Тот самый, и мы там не забыли застреленного Джонса Пинто. -- Я его не убивал!.. -- Вот как! Во всяком случае, его смерть оказалась вам необыкновенно на руку, не то вам плохо пришлось бы за кругляшки. А теперь прямых свидетелей против вас не существует. Так можете возвращаться в Чикаго. -- Мне и здесь хорошо. -- Все же, молодой человек, я бы на вашем месте поблагодарил за такое сообщение. -- Спасибо, -- буркнул Макмэрдо. -- Смотрите, только не вздумайте опять приняться за старое. Предупреждаю вас. А теперь желаю всем спокойной ночи. Он ушел из бара, сотворив нового героя. О подвигах Макмэрдо в Чикаго давно уже шептались, но при расспросах он отделывался лишь неопределенной улыбкой. Теперь слухи получили официальное подтверждение. Посетители бара окружили Джона и горячо жали ему руку, наперебой угощая виски. Джон мог не пьянея выпить очень много, но в этот вечер, не будь с ним Сканлейна, он вряд ли благополучно добрался бы до постели. В субботу вечером Макмэрдо был введен в ложу. Ему казалось, что он, уже посвященный в члены братства, войдет в ложу Вермиссы без дополнительных церемоний, но в долине существовали свои собственные обряды. В самой Вермиссе насчитывалось около шестидесяти членов братства, однако это была лишь часть организации: в других городках долины существовало еще несколько лож. В случае необходимости они обращались друг к другу за помощью. Ложа собралась в большой комнате дома Макгинти, отведенной специально для таких заседаний. В комнате стояло два продолговатых стола. Чистильщики собрались около одного из них, другой был заставлен бутылками и стаканами, и многие на него вожделенно поглядывали. На председательском месте восседал Макгинти, плоская черная бархатная шапочка прикрывала ему спутанную черную гриву, на груди висел кусок малиновой материи. Справа и слева от него помещались украшенные шарфами или перевязями братья высших степеней. Между ними находился и Тед Болдуин. На его красивом, но жестоком лице читалось сосредоточенное внимание. Остальные были почти все людьми зрелого возраста. К рядовым же членам ложи принадлежали большей частью парни лет восемнадцати -- двадцати. Смотря на них, трудно было поверить, что это члены опасной шайки убийц, искренне гордящиеся своими кровавыми репутациями. Жертвами Чистильщиков один за другим падали люди, неугодные ложе или опасные для нее. В это число попадали все, кто отказывался делать "добровольные" взносы в кассу ложи, или те, кто пытался разоблачить ее деятельность. Чистильщики начинали с шантажа, а если он не приносил успеха, то без малейших колебаний кончали поджогами и убийствами. Некогда они действовали осторожно, стараясь соблюдать тайну, но, очевидно, бессилие полиции вскоре развязало им руки. К тому же они быстро запугали всю долину. Никто не решался давать против них показания, а если дело все же доходило до суда, у них всегда оказывалось достаточно свидетелей защиты. Полная касса позволяла в этих случаях не стесняться в расходах. Десять лет продолжалась деятельность ложи, и за эти десять лет ни один член ее не был осужден. Единственная опасность для Чистильщиков могла исходить только от самой жертвы. Как бы скрыто они ни готовились к "операции" и как бы неожиданно ни нападали, защищающийся мог в отчаянии нанести им урон, хотя бы кого-нибудь ранить. Что порой и происходило. Придя в ложу, Макмэрдо уже знал, что ему предстоит какое-то испытание, но никто не сообщил ему, в чем оно состоит. Двое братьев торжественно отвели Джона в соседнюю комнату. Из-за дощатой перегородки до него доносился гул голосов. Он несколько раз слышал свое имя и понял, что обсуждается его кандидатура. Наконец дверь отворилась, и к Макмэрдо подошел незнакомец с зеленым, затканным золотом шарфом через плечо. -- Мастер приказал засучить вам рукав, завязать глаза и ввести в залу собрания, -- сказал он и вместе с другими двумя братьями снял с Макмэрдо пиджак, завернул до локтя правый рукав рубашки, повыше локтей стянул веревкой руки и наконец надел на голову черный капюшон. Затем его повели. Джону казалось, что он двигается в полной темноте, ему было душно, и голос заговорившего с ним Макгинти прозвучал глухо. -- Джон Макмэрдо, -- произнес этот голос, -- вы уже принадлежите к старинному ордену масонов? В знак утверждения Макмэрдо поклонился. -- Ваша ложа в Чикаго номер двадцать девять? Новый поклон. -- Темные ночи неприятны. -- Да, для странствующих иностранцев. -- Тучи тяжелы. -- Да, подходит буря. -- Довольны ли вы, братья? -- спросил мастер. Ему ответил утвердительно гул голосов. -- По вашим ответам, брат, мы видим, что вы действительно принадлежите к братству. Однако в нашей ложе принят особый ритуал. Готовы ли вы подвергнуться испытанию? -- Готов. -- Твердое ли у вас сердце? -- Твердое. -- В доказательство