й жизни общества.  Ћсобенно
опасным это было длЯ  молодежи из средних  и мелких слоев  общества. —еловек
"случайного  племени",  одинокий  юноша-разночинец,  брошенный в  круговорот
общественных  страстей,  втЯнутый  в   идейную  борьбу,   вступал  в  крайне
болезненные отношениЯ с миром.  Ќе  укорененный в народном  бытии,  лишенный
прочной  культурной почвы,  он оказывалсЯ беззащитным перед соблазном власти
"недоконченных" идей,  сомнительных общественных теорий, которые носились  в
"газообразном" обществе  пореформенной ђоссии.  ћноша  легко  становилсЯ  их
рабом, исступленным их служителем,  а  идеи обретали  в его  неокрепшей душе
деспотическую силу и овладевали его жизнью и судьбой.
     ”иксируЯ трагические проЯвлениЯ новой общественной болезни, „остоевский
создал  особый  роман  -  идеологический.  Џо  замечанию исследователЯ  Љ.”.
ЉорЯкина, „остоевский "одержим мыслью о том, что идеи вырастают не в книгах,
а в умах и сердцах, и  что  высеиваютсЯ они тоже не  на бумагу, а  в людские
души...  „остоевский  понЯл,  что за  внешне привлекательные,  математически
выверенные  (*45)  и  абсолютно  неопровержимые  силлогизмы приходитсЯ порой
расплачиватьсЯ кровью, кровью большой и к тому же не своей, чужой".
     ‚  основе  драматического  конфликта  романов  „остоевского   -  борьба
одержимых  идеЯми  людей. ќто и столкновение характеров, воплощающих  разные
идейные принципы,  это и мучительнаЯ борьба теории  с жизнью в душе  каждого
одержимого  человека. €зображение общественной ломки, свЯзанной  с развитием
буржуазных отношений,  „остоевский сочетает  с исследованием  противоречивых
политических взглЯдов и философских теорий, которые это развитие определЯют.
     ѓерой „остоевского - не только  непосредственный участник событий, но и
человек, идеологически  оценивающий происходЯщее. ЃросаЯ идеи  в души людей,
„остоевский испытывает их человечностью. ђоманы его не только отражают, но и
опережают действительность: они проверЯют на судьбах героев жизнеспособность
тех идей, которые  еще не вошли в практику,  не стали "материальной  силой".
ЋперируЯ  "недоконченными",  "недовоплощенными"  идеЯми,  романист  забегает
вперед,  предвосхищает  конфликты,  которые  станут  достоЯнием общественной
жизни  XX  века.  ’о, что казалось современникам писателЯ  "фантастическим",
подтверждалось последующими  судьбами человечества. ‚от почему „остоевский и
по сей день не перестает быть  современным писателем как в нашей стране, так
и за рубежом.
     <b>’еориЯ ђаскольникова</b>.  “же с  первых  страниц  романа  "Џреступление  и
наказание" главный  герой  его,  студент Џетербургского  университета ђодион
ђаскольников,  погружен   в  болезненное  состоЯние,  порабощен  философской
идеей-страстью, допускающей "кровь  по  совести".  ЌаблюдаЯ  русскую  жизнь,
размышлЯЯ над  отечественной  и мировой  историей, ђаскольников  решил,  что
исторический  прогресс и  всЯкое  развитие  осуществлЯютсЯ  за счет  чьих-то
страданий,  жертв и даже крови,  что все человечество подразделЯетсЯ  на две
категории. …сть люди,  безропотно принимающие любой  порЯдок вещей,-  "твари
дрожащие", и  есть люди, нарушающие моральные нормы и  общественный порЯдок,
принЯтый  большинством,- "сильные  мира  сего".  ‚еликие  личности,  "творцы
истории",  ‹икург,  Њагомет, Ќаполеон, не  останавливаютсЯ  перед  жертвами,
насилиЯми,   кровью  ради   осуществлениЯ   своих  идей.  ђазвитие  общества
совершаетсЯ за счет попраниЯ "тварей дрожащих" наполеонами.
     €деЯ  ђаскольникова  не наивна: она возводит  в квадрат бесчеловечность
исторического прогресса, свойственную  мно-(*46)гим  общественным формациЯм.
ѓоворЯ  словами  „остоевского  о  Ѓальзаке,  "не   дух  времени,   но  целые
тысЯчелетиЯ приготовили борением своим такую развЯзку в душе человека".
     Џоделив людей на две категории, ђаскольников сталкиваетсЯ с вопросом, к
какому разрЯду принадлежит он сам:  "...‚ошь  ли  Я, как  все, или  человек?
‘могу ли Я переступить или не смогу? Ћсмелюсь ли нагнутьсЯ и взЯть  или нет?
’варь ли  Я  дрожащаЯ  или <i>право</i> имею?.." “бийство старухи процентщицы - это
самопроверка героЯ: выдержит, ли он идею о праве сильной  личности на кровь,
ЯвлЯетсЯ ли он избранным; исключительным человеком, Ќаполеоном?
     …сть  в  романе и иной смысл эксперимента, имеющий  прЯмое отношение  к
мысли  автора.  „остоевский  испытывает  человечностью  основную "идею",  по
которой совершаетсЯ  ход  истории.  „иалог  с  идеей  в  душе  ђаскольникова
ЯвлЯетсЯ  судом  „остоевского   над  историей,  над  прогрессом,  попирающим
человека.
     ‚ынашиваЯ  идею в своем воспаленном  сознании, ђаскольников  мечтает  о
роли властелина (Ќаполеона)  и спасителЯ человечества (•риста) одновременно.
Ќо главным и решающим в его жизни на данный момент ЯвлЯетсЯ самопроверка. Ћн
признаетсЯ ‘онечке Њармеладовой: "Ќе длЯ того, чтобы матери помочь, Я убил -
вздор! Ќе длЯ  того  Я убил,  чтобы,  получив  средства  и власть, сделатьсЯ
благодетелем  человечества. ‚здор!  џ просто убил;  длЯ себЯ  убил, длЯ себЯ
одного: а там стал ли бы Я чьим-нибудь благодетелем или всю жизнь, как паук,
ловил бы  всех в паутину  и из всех живые соки высасывал, мне, в ту  минуту,
все  равно должно было быть!"  ѓерой не  только  не в разладе  с современным
обществом, но и сам несет в себе его болезни.  …го увлекает антихристианскаЯ
идеЯ "сверхчеловека", которому "все позволено".
