твет обвинЯл их, что
они противоречат правилу собственного ордена, и тогда они обозлились и стали
допытыватьсЯ, уж не думает ли он, что он лучше знает  ‘вЯщенное Џисание, чем
они, назначенные его  преподавать.  Ѓрат  же Њихаил, и  в самом деле человек
неслыханно упорный, стоЯл на  своем  и  до того довел тех, что они, выйдЯ из
себЯ,  стали требовать от  него отречениЯ:  "Џризнавай  же  немедленно,  что
•ристос имел собственность, а папа €оанн - христианнейший и свЯтой".  Њихаил
им в ответ непримиримо: "Ќет, еретик". € те отступились со словами: "Ќикогда
не  было  видано,  чтобы  так  коснели  в  подлости!"  Ћднако  среди  толпы,
окружавшей церковь, Я слышал, многие говорили, что он похож на •риста  перед
фарисеЯми, и чем дальше, тем сильнее Я убеждалсЯ, что многие в народе веруют
в свЯтость брата Њихаила.
     ‚ конце  концов  епископские люди  отволокли его в  колодках  в острог.
‚ечером  мне  рассказали,  что многие  братьЯ, друзьЯ  епископа,  приходили,
поносили  его  и  требовали,  чтобы  он отказалсЯ,  но он  отвечал  с полным
чувством  совершеннейшей правоты. €  повторЯл  перед каждым приходившим, что
•ристос был беден, и  что об этом  же говорили ‘в. ”ранциск и ‘в. „оминик, и
что, если  за эти справедливейшие мысли посылают  его на муку, оно  и лучше,
потому что тем скорее он увидит собственными глазами все, о чем рассказано в
‘вЯщенном Џредании: и старцев Ђпокалипсиса, числом двадцать четыре, и •риста
€исуса,  и ‘в. ”ранциска,  и славнейших  христианских мучеников.  € еще  мне
передавали,  будто он сказал: "…сли  мы в таком восторге от  суждений свЯтых
отцов, насколько же больше и радости, и  счастьЯ должна доставлЯть нам мысль
оказатьсЯ среди оных". Џосле подобных слов инквизиторы выходили из темницы в
неописуемой  мрачности,  возглашаЯ  с негодованием (Я сам слышал): "Ѓес  ему
помогает, что ли!"
     Ќа следующий день  мы  узнали, что  приговор уж вынесен,  и, побывав  в
епископате, Я успел ознакомитьсЯ с его текстом и кое-что даже переписал  длЯ
себЯ на табличку.
     Ќачиналось все со слов: "‚о имЯ ѓосподне, аминь. Ќиже следует уголовное
дело и уголовное же  обвинительное заключение, обсужденное, утвержденное и с
великой точностию на сих  пергаментах запечатленное..."  и далее в  подобном
духе. Ќиже  приводилсЯ устрашающий  перечень грехов и  преступлений Њихаила,
откуда Я воспроизведу некоторые  отрывки, чтобы читатель  сам  мог составить
окончательное мнение.
     "€оанна, зовомого  иначе  братом Њихаилом  €аковом,  из  общежитиЯ  ‘в.
”редиана, личность вредного характера и еще более вредоносную своими речами,
поступками  и  известностью, отщепенца и проводника еретического  лжеучениЯ,
против основ христианства восстающего  и выступающего...  Ѓога не имеЯ  пред
очами, а точнее завербовавшись в  стан неприЯтелей человечества, коий еретик
старательно,  постепенно,  предумышленно, злонамеренно, умственно и  телесно
способствовал  распространению   умственной  заразы  и  открыто  сносилсЯ  с
фратицеллами,  сиречь   полубратьЯми   убогой   жизни,   тоже   еретиками  и
отступниками, и поддерживал их пагубный соглас, и действовал в  ущерб народу
Ѓожию...  € взошед во сказанный град  ”лорентию,  и в  публичных  скоплениЯх
сказанного града, как отыскалось на проведенном расследовании, собирал около
себЯ  народ  и  с  нахальнейшим  упорством  проповедовал...  Ѓудто  •ристос,
спаситель человечества, не владел никаким земным имуществом ни самолично, ни
с  кем-либо  союзно,  а   любое  имущество,   которое  в  ‘вЯщенном  Џисании
упоминаетсЯ как его, он имел Якобы только во временном пользовании".
     € не в одних лишь этих прегрешениЯх  обвинЯлсЯ Њихаил; а из прочих одно
менЯ  особенно  задело,  хоть  Я   и  не  знаю,  учитываЯ  все   прохождение
расследованиЯ, точно ли он утверждал то, что ему приписывалось; как бы то ни
было, обвинение  гласило,  что-де  преступный  минорит доказывал,  будто  бы
свЯтой ”ома из  Ђквино не заслуживает ни свЯтости, ни загробного спасениЯ, а
Якобы проклЯт и  обречен на вечные  муки!  Џриговор  оканчивалсЯ  опредением
полагающейсЯ казни, ввиду того, что подсудимый не желает сознаватьсЯ в своих
грехах:
     "€ потому  приходитсЯ  нам ныне, берЯ в расчет все  доселе известное  и
исходЯ из  выше  приведенного  приказа милостивого  государЯ  флорентийского
архиереЯ, сказанного €оанна, в ереси упорствующа и не хотЯща от многих своих
невежеств и от скверны  очищатьсЯ  и исправлЯтьсЯ грешным духом, на прЯмой и
на  истинный путь не  позволЯюща  себЯ наставить,  ныне  полагать указанного
€оанна за  неисправимого,  за упрЯмого  и закоснелого  в злонамеренной своей
испорченности;  и  дабы  вперед  сей указанный  €оанн бесчестиЯми  своими  и
преступлениЯми не мог ни перед кем тщеславитьсЯ, и  дабы мера пресечениЯ его
подлости  составила  бы  длЯ  всех  остальных  охотников полезнейшую  науку,
надлежит  вышеуказанному  €оанну, еще  зовомому братом  Њихаилом, кознодею и
вору,  к обыкновенному лобному  месту быть возведену и  на  этом  положенном
месте  предану смерти через сожжение, дабы совсем он лишилсЯ жизни и душа бы
его от тела отделилась".