сделайте шаг вперед. В то же мгновение Макмэрдо ощутил давление на глаза и понял, что их касаются два острия. Казалось, ступи он вперед -- и с глазами распростится. Однако он заставил себя двинуться -- и мгновенно перестал ощущать давление. Снова послышался гул одобрения. -- У него твердое сердце, -- произнес голос. -- Способны ли вы переносить боль? -- Не хуже других. -- Испытайте его. Макмэрдо едва удержался от крика: жгучая, мучительная боль пронзила его руку. Он чуть не потерял сознание, но крепко сжал кулаки и закусил губу, чтобы сдержать даже самый легкий стон. -- Я мог бы стерпеть и большее, -- сказал он. Послышались восхищенные голоса, чьи-то руки похлопывали его по спине. Потом с него сняли капюшон. Некоторое время Джон стоял без движения, щурясь на свет и стараясь улыбаться. -- Последнее слово, Макмэрдо, -- сказал Макгинти. -- Вы уже принесли клятву хранить тайну и не нарушать верности. Знаете ли вы также, что кара за нарушение клятвы -- немедленная смерть? -- Да. -- И вы подчинитесь власти мастера при всяких обстоятельствах? -- Подчинюсь. -- Итак, от имени триста сорок первой ложи Вермиссы я даю вам все права и привилегии братства. Поставьте вино на стол, брат Сканлейн, и мы выпьем за здоровье нашего достойного брата. Макмэрдо принесли его пиджак, но, прежде чем надеть его, он посмотрел на свою правую руку. На предплечье краснело глубокое, выжженное железом клеймо: круг и в нем треугольник. Двое-трое его соседей показали ему такие же знаки. -- Нас всех клеймили, -- сказал один, -- но не все мы так храбро вынесли это, как вы. -- О, пустяки, -- ответил Макмэрдо. Он пренебрежительно улыбнулся, хотя рука его горела. Когда выпили за нового члена ложи, началось обсуждение очередных дел. Макмэрдо слушал во все уши. -- Первым пунктом в моей записной книжке, -- сказал Макгинти, -- значится чтение письма мастера Уиндла из Джилмертонской ложи номер двести сорок девять. Вот что он пишет: "Дорогой сэр, необходимо закончить одно дело с Эндрю Рэ из фирмы "Рэ и Стермиш", которой принадлежат угольные копи неподалеку. Ваша ложа обязана нам помочь: вы пользовались услугами двоих наших братьев прошлой осенью, во время дела с полицейским. Если вы пришлете двух способных людей, они поступят в ведение казначея Хиггинса, адрес которого вам известен. Он им сообщит, где и когда действовать. Ваш Д. В. Уиндл". Уиндл никогда не отказывался нам прислать одного-двух молодцов, -- добавил Макгинти, -- и мы тоже не можем отказать ему. -- Он обвел комнату своими тусклыми глазами. -- Кто вызовется добровольно на дело? Многие молодые люди подняли руки. Мастер посмотрел на них и одобрительно улыбнулся. -- Вы годитесь, Тигр Кормак. Если вы будете действовать так же хорошо, как в прошлый раз, вы окажетесь нелишним. Вы тоже, Уилсон? -- Только у меня нет револьвера, -- сказал Уилсон, совсем еще юноша. -- Ваше первое дело, не так ли? Что ж, надо вам когда-нибудь получить крещение кровью. Отличное начало для вас. А револьвер, конечно, вы получите, когда придете сюда в понедельник. -- А награду мы получим? -- спросил Кормак, коренастый смуглый молодой человек с грубым лицом. Тигр -- это была, очевидно, его кличка, свидетельствовавшая об особой кровожадности. -- Не беспокойтесь об этом. В шкатулке наверняка найдется для вас несколько долларов. -- А что сделал этот человек? -- спросил Уилсон. -- Вам не следует задавать подобные вопросы. Его осудили там, на месте. За что -- это не наше дело, мы должны только помочь им, как они помогли бы нам. На будущей неделе к нам приедут два брата из Джилмертонской ложи, чтобы поработать в наших местах. -- Кто именно? -- Лучше не задавать таких вопросов. Ничего не зная, вы ничего не сможете показать, если дойдет до допроса в полицейском участке. Следовательно, не причините вреда ни другим, ни себе. Я знаю одно: эти братья чисто выполняют задания. -- Давно пора заняться делом, -- произнес Тед Болдуин. -- А то здесь люди совсем осмелели. Дошло до того, что на прошлой неделе десятник Блейкер даже выгнал из своего дома троих наших ребят. Его пора учить, и он сполна получит заслуженное. -- Что он получит? -- шепотом спросил Макмэрдо своего соседа. -- Заряд свинца, -- со смехом ответил тот. -- Что вы скажете о наших порядках, брат? -- Они мне по душе, -- ответил Макмэрдо. -- Тут у вас самое место для смельчака. Несколько Чистильщиков, сидевших рядом, услышали его слова и зааплодировали. -- Что происходит? -- крикнул мастер с противоположного конца стола. -- Новый брат, сэр, находит наши обычаи по своему вкусу. Макмэрдо поднялся с места. -- Почтенный мастер, я хотел бы сказать, что, когда вам понадобится человек, я почту за честь помочь ложе. Ему снова зааплодировали. Некоторые из старших сочли, что новая звезда поднимается на горизонте слишком уж быстро. -- Я