ей, доверилсЯ кому не следовало, полюбил того, кто
недостоин любви, - словом, по всем этим причинам или вовсе без  причин,  -
неужели ты думаешь, что Я допустил бы, чтобы ты истерзал  свое  сердце  во
мраке и одиночестве, и не попыталсЯ бы  хоть  как-нибудь,  хоть  на  самую
малость разделить с тобой горькое бремЯ твоего позора? Ќеужели ты думаешь,
что Я не сумел бы дать тебе знать, что, если ты страдаешь, Я разделЯю твое
страдание; если ты плачешь, мои глаза тоже полны слез; и если ты брошен  в
темницу и заклеймен людским презреньем, Я воздвиг из своей печали дом, где
буду ждать твоего прихода, сокровищницу, где  все,  в  чем  тебе  отказали
люди, стократно умножившись, будет готово принЯть и исцелить тебЯ. …сли бы
горькаЯ необходимость  или  осторожность,  котораЯ  длЯ  менЯ  еще  горше,
помешала бы мне быть рЯдом с тобой, лишила бы менЯ радости видеть  тебЯ  -
пусть сквозь железные прутьЯ, в постыдном обличье, - Я писал бы тебе, ни с
чем не считаЯсь, в надежде, что хоть одна фраза, хоть единое словцо,  хоть
полузадушенное эхо голоса любви пробьетсЯ к тебе. …сли бы  ты  не  захотел
принимать мои письма, Я все равно писал бы тебе, и ты,  по  крайней  мере,
знал бы, что эти письма ждут тебЯ.  Њногие  так  писали  мне.  Љаждые  три
месЯца люди пишут мне или просЯт разрешениЯ писать. ќти письма  и  записки
до менЯ не доходЯт. Ќо их вручат мне, когда Я выйду из тюрьмы. џ знаю, что
они где-то лежат. џ знаю имена людей,  их  написавших.  џ  знаю,  что  эти
письма полны сочувствиЯ, доброты и приЯзни. € этого вполне достаточно. Њне
не нужно знать ничего больше. ’вое молчание было ужасно.  €  это  молчание
тЯнулось не неделю,  не  месЯц  -  оно  тЯнулось  годами;  годами  даже  в
исчислении тех, кто,  подобно  тебе,  кружитсЯ  в  вихре  радости  и  едва
способен угнатьсЯ за бегом дней, проносЯщихсЯ золотыми стопами в плЯске, и
едва переводит дыхание в  погоне  за  наслажденьем.  ’воему  молчанию  нет
оправданьЯ; это молчанье простить невозможно. џ знал,  что  ты  ненадежен,
как статуЯ на глинЯных ногах. Љому было  знать  лучше?  Љогда  Я  в  своих
афоризмах написал, что золото кумира ценитсЯ только  потому,  что  ноги  у
него из глины, Я думал о тебе. Ќо не золотого  кумира  на  глинЯных  ногах
сотворил ты себе. €з дольнего праха проезжих дорог,  размолотого  в  грЯзь
копытами скота, ты вылепил своего двойника и поставил перед моими глазами,
и теперь, какие бы желаниЯ Я  ни  питал  в  глубине  сердца,  Я  не  смогу
испытывать при виде тебЯ ничего, кроме презреньЯ  и  гнева.  €  даже  если
отбросить  все  другие  причины,  одно  твое  равнодушие,  твоЯ  житейскаЯ
цепкость, твое  бессердечие,  твоЯ  осмотрительность,  как  бы  ты  ее  ни
называл,  -  все  это  стало  длЯ  менЯ  вдвое  горше  из-за  тех   особых
обстоЯтельств, которые сопровождали мое падение или следовали за ним.
   „ругие несчастные, брошенные в тюрьму, тоже лишены всей прелести  мира,
но они, по крайней мере, хоть отчасти защищены от этого мира, от его самых
убийственных пращей, самых смертельных стрел. Ћни могут затаитьсЯ во  тьме
своих камер и самым своим позором  обеспечить  себе  право  убежища.  Њир,
свершив свой суд, идет своим путем, а их оставлЯет страдать без помех.  ‘о
мной было иначе. Ѓеда за бедой стучалась  у  тюремных  дверей,  разыскиваЯ
менЯ; и перед ними открыли ворота во всю ширь и впустили их. „рузьЯм  моим
чинили всЯческие препоны, если вообще допускали их ко мне.  Ќо  мои  враги
всегда могли иметь ко мне доступ - два раза во времЯ дела о банкротстве; и
дважды, когда менЯ переводили из одной тюрьмы в другую, Я был выставлен на
поругание перед глазеющей толпой и  испытал  неслыханное  унижение.  ѓонец
‘мерти принес мне свою весть и пошел своим путем; и в полном  одиночестве,
вдалеке от всего, что могло бы утешить менЯ или облегчить  мое  горе,  мне
пришлось нести непосильное бремЯ отчаЯниЯ и угрызений совести,  которое  Я
несу и до сих пор при воспоминании о моей матери. …два времЯ успело - нет,
не излечить эту рану, а только притупить  боль,  -  как  начали  приходить
обидные и резкие письма от поверенных моей жены. џ  опозорен,  мне  грозит
нищета. ќто Я еще мог  бы  вынести.  џ  могу  приучить  себЯ  и  к  худшим
лишениЯм; но вот закон отнимает у  менЯ  обоих  сыновей.  €  это  стало  и
навсегда останетсЯ длЯ менЯ причиной  безысходного  отчаЯниЯ,  безысходной
боли и горЯ без конца и краЯ. ‡акон решил и взЯл на себЯ право решать, что
общение со мной вредно длЯ моих собственных детей, - это длЯ  менЯ  просто
чудовищно. Џозор тюрьмы перед этим - ничто. џ завидую всем тем, кто  ходит
вокруг тюремного двора рЯдом со мной.  џ  уверен,  что  их  дети  ждут  не
дождутсЯ их возвращеньЯ и радостно бросЯтсЯ им навстречу.
   ЃеднЯки мудрее, они более милосердны, добры  и  чутки,  чем  мы.  ‚  их
глазах  тюрьма  -  трагедиЯ  человека,  горе,  несчастный  случай,   нечто
достойное сочувствиЯ ближних. Ћ человеке, попавшем в тюрьму, они  говорЯт,
что с ним "стрЯслась беда", и все.  ’ак  они  говорЯт  всегда,  и  в  этом
выражении заключена всЯ совершеннаЯ мудрость любви. “ людей нашего  класса
все по-иному. “ нас тюрьма превращает человека в парию. ’акие, как Я, едва
имеют право дышать и занимать место под солнцем. Ќаше присутствие омрачает
радости других. Љогда мы выходим на свободу, мы везде - нежеланные  гости.