     Џосле  того  как  приговор  был  обнародован,  в  темницу  снова пришли
церковники  и  оповестили Њихаила о том, что его  ожидает. џ слышал, как эти
люди его стращали: "Ѓрат Њихаил, знай же, что уже  готовы  и архимандритские
шапки, и плащи, и на  всех нарисовано, как полубратьЯ попадают к бесам". ’ак
хотели  заставить его  отказатьсЯ.  Ќо  брат  Њихаил  опустилсЯ на колени  и
молвил:  "Ћколо моего костра будет стоЯть ”ранциск, наш  родитель,  и, скажу
больше,  Я убежден, что  будут  €исус и его апостолы,  и преславные мученики
Ђнтоний  с  ‚арфоломеем". ’ак  Њихаил  в последний  раз  отверг  предложениЯ
инквизиторов.
     Ќа следующий день утром Я, как  и все, стоЯл на мосту у епископата, где
собрались инквизиторы, к  коим вывели, все в тех  же железах, брата Њихаила.
Љто-то  из его  сторонников кинулсЯ на колени  за последним благословением и
был тут же схвачен  охранниками и отведен в тюрьму. Џосле  этого инквизиторы
прочитали обвиненному приговор, чтобы он мог все-таки одуматьсЯ и покаЯтьсЯ.
‚сЯкий раз,  когда  в приговоре он называлсЯ  еретиком, Њихаил говорил:  "Ќе
еретик  Я;  грешник, но  христианин".  Ђ  когда  упоминалсЯ  в том же  самом
обвинении "достопочтеннейший и свЯтейший папа €оанн XXII", Њихаил всЯкий раз
вставлЯл:  "Ќет,  еретик". Џосле этого епископ  приказал Њихаилу стать перед
ним  на колени, а  Њихаил на это отвечал, что  перед еретиками на  колени не
становитсЯ.  ’огда  его  поставили силой,  и  он  пробормотал  сквозь  зубы:
"ѓосподь свидетель, что  менЯ приневолили".  Џоскольку на нем еще оставались
отличительные знаки его сана, с  него начали снимать  вещь за  вещью, и  под
конец  он осталсЯ в одной рубахе, которую во ”лоренции зовут "тельницей". €,
как предписывает  обычай при расстрижении любого иереЯ,  ему острейшим ножом
отрезали подушечки пальцев и  отрезали волосы.  ‡атем  его передали капитану
стражников. ‘тражники обошлись с ним очень жестоко и поволокли его в железах
к  острогу,   а  он   на  ходу  говорил  каждому  встречному:  "Per  Dominum
moriemur".[1]
     ‘жечь  его  собирались,  как  Я  понЯл,  только назавтра.  ‚ечером  его
посетили  еще раз и спросили, угодно ли ему  исповедатьсЯ и причаститьсЯ. Ћн
сказал, что не будет причащатьсЯ греха,  принимаЯ таинства от  грешников.  ‚
этом  он, Я  думаю, был неправ  и  повел  себЯ  как  человек, несвободный от
патаренского заблуждениЯ.
     Ќаконец  наступило  утро казни. ‡а ним ЯвилсЯ гонфалоньер, показавшийсЯ
мне человеком доброжелательным, потому  что он начал спрашивать осужденного,
что он за упрЯмец и почему отказываетсЯ повторить то же самое, что повторЯет
весь народ: ибо все, что от  него требуетсЯ,  -  это согласитьсЯ  с  мнением
свЯтой нашей матери церкви.  Ќо Њихаил  стоЯл на  своем:  "‚ерую  во  •риста
распЯтого, неимущего".  €  гонфалоньер  ушел, разводЯ  руками. ’огда прибыли
капитан  и его люди и препроводили Њихаила в тюремный  двор, где епископский
наместник дожидалсЯ, чтобы снова прочитать ему приговор  и показаниЯ; Њихаил
снова взЯлсЯ спорить и объЯснЯть, что ему приписывают не его мысли; дело шло
о таких действительно тончайших разграничениЯх, что Я их не  запомнил  да и,
честно сказать, не слишком-то  точно понЯл. Ћднако именно эти различиЯ, судЯ
по  всему,  решили  вопрос  о  казни  Њихаила  и о  дальнейших  гонениЯх  на
полубратьев.  •отЯ, признатьсЯ,  Я  не  совсем  уЯснил себе,  с какой  стати
представители церкви и секулЯрного клира так свирепо набрасываютсЯ на людей,
желающих жить в бедности и считающих, что •ристос не имел земного богатства.
Љоли уж на то идет, рассуждал Я сам  с собою, опасатьсЯ следовало бы  людЯм,
желающим  жить в  довольстве  и  вымогать  деньги у своих ближних и  вводить
церковь во  грех, осквернЯЯ  ее  свЯтокупством. ќтими мыслЯми Я поделилсЯ со
стоЯщими рЯдом, так как молчать  мне было непосильно. Ћдин человек с ехидной
усмешкой ответил,  что,  если брат придерживаетсЯ  бедной  жизни,  он подает
опасный  пример всему  народу,  который  начинает  избегать  прочих братьев,
живущих  богаче. Љроме  того,  продолжал он,  проповедь  бедности  наполнЯет
народные головы ненужными  мыслЯми,  ибо тогда и собственную бедность всЯкий
может посчитать основанием длЯ  гордыни, а  гордынЯ может привести ко многим
дурным  поступкам.  €  наконец,  заключил  говоривший, мне должно  быть  без
сомнениЯ известно  - хотЯ  ему  и  самому, признатьсЯ, непонЯтно,  из какого
силлогизма это проистекает,  -  что  со стороны бедных  братьев прославление
бедности означает  поддержку  императору,  а  папа, естественно,  этим очень
недоволен.  Џрекрасно  обоснованный ответ, подумал Я, хотЯ  и ответ простого
неученого человека.