хотел бы заметить, -- сказал сидевший рядом с председателем секретарь Гарвей, седой человек с лицом коршуна, -- что брату Макмэрдо следовало бы подождать, пока сам мастер найдет нужным послать его на работу. -- Не беспокойтесь, ваша очередь наступит, брат, и очень скоро, -- сказал председатель. -- Во всяком случае, мы отметили вашу готовность. Если хотите, можете принять участие в маленьком деле даже сегодня ночью. -- Я с радостью. -- Тогда можете сегодня поработать. Макгинти снова заглянул в список. -- Теперь переходим к следующему пункту. Выслушаем отчет казначея. Что у нас в кассе? Необходимо оказать помощь вдове Джима Карнавэ. Он погиб, работая для ложи, и мы обязаны позаботиться о его семье. -- Джима застрелили в прошлом месяце, когда братья собирались убить Честера Уилкса, -- сообщил Макмэрдо его сосед. -- С кассой все обстоит хорошо, -- сказал казначей, держа перед собой отчетную книгу. -- Последнее время все фирмы не скупились. "Макминдер и К°" заплатили пятьсот; братья Уокер прислали сотенную бумажку, но я самолично вернул ее и потребовал пятисотенную. Если я не получу денег к среде, их мельничный привод непременно испортится. Нам пришлось сжечь их плотину в прошлом году, чтобы заставить их образумиться. Затем Западная угольная компания прислала свой ежегодный взнос. В кассе достаточно денег, и мы можем выполнить все наши обязанности. -- А как обстоит дело с Арчи Свиндоном? -- спросил кто-то. -- Он продал все и уехал. Старый дьявол оставил нам записку, в которой говорит, что охотнее станет подметать улицы в Нью-Йорке, чем останется крупным владельцем копей под властью шантажистов. Он умно сделал, что улизнул раньше, чем записка попала к нам в руки. Я думаю, он в долине больше не покажется. Старый человек с бритым лицом и большим чистым лбом поднялся с противоположного председательскому месту конца стола. -- Казначей, -- начал он, -- позвольте спросить, кто купил собственность человека, которого мы вытеснили из этой области? -- Брат Моррис, ее, разумеется, купила Джилмертонская железнодорожная компания. -- А кто купил копи "Тодмэна и Ли", которые продавались в прошлом году? -- Та же компания, брат Моррис. -- Кто купил прокатный завод Манса и Шумана, а также компанию "Ван Дегер и Этвуд"? -- Все они приобретены Джилмертонской фирмой. -- Я не думаю, брат Моррис, -- сказал Макгинти, -- чтобы нам было важно знать, кто купил эти участки и заводы, раз новые владельцы не могут увезти их из округа. -- Достопочтенный мастер, боюсь, что это имеет для нас немалое значение. Вот уже десять лет мы вытесняем отсюда мелких предпринимателей. А на их месте появляются крупные компании. Директора их живут в Нью-Йорке или в Филадельфии и нисколько не боятся наших угроз. Мы можем, конечно, тянуть деньги с их местных представителей и даже изгонять неподатливых. Но на места последних не преминут приехать новые. При этом будет вызвано недовольство хозяев крупных компаний. Боюсь, они не пожелают делиться с нами своими прибылями и решат объединиться против нас. Тут уж они не пожалеют издержек, лишь бы отправить неугодных им людей на виселицу. Моррис сел. Собрание затихло. Поднялся Макгинти. -- Вы вечно каркаете, брат Моррис. Пока участники ложи сплочены, им не страшен никто в Штатах. Разве мы не доказывали этого в судах? А что до крупных компаний, мне кажется, они должны быть нам благодарны. Полагаю, что они найдут более удобным платить нам, нежели с нами бороться. Однако, братья, -- Макгинти снял с себя бархатную шапочку и лоскут, -- ложа закончила рассмотрение очередных дел. Правда, у нас остается еще одно маленькое дело: теперь наступило время для братской закуски и пения. Удивительна человеческая природа! Зал наполняли люди, привыкшие к убийству, не испытывавшие сострадания ни к рыдающей вдове, ни к беспомощным детям. Но мелодии зазвучавших знакомых песен заставили некоторых даже прослезиться. У Макмэрдо был прекрасный тенор, и он принял участие в импровизированном концерте, исполнив "Я сижу на изгороди, Мэри" и "На мелях алландских вод". В первый же вечер новый брат сделался одним из самых популярных Чистильщиков. Бутылки с виски несколько раз обходили вокруг стола, лица собравшихся раскраснелись. В это время глава ложи снова обратился к ним: -- Ребята, в городе живет человек, которого пора укротить. Я имею в виду Джеймса Стейнджера, редактора "Гералда". Читали вы, что он снова написал о нас? -- Макгинти вьшул из кармана газету. -- Статья называется "Закон и порядок". Слушайте: "В долине царствует кровавый террор. Со времени первых убийств прошло двенадцать лет, и с тех пор преступления не прекращаются. То, до чего мы теперь дошли, вызывает ужас во всем цивилизованном мире. Разве ради этого наша родина принимает к себе иммигрантов? Террор и беззаконие свили себе гнездо