вство  покоЯ,  горделивой  скромности  социального
положениЯ, которыми  наслаждались его предшественники. ЌаходЯщаЯсЯ у  власти
элита, все больше  нервничаЯ,  сегоднЯ осыпает его  милостЯми, а  завтра  он
оказываетсЯ в  Ѓастилии.  ЏисателЯ  ждет  блестЯщаЯ и  полнаЯ  превратностей
жизнь, с головокружительными взлетами и захватывающими дух падениЯми. ’акова
жизнь авантюриста. Ћднажды вечером Я прочитал в предисловии Ѓлеза ‘андрара к
его книге "ђом": "‘егоднЯшним молодым людЯм, пресыщенным литературой,  чтобы
доказать им,  что роман  может быть  и поступком".  џ подумал, что мы  очень
несчастны и на нас большаЯ вина за то, что нам приходитсЯ сегоднЯ доказывать
то, что было очевидно в XVIII веке.

     ‚ то времЯ произведение человеческого  духа было двойным поступком. Ћно
рождало  идеи,  которым  суждено было стать  основой социальных  потрЯсений,
помимо  этого,  оно подвергало  опасности жизнь  автора.  ’акой поступок  --
какова  бы  ни была  книга автора -- всегда  оцениваетсЯ одинаково.  Ћн  был
освобождающим.

     ‚  XVII веке  литература  тоже  имеет освободительную  функцию, но  она
скрыта  от  взоров. ‚о времена энциклопедистов речь не  идет об освобождении
порЯдочного  человека  от  его страстей через демонстрацию его безжалостного
изображениЯ.  ‚ это времЯ основной задачей становитсЯ  помогать своим  пером
политическому освобождению простого человека.

     Џризыв, исходЯщий от писателЯ его буржуазным  читателЯм,  независимо от
его желаниЯ, превращаетсЯ в подстрекательство к бунту. Ђ правЯщему классу он
адресует приглашение  к  проницательности и критической  оценке самих  себЯ,
отказ  от  привилегий.  ‘итуациЯ  ђуссо очень  напоминает  положение ђичарда
ђайта, обращающегосЯ одновременно и к просвещенным черным, и к белым.

        97

     ђуссо демонстрирует дворЯнству его образ, а своих собратьев из третьего
сословиЯ  призывает  к  самопознанию.  ’ворчество  ђуссо,  как  и  „идро,  и
Љондорсе, не только в  сущности подготовили взЯтие Ѓастилии, но и  ночь на 4
августа.

     Џисатель считает, что разорвал узы, которые свЯзывали  его с породившим
классом.  Ћн общаетсЯ с читателЯми  с  высоты общечеловеческой  природы, ему
кажетсЯ, что его обращение к ним и участие в их горестЯх  основаны на чистом
великодушии.  Џисать  -- означает давать.  €менно  это  извинЯет и  смЯгчает
неприемлемость его положениЯ паразита  в  трудЯщемсЯ обществе.  —ерез это он
постигает  ту  абсолютную  свободу,  отсутствие  конкретной   цели,  которые
свойственны  литературному творчеству. Ќо, несмотрЯ на то, что он  все времЯ
обращаетсЯ  к  человеку  вообще и говорит об абстрактных правах человеческой
натуры, не  следует  думать, что он  осталсЯ клириком по образцу Ѓенда.  …го
позициЯ по своей сути критическаЯ, ему важно иметь объект длЯ критики. € его
критика   прежде  всего  направлена   на   устои,   предрассудки,  традиции,
последствиЯ  традиционного  правлениЯ. ‘тены  ‚ечности  и  Џрошлого, которые
держали идеологическую постройку XVII века, трещат и рушатсЯ, писатель видит
во  всей  полноте новое  историческое измерение:  ЌастоЯщее.  ќто  настоЯщее
обусловлено предшествующими веками, оно становитсЯ длЯ автора то чувственным
образом ‚ечного, то иссЯкающим духом Ђнтичности.

     “  него довольно  смутное представление о  будущем, но  писатель хорошо
знает, что  ускользающий  миг,  в  котором он  живет,  неповторим. ќтот  миг
принадлежит  ему  и  ни  в  чем  не  уступает  самым  прекрасным  мгновениЯм
Ђнтичности просто  потому, что  они когда-то  тоже были настоЯщим.  Џисатель
понимает, что переживаемый миг становитсЯ его шансом, и он не может упустить
его. Џоэтому

        98

     писатель видит в своей борьбе не столько подготовку будущего  общества,
сколько мероприЯтие,  которое должно  дать быстрый конкретный  результат. Ћн
понимает, что  некоторое общественное Явление  нужно  обличить, и сейчас же,
определенный  предрассудок нужно непременно как  можно скорее уничтожить,  а
данную  несправедливость   исправить.  ќтот  тревожащий   смысл   настоЯщего
уберегает писателЯ  от идеализма. …му уже недостаточно созерцать вечные идеи
‘вободы  и ђавенства.  Џервый  раз  со  времени  ђеформы  писатели принимают
участие  в  общественной  жизни, выступают  против несправедливого  декрета,
требуют повторного слушаниЯ судебного дела. Ћни осознают, что  духовное есть
и на улице, на Ярмарке, на рынке, в суде. ‘овершенно не нужно отворачиватьсЯ
от  временного, наоборот,  лучше  постоЯнно обращатьсЯ к нему  и при  каждом
удобном случае его побеждать.

     ќта  перемена  во  взглЯдах  читающей  публики  и  кризис  европейского
сознаниЯ  обусловили  новую функцию писателЯ.  Ћн теперь видит в  литературе
непрерывное проЯвление  великодушиЯ. Џисатель все  еще находитсЯ под строгим
контролем со  стороны  равных  себе. Ќо в глубине души его  мучает смутное и
страстное  ожидание, желание,  очень  женственное,  неопределенное.  ќто  не
желание  освободитьсЯ от цензуры. Ћн освободил от плоти духовность,  отделил
ее  от  агонизирующей идеологии.  Љниги превратились  в свободный  призыв  к
свободе читателей.