Ќам не пристало любоватьсЯ  бликами  луны.  „аже  детей  у  нас  отбирают.
ђасторгаютсЯ  самые  прекрасные  человеческие  свЯзи.   Њы   обречены   на
одиночество, хотЯ наши сыновьЯ еще живы. Ќам отказано в  том  единственном
средстве, которое способно поддержать нас, приложить  целебный  бальзам  к
истерзанному сердцу, умиротворить изболевшуюсЯ душу.
   € сверл всего этого ты внес еще одну мелкую, но жестокую  черту  в  мою
жизнь: своими действиЯми и своим молчанием,  тем,  что  ты  сделал  и  что
оставил несделанным, ты  отЯготил  каждый  день  моего  долгого  заточениЯ
лишним грузом. „аже хлеб и вода - мой тюремный  паек  -  изменились  из-за
тебЯ. •леб стал горьким, и вода - затхлой.  ’ы  удвоил  то  горе,  которое
должен был разделить, а боль, которую должен был облегчить, ты обострил до
предела. џ не сомневаюсь, что ты этого не хотел. џ знаю, что ты  этого  не
хотел. ќто был всего-навсего  "один  поистине  роковой  недостаток  твоего
характера - полнейшее отсутствие воображениЯ".
   € в конце концов мне придетсЯ простить тебЯ. џ должен тебЯ простить.  џ
пишу это письмо не длЯ того, чтобы посеЯть обиду в твоем сердце, и не  длЯ
того, чтобы вырвать ее из своего сердца. џ должен простить тебЯ ради  себЯ
самого. ЌельзЯ вечно согревать на груди змею, котораЯ тебЯ гложет;  нельзЯ
вставать еженощно и засевать терниЯми сад своей души. Њне  вовсе  нетрудно
будет простить тебЯ, если ты мне хоть немного поможешь. ‚ прежние  времена
Я легко прощал тебе все, что бы ты ни вытворЯл. ’огда это не пошло тебе на
пользу. Џрощать прегрешеньЯ может только тот, чьЯ жизнь чиста и  ничем  не
запЯтнана.  Ќо  теперь,  когда  Я  предан  бесчестью   и   унижению,   все
переменилось. „лЯ тебЯ очень важно, чтобы Я простил тебЯ. Љогда-нибудь  ты
это поймешь. € рано или поздно, теперь или никогда, в какой бы срок ты это
ни понЯл, мой путь длЯ менЯ Ясен. џ не могу  допустить,  чтобы  ты  прожил
жизнь, несЯ  на  сердце  тЯжкий  груз  сознаниЯ,  что  ты  погубил  такого
человека, как Я. Ћт этой мысли тобой может овладеть  холодное  бесчувствие
или убийственнаЯ тоска. џ должен снЯть с тебЯ этот груз и  переложить  его
на свои собственные плечи. џ должен напомнить себе, что  ни  ты,  ни  твой
отец, будь хоть тысЯча таких, как вы, не в силах погубить такого человека,
как Я; Я сам навлек на себЯ гибель, - каждый, как бы он ни был  велик  или
ничтожен, может погибнуть лишь от собственной руки. џ готов это  признать.
џ стараюсь признать это, хотЯ сейчас ты, может быть, этого и не  заметишь.
Ќо если Я и бросаю тебе безжалостные упреки,  подумай,  как  беспощадно  Я
осуждаю самого себЯ. Љакое бы ужасное зло ты мне ни причинил, Я сам навлек
на себЯ зло еще более ужасное.
   џ был символом искусства и культуры своего века. џ понЯл  это  на  заре
своей юности, а потом заставил и свой век понЯть это. Ќемногие достигали в
жизни такого положениЯ, такого всеобщего  признаниЯ.  Ћбычно  историк  или
критик открывают гениЯ через много лет после того, как и он сам, и его век
канут в вечность, - если такое открытие вообще  состоитсЯ.  Њой  удел  был
иным. џ сам это чувствовал и дал  это  почувствовать  другим.  Ѓайрон  был
символической фигурой, но он отразил лишь страсти своего века и пресыщение
этими страстЯми. ‚о мне же нашло свое отражение нечто  более  благородное,
не столь преходЯщее, нечто более насущное и всеобъемлющее.
   Ѓоги щедро одарили менЯ. “ менЯ был высокий дар, славное имЯ, достойное
положение  в  обществе,  блистательный,  дерзкий  ум;  Я  делал  искусство
философией, и философию - искусством; Я изменЯл мировоззрение людей и  все
краски мира; что был Я ни говорил, что бы ни делал - все повергало людей в
изумление; Я взЯл драму - самую безличную из форм, известных в  искусстве,
и превратил ее в такой же глубоко личный способ выражениЯ, как  лирическое
стихотворение, Я одновременно расширил сферу действиЯ драмы и обогатил  ее
новым толкованием; все, к чему бы Я ни прикасалсЯ, - будь то драма, роман,
стихи или стихотворение в прозе, остроумный или фантастический  диалог,  -
все озарЯлось неведомой дотоле  красотой;  Я  сделал  законным  достоЯнием
самой истины в равной мере истинное и ложное и  показал,  что  ложное  или
истинное - не более, чем обличьЯ, порожденные нашим разумом. џ относилсЯ к
€скусству, как к высшей реальности,  а  к  жизни  -  как  к  разновидности
вымысла; Я пробудил воображение моего века так,  что  он  и  менЯ  окружил
мифами и легендами; все философские системы Я умел воплотить в одной фразе
и все сущее - в эпиграмме.
   Ќо вместе с этим во мне было и много другого. џ позволЯл  себе  надолго
погружатьсЯ в отдохновение бесчувствиЯ и чувственности. џ забавлЯлсЯ  тем,
что слыл фланером,  денди,  законодателем  мод.  џ  окружал  себЯ  мелкими
людишками, низменными душами. џ стал  растратчиком  собственного  гениЯ  и
испытывал странное удовольствие, расточаЯ вечную юность. “став  от  горних
высот, Я нарочно  погружалсЯ  в  бездну,  охотЯсь  за  новыми  ощущениЯми.