в тени священного звездного флага свободы. Имена преступников известны, их организация действует открыто. Долго ли мы будем еще терпеть? Неужели нам вечно предстоит жить..." Ну, я прочитал достаточно этой дряни, -- завершил Макгинти, отшвырнув газету. -- Я спрашиваю вас, как мы должны поступить с этим мерзавцем? -- Уничтожить его! -- воскликнуло несколько голосов. -- Я против, -- поднялся со стула Моррис. -- Повторяю, братья, наша рука слишком сильно давит долину, и наступит время, когда люди против нас объединятся. Джеймс Стейнджер -- старик. Его уважают в городе и во всей округе. Если он будет убит, вся долина взволнуется, и нас самих могут уничтожить. -- А скажите, пожалуйста, как это они смогут сделать? -- возразил Макгинти. -- Руками полиции? Так одна половина полицейских -- у нас на жалованье, а другая -- нас боится. Или, может, с помощью судов и судей? А? -- Существует и закон Линча... -- произнес Моррис. В зале зашумели. -- Стоит мне захотеть, -- сказал Макгинти, -- и я соберу двести человек, которые очистят весь город. -- И вдруг, усилив голос и грозно сдвинув черные густые брови, он произнес: -- Смотрите, брат Моррис, я слежу за вами уже не первый день. В вас нет смелости, и вы стараетесь лишить мужества других. Плохо придется вам, когда ваше собственное имя появится в моих списках. Моррис побледнел и опустился на стул. Дрожащей рукой он поднял стакан, но прежде чем заговорить, сделал несколько глотков. -- Прошу извинения у вас, достопочтенный мастер, и у всех братьев, если я сказал что-нибудь не так. Вы все знаете, что я боюсь только, как бы с ложей не случилось чего плохого. Именно этот страх заставил меня произнести неосторожные слова. Но ведь я больше доверяю вашим суждениям, достопочтенный мастер, нежели своим собственным! И обещаю... обещаю больше никогда... -- Он смешался. Услышав эти смиренные слова, Макгинти, видимо, удовлетворился, во всяком случае перестал хмуриться. -- Отлично, брат Моррис. Мне самому было бы грустно, если бы нам пришлось преподать вам урок. Но пока я занимаю свое место, мы должны хранить единство как в словах, так и в делах. А теперь, ребята, -- продолжал он, -- вот что я скажу вам; если мы накажем Стейнджера по всей строгости, то, возможно, и в самом деле навлечем на себя неприятности. Газетчики держатся друг за друга, и все газеты в штате подняли бы крик, взывая к полиции и к войскам. Но проучить его как следует необходимо. Возьмете это на себя, брат Болдуин? -- С радостью, -- ответил тот. -- Скольких братьев вы возьмете с собой? -- Шестерых. Двое останутся сторожить у дверей. Пойдете вы, Гойер, вы, Менсел, вы, Сканлейн, оба брата Уилбей... -- Я обещал новому брату, что он тоже пойдет, -- заметил председатель. Тед Болдуин посмотрел на Макмэрдо, и его взгляд показывал, что он ничего не забыл и не простил. -- Пусть идет, если хочет, -- мрачно ответил Болдуин. -- И чем скорее мы займемся делом, тем лучше. Ложа стала расходиться -- с шумом, с полупьяными выкриками. В баре было еще много посетителей, и некоторые братья к ним присоединились. Маленький отряд, получивший задание, разделился и двинулся самыми глухими улицами, чтобы не привлечь к себе внимания. Стоял сильный мороз, в ясном небе висела молодая луна. Чистильщики собрались у ярко освещенного здания с золотой вывеской над парадным подъездом: "Гералд Вермиссы". Из здания слышался шум работающей печатной машины. -- Эй, вы, -- сказал Болдуин Макмэрдо, -- стойте внизу у дверей и следите, чтобы путь для отступления был свободен. С вами может остаться Артур Уилбэй. Остальные -- за мной. Не бойтесь никого: дюжина свидетелей подтвердит, что в эту минуту мы находились в Доме союза. Приближалась полночь, прошли последние редкие прохожие. Открыв дверь редакции, Болдуин и его спутники взбежали по лестнице. Макмэрдо и Уилбэй остались внизу. Полминуты спустя сверху послышались крики, призыв на помощь, топот, стук падающей мебели. Затем на площадку лестницы выбежал седой человек. Но его догнали, очки несчастного полетели и со звоном разбились у ног Джона. Старик упал, и тут же шесть палок застучали по его спине. Он корчился, стонал, его длинные худые ноги и руки вздрагивали под ударами. Наконец он затих. Все, кроме Болдуина, отошли, но тот, с лицом, искаженным злобой, все продолжал бить старика по голове. Макмэрдо взбежал по лестнице и схватил Болдуина за руку. -- Вы убьете его, -- сказал он. -- Хватит! Болдуин с бешенством взглянул на него и выдернул руку. -- Кто вы такой, чтобы вмешиваться? Прочь! -- Он опять поднял палку, но Макмэрдо выхватил револьвер. -- А ну поосторожней, -- сказал он. -- Не советую поднимать на меня руку, не то дело кончится плохо. А что до него, то разве мастер не запретил убивать этого человека? -- Он дело говорит, -- сказал один из шайки. -- Бегите! -- закричал снизу Уилбэй. В первом этаже, в типографии, услышали крики. Несколько наборщиков и метранпаж выскочили на нижнюю площадку. Чистильщики оставили неподвижного старика и бросились вниз. Кое-кто побежал обратно в бар, остальные, в том числе и Макмэрдо, снова рассыпались по темным улицам и кружными путями отправились домой. 