казал учтиво министр, и мы, откланявшись, вышли. -- Прекрасный человек, -- сказал Холмс, когда мы оказались на Уайт-холл. -- Но и ему знакома жизненная борьба. Он далеко не богат, а у него много расходов. Вы, разумеется, заметили, что его ботинки побывали в починке? Но я больше не стану, Уотсон, отвлекать вас от ваших прямых обязанностей. Сегодня мне больше нечего делать, разве что пойти и узнать, кто откликнулся на мое объявление о кэбе. Но я был бы вам весьма признателен, если бы вы завтра поехали со мной в Уокинг тем же поездом, что и сегодня. Мы встретились на следующее утро, как договорились, и поехали в Уокинг. Холмс сказал, что на объявление никто не откликнулся и ничего нового по делу нет. При этом лицо у него стало совершенно бесстрастным, как у краснокожего, и я никак не мог определить по его виду, доволен ли он ходом расследования или нет. Помнится, он завел разговор о бертильоновской [1] системе измерений и бурно восхищался этим французским ученым. Наш клиент все еще находился под надзором своей заботливой сиделки, но вид у него был уже лучше. Когда мы вошли, он без труда встал с кушетки и приветствовал нас. -- Какие новости? -- жадно спросил он. -- Как я и думал, пока никаких, -- сказал Холмс. -- Я встретился с Форбсом, потом с вашим дядей и начал расследование сразу по нескольким каналам, которые, возможно, и приведут к чему-нибудь. -- Значит, ваш интерес к делу еще не остыл? -- Конечно, нет! -- Благослови вас Бог за эти слова! -- воскликнула мисс Гаррисон. -- Если мы будем мужественны и терпеливы, правда непременно откроется. -- А у нас новостей побольше, чем у вас, -- сказал Фелпс, снова садясь на кушетку. -- Я ожидал этого. -- Да, ночью у нас было происшествие, и, кажется, весьма серьезное, -- Он нахмурился, и в его глазах мелькнул страх, -- Знаете, я уже начинаю подозревать, что стал нечаянной жертвой чудовищного заговора и что заговорщики посягают не только на мою честь, но и на мою жизнь. -- Ого! -- воскликнул Холмс. -- Это кажется невероятным, потому что, как я раньше считал, у меня нет в целом мире ни одного врага. Но прошлой ночью я убедился в обратном. -- Продолжайте, пожалуйста. -- К вашему сведению, я прошлую ночь впервые провел без сиделки. Мне стало гораздо лучше, и я думал, что смогу обойтись без нее. В комнате горел ночник. Часа в два ночи я забылся тревожным сном, как вдруг меня разбудил негромкий шорох, похожий на то, как скребется мышь. Некоторое время я лежал, прислушиваясь. Мышь, решил я, но тут шум усилился, и вдруг со стороны окна донесся резкий металлический скрежет. Я сразу догадался, в чем дело. Слабый шум производился инструментом, который кто-то старался просунуть в щель между оконными створками, а скрежет -- отодвигаемым шпингалетом. Потом наступила примерно десятиминутная пауза -- словно человек хотел убедиться, не проснулся ли я от шума. Затем я услышал легкое поскрипывание, и окно стало медленно раскрываться. Я не выдержал -- нервы у меня теперь не те. Соскочил с постели и распахнул ставни. Под окном на корточках сидел какой-то человек, но я не успел рассмотреть его -- он мгновенно скрылся. На нем было что-то вроде плаща, скрывавшего и нижнюю часть лица. В одном только я уверен: рука его сжимала какое-то оружие. Мне показалось, что это длинный нож. Я отчетливо видел, как блеснул металл, когда человек бросился бежать. -- Очень интересно, -- сказал Холмс, -- И что же вы сделали? -- Если бы я не был так слаб, я бы выскочил в раскрытое окно и побежал за ним. Но я мог только позвонить и поднял на ноги весь дом. Сделать это удалось не сразу: звонок звенит на кухне, а все слуги спят наверху. На