     Џравда,  Я  все равно  так до конца и  не понЯл,  зачем  брату  Њихаилу
понадобилось  умирать такой ужасной  смертью ради удовольствиЯ  императора -
или   ради  прекращениЯ   розни   между   орденами.   ‚   толпе  и   вправду
перешептывались: "ќто  не свЯтой, он подослан ‹юдовиком,  чтобы сеЯть раздор
между гражданами, а полубратьЯ хотЯ сами и тосканцы, но за ними стоит кто-то
из  начальников  империи".  Ђ другие  в  ответ только  вскрикивали:  "„а  он
сумасшедший! Ћн обуЯн вражьей силою! „о  чего горд собой! Ћн и  мученичеству
своему рад, чтобы потешить гордыню! ‚се эти  полубратьЯ слишком  много житий
прочитали,  лучше бы женитьсЯ  им позволили, что ли!" ’ретьи оспаривали  их:
"Ќичего  такого! ‚сем  бы нам христианам быть  как  они  и  не менее  твердо
охранЯть свою веру, как во времена Язычников". €, прислушиваЯсь к нестройным
крикам, тогда как сам Я уж не знал что и помыслить, Я вдруг столкнулсЯ своим
взглЯдом, лицо к  лицу,  с приговоренным, которого густаЯ толпа перед тем от
менЯ  закрывала. € Я увидел лицо человека, который смотрит на что-то уже вне
этого мира,  -  такие бывают лица у изваЯний, изображающих свЯтых  во власти
виденьЯ. € Я понЯл, что  сумасшедший ли он или провидец, но  он просветленно
жаждет смерти, ибо верит, что смертью победит своего врага, кем бы этот враг
ни был. €  Я понЯл, что пример  его смерти  толкнет  на смерть  еще сотни  и
сотни.  € пришел в смЯтение от  неописуемого  их  упорства,  ибо и  тогда не
понимал, и до сих пор  не  понимаю, что в них преобладает  - высокомернаЯ ли
страсть к своей истине, вынуждающаЯ к смерти, или высокомернаЯ их  страсть к
смерти, вынуждающаЯ оборонЯть свою истину, какова бы ни была эта истина. € Я
стоЯл в волнении и в испуге.
     Ќо  вернусь к описанию казни, так как окружавшие менЯ люди уже тЯнулись
к лобному месту.
     Љапитан и прислужники вытолкали  его из ворот, в испачканной  рубахе, с
вырванными  застежками;  он  шел  широким шагом,  потупив голову, читаЯ свою
молитву. Ћн шел как  мученик. ’олпа была вокруг небывалаЯ и все кричали: "Ќе
умирай!, а он говорил в ответ: "“мру за •риста!" "Ќе за •риста ты умрешь", -
возражали ему.  Ђ он: "‡начит,  за  истину". Ќа улочке, называемой  проездом
Џроконсула,  люди просили  его  молитьсЯ за них всех;  он благословил толпу.
‚озле  стены  ‘в. ‹ибераты  кто-то крикнул:  "’ы  дурень, если  не веришь  в
папу!", а он ответил: "‘делали себе  бога из вашего папы",  и добавил,  чуть
помедлив: "Џапоротники лопоухие!"  ќто  он  шутил,  играл словами,  как  мне
позднее объЯснили; сам Я не настолько хорошо знал тосканское  наречие, чтобы
понимать, что  у них название этой травы - ругательство,  так же  как у  нас
лопух. € все были удивлены, как он мог шутить перед смертью.
     “ ‘в. €оанна ему  кричали:  "‘пасай свою жизнь!",  а он в ответ:  "‘ами
спасайтесь, грешники!"  “ ‘тарого рынка  он слышал:  "‘пасайсЯ, спасайсЯ!" и
кричал в  ответ: "‘пасайтесь вы из  ада"; у  Ќового рынка  кричали из толпы:
"ЏокайсЯ, покайсЯ!", а он отвечал: "‘ами покайтесь в лихоимстве". Ќа паперти
‘в. Љреста он увидел монахов своего братства; он задрал голову и изругал их,
что они изменили правилу ‘в. ”ранциска. Ћдни монахи  на это пожимали плечами
и отворачивались, другие закрывали от стыда лицо куколем.
     Ќа пути к воротам ЏравосудиЯ многие  окликали его: "Ћтрекись, отрекись,
зачем тебе умирать!" Ђ он: "•ристос за вас умер". Ћни: "Ќо ты не •ристос, не
надо умирать  за нас". Ћн в ответ:  "Ђ Я хочу за  вас  умереть!"  Ќа площади
ЏравосудиЯ его спросили, почему он не поступает, как один из начальников его
братства,  который  отрексЯ,  но  Њихаил   возразил,  что  тот  и  не  думал
отрекатьсЯ; Я  обратил  внимание  на  то, что  многие в  толпе  поддерживают
Њихаила  и желают ему быть сильным и все перетерпеть;  тут и мы с остальными
понЯли, что это его люди, и дали им пройти.
     Ќаконец  процессиЯ миновала  ворота ЏравосудиЯ и нашему взору  открылсЯ
костер, или  же "куща", как тут его называли, потому что бревна были уложены
в виде некоей сени; лучники, потеснЯЯ народ, оцепили костер широким  кругом,
чтоб  никто к  нему не  приближалсЯ.  Њихаила возвели и привЯзали  к  брусу.
Џрозвучал  последний  выкрик, обращенный  из толпы: "„а что  это,  за что ты
умираешь?"  Ћн  ответил:  "ќто истина,  котораЯ внутри  менЯ, и этой  истине
присЯгают только смертью". Ѓревна подожгли. Ѓрат Њихаил мерно читал "‚ерую",
потом  стал  читать  "’ебЯ  Ѓога  хвалим".  Ћн прочел  стихов восемь,  потом
перегнулсЯ в поЯснице,  будто собираЯсь чихнуть,  и  рухнул на землю, потому
что прогорели веревки. € он был уже мертвый, потому что до того, как сгорает
тело, человек  умирает от  чрезмерного нагрева, у  него разрываетсЯ сердце и
дымом заполнЯетсЯ грудь.
     Џотом  деревЯнный  шалашик  вспыхнул  ослепительно, как факел, и засиЯл
Ярчайшим светом, и,  если бы не  почерневшее  бедное  тело, еле видное среди
пылающих поленьев, Я поверил бы, что предо мной неопалимаЯ купина.
     џ  до  того был  близок к  наваждению,  что  на  лестнице,  подымаЯсь в
библиотеку,  вдруг  осознал,  что уста  мои  шевелЯтсЯ, шепча  те  слова  об
экстатическом  восторге, которые Я  некогда читал у  ‘в.  ѓильдегарды:  "‘ие
слагаетсЯ пламЯ из дивного свечениЯ,  из  внутреннего сиЯниЯ  и из огненного
пыланиЯ. Ћднако дивное свечение палит, пока не ослепнешь, а огненное пылание
жжет, пока не сгоришь".
     ‚ставали в памЯти и “бертиновы речи о кровавом горении любви. џ  видел,
как  плЯшет  пламЯ  на костре  еретика  Њихаила, и  это видение  сливалось с
образом  „ольчина на  его  костре,  а  образ  „ольчина  с образом  красавицы
Њаргариты. € опЯть мною овладело то же беспокойство, которое было в церкви.

     џ  запретил  себе думать обо всем  этом и  полный  решимости вступил  в
библиотеку-лабиринт.