4. ДОЛИНА УЖАСА На следующее утро Макмэрдо прежде всего вспомнил о своем вступлении в ложу. И неудивительно: рука у него распухла и воспалилась, сильно болела голова. Поздно позавтракав, он сел за письмо одному приятелю. Принесли свежий "Гералд". Внизу была напечатана заметка под названием "Преступление в редакции "Гералда". Она вкратце сообщала о вечернем нападении и кончалась словами: "Дело передано полиции, однако вряд ли можно надеяться, что расследование приведет к каким-либо результатам. Многочисленным друзьям Стейнджера мы сообщаем, что, хотя он был жестоко избит и получил несколько повреждений головы, жизнь его вне опасности". Макмэрдо положил газету, его рука слегка дрожала, наверное, потому, что слишком много выпил вчера. Он стал закуривать трубку, когда в дверь комнаты постучалась и вошла хозяйка. Она передала ему записку, только что принесенную мальчиком-рассыльным. Макмэрдо сразу взглянул на подпись, но ее не было. Текст гласил: "Мне нужно поговорить с вами, но не у вас в доме. Мы можем встретиться у флагштока на Мельничном холме. Если вы придете туда сейчас, я сообщу кое-что важное и для вас и для меня". Макмэрдо дважды перечитал эти строки, но они ничего не сказали ему о возможном их авторе. Поразмыслив, он все же решил пойти на встречу. Мельничным холмом назывался небольшой запущенный парк в центре города. Летом его наполняли гуляющие, зимой же он был пуст и представлял собою унылое место. С вершины холма, на котором был разбит парк, открывался вид не только на город, но и на уходящую вниз извилистую долину, покрытую черным от копоти и угольной пыли снегом, и на лесистые горы. Макмэрдо пошел вверх по дорожке, обсаженной с обеих сторон елками, и наконец добрался до закрытого ресторана в середине парка. Рядом с рестораном виднелся пустой флагшток, а под ним стоял человек в пальто с поднятым воротником и в низко опущенной шляпе. Он повернулся на звук шагов, и Макмэрдо с удивлением узнал Морриса. В виде приветствия они обменялись сигналами ложи. -- Мне хотелось поговорить с вами, мистер Макмэрдо, -- сказал Моррис с неуверенностью. -- Спасибо, что вы приняли мое приглашение. -- Почему вы не подписались? -- Необходима осторожность; в наше время не знаешь, кому можно доверять, а кому нет. -- Братьям по ложе следует доверять. -- Ну, не всегда, -- с горячностью возразил Моррис. -- Все, что мы говорим, и даже все, что думаем, передают мистеру Макгинти. -- Послушайте, -- с недовольством сказал Макмэрдо, -- вам известно, что я только вчера клялся в верности мастеру. Вы хотите, чтобы я нарушил свою клятву? -- Плохи же у нас дела, если свободные граждане не смеют высказывать свои мысли, разговаривая с глазу на глаз. Макмэрдо, пристально наблюдавший за собеседником, казалось, смягчился. -- Как вам известно, я здесь недавно и плохо знаю ваши обычаи. Не мне начинать говорить, мистер Моррис... Если вам нужно что-нибудь сказать, я вас слушаю. -- Чтобы передать все мистеру Макгинти? -- Успокойтесь. Лично я останусь верен ложе, говорю вам это прямо. Но я не выдаю то, что мне сказали по секрету. Но учтите, ни в чем, что противоречит интересам ложи, не ждите от меня помощи. -- Быть может, я отдам в ваши руки свою жизнь, говоря откровенно. Но вы все же новичок. Значит, совесть у вас еще не так заскорузла, как у других. Вот почему мне хотелось поговорить с вами. -- Что же вы хотите сообщить мне? -- Если вы меня выдадите, пусть ляжет на вас мое проклятие. -- Я сказал, что не выдам! -- Тогда ответьте: когда вы сделались членом ложи в Чикаго и произнесли обеты верности и милосердия, приходила вам на ум мысль, что это поведет вас к преступлениям? -- Смотря что называть преступлением. -- Смотря что! -- воскликнул Моррис гневно. -- Мало вы видели наших дел, если можете назвать их как-нибудь иначе. Ну а прошлой ночью, когда старого человека, который мог быть вашим отцом, избили до полусмерти, -- что это было, по-вашему? -- Некоторые сказали бы, что это война, -- спокойно ответил Макмэрдо, -- а на войне -- как на войне: все сводят счеты как могут. -- Вы все-таки ответьте на мой вопрос: думали вы о чем-либо подобном, когда вступали в чикагскую ложу? -- Должен признаться, нет. -- Так было и со мной, когда я вступил в орден в Филадельфии. К сожалению, дела мои там расстроились, и в один проклятый Богом час я услышал о Вермиссе. Я приехал сюда для поправки своих дел. Боже, подумать только... Со мной приехали жена и трое детей. На рыночной площади