     <b>Њир петербургских  углов  и  его  свЯзь  с  теорией ђаскольникова</b>. €деЯ
ђаскольникова органически свЯзана  с жизненными  условиЯми, которые окружают
студента. "Ќа улице жара стоЯла страшнаЯ, к тому  же духота, толкотнЯ, всюду
известка,  леса, кирпич,  пыль и та  особеннаЯ летнЯЯ вонь, столь  известнаЯ
каждому петербуржцу,  не имеющему возможности нанЯть  дачу,-  все это  разом
неприЯтно  потрЯсло  и  без  того  уже  расстроенные  нервы  юноши".  „ухота
петербургских трущоб - частица общей атмосферы романа, душной и безысходной.
…сть  свЯзь   между  исступленными  мыслЯми   ђаскольникова  и   "черепашьей
скорлупой"  его каморки, крошечной клетушки шагов шесть  длиной, с  желтыми,
пыль-(*47)ными,  отставшими от стены обоЯми и низким  давЯщим  потолком. ќта
каморка  -  прообраз  более грандиозной,  но  столько  же  душной  "каморки"
большого  города. Ќедаром  Љатерина  €вановна Њармеладова  говорит,  что  на
улицах Џетербурга, словно в комнатах без форточек.
     Љартину  тесноты,  удушливой скученности  людей,  ютЯщихсЯ  "на  аршине
пространства", усугублЯет чувство духовного  одиночества  человека  в толпе.
‹юди относЯтсЯ  здесь друг к другу с подозрением и недоверием, их объединЯют
только злорадство и  любопытство  к несчастьЯм  ближнего. Џод пьЯный хохот и
Язвительные   насмешки   посетителей   распивочной  рассказывает  Њармеладов
потрЯсающую историю своей жизни; сбегаютсЯ на скандал жильцы дома, в котором
живет Љатерина €вановна. ‚  романе  возникает образ  Џетербурга мертвенного,
холодного,  равнодушного к судьбе  человека: "необъЯснимым холодом"  веет на
ђаскольникова "от  этой  великолепной панорамы; духом немым  и глухим  полна
была длЯ него эта картина".
     ‚ духоте узких улочек, в тесноте  перенаселенных квартир развертываетсЯ
потрЯсающаЯ  драма  жизни  униженных   и  оскорбленных,  жизни  на  каких-то
позорных, унизительных длЯ человека условиЯх. „остоевский воссоздает глазами
ђаскольникова  особое,  преступное  состоЯние  мира,  в  котором   право  на
существование покупаетсЯ  ценой постоЯнных сделок с  совестью. Љ этому миру,
как  он  представлЯетсЯ ђаскольникову, оказываютсЯ "неприложимыми правила  и
предписаниЯ общепринЯтой житейской нравственности"  <i>(„.  €.  Џисарев)</i>. ѓерои
попадают  в  такие  ситуации, в  которых  "точное  соблюдение этих  правил и
предписаний" невозможно. Ќе пойди ‘онечка Њармеладова на улицу - умерли бы с
голоду ее домочадцы. „аже самоубийство  как достойный  исход в ее  положении
исключено.  „обро ‘они  по отношению  к ближним  требует  зла по отношению к
себе.  ЌравственнаЯ  гармониЯ  тут  попросту  недостижима, а стремление к ее
немедленному   осуществлению   оборачиваетсЯ   бесчеловечностью.  Џо  словам
‘онечки, например, Љатерина €вановна "не замечает, как это все нельзЯ, чтобы
справедливо  было  в людЯх,  и  раздражаетсЯ". †изнь ставит героев  в  такие
тупики,    когда,   с   точки    зрениЯ   логического   ума   ђаскольникова,
"безнравственным" становитсЯ само неукоснительное требование нравственности.
‹юбимаЯ  сестра  ђаскольникова „унЯ  готова  выйти  замуж  не  по  любви  за
циничного  дельца  ‹ужина, с  тем чтобы помочь  брату,  дать ему возможность
закончить  университет.  ђаскольников  попадает  в   положение,  аналогичное
положению  ‘онечки.  "џсно,  что теперь  надо  было не  (*48) тосковать,  не
страдать пассивно, одними  рассуждениЯми о том,  что вопросы неразрешимы,  а
непременно что-нибудь сделать,  и сейчас  же  и  поскорее..." ’ак  жизнь  не
только не  уводит героЯ от обдуманного решениЯ, а  как будто  специально, на
каждом шагу наталкивает на него.
     Ќо заметим,  что  в  бунте  ђаскольникова, нарЯду с  отчаЯнным  вызовом
бесчеловечным   законам  "мира  сего",   есть  и   пассивное  признание   их
незыблемости,  их  неизбежности.   …сли  сделки  с  совестью   -  обычное  и
универсальное  состоЯние  жизни  человечества  ("вечнаЯ  ‘онечка,  пока  мир
стоит"),   то,  значит,  это   не   подлость,  а   внутреннЯЯ  неизбежность,
предустановленнаЯ  от века  самой  природой  человеческого  общежитиЯ. ’огда
нужно  считать   вздором   все   нравственные  принципы,   отбросить  их  за
ненадобностью, как  обветшалый хлам, и  взглЯнуть  на  жизнь  с  иной  точки
зрениЯ, уже исключающей  "устаревшее" деление человеческих поступков на злые
и  добрые.  ‚  такой нравственной "арифметике"  укреплЯет героЯ его "идеЯ" и
жизнь, воспринимаемаЯ им сквозь призму острой, как бритва, теории.
     <b>€деЯ   и  натура   ђаскольникова</b>.  Ћднако   нравственнаЯ  "арифметика",
логическаЯ   "казуистика"  героЯ   постоЯнно  сталкиваютсЯ  с  его  душевной
"алгеброй", заставлЯющей  совершать "нелепые"  поступки: искренне сострадать
несчастьЯм Њармеладовых, оставлЯЯ  у  них на подоконнике  последние  деньги,
жалеть опозоренную девочку на бульваре, ненавидеть свидригайловых и лужиных,
называть подлость подлостью вопреки логической выкладке - "подлец человек, и
подлец тот, кто его за это подлецом называет".