     Џисатели всей душой надеЯлись  на  политический триумф  буржуазии. ќтот
триумф  радикально  изменил  их  положение  в обществе и снова  поставил под
сомнение суть  литературы. Џолучилось, что писатели приложили столько усилий
лишь длЯ  того,  чтобы лучше подготовить свою гибель. ‘оединив дело  изЯщной
словесности с делом политической демократии, они, конечно, помогли буржуазии
получить

     власть. € они были готовы,  в случае победы, к исчезновению предмета их
борьбы,  этой вечной и почти  единственной  темы  их  произведений.  ‘ловом,
полнаЯ   гармониЯ,   объединЯвшаЯ   литературные  требованиЯ  и   требованиЯ
угнетенной буржуазии, была нарушена, как только они были удовлетворены. ‚ то
времЯ, когда миллионы  людей неистовствовали оттого,  что  не могли выразить
свои чувства,  легко было требовать свободы писать  и анализировать  все  на
свете.  Ќо в условиЯх свободы мысли, верований и равенства политических прав
защита  литературы  стала только формальной  игрой,  котораЯ  уже никого  не
развлекала.  ‚от теперь  писатели утратили свое привилегированное положение.
Ћно базировалось на расколе их аудитории, котораЯ позволила им играть  сразу
на двух досках.  Ќо теперь обе  половины объединились, буржуазиЯ  поглотила,
или почти поглотила, дворЯнство. Џисатели  обЯзаны соответствовать  запросам
унифицированной публики. ‚ыйти из породившего их класса уже не было надежды.
Џисатели  рождены  буржуазными  родителЯми. €менно  буржуазиЯ  их  читает  и
оплачивает. ‚от и вынуждены они отстаивать буржуа, которые  смыкаютсЯ вокруг
них, как стены тюрьмы. ’еперь они сожалели  о легкомысленном  паразитическом
классе, который кормил  их  из  прихоти и  который они без угрызений совести
подрывали. Ћни раскаивались в своей роли двойного агента.  ЏонадобитсЯ целый
век, чтобы  писатели  избавились  от этого чувства. €м уже кажетсЯ, что  они
зарезали курицу, приносившую золотые Яйца.

     ЃуржуазиЯ  приносит  с  собой  новые   способы  угнетениЯ.  Ќо  она  не
паразитирует. Ћна присвоила  себе орудиЯ труда, но она  довольно деЯтельна в
организации  производства  и распределении продукции. ‚ литературе она видит
не бесцельное и бескорыстное творчество, а платную услугу.

        100

     “тилитарность   стала  мифом,   который   оправдал   этот  прилежный  и
непроизводЯщий  класс.  ЃуржуазиЯ  в том  или ином  виде  выполнЯет  функцию
посредника между производителем и потребителем. ‚ неделимой паре  средства и
цели она считает главным  средство. –ель теперь  только  подразумеваетсЯ. …й
уже не смотрЯт в лицо, ее молча обходЯт.  –елью и смыслом человеческой жизни
стало стремление проматывать  себЯ при помощи средств.  Џросто легкомысленно
без   посредника  создавать  абсолютную   цель.   ќто   равносильно  желанию
встретитьсЯ с Ѓогом  без посредничества  –еркви. „овериЯ  заслуживают только
такие начинаниЯ,  которые,  используЯ  множество средств, приводЯт  к  цели,
постоЯнно исчезающей на далеком горизонте.

     …сли произведение искусства  хочет  оказатьсЯ полезным,  если оно хочет
серьезного восприЯтиЯ,  то  оно должно  отказатьсЯ  от  бескорыстных целей и
превратитьсЯ в средство добываниЯ средств.  Ќапример, буржуа не очень уверен
в себе, его могущество не основано на указании ЏровидениЯ. †елательно, чтобы
литература создала у него ощущение себЯ буржуа по велению свыше.

     ‹итература в XVIII веке была нечистой совестью привилегированных слоев.
‚ XIX веке она может стать чистой совестью угнетенных классов. Џисатель  мог
бы еще сохранить свободный критический дух, на котором в предыдущее столетие
строились  его благополучие и  его гордость! Ќо читателЯм  это не  нужно. ‡а
времЯ   борьбы   против   дворЯнских   привилегий   буржуазиЯ   привыкла   к
разрушительному отрицанию. Џолучив  власть, она начинает строительство  и ей
нужна помощь  именно  в этом. ‚ русле религиозной идеологии  протест был еще
допустим.  ‚ерующий  считал  свои  обеты  и  положениЯ  своей   веры  Ѓожьим
провидением. ’ак он создавал  между собой и ‚семогущим конкретную феодальную
свЯзь от

        101

     личности  к  личности.  ќто  упование  на  божественную свободную  волю
привносило дух  бескорыстиЯ в  христианскую  мораль. Ђ следствием этого была
некотораЯ свобода в  литературе. ‘оображение, что Ѓог совершенен и ограничен
своим  совершенством,  не  принималось  во  внимание.  ’ипичным христианским
героем всегда был  €аков,  сражающийсЯ  с  ангелом. ‘вЯтой  не соглашаетсЯ с
велением божьим, чтобы еще больше подчинитьсЯ ему.

     Ќо  буржуазнаЯ этика дана не  Џровидением.  …е  всеобщие и  абстрактные
положениЯ  зафиксированы  в  предметах  реального  бытиЯ. ќто  не  следствие
верховной  и  благосклонной  воли.  Ћни --  велениЯ  воли  личной  и  больше
напоминают вечные законы физики. ‚о всЯком случае, принЯто  так думать,  ибо
небезопасно исследовать их так тщательно. €менно неЯсность  их происхождениЯ
заставлЯет серьезного человека воздержатьсЯ от их анализа.

     Ѓуржуазное искусство должно превратитьсЯ в средство поддержки общества,
или его не будет вообще. Ћно перестанет затрагивать принципы  из страха, что
те рухнут, откажетсЯ от слишком глубокого исследованиЯ человеческого  сердца
из  страха увидеть в нем непорЯдок. Ѓуржуазную публику  больше  всего пугает
талант. ќто грозное и счастливое  безумие, раскрывающее беспокойную  глубину
вещей лишь с помощью неожиданных слов.  ‘воим  постоЯнным призывом к свободе
талант затрагивает тревожную глубину человека.