Ћтклонение от нормы в сфере  страсти  стало  длЯ  менЯ  тем  же,  чем  был
парадокс в сфере мысли. †елание в конце концов превратилось в болезнь  или
в безумие - или в то и другое сразу. џ стал пренебрежительно относитьсЯ  к
чужой жизни. џ срывал наслажденье, когда мне было угодно, и проходил мимо.
џ  позабыл,  что  любое,  маленькое  и  будничное,  действие  создает  или
разрушает характер, и потому все, что делалось втайне, внутри дома,  будет
в свой день провозглашено на кровлЯх. џ потерЯл власть над самим собой.  џ
уже не был Љормчим своей  „уши  и  не  ведал  об  этом.  ’ебе  Я  позволил
завладеть мной, а твоему отцу - запугать менЯ. џ навлек на себЯ чудовищное
бесчестье. Ћтныне мне осталось только одно - глубочайшее  ‘мирение  -  так
же, как и длЯ тебЯ тоже ничего не осталось, кроме  глубочайшего  ‘мирениЯ.
‹учше бы тебе повергнутьсЯ во прах рЯдом со мной и принЯть это.
   ‚от уже почти два года, как Я брошен в тюрьму.  €з  глубины  моей  души
вырвалось дикое отчаЯние, всепоглощающее горе, на  которое  даже  смотреть
без жалости было невозможно, ужаснаЯ, бессильнаЯ Ярость, горький  ропот  и
возмущение; тоска, рыдающаЯ во весь голос; обида, не находившаЯ голоса,  и
скорбь,  оставшаЯсЯ  безгласной.  џ  прошел  через  все  мыслимые  ступени
страданиЯ. ’еперь Я лучше самого ‚ордсворта понимаю, что он хотел  сказать
в этих строках: "’емна, черна и неизбывна ‘корбь  и  бесконечна  по  своей
природе". Ќо хотЯ мне и случалось радоватьсЯ мысли, что моим страданиЯм не
будет конца, Я не в силах думать о том, что они лишены всЯкого смысла.  Ќо
в самой глубине моей души что-то таилось, что-то  говорило  мне:  ничто  в
мире не бессмысленно, и менее всего -  страдание.  €  то,  что  скрывалось
глубоко в моей душе, словно клад в земле, зоветсЯ ‘мирением.
   ќто последнее и лучшее,  что  мне  осталось;  завершающее  открытие,  к
которому Я пришел; начало нового пути, новой жизни. ‘мирение пришло ко мне
изнутри, от менЯ самого - и поэтому Я знаю, что оно пришло вовремЯ. Ћно не
могло прийти ни раньше, ни позже. …сли бы кто-нибудь рассказал мне о  нем,
Я бы от него отрексЯ. …сли бы мне принесли его - Я бы отказалсЯ. Ќо Я  сам
нашел его и хочу сохранить. џ должен его сохранить. ќто единственное,  что
несет в себе проблески жизни, новой жизни, моей  Vita  Nuova.  ‘мирение  -
самаЯ страннаЯ вещь на свете. Ћт него нельзЯ избавитьсЯ, и  из  чужих  рук
его не получишь. —тобы его приобрести, нужно потерЯть все  до  последнего.
’олько когда ты лишен всего на свете, ты  чувствуешь,  что  оно  сделалось
твоим достоЯнием. € теперь, когда Я чувствую его в себе, Я совершенно Ясно
вижу, что мне делать - что Я непременно должен сделать. Ќет  необходимости
говорить тебе, что, употреблЯЯ подобные слова, Я не имею  в  виду  никакое
разрешение или приказание извне. џ им не  подчинюсь.  џ  теперь  стал  еще
большим индивидуалистом, чем когда бы то ни было. „лЯ  менЯ  ценно  только
то, что человек находит в самом себе, - остальное  не  имеет  ни  малейшей
цены. ѓлубочайшаЯ суть моей  души  ищет  нового  способа  самовыражениЯ  -
только об этом Я и пекусь, только это менЯ и трогает. €  первое,  что  мне
необходимо сделать, - это освободитьсЯ от горечи и обиды  по  отношению  к
тебе.
   “ менЯ нет ни гроша, нет крыши над головой. Ќо бывают на свете  вещи  и
похуже. ѓоворю тебе совершенно искренне: Я  не  хочу  выйти  из  тюрьмы  с
сердцем, отЯгощенным обидой на тебЯ или на весь мир, - уж лучше Я с легким
сердцем пойду просить милостыню у чужих дверей. Џусть в богатых домах Я не
получу ничего, а бедные что-нибудь подадут. ’е,  у  кого  все  в  избытке,
часто жадничают. ’е, у кого все в  обрез,  всегда  делЯтсЯ.  €  пусть  мне
придетсЯ спать летом в прохладной траве, а зимой  -  укрыватьсЯ  в  плотно
сметанном стогу сена или на сеновале в просторном амбаре - лишь бы  любовь
жила в моем сердце. ’еперь  мне  кажетсЯ,  что  все  внешнее  в  жизни  не
заслуживает  ни  малейшего  вниманиЯ.  ’ы  видишь,  до   какого   крайнего
индивидуализма Я теперь дошел - или, точнее, дохожу, ибо путь еще далек, и
"Я ступаю по терниЯм". ђазумеетсЯ, Я знаю,  что  мне  не  суждено  просить
милостыню на дорогах, и если уж мне случитсЯ  лежать  ночью  в  прохладной
траве, то только затем, чтобы слагать сонеты ‹уне. Љогда менЯ выпустЯт  из
тюрьмы, за тЯжелыми, обитыми железными гвоздЯми воротами менЯ будет  ждать
ђобби - не только в свидетельство своей собственной преданности, но и  как
символ той привЯзанности, которую питают  ко  мне  многие  люди.  Џо  моим
предположениЯм, мне хватит на жизнь, по крайней мере, года на полтора, так
что если Я не смогу писать прекрасные книги, то читать прекрасные книги  Я
уж во всЯком случае смогу, а есть ли радость выше  этой?  Ђ  со  временем,
надеюсь, Я сумею возродить свой творческий дар.