     "Ќа какое дело хочу покуситьсЯ и в то же времЯ каких пустЯков боюсь!" -
думает ђаскольников, пораженный страхом встречи с квартирной хозЯйкой. ѓерой
считает  "низким  жанром"  свою  причастность к  миру  простых  людей  с  их
обыденным   сознанием   и   мелкими   заботами.   ‘войственные   ему   черты
обыкновенности  он  презирает.   ’ак  возникает  конфликт  между   сознанием
ђаскольникова и его поведением, неожиданным длЯ самого героЯ, не поддающимсЯ
контролю его  жестокого  и беспощадного разума. ‘трашнаЯ ненависть  героЯ  к
"пустЯкам",  постоЯннаЯ досада на то,  что  он не властен  рассчитать себЯ,-
прЯмое следствие его рабства в  плену у  ограниченной,  оторванной от жизни,
бесчеловечной идеи.
     Ћтношение  фанатически настроенного героЯ  к жизни заведомо деспотично:
он  предрасположен особо  остро реагировать лишь на те  впечатлениЯ, которые
подтверждают    правоту    его    теории.    Ѓолезненно-раздраженный     ум,
отточен-(*49)ный на оселке идеи как бритва, часто не в состоЯнии  улавливать
все богатство жизненных свЯзей, всю полноту мира Ѓожьего,  в котором рЯдом с
человеческими  страданиЯми существуют  великие взлеты  человеческой доброты,
взаимного  тепла,  сострадательного участиЯ. Ќичего этого  ослепленный идеей
герой  в   окружающем  мире  не  видит.  Ћн  воспринимает  мир  "вспышками",
"озарениЯми" Ћн выхватывает  из  окружающего лишь  те  впечатлениЯ,  которые
укреплЯют   неподвижную   идею,  прочно   засевшую   в  его   душе.   Ћтсюда
многозначительные "мелькнуло на миг", "охватило  его",  "как громом  в  него
ударило",  "вскричал  он вдруг  в исступлении",  "ему  стукнуло  в голову  и
потемнело в глазах", "вдруг он опомнилсЯ". ’ак „остоевский подчеркивает одно
качество  в  характере  размышлений и восприЯтиЯ  жизни  у  ђаскольникова  -
предвзЯтость. Ћбратим  внимание, что и  роковое  письмо  матери он читает не
просто так, а "с идеею": "ухмылЯЯсь  и  злобно торжествуЯ заранее  (!) успех
своего решениЯ". ‚есь монолог героЯ  по поводу этого письма выглЯдит слишком
взвинченным: ђаскольников  как  будто  специально над  собой  издеваетсЯ,  с
большим  злорадством, с извращенным наслаждением обыгрываЯ  каждую  строчку:
"’ак  он  мучил  себЯ   и  поддразнивал  этими  вопросами  даже  с  каким-то
наслаждением".
     Ќо  мотивировки поведениЯ героЯ  в романе постоЯнно раздваиваютсЯ,  ибо
сам герой, попавший в плен  к бесчеловечной  идее, лишаетсЯ цельности. ‚ нем
живут  и  действуют  два  человека  одновременно:  одно раскольниковское "Я"
контролируетсЯ сознанием героЯ, а другое "Я" в то же самое  времЯ  совершает
безотчетные душевные движениЯ  и  поступки. Ќе  случайно друг  ђаскольникова
ђазумихин говорит,  что у ђодиона "два противоположных характера  поочередно
сменЯютсЯ".
     ‚от  герой  идет к  старухе  процентщице  с  Ясно  осознанной  целью  -
совершить "пробу". Џо сравнению  с решением, которое ђаскольников осуществит
завтра, ничтожны и  последнЯЯ дорогаЯ вещь, за бесценок покупаемаЯ старухой,
и предстоЯщий денежный разговор. Ќужно другое: хорошо запомнить расположение
комнат, тщательно подсмотреть, какой ключ от  комода,  а  какой от  укладки,
куда  прЯчет  деньги старуха.  Ќо  ђаскольников не  выдерживает.  ‘тарушонка
процентщица втЯгивает его в сети своих денежных комбинаций, спутывает логику
"пробы". Ќа наших глазах ђаскольников, забыв о  цели визита, вступает в спор
с Ђленой €вановной и только потом одергивает себЯ, "вспомнив (!), что он еще
и за другим пришел".
     (*50)  ‚  душе героЯ все  времЯ  сохранЯетсЯ  не  поддающийсЯ  холодной
диалектике его мысли остаток, потому и поступки, и  монологи  его  постоЯнно
раздваиваютсЯ. "Ћ  Ѓоже!  Љак  все это отвратительно!"  -  восклицает герой,
выходЯ от старухи после совершениЯ  "пробы".  Ќо буквально  через  несколько
минут в распивочной он будет  убеждать себЯ в обратном: "‚се это  вздор... и
нечем  тут было смущатьсЯ!" ЏарадоксальнаЯ двойственность в поведении героЯ,
когда  жалость   и  сострадание   сталкиваютсЯ   с   отчаЯнным  равнодушием,
обнаруживает  себЯ  и  в сцене на  бульваре.  †алость  к  девочке-подростку,
желание спасти невинную  жертву,  а  рЯдом - презрительное:  "Ђ  пусть! ќто,
говорЯт, так и следует. ’акой процент, говорЯт, должен уходить каждый год...
куда-то... к черту..."
     ‡а городом, незадолго до страшного сна-воспоминаниЯ, ђаскольников вновь
бессознательно  включаетсЯ в жизнь,  типичную длЯ бедного студента. "ђаз  он
остановилсЯ и пересчитал деньги: оказалось около тридцати  копеек. "„вадцать
городовому,  три Ќастасье за письмо,- значит Њармеладовым  дал вчера  копеек
сорок семь али пЯтьдесЯт",-  подумал он, длЯ чего-то  рассчитываЯ,  но скоро
забыл  даже,  длЯ чего  и  деньги  вытащил  из  кармана".  ‚новь открываетсЯ
парадокс как следствие "расколотой" души  героЯ: решимость  "на  такое дело"
должна исключать подобные пустЯки.  Ќо убежать от "пустЯков" не удаетсЯ, как
не удаетсЯ убежать  от самого  себЯ, от  сложностей своей  собственной души.
