у - это земные явления, наш мир, - а нечто, чего описать словами никогда не сможешь, потому что ты не Лев Толстой, да и неизвестно, что сумел бы Лев Толстой в подобной ситуации. Слов у тебя нет, но ты хочешь понять, знаешь, что, если не поймешь, то сойдешь с ума. И пытаешься нарисовать. Но и рисовать ты не умеешь. И то, что у тебя получается, так же похоже на истинное, как детские рисунок льва на живого царя зверей. Плачешь от бессилия и невозможности с кем-нибудь поделиться и знаешь наверняка: то, что ты видишь, то, что можешь пощупать в такие минуты, все это действительно есть, и все это не менее реально, чем твой мир на Земле. Представь себе это и скажи: что мне делать с этими числовыми последовательностями? - Рома, - сказал Гарнаев, - то, что ей казалось реальным, было игрой сошедшего с катушек мозга. Поняв численные закономерности, мы, возможно, разберемся в... - Ладно, - Р.М. махнул рукой. - Мы говорим о разных вещах. Надя была обыкновенной ведьмой, и с психикой у нее все было в порядке. - Ну конечно... Тебе ведь известно, что такое обыкновенная ведьма! - Господи, ведьмами я занимался в свое время больше, чем физикой. Ты думаешь, что ведьмы - это женщины, которые собираются на Брокене, летают на помеле, ворожат, колдуют, напускают порчу, вызывают дьявола... Что еще? - Согласись, что в народных преданиях... - Народные предания сделали из древних ящериц драконов. А в тридцать седьмом многие - миллионы! - искренне верили, что каждый третий в стране - иностранный шпион. Во время средневековой охоты на ведьм сожгли около десяти миллионов женщин, примерно столько же, сколько народа погибло в сталинских лагерях. И методы следствия, допросов, сами судилища были очень похожими - собственно, один к одному. Это плохо исследованная аналогия, я когда-то написал рассказ, и его, конечно, не опубликовали... - Расскажи, интересно. - После, - Р.М. отмахнулся. - Я это к тому, что ведьмы - самые обычные женщины. Никто из них не летал и не вызывал дьявола. Что до порчи и сглаза... Для этого не нужно быть ведьмой. У многих есть дар внушения, не нужно путать лошадь с мотоциклом. А ворожба и колдовство... Ну, представь, что ты живешь в четырнадцатом веке. И знаешь многое из того, о чем никто не догадывается. Тебя принимают за ненормальную, потому что иногда у тебя случаются, ну, скажем, приступы, когда ты не воспринимаешь окружающий мир. Люди ждут от тебя определенного образа мысли, поведения... Все дальнейшее определяется твоим характером. Если ты независима, если тебе плевать на то, что о тебе говорят, ты стремишься сохранить себя, и тебе изредка это удается. Очень изредка, потому что ты женщина, и значит, эмоциональна, и ты ведьма, значит, эмоциональна предельно. Или даже беспредельно - до взбалмошности. До истерик. До исступления. Если тебя не сломит муж, не бросит любовник, не засадит в психушку опекун, все равно отношение к тебе будет однозначно отрицательным. И какой-нибудь благодетель непременно напишет на тебя донос на Лубянку... то есть, в святую инквизицию, и тебя возьмут, засудят и сожгут. А если ты по складу ума практична, то быстро поймешь, чего от тебя ждут окружающие, и станешь вести себя соответственно. Научишься внешним атрибутам ворожбы, способам прорицания, женская интуиция поможет тебе предугадывать если не многое, то кое-что, достаточное, чтобы тебе верили и называли ведьмой. Впрочем, и в этом случае кто-нибудь увидит тебя летающей на помеле и донесет куда следует. - И на костры они шли, чтобы поддержать репутацию? - На кострах чаще всего сжигали вовсе не ведьм, а невинных женщин. Лес рубят - щепки летят. Знакомая поговорка? А ведь это были женщины. Господи, как ты понять не можешь - женщины! Р.