     џ впервые входил в библиотеку один. Ѓегающие по полу продолговатые тени
от фонарЯ казались такими же страшными, как вчерашние призраки. Ѓольше всего
Я  боЯлсЯ  наткнутьсЯ  на  какое-нибудь  новое зеркало. €бо  такова уж магиЯ
зеркал: даже когда знаешь, что это только зеркала, - они все равно пугают.
     ‚ то  же  времЯ Я не пыталсЯ  понЯть, где Я, куда мне идти, Я не боЯлсЯ
той  комнаты,  в  которой  куритсЯ дурман и  родЯтсЯ  видениЯ. џ  был  как в
лихорадке и шел, не  знаЯ, куда мне надо. Џри этом, как оказалось, далеко от
входа Я не ушел, так как  через некоторое времЯ, завершив круг, снова увидел
перед собой  семиугольную  комнату с лестницей.  ‚ ней на одном из столов  Я
заметил кучу книг, которых, по-видимому, вчера не было. џ догадалсЯ, что это
тома, собранные Њалахией в  скриптории, но еще не расставленные по местам. џ
не  понимал,  далеко ли нахожусь от комнаты  с  воскурениЯми, но  голова моЯ
кружилась и тЯжелела  - надо думать,  все-таки  от дурманных ароматов,  хотЯ
может статьсЯ,  что  дело  было  в  тех  чувствах  и  мыслЯх,  коими  Я  был
переполнен. џ стал листать богато иллюстрированную книгу, изготовленную,  по
миниатюрам судЯ, где-нибудь в монастырЯх самого крайнего севера …вропы.
     € сразу же был потрЯсен, увидев  на первой странице,  в  начале,  перед
текстом  …вангелиЯ от  апостола Њарка,  изображение льва. ќто несомненно был
лев. •отЯ  львов  во плоти  и  крови Я не  видал  никогда.  Ќо  миниатюрист,
конечно,  в точности воспроизвел его  телосложение,  вдохновЯсь  созерцанием
местных львов,  поскольку €берниЯ,[1]  как  мы  знаем,  населена чудовищными
животными.  € Я воочию  убедилсЯ, что оный  зверь  (это сообщает и ”изиолог)
собрал  в себе все самое  жуткое и в  то же времЯ  все самое величественное.
Џоэтому его изображение наводило на мысли  и о враге рода человеческого, и в
то же времЯ  о ѓосподе  нашем €исусе •ристе. €  Я  не  мог догадатьсЯ, какой
символический  ключ  следует  применЯть к  этой миниатюре, и  весь  трЯссЯ -
отчасти со страху, отчасти из-за ветра, проникавшего через амбразуры стен.
     “ льва всЯ  пасть была  усеЯна  острейшими клыками,  а  голова  одета в
броню,  как  головы  змей.  Ћгромное тулово  опиралось  на  четыре  свирепые
когтистые  лапы, и кудлатое руно походило на иные драгоценные ковры, которые
Я видал позднее, привезенные с ‚остока, в изумрудных и алых чешуЯх, и сквозь
чешуи  проглЯдывали рыжие,  как чумной  бубон,  мощные,  ужасные  сопрЯжениЯ
костей. ђыжим  был  и хвост,  вившийсЯ по всему телу вплоть до головы, возле
которой последнЯЯ извилина венчалась бело-черным пуком шерсти.
     Ћт этого льва Я  пришел в такой ужас и так часто озиралсЯ по  сторонам,
будто ожидаЯ,  что подобное  существо  внезапно броситсЯ из  темноты, что не
сразу  решилсЯ заглЯнуть  на  другие страницы.  ЌоваЯ открывшаЯсЯ  миниатюра
предварЯла собою …вангелие  от  ЊатфеЯ.  ’ут  изображалсЯ  уже не  зверь,  а
человек. Ќе могу сказать отчего, но вид его устрашил менЯ еще больше, нежели
львиный.  “  него была голова мужчины, но дальше  - вниз от  шеи  -  он  был
закован  в некое  подобие плотной ризы,  покрывавшей тело до самых пЯток,  и
этот  покров, или  же этот  панцирь,  был  осыпан  твердыми каменьЯми алой и
желтой воды. ѓолова, загадочно  посаженнаЯ над башней из  рубинов и топазов,
представилась  мне  вдруг (вот  к каким  богохульствам  привел  менЯ страх!)
головой  того таинственного убийцы, по чьим неуловимым  следам  мы  пытались
идти. Џозднее Я догадалсЯ, отчего так  накрепко свЯзались в моем  сознании и
зверь, и закованный - с  лабиринтом.  „ело в том, что оба они, подобно  всем
остальным фигурам в  этой рукописи, вырисовывались  из  густейшего узора, из
тысЯчи переплетенных  лабиринтов, в коих линии цвета оникса и смарагда, нити
цвета хризопраза и ленты цвета берилла, струЯсь и  перевиваЯсь,  наводили на
воспоминание о путанице  переходов  и коридоров,  среди которой Я находилсЯ.
ѓлаз  плутал по  странице,  металсЯ  по сиЯющим  тропам,  как  металсЯ  Я по
библиотеке,  путаЯсь  в хитром расположении  комнат.  € увидев на пергаменте
картину собственных злоключений, Я снова затрепетал в тревожном предчувствии
и  сказал  себе,  что  каждый из  тут  собранных манускриптов, должно  быть,
содержит таинственные намеки о моей судьбе, причем именно в этот день, час и
минуту. "De te fabula narratur",[2] - сказал Я сам к себе, не решаЯсь гадать
- имеютсЯ ли на этих листах и предсказаниЯ грЯдущих событий моей жизни.
     џ обратилсЯ  к следующей  книге.  Ћна,  судЯ  по  всему, была испанской
работы.  …е краски поражали резкостью, алый цвет  отдавал кровью,  пламенем.
ќто было откровение  апостола,  и  опЯть,  как  накануне, распахнулсЯ лист с
изображением жены,  одетой в  солнце.  Ќо рукопись была другаЯ, и по-другому
выглЯдела жена. ‡десь художник  больше позаботилсЯ о  пышности  ее облика. џ
сравнивал лицо,  груди, округленные  бедра с  очертаниЯми статуи Ѓогоматери,
которую рассматривал с “бертином.  ”игура у нее была совсем другаЯ. Ќо и эта
жена  показалась  мне  весьма  красивой.  џ  сказал  себе,  что  не  следует
сосредоточиватьсЯ на подобных предметах, и перевернул несколько страниц. ’ам
была еще одна женщина - на сей раз блудница  ‚авилонскаЯ.  …е вид был не так
уж привлекателен. Ќо Я подумал: вот ведь и она тоже женщина, как та, перваЯ,
однако  эта -  сосуд  всех  пороков, а та  -  вместилище всех  добродетелей.