Ќелогичные с точки  зрениЯ ђаскольникова-теоретика, эти  "пустЯки"  обнажают
существо живой, не  порабощенной  теорией натуры героЯ. ЋбыкновеннаЯ  жизнь,
неистребимаЯ в ђаскольникове, тЯнет в  прохладу островов,  дразнит цветами и
сочной  зеленью трав.  "Ћсобенно (!) занимали его  цветы:  он на  них  всего
дольше смотрел".
     ‡десь,  на  островах, видит  герой мучительный сон  об  избиении лошади
сильными, большими мужиками  в красных рубахах. ‡десь же, очнувшись от этого
сна, он в последний раз перед преступлением  на миг освободитсЯ от "трихина"
теории. ‚друг придет к нему мирное и легкое чувство той полнокровной тишины,
которое он потом  будет жадно ловить  в тихих  глазах  ‘онечки Њармеладовой.
ђаскольникову  откроетсЯ  природа  с ее  вечным  спокойствием, гармонической
полнотой. "ЏроходЯ через мост, он тихо и спокойно  смотрел на Ќеву, на Яркий
закат Яркого, красного  солнца... ’очно нарыв на сердце его, нарывавший весь
месЯц, вдруг прорвалсЯ. ‘вобода! ‘вобода! Ћн свободен теперь от этих чар, от
колдовства, обаЯниЯ, от наваждениЯ!"
     (*51) Џолагают, что „остоевский специально вводит в роман необъЯснимые,
иррациональные  человеческие  поступки.  ‚от  и сейчас  жизнь, как  нарочно,
подсовывает  ђаскольникову   "роковое"  совпадение,   наталкивающее  его  на
преступление. Џочему  герой, освободившийсЯ  от власти идеи, пошел на ‘енную
площадь и встретил там ‹изавету? ђаскольников видит в этом  что-то роковое и
необъЯснимое. Ђвтор же  думает  совсем другое: "ђаскольников преимущественно
любил эти места... когда выходил без цели на улицу". Ћдним замечанием - "без
цели"  -  „остоевский  оттенЯет  и  объЯснЯет авторскую позицию,  в  которой
"роковые   случайности",  каким  подвержен  герой,  получают  художественную
мотивировку.  ђаскольникову  вернулось  Ясное  зрение, вкус к  жизни,  столь
скудно отмеренный людЯм такого склада. …го  впечатлениЯ остры и радостны, он
во все разговоры вслушиваетсЯ, ко  всему жадно присматриваетсЯ. ‚от почему в
описании  прогулки по ‘енной встречаетсЯ столько  всЯких подробностей, в том
числе  и  нероковым  образом  подвернувшаЯсЯ  ‹изавета, которую  при  других
обстоЯтельствах герой, пожалуй, просто бы не заметил.
     ѓораздо   сложнее   другой   парадокс,   совершающийсЯ   в   психологии
ђаскольникова. ѓерой, пришедший к <i>разумному</i>  пониманию бесчеловечности своей
идеи, остаетсЯ,  тем  не менее, у нее в плену.  ‚ытесненнаЯ из сознаниЯ, она
сохранЯет власть  над подсознанием раскольниковской души. ‡аметим, что герой
идет на  преступление,  потерЯв всЯкий  контроль  над  собой,  как  "орудие,
действующее  в  руках  чужой  воли".  Ћн  похож  на  человека,  "которому  в
гипнотическом сне внушено его преступление, и он совершает его как  автомат,
повинующийсЯ  давлению  внешней  силы".  "Џоследний же  день,  так  нечаЯнно
наступивший  и все  разом  порешивший,  подействовал  на  него почти  совсем
механически:  как  будто  его  кто-то  взЯл  за  руку  и  потЯнул за  собой,
неотразимо, слепо,  с  неестественной силой,  без возражений. ’очно он попал
клочком одежды в колесо машины, и его начало в нее втЯгивать".
     Ћказавшись  во  власти идеи,  одержимый ею, ђаскольников потерЯл в ходе
преступлениЯ всЯкую  ориентировку  в хаосе  "мелочей" и  "случайностей".  Ћн
совершил  убийство, и под  "топор"  его  теории  попала  ‹изавета,  то самое
беззащитное существо, ради счастьЯ  которого  ђаскольников допускал кровь по
совести  и   убийство  которого  не  входило  в   его  расчеты.  ‚сем  ходом
преступлениЯ   „остоевский   отстаивает   необходимость   ответственного   и
осторожного  обращениЯ   человека  с  общественными  теориЯми,  которые  при
определен-(*52)ных жизненных обстоЯтельствах способны воспламенЯтьсЯ в душах
людей,  порабощаЯ их сознание и  волю, превращаЯ их в  бездушных,  стихийных
исполнителей.
     <b>"Ќаказание"  ђаскольникова.</b>  Ќо  жизнь  оказываетсЯ  сложнее  и  мудрее
одержимых, исступленных  слепцов, рано или поздно она торжествует  над ними.
"‘олгал-то  он  бесподобно,-  говорит  ђаскольникову   следователь  Џорфирий
Џетрович,- а  на  натуру-то и  не сумел  рассчитать".  ‡аметим,  что  в ходе
преступлениЯ  и  наказаниЯ нравственное  <i>сознание</i> героЯ  остаетсЯ спокойным.
„аже на каторге  "совесть его не нашла никакой особенно  ужасной вины в  его
прошедшем, кроме разве простого <i>промаху</i>, который со всЯким может случитьсЯ".
’еориЯ делениЯ людей на "властелинов"  и  "тварей" цепко держитсЯ в его уме,
контролирует  почти безраздельно его сознание.  Џочему же тогда  герой  идет
предавать себЯ, почему сознаетсЯ в своем преступлении?
     Ќа Явку  с повинной ђаскольникова толкают  не  разум,  не  убеждениЯ, а
какие-то другие силы, к которым нужно присмотретьсЯ внимательно.
     Ќа  следующее  утро после  преступлениЯ  героЯ вызывают  в  полицейскую
контору.  …го  охватывает  отчаЯние,  "цинизм  гибели".  Џо дороге  он готов
признатьсЯ  в убийстве: "‚стану на колена и все расскажу". Ќо узнав, что его
вызвали  совсем  по  другому  поводу,  ђаскольников ощущает  прилив радости,
котораЯ  в глазах окружающих непонЯтна и подозрительна.  Љогда порыв радости
проходит,  ђаскольников  смущаетсЯ своей  опрометчивостью. ‚едь в нормальном
состоЯнии он  вел бы себЯ иначе и никогда  не  позволил бы  "интимностей"  в
разговоре с полицией. ђадость  мгновенно  сменЯетсЯ чувством  страха.  ѓерой
начинает  замечать  на себе вопросительные  взглЯды  представителей закона и
испытывает   внутреннее   замешательство.   Џодозрительность   разрастаетсЯ,
превращаЯсь  в  мучительное  чувство  одиночества,  отчужденности от  людей:
"...’еперь, если бы вдруг комната наполнилась  не квартальными, а первейшими
друзьЯми его, то  и  тогда, кажетсЯ, не нашлось бы  длЯ них у него ни одного
человеческого слова, до того вдруг опустело его сердце".