мой крик сверху прибежал Джозеф, он и разбудил остальных. На клумбе под окном Джозеф с конюхом нашли следы, но земля была настолько сухая, что дальше, в траве, следы затерялись. Но на деревянном заборе, отделяющем сад от дороги, осталась отметина -- ее нашли Джозеф с конюхом, -- кто-то перелезал через забор и надломил доску. Я еще ничего не говорил местным полицейским, потому что хотел сперва выслушать ваше мнение. Рассказ нашего клиента произвел на Шерлока Холмса сильное впечатление. Он вскочил со стула и, не скрывая волнения, стал быстро ходить по комнате. -- Беда никогда не приходит одна, -- улыбаясь, сказал Фелпс, хотя было видно, что происшествие его потрясло. -- К вам, во всяком случае, -- сказал Холмс. -- Не могли бы вы обойти со мной вокруг дома? -- Погреться немного на солнышке мне бы не повредило. Джозеф тоже пойдет. -- И я, -- сказала мисс Гаррисон. -- Боюсь, что вам лучше остаться здесь, -- покачал головой Холмс. -- Сидите в этой комнате и никуда не отлучайтесь. Девушка с недовольным видом села. Ее брат, однако, пошел с нами. Мы все четверо обогнули газон и приблизились к окну комнаты молодого дипломата. На клумбе, как он и говорил, были следы, но безнадежно затоптанные. Холмс склонился над ними, тут же выпрямился и пожал плечами. -- Ну, здесь немного можно увидеть, -- сказал он. -- Давайте вернемся к дому и поглядим, почему взломщик выбрал именно эту комнату. Мне кажется, большие окна гостиной и столовой должны были показаться ему более привлекательными. -- Их лучше видно с дороги, -- предположил мистер Джозеф Гаррисон. -- Да, разумеется. А эта дверь куда ведет? Он мог бы ее попытаться взломать. -- Это вход для лавочников. На ночь она запирается. -- А раньше когда-нибудь случалось подобное? -- Никогда, -- ответил наш клиент. -- У вас есть столовое серебро или еще что-нибудь, что может привлечь грабителя? -- В доме нет ничего ценного. Засунув руки в карманы, Холмс с необычным для него беспечным видом завернул за угол. -- Кстати, -- обратился он к Джозефу Гаррисону, -- вы, помнится, обнаружили место, где вор поломал забор. Пойдемте туда, посмотрим. Молодой человек привел нас к забору -- у одной тесины верхушка была надломлена, и кусок ее торчал. Холмс совсем отломал ее и с сомнением осмотрел. -- Думаете, это сделано вчера вечером? Судя по излому, здесь лезли уже давно. -- Может быть. -- И по другую сторону забора нет никаких следов, не видно, чтобы кто-то прыгал. Нет, нам здесь делать нечего. Пойдемте-ка обратно в спальню и поговорим. Перси Фелпс шел очень медленно, опираясь на руку своего будущего шурина. Холмс быстро пересек газон, и мы оказались у открытого окна гораздо раньше, чем они. -- Мисс Гаррисон, -- очень серьезно сказал Холмс, -- вы должны оставаться на этом месте в течение всего дня. Ни в коем случае не уходите отсюда. Это необычайно важно. -- Я, разумеется, сделаю так, как вы хотите, мистер Холмс, -- сказала удивленно девушка. -- Когда пойдете спать, заприте дверь этой комнаты снаружи и возьмите ключ с собой. Обещаете? -- А как же Перси? -- Он поедет с нами в Лондон. -- А я должна оставаться здесь? -- Ради его блага. Этим вы окажете ему большую услугу! Обещайте мне! Хорошо? Едва девушка успела кивнуть, как вошел ее жених с братом. -- Что ты загрустила, Энни? -- спросил ее брат. -- Ступай на солнышко. -- Нет, Джозеф, не хочу. У меня немного болит голова, а в этой комнате так прохладно и тихо. -- Что вы теперь намереваетесь делать, мистер Холмс? -- спросил наш клиент. -- Видите ли, расследуя это небольшое дело, мы не должны упускать из виду главную цель. И вы бы мне очень помогли, если бы поехали со мной в