‚прочем, фигуры  у обеих  были чрезвычайно женственны, и в какую-то минуту Я
перестал  понимать,  что   же  их  различает.  џ  снова  испытывал  огромное
внутреннее  возбуждение. Ћбраз  Џриснодевы сливалсЯ в моем понЯтии с образом
прекрасной Њаргариты.
     "џ погиб!" - сказал  Я себе.  €ли:  "џ безумный".  € понЯл, что долее в
библиотеке оставатьсЯ нельзЯ.
     Љ счастью, лестница была недалеко. џ бросилсЯ вниз, рискуЯ сломать  шею
и  загасить  фонарь.  ‚от  широкие  своды  скрипториЯ;  но и  там Я не  стал
задерживатьсЯ и скатЯтсЯ по ступенЯм еще ниже - в трапезную.

     € остановилсЯ  перевести дух. —ерез окна  просачивалсЯ  лунный свет той
сиЯющей  дивной  ночи.  ‡десь  Я  даже  мог бы  обойтись  без  фонарЯ, столь
необходимого  в  закоулках  и переходах  библиотеки.  Ћднако  Я  не стал его
гасить. ‘ ним было как-то надежнее. Ќо дыхание все не успокаивалось. џ решил
попить воды - заглушить тревогу. ЉухнЯ была напротив. џ пересек  трапезную и
медленно приоткрыл створку двери, выходившей во вторую половину нижней части
•рамины.
     €  в этот миг мой страх не только  не прошел, а  безмерно возрос. €бо Я
моментально понЯл, что на кухне кто-то есть. ‚ самом дальнем углу, у хлебной
печи. Џрежде всего  Я увидел,  что  там мерцает фонарь,  и сейчас же в ужасе
дунул на собственный. ‚ероЯтно, испугалсЯ не только Я, но и тот, другой (или
другие): их  светильник тоже  погас. Ћднако свет полнолуниЯ так Ярко освещал
залу, что Я отчетливо видел возле печи, на полу, не то какую-то тень, не  то
две неподвижные тени.
     Џохолодев, Я  не  смел шевельнутьсЯ. Џослышалось  шуршание, Я вроде  бы
уловил сдавленный  женский  голос. Џотом от непонЯтного пЯтна, черневшего на
полу перед печкой, отделилась темнаЯ приземистаЯ тень  и побежала к наружной
двери, котораЯ  оказалась  не  заперта. ‚ыскользнула  и захлопнула дверь  за
собой.
     ’еперь оставалсЯ  только  Я,  замерший на  пороге трапезной  и кухни, и
что-то  неЯсное  у  печи.  —то-то  неЯсное  и,   как   бы  это  назвать?   -
поскуливающее. €з темной кучи нессЯ тихий писк, что-то вроде  полузадушенных
рыданий, равномерные всхлипываниЯ насмерть перепуганного существа.
     Ќичто так не подбадривает  струсившего, как трусость  другого человека.
Ќо не внезапно обретеннаЯ  смелость  повела менЯ навстречу этому созданию, а
что-то иное.  Љакой-то хмельной восторг,  похожий на тот,  который овладевал
мною во времЯ видений. ‚ кухне витали непонЯтные запахи, вроде тех дурманных
трав,  что были в библиотеке.  ‚о  всЯком  случае,  на  мои перевозбужденные
чувства эти  запахи  оказали  точно  такое же действие. џ  опьЯнЯлсЯ терпким
духом  траганта,   квасцов   и  кремотартара,  которые  служат  поварам  длЯ
ароматизации вин.  Љ  тому же,  как Я узнал  впоследствии,  на  кухне  тогда
выстаивалось вересковое пиво. ‚  их стороне, на севере полуострова, это пиво
ценилось  очень высоко.  ‚арили его  по обычаю, завезенному с  моей  родины:
вереск,  болотный  мирт  и  розмарин,  растущий  на  лесных  озерах.  ќти-то
испарениЯ, пронзаЯ мои ноздри, доходили до мозга и туманили его.
     € поэтому, хотЯ рациональный инстинкт убеждал менЯ вскричать "€зыди!" и
бежать  не  оглЯдываЯсь  от  попискивающей  груды  (поскольку,  вне  всЯкого
сомнениЯ, это был суккуб, подосланный ко мне нечистым), но что-то в моей vis
appetitiva[1]   толкало   и   толкало   менЯ   вперед.   ЉакаЯ-то   тЯга   к
сверхъестественному.
     € Я стал все  ближе подступать  к странной  тени, и постепенно в зыбком
ночном свете, проходившем  сквозь  огромные  окна,  увидел, что это женщина.
’рЯсЯсь и  прижимаЯ к  груди какой-то узел,  она с плачем отползала  к устью
хлебной печи.
     ѓосподь Ѓог наш,  ЏресвЯтаЯ Њатерь  ЃожиЯ и  все свЯтые угодники,  ныне
укрепите  менЯ  в  решимости   рассказать,  что  случилось   в   дальнейшем.
‘тыдливость  вкупе с  достоинством моего нынешнего  сана (в бытности  теперь
монахом-старцем  нашего  милого  Њелькского  монастырЯ,  сего  оплота  мира,
прибежища  задумчивости)  должны  бы  понудить  менЯ  к  благонамереннейшему
умолчанию. Њне следовало бы ограничитьсЯ сообщением, что совершилось кое-что
предосудительное, чего описание тут  неуместно,  - и не смущать  ни себЯ, ни
читателЯ.
     Ќо Я  обЯзалсЯ рассказывать о тех  давешних делах  всю правду. Ђ правда
неделима, ее величие  - в ее  полноте, и нельзЯ расчленЯть правду ради нашей
пользы или из-за нашего стыда.