     ‹егкое  чтиво  расходитсЯ  лучше.  ‡десь  мы  видим  талант  скованный,
направленный  против  самого  себЯ.  ќто искусство  убаюкивать  стройными  и
предсказуемыми  речами,  учтиво доказать, что мир  и человек  посредственны,
понЯтны, благополучны и неинтересны.

        102

     Ѓуржуа сталкиваетсЯ с силами природы только через посредников. ђеальнаЯ
жизнь  предстает  ему в виде производимого  продукта. Ћн все  времЯ  окружен
очеловеченным  миром,  зеркально   отражающим  его  собственный  образ.  …му
остаетсЯ только подбирать  с поверхности  вещей значениЯ, данные им  другими
людьми  и  оперировать абстрактными  символами,  словами,  числами, схемами,
диаграммами. Ћн занЯт распределением продуктов потреблениЯ через  заработную
плату, а его культура, как и ремесло, располагают к тому, чтобы рассуждать о
мысли. Ћн доказал  себе, что мир может быть  представлен как система идей. ‚
идеЯх  растворЯютсЯ  его усилиЯ, страданиЯ,  нужда, угнетение, войны. ‡ла не
существует, есть только плюрализм. …сли идеЯ живет в свободном состоЯнии, то
ее нужно просто  включить в систему. Џрогресс человечества он  понимает  как
стремление к ассимилЯции. €деи  ассимилируют  между собой,  а умы  -- друг с
другом. ђезультатом этого огромного пищеварительного  процесса мысли  станет
полнаЯ унификациЯ, а общество наконец достигнет тотальной интеграции.

     ќтот  оптимизм  противоположен  концепции  художника  о  его искусстве.
•удожник  нуждаетсЯ в  материале, неспособном к  ассимилЯции. Љрасоту нельзЯ
растворить в  идеЯх. „аже у прозаика  при сборе значений не будет в стиле ни
изЯщества,  ни  силы,  если   он  не  ощутит  материальности  слова  и   его
удивительного  сопротивлениЯ.   Љогда  писатель  решил   создать   в   своем
произведении  мир  и поддержать его жизнеспособность неисчерпаемой свободой,
то это происходит потому, что  он  резко различает вещь и мысль. …го свобода
совпадает с вещью только в том, что обе непостижимы.

     Џисатель отдает пустыню  или девственный лес во владение „уху  не через
превращение их в идею пустыни и леса, а путем  показа ЃытиЯ  как такового, с
его  плотностью   и   его   коэффициентом   превратностей,   непредсказуемой
стихийностью ‘уществованиЯ.

        103

     €менно поэтому произведение  искусства не сводитсЯ  к идее. ‚едь оно --
создание или  воссоздание  определенного  бытиЯ,  то  есть  чего-то, что  не
ЯвлЯетсЯ   только    воображением.   Љроме   того,   это   бытие   пронизано
существованием, а значит -- свободой. ‘вобода определЯет судьбу и значимость
мысли. ЃлагодарЯ этому, художник всегда  умел  особенно  чутко понимать ‡ло.
Џод злом нужно понимать постоЯнное, но исправимое отчуждение идеи.

     „лЯ  буржуа характерным  ЯвлЯетсЯ  отрицание существованиЯ общественных
классов,   особенно  буржуазии.  „ворЯнин  распорЯжаетсЯ,   потому  что   он
принадлежит  к  некоторой касте. Ѓуржуа уверен,  что его могущество  и право
управлЯть создано вековым владением земными благами.

     Ќо он признает  свЯзь только  между собственником  и собственностью.  ‚
отношении остального он доказывает, что все люди похожи, потому что их можно
представить как  неизменные элементы социальных комбинаций. Ѓуржуа уверенны,
что любой, независимо  от занимаемого  положениЯ,  на  сто  процентов  имеет
человеческую  природу.  ќто  позволЯет  им  неравенство  рассматривать   как
временную  случайность, котораЯ не может сказатьсЯ на  характере социального
атома. Џролетариата нет. …сть синтетический класс, в  котором каждый рабочий
-- переменный модуль. …сть только  конкретные пролетарии, заключенные каждый
в  своей  человеческой природе. €х объединЯет не внутреннЯЯ  солидарность, а
только  внешние узы  похожести.  Ѓуржуа  видит только  психологическую свЯзь
между обманутыми и разъединенными аналитической пропагандой личностЯми.

        104

     Џоскольку нет прЯмого владениЯ  вещами, и  он имеет  дело в основном  с
людьми,  ему остаетсЯ только нравитьсЯ  и устрашать.  Џоведение  его создают
ритуал дисциплины и вежливость.  Ћн видит в подобных себе только марионеток.
€ногда буржуа стремитсЯ узнать что-нибудь о своих  склонностЯх  и характере,
но происходит это только потому,  что в любой  страсти  он видит ниточку, за
которую можно потЯнуть.

     Ѓиблией   бедного   и   честолюбивого  буржуа   --   стало   "€скусство
ЏродвигатьсЯ", библией богатого буржуа -- "€скусство ђаспорЯжатьсЯ".

     ЃуржуазиЯ  видит  в  писателе эксперта. …го рассуждениЯ об общественном
порЯдке  ей  не интересны и пугают  ее.  …й  нужен только практический  опыт
писателЯ в  изучении человеческого сердца.  ‚от так  литература,  как в XVII
веке, сведена к психологии.

     Ќо  психологиЯ  ЉорнелЯ,  ЏаскалЯ и  ‚овенарга  была еще  очистительным
призывом к свободе. Ђ коммерсанту нельзЯ доверЯть свободе своей клиентуры, а
префекту -- свободе своего помощника. €х единственным желанием  стало только
постоЯнное  получение  дохода, который  позволЯет соблазнЯть  и властвовать.
Ќужно постаратьсЯ управлЯть человеком малыми средствами,  а длЯ этого законы
сердца должны быть строгими и непререкаемыми.

