авив ладонь козырьком ко лбу, а затем пустил Бурелета рысью. Это был город Уинчелси, и там, в этом скоплений домов на вершине холма, его ждал доблестный Чандос. Глава XIV КАК НАЙДЖЕЛ ГНАЛСЯ ЗА РЫЖИМ ХОРЬКОМ Товарищи проехали брод, по вьющейся дороге поднялись на холм и, убедив стражу, что они те, за кого выдают себя, проехали под мрачной аркой пайпуэлских ворот. За ней посреди главной улицы, щуря единственный глаз от солнечных лучей, игравших на его лимонной бородке, широко расставив ноги и заложив руки за спину, стоял сам Чандос, а на его насмешливом горбоносом лице играла приветственная улыбка. Мальчишки, сбившись стайкой у него за спиной, благоговейно взирали на знаменитого воина. - Добро пожаловать, Найджел! - сказал он. - И ты тоже, лучник. Я прогуливался по городской стене, взглянул на Удиморскую дорогу, увидел золотого коня и решил, что это, конечно, ты. Так какие же подвиги совершил юный странствующий оруженосец на своем пути из Тилфорда? Охранял мосты? Спасал похищенных девиц или нес смерть злодеям? - Нет, благородный сэр, я ничего не совершил. Хотя мне и блеснула надежда... - Найджел густо покраснел при этом воспоминании. - Ну, я тебе обещаю кое-что получше надежды, Найджел. Отправлю тебя туда, где ты можешь погрузить обе руки по локотки в опасности и славу, где ночью гибель будет спать с тобой в обнимку и первой приветствовать тебя поутру, где самый воздух насквозь ею пропахнет. Готов ли ты к этому, юный герой? - Могу только вознести молитву, благородный сэр, чтобы крепость духа не оставила меня. Чандос одобрительно улыбнулся и положил худую загорелую руку на голову юноши. - Молодец! - сказал он. - Больнее кусает собака, которая помалкивает. Хвастун всегда норовит показать спину первым. Погоди уходить, Найджел, прогуляйся со мной по стенам. Лучник, пойдешь с лошадьми в "Вересковый цветок" дальше по этой улице и скажешь моим конюхам, чтобы они еще до темноты отвели их на борт "Томаса". Мы отплываем через два часа после заката, Найджел. Поднимемся на угловую башню, и я покажу тебе такое, чего ты никогда не видел. Увидел Найджел всего лишь смутное облако над водой, далеко-далеко за мысом Данджнесс, но щеки его тотчас запылали, а к сердцу прилила жаркая кровь. Ведь это был берег Франции, страны рыцарства и чести, арена, на которой можно было завоевать себе имя и славу! Он вглядывался в нее горящими глазами и с ликованием думал, что уже совсем скоро ступит на ее священную землю. Затем взгляд его скользнул по голубому проливу в пятнышках рыбачьих лодок и остановился на двойной гавани внизу, переполненной всевозможными судами и лодками: маленькие парусники, которые плавали у берегов, большие нефы, коги и галеры, которые служили и для войны и для торговли, это уж как приходилось. В эту минуту из гавани под рев труб и грохот литавр выходила величественная галера; над широким лиловым парусом реял флаг святого Георгия, а палуба от носа до кормы сверкала железом. Найджел даже ахнул от восторга. - Да, малый, - сказал Чандос, - это "Троица", та самая, на которой я сражался при Слейсе. В тот день ее палуба была вся залита кровью. Но, прошу тебя, посмотри на город и скажи: не замечаешь ли ты чего-нибудь странного? Найджел посмотрел вниз на приятную прямую улицу, на Круглую башню, на прекрасную церковь святого Томаса и другие красивые здания Уинчелси. - Тут же все новое, - сказал он. - И храм, и замок, в дома - они все новые. - Верно, милый сын. В дни моего детства тут на холме жили одни кролики, а город стоял вон там у моря. Потом как-то ночью поднялись такие волны, что ни единого дома не уцелело. Видишь, Рай в той стороне тоже ютится на холме - два города, точно две овцы, спасающиеся от наводнения. А под синей водой за Чэмбер-Сэнд покоится истинный Уинчелси - замок, собор, городские стены и все остальное, что своими глазами видел мой дед, когда только-только короновался первый Эдуард. Больше часа Чандос расхаживал по парапету, объясняя своему оруженосцу его обязанности и тайны военного искусства, а Найджел бережно запоминал каждое слово своего прославленного учителя. Много раз потом в часы тягот и опасностей он черпал силы в воспоминании об этой медленной прогулке взад и вперед между синим морем с одной стороны и прекрасным городом с другой, когда умудренный опытом воин и бесстрашный рыцарь поучал его и наставлял, как мастер - усердного подмастерья. - Быть может, милый сын, - сказал Чандос, - ты подобен многим другим молодым петушкам, которые, собираясь на войну, уже столько обо всем знают, что поучать их - простой перевод времени? - Нет, мой благородный господин, я знаю только, что постараюсь выполнить свой долг и либо обрету честь и славу, либо достойно паду на поле брани. - Твоя скромность мудра, - заметил Чандос. - Ведь те, кто хорошо знают войну, еще лучше знают, как много им еще неизвестно. Как есть свои тайны у рек и у лесов, так