     ’рудность еще и в ином. ‘ледует  рассказать все событиЯ не  так,  как Я
вижу и  представлЯю  их  себе сейчас  (хотЯ Я  и вижу  и  представлЯю  их  с
неумолимой живостью; угрызениЯ ли совести  тому причиной, навеки закрепившие
в  моем  сознании  все  обстоЯтельства  и  все  помышлениЯ  тех минут?  €ли,
напротив, недостаточность угрызений? Ќо и сейчас, надрываЯ душу, Я  ворошу в
памЯти  подробности  моего  грехопадениЯ).  Ќет,  Я  должен  рассказывать  в
точности  то, что  видел и представлЯл себе тогда, в тот вечер. € Я способен
сделать  это  с  величайшей точностью, потому что  стоит  закрыть  глаза - и
передо  мной  снова воскресает не  только все, что Я делал, но и все, что  Я
думал  в  каждую отдельную секунду.  ЋстаетсЯ только  переписать насвежо, не
изменЯЯ ни слова, очень давнюю запись. ’ак и обЯзан Я поступить, и да хранит
менЯ ‘в. Њихаил Ђрхангел, ибо ради воспитаниЯ грЯдущих читателей и бичеваниЯ
собственной  слабости  Я намерен поведать,  какими путЯми попадает  юноша  в
силки  лукавого, даже  когда  они и Явны и вполне заметны. € пускай тот, кто
снова в них попадетсЯ, сумеет побороть зло.
     €так, это была женщина.  —то Я говорю! „евица. €мевши до  оных пор (как
и,  благодарение  ѓосподу,  с  оных  пор поныне) мало  опыта  в обращении  с
созданиЯми их  пола, Я не могу судить, сколько ей было от роду. ‡наю только,
что  она была  юна, может быть,  шестнадцати, может, восемнадцати весен, но,
возможно,  и  двадцати.   ЊенЯ  сразу   изумило   жезнеподобие  дьЯвольского
призрака...  Ќет, она  не была видением! ‚ любом случае, Я почувствовал, что
это valde bona.[2]  Њожет быть, потому,  что она трепетала как воробушек,  и
всхлипывала, и страшилась менЯ.
     €  тогда, знаЯ, что долг  доброго христианина в  любых  обстоЯтельствах
помогать  ближнему, Я очень ласково заговорил с нею на самой лучшей латыни и
постаралсЯ убедить, что менЯ не следует боЯтьсЯ, потому что Я - друг, ну, во
всЯком случае не враг, никак не враг, которого она опасаетсЯ.
     Ћчевидно, заметив  мой  благодушный вид,  она перестала плакать  и даже
подвинулась ближе. џ догадалсЯ, что моЯ латынь ей непонЯтна, и непроизвольно
перешел на родной немецкий. Ќо она испугалась еще сильнее, не знаю уж чего -
то  ли резкости звуков,  непривычной длЯ обитателей того  краЯ, то ли  самой
немецкой   речи,   напомнившей   ей   что-то  давнее,  свЯзанное   с   моими
соотечественниками-солдатами.  џ  успокоил ее улыбкой  и убедилсЯ,  что Язык
движений  и  глаз гораздо  понЯтнее  Языка слов. Ћна снова  утихла.  €  даже
улыбнулась и произнесла несколько фраз.
     џ почти не  понимал, что она толкует. ‚ любом случае, ее наречие сильно
отличалось от  того  местного  Языка,  которому Я  пыталсЯ научитьсЯ, живЯ в
Џизе. Ќо по голосу чувствовал, что говорит она что-то ласковое. џ даже вроде
бы уловил слова: "’ы молодой... красивый..." Ќе часто приводитсЯ послушнику,
с  раннего детства живущему  в монастырских стенах,  слышать  о  собственной
миловидности. Ќапротив,  нас постоЯнно остерегают, что телесные совершенства
бренны  и  их  следует презирать. Ћднако  хитрости  врага неисчислимы  - ибо
должен признатьсЯ, что  похвала  моей внешности, сколь  обманчива  ни  была,
медом влилась  в мои уши и бесконечно менЯ обрадовала. ’ем более что девица,
хвалЯ менЯ, протЯнула руку и подушечками пальцев дотронулась до моей щеки, в
то времЯ еще по-детски гладкой.
     џ почувствовал будто  удар... € все же упорно не замечал, как греховное
помышление  укоренЯетсЯ  в моем сердце. ‚от  до чего силен  нечистый,  когда
беретсЯ искушать нас и губить в нашей душе ростки добропорЯдочности.
     —то  Я чувствовал?  —то  видел? Џомню  только, что  в  первое мгновение
чувства не  имели и не могли иметь словесного соответствиЯ, так как ни Язык,
ни  ум не  умели именовать  ощущениЯ подобного свойства. џ бы в  немоте -  а
затем  в  памЯти  всплыли  другие  сокровенные  слова,  услышанные в  другие
времена, в других местах и произносившиесЯ Явно с другими намерениЯми, - но,
несмотрЯ на все это, они дивно сочетались  с моим упоением в  те минуты, как
будто были созданы и составлены именно длЯ менЯ,  длЯ моего  счастьЯ.  ‘лова
эти долго вылеживались в тайных норах памЯти - а ныне, оставив свои укрытиЯ,
бились у менЯ в немом рту,  и  Я уж, вспоминал,  что  в  Џисании, а также  у
свЯтых, эти  слова предназначались выражать более  сиЯтельные понЯтиЯ.  „а и
существовала ли на самом деле разница между восторгами, описанными у свЯтых,
и теми,  которые испытывал мой растревоженный дух?  џ утратил  бдительность,
понЯтие о границах,  что свидетельствует,  очевидно,  о  погружении в  самые
глубины собственного существа.
     ‚незапно девица предстала предо мною той самой - черной,  но прекрасной
-  возлюбленной  Џесни  Џесней. Ќа  ней было  заношенное платьишко из грубой
ткани,  не слишком  благопристойно  расходившеесЯ  на груди.  Ќа шее бусы из
цветных камешков, Я думаю - самые дешевые. Ќо голова  гордо  возвышалась  на
шее,  белой, как  столп  из слоновой  кости, очи  были  светлы,  как  озерки
…севонские, нос -  как башнЯ ‹иванскаЯ, волосы на голове ее, как пурпур. „а,
кудри ее показались мне будто бы стадом коз, зубы - стадом овечек, выходЯщих
из купальни, выходЯщих стройными парами, и ни одна не опережает подругу. "’ы
прекрасна, возлюбленнаЯ моЯ, ты прекрасна!" - сорвалось с моих уст. - ‚олосы
твои  как  стадо коз, сходЯщих с горы ѓалаадской, как лента алаЯ губы  твои,
половинки гранатового Яблока -  твои ланиты под кудрЯми твоими. еЯ твоЯ как
столп „авидов, тысЯча  щитов висит на нем". €  Я спрашивал себЯ в ужасе и  в
восхищении, кто же эта стоЯщаЯ передо мною, блистающаЯ как зарЯ,  прекраснаЯ
как луна, светлаЯ как солнце, грознаЯ, как выстроенные к битве войско.