Лондон. -- Мы едем сейчас же? -- И как можно скорей. Скажем, через час. -- Я чувствую себя довольно хорошо, но будет ли от меня какой-нибудь толк? -- Самый большой. -- Наверно, вы захотите, чтобы я остался ночевать в Лондоне? -- Именно это я и хотел предложить вам. -- Значит, если мой ночной приятель вздумает посетить меня еще раз, он обнаружит, что клетка пуста. Все мы в полном вашем распоряжении, мистер Холмс. Вы только должны дать нам точные инструкции, что делать. Вероятно, вы хотите, чтобы Джозеф поехал с нами и приглядывал за мной? -- Это необязательно. Мой друг Уотсон, как вы знаете, -- врач, и он позаботится о вас. С вашего позволения, мы поедим и втроем отправимся в город. Мы так и сделали, а мисс Гаррисон, согласно уговору с Холмсом, под каким-нибудь предлогом осталась в спальне. Я не представлял себе, какова цель этих маневров моего друга, разве что он хотел разлучить зачем-то девушку с Фелпсом, который, оживившись от прилива сил и возможности действовать, завтракал вместе с нами в столовой. Однако у Холмса в запасе был еще более поразительный сюрприз: дойдя с нами до станции и проводив нас до вагона, он спокойно объявил, что не собирается уезжать из Уокинга. -- Мне еще тут надо кое-что выяснить, я приеду позже, -- сказал он. -- Ваше отсутствие, мистер Фелпс, будет мне своеобразной подмогой. Уотсон, вы меня очень обяжете, если по приезде в Лондон тотчас отправитесь с нашим другом на Бейкер-стрит и будете ждать меня там. К счастью, вы старые школьные товарищи -- вам будет о чем поговорить. Мистер Фелпс пусть расположится на ночь в моей спальне. Я буду к завтраку -- поезд приходит на вокзал Ватерлоо в восемь. -- А как же с нашим расследованием в Лондоне? -- уныло спросил Фелпс. -- Мы займемся этим завтра. Мне кажется, что мое присутствие необходимо сейчас именно здесь. -- Скажите в Брайарбрэ, что я надеюсь вернуться завтра к вечеру! -- крикнул Фелпс, когда поезд тронулся. -- Я вряд ли вернусь в Брайарбрэ, -- ответил Холмс и весело помахал вслед поезду, уносившему нас в Лондон. По пути мы с Фелпсом долго обсуждали этот неожиданный маневр Холмса, но так и не могли ничего понять. -- Наверно, он хочет выяснить кое-что в связи с сегодняшним ночным происшествием. Был ли это действительно взломщик? Лично я не верю, что это был обыкновенный вор. -- А кто же это, по-вашему? -- Можете считать, что это -- следствие нервной горячки, но у меня такое чувство, будто вокруг меня плетется какая-то сложная политическая интрига, заговорщики покушаются на мою жизнь. Хотя зачем это им, я, хоть убейте, не понимаю. Можно подумать, что у меня мания величия, так нелепо мое предположение. Но, скажите, зачем было вору взламывать окно спальни, где совершенно нечем поживиться, и зачем ему такой длинный нож? -- А может, это была простая отмычка? -- О нет! Это был нож. Я отчетливо видел, как блестело лезвие. -- Но, скажите ради Бога, кто может питать к вам такую вражду? -- Если бы я знал! -- Если то же думает Холмс, то тогда понятно, почему он остался. Предположим, что ваша догадка правильная. Тогда Холмс сегодня ночью выследит покушавшегося на вас человека, а это значительно облегчит поиски морского договора. Ведь нелепо предположить, что у вас есть сразу два врага -- один ворует у вас документ, а другой покушается на вашу жизнь. -- Но мистер Холмс сказал, что он не собирается возвращаться в Брайарбрэ. -- Я знаю его не первый день, -- сказал я, -- Холмс никогда ничего не делает, не имея веских основания. И мы заговорили о другом. Но день для меня выдался утомительный. Фелпс еще не совсем оправился после своей болезни, обрушившееся на него несчастье