есть они и у войны, и благодаря им выигрываются или проигрываются сражения. Ведь все народы храбры, а когда храбрец встречается с храбрецом, победа останется за тем, кто осмотрителен и искушен в тонкостях войны. Лучшая гончая собьется со следа, если ее спустят со сворки не вовремя, и лучший сокол промахнется, если с него будут долго снимать путы. Точно так же самое храброе войско ничего не сумеет, если им плохо командуют. Во всем христианском мире не найти рыцарей и жандармов лучше, чем во Франции, и все же мы взяли над ними верх, потому что, воюя с шотландцами и еще в разных странах, глубже постигли те тайны войны, про которые я говорил. - Но в чем заключается наша мудрость, милорд? - спросил Найджел. - Мне бы тоже хотелось узнать тайны войны и в сражении отличаться умом не меньше, чем мечом. Чандос с улыбкой покачал головой. - Пускать сокола и гончую ты учишься на холмах и в лесу, - сказал он. - А тайны войны постигаются в походах и на полях сражений. Только там каждый великий полководец проникает в них. Для этого он должен обладать холодным умом, быстротой мысли и быть мягким, как воск, пора его план не созреет, а уж тогда становиться тверже железа. Ему всегда надо быть начеку, и в то же время осмотрительным, но уметь переменить осмотрительность на безрассудство, если оно сулит большую выгоду малой ценой. А также он должен уметь угадать особенности местности по течению рек и ручьев, по пологости холмов, по густоте лесов или яркой зелени трясин. Это перечисление ошеломило беднягу Найджела, который полагал проложить себе дорогу к славе только с помощью копья да Бурелета. - Увы! - вскричал он. - Как мне постигнуть все это? Ведь даже читать и писать я научился с грехом пополам, хотя достойный отец Метью что ни день ломал ореховый прут о мои плечи! - Постигнешь ты все это, милый сын, так же и там же, где все остальные до тебя. Ведь тебе дано самое главное - пылающее сердце, которое способно заронить искру в другие более холодные сердца. Но тебе следует узнать и то, чему нас научила война еще в старину. Мы, например, знаем, что конница одна не может надеяться на победу над хорошей пехотой. Разве не было это доказано при Куртре, при Стерлинге и снова на моих глазах при Креси, когда цвет французского рыцарства был скошен нашими лучниками? Найджел уставился на него, недоуменно хмуря лоб. - Благородный сэр, чем дольше я вас слушаю, тем тяжелее у меня на душе. Значит ли это, что и наши собственные рыцари уступят при встрече с лучниками, алебардщиками и прочими? - Нет, Найджел! Прошлые битвы столь же ясно показали, что самые лучшие пешие воины без поддержки своих рыцарей не выдерживают натиска всадников в броне. - Так кому же достается победа? - спросил Найджел. - Тому, кто сумеет так расположить свою конницу и свою пехоту, чтобы они делали друг друга сильнее. Порознь они слабы, вместе сильны. Лучники расстраивают ряды врага, конники прорывают их, когда они расстроены, как было при Фолкерке и Дупплине, - вот тайна нашей силы. Да, кстати, Фолкерк стоит того, чтобы ты узнал про него поподробнее. Он принялся хлыстом набрасывать в пыли план этого сражения, а Найджел, сосредоточенно хмурясь, напрягал свой не такой уж большой запас ума, чтобы извлечь побольше пользы, но тут их беседа была внезапно и весьма странно прервана. Вдоль парапета к ним, полиловев и с трудом отдуваясь, поспешал низенький толстяк, словно борясь с ветром: седые волосы растрепались, черный плащ колыхался у него за спиной. Одет он был в костюм богатого горожанина - черный кафтан, отороченный соболем, черная бархатная шляпа с белым пером. При виде Чандоса он испустил радостный крик и припустил еще быстрее, а остановившись перед ним, только пыхтел и беспомощно взмахивал руками. - Не торопись, почтенный мастер Уинтерсол, не торопись, - мягко сказал Чандос. - Бумаги! - прохрипел толстячок. - Милорд Чандос, бумаги! - Что с бумагами, любезный? - Клянусь нашим милостивым покровителем святым Леонардом, я ни в чем не виноват! Я запер их в железном сундучке. Но замок взломали, а сундучок опустошили. На проницательное лицо рыцаря легла тень. - Как так, почтенный мэр? Соберись с мыслями, перестань лепетать, как трехлетнее дитя! Ты сказал, что кто-то украл бумаги? - Да-да, благородный сэр! Трижды был я мэром Уинчелси, пятнадцать лет член магистрата и ни единой ошибки не допускал. Да вот только в прошлом месяце пришло повеление из Виндзора во вторник, чтоб для пира в пятницу доставить тысячу штук трески, четыре тысячи штук камбалы, две тысячи макрелей, пятьсот крабов, тысячу омаров, пять тысяч мерлангов... - У меня нет сомнений, почтенный мэр, что ты превосходный рыбник, но мы ведь говорим о бумагах, которые я отдал тебе на хранение. Где они? - Пропали, благородный сэр! Украдены. - И кто посмел их украсть? - Увы! Сие мне неизвестно. Я оставил комнату не долее чем на время, за которое можно