М. замолчал. Не нужно было заводиться, - подумал он. Пусть Евгений сам соображает. Может, додумается. - Спасибо за работу, - сказал он. - Ты молодец, Женя, в этих числах, наверное, что-то есть. Я посмотрю на досуге, хорошо? - Рассказ, который ты написал... - напомнил Евгений. Но Р.М. уже остыл. Вспоминал неохотно - раз уж обещал. Был такой рассказ - один из первых его опусов, вскоре после университета. Стандартная история с использованием машины времени. Герой рассказа - физик. Время действия - середина тридцатых годов. Герой интересуется ведьмами, но поступает иначе, нежели автор рассказа. И это естественно, автор ведь исследовал альтернативные возможности, в том числе и бредовые. Герой решает сконструировать машину времени (всего-навсего!) и отправиться в пятнадцатый век "изучать натуру". Будто в двадцатом ведьмы перевелись. Ну, это на совести автора. Кое-что в теоретическом плане герой успевает сделать прежде, чем за ним приходят. В тридцать седьмом. Следователь ему попадается... Нормальный, наверное, как другие. Но от этого герою не легче, верно? Автор выдал тут все, что помнил по отцовским рассказам. Ясно, что уже на этой стадии рассказ стал "непроходимым". Но автор не мог остановиться. Короче говоря, герой без всякой фантастики отсидел до пятьдесят четвертого. А выйдя, довел-таки до конца дело жизни - построил машину времени. Вот, где фантастика... Ну, ладно. Он постарел, желания изменились, в лагерях было как-то не до ведьм, зато ненависть к некоторым представителям аппарата НКВД, хотя и бывшего... Решает он съездить не в далекий пятнадцатый век, а в более близкий тридцать седьмой год. За сутки до собственного ареста. Подкарауливает следователя, идет за ним и в темном переулке убивает ударом по голове. Это, конечно, глупо, но психика-то уже повреждена... Он намерен вернуться в будущее, с интересом рассуждая теперь о том, что может произойти - ведь воспоминания его нисколько не изменились, хотя следователя в этом мире уже нет... Арестовывают его почти сразу, он не успевает пройти и нескольких кварталов. Судят за умышленное убийство. Настоящий суд с государственным защитником! Конечно, лагерь, но теперь он попадает в "привилегированное общество". Разумеется (рассказ!), он оказывается в том же лагере, и естественно, наблюдает себя со стороны, даже уговаривает уголовников не трогать придурковатого политического. Начинается война, он просится на фронт, воюет в штрафбате, и его благополучно убивают под Брянском. Тут вольность автора, он просто не придумал, что делать дальше. Ну, выйдут они оба из лагеря, и что? Рассказ кончался, показывая неспособность автора, раскрутив сюжет, связать концы с концами... Вскоре после ухода Гарнаева позвонил Родиков. Голос у него был уставшим, и Роману Михайловичу почудился в интонации скрытый упрек: вот, мол, заставил ты меня работать. - Если хотите, - сказал Родиков, - можете зайти ко мне, я буду допоздна. - Есть за чем? - Есть. - Приду, - пообещал Р.М. То ли следователь расколол в этот день особо опасного преступника, то ли получил благодарность начальства - Роману Михайловичу показалось, что на Родикова снизошла благодать. Следователь вышел ему навстречу в проходную, держал под руку, улыбался чему-то, усадил гостя не к столу, а в мягкое, хотя и продавленное, кресло. Сам продолжал ходить по кабинету молча, и лицо его быстро меняло выражение. "Хамелеон", - мелькнуло в голове Романа Михайловича. - Вам что-то удалось? - спросил он. - Удалось, - бросил Родиков, продолжая ходить. - Впрочем, не все. Семнадцать адресов - вот список. Весь вопрос в том, что мне с этим списком делать. - Отдать мне, - простодушно предложил Р.М. - Зачем? Чтобы вы могли пойти или съездить и лично убедиться, что плоды вашей деятельности реально существуют? Не знаю, что вы делали двадцать лет назад, но мне это не нравится. - Давайте не будем ходить вокруг да около, - попросил Р.