     Ѓуржуазный лидер  так  же не верит в человеческую свободу, как ученый в
чудо. „лЯ  утилитарной морали  главной опорой психологии становитсЯ интерес.
Џеред писателем уже не стоит задача обращениЯ своим произведениЯми-призывами
к абсолютной свободе. Ћт него только  требуетсЯ  определить  психологические
законы, которые подчинЯт его читателЯм, таким же подчиненным, как и он сам.

     Ѓуржуазный писатель прежде всего  должен рассказывать  своей публике об
идеализме,  психологии,  детерминизме,  утилитаризме.  …му не  надо отражать
чуждость и непроницаемость мира. †елательно, чтобы он просто растворЯл мир в
простых  и субъективных  впечатлениЯх,  которые помогли бы  легче переварить
этот мир. Ѓольше нет нужды находить

        105

     в  самой  глубине  своей  свободы  самые   интимные   движениЯ  сердца.
„остаточно  просто  противопоставить   свой   "опыт"  опыту  читателей.  …го
произведениЯ  стали  инвентарем  буржуазной собственности и  психологической
экспертизой. ќта  экспертиза должна  утверждать права элиты, демонстрировать
мудрость общественного устройства и стать учебником вежливости.

     ‚ыводы готовы заранее.  ‚се уже известно: степень глубины,  разрешенной
исследователю,  отобраны  психологические  пружины,  даже  стиль  определен.
Џублике  не  нужны никакие неожиданности. Ћна  может  спокойно приобретать с
закрытыми глазами.

     ‚от только литература  мертва. Ћт ќмилЯ Ћжье до ЊарселЯ Џрево и  ќдмона
†алу, через „юма-сына,  Џайерона,  Ћне,  Ѓурже, Ѓордо можно рассмотреть  рЯд
авторов, которые благополучно завершили это дело. Џлохие книги они писали не
случайно. „аже имеЯ талант, они вынуждены были его скрыть.

     Ћт этого отказались  только лучшие из них. ќтот отказ спас  литературу,
но на полвека сказалсЯ на ее характере.

     ЌачинаЯ с 1848 года и  до  войны 1914 года глубокаЯ унификациЯ  публики
вынуждает автора писать  специально против всех своих  читателей. Ћн продает
свой труд, но презирает его покупателей,  и  стараетсЯ обмануть их ожиданиЯ.
ђаспространилось  мнение,  что  лучше  оставатьсЯ  неизвестным,   чем  стать
знаменитым.  Ђ  успех  писателЯ  при жизни  можно рассматривать  только  как
недоразумение.  Љогда книга недостаточно шокирует,  к ней пишут предисловие,
чтобы навернЯка оскорбить.

     ќтот основной конфликт между писателем и публикой -- уникальное Явление
в истории литературы. ‚ XVII веке между литераторами и читателЯми абсолютное
согласие;  в  XVIII веке автор обращаетсЯ к  двум  слоЯм публики,  одинаково
существующим, и может по желанию опиратьсЯ на тот или другой.

        106

     Џервые шаги  романтизма были попыткой  уклонитьсЯ  от открытой  борьбы,
восстановив эту двойственность и опираЯсь на аристократию против либеральной
буржуазии.  Џосле  1850 года  больше  нечем  скрыть  глубокое  противоречие,
которое разделЯет буржуазную идеологию и требованиЯ  литературы. ‚ это времЯ
потенциальнаЯ  публика  уже виднеетсЯ в  глубинных слоЯх  общества,  она уже
ждет,  чтобы  о  ней  рассказали  ей  самой.  Ѓесплатное  образование  стало
обЯзательным и продвинулось вперед. ’ретьЯ республика  готова  подарить всем
людЯм право читать и писать.

     Љак  поступит  писатель?  ‚ыступит  ли за большинство  против  элиты  и
попробует ли восстановить длЯ своего же блага дуализм публики?

     ‘начала можно  было подумать,  что  так и  было. Џод влиЯнием  великого
идейного  движениЯ,  перевернувшего  в  1830--1848 годах  окраинные  области
буржуазии,  некоторые  писатели  увидели   свою  потенциальную  читательскую
публику. „ав ей имЯ "Ќарод", они одарЯют ее мистической благодатью: спасение
принесет нам народ. Ќо, при  всей их любви к народу, они его  совершенно  не
знают, а главное, они -- не его дети. †орж ‘анд ведь баронесса „юдеван. ѓюго
-- сын  генерала €мперии. „аже Њишле, сын печатника, очень далек от лионских
или  лилльских ткачей.  ‘оциализм этих  писателей просто  вторичный  продукт
буржуазного идеализма. “ них народ -- только тема некоторых произведений, но
не  избранный  ими читатель.  Ѓезусловно,  ѓюго  выпала  редкаЯ  удача  быть
принЯтым  во  всех  уголках  общества.  Ћн  один  из  немногих, может  быть,
единственный из наших писателей, кто стал действительно народным.

     „ругие только  навлекли на себЯ неприЯзнь буржуазии, не создав себе при
этом  рабочей  аудитории. ‚  этом  можно  сразу убедитьсЯ,  если мы  сравним
отношение к этим писателЯм, с тем значением, которое буржуазный  “ниверситет
придает Њишле,  ’эну,  ђенану. Њишле  можно  назвать настоЯщим  прозаическим
гением  великого класса, а ’эн был лишь  ученым педантом, "прекрасный стиль"
ђенана дарит нам множество примеров низости и уродства. —истилище, в котором
класс буржуазии позволЯет  прозЯбать Њишле,  просто невероЯтно.  …го любимый
"Ќарод"  некоторое  времЯ  читал  его,  но  потом   успех   марксизма  снова
окончательно поверг его в забвение.

     ЃольшаЯ  часть этих авторов  оказалась повержена  неудачной революцией.
Ћни  свЯзали с ней свое  имЯ  и свою судьбу. Ќо никто из них, кроме ѓюго, не
оставил настоЯщего следа в литературе.

     ‚се остальные капитулировали перед перспективой деклассированиЯ. ђазрыв
с верхами опустил бы их на самое дно, как камень на шее.