прочесть "Богородицу", а когда вернулся, сундучок лежал на столе выпотрошенный. - И ты никого не подозреваешь? - Вот разве что конюха. Он поступил ко мне на службу неделю назад. А теперь куда-то пропал, и я послал погоню по Удиморской дороге и в Рай разыскать его. Клянусь святым Леонардом, они его схватят! Такие волосы и на полет стрелы видны. - Рыжие? - быстро осведомился Чандос. - Огненные, как у лисы? А сам он маленький, рябой и очень быстрый? - Точь-в-точь. Чандос сердито погрозил кому-то кулаком и быстро спустился по лестнице. - Опять Пьер Рыжий Хорек! - сказал он. - Я его знавал еще во Франции, где он один причинил нам больше вреда, чем целый отряд жандармов! По-английски говорит не хуже, чем по-французски, а дерзость и хитрость его таковы, что от него нет никаких тайн. Во всей Франции не сыскать человека опаснее. Хоть он из знатного рода с гербом, но стал лазутчиком: больше опасностей, а значит, и чести. - Милорд! - пропыхтел мэр, еле успевая за широко шагающим рыцарем. - Я знаю, ты меня предупреждал, чтобы я берег эти бумаги как зеницу ока, но что в них такого секретного? Просто распоряжения, какие припасы послать следом за вами в Кале... - И этого мало? - нетерпеливо перебил Чандос. - Или ты не понимаешь, любезнейший глупец Уинтерсол, что французы прослышали о наших приготовлениях и послали Рыжего Хорька, как уже много раз его посылали, разведать, куда это мы собрались? Теперь он знает, что припасы отправляются в Кале, и французы в тамошнем краю будут предупреждены, а план короля потерпит неудачу. - А! Так он будет удирать морем? Ну, его можно нагнать. Еще и часа не прошло. - Судно могло ждать его в Рае или в Хите, но вероятнее, он отправится прямо отсюда. Вон поглядите! Бьюсь об заклад, на палубе там Рыжий Хорек собственной персоной! Чандос остановился перед "Вересковым цветком" и указал на внешнюю гавань в двух милях от них за зеленой равниной, соединенную каналом с внутренней гаванью у подножья холма, на котором стоял город. Там между рогами двух коротких изогнутых волноломов небольшой парусник пританцовывал на волнах под крепким южным бризом, направляясь в пролив. - Он не из Уинчелси! - заявил мэр. - Наши покороче и поуже. - Лошадей! - крикнул Чандос. - Ну-ка, Найджел, разберемся в этом деле получше. У ворот "Верескового цветка" пели, орали, дружески боролись конюхи, лучники и жандармы, но одного вида высокой худой фигуры Чандоса было достаточно, чтобы они мгновенно занялись своими обязанностями; несколько минут спустя Чандос с Найджелом уже направили коней к крутому спуску с холма и во весь карьер понеслись через поросшую осокой равнину к внешней гавани. Там стоял десяток судов, готовых отплыть в Бордо или в Ла-Рошель, и пристань кишела матросами, грузчиками и горожанами, сновавшими среди винных бочонков и тюков шерсти. - Кто тут начальник? - крикнул Чандос, спрыгивая с коня. - Бэддинг! Где Кок Бэддинг? Бэддинг начальник! - ответил хор голосов. Мгновение спустя сквозь толпу протолкался плотный смуглый человек с бычьей шеей и грудью колесом. Одет он был в бурую рубаху из грубой шерсти и такие же штаны. Черные курчавые волосы стягивал атласный платок. Рукава он закатал по плечи, и его загорелые вымазанные в жире и дегте руки походили на два толстых корявых сука на дубовом пне. Суровое смуглое лицо, рассеченное от виска до подбородка белесым бугристым шрамом от плохо зажившей раны, угрюмо хмурилось. - Э-эй, благородные господа, и что вам не терпится? - сердито пробурчал он глубоким басом. - Или вы не видите, что мы выводим "Розу Гиени" на глубину перед отливом? Нашли время допекать нас! Ваше добро будет погружено в свой час, это я вам обещаю. Поезжайте назад в город и забавляйтесь там как сможете, а меня и моих товарищей оставьте заниматься своим делом. - Так это же благородный Чандос! - крикнул кто-то. - Это добрый сэр Джон! Разгневанный начальник порта мгновенно расплылся в улыбке: - Промашка вышла, сэр Джон! Вы уж простите меня за грубую речь, да только нам в портах житья нет от знатных молокососов! Отрывают нас от дела и еще винят, отчего это мы не меняем отлив на прилив или южный ветер на северный. Так чем я могу вам услужить? - Вон тот парусник, - сказал Чандос, указывая на прыгающий вдали по волнам белый треугольник. - Откуда он и куда направляется? Кок Бэддинг приставил крепкую ладонь к зорким глазам. - Так он только-только отчалил, - сказал он. - "Ла Пусель" привез вино из Гасконии, а назад везет бочарную клепку. - Скажи, а перед самым отплытием на него никто не сел? - Не могу сказать. Я никого не видел. - А я видел! - крикнул моряк из толпы. - Стою я на краю пристани и чуть в воду не полетел, так он меня оттолкнул. Рыжий такой, щуплый и дышал, будто от города всю дорогу бегом бежал. Я ему и тумака толком не отвесил, как он прыгнул на борт, а они сразу отдали концы и повернули в море. Чандос коротко объяснил