     ‘овершив  убийство,  ђаскольников поставил  себЯ в  противоестественные
отношениЯ  к окружающим людЯм. Ћн вынужден  постоЯнно, на каждом шагу, лгать
себе и  другим, и эта  ложь, эта  "игра"  иссушают,  опустошают  душу героЯ.
Џреступлением ђаскольников  отрезал себЯ от людей. Ќо живаЯ натура героЯ, не
охваченнаЯ теорией, увертывающаЯсЯ от ее  беспощадной власти, не выдерживает
отчужден-(*53)ной  позиции.   ‚опреки  убеждениЯм  и  доводам  рассудка  его
постоЯнно тЯнет к людЯм, он ищет общениЯ с ними, пытаетсЯ вернуть утраченные
душевные свЯзи.  Ќо поведение героЯ  невольно воспринимаетсЯ со стороны  как
подозрительное: от  него  отмахиваютсЯ,  его принимают  за  сумасшедшего.  ‚
острые минуты душевной депрессии ђаскольников пускаетсЯ в рискованную игру с
‡аметовым,  чтобы  на  мгновение  испытать  чувство  свободы,  вырватьсЯ  из
подпольЯ, из  пустоты одиночества. ‚олей-неволей  он плетет вокруг себЯ сеть
неизбежных подозрений.  "џзык" фактов, материальные последствиЯ преступлениЯ
герой легко уничтожил, но он не может спрЯтать от людей "Язык" души. †елание
чем-то  заполнить   душевный  вакуум  начинает  принимать  уже  болезненные,
извращенные формы,  напоминающие  тЯгу к  самоистЯзанию.  ѓероЯ тЯнет  в дом
старухи,  и  он идет туда, еще раз  слушает,  как отзываетсЯ мучительным, но
все-таки  живым чувством в иссохшей душе звон колокольчика, который в момент
преступлениЯ глубоко потрЯс его.
     Ћщущение  преступности  порождает  катастрофическую   диспропорцию   во
взаимоотношениЯх  героЯ  с  другими  людьми.  ќта  диспропорциЯ  касаетсЯ  и
внутреннего  мира   ђаскольникова:   болезненное  чувство   подозрительности
возникает  у  него прежде  всего  по  отношению  к самому  себе,  возбуждает
постоЯнную  рефлексию,  бесконечные  сомнениЯ.  ‚  поисках  выхода из  нее и
скрываетсЯ  психологическаЯ   причина  странной   на  первый   взглЯд   тЯги
ђаскольникова к следователю Џорфирию. ‚ "поединке" с ђаскольниковым Џорфирий
выступает чаще всего как мнимый антагонист: спор со следователем - отражение
и  прЯмое подчас выражение спора ђаскольникова с  самим собой. ЏривЯзанность
героЯ к Џорфирию не столько внешнЯЯ - страх юридического наказаниЯ,- сколько
внутреннЯЯ:   ђаскольников   сердечным   инстинктом   не   принимает   идею,
продолжающую   сохранЯть  власть  над   его   умом.  ѓерой   сомневаетсЯ   в
натуральности своей психологической игры со следователем и потому, что умный
Џорфирий  хитрит,  и потому, что  ђаскольников терЯетсЯ  в  самом  себе. ‚не
всЯких юридических  "ловушек" реакциЯ ђаскольникова на жизнь изнутри лжива и
неестественна.  •лопотливаЯ болтовнЯ ЏорфириЯ длЯ него  -  лучшаЯ мышеловка:
она  раздражает,  тревожит,  возбуждает героЯ,  и этого достаточно, чтобы он
"психологически не убежал" от следователЯ.
     „остоевский  показывает трагедию актерства ђаскольникова, тщетность его
попыток рационально  проконтролировать свое  поведение,  "рассчитать" самого
себЯ. "ќтому  (*54)  тоже надо ‹азарЯ петь... и  натуральнее  петь! - думает
ђаскольников по дороге к Џорфирию Џетровичу.- Ќатуральнее всего ничего бы не
петь. “силенно ничего не  петь. Ќет, <i>усиленно</i> было бы  опЯть ненатурально...
Ќу, да там как обернетсЯ... посмотрим... сейчас... хорошо или не хорошо, что
Я иду? Ѓабочка сама на свечку летит. ‘ердце стучит, вот что нехорошо!"
     •ранЯ в  себе  тайну преступлениЯ, герой  не может спастись  от лжи. Ћн
стараетсЯ "натурально петь" в условиЯх, исключающих такую натуральность. ‚от
он "усиленно законфузилсЯ" - уже симптом того, что "натура" хитрее расчета и
сама  себЯ  выдает,  "высовывает  Язык".  "‚ы, кажетсЯ, говорили вчера,  что
желали бы спросить менЯ... форменно... о моем знакомстве с этой... убитой? -
начал  было  опЯть  ђаскольников,-   ну  зачем  Я  вставил  это  <i>кажетсЯ</i>?  -
промелькнуло в нем как молниЯ.- Ќу зачем Я так беспокоюсь о том, что вставил
это <i>кажетсЯ</i>?" - мелькнула в нем  тотчас же другаЯ мысль  как молниЯ. € вдруг
он ощутил, что мнительность  его от  одного соприкосновениЯ с Џорфирием,  от
двух  только слов,  от двух  только  взглЯдов,  уже разрослась  в чудовищные
размеры...   и  что  это   страшно   опасно:  нервы  раздражаютсЯ,  волнение
увеличиваетсЯ. "Ѓеда! Ѓеда!.. ЋпЯть проговорюсь".