   Ќо даже если бы все сложилось иначе: если бы в целом  мире  у  менЯ  не
осталось ни единого друга; если бы ни в один дом менЯ не впустили, даже из
милосердиЯ; если бы мне пришлось надеть убогие лохмотьЯ и взЯть  нищенскую
суму, - все равно, пока Я свободен от обиды, ожесточениЯ,  негодованиЯ,  Я
смотрел бы на жизнь куда спокойнее и  увереннее,  чем  тогда,  когда  тело
облечено в пурпур и тончайшее полотно, а душа в нем изнывает от ненависти.
Њне будет вовсе не трудно простить тебЯ - и это чистейшаЯ правда. Ќо чтобы
это принесло мне  радость,  ты  должен  почувствовать,  что  нуждаешьсЯ  в
прощении. Љогда ты по-настоЯщему захочешь этого - оно будет ждать тебЯ, ты
увидишь.
   ‘тоит ли говорить, что мой подвиг на этом  не  кончитсЯ.  ќто  было  бы
слишком легко. Њне предстоит преодолеть еще много  трудностей,  взобратьсЯ
на кручи куда более обрывистые и пройти куда более угрюмые ущельЯ.  €  все
это Я должен преодолеть в самом себе. Ќи  ђелигиЯ,  ни  Њораль,  ни  ђазум
никак не помогут мне.
   Њораль мне не поможет. џ рожден длЯ антиномий. џ -  один  из  тех,  кто
создан длЯ исключений, а не длЯ правил. € хотЯ Я не вижу ничего дурного  в
том, как человек поступает, Я понимаю, что ему грозит опасность  сделатьсЯ
дурным человеком. •орошо, что Я это понЯл.
   ђелигиЯ мне не поможет. „ругие верЯт  в  нечто  невидимое,  Я  же  верю
только в то, что можно потрогать, что можно увидеть. Њои  боги  обитают  в
рукотворных храмах, и  только  в  пределах  живого  жизненного  опыта  мои
верованиЯ находЯт свое наиболее совершенное  и  полное  воплощение:  может
быть, даже слишком полное, потому что, подобно многим, кто  поместил  свое
Ќебо здесь, на земле, Я нашел здесь не только прелести ђаЯ, но и все ужасы
Ђда. ‚ообще, когда Я размышлЯю о религии, мне хочетсЯ основать  орден  длЯ
тех, кто не в  силах  уверовать;  его  можно  было  бы  назвать  Ѓратством
‹ишенных ‚еры - там свЯщенник, в чьем сердце  нет  мира,  совершает  перед
алтарем, на котором не горит ни одна свеча, причастие хлебом,  на  котором
нет благодати, над чашей, где нет вина. ‚се на свете, чтобы стать истиной,
должно сделатьсЯ религией. Ђгностицизм имеет право на  собственные  обрЯды
не меньше, чем вера. Ћн посеЯл своих  мучеников,  он  может  пожать  сонмы
своих свЯтых, ежедневно возносЯ хвалы ѓосподу за то, что Ћн скрыл свой лик
от человека. Ќо что бы то ни было -  вера  или  безверие,  это  не  должно
прийти ко мне извне. ‘имволы своей веры Я должен  сотворить  сам.  „уховно
только то, что создает свою собственную форму. …сли Я не раскрою эту тайну
в самом себе, мне никогда ее не разгадать. € если Я еще не  нашел  ответа,
мне не найти его никогда.
   ђазум мне не поможет. Ћн говорит мне, что законы, по которым Я осужден,
- законы ложные и несправедливые, а система, карающаЯ менЯ страданиЯми,  -
ложнаЯ и несправедливаЯ система. Ќо мне необходимо как-то поверить  в  то,
что и закон и наказание -  праведны  и  справедливы.  ‚  €скусстве  всегда
сосредоточиваешьсЯ только на том, чем определенный  предмет  ЯвлЯетсЯ  длЯ
тебЯ лично в определенный момент времени - и точно так же это происходит в
этической эволюции человеческого характера. Њне  необходимо  сделать  так,
чтобы все, что со мной произошло, обратилось длЯ  менЯ  в  добро.  „ощатые
нары, тошнотворное пойло, жесткие канаты, из которых щиплешь  паклю,  пока
кончики пальцев не онемеют от боли, физическую работу, которой  начинаетсЯ
и кончаетсЯ каждый день, грубые окрики, которые здесь в обычае, чудовищный
нарЯд, превращающий страдальца в шута, молчанье, одиночество, стыд  -  все
это вместе и по отдельности мне нужно  претворить  в  духовный  опыт.  ‚се
телесные унижениЯ - все до единого - Я должен использовать длЯ  возвышениЯ
души.
   џ хочу достигнуть того состоЯниЯ, когда смогу в полной простоте  и  без
всЯкой аффектации сказать, что в моей жизни было  два  великих  поворотных
пункта: когда мой отец послал менЯ в. Ћксфорд и  когда  общество  заточило
менЯ в тюрьму. џ не стану говорить, что тюрьма  -  лучшее  из  всего,  что
могло со мной случитьсЯ, - такое утверждение слишком  сильно  отдавало  бы
горечью по отношению к самому себе. џ охотнее сказал бы -  или  услышал  о
себе - другое: Я был настолько типичным сыном своего  века,  что  в  своей
испорченности, и ради этой испорченности, обратил все доброе в своей жизни
во зло, а все дурное - в добро.
   Ќо что бы ни говорил Я сам или другие - это все неважно. ‘амое важное -
то, что мне предстоит, то, что Я должен сделать, если  не  хочу  до  конца
своих  дней  оставатьсЯ  запЯтнанным,  очерненным,  несовершенным,  это  -
вобрать все, что со мной произошло, в самую глубину своей души, слитьсЯ  с
этим  воедино,  принЯть  это  без  сетований,  ропота,  без  страха,   без
сопротивлениЯ. Џоверхностность - самый страшный порок.  ‚се,  что  понЯто,
оправдано.
   Љогда Я переступил порог тюрьмы, некоторые советовали мне позабыть, кто
Я такой. ќто был губительный совет. ’олько сознаваЯ, кто Я такой, Я  обрел
возможность утешениЯ. Ђ теперь другие  люди  советуют  мне  по  выходе  из
тюрьмы начисто позабыть, что Я вообще когда-либо был в тюрьме. џ знаю, что
это было бы столь же губительно. ќто  означало  бы,  что  всю  жизнь  менЯ
преследовало бы непереносимое ощущение позора и что все,  на  что  Я  имею
такое же право, как остальные  -  красота  солнца  и  луны,  торжественное
шествие времен года, музыка рассвета и величавое  молчание  ночей,  дождь,
шелестЯщий в листве, и роса, медленно заливающаЯ травы серебрЯным блеском,
- все это длЯ менЯ было бы загрЯзнено, лишено волшебной целительной силы и
неспособно приносить радость. Ћтбросить  то,  что  ты  пережил,  -  значит
положить конец своему собственному совершенствованию.  ЋтречьсЯ  от  того,
что ты пережил, - значит осквернить ложью уста  своей  собственной  жизни.