Бэддингу суть дела, а толпа с жадностью ловила каждое слово. - Э-гей! - завопил кто-то. - Сэр Джон верно говорит. Видите, куда его нос смотрит? В Пикардию он идет, а не в Гасконь, клепка там или не клепка. - Ну, так мы его изловим! - крикнул Кок Бэддинг. - Пошли, ребята! Моя "Мари-Роз" уже готова отчалить. Кому охота немножко поплавать и подраться? Вся толпа ринулась к сходням. Но дюжий моряк не собирался брать всех и каждого. - Нет, Джерри! Сердце у тебя храброе, да только разжирел ты для такой работы. Эй, Люк, и ты, Томас, братья Дидсы и Уильям из Сэндгета, вы будете управляться с парусами. А теперь те, кто хорошо дерется. Поплывешь с нами, благородный сэр, хоть ты росточком и не вышел? - Молю тебя, милорд, отпусти меня с ними! - вскричал Найджел. - Отправляйся, Найджел. А твоего коня и доспехи я вечером доставлю в Кале. - Жди меня там, мой благородный господин. И с божьей помощью я привезу туда Рыжего Хорька. - На борт! На борт! Время не ждет! - нетерпеливо кричал Бэддинг, а его матросы уже ставили парус. - А ты еще кто такой? Обращался он к Эйлуорду, который проталкивался по сходням следом за Найджелом. - Куда мой господин, туда и я! - крикнул Эйлуорд. - Посторонись, шкипер, а то как бы тебе не пожалеть! - Клянусь святым Леонардом, лучник, - буркнул Кок Бэддинг, - будь у меня время, я бы тебя проучил. А теперь попяться, не загораживай дорогу другим! - Нет, уж лучше ты мне дороги не загораживай! - воскликнул Эйлуорд, обхватил Бэддинга поперек живота и бросил в воду. Толпа угрожающе взревела, потому что Бэддинг был героем Пяти Портов и ни разу еще не встречал соперника, равного себе. По сей день сохранилась эпитафия, указывающая, что он "утихомиривался, лишь подравшись всласть". И потому, когда он как утка вынырнул, ухватился за канат и вскарабкался по нему на пристань, все благоговейно замерли, чтобы в подробностях увидеть, какая ужасная судьба постигнет дерзкого чужака. Но Бэддинг, вытряхивая соленую воду из волос и протирая глаза, оглушительно захохотал. - Ты честно заработал свое место, лучник, - сказал он. - Тебя-то нам и надо. А где Черный Саймон из Норича? Вперед вышел смуглый молодой человек с худощавым суровым лицом. - Вот я, Кок, - сказал он. - Спасибо, что берешь меня. - Еще ты, Хью Бэдлсмир, и ты, Хэл Мастерс, и ты, Дикон из Рая. И хватит. А теперь, во имя Божье, отчаливаем, не то нам их до темноты не нагнать. Большой парус и передние паруса были поставлены, и десятки ретивых рук принялись шестами отталкивать "Мари-Роз" от пристани. Паруса наполнились ветром, и, накренившись, вся содрогаясь от нетерпения, словно гончая, рвущаяся со сворки, она пронеслась через выход из гавани в пролив. "Мари-Роз" из Уинчелси была знаменитым корабликом, и много раз ее дерзкий владелец, полуторговец-полупират Кок Бэддинг, приводил ее в порт с богатым грузом, взятым где-то в Ла-Манше и оплаченным не деньгами, а кровью. Хоть была она невелика, но ее быстрота и свирепость владельца превратили ее в пугало всего французского побережья. Да и купцы из Фландрии или балтийских портов, входя в Па-де-Кале, боязливо вглядывались в отдаленный берег Кента, не появится ли на фоне меловых обрывов зловещий лиловый парус с золотым изображением святого Христофора. Теперь, когда суша осталась позади, "Мари-Роз" неслась под всеми парусами, разрезая высоким острым носом пенные волны. Кок Бэддинг с небрежным видом прохаживался по палубе и поглядывал то на надутые паруса у себя над головой, то на наклонный белый треугольник, четко выделявшийся на фоне ясного синего неба. Позади виднелись кэмберские болота, холмы Уинчелси и Рая и цепь береговых обрывов за ними. Слева вздымались огромные меловые утесы Фолкстона и Дувра, а вдали на горизонте серой дымкой маячил французский берег, куда устремлялись беглецы. - Клянусь святым Павлом! - воскликнул Найджел, жадно всматриваясь в даль над пляшущими волнами. - Сдается мне, мастер Бэддинг, что мы их нагоняем! Шкипер оценил расстояние опытным взглядом, а потом перевел глаза на клонящееся к западу солнце. - У нас до темноты есть еще четыре часа, - сказал он. - Но коли мы их за этот срок не захватим, они ускользнут. Ночи теперь черней волчьей пасти, и гнаться за ними, не видя, куда они поворачивают, никому не по силам. - Но разве ты не можешь догадаться, в какой порт они направляются, и перехватить их там? - Неплохо придумано, маленький сквайр! - воскликнул Бэддинг. - Коли они везут вести французам под Кале, то ближе всего к Сент-Омеру будет Амблетез. Но моя девочка бежит в полтора раза быстрее этой лохани, и, если ветер не переменится, мы управимся задолго до сумерек. Э-эй, лучник! В море-то ты меня бросил, чтобы с нами пойти, а теперь и сам не рад? Эйлуорд сидел на привязанном к палубе перевернутом ялике, зажимал в ладонях позеленевшее лицо и жалобно постанывал. - Я бы хоть сейчас опять скинул тебя в море, шкипер, - ^ ответил