     Џорфирий понимает, что поймать ђаскольникова с помощью допроса по форме
- нельзЯ, по части логической "казуистики" он силен. ѓероЯ подводит другое -
внутреннее ощущение  своей  преступности.  Џоэтому Џорфирий  смело открывает
перед ним  психологические  расчеты:  "—то такое: убежит!  ќто  форменное; а
главное-то  не то; ...он  у  менЯ <i>психологически</i>  не убежит,  хе-хе!  Љаково
выраженьице-то! Ћн по закону природы у менЯ  не убежит, хотЯ бы даже  и было
куда  убежать.  ‚идали бабочку перед свечкой? Ќу, так вот  он все будет, все
будет  около  менЯ,  как  около свечки, кружитьсЯ;  свобода не мила  станет,
станет задумыватьсЯ,  запутыватьсЯ, сам  себЯ  кругом запутает, как в сетЯх,
затревожит себЯ насмерть!..  € все будет, все  будет  около  менЯ  же  круги
давать, все суживаЯ да суживаЯ радиус, и - хлоп! ЏрЯмо мне в рот и влетит, Я
его и проглочу-с, а это уж очень приЯтно-с, хе-хе-хе! ‚ы не верите?"
     ’ем  не  менее  Џорфирий  уходит  от  читателей  романа  и  его  героЯ,
"согнувшись и как бы избегаЯ глЯдеть на  ђаскольникова". Ќе Џорфирию суждено
стать спасителем  и  исцелителем ђаскольникова,  который  не  признает  себЯ
виновным перед юридическими постановлениЯми "мира сего"  и их исполнителЯми:
"‚ чем Я виноват  перед ними?..  Ћни сами (*55) миллионами людей изводЯт". ‚
ходе   допросов   следователь   действительно   менее   всего   "глЯдел   на
ђаскольникова". „уша героЯ его интересовала лишь с юридической точки зрениЯ,
как средство, используЯ которое можно ловко "подловить" преступника. € менее
всего интересовал ЏорфириЯ живой, страдающий, потерЯвший себЯ, ищущий защиты
и покровительства человек, с которым нужно обращатьсЯ бережно. Џорфирий  же,
напротив, испытывает  какое-то садистское наслаждение муками жертвы. …сть  в
его психологии  что-то  от будущего €удушки  ѓоловлева,  героЯ  романа Њ. ….
‘алтыкова-™едрина "ѓоспода ѓоловлевы". ’а же "паутина" липких,  лживых слов,
та же паучьЯ хлопотливость. Ќе исключено,  что ‘алтыков-™едрин,  работаЯ над
романом, помнил о Џорфирии „остоевского и дал ѓоловлеву его имЯ.
     <b>ђаскольников  и ‘онечка</b>.  ѓлубину  душевных  мук ђаскольникова  суждено
разделить другой  героине  - ‘онечке Њармеладовой. €менно ей, а не  Џорфирию
решает поведать ђаскольников свою  страшную, мучительную тайну. ‡аметим, что
герой испытывает при этом уже знакомые нам противоречиЯ между своими мыслЯми
и поступками, между головой и сердцем. ‘амо желание открытьсЯ перед ‘онечкой
у  ђаскольникова  получает  двойственную  мотивировку.  ‘ознательно  он  так
определЯет  цель своего визита  к ‘онечке:  "Ћн <i>должен</i> был объЯвить  ей, кто
убил ‹изавету". ЋбъЯвить! ќтот вариант признаниЯ ђаскольников  рассматривает
как вызов "безропотной" героине, "дрожащей твари", как попытку пробудить и в
ней гордый  протест и найти союзницу по преступлению. Ќо одновременно что-то
сопротивлЯетсЯ в  душе героЯ такой "вызывающей" форме  признаниЯ, он  тут же
отталкиваетсЯ от принЯтого решениЯ, "точно отмахиваЯсь от него руками: "Ќадо
ли  сказывать,  кто  убил  ‹изавету?".  €  тут  подхватывает  героЯ  другое,
странное, необъЯснимое чувство, "что не только нельзЯ не сказать,  но даже и
отдалить эту минуту... невозможно.  Ћн  еще не  знал, почему невозможно". Ќо
мы-то уже знаем, почему. ‚ его душе нарастает желание признатьсЯ по иным, не
совсем Ясным,  подсознательным мотивам: ђаскольников больше не может держать
в  себе  мучительное чувство преступности. ‚ первый  момент  встречи  он еще
искушает ‘онечку, пытаетсЯ пробудить и  в ней  чувство индивидуалистического
бунта.     Ќо     „остоевский     подмечает      "выделанно-нахальный"     и
"бессильно-вызывающий"  тон  искушениЯ.  ѓерой  уже   не  может  осуществить
задуманный им  "вызывающий"  вариант  признаниЯ:  "Ћн  хотел улыбнутьсЯ,  но
что-то бессильное и недоконченное сказалось в его бледной улыбке".
     (*56) ‚ лице ‘они ђаскольников встречает человека, который пробуждаетсЯ
в нем самом и которого он еще преследует как  слабую и беспомощную "дрожащую
тварь": "Ћн вдруг поднЯл голову и пристально поглЯдел на нее; но он встретил
на  себе  беспокойный  и до  муки  заботливый взглЯд ее;  тут  была  любовь;
ненависть  его исчезла, как призрак".  "Ќатура"  требует от героЯ,  чтобы он
поделилсЯ  с  ‘онечкой страданиЯми от  преступности своей,  а не  вызывающей
манифестацией   ее.   Љ   такому  варианту   признаниЯ  зовет  ђаскольникова
христиански-сострадательнаЯ ‘онечкина любовь.
     Ќе  случайно, что мотив признаниЯ  перекликаетсЯ  в  романе с  эпизодом
убийства ‹изаветы.  ЋщущениЯ героЯ в обоих случаЯх в чем-то аналогичны. ‚едь
и в момент  преступлениЯ он рассчитывал  на хладнокровие,  но,  когда пробил
час, все  вышло не так.  ‘толь  же неожиданным  получилось  и признание. "Ћн
совсем, совсем не  так думал открыть ей,  но  вышло <i>так</i>". ђаскольников хотел
найти в ‘оне союзницу по преступлению, а нашел союзницу по наказанию. ‚место
того   чтобы   сыграть   роль   демона-искусителЯ,   он   обернул   к   ‘оне
"мертвенно-бледное  лицо" несчастного страдальца. „ьЯвольское уступило место
христианскому, человеческому.  "Ќет,  нет тебЯ несчастнее  никого  теперь  в
целом свете?" - воскликнула она, как в исступлении, не слыхав его замечаниЯ,
и вдруг заплакала навзрыд,  как  в  истерике.  „авно  уже незнакомое чувство
волной хлынуло в его  душу и  разом размЯгчило ее. Ћн не  сопротивлЯлсЯ ему:
две  слезы  выкатились из его глаз и повисли на  ресницах". Ќе случайна  тут
скрытаЯ цитата „остоевского из лермонтовского "„емона":
     Ћн хочет в страхе удалитьсЯ...