ќто все равно что отречьсЯ от своей „уши. ’очно так же, как тело усваивает
все - скверное и нечистое так же, как и то, что  очищено  свЯщенником  или
видением, - и превращает все  это  в  стремительность  или  мощь,  в  игру
великолепных мускулов и в лепку пленительной плоти, в очертаньЯ  и  краски
волос, губ и глаз, - так и „уша, в свой черед, тоже  способна  питатьсЯ  и
может превращать в благородные помышлениЯ и высокие страсти то,  что  само
по себе низменно, жестоко, унизительно, - нет, более того, может  найти  в
этом наиболее величественные формы самоутверждениЯ  и  зачастую  проЯвлЯет
себЯ во всем совершенстве через то, что должно было бы осквернить  ее  или
разрушить. џ должен открыто признать, что был самым обыкновенным узником в
самой обычной тюрьме; как ни странно  это  тебе  покажетсЯ,  но  Я  должен
научитьсЯ не стыдитьсЯ этого. џ должен принЯть это,  как  наказание,  -  а
если стыдишьсЯ наказаниЯ, то его как бы и не было, оно  проходит  впустую.
Љонечно, менЯ осудили за  многие  поступки,  которых  Я  не  совершал,  но
осудили и за многие совершенные мною поступки, а ведь Я сделал в жизни еще
много такого, в чем мне даже не предъЯвили обвинениЯ. џ уже говорил в этом
письме, что боги непостижимы - и карают нас и за все доброе и человеческое
в нас, и за все злое и преступное, -  а  теперь  Я  должен  признать,  что
каждый получает наказание и по своим добрым, и по своим злым делам. € Я не
сомневаюсь, что так и должно быть. ќто  помогает  человеку  -  или  должно
помогать - понЯть и добро и зло и не кичитьсЯ ни тем, ни другим. €  тогда,
не стыдЯсь выпавшего на мою долю наказаниЯ - надеюсь, что добьюсь этого, -
Я смогу думать, двигатьсЯ, жить, чувствуЯ себЯ свободным.
   Њногие, выйдЯ на свободу, уносЯт свою тюрьму с собой на свежий  воздух,
прЯчут ее  в  сердцах,  как  тайный  позор,  и  в  конце  концов,  подобно
несчастной отравленной твари, заползают в  какую-нибудь  нору  и  умирают.
ЉакаЯ жалость, что их  к  этому  вынуждают,  и  какаЯ  несправедливость  -
чудовищнаЯ несправедливость - со стороны  Ћбщества,  которое  их  к  этому
вынуждает! Ћбщество считает своим правом обрушивать на  личность  страшные
кары, но оно страдает страшнейшим пороком верхоглЯдства и не  ведает,  что
творит. Љогда срок наказаниЯ истекает, оно предоставлЯет  человека  самому
себе, то есть бросает его в тот момент, когда следовало  бы  приступить  к
исполнению   самого   высокого   долга   общества   перед   человеком.   ‚
действительности оно стыдитсЯ собственных  деЯний  и  избегает  тех,  кого
покарало, как люди избегают кредитора, которому  не  могут  уплатить,  или
тех, кому они причинили непоправимое, неизбывное зло. џ со  своей  стороны
требую одного: если Я осознаю все, что  выстрадал.  Ћбщество  тоже  должно
осознать зло, которое оно мне причинило: чтобы  ни  с  той,  ни  с  другой
стороны не осталось ни обиды, ни ненависти.
   Љонечно, Я знаю, что в одном отношении мне будет гораздо  труднее,  чем
другим, - так  и  должно  быть;  это  заложено  в  сути  моего  обвинениЯ.
Ќесчастные воры и бродЯги, заключенные здесь, во многом  счастливее  менЯ.
Њалое местечко в сером городе или на зеленом лугу, ставшее  свидетелем  их
греха, так ограничено: чтобы очутитьсЯ среди людей, не подозревающих об их
преступлении, им достаточно уйти не  дальше,  чем  птица  пролетает  между
предрассветными сумерками и рассветом, - длЯ менЯ же "весь  мир  стеснилсЯ
шириной в ладонь", и куда бы Я ни обратилсЯ,  повсюду  Я  вижу  свое  имЯ,
вырезанное  на  камне.  Џотому  что  длЯ  менЯ  это  не  был  переход   от
безвестности к минутной шумихе вокруг преступленьЯ - Я перешел  от  некоей
бесконечности славы в бесконечность обесславленности, и порой мне кажетсЯ,
что Я доказал, - если это  нужно  доказывать,  -  что  между  почестЯми  и
бесчестьем всего один шаг, если не меньше.
   € все же именно в том, что люди будут узнавать менЯ повсюду, куда бы  Я
ни попал, и  будут  знать  все  о  моей  жизни,  по  крайней  мере,  о  ее
безумствах, Я могу найти нечто длЯ себЯ благотворное.  ќто  заставит  менЯ
силой необходимости снова утвердить себЯ  как  художника  -  и  как  можно
скорее. …сли мне удастсЯ создать  хотЯ  бы  одно  прекрасное  произведение
искусства, Я сумею лишить злословие Яда, а трусость - Язвительной  усмешки
и вырву с корнем Язык,  поносЯщий  менЯ.  €  если  †изнь  будет  длЯ  менЯ
задачей, то и Я тоже непременно буду задачей длЯ †изни. ‹юди должны  будут
выработать какое-то отношение ко мне - и тем самым  они  вынесут  приговор
разом и себе и мне. ‘тоит ли напоминать, что Я имею в  виду  не  отдельные
личности. ‹юди, среди которых отныне мне хочетсЯ быть, - это  художники  и
те, кто страдал: те, кто познал Џрекрасное, и те,  кто  познал  ‘корбь,  -
менЯ больше никто не интересует. € от †изни Я тоже ничего не требую.  ‚се,
что Я высказал, относилось к моему внутреннему отношению к †изни в  целом,
и Я чувствую, что одна из первых целей, которую Я должен  поставить  перед
собой, - не стыдитьсЯ своего  наказаниЯ;  это  Я  должен  сделать  и  ради
собственного совершенствованиЯ, и потому, что Я так далек от совершенства.