он, - лишь бы убраться с твоей чертовой посудины на берег. А может, хочешь поквитаться? Так я только спасибо тебе скажу, коли ты мне пособишь перевалить за борт, потому что я тут лишний груз. Кто бы мне сказал, что Сэмкин Эйлуорд от часа на соленой воде всех сил лишится? Будь проклят тот день, когда я покинул красные вереска Круксбери и твердую землю! Кок Бэддинг зычно захохотал. - Ничего, лучник, не кручинься, - сказал он. - На этой палубе охали люди почище тебя и меня. Как-то довелось мне везти во Францию самого принца и десять лучших его рыцарей, ну в жизни я не видывал одиннадцать таких зеленых лиц! А ведь и месяца не прошло, как под Креси к ним все силы вернулись. То же и с тобой будет, когда настанет время. Уткнись-ка крепкой своей головой в настил, и скоро тебе полегчает. А мы их нагоняем! С каждым порывом ветра. И действительно, даже неопытный глаз Найджела замечал, что "Мари-Роз" настигает тяжелое тупоносое судно с широкой кормой, которое тяжело взбиралось на волны. Быстрый хищный маленький кораблик из Уинчелси летел за ним под шипение пены, точно сокол, настигающий жирную утку, которая еле взмахивает крыльями. Еще полчаса назад "Ла Пусель" была лишь белым пятнышком на горизонте. Теперь они уже ясно различали черную корму, нижний край ее парусов и планширь. На палубе было не менее десяти человек, и блеск оружия доказывал, что сдаваться они не намерены. Кок Бэддинг прикинул, какие силы есть в его распоряжении. Во-первых, семь дюжих проверенных в деле моряков, которые побывали с ним во многих переделках. Вооружены они были короткими мечами, а он полагался на свое особо любимое оружие - двадцатифунтовый кузнечный молот. (В Пяти Портах все еще живет память о "бэддингской колотушке".) Далее пылкий Найджел, приунывший Эйлуорд, Черный Саймон, мастер рубиться на мечах, и три лучника - Бэдлсмир, Мастере и Дикон из Рая, все трое ветераны французских войн. Если они и уступали французам численностью, то ненамного, но Бэддинг, обводя взглядом смелые суровые лица людей, ожидавших его распоряжений, не сомневался, что в любом случае преимущество на его стороне. Однако, поглядев вокруг, он обнаружил помеху, по его мнению куда более серьезную, чем сопротивление врагов. Ветер, который последние минуты дул прерывисто и все более слабел, вдруг совсем? стих, и паруса разом обвисли. До горизонта протянулась полоса штиля, и пляска волн сменилась пологой, словно маслянистой зыбью, равномерно покачивающей оба суденышка. При каждом соскальзывании вниз и подъеме гик "Мари-Роз" погромыхивал и скрипел, а узкий высокий нос то задирался в небо, то опускался, исторгая новые стоны у злополучного Эйлуорда. Тщетно Кок Бэддинг ловил парусами каждый легкий ветерок, порой морщивший гладкую поверхность зыби, - французский шкипер тоже был опытным моряком, и его гик тоже поворачивался при каждом движении воздуха. Но затем воздух обрел полную неподвижность, и безоблачное небо гляделось теперь в зеркальное море. Солнце уже почти касалось горизонта, за мысом Дандженесс, по западному небосклону разливался пожар заката, превращавший и небо и море в одно багряное сияние. Зыбь накатывалась в пролив из океана валами расплавленного золота. На величественном фоне мирной красоты вечной природы две темные скорлупки с белым и лиловым парусами, качающиеся на необъятном лоне вод, выглядели крохотными, но были вместилищем неуемных и буйных страстей человеческих. Шкипер по опыту знал, что до сумерек ветер не поднимется. Он поглядел на француза всего в какой-то четверти мили по носу и корявым кулаком погрозил головам, торчавшим над кормой. В ответ чья-то рука насмешливо помахала ему белым платком, и Кок Бэддинг злобно выругался. - Клянусь святым Леонардом Уинчелсийским! - крикнул он. - Я еще притрусь своим бортом к вашему! Спускайте ялик, ребята! Двое на весла. Уилл, привяжи конец к мачте покрепче! Прыгай в ялик, Хью! Я сяду с тобой. Если поднатужимся, то доберемся до них засветло. Ялик был быстро спущен на воду, второй конец каната надежно привязан к его корме, Кок Бэддинг и его товарищи навалились на весла, и маленькое судно медленно поползло вперед по зыби. Но минуту спустя с борта француза на воду плюхнулась лодка побольше и на весла село четыре матроса. Если "Мари-Роз" продвигалась на ярд, француз продвигался на два ярда. Вновь Кок Бэддинг в ярости потряс кулаками и влез обратно на палубу, весь мокрый от пота и черный от злости. - Будь они прокляты! Верх за ними остался! - кричал он. - Я больше ничего не могу. Не видать сэру Джону своих бумаг. Ночь близка, а я не знаю, как до них добраться. Все это время Найджел, прислонясь к борту, внимательно следил за моряками, моля по очереди святого Павла, святого Георгия и святого Томаса о крепком порыве ветра, который позволил бы им догнать врага. Он молчал, но его горячее сердце пылало, а дух воспарял над неприятностями, чинимыми морем, и