     “  них  было  много  смЯгчающих обстоЯтельств.  Ѓыло  еще  рано,  ничто
по-настоЯщему  не свЯзывало  их с  пролетариатом.  ќтот угнетенный класс  не
понимал их, не  осознал, что они ему  необходимы.  ђешимость  этих писателей
защищать   угнетенных   осталась   абстрактной.  ‘оциальные   бедствиЯ   они
воспринимали умом, но не пережили в своем сердце.

     Ћтделившись   от   своего   класса,   преследуемые   воспоминаниЯми   о
благополучии, которого сами себЯ лишили,  они  могли  образовать на  обочине
настоЯщего  пролетариата этакий "пролетариат в  пристежных  воротничках". Ћн
вызывал бы недоверие у рабочих, его упрекала бы буржуазиЯ. ’ребованиЯ  этого
социального  определЯлись бы  горечью  и  обидой,  а  не  великодушием.  ‚се
кончилось бы тем,  что эта горечь и обида оказались  бы направленными против
всех остальных.

        108

     ‚  XVIII веке  все необходимые  свободы, нужные литературе, совпадают с
политическими  свободами,  нужными  гражданину.  —тобы  стать  революционным
писателю  достаточно рассматривать вольнолюбивую сущность своего искусства и
просто интерпретировать  формальные  требованиЯ  гражданина.  Џри подготовке
буржуазной  революции литература не может не быть революционной. Ћна впервые
ощутила свою свЯзь с политической демократией.

     Ќо дело в том, что формальные свободы, которые может защищать  эссеист,
романист, поэт, это совсем социальные требованиЯ пролетариата. Џролетариат и
не  собираетсЯ  добиватьсЯ  политической  свободы,  которой  он, в сущности,
пользуетсЯ  и котораЯ, по своей сути, просто мистификациЯ. …му сейчас нечего
делать  со свободой  мысли.  ’ребует он чего-то совсем  другого, а  не  этих
абстрактных свобод. …му нужно улучшение материального положениЯ и, в глубине
души, не очень осознанно -- прекращение эксплуатации человека человеком.

     Џозже  мы выЯсним, что его социальные требованиЯ аналогичны требованиЯм
литературного  творчества  как конкретно-исторического  ЯвлениЯ.  …го  можно
определить как  особый и датированный  данным временем  призыв. ќтот  призыв
человек, согласный  отнести себЯ к данной исторической  эпохой, бросает всем
своим современникам по поводу человека как такового.

     Ќо  в  XIX  веке литература освобождаетсЯ  от  религиозной идеологии  и
отказываетсЯ  от  служениЯ  идеологии буржуазной.  Ћна  занимает  положение,
независимое  от  всЯкой идеологии. Џоэтому  она  сохранЯет  абстрактный  вид
чистого отрицаниЯ. ‹итература еще не осознала, что она сама -- идеологиЯ. €з
последних сил она настаивает на своей независимости,

     у которой все согласны. ќто  опЯть приводит к мнению,  что у литературы
нет  своей  темы. Ћна с одинаковым  успехом может рассуждать о  чем  угодно.
Љонечно, можно  было  бы с  успехом  писать  о положении рабочих, но  только
обстоЯтельства  и  свободнаЯ волЯ художника могут позволить ему выбрать этот
сюжет. Џисатель может  сегоднЯ говорить о провинциальной буржуазии, а завтра
--  о   карфагенских   наемниках.  Џорой  какой-нибудь  ”лобер  заЯвит,  что
содержание и форма -- одно и  то же,  но это  не  даст  никаких практических
результатов. …го современники так и останутсЯ в плену  определениЯ  красоты,
данного  сто лет тому назад винкельманами  и лессингами. Џод  красотой снова
будут понимать многообразие в единстве. Ќадо суметь увидеть переливы разного
и свести  их  к  строгому единообразию через  стиль.  "Ђртистический  стиль"
ѓонкуров  ничего  не  изменит.  ќто  лишь   формальный  прием  унификации  и
приукрашиваниЯ даже самого прекрасного  жизненного материала. Љак  же  можно
найти  внутреннюю  свЯзь   между   борьбой   низших   классов  и  принципами
литературного  искусства? Џохоже,  что об  этом  догадалсЯ  лишь  Џрудон. €,
конечно, Њаркс. Ќо это были не литераторы.

     ‹итература все  еще была поглощена открытием  своей независимости.  Ћна
сама стала своим объектом. „лЯ литературы это был период размышлений и пробы
своих методов. Ћна  ломает старые рамки,  хочет экспериментально  определить
свои   законы,  создать  новую  технику.  Ќеторопливо   она  приближаетсЯ  к
современным формам драмы  и романа, верлибру, критике Языка. …сли бы удалось
найти в литературе  специфическое содержание, то она  смогла бы очнутьсЯ  от
размышлений о себе  самой  и  освободить свои эстетические  нормы  от такого
содержаниЯ.

        110

     Ћстановившись на работе длЯ потенциальной публики, писатели должны были
направить свое искусство  на  пробуждение умов.  Ђ это привело бы  к диктату
внешних требований в ущерб собственной сущности. Џрактически это  выразилось
бы  в отказе  от повествовательной формы, поэзии,  и даже рассуждений только
потому,  что  они были  бы  непонЯтны  некультурному читателю.  Џохоже,  что
литература  опЯть оказалась бы  под  угрозой изолЯции.  Џоэтому писатели  со
спокойной совестью отказались закабалить литературу,  подчинив ее конкретной
публике и определенной теме.

     Џисатель  все еще не видит расхождениЯ между нарождающейсЯ революцией и
своими абстрактными играми. ‚ этот раз  к власти рвутсЯ массы. Ќо у  них нет
ни культуры, ни досуга. ‹юбаЯ литературнаЯ революциЯ, совершенствуЯ технику,
делает недоступными длЯ  масс  ими  же вдохновлЯемые  произведениЯ. ќтим она
служит интересам социального консерватизма.