сделало его нервным и раздражительным. Тщетно я старался развлечь его рассказами об Афганистане, Индии, занимал его разговорами о последних политических новостях, только чтобы согнать с него хандру. Он то и дело возвращался к своему пропавшему договору, высказывал предположения, что бы такое мог делать сейчас Холмс, какие шаги предпринимает лорд Холдхэрст, гадал, что нового мы узнаем завтра утром. Словом, к концу дня на него было жалко смотреть, так он себя измучил. -- Вы очень верите в Холмса? -- то и дело спрашивал он. -- Он на моих глазах распутал не одно сложное дело. -- Но такого сложного у него еще не бывало? -- Бывали и посложнее. -- Но тогда не ставились на карту государственные интересы? -- Этого я не знаю. Но мне достоверно известно, что услугами Шерлока Холмса для расследования очень важных дел пользовались три королевских дома Европы. -- Вы-то знаете его хорошо, Уотсон. Но для меня он совершенно непостижимый человек, и я ума не приложу, как ему удастся найти разгадку этого дела. Вы считаете, что на него можно надеяться? Вы думаете, что он уверен в успешном разрешении этого дела? -- Он мне ничего не сказал. -- Это плохой признак. -- Напротив. Я давно заметил, что, потеряв след, Холмс обычно говорит об этом. А вот когда он вышел на след, но еще не совсем уверен, что след ведет его правильно, он становится особенно сдержанным. Ну, полноте, дорогой мой, не терзайте себя, этим делу не поможешь. Идите лучше спать -- утро вечера мудренее. Наконец мне удалось уговорить Фелпса, и он лег, но я не думаю, чтобы он спал в ту ночь, -- в таком он был возбуждении. Его настроение передалось и мне, и я ворочался в постели до глубокой ночи, вдумываясь в это странное дело, сочиняя сотни версий, одну невероятнее другой. Почему он попросил мисс Гаррисон не уходить из "больничной палаты" весь день? Почему он так старался скрыть от обитателей Брайарбрэ, что не едет в Лондон, а остается поблизости? Я ломал себе голову, стараясь найти всем этим фактам объяснение, пока наконец не уснул. Проснулся я в семь часов и тотчас пошел к Фелпсу. Бедняга очень осунулся после бессонной ночи и выглядел усталым. Первым делом он спросил меня, не приехал ли Холмс. -- Он будет, когда обещал, -- ответил я. -- Ни минутой раньше, ни минутой позже. И я не ошибся: едва пробило, восемь, как к подъезду подкатил кэб, и из него вышел наш друг. Мы стояли у окна и видели, что его левая рука перевязана бинтами, и лицо очень мрачное и бледное. Он вошел в дом, но наверх поднялся не сразу. -- У него вид человека, потерпевшего поражение, -- уныло сказал Фелпс. Мне пришлось признать, что он прав. -- Не может быть, -- сказал я, -- ключ к делу следует искать здесь, в городе. Фелпс застонал. -- Я не знаю, с чем он приехал, -- сказал он, -- но я так надеялся на его возвращение! А что у него с рукой? Ведь вчера она не была завязана? -- Вы не ранены, Холмс? -- спросил я, когда мой друг вошел в комнату. -- А, пустяки! Из-за собственной неосторожности получил царапину, -- сказал он, поклонившись. -- Должен сказать, мистер Фелпс, более сложного дела у меня никогда не было. -- Я боялся, что вы найдете его неразрешимым. -- Да, с таким я еще не сталкивался. -- Судя по забинтованной руке, вы попали в переделку, -- сказал я. -- Вы не расскажете нам, что случилось? -- После завтрака, дорогой Уотсон, после завтрака! Не забывайте, что я проделал немалый путь, добрых тридцать миль, и нагулял на свежем воздухе аппетит. Наверно, по моему объявлению о кэбе никто не являлся? Ну да ладно, подряд несколько удач не бывает. Стол был накрыт, и только я собирался позвонить, как миссис Хадсон вошла с чаем и