он был настолько поглощен мыслями об успешном выполнении данного ему поручения, что не обращал внимания на качку, уложившую Эйлуорда на палубу. Он не сомневался, что Кок Бэддинг так или иначе добьется своей цели. Когда же он услышал вырвавшийся у шкипера вопль отчаяния, то одним прыжком очутился перед ним, горя отвагой. - Клянусь святым Павлом! - вскричал он. - Почтенный шкипер, если мы отступим сейчас, нам от стыда больше никогда не поднять головы! Совершим на воде в эту ночь хоть малое славное дело, и пусть нам больше не видеть суши! Ведь это поистине редкий случай снискать честь и славу. - Прошу прощения, маленький сквайр, но говоришь ты, как дурак, - возразил неучтивый мореход. - Ты и все твое племя, чуть попадете на синюю воду, так становитесь хуже малых ребят. Или ты не видишь, что ветра нет никакого, а тянут они свою лохань побыстрее нас? Так чего же ты хочешь? Найджел указал на ялик, привязанный за кормой. - Поплывем на этой лодке, - сказал он, - и захватим их корабль или погибнем со славой. Его горячие гордые слова нашли отклик в грубых, но храбрых сердцах матросов и лучников, которые ответили ему дружным криком, и даже Эйлуорд сел прямо с бледной улыбкой на измученном лице. Но Кок Бэддинг покачал головой. - Мне еще не встречался человек, который повел бы туда, куда я бы устрашился пойти за ним, - сказал он. - Но, клянусь святым Леонардом, это чистое безумие, и надо быть дураком, чтобы зря потерять и своих людей и свой корабль. Ялик, маленький сквайр, от силы поднимет пять человек и уже будет черпать воду. А там их четырнадцать, не меньше, и смотреть, сложа руки, как ты лезешь к ним на борт, они не станут. И как же ты думаешь взять над ними верх? Ялик утопят, и тебя вместе с ним. Губить своих людей по глупости я не дам, мое слово твердо. - Тогда, почтенный Бэддинг, одолжи мне свой ялик. Клянусь святым Павлом, так просто бумаги доброго лорда Чандоса они не получат! Я один поплыву. Шкипер только улыбнулся. Но улыбка исчезла с его губ, когда Найджел с лицом неподвижным, точно вырезанным из слоновой кости, со стальной решимостью в глазах начал подтягивать ялик к кормовому подзору. Было ясно, что он сделает то, что сказал. Эйлуорд тяжело поднялся с палубы, на секунду привалился к фальшборту и, пошатываясь, побрел на корму за своим господином. - Есть один, кто поплывет с тобой, - сказал он. - А то как он покажется на глаза тилфордским девушкам? Эй, лучники, пусть соленые селедки маринуются в своей кадушке, а мы попытаем удачу на воде. Трое лучников тотчас присоединились к своему товарищу. Загорелые, бородатые, они, как и большинство англичан в те времена, были низкорослыми, но крепкими, закаленными и искусными в обращении со своим оружием. Каждый извлек тетиву из непромокаемого футляра, согнул крутой дугой огромный боевой лук и надел ее на зарубки. Потом затянул понадежнее пояс с мечом. - Сквайр, мы с тобой, - сказали они. Но Кок Бэддинг уже поддался боевому азарту и отбросил все страхи и сомнения. Смотреть на схватку и не участвовать в ней было свыше его сил. - Ладно, будь по-твоему! - крикнул он. - И да поможет нам святой Леонард, ибо другого такого безрассудства я не запомню. Но почему не попробовать? Только дай уж мне распоряжаться, маленький сквайр. Ведь в лодках ты понимаешь не больше, чем я в боевых конях. Ялик поднимет пятерых и ни одного больше. Так кого возьмем? Но все уже загорелись боевым огнем, и никто не хотел уступить другому место в хрупкой лодчонке. Бэддинг поднял с палубы свой молот. - Я сам поплыву, - сказал он. - И ты, маленький сквайр, раз уж твоя горячая голова замыслила такое. Потом Черный Саймон, лучший меч во всех Пяти Портах. Двух лучников посадим на весла, и, может, они подстрелят с воды парочку-другую французов. Хью Бэдлсмир и ты, Дикон из Рая, прыгайте в лодку! - Как? - крикнул Эйлуорд. - А я, значит, останусь? Я - собственный лучник сквайра? Плохо придется тому, кто встанет у меня на дороге! - Нет, Эйлуорд, - сказал Найджел, - я приказываю тебе остаться. Ты совсем обессилел. - Теперь, когда волны поутихли, все прошло. Прошу тебя, мой благородный господин, не оставляй меня здесь. - Не отнимай места у того, от кого проку больше, - сурово буркнул Бэддинг. - Ты же грести не умеешь. Довольно глупостей, и посторонись, ведь уже смеркается. Эйлуорд внимательно посмотрел на французское судно. - Френемский пруд я переплывал десять раз подряд, - сказал он. - А уж туда-то запросто доплыву. Клянусь моими десятью пальцами, Сэмкин Эйлуорд еще вас обгонит! Ялик отошел от борта "Мари-Роз" и медленно поплыл к французскому судну, то поднимаясь, то опускаясь на зыби. Кок Бэддинг и лучник гребли, каждый одним веслом, второй лучник сидел на носу, а Черный Саймон и Найджел притулились на корме, где вода плескалась и шипела у самых их локтей. С "Ла Пусели" донеслись вызывающие крики. Французы выстроились у борта, грозя