     ’огда она подошла еще ближе,  швырнула  в угол темный  узел, который до
того прижимала  к себе, и снова  поднЯла руку, чтобы менЯ погладить, и снова
повторила уже слышанные мною слова. € пока Я не мог  решить, бежать ли прочь
или броситьсЯ  к ней навстречу,  и  кровь  гремела в моих висках,  как трубы
Ќавиновых армий, повалившие стены €ерихонские, и пока Я жаждал  коснутьсЯ ее
и  страшилсЯ  этого, она  улыбнулась, будто  в великой  радости, тихо что-то
простонала, как нежнаЯ козочка, и взЯлась за тесемки возле шеи, державшие ее
платье, и распустила их, и платье соскользнуло вдоль тела, как туника, и она
стала передо мною как …ва  перед Ђдамом в ќдемском саду. "’е  сосцы пригожи,
что  выпирают не  сильно...  —то  вызвышаютсЯ  еле..."  -  шептал  Я  фразу,
услышанную  от  “бертина,  ибо перси  ее походили  на двойни молодой  серны,
пасущиесЯ в лилиЯх,  и живот  - на  круглую  чашу,  в  которой не истощаетсЯ
ароматное вино, чрево же - на ворох пшеницы, обставленный лилиЯми.
     "Ћ звездочка моЯ, девица, -  рвалось из  моей груди, - о  запертый сад,
сестра  моЯ, невеста,  заключенный колодезь,  запечатанный  источник!"  - и,
желаЯ ли  того, нет ли, Я оказалсЯ сплетен с нею,  и ощущал ее жар, и обонЯл
терпкий запах  неизвестных мне  мастей.  ‚спомнились  слова:  "„ети,  против
безрассудной любови - ничего не может человек!", и Я осознал, что теперь уже
неважно -  в дьЯволовой  Я  западне или в божией благодати,  и  что теперь Я
бессилен  остановить  то, что движет мною,  и - "‘лабею,  -  восклицал  Я, -
слабею, и знаю  причину, знаю,  но не  берегусь!"  Џотому что  сладость розы
исходила от  ее уст, и прекрасны  были ступни ее в сандалиЯх, и ноги ее были
как  колонны,  и как  колонны  округлениЯ  ее  бедр  -  дело  рук  искусного
художника. "‹юбовь моЯ, ты, дочь  наслаждений! –арь пленилсЯ твоими косами",
- шептал  Я  про  себЯ,  Я был окружен ее  объЯтием, и вдвоем мы  падали  на
непокрытый кухонный пол, и неизвестно, ее ли стараниЯми  или собственными, Я
избавилсЯ от послушнической рЯсы, и мы не стыдились ни себЯ ни друг друга, и
cuncta erant bona.[1]
     €  она лобызала  лобзанием уст своих, и  ласки  ее  были лучше вина,  и
благовонны ее ароматы,  и  прелестна  шеЯ ее  в жемчугах,  и  ланиты  ее под
подвесками. "Љак прекрасна ты,  возлюбленнаЯ моЯ, как  прекрасна! € очи твои
голубиные, - говорил Я, - покажи мне лице свое, дай мне услышать голос твой,
потому что голос твой сладок и лице твое восхитительно, ты свела менЯ с ума,
любовь моЯ, сестра, ты свела менЯ с ума  одним  взглЯдом  очей  твоих, одним
ожерельем на шее твоей,  сотовый  мед  каплет из уст твоих,  невеста, мед  и
молоко под Языком твоим, запах от дыханиЯ  твоего как от Яблок,  груди  твои
как грозди, твои груди как кисти  винограда, небо твое  как  чудесное  вино;
вино течет прЯмо к любви моей,  капли его у менЯ на устах, на зубах. ‘адовый
источник, нард и шафран, аир  и  корица,  мирра и алой. џ вкушаю соты и мед,
напьюсь  вина  и молока". Љто  же была,  кто же  была та единственнаЯ,  она,
голубка,  блиставшаЯ  как  зарЯ,  прекраснаЯ как  луна, светлаЯ  как солнце,
грознаЯ, как полки со знаменами?
     Ћ ѓосподи Ѓоже мой! …сли  душа восхищена от тебЯ, тогда наивысшее благо
- любить, что видишь (разве не так?), наивысшее счастье - иметь, что имеешь.
’огда  будешь  пить  благодать  из  собственного  источника  (разве  не  так
сказано?), тогда причастишьсЯ истинной  жизни,  которую после  этой  бренной
земной предстоит  нам  провождать рЯдом с ангелами, в вечном грЯдущем... ‚от
как Я  мыслил.  € понимал, что внезапно все  пророчества сбываютсЯ.  Ќаконец
сбываютсЯ,  так как девица переполнЯла менЯ неописуемыми наслаждениЯми и мое
тело как  будто бы превратилось  в огромное око, и  Я видел вперед и  назад,
Ясно видел все окружающие вещи. € Я постиг: из того, что называетсЯ любовью,
происходЯт и  единение, и  нежность,  и добро, и поцелуй,  и объЯтие. џ  уже
слыхал  подобное,  но думал,  что  говорЯт о  другом. €  лишь на  некую долю
секунды, когда  радость моЯ почти что подходила к зениту, Я ужаснулсЯ - а не
нахожусь ли  этой ночью во власти  полуденного  беса, из тех, которые, когда
спросишь  их  на  пределе  блаженства:  "Љто  ты?" -  показываютсЯ  в  своем
настоЯщем обличий и коварно похищают душу, а телесную оболочку губЯт. Ќо тут
же Я сам себе ответил: если что и от лукавого, это  мои колебаниЯ, ибо самое
верное, самое доброе, самое свЯтое на свете - это то, что Я сейчас ощущаю, и
сладость  этого все возрастает  и возрастает  от мига  к  мигу. Љак  водЯнаЯ
каплЯ,  попав  в вино,  растворЯетсЯ и принимает  и цвет, и  вкус вина,  как
накаленное   на   огне   железо  само   превращаетсЯ   в   огонь,  утрачиваЯ
первоначальную   форму,  как  воздух,  пронизанный  солнечным   светом,  сам
становитсЯ светом  и сиЯнием,  и это уже  не  пронизанный  солнечным  светом
воздух, а сам солнечный свет, так и  Я  умирал  в дивном благорастворении, и
всего-то  сил оставалось  пробормотать  слова  псалма:  "ѓрудь моЯ  как вино
неоткрытое; она готова прорватьсЯ, подобно новым мехам",  и  сразу же ударил
ослепительный свет, и в нем  высветилсЯ сапфир,  сверкающий Ярким  и  нежным
огнем, и тот ослепительный свет  влилсЯ в  этот Яркий огонь, и этот Ярчайший
огонь засиЯл сверканием сапфира, и  это огненное сверкание и этот  нежнейший
свет слились и вспыхнули, и запылали, и озарили все.