   ‡атем Я должен научитьсЯ чувствовать себЯ счастливым. Љогда-то  Я  знал
это - или думал, что знаю, - чисто  инстинктивно.  ђаньше  в  моем  сердце
всегда была весна - без конца и  без  краЯ.  ЊоЯ  натура  была  родственна
радости. џ наполнЯл свою жизнь наслаждением до краев, как  наполнЯют  чашу
вином - до самого краЯ. ’еперь Я смотрю на жизнь совсем с другой  стороны,
и подчас мне невероЯтно трудно даже представить себе, что  такое  счастье.
Џомню, как в Ћксфорде в первом  семестре  Я  читал  "ђенессанс"  Џатера  -
книгу, котораЯ так странно повлиЯла на всю мою жизнь, - о том,  что  „анте
помещает в глубину Ђда тех, кто своевольно  живет  в  печали.  џ  пошел  в
библиотеку и отыскал те строки в "Ѓожественной  Љомедии",  где  говоритсЯ,
что в мрачном болоте лежат те, кто "был  мрачен  в  день  прекрасный",  и,
вздыхаЯ, сетуют: "Tristi fummo nell'aer doice che dal  sol  s'allegra"  [в
воздухе родимом, который блещет, солнцу веселЯсь, мы были скучны (итал.)].
   џ знал, что церковь осудила accidia [уныние (лат.)], но  сама  по  себе
даже эта мысль казалась мне совершенно фантастичной - Я  думал,  что  лишь
монах, который ничего не знает о жизни, может счесть это грехом. Њне  было
непонЯтно, отчего „анте, который сам утверждает, что "страданье возвращает
нас к Ѓогу", так жестоко обошелсЯ с теми, кто влюблен  в  печаль,  -  если
такие люди в действительности существовали.  џ  и  подумать  не  мог,  что
когда-нибудь это предстанет передо мной как одно из  величайших  искушений
всей моей жизни. Џока Я был в “ондсвортской тюрьме, Я жаждал  смерти.  ќто
было мое  единственное  желание.  Љогда,  пробыв  два  месЯца  в  тюремной
больнице, Я попал сюда и заметил, что  мое  телесное  здоровье  постепенно
улучшаетсЯ, Я был вне себЯ от Ярости. џ решил  покончить  с  собой  в  тот
день, когда выйду из тюрьмы. Ќо со временем это злобное наваждение прошло,
и Я решилсЯ жить, но облечьсЯ в угрюмство, как Љороль в пурпур; никогда  в
жизни не улыбатьсЯ; превращать каждый дом, порог которого Я переступлю,  в
дом скорби; заставить своих друзей  медленно  шествовать  рЯдом  со  мной,
словно в траурной свите; доказать им, что истинный тайный смысл жизни -  в
меланхолии; отравить их неведомой печалью,  ранить  их  своей  собственной
болью. Ќо теперь  мои  чувства  полностью  переменились.  џ  понимаю,  как
неблагодарно и черство встречать друзей, которые пришли навестить менЯ,  с
таким похоронным лицом, чтобы им приходилось напускать на себЯ  еще  более
мрачный вид, выражаЯ  мне  свое  сочувствие,  и  предлагать  им  безмолвно
разделить со мной поминальную трапезу  и  поить  их  горькими  зельЯми.  џ
должен научитьсЯ быть веселым и радостным.
   Џоследние два раза, когда моим друзьЯм разрешили посетить менЯ здесь, Я
изо всех сил старалсЯ быть веселым, так, чтобы они видели это, - надо было
хоть немного вознаградить их за то, что они приехали  из  города  в  такую
даль повидатьсЯ со мной. џ знаю,  что  это  ничтожное  вознаграждение,  но
уверен, что именно это принесло им самую большую  радость.  ‚  субботу  на
прошлой неделе Я целый час провел с ђобби и старалсЯ как можно  Явственнее
показать ему, как Я рад нашей встрече. € Я  вижу,  что  мысли  и  взглЯды,
которые Я сформировал в  себе  здесь,  совершенно  правильны,  потому  что
теперь, впервые с начала моего заключениЯ, у менЯ действительно  поЯвилось
желание жить.
   Њне  так  много  предстоит  сделать,  что  умереть,  прежде  чем  будет
исполнена хотЯ  бы  малаЯ  часть  этих  дел,  было  бы  длЯ  менЯ  ужасной
трагедией. џ вижу новые открытиЯ в €скусстве и в †изни, и каждое из них  -
новаЯ грань совершенства. Њне хочетсЯ  жить,  чтобы  исследовать  то,  что
стало длЯ менЯ новым миром. •очешь  знать,  что  это  за  новый  мир?  Њне
кажетсЯ, ты мог бы догадатьсЯ. ќто мир, в котором Я теперь живу.
   ‘траданье и все, чему оно может научить, - вот мой  новый  мир.  џ  жил
раньше только длЯ наслаждений. џ избегал скорби и страданий, каковы бы они
ни были. € то и другое было мне ненавистно. џ решил приложить все  усилиЯ,
чтобы  не  замечать  их  -  то  есть  видеть   в   них   лишь   проЯвление
несовершенства. Ћни не входили в мою жизненную схему. €м не было  места  в
моей философии. ЊоЯ мать, знавшаЯ все о жизни,  часто  читала  мне  строки
ѓете, которые Љарлайл привел в книге, подаренной ей много лет назад:

   Љто с хлебом слез своих не ел,
   Љто в жизни целыми ночами
   Ќа ложе, плача, не сидел,
   ’от незнаком с небесными властЯми
   [пер. - ”.’ютчев].

   ќти строки  часто  читала  в  своем  унижении  и  изгнании  благороднаЯ
королева  Џруссии,  которую  Ќаполеон   преследовал   с   такой   свирепой
жестокостью; эти строки повторЯла  моЯ  мать  во  всех  горестЯх,  которые
постигли ее впоследствии. Ђ  Я  наотрез  отказалсЯ  понимать  и  принимать
великую правду, которую они несли. џ не мог  этого  постигнуть.  Џрекрасно
помню, как Я говорил ей не один раз, что не желаю есть свой хлеб в печали,
не хочу проводить ночь в слезах в ожидании еще более горького рассвета.