     …го крыло не шевелитсЯ!
     €, чудо! из померкших глаз
     ‘леза тЯжелаЯ катитсЯ...
     ќпизод признаниЯ перекликаетсЯ в душе ђаскольникова с эпизодом убийства
‹изаветы  еще и потому,  что сострадательное существо героЯ чувствует, какую
тЯжесть  обрушивает  он своей  страшной  правдой на  чуткую,  ранимую натуру
героини.  „аже   слабый   жест   защиты  ‘онечки   поразительно   напоминает
ђаскольникову  жест ‹изаветы в момент, когда топор был  поднЯт над ее лицом:
"Ћна только чуть-чуть  приподнЯла  свою свободную левую  руку, далеко не  до
лица, и медленно протЯнула ее к нему вперед, как бы отстранЯЯ его".
     (*57)  ‚ письме  Њ.  Ќ. Љаткову, в журнале  которого  "ђусский вестник"
печаталсЯ  роман,  „остоевский писал, что ђаскольников, вопреки  убеждениЯм,
предпочел "хоть погибнуть на каторге,  но  примкнуть  опЯть к людЯм: чувство
разомкнутости  и разъединенности  с  человечеством... замучило его".  €менно
желание  примкнуть  к  людЯм,  глотнуть  живой  воды  из  чистого  духовного
источника заставило ђаскольникова послушать  ‘онечку: "Ќет,- мне не  слез ее
надобно  было... Ќадо было  хоть обо  что-нибудь зацепитьсЯ,  помедлить,  на
человека посмотреть!" ’оска  по человеку заставлЯет ђаскольникова принЯть от
‘онечки  "простонародный   крестик".   Џростонародность  тут   не   случайно
подчеркнута „остоевским. Џуть обновлениЯ героЯ - это путь признаниЯ народной
веры, народного взглЯда на жизнь, который исповедует  ‘онечка. ‚ своем бунте
герой преступен перед законами человечности,  которые живы в  народе в  виде
изначальных  основ  христианской  нравственности.  ‘удить  ђаскольникова  по
совести может только ‘онечка Њармеладова, и суд ее будет глубоко  отличатьсЯ
от суда  ЏорфириЯ. ќто суд любовью,  состраданием и человеческой чуткостью -
тем  высшим светом,  который  удерживает  человечность даже  во  тьме  бытиЯ
униженных  и  оскорбленных  людей.  ‘ образом ‘онечки  свЯзана великаЯ  идеЯ
„остоевского  о том,  что мир  спасет братское  единение между людьми во имЯ
•ристово  и  что основу этого  единениЯ нужно  искать не в обществе "сильных
мира сего", а в глуби"ах народной ђоссии.
     ‘удьба    ‘онечки    полностью     опровергает     близорукий    взглЯд
ђаскольникова-теоретика на  окружающую жизнь.  Џеред ним отнюдь не "дрожащаЯ
тварь" и далеко не  смиреннаЯ жертва обстоЯтельств.  ‚спомним,  как отвечает
она  на  богохульство   ђаскольникова:  "Њолчите!   Ќе  спрашивайте!  ‚ы  не
стоите!.."  -  вскрикнула она вдруг, строго и гневно смотрЯ на него...  "’ут
сам  станешь юродивым! ‡аразительно!"  -  подумал  он". €менно  потому  и не
липнет  к  ‘онечке  Њармеладовой  "грЯзь  обстановки  убогой".  ‚  условиЯх,
казалось бы, совершенно  исключающих добро  и  человечность, героинЯ находит
свет и выход, достойный  нравственного существа человека и не имеющий ничего
общего  с   индивидуалистическим   бунтом   ђаскольникова.   ѓерой   глубоко
заблуждаетсЯ,   пытаЯсь  отождествить  свое  преступление  с  подвижническим
самоотречением ‘онечки: "’ы  тоже переступила, ты загубила жизнь свою". …сть
качественное  различие  между стремлением  к  добру  через  допущение зла по
отношению к другим и самопожертвованием,  добровольным, естественным, во имЯ
сострадательной  любви  к  ближним.  (*58)  "‚едь  справедливее,- восклицает
ђаскольников,-  тысЯчу раз справедливее и разумнее было бы прЯмо  головой  в
воду  и разом покончить!"  - "Ђ с ними-то что будет?" - слабо спросила ‘онЯ,
страдальчески взглЯнув на него, но вместе с тем как бы вовсе и не удивившись
его  предложению... € тут только  понЯл он вполне, что  значили длЯ  нее эти
бедные,  маленькие  дети-сироты  и  эта  жалкаЯ,  полусумасшедшаЯ   Љатерина
€вановна,   с   своею  чахоткой   и   со   стуканьем   об  стену   головою".
‘амоотверженность  ‘они далека  от  смирениЯ,  она имеет  социально активный
характер, она  всЯ направлена  на спасение  погибающих.  „а и в христианской
вере  героини  на первом плане стоит не  обрЯдоваЯ сторона, а  практическаЯ,
действеннаЯ  забота  о  ближних. Ћртодоксальные  ревнители  церкви  обращали
внимание на необычный характер ее  религиозных убеждений: "‡аметим  еще одну
подробность,-  писал Љ.  ‹еонтьев,-  эта молодаЯ  девушка как-то молебнов не
служит,  духовников и  монахов длЯ совета не ищет, к  чудотворным  иконам  и
мощам не  прикладываетсЯ". „остоевский  в  лице  ‘они  изображает  народный,
демократический  вариант   религиозного   мироощущениЯ,  близко   к   сердцу
принимающий христианский  афоризм: "вера без дела мертва  есть".  ‚ народной
религиозности  находит  „остоевский  плодотворное  зерно  длЯ   своей   идеи
христианского социализма.
     <b>—ернышевский и „остоевский.</b> ђазумеетсЯ, в решении вопроса "что делать?"
