
что-то  другое, а  не такаЯ  свобода.  Ђ этом  случае  свобода писать  может
выглЯдеть  как  привилегиЯ, восприниматьсЯ  некоторыми  людьми  как средство
подавлениЯ. ’огда позициЯ писателЯ рискует превратитьсЯ в уЯзвимую.

     Ќо перед ђеволюцией у писателЯ был шанс просто защищать свое ремесло, и
этим превратитьсЯ в проводника стремлений поднимающегосЯ класса.

     € он  это  осознает.  Ћн воспринимает  себЯ как  проводника и духовного
вождЯ. Ћн готов рисковать.

        96

     …му  не   знакомо  чу