я открыл магазин, и дела пошли отлично. Потом я вступил в местную ложу -- так же, как вы вчера. Я сразу очутился во власти злодея и запутался в сети преступлений. Что мне оставалось делать? Я не могу отсюда уехать, так как все состояние мое вложено в магазин. Если я откажусь от братства, то буду тут же убит, и один Бог ведает, как поступят с моей женой и детьми. О, это ужасно! -- Моррис закрыл лицо руками. Макмэрдо пожал плечами. -- Вы слишком сердобольны для всех этих дел. -- Во мне не умерла совесть, но они превратили меня в преступника. Особенно запомнился один случай. Однажды мне дали поручение. Если бы я отказался, меня постигла бы смерть... Воспоминание о случившемся будет вечно преследовать меня. Милях в двадцати от города стоял уединенный дом, вон там, у гор... Мне приказали караулить двери, поручить мне самое дело они не решились. Остальные вошли в комнату, и, когда снова появились из дверей, их руки были в крови... Мы собирались уйти, когда позади нас в доме закричал ребенок. Я чуть не потерял сознание от ужаса, но мне надо было улыбаться, иначе в следующий раз они вышли бы с окровавленными руками из моего дома и мой маленький Фрэд кричал бы так же... По приказу я сделался палачом... Я верующий католик, но патер не захотел и говорить со мной, узнав, что я Чистильщик... Меня отлучили от церкви... Мне ясно, что вы идете по той же дороге, и я спрашиваю вас: готовы ли вы сделаться хладнокровным убийцей?.. Или мы все же можем каким-нибудь способом остановить все это? -- Что вы хотите делать? -- резко спросил Макмэрдо. -- Ведь не донести же? -- Боже сохрани, -- ответил Моррис. -- Одна мысль об этом стоила бы мне жизни. -- Ну что ж, -- сказал Макмэрдо, -- лично мне вы кажетесь просто слабохарактерным человеком. К тому же вы придаете всему этому слишком много значения. -- Слишком много! Поживите здесь дольше, тогда узнаете! Посмотрите в долину, какую тень бросают на нее клубы дыма? Поверьте, тень преступлений куда мрачнее. Мы живем в Долине ужаса. С заката до утренней зари сердца мирных жителей трепещут от страха. Скоро, молодой человек, вы сами убедитесь в этом. -- Поживем -- увидим, -- беспечно сказал Макмэрдо. -- Придет время, и я скажу вам, что думаю по этому поводу. А теперь мне ясно только одно: вы не годитесь для жизни в долине и чем скорее продадите свою лавочку за любую цену и уедете отсюда, тем лучше. Я не забуду, что вы сказали. Надеюсь, вы говорили с добрыми намерениями. Прощайте. -- Погодите, -- остановил его Моррис. -- Нас могли заметить вместе, и кто знает, не пожелают ли они узнать, о чем мы разговаривали. -- С вашей стороны предусмотрительно подумать об этом. -- Скажем, я предлагал вам место у меня в магазине. -- А я отказался. Ну что ж, договорились. Прощайте, брат Моррис, и желаю, чтобы в будущем вам жилось легче. В тот же вечер Макмэрдо в задумчивости сидел у себя в гостиной возле печки и курил. Неожиданно дверь распахнулась и в комнату ввалился мастер ложи. Он сел против молодого человека и несколько секунд молча смотрел на него. Макмэрдо выдержал этот взгляд совершенно спокойно. Наконец Макгинти сказал: -- Я редко хожу в гости, брат Макмэрдо, так как посетители отнимают у меня слишком много времени. Тем не менее я решил навестить вас. -- Горжусь этим, -- ответил Макмэрдо и поднялся с места, чтобы достать из буфета бутылку виски. -- Не ожидал такой чести. -- Ну как рука? Макмэрдо скривился. -- Дает о себе знать, но ничего: стоит помучиться. -- Да, -- ответил Макгинти, -- стоит для людей, преданных ложе и готовых работать на нее. О чем вы толковали с братом Моррисом на Мельничном холме? Вопрос прозвучал неожиданно, но у Макмэрдо был наготове ответ. -- Моррис добрый парень. Ему показалось, что я нуждаюсь, и, желая мне помочь, он предложил мне место в своем магазине. -- И вы отказались? -- Ну, конечно. Я могу, не выходя из комнаты, заиметь за четыре часа больше, чем он дал бы мне за месяц. -- Верно. Но на вашем месте я не стал бы часто встречаться с Моррисом. -- Почему? -- Потому что я советую вам это. Для всех оказалось бы вполне достаточно моего слова. -- Может быть, но не для меня, -- смело возразил Макмэрдо. Глаза смуглого исполина гневно вспыхнули, однако в следующую секунду выражение его лица изменилось, и он громко засмеялся неискренним смехом. -- Я всегда говорил, что вы странная карта в игре. Ну, если вам нужны объяснения, извольте, я их вам дам. Разве Моррис не отзывался плохо о ложе? -- Нет. -- А обо мне? -- Тоже нет. -- Значит, он просто не доверяет вам. В душе же он неверный брат. Мы это знаем и ждем только случая наказать его. В нашем загоне нет места для паршивой овцы. А если вы будете вести знакомство с неверным человеком, подозрение в неверности падет и на вас. Понятно? -- Я не могу подружиться с ним, потому что