„остоевский занимал позицию,  во многом противоположную —ернышевскому и всей
революционной  демократии.  „лЯ „остоевского  революционеры были неприемлемы
как атеисты-теоретики, опирающиесЯ в своих взглЯдах более на  логику, чем на
живую  русскую  жизнь.  €звестные  основаниЯ длЯ этой  критики у него  были.
‚о-первых,  надежды —ернышевского  и „обролюбова на  крестьЯнскую  революцию
себЯ не оправдали.  ђусское революционное движение к концу 60-х, а  затем  в
конце  70-х  годов  неуклонно  сползало  на  путь  террористической  борьбы,
вынужденно  принимало индивидуалистические  формы.  ‚о-вторых,  во  взглЯдах
революционеров-демократов,  по  „остоевскому,  была  "общаЯ точка"  с  идеей
ђаскольникова:  они тоже пытались "с  одной логикою натуру перескочить", они
слишком  переоценивали роль  разумного  начала  в человеческой  судьбе  и  в
исторических  судьбах  всего  человечества.   ‚  мировоззрении  автора  "—то
делать?"   „остоевского   настораживал   Ярко  выраженный   просветительский
рационализм, вера  во  всесильную  роль разума, в возможность  подчинить его
контролю самые тонкие и психологически сложные,  (*59) часто непредсказуемые
ситуации как личного, так и общественного плана.
     ‚ записных тетрадЯх 1872-1875 годов  „остоевский отмечал:  "‘оциализм -
это  то же христианство,  но он полагает, что  может достигнуть  разумом". Ђ
между тем, по „остоевскому, рассудок "есть вещь хорошаЯ, это  бесспорно,  но
рассудок  есть  только  рассудок  и удовлетворЯет  вполне только рассудочной
способности  человека, а хотенье  есть  проЯвление всей жизни, то  есть всей
человеческой  жизни,  и  с  рассудком, и со  всеми  почесываниЯми". ђассудок
составлЯет  лишь  одну  двадцатую  часть  человеческого существа,  и  зло  в
человеке   лежит   глубже,  чем  предполагают   "лекарЯ-социалисты".  ЌельзЯ
построить  братство  на разумном  расчете человеческих  выгод. „лЯ  братства
требуютсЯ не разумные доводы, а чисто эмоциональные побуждениЯ: "надо, чтобы
оно само собой сделалось,  чтоб оно было в натуре, бессознательно, в природе
самого племени заключалось".
     ‚  русском  народе, по „остоевскому,  сохранилось  это начало братского
единениЯ  в  форме христианского  идеала. €  потому народ  наш  инстинктивно
тЯнетсЯ к братству,  к  общине, к согласию, "несмотрЯ  на вековые  страданиЯ
нации, несмотрЯ на варварскую грубость и невежество, укоренившиесЯ в  нации,
несмотрЯ на вековое рабство, на нашествие  иноплеменников". ’олько на  этот,
глубоко в сердце народа живущий идеал и  должен  опиратьсЯ  русский человек,
мечтающий   о   братстве.   Џоэтому  „остоевский  упрекает  —ернышевского  в
отвлеченности, в книжности его социалистической утопии: "‚ы  зовете с  собой
на  воздух,  навЯзываете  то, что истинно в  отвлечении, и отнимаете всех от
земли, от родной  почвы. Људа уж сложных - у  нас  самых  простых-то Явлений
нашей русской почвы  не понимает молодежь, вполне  разучились быть русскими.
...‚ы  спросите,  что ж  ђоссиЯ-то  на  место этого  даст? Џочву, на которой
<i>укрепитьсЯ вам можно будет</i> - вот что даст. ‚едь  вы говорите непонЯтным нам,
массе,  Языком  и  взглЯдами.  ...‚ы  только   одному  общечеловеческому   и
отвлеченному учите, а еще матерьЯлисты".
     „остоевского пугала в революционерах эта одностороннЯЯ приверженность к
теории.    ‚    образе   ђаскольникова    он   создавал    обобщенный    тип
теоретика-рационалиста, пришедшего  к своей бесчеловечной идее  отвлеченным,
умозрительным  путем.  ЏодмечаЯ  слабости  революционного  просветительства,
писатель   склонен   был   отождествлЯть   всЯкий  революционный  протест  с
индивидуалистическим         бунтарством.        ЉритикуЯ        рационализм
революционеров-демократов, он (*60) склонен был ставить знак равенства между
индивидуалистическими    и    революционными,   социалистическими   теориЯми
единственно  потому,  что  и  в тех  и  в  других  был Ярко  выражен элемент
рационализма.
     ‘  этими  убеждениЯми  „остоевского  прЯмо  свЯзана полемика с "теорией
разумного эгоизма"  —ернышевского, развернутаЯ в  романе. Џисателю  кажетсЯ,
что  проповедь  разумного "расчета выгод" на руку лужиным  и свидригаиловым,
что   она   оправдывает   буржуазное    своеволие,   оправдывает   "произвол
индивидуальной  рассудочной  способности каждого,  независимо от уровнЯ  его
интеллектуальной,   эмоциональной   и   нравственной  культуры".  ‹ужины   и
лебезЯтниковы довольно легко  опошлЯют и приспосабливают к своим торгашеским
интересам  эту  этическую  теорию,  что, по  „остоевскому,  ЯвлЯетсЯ  первым
признаком ее несовершенства, ее нежизнеспособности  в  том, социалистическом
понимании, которое имел в виду —ернышевский.
     Џеред глазами „остоевского,  когда он  писал роман,  был не только опыт
русской  революционной  борьбы,  но  и  буржуазных  революций  ‡апада.   ќти
революции,  подготовленные  веком  ЏросвещениЯ,  культом   разума,  показали
трагическое несоответствие между  разумными  расчетами просветителей и живой
практикой революционной борьбы. ‚место ожидаемого царства свободы, равенства
и  братства  они  привели  человечество  к  царству  корысти  и  буржуазного
чистогана. Џричину такого трагического исхода „остоевский  видел в том,  что
"натуры, верующей  в братство"  в  природе  западноевропейского  человека не
оказалось. ‚ русском народе  такаЯ  "натура" была.  ќто  подтверждает  и всЯ
историЯ преступлениЯ  и  наказаниЯ  ђодиона  ђаскольникова:  победу  в  этом
человеке в конце концов одержала натура, готоваЯ  на братство, ко