кулаками и размахивая оружием. Солнце уже опускалось за Дандженесс, и вечерние тени затянули небо и воду одинаковой серой дымкой. Все окутывала глубокая тишина, нарушаемая только плеском весел и чмоканьем воды о борта ялика. Оставшиеся на "Мари-Роз" в молчании неотрывно следили за тем, как их товарищи приближаются к своей цели. Теперь они уже могли хорошо разглядеть французов, среди которых выделялся смуглый великан с длинной черной бородой и топором на плече. Они насчитали еще десятерых хорошо вооруженных, видимо, опытных бойцов, а трое были совсем юные, почти мальчики. - Пустить стрелу? - спросил Хью Бэдлсмир. - Наши луки бьют и дальше. - Стрелять вы можете только по очереди, - ответил Кок Бзддинг. - Одной ногой упрешься в нос, другой в скамью. Сделай, что сможешь, а мы тем временем подойдем к ним вплотную. Лучник занял удобную позицию в качающейся скорлупке с ловкостью человека, выросшего на море, - недаром он родился и всю жизнь провел в Пяти Портах. Он аккуратно наложил стрелу, с силой натянул тетиву и точно прицелился. Но в этот миг ялик зарылся носом в воду и стрела пронизала воду. Вторая пронеслась над суденышком, третья впилась в его черный борт. Затем Бэдлсмир выпустил десять стрел с такой молниеносной быстротой, что иногда в воздухе их одновременно было две. Многие, пролетев над планширем, падали на палубу. Но внезапно до них донесся крик боли, и французы разом исчезли из виду. - Довольно! - крикнул Бэддинг. - Один свалился, а может, и двое. К борту, к борту, во имя Господа, пока они не опомнились! Они с лучником навалились на весла, но тут в воздухе что-то просвистело, и послышался четкий, резкий звук, словно камень ударился о стену. Бэдлсмир прижал руки к голове, застонал и свалился в воду, оставив на ее поверхности кровавое пятно. Мгновение спустя послышался тот же свист, завершившийся громким треском, - в борт ялика глубоко впилась короткая толстая стрела со свинцовым наконечником, пущенная из арбалета. - К борту, к борту! - рычал Бэддинг, изо всех сил гребя своим веслом. - Святой Георгий за Англию! Святой Леонард за Уинчелси! К борту! Но вновь звякнул арбалет, и Дикон из Рая опрокинулся на дно ялика со стрелой в плече. - Смилуйся надо мной, Бог, - простонал он. - Мне конец. Бэддинг выхватил у него весло - но для того лишь, чтобы повернуть ялик к "Мари-Роз". Попытка их кончилась полной неудачей. - Что нас остановило, шкипер? - воскликнул Найджел. - Нам нельзя отступать! - Из пяти нас осталось трое, - ответил Бэддинг. - А их там ждет не меньше двенадцати. Четверо на одного слишком много, маленький сквайр. Вот вернемся и поставим щит против стрел, арбалетчик-то у них меткий. И надо торопиться, ведь уже темнеет. Французы приветствовали их отступление торжествующими воплями и заплясали от радости, потрясая оружием над головой. Но их ликование еще не кончилось, когда они увидели, что из тени "Мари-Роз" снова выползает ялик с большим деревянным щитом на носу и начинает быстро и без колебаний приближаться к ним. Раненого лучника подняли на борт, и его место занял бы Эйлуорд, только он куда-то исчез. В ялик спрыгнул Хэл Мастерс, третий лучник, и матрос Уот Финнис из Хита. Полные решимости победить или погибнуть, они подогнали ялик к борту "Ла Пусели" и вскарабкались на ее палубу. В тот же миг тяжелая железная болванка пробила днище ялика, и у них остался лишь один путь к спасению - победа. Арбалетчик стоял под мачтой, приложив к плечу свое страшное оружие: металлическая тетива была оттянута до упора, стрела лежала в желобке. Вот-вот они потеряют еще одного человека. Но арбалетчик чуть промедлил, выбирая цель, он перевел взгляд с матроса на Бэддинга, чей грозный вид прельстил его больше. Тут зазвенела тетива Хэла Мастерса, и длинная стрела пронзила горло арбалетчика. Кровь хлынула у него изо рта, и он рухнул на палубу. Мгновение спустя меч Найджела и молот Кока Бэддинга нашли свои жертвы и заставили противников отступить. Все пятеро благополучно выбрались на палубу, однако самое трудное было еще впереди. Французские моряки, нормандцы и бретонцы, вооруженные топорами и мечами, отличались крепостью и силой. Ни в храбрости, ни в умении отказать им было нельзя. Они напали на маленький отряд со всех сторон. Черный Саймон свалил чернобородого французского шкипера, но тут же сам упал с рассеченным скальпом. Сокрушительный удар топора покончил с Уотом из Хита. Найджела сбили с ног, хотя он тут же вскочил и пронзил мечом нападавшего. Но его вместе с Бэддингом и Мастерсом оттеснили назад к борту, им становилось все труднее отбивать яростные выпады врагов, как вдруг стрела, словно бы пущенная с моря, поразила в сердце переднего из нападавших. Мгновение спустя к борту пристала лодка, и на залитую кровью палубу вскарабкались четыре моряка с "Мари-Роз". В следующую минуту оставшиеся французы были перебиты или схвачены. Девять распростертых на