кофе. Еще через несколько минут она принесла приборы, и мы все сели за стол: проголодавшийся Холмс, совершенно подавленный Фелпс и я, преисполненный любопытства. -- Миссис Хадсон на высоте положения, -- сказал Холмс, снимая крышку с курицы, приправленной кэрри. -- Она не слишком разнообразит стол, но для шотландки завтрак задуман недурно. Что у вас там, Уотсон? -- Яичница с ветчиной, -- ответил я. -- Превосходно! Что вам предложить, мистер Фелпс: курицу с приправой, яичницу? -- Благодарю вас, я ничего не могу есть, -- сказал Фелпс. -- Полноте! Вот попробуйте это блюдо. -- Спасибо, но я и в самом деле не хочу. -- Что ж, -- сказал Холмс, озорно подмигнув, -- надеюсь, вы не откажете в любезности и поухаживаете за мной. Фелпс поднял крышку и вскрикнул. Он побелел, как тарелка, на которую он уставился. На ней лежал свиток синевато-серой бумаги. Фелпс схватил его, жадно пробежал глазами и пустился в пляс по комнате, прижимая свиток к груди и вопя от восторга. Обессиленный таким бурным проявлением чувств, он вдруг упал в кресло, и мы, опасаясь, как бы он не потерял сознание, заставили его выпить бренди. -- Ну, будет вам! Будет! -- успокаивал его Холмс, похлопывая по плечу. -- С моей стороны, конечно, нехорошо так внезапно обрушивать на человека радость, но Уотсон скажет вам, я никак не могу удержаться от театральных жестов. Фелпс схватил его руку и поцеловал ее. -- Да благославит вас Бог! -- вскричал он. -- Вы спасли мне честь! -- Ну, положим, моя честь тоже была поставлена на карту, -- сказал Холмс. -- Уверяю вас, мне так же неприятно не раскрыть преступления, как вам не справиться с дипломатическим поручением. Фелпс затолкал драгоценный документ во внутренний карман сюртука. -- Я не осмеливаюсь больше отвлекать вас от завтрака, но умираю от любопытства: как вам удалось добыть этот документ и где он был? Шерлок Холмс выпил чашку кофе, затем отдал должное яичнице с ветчиной. Потом он встал, закурил трубку и уселся поудобнее в кресло. -- Я буду рассказывать вам по порядку, -- начал Холмс. -- Проводив вас на станцию, я совершил прелестную прогулку по восхитительному уголку Суррея к красивой деревеньке под названием Рипли, где выпил в гостинице чаю и на всякий случай наполнил свою флягу и положил в карман сверток с бутербродами. Там я оставался до вечера, а потом направился в сторону Уокинга и после захода солнца оказался на дороге, ведущей в Брайарбрэ. Дойдя до усадьбы и подождав, пока дорога не опустеет -- по моему, там вообще прохожих бывает не слишком много, -- я перелез через забор в сад. -- Но ведь калитка была не заперта! -- воскликнул Фелпс. -- Да. Но в таких случаях я люблю быть оригинальным. Я выбрал место, где стоят три елки, и под этим прикрытием перелез через забор незаметно для обитателей дома. В саду, прячась за кустами, я пополз -- чему свидетельство печальное состояние моих брюк -- к зарослям рододендронов, откуда очень удобно наблюдать за окнами спальни. Здесь я присел на корточки и стал ждать, как будут развиваться события. Портьера в комнате не была опущена, и я видел, как мисс Гаррисон сидела за столом и читала. В четверть одиннадцатого она закрыла книгу, заперла ставни и удалилась. Я слышал, как она захлопнула дверь, а потом повернула ключ в замке. -- Ключ? -- удивился Фелпс. -- Да, я посоветовал мисс Гаррисон, когда она пойдет спать, запереть дверь снаружи и взять ключ с собой. Она точно выполнила мои указания, и, разумеется, без ее содействия документ не лежал бы сейчас в кармане вашего сюртука. Потом она ушла, огни погасли, а я продолжал сидеть на корточках под рододендроновым кустом. Ночь была прекрасна, но тем не