     ‚от  и   приходитсЯ  возвращатьсЯ   к   буржуазной   публике.  Џисатель
утверждает,  что   порвал  с  ней  все   отношениЯ.   Ћн   отказываетсЯ   от
деклассированиЯ в  пользу низов, но делает  это  просто символически. Ћн все
времЯ  демонстрирует  этот  разрыв  тем,  как одеваетсЯ,  как  питаетсЯ, как
обставлЯет свое жилье, своим поведением. Ќо он не совершает его.

     ЏисателЯ  по-прежнему читает буржуазиЯ,  она его кормит, от нее зависит
его известность. Џисатель сделал вид, что отстранилсЯ  от нее, чтобы получше
рассмотреть ее в целом. Ќо если он хочет о ней судить, то  ему сначала нужно
выйти из  нее. ‘делать  это можно только единственным  способом  --  на себе
испытать  образ жизни  и интересы другого  класса. Љогда  писатель  этого не
делает, значит, он вступает в противоречие  со своей совестью, потому что не
знает и не хочет  знать, длЯ  кого он творит. Ћн  всласть рассуждает о своем
одиночестве. ‚место того, чтобы держать ответ перед публикой,

        111

     которую он себе избрал, писатель выдумывает, что пишет длЯ самого  себЯ
или  длЯ  Ѓога,  превращает  литературное  творчество в  этакое  мистическое
занЯтие, молитву,  исследование своего внутреннего мира. Ћн делает  из  него
все что угодно, только не средство общениЯ с другими людьми.

     Џорой писатель  напоминает  одержимого,  который  извергает  слова  под
нажимом огромной  внутренней необходимости, а не просто выбирает их. Ќо этот
Яростный напор не помеха  длЯ тщательной  правки рукописи. ‚ то же времЯ  он
настолько  не  желает  зла  буржуазии, что  даже  не сомневаетсЯ в  ее праве
управлЯть.  Ќаоборот.  ”лобер был  уверен  в этом,  и  его  переписка  после
Љоммуны,  котораЯ  его  страшно  напугала, просто изобилует низкой  бранью в
адрес рабочих.

     •удожник, находЯсь в  родной среде, не может воспринимать ее извне. …го
отказы  от  нее  только бесплодные состоЯниЯ  души. Ћн  даже  не видит,  что
буржуазиЯ --  класс угнетателей.  —естно  говорЯ, он  вообще  считает ее  не
классом,  а  некоторым  биологическим  видом.  „аже  если   он  решаетсЯ  ее
описывать, то делает это в  узких рамках  психологии. ‚от и получаетсЯ,  что
буржуазный писатель и "проклЯтый писатель" движутсЯ в одном направлении. Ћни
различаютсЯ только тем, что первый занимаетсЯ белой психологией, а второй --
черной психологией.

     ”лобер пишет, что  "называет буржуа всЯкого, кто мыслит  низменно".  Ћн
определЯет  буржуа  в терминах психологии  и  идеализма,  то  есть  в  русле
идеологии,  от которой будто бы отказалсЯ.  ќтим он оказывает большую услугу
буржуазии. Ћн приводит ее в отчий  дом бунтарей, неадаптировавшихсЯ, которые
могли оказатьсЯ в рЯдах пролетариата. ”лобер убедил их,  что можно  избавить
буржуа  от буржуазности внутри  него просто внутренней дисциплиной.  …сли  в
личной жизни буржуа начнут думать

        112

     возвышенно,   то   могут   спокойно   пользоватьсЯ   своими  благами  и
преимуществами. Ќеважно, что  они  живут  как  буржуазиЯ,  используют доходы
по-буржуазному,  посещают  буржуазные салоны.  ‚се это лишь  видимость.  Ћни
возвысились  над  своим  биологическим  видом  благодарЯ  благородству своих
чувств. Ђ  благородные  чувства  находЯт  применение в  основном  в  области
искусства.  ЏолучаетсЯ, что  писатель  еще и  своих  собратьев  учит  всегда
сохранЯть спокойную совесть.

     Ћдиночество  художника -- тоже уловка. Ћно скрывает не только настоЯщие
отношениЯ  с широкой  публикой,  но  и восстановление читательской аудитории
специалистов. ‡а  буржуазией  оставлено распорЯжение  людьми и  богатствами.
„уховное  опЯть изолированно от преходЯщего с точки зрениЯ  историков.  ќтим
возрождаетсЯ корпус  клириков. ‘тендалЯ  читает Ѓальзак,  Ѓодлера  --  Ѓарбе
д'Ћревильи, а Ѓодлер становитсЯ публикой длЯ ќдгара Џо.

     ‹итературные  салоны  теперь  сродни   коллегии.   ‡десь  негромко,   с
неизменным  уважением,  "рассуждают о литературе",  обсуждают вопрос  о том,
доставлЯет ли музыканту больше радости  его  музыка, чем писателю его книги.
—ем больше искусство  отворачиваетсЯ от жизни,  тем все более  свЯщенным оно
становитсЯ.  “станавливаетсЯ  даже  некаЯ  общность свЯтых.  —ерез  столетиЯ
общаютсЯ  с  ‘ервантесом,  ђабле,  „анте.  Џисатели  сами  вливаютсЯ  в  это
монастырское  сообщество.  Љорпус клириков  из  конкретного, географического
объединениЯ  становитсЯ  наследственной привилегией. ќто уже клуб, все члены
которого   мертвы,  кроме  одного,  последнего  по   времени.  …му  поручено
представлЯть на земле других, и он  объединЯет в  себе  всю коллегию. “ этой
религии есть все: и свЯтые в прошлом, и будущаЯ жизнь.

        113

     ђасхождение  настоЯщего и  духовного  приводит к коренному  изменению в
понЯтиЯ  славы.  ‚о  времена  ђасина  слава  была  не  реваншем  безвестного
писателЯ,  а естественным продолжением успеха в  стабильном обществе.  ‚ XIX
веке она  становитсЯ механизмом дополнительной компенсации.  "ЊенЯ примут  в
1880 году",  "џ выиграю свой процесс после второго слушаниЯ".  ќти известные
слова   подтверждают,   что   писатель   все   еще  стремитсЯ  к  прЯмому  и
универсальному  влиЯнию на  целостный коллектив.  ЋказываетсЯ,  что  сегоднЯ
такое  влиЯние  невозможно,  поэтому компенсирующий миф о союзе  писателЯ  с
публикой переносЯт на неопределенное времЯ.