   џ и не подозревал, что именно на это ђок осудил менЯ в будущем,  что  в
течение целого года мне и вправду почти ничего другого и не оставалось. Ќо
таков уж был удел, предназначенный мне; и в последние  несколько  месЯцев,
после страшной борьбы и усилий, Я научилсЯ внимать урокам, которые сокрыты
в самой сердцевине боли. –ерковники и те, кто произносит  фразы,  лишенные
мудрости, иногда говорЯт, что страданье - это таинство. Ќа самом деле  это
- откровение. ‚друг делаешь открытиЯ, о которых раньше  и  не  подозревал.
‚сю историю в целом начинаешь воспринимать с иной точки зрениЯ. € то,  что
лишь смутно, бессознательно чувствовал в €скусстве, теперь предстает перед
тобой с кристальной и совершенной Ясностью, запечатлеваетсЯ  с  невиданной
силой.
   ’еперь Я вижу, что ‘траданье - наивысшее из чувств, доступных человеку,
- ЯвлЯетсЯ одновременно предметом и признаком поистине великого €скусства.
•удожник всегда ищет те проЯвлениЯ жизни, в которых душа и  тело  едины  и
неотделимы  друг  от  друга;  в  которых   внешнее   ЯвлЯетсЯ   выражением
внутреннего; в которых форма  раскрывает  суть.  ‘уществует  немало  таких
проЯвлений жизни; юность и все искусства, посвЯщенные юности, -  вот  один
из примеров, приходЯщих нам в голову, а подчас нам  нравитсЯ  думать,  что
современный пейзаж в котором так тонко отражена всЯ изысканность чувств  и
впечатлений, который несет в  себе  отпечаток  духа,  обитающего  во  всех
внешних формах и создающего свое облачение равно из  земли  и  прозрачного
воздуха или из тумана и городских улиц, пейзаж, который в унылом  созвучии
настроений, оттенков и красок раскрывает нам  в  живописи  то,  что  греки
умели воплотить с таким пластическим совершенством. Њузыка, в которой суть
сосредоточена в экспрессии и неотделима от нее, - это сложный пример того,
о чем Я хочу сказать, а ребенок или цветок - самый простой; но ‘традание -
высшаЯ ступень совершенства, высший символ этого и в †изни и в  €скусстве.
ђадость  и  ‘мех  могут  скрывать  за  собой  натуру  грубую,  жесткую   и
бесчувственную. Ќо за ‘траданием кроетсЯ  одно  лишь  ‘традание.  Ѓоль,  в
отличие от ЌаслаждениЯ, не носит маски. €стина в €скусстве проЯвлЯетсЯ  не
в сочетании вечной идеи и преходЯщей формы; она - не в сходстве тела и его
тени или образа, отраженного в кристалле, с самим образом; она -  не  эхо,
отраженное от дальних холмов, и  не  источник  серебрЯных  вод  в  долине,
показывающий ‹уне - ‹уну и Ќарциссу - Ќарцисса. €стина в €скусстве  -  это
единение предмета с самим собою; внешнее, ставшее выражением  внутреннего;
душа, получившаЯ воплощение; тело, исполненное духа. € поэтому нет истины,
котораЯ сравнилась бы со ‘траданием. Џорой мне кажетсЯ,  что  ‘традание  -
единственнаЯ истина. €ные вещи могут  быть  иллюзиЯми  зрениЯ  или  вкуса,
созданными длЯ  того,  чтобы  ослепить  глаза  и  притупить  вкус,  но  из
‘траданиЯ создана ‚селеннаЯ, а дети и звезды рождаютсЯ в муках.
   € более того - в ‘традании есть  необычайнаЯ,  властнаЯ  реальность.  џ
сказал о себе, что Я был символом искусства и культуры  своего  века.  ’ак
вот - здесь, в этом  забытом  богом  месте,  вокруг  менЯ  нет  ни  одного
пропащего существа, которое не было бы символом глубочайшей  тайны  жизни.
€бо тайна жизни - в страдании.  Ћно  таитсЯ  везде  и  повсюду.  Љогда  мы
вступаем в жизнь, сладкое сладостно длЯ нас, а горькое -  огорчительно,  и
мы неизбежно устремлЯем все свои желаниЯ к наслаждению и мечтаем не только
"месЯц или два питатьсЯ медом сот", а во всю  свою  жизнь  не  знать  иной
пищи, - не понимаЯ, что тем временем, быть может, душа наша "истаивает  от
голода".
   џ помню, как однажды разговорилсЯ об этом с самым прекрасным  человеком
из всех, кого мне довелось встречать,  -  с  женщиной,  чье  сочувствие  и
благороднаЯ доброта ко мне и до и после моего трагического  заключениЯ  не
знают себе равных и недоступны длЯ слов: с  той  женщиной,  котораЯ,  сама
того  не  подозреваЯ,  действительно  помогла  мне  вынести   бремЯ   моих
несчастий, как никто в целом мире; и  только  потому,  что  она  живет  на
свете, потому что она такаЯ, как есть, - одновременно  идеальный  образ  и
благотворное влиЯние, напоминанье о том, чем бы ты мог стать в сочетании с
действенной помощью на этом пути,  душа,  превращающаЯ  затхлый  воздух  в
свежесть и благоухание, а самые высокие духовные проЯвлениЯ  -  в  ЯвлениЯ
столь же естественные, как солнечный свет или морскаЯ гладь; человек,  длЯ
которого Љрасота и ‘традание идут рука об руку и несут одну и ту же благую
весть. џ совершенно Ясно помню, как в разговоре, о котором  идет  речь,  Я
сказал ей, что в одном тесном лондонском закоулке достанет горестей, чтобы
доказать, что Ѓог не любит человека и что само наличие страданиЯ - хотЯ бы
это были  всего-навсего  слезы  ребенка  в  уголке  сада,  пролитые  из-за
совершенного или несовершенного проступка, -  уже  беспросветно  затмевает
весь лик творениЯ. € Я был глубоко неправ. Ћна сказала мне об этом,  но  Я
не мог ей поверить. џ находилсЯ вне той сферы,  где  можно  обрести  такую
веру. ’еперь мне кажетсЯ, что только ‹юбовь, какова бы они ни была,  может
объЯснить тот  неимоверный  избыток  страданиЯ,  которым  переполнен  мир.