этот человек мне не нравится, -- ответил Макмэрдо. -- Что же до моей неверности, так заговори о ней не вы, а кто-нибудь другой, ему бы не пришлось произнести следующую фразу. -- Хорошо, сказано достаточно, -- заметил Макгинти. -- Я пришел, чтобы вовремя предупредить вас, что и сделал. -- Но как вы узнали о моем свидании с Моррисом? Макгинти засмеялся. -- Я должен знать все, что происходит в городе, -- сказал он, -- и советую помнить, что я все знаю. Ну, мне пора, я только добавлю, что... Но он не успел закончить прощальную фразу: дверь распахнулась, и настороженные лица трех полицейских заглянули внутрь. Макмэрдо вскочил и вытащил было револьвер, однако тут же снова спрятал его в карман, увидев наведенные на себя дула винтовок. Четвертый человек, тоже в мундире, вошел в комнату, и Макмэрдо узнал в нем капитана Мервина из Чикаго. Капитан подошел к нему и покачал головой. -- Я так и думал, что нам еще предстоит встретиться. Одевайтесь и пошли. -- Вам придется за это ответить, -- прогремел Макгинти. -- Как вы смеете врываться в частный дом и оскорблять честных людей? -- Это вас не касается, советник, -- ответил Мервин. -- Мы пришли не за вами, а вот за этим молодчиком, и вы обязаны помогать полиции исполнять ее долг. -- Он мой друг, и я отвечаю за него. -- Смотрите, мистер Макгинти, как бы вам не пришлось отвечать за собственные дела. Ну а этот Макмэрдо был негодяем еще до приезда в Вермиссу, негодяем он остался и теперь... А ну-ка давайте сюда револьвер, молодчик. -- Вот он, -- хладнокровно сказал Макмэрдо. -- Будь мы с вами с глазу на глаз, капитан Мервин, вы бы разговаривали иначе. -- Где приказ об аресте? -- спросил Макгинти. -- Ей-богу, пока в полиции служат такие господа, как вы, в Вермиссе будет все хуже. Вы нас оскорбили и ответите за это. -- Исполняйте ваш долг, как вы его понимаете, советник, -- сказал Мервин, -- а мы будем исполнять свой. -- В чем меня обвиняют? -- спросил Макмэрдо. -- В том, что вы участвовали в нападении на редактора Стейнджера в помещении "Гералда". Можете радоваться, что вас не обвиняют в убийстве. Макгинти грубо рассмеялся. -- Если дело в этом, то советую вам бросить его: Макмэрдо был в Доме союза и до полуночи играл в покер. Человек двенадцать свидетелей подтвердят мои слова. -- Все выяснится на суде. А пока пошли, Макмэрдо. Отойдите, мистер Макгинти, в сторону: во время исполнения своих служебных обязанностей я сопротивления не допущу. В голосе капитана прозвучала такая решительность, что Макмэрдо и Макгинти осталось только подчиниться. На прощание мастер успел шепнуть несколько слов арестованному. -- А как же?.. --он указал большим пальцем через плечо, и Макмэрдо понял, что он имеет в виду фальшивые доллары. -- Все в порядке, -- шепотом ответил Макмэрдо: у него был тайник под полом в спальне. -- До свидания, -- громко сказал Макгинти, пожимая ему руку. -- Я поговорю с адвокатом Релаем и все издержки возьму на себя. Можете быть уверены: вас скоро освободят. Капитан подозрительно посмотрел на них. -- Вы двое, -- обратился он к полицейским, -- сторожите арестованного и стреляйте, если он надумает бежать. А я обыщу дом. Но обыск ничего не дал, и Макмэрдо повели в полицию. Стемнело, дул резкий ветер, поэтому людей на улицах было мало. Но встречавшиеся прохожие, ободренные темнотой и присутствием полиции, осыпали арестованного оскорблениями. -- Судите проклятого Чистильщика! -- крикнул кто-то. -- Линчуйте его! После короткого допроса Макмэрдо поместили в общую камеру. Там он увидел Болдуина и других участников нападения. Но длинная рука ложи дотянулась и сюда. Ночью какой-то полицейский вошел в камеру с охапкой соломы и вынул из нее две бутылки виски, еду и колоду карт. Арестованные провели ночь не скучно. Утром стало ясно, что им действительно нечего опасаться. С одной стороны, свидетели нападения -- метранпаж и наборщики -- признали, что освещение было слабое, а они волновались и потому не могут теперь клятвенно удостоверить личности нападавших; к тому же ловкий адвокат, приглашенный Макгинти, совсем их запутал. Пострадавший, который дал показания в больнице, помнил лишь, что первый ударивший его человек был с усами. Стейнджер, правда, добавил, что убежден в причастности к нападению Чистильщиков, потому что из всех окрестных жителей только они одни его ненавидят и он уже не раз получал от них угрожающие письма. Но, с другой стороны, шестеро граждан, в том числе и муниципальный советник Макгинти, заявили, что все обвиняемые в момент нападения играли в карты в Доме союза и ушли очень поздно. В результате обвиняемых отпустили, сказав им несколько слов, похожих на извинение, а капитану Мервину и всей полиции сделали замечание за неуместное усердие. Когда огласили решение, в зале раздались крики одобрения. Макмэрдо глянул и увидел