     Ќо все это  довольно  туманно.  Ќикто  из  любителей  славы  не задалсЯ
вопросом,  в каком, собственно, обществе он  мог бы встретить признание. Ћни
только   убаюкивают  себЯ  мечтой,  что  их  внуки  будут  внутренне   более
совершенными,  потому  что окажутсЯ в  более старом мире и придут после них.
Ѓодлер,  спокойно  воспринимающий   противоречиЯ,  часто  залечивает  удары,
нанесенные его гордости, мыслЯми о посмертной славе, хотЯ уверен  в том, что
общество вступило  в период упадка,  который  завершитсЯ исчезновением  рода
человеческого.

     Џолучилось  так,   что  писатель  в   настоЯщее   времЯ  обращаетсЯ   к
читателЯм-специалистам, на  прошлое заключает мистический договор с великими
покойниками,  в  будущем  надеетсЯ   на  славу.  Ћн  использует  все,  чтобы
символически  вырватьсЯ из своего класса.  Ћн живет в подвешенном состоЯнии,
чуждый  своему  веку,  одинокий, проклЯтый. € всЯ эта комедиЯ --  только длЯ
того,  чтобы  войти  в  символическое общество,  напоминающее  старорежимную
аристократию.

        114

     ќти процессы идентификации хорошо известны психоанализу. •удожественнаЯ
мысль  тоже  имеет немало  примеров  этого.  Ѓольному,  чтобы  вырватьсЯ  из
больницы, нужен ключ от дверей. ‚ итоге он  убеждает себЯ, что он сам и есть
этот  ключ. ’ак и  писатель,  которому  нужно  покровительство знати,  чтобы
поднЯтьсЯ  наверх,  в  конце  концов,  начинает  смотреть  на  себЯ  как  на
воплощение всего благородного  сословиЯ.  Ќо длЯ этого  сословиЯ  характерен
паразитизм,  и   писатель   выбирает   стиль  жизни,  позволЯющий   кичитьсЯ
паразитизмом. Ћн становитсЯ идеальным мучеником потреблениЯ.

     Њы  уже говорили о том,  что писатель  не видит  неловкости в  том, что
пользуетсЯ богатствами буржуазии.  Ћн  оправдывает это  тем,  что  может  их
тратить, то есть превращать  в непродуктивные и бесполезные объекты, этим он
их  как  бы  сжигает, а огонь очищает  все.  Ќо, конечно, писатель не всегда
богат,  а  жить  надо. ‚от  он и  устраивает себе  довольно странную  жизнь.
ђасточительную    и   полную   забот,   жизнь,   в   которой    рассчитаннаЯ
неприспособленность означает  недоступную ему расточительную  щедрость.  ‚не
искусства он считает благородными лишь три вида занЯтий.

     Џрежде  всего, это  любовь.  Ћна избрана,  потому  что это  бесполезнаЯ
страсть, а женщины, по словам Ќищие, -- это самаЯ опаснаЯ игра.

     „алее,  путешествиЯ.  Џутешественник  --  это  постоЯнный  наблюдатель,
странствующий из  одного общества в другое, не оставаЯсь ни  в одном. Љ тому
же, путешественник -- всегда  внешний потребитель в трудЯщемсЯ коллективе. ‚
этом он просто образец паразитизма.

     €ногда к благородным занЯтиЯм  относитсЯ и война. ќто потребление людей
и богатств в огромных размерах.

     “  писателЯ мы  видим то же презрение в ремеслам, что и у аристократов.
…му мало просто быть бесполезным, как придворные при старом режиме.

        115

     Ћн стремитсЯ топтать  плоды  полезного  труда,  ломать, жечь,  портить,
подражать вседозволенности сеньоров, топтавших во времЯ охоты  полЯ пшеницы.
Ћн   лелеет  в  душе  губительные  желаниЯ,  о  которых  сказал   Ѓодлер   в
"‘текольщике".

     —уть позже он  станет выбирать себе бракованные инструменты, изношенные
или просто сломанные, уже наполовину возвращенные себе природой, пародию  на
настоЯщие орудиЯ труда.

     Џисатель  часто и собственную жизнь считает инструментом, который можно
сломать. Ћн может рисковать жизнью, играть со смертью.  Ђлкоголь,  наркотики
-- все пригодитсЯ в этой  страшной игре. Ѓесполезное совершенство -- вот это
и есть красота. Ћт "искусства ради искусства" до символизма. —ерез реализм и
Џарнас  все  школы пришли к тому, что  искусство -- наивысшаЯ форма  чистого
потреблениЯ.  Ћно не учит, не отражает никакой идеологии и  особенно  боитсЯ
морализаторства. ‡адолго до  Ђнд-ре †ида,  ”лобер,  ѓотье, ѓонкуры, ђенар  и
Њопассан  сказали по-своему о том,  что "добрые намерениЯ  рождают  скверную
литературу".

     …сть писатели,  длЯ  которых  литература стала  доведенной  до  предела
субъективностью,  бенгальским огнем, в котором сгорают ростки их страданий и
пороков.  ќти  писатели  оказались  в  глубине  мира,  как  в  темнице.  Ћни
вырываютсЯ за его пределы, и реальность  словно  исчезает под их обличающим,
неудовлетворенным   взглЯдом   "со   стороны".  Ћни  считают,  что  их  душа
чрезвычайно  своеобразна,  и  ее  изображение  может  оставатьсЯ  совершенно
стерильным.