„ругого  объЯснениЯ  Я  не  нахожу.  €  Я  уверен,  что  никакого  другого
объЯснениЯ нет, и если ‚селеннаЯ и  вправду,  как  Я  сказал,  создана  из
‘траданиЯ, то создана она руками ‹юбви, потому что длЯ человеческой  „уши,
ради которой и создана ‚селеннаЯ, нет иного пути к  полному  совершенству.
Ќаслаждение - прекрасному телу, но Ѓоль - прекрасной „уше.
   Љогда Я говорю, что постиг все это, в моих словах  звучит  неподобающаЯ
гордынЯ. ‚ дальней дали, подобно  безупречной  жемчужине,  виднеетсЯ  ѓрад
ѓосподень. Ћн так прекрасен, что кажетсЯ - ребенок добежит  туда  за  один
летний день. „а, ребенку это по силам. Ќо длЯ менЯ и мне  подобных  -  все
обстоит иначе. Њожно прозреть во мгновение ока, но все это  забываетсЯ  за
долгие часы, которые приходЯт свинцовой поступью. Љак трудно  остатьсЯ  на
тех "высотах, что доступны длЯ души". Њыслим мы в  ‚ечности,  но  медленно
движемсЯ сквозь ‚ремЯ - и Я не хочу говорить  ни  о  том,  как  томительно
тЯнетсЯ времЯ длЯ нас, узников, ни об  изнеможении  и  отчаЯнии,  украдкой
вползающих в наши темницы и в темницы наших сердец, возвращающихсЯ с таким
непостижимым упорством, что приходитсЯ волей-неволей убирать  и  подметать
свой дом к их приходу, словно  к  приходу  незваного  гостЯ  или  сурового
хозЯина, или раба, чьим рабом ты стал по воле случаЯ  или  по  собственной
воле.
   € хотЯ теперь тебе покажетсЯ невероЯтным то, что Я скажу,  это  все  же
истиннаЯ правда: тебе, живущему на свободе, в праздности и комфорте, легче
внимать урокам ‘мирениЯ, чем мне, хотЯ Я каждый день становлюсь на  колени
и мою пол в своей камере. Џотому  что  человек  восстает  против  тюремной
жизни, полной бесконечных лишений и запретов. € самое страшное не то,  что
эта жизнь разбивает сердце - сердца создаютсЯ, чтобы быть разбитыми, -  но
то, что она обращает  сердце  в  камень.  €ногда  чувствуешь,  что  только
непробиваемый медный лоб и ЯзвительнаЯ усмешка дадут  тебе  силы  пережить
этот день. Ђ на того, кто возмутилсЯ душой, не снизойдет  благодать,  если
употреблЯть выражение, которое церковники так  любЯт,  -  и  любЯт  вполне
справедливо - добавлю Я, - потому что и в жизни и в  €скусстве  возмущение
замыкает слух души, и небесные  звуки  не  достигают  ее.  €  все  же  мне
придетсЯ выучить эти уроки здесь, если Я  вообще  хочу  их  выучить,  и  Я
должен радоватьсЯ и ликовать, если мои стопы направлены по верной  дороге,
а лицо обращено в сторону "врат,  чье  имЯ  -  Џрекрасное",  хотЯ  бы  мне
предстоЯло много раз падать в грЯзь и часто сбиватьсЯ с дороги в тумане.
   ќта новаЯ жизнь - мне нравитсЯ так называть ее из любви к  „анте  -  на
самом деле, конечно, вовсе не новаЯ жизнь, а простое продолжение, развитие
или эволюциЯ моей прежней жизни. џ  помню,  как  сказал  одному  из  своих
друзей, когда мы были в Ћксфорде, - мы бродили как-то утром накануне  моих
экзаменов по узеньким,  звенЯщим  от  птичьего  щебета  дорожкам  колледжа
св.Њагдалины, - что мне хочетсЯ отведать  всех  плодов  от  всех  деревьев
сада, которому имЯ - мир, и что с этой страстью в душе Я выхожу  навстречу
миру. ’аким Я и вышел в мир, так Я и жил. …динственной моей  ошибкой  было
то, что Я всецело обратилсЯ к деревьЯм той стороны сада, котораЯ  казалась
залитой золотом солнца, и отвернулсЯ от другой стороны, стараЯсь  избежать
ее теней и сумрака. Џадение, позор, нищета, горе,  отчаЯние,  страданиЯ  и
даже слезы, бессвЯзные  слова,  срывающиесЯ  с  губ  от  боли,  раскаЯние,
которое  усеивает  путь  человека  терниЯми,  совесть,  выносЯщаЯ  суровый
приговор, самоуничижение, которое становитсЯ карой, несчастье,  посыпающее
голову пеплом, невыносимаЯ мука, облекающаЯ себЯ во вретище и льющаЯ желчь
в собственное питье, - все это отпугивало менЯ. € за то, что  Я  не  желал
знатьсЯ ни с одним из этих чувств, менЯ заставили испробовать  все  их  по
очереди, заставили питатьсЯ ими - и долго, очень долго у менЯ не было иной
пищи.
   џ ничуть не жалею, что жил ради наслаждениЯ. џ делал это в полную  меру
- потому что все, что делаешь, надо делать в полную меру. Ќет наслаждениЯ,
которого бы Я не испытал. џ бросил жемчужину своей души в кубок с вином. џ
шел тропой удовольствий под звуки флейт. џ питалсЯ сотовым медом. Ќо  жить
так постоЯнно - было бы заблуждением, это обеднило бы менЯ. Њне нужно было
идти дальше. ‚ другой половине сада менЯ ждали иные тайны. €, конечно, все
это было предсказано, предначертано в моем творчестве. Љое-что можно найти
в "‘частливом Џринце", кое-что - в "ћном Љороле", особенно в тех  строках,
где …пископ обращаетсЯ  к  коленопреклоненному  юноше:  "’от,  кто  создал
несчастье, не мудрее ли тебЯ?" - когда Я писал эту фразу, она казалась мне
не более чем фразой; и очень  многое  скрыто  в  той  теме  ђока,  котораЯ
красной нитью вплетаетсЯ в золотую парчу "„ориана ѓреЯ"; в статье  "Љритик
в роли художника" это переливаетсЯ всеми цветами радуги; в "„уше человека"
это написано просто и читаетсЯ слишком легко; это один из  рефренов,  тема
к