менее сидеть в засаде было очень утомительно. Конечно, в этом было что-то от ощущений охотника, который лежит у источника, поджидая крупную дичь. Впрочем, ждать мне пришлось очень долго... почти столько же, Уотсон, сколько мы с вами ждали в той комнате смерти, когда расследовали историю с "пестрой лентой". Часы на церкви в Уокинге били каждую четверть часа, и мне не раз казалось, что они остановились. Но вот наконец часа в два ночи я вдруг услышал, как кто-то тихо-тихо отодвинул засов и повернул в замке ключ. Через секунду дверь для прислуги отворилась, и на пороге, освещенный лунным светом, показался мистер Джозеф Гаррисон. -- Джозеф! -- воскликнул Фелпс. -- Он был без шляпы, но запахнут в черный плащ, которым мог при малейшей тревоге мгновенно прикрыть лицо. Он пошел на цыпочках в тени стены, а дойдя до окна, просунул нож с длинным лезвием в щель и поднял шпингалет. Затем он распахнул окно, сунул нож в щель между ставнями, сбросил крючок и открыл их. Со своего места я прекрасно видел, что делается внутри комнаты, каждое его движение. Он зажег две свечи, которые стояли на камине, подошел к двери и завернул угол ковра. Потом наклонился и поднял квадратную планку, которой прикрывается доступ к стыку газовых труб, -- здесь от магистрали ответвляется труба, снабжающая газом кухню, которая находится в нижнем этаже. Сунув руку в тайник, Джозеф Гаррисон достал оттуда небольшой бумажный сверток, вставил планку на место, отвернул ковер, задул свечу и, спрыгнув с подоконника, попал прямо в мои объятия, так как я уже ждал его у окна. Я не представлял себе, что господин Джозеф может оказаться таким злобным. Он бросился на меня с ножом, и мне пришлось дважды сбить его с ног и порезаться о его нож, прежде чем я взял верх. Хоть он и смотрел на меня "убийственным" взглядом единственного глаза, который еще мог открыть после того, как кончилась потасовка, но уговорам моим все-таки внял и документ отдал. Овладев документом, я отпустил Гаррисона, но сегодня же утром телеграфировал Форбсу все подробности этой ночи. Если он окажется расторопным и схватит эту птицу, честь ему и хвала! Но если он явится к опустевшему уже гнезду, а я подозреваю, что так оно и случится, то правительство от этого еще и выиграет. Я полагаю, что ни лорду Холдхэрсту, ни мистеру Перси Фелпсу совсем не хотелось бы, чтобы это дело разбиралось в полицейском суде. -- Господи! -- задыхаясь проговорил наш клиент. -- Скажите мне, неужели украденный документ в течение всех этих долгих десяти недель, когда я находился между жизнью и смертью, был все время со мной в одной комнате? -- Именно так и было. -- А Джозеф! Подумать только, Джозеф оказался негодяем и вором! -- Гм! Боюсь, что Джозеф -- человек гораздо более сложный и опасный, чем об этом можно судить по его внешности. Из его слов, сказанных мне ночью, я понял, что он по неопытности сильно запутался в игре на бирже и готов пойти на все, чтобы поправить дела. Как только представился случай, он, будучи эгоистом до мозга костей, не пощадил ни счастья своей сестры, ни вашей репутации. Перси Фелпс поник в своем кресле. -- Голова идет кругом! -- сказал он. -- От ваших слов мне становится дурно. -- Раскрыть это дело было трудно главным образом потому, -- заметил своим менторским тоном Холмс, -- что скопилось слишком много улик. Важные улики были погребены под кучей второстепенных. Из всех имеющихся фактов надо было отобрать те, которые имели отношение к преступлению, и составить из них картину подлинных событий. Я начал подозревать Джозефа еще тогда, когда вы сказали, что он в тот вечер собирался ехать домой вместе с вами и, следовательно, мог, зная