много знакомых лиц. Братья ложи улыбались и махали шляпами. Остальные присутствующие, сжав губы и сдвинув брови, молча смотрели на оправданных, когда те выходили из суда. Только один рабочий с черной бородой крикнул им вслед: -- Проклятые убийцы!.. Мы все же засадим вас! 5. САМЫЙ ТЕМНЫЙ ЧАС Если что-либо и могло еще больше увеличить популярность Макмэрдо среди братьев Чистильщиков, то лишь этот происшедший арест и последовавшее оправдание. Он уже заслужил репутацию веселого гуляки, человека гордого и вспыльчивого, неспособного снести оскорбление ни от кого, даже от самого мастера ложи. Лишь некоторых старших братьев, в том числе и Болдуина, явно раздражало столь быстрое возвышение новичка. Но они держались осторожно, потому что Макмэрдо так же легко вступал в драку, как смеялся и шутил. Зато старик Шефтер теперь вообще не желал иметь с ним никакого дела и категорически запретил появляться у него в доме. Однако любящая Этти не могла отказаться от Джона, хотя здравый смысл и ей подсказывал, к чему повело бы замужество с таким человеком. Как-то утром, проведя бессонную ночь, девушка решила повидаться с Джоном и уговорить его отказаться от всяких темных дел. Она отправилась к нему и незаметно проскользнула в комнату, где, как она знала, жил Макмэрдо. Тот сидел за столом и что-то писал. Шагов Этти он не услышал. Внезапно ее охватил порыв шаловливости. Она на цыпочках подкралась к Джону и неожиданно положила руку ему на плечо. Намерение Этти испугать его более чем удалось. Джон мгновенно вскочил, точно подброшенный пружиной, и резко повернулся. Левая рука его одновременно смяла лежавшую на столе бумагу, а правой он едва не схватил девушку за горло. Секунду он смотрел на нее бешеным непонимающим взглядом, потом на лице изобразились облегчение, удивление и, наконец, радость. -- А, это вы, Этти, -- сказал Джон, вытирая мгновенно вспотевший лоб. -- Подумать только, что вы пришли ко мне, а я вас так встречаю! Ох, Этти, позвольте мне загладить мой поступок! -- И он протянул к ней руки. Но она еще находилась под сильным впечатлением от увиденного выражения смертельного страха, которое в первый миг отразило его лицо. -- Почему вы так сильно испугались меня? О Джон, если бы ваша совесть была чиста, вы не посмотрели бы на меня таким взглядом! -- Я думал о другом, и когда вы бесшумно подкрались... -- Нет, Джон. -- В ней вдруг вспыхнуло подозрение. -- Дайте мне письмо, которое вы писали! -- Этти, я не могу исполнить вашей просьбы. -- Вы писали другой женщине! Иначе вы не стали бы скрывать от меня письмо. Может быть, вы писали своей жене? Я даже не знаю наверняка, что вы холосты. Ведь вас здесь никто не знает! -- Я не женат, Этти. Клянусь, вы для меня единственная женщина в мире! -- Тогда почему вы не хотите показать мне письмо? Он посмотрел на нее с нежностью. -- Дорогая, я дал клятву не показывать его и, как не нарушил бы слова, данного вам, так сдержу и обещание, взятое у меня другими. Дело касается ложи, и это тайна даже от вас. Если я испугался прикосновения вашей руки, неужели вы не понимаете, почему? Ведь это могла быть и рука врага. Он привлек ее к себе, и поцелуи окончательно разогнали ее сомнения и страхи. -- Скажите, теперь вы снова спокойны? Да? -- О каком спокойствии вы говорите, Джон, когда в любой день я могу услышать, что вас судят за убийство? Макмэрдо -- Чистильщик! Эти слова каждый раз болью пронзают мое сердце. -- Мы стараемся своими средствами отстоять принадлежащие нам права. Этти прижалась к нему. -- Оставьте их, Джон! Ради меня! Я пришла просить вас об этом. О Джон, видите, я умоляю вас на коленях! Он поднял девушку и, прижав ее к груди, постарался успокоить. -- Право, Эгги, вы сами не знаете, чего просите. Могу ли я бросить начатое дело? Это было бы нарушением клятвы, изменой! Знай вы обстоятельства, в которых я нахожусь, вы не просили бы об этом. А потом -- разве ложа так просто отпустит человека, посвященного в ее тайны? -- Я уже все обдумала, Джон. У отца есть кое-какие сбережения, и ему тоже надоел этот проклятый город. Мы вместе сбежим в Филадельфию или в Нью-Йорк и спрячемся там. Джон горько рассмеялся: -- У ложи длинная рука! Она легко протянется отсюда и в Филадельфию и в Нью-Йорк. -- Ну так уедем в Англию или в Швецию, на родину моего отца. Уедем куда хотите, только бы очутиться подальше от этой Долины ужаса! Макмэрдо вспомнил о Моррисе. -- Вот уже второй раз при мне так ее называют. Действительно, многие из вас подавлены страхом. -- О Джон, все минуты нашей жизни омрачены. Может, вы думаете, что Болдуин простил? Он только боится вас, иначе -- что было бы уже с нами! Если бы видели, какими глазами он смотрит на меня... -- Поймите, милая, я не могу сейчас уехать. Зато, если вы мне доверитесь, я найду сам хороший, честный выход из положения.