палубе фигур показывали, каким бешеным было нападение и каким отчаянным - сопротивление. Бэддинг оперся на молот, еле переводя дыхание. - Клянусь святым Леонардом! - воскликнул он. - Я уж думал, что маленький сквайр притащил нас сюда на погибель. Бог видит, подоспели вы как раз вовремя, хоть и не понимаю, откуда вы взялись! Но уж без этого лучника дело не обошлось. Первым, кого они увидели, был Эйлуорд, все еще бледный после морской болезни и насквозь мокрый. Найджел уставился на, него в изумлении. - Я искал тебя на нашем корабле, Эйлуорд, - сказал он. - Но нигде не увидел. - А потому что я был в воде, благородный сэр, и, клянусь луком, моему животу это куда полезнее, чем плавать по ней! Я еще в первый раз поплыл за вами, заметив, что французы привязали свою лодку к корме, и задумал захватить ее, пока вы будете их отвлекать. Но когда доплыл, вы уже повернули назад, а потому я укрылся за ней и начал молиться так, как давно уже не молился. А тут вы поплыли к ним снова, смотреть на меня было некому, и я залез в лодку, перерубил веревку, взял весла и отправился за подкреплением. - Клянусь святым Павлом! Ты действовал очень разумно и ловко, - сказал Найджел. - И, думается мне, всех больше чести досталось нынче на твою долю. Однако ни среди мертвых, ни среди живых я не вижу никого, похожего на Рыжего Хорька, каким его описал сэр Чандос. Того, кто чинил нам в прошлом столько вреда. Судьба зло над нами подшутила, если после всех наших трудов окажется, что удрал он во Францию на каком-то другом корабле. - Это мы скоро узнаем, - ответил Бэддинг. - Пойдем обыщем корабль от верхушки мачты до киля. Ему от нас не уйти. Люк в нутро корабля находился у подножия мачты, и они было направились к нему, но тотчас застыли на месте, ошеломленные нежданным зрелищем. В темном квадрате люка возникла круглая медная голова. Мгновение спустя за ней последовали сверкающие плечи, и на палубу медленно поднялся человек, с ног до головы облаченный в кованые доспехи. Правая рука в железной рукавице сжимала тяжелую железную булаву. Высоко подняв ее, он двинулся на врагов в гробовом молчании, только поножи гремели по палубе. В этой фигуре было что-то нечеловеческое: грозная, устрашающая, лишенная хоть какого-то выражения, она размеренным шагом приближалась к ним, неумолимая и чудовищная. Англичан охватил ужас. Кто-то попытался проскочить за спину медного человека, но тот быстрым движением прижал несчастного к борту и размозжил ему голову мощным ударом тяжелой булавы. Остальные в панике бросились к лодке. Эйлуорд пустил стрелу, но его тетива отсырела, и стрела, со звоном ударившись о нагрудник, отскочила и упала в море. Мастере опустил меч на медный шлем, но лезвие переломилось, даже не промяв его, и в следующий миг лучник без чувств распростерся на палубе. Моряки, забыв свой боевой задор, сбились на корме, не спуская завороженных глаз с жуткого медного истукана. Вновь он занес булаву и двинулся на кучку беззащитных людей - более слабые духом теснились вокруг тех, кто сохранил мужество, и мешали им. Но тут Найджел растолкал всех и прыгнул вперед с мечом в руке и радостной улыбкой на губах. Солнце зашло, и длинная багряная полоса над западной частью пролива быстро угасала, сменяясь серыми сумерками. В вышине замерцали первые звезды, но света еще хватало для того, чтобы эту картину можно было рассмотреть во всех подробностях: невдалеке за кормой плавно поднимается и опускается покачиваемая зыбью "Мари-Роз"; усеянная трупами широкая белая палуба французского судна вся в разводах крови; группа людей на корме - одни пытаются выбраться на открытое пространство палубы, другие отталкивают их, чтобы спуститься в лодку. А между ними и мачтой - две фигуры: вооруженный сверкающий человек в неуязвимой броне, подняв булаву, ждет безмолвно и неподвижно, Найджел с непокрытой головой и счастливым лицом пригибается, устремив бесстрашные глаза на врага, перебегает на быстрых ногах то туда, то сюда, и меч его вспыхивает, как солнечный луч, выискивая хоть какое-то отверстие в металлической скорлупе. Француз понимал, что ему надо только оттеснить своего противника в угол, а уж там он с ним сразу разделается. Но у него ничего не получалось. Человек без доспехов двигался гораздо легче и стремительнее. Два-три быстрых шага вправо или влево - и медная махина вновь промахивалась. Эйлуорд и Бэддинг бросились было на помощь Найджелу, но он крикнул, чтобы они не вмешивались, столь гневно и властно, что у них опустились руки. Напрягая зрение, они угрюмо наблюдали за неравным поединком. Внезапно им показалось, что Найджел погиб - отпрыгивая назад, он споткнулся о труп и упал навзничь. Но молниеносно выскользнул из-под опускающейся булавы, вскочил на ноги, и лезвие его меча глубоко впилось в шлем врага. Вновь булава опустилась, и Найджел оказался недостаточно проворен. Она отбила его меч и задела левое