     Љогда  Я почти  бездыханный  опускалсЯ на  тело, с  коим  съединилсЯ  и
сроссЯ,  Я узнал,  на последнем выходе жизни,  что пламЯ  родитсЯ от дивного
свечениЯ,  от  внутреннего  сиЯниЯ  и  от  огненного пыланиЯ, причем  дивное
свечение палило менЯ, пока не ослеп, а огненное пылание жгло, пока не сгорел
дотла. ‡атем Я постиг бездну и другие бездны, которые она призывала.
     Ќыне,  когда дрожащею рукой  (и не знаю - из-за тЯгости  грехов ли моих
она дрожит, о которых выше  повествую,  или из-за непозволительной печали по
том давно ушедшем прожитом дне) кладу на пергамент эти строки, Я  вижу,  что
обошелсЯ совершенно одинаковыми словами и когда передавал греховное упоение,
овладевшее мною, и когда описывал  несколькими листами выше пламЯ, в котором
принЯл  мученический  конец брат Њихаил.  Ќе случайно,  конечно,  моЯ  рука,
безропотнаЯ  исполнительница  воли  духа,  избрала одинаковые выражениЯ  длЯ
передачи  двух  настолько  различных  состоЯний;  видимо,  почти  одинаковым
образом Я  их чувствовал и  тогда, когда непосредственно жил ими,  и сейчас,
когда старалсЯ воскресить мои чувства снова и заставить ожить на пергаменте.
     …сть таинственнаЯ  мудрость в том,  что несоизмеримые  вещи  могут быть
пересказаны  аналогичными  словами;   та  же  мудрость,  наверно,  позволЯет
божественным  вещам   отображатьсЯ  в  земных   именованиЯх,  и,   благодарЯ
символической двусмысленности, Ѓог может  быть называем львом или леопардом,
и смерть -  ранением,  и  радость - пламенем, и пламЯ - гибелью,  и гибель -
бездною, и  бездна -  проклЯтием,  и  проклЯтие  -  обмороком, и  обморок  -
страстью.
     Џочему  Я   в   своей  давней  молодости,  передаваЯ  упоение  смертью,
поразившее менЯ  в  мученике  Њихаиле,  обратилсЯ к  тем же  самым словам, к
которым обратилась и  свЯтаЯ, передаваЯ упоение жизнью (жизнью в Ѓоге), -  и
почему  Я не мог не обратитьсЯ к ним же, передаваЯ свое упоение (провинное и
преходЯщее) моей земною отрадой, котораЯ самопроизвольно, почти сразу же как
завершилась, перешла внутри  менЯ  в чувство  смерти, уничтожениЯ? џ пытаюсь
рассуждать  сегоднЯ и о  том, каким  образом Я  воспринЯл, с  промежутком  в
несколько месЯцев,  два  событиЯ, каждое  из которых было  и  потрЯсающим, и
печальным, и каким образом за одну и ту же ночь в аббатстве Я заново пережил
в  памЯти первое  их  них  и  чувственно  пережил другое - с  промежутком  в
несколько часов. € еще Я размышлЯю о том, в каком же виде почти одновременно
Я  восстановил их  в памЯти сейчас,  при  начертании этих  строчек,  и какой
судьбою  в каждом  из трех случаев и описывал их длЯ себЯ, употреблЯЯ слова,
нашедшиесЯ в  совершенно  других  обстоЯтельствах и найденные  свЯтою душой,
благорастворенной в  созерцании божественности.  “ж не свЯтотатствовал ли Я,
тогда или теперь? —то же можно было  находить  похожего между волею к смерти
Њихаила,  тем  трепетом,  который  охватил  менЯ  при виде  пожирающего  его
пламени, тою жаждой плотского соединениЯ, котораЯ владела мною  при  девице,
той мистической стыдливостью, котораЯ предписывала мне аллегорический способ
пересказа,  и  тем  самым  порывом  к  счастливому  самоотвержению,  который
побуждал  свЯтую  самоуничтожитьсЯ в  собственной  любви  ради новой  жизни,
безмерно более  долгой, даже вечной? Љак  возможно, чтобы  столь разнородные
вещи описывались столь однородным образом? Ђ между тем именно в этом, на мой
взглЯд,  и содержитсЯ  назидание, которое нами  унаследовано  от  величайших
докторов:  "‹юбаЯ  из сущих фигур  настолько более Явно  отображает  истину,
насколько  более  открыто,  путем непохожей  похожести, фигурою себЯ,  а  не
истиной, ЯвлЯет".  Ќо  если любовь к пламени и любовь к бездне -  это фигуры
любви к ѓосподу, могут ли ЯвлЯтьсЯ они же фигурами любви к смерти  и любви к
греху?  „а,  точно так же как  и лев, и змеЯ одновременно выступают фигурами
•риста и фигурами  нечистого. „ело в том, что истинность интерпретации ничем
не  может  быть подтверждена, кроме  как  авторитетом ‘вЯтейших Ћтцов,  а  в
случае, из-за которого Я казнюсь ныне, нет авторитета, к которому можно было
бы прибегнуть моему покорствующему уму, и поэтому менЯ сжигают сомнение (вот
и заново фигура огнЯ возникает и оттенЯет  собою  сиЯние  истины  и  полноту
заблуждениЯ, вот что  убивает  менЯ). —то же происходит, о  ѓосподи, ныне  у
менЯ на душе,  когда  Я позволЯю захватить себЯ  водовороту  воспоминаний  и
произвольно  сочетаю   различные  эпохи,  как   будто  могу  сметь  изменЯть
последовательность светил и порЯдок их небесного коловращениЯ? ђазумеетсЯ, Я
переступаю все границы, положенные моему рассудку, греховодному и больному.
     „овольно,  возвратимсЯ к заданию, которое Я смиренно сам себе назначил.
џ хотел говорить  о том дне, о полнейшем помрачении чувств, в которое рухнул
как в пропасть. Ќу,