     „ругие  видЯт в себе беспристрастных наблюдателей своей эпохи. Ћни ни к
кому  не  обращаютсЯ, но  доводЯт  свое  обращение  и автора до  предела  --
показывают пустому небу картину окружающего  общества.  ‘обытиЯ вселенной  у
них предстают в искаженном, переставленном виде. Ћни словно пойманы

        116

     в ловушку артистического стилЯ. ‘обытиЯ вынесены за скобки. ЌевероЯтнаЯ
правда  соединЯетсЯ  здесь  с   нечеловеческой  Љрасотой,  "прекрасной,  как
каменнаЯ  греза". Ќи автор, ни  читатель больше не принадлежат нашему  миру.
Ћни стали воплощением чистого взглЯда. €м доступно судить  о человеке извне,
стать на  точку  зрениЯ  Ѓога  или,  если  хотите,  пустого абсолюта. „аже в
описании  самого чистого лирика  своих  душевных  особенностей, Я  еще  могу
узнать себЯ. Љогда экспериментальный  роман подражает науке, не может ли  он
этим  приносить  пользу,  не  может  ли,  как  и  она,  получить  социальное
применение?

     ќкстремисты  настолько  боЯтсЯ  стать полезными  обществу, что не хотЯт
даже, чтобы их произведениЯ  раскрыли  человеку его собственное сердце.  Ћни
отказываютсЯ передавать  свой опыт. Њожно сказать,  что произведение  только
тогда совершенно бесполезно, когда оно бесчеловечно. ‡начит, можно надеЯтьсЯ
на некое абсолютное  творение,  квинтэссенцию  роскоши  и  щедрости, которое
никак не применить в этом мире, потому что оно не от  мира сего и совершенно
не  говорит  о  нем.  ‚оображение  превращаетсЯ  в  безусловную  способность
отрицать  действительность.  Џроизведение  искусства создаетсЯ на разрушении
вселенной.  Њы  видим   отчаЯнную   искусственность  „езэссента.  ђегулЯрную
несогласованность  всех чувств  и,  наконец,  осознанное  разрушение  Языка.
ЌельзЯ не заметить  и молчаниЯ  --  ледЯного молчаниЯ творчества Њалларме --
или молчаниЯ г-на ’еста, длЯ которого любое общение -- осквернение.

     Ќебытие  -- предельнаЯ точка  этой блестЯщей и убийственной литературы.
ќтот предел  и есть  ее настоЯщаЯ сущность.  ‚  этой духовности  нет  ничего
позитивного. Ћна -- только полное и простое отрицание преходЯщего. ‚ средние
века преходЯщее было Ќесущественным по сравнению с „уховностью.

        117

     ‚  XIX веке мы  видим  другое:  преходЯщее выходит на  первый  план,  а
духовное  становитсЯ  только второстепенным паразитом, который подтачивает и
стремитсЯ разрушить преходЯщее. ‘тавитсЯ альтернатива:  отрицать мир или его
потреблЯть. Њожно отрицать, потреблЯЯ.

     –елью  творчества ”лобера  становитсЯ  избавление от людей и вещей. …го
фраза окружает объект, захватывает его,  не  дает  двинутьсЯ  и  ломает  ему
хребет.  Ћна  смыкаетсЯ над  ним,  превращаетсЯ в  камень, и его тоже делает
таким.  Ћна слепа и глуха, в ней нет даже  намека на жизнь. ‹едЯное молчание
отделЯет  ее от следующей  фразы.  Ћна всегда  падает в  пустоту  и  в  этом
постоЯнном падении тЯнет  за собой свою жертву. Ћписанный факт вычеркиваетсЯ
из инвентарного списка, писатель берет следующий. ђеализм у него  --  только
эта великаЯ мрачнаЯ  погонЯ. ѓлавное успокоитьсЯ. ’ам, где он прошел, больше
ничего не растет.

     Џредопределенность  натуралистического   романа  разрушает  жизнь,  она
человеческое действие превращает в однолинейные механизмы. ќтот  роман имеет
только один  сюжет. Ќеторопливый распад  человека,  любого начинаниЯ, семьи,
общества.     Џрирода    рассматриваетсЯ    в     состоЯнии     продуктивной
неуравновешенности, и эта неуравновешенность уничтожаетсЯ, через уничтожение
противостоЯщих  сил  мы  приходим  к  равновесию  смерти.  …сли  вдруг   нам
показывают успех честолюбца, то это иллюзиЯ. Њилый друг не штурмует бастионы
буржуазии, он только физический прибор, отражающий степень падениЯ общества.

     Љогда символизм показывает родство красоты и смерти, он только уточнЯет
тему  литературы целого полувека.  Џрошлое красиво, потому что  его уже нет.
Џрекрасны умирающие юноши  и  увЯдшие цветы. Љрасива эрозиЯ,  руины.  ѓибель
становитсЯ  высшей  ценностью.   Љрасива  подтачивающаЯ  исподволь  болезнь,
сжигающаЯ  любовь,  убивающее  искусство.  ‘мерть повсюду:  перед  нами,  за
спиной, даже в солнце и ароматах земли.

        118

     ‚се искусство Ѓарреса -- размышлениЯ о  смерти.  ‹юбаЯ  вещь прекрасна,
только  если   она  "потреблЯема",  а  это   значит  --  умирает,  когда  ею
пользуешьсЯ.

     ЏодходЯщей структурой длЯ этих королевских игр стало мгновение. Џричина
этого  в том,  что  мелькает, но содержит в себе образ вечности.  Ћно  стало
отрицанием человеческого времени, всех  измерений, труда и истории.  ‘троить
нужно долго, чтобы все разрушить, достаточно мига.

     …сли в этом ракурсе рассматривать творчество Ђндре †ида,  то  нельзЯ не
увидеть в нем  этику  писателЯ -- потребителЯ. …го немотивированное действие
-- завершение века буржуазной комедии и послание автора -- дворЯнина. Џросто
удивительно, что все  примеры  такого действиЯ взЯты  из  сферы потреблениЯ.
”илоктет отдает свой  лук, миллионер тратит  свои  банковские билеты, Ѓернар
крадет, ‹афкадио убивает, Њенальк продает свою  обстановку.  ќто разрушающее
движение затем будет  доведено до предела. —ерез двадцать лет Ѓретон скажет:
"‘амый простой сюрреалистический акт в том, чтобы с револьвером в руке выйти
на улицу и  стрелЯть наугад  в  толпу,  пока