хорошо расположение комнат в здании министерства иностранных дел, зайти за вами по пути. Когда я услышал, что кто-то горит желанием забраться в вашу спальню, в которой спрятать что-нибудь мог только Джозеф (вы в самом начале рассказали, как Джозефа выдворили из нее, когда вы вернулись домой, с доктором), мое подозрение перешло в уверенность. Особенно когда я узнал о попытке забраться в спальню в первую же ночь, которую вы провели без сиделки. Это означало, что непрошенный гость хорошо знаком с расположением дома. -- Как я был слеп! -- Я подумал и решил, что дело обстояло так: этот Джозеф Гаррисон вошел в министерство со стороны Чарльз-стрит и, зная дорогу, прошел прямо в вашу комнату после того, как вы из нее вышли. Не застав никого, он быстро позвонил, и в то же мгновение на глаза ему попался документ, лежавший на столе. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что случай дает ему в руки документ огромной государственной важности. В мгновение ока он сунул документ в карман и вышел. Как вы помните, прежде чем сонный швейцар обратил ваше внимание на звонок, прошло несколько минут, и этого было достаточно, чтобы вор успел скрыться. Он уехал в Уокинг первым же поездом и, приглядевшись к своей добыче и уверившись, что она в самом деле чрезвычайно ценна, спрятал ее, как ему казалось, в очень надежное место. Дня через два он намеревался взять ее оттуда и отнести во французское посольство или в другое место, где, по его мнению, ему дали бы большие деньги. Но дело получило неожиданный оборот. Его без предупреждения выпроводили из собственной комнаты, и с тех пор в ней всегда находились по крайней мере два человека, что мешало ему забрать свое сокровище. Это, по-видимому, страшно бесило его. И вот наконец удобный случай представился. Он попытался забраться в комнату, но ваша бессонница расстроила его планы. Наверно, вы помните, что в тот вечер вы не выпили своего успокоительного лекарства. -- Помню. -- Я полагаю, что Джозеф принял меры, чтобы лекарство стало особенно эффективным, и вполне полагался на ваш глубокий сон. Я, разумеется, понял, что он повторит попытку, как только будет возможность сделать это без риска. И тут вы покинули комнату. Чтобы он не упредил нас, я целый день продержал в ней мисс Гаррисон. Затем, внушив ему мысль, что путь свободен, я занял свой пост. Я уже знал, что документ скорее всего находится в комнате, но не имел никакого желания срывать в поисках его всю обшивку и плинтусы. Я позволил ему взять документ из тайника и таким образом избавил себя от неимоверных хлопот. Есть еще какие-нибудь неясности? -- Почему в первый раз он полез в окно, -- спросил я, -- когда мог проникнуть через дверь? -- Да двери ему надо было идти мимо семи спален. Легче было пройти по газону. Что еще? -- Но не думаете же вы, -- спросил Фелпс, -- что он намеревался убить меня? Нож ему нужен был только как инструмент. -- Возможно, -- пожав плечами, ответил Холмс. -- Одно могу сказать определенно: мистер Гаррисон -- такой джентльмен, на милосердие которого я не стал бы рассчитывать ни в коем случае. Перевод Д. Жукова 1 Бертильон Альфонс (1853-- 1914) -- французский антрополог и криминалист, предложивший систему судебной идентификации личности. Способ Бертильона включал 11 измерений (черепа, среднего пальца, мизинца, носа), словесный портрет, фотографию, обозначение цвета радужной оболочки глаз, цвета и формы волос и описание особых примет. --------------------------------------------------------------- Отсканировано с книги: Артур Конан Дойл "Сочинения", Таллинн, АО "Скиф Алекс", 1992 г. Дата последней редакции: 05.07.1998