М. Родиков сел за стол, придвинул к себе раскрытую папку. Насколько мог рассмотреть Р.М., в ней было всего два листа. - Масленникова Ирина Леонидовна, - начал читать Родиков, опуская детали. - Сорок лет... ммэ... вот. Дочь Анастасия, одиннадцати лет, на учете в психиатрическом диспансере... Ммэ... Карпухина Елизавета Максимовна, тридцати девяти... Дочери тринадцать, сыну девять лет. Сын здоров, дочь второй год живет в интернате для... ммэ... вот так. Исмаилова Севда Рамзиевна, сорок два. Детей нет, муж ушел. Ну, тут говорить не о чем. Впрочем, сама она несколько лет назад обращалась к психиатру, но отклонений не нашли. Мнацаканян Людмила Ервандовна, сорок один. Второй брак. Два сына, оба вполне здоровые парни. Некрасова Марианна Лукинична, сорок четыре. Поздний брак, дочь пяти лет. Психически больна, от диспансеризации отказалась... ммэ... ну и так далее. У всех девочек без исключения - а у Касимовой их две - есть психические отклонения. У мальчиков, тоже у всех, с психикой полный порядок. В двух случаях сами женщины лечились от психических расстройств. Девочек и девушек в этом списке всего восемнадцать. И в списке уже нет Нади Яковлевой. Но есть Карина Степанян, которую муж выгнал из дома через неделю после свадьбы, потому что решил, что она шизофреничка. Дочь Аиды Нерсесовны Степанян. Вот так. Вы такого результата ждали, Роман Михайлович? Р.М. молчал. Господи, разве этого он хотел? Аида Степанян - некрасивая, длинноногая, она занималась тестами с удивительным усердием, каждый вопрос отнимал у нее втрое больше времени, чем у остальных, потому что она искала тончайшие нюансы. Что же это такое? Девчонки, обыкновенные девчонки. Красивые, как Лиза Карпухина, смотревшая на всех свысока и ждавшая принца. Некрасивые, как Аида или Ира, но тоже ведь ждавшие чего-то от жизни и помогавшие Роману потому, что это было интересно, романтично, таинственно как-то, и наконец, модно - тесты! Что это? Бред? Наука? Лысенковщина? Заговаривание зубов? Что? Он еще мог сомневаться - с Галкой. Вдруг случайность. Потом - Марианна. Почти уверенность. Но - почти. Вдруг, все же вдруг. Сейчас ни сомневаться, ни надеяться на чудесные совпадения нельзя. Он был прав, вот в чем беда. Он хотел отыскать ведьм, и он отыскал их. Более того: он их почему-то творил сам. И не сразу, а во втором поколении. На детей действовал. Значит - на гены. На гены - словом?? Если это не чушь и мистика, то что же тогда чушь и мистика? В любом случае, что бы это ни было, он виновен. Разбил жизни, потому что не ведал, что творил. И сейчас не ведает, что творил тогда. Цепляется за научные аксиомы, потому что в них спасительный для совести выход - случайность. Невероятная и жуткая, но случайность. И тогда спасены и совесть, и наука. Но все это ерунда. Потому что таких случайностей не бывает. - Ужасно, - сказал Р.М. севшим голосом. - И это не может быть совпадением... - Значит, - резюмировал Родиков, - записка Нади Яковлевой была адресована именно вам. Не потому, что вы фантаст, которого она читала, а потому, что, по ее мнению, вы должны были знать. - Что знать? - Знать, что с ней происходит и почему она больше не может жить. - Если бы я знал это, девочка была бы жива. - Она адресовала рисунки вам. - Сергей Борисович, так мы часами будем ходить вокруг да около. Нужно что-то делать! Пока еще кто-нибудь... - Думаете, до этого может дойти? - Да не знаю я! Нужно предполагать, что может. Понимаете? - Нет. Вы недоговариваете. Я охотник, а вы хотите использовать меня как охотничьего пса. - Ну хорошо, я расскажу. Извините, если будет сумбурно. Как сумею... И рассказ действительно оказался сумбурным. Впрочем, Родиков ни разу не перебил. - Что же это было? - спросил он, когда Р.М. иссяк. - Преступная халатность во время научного опыта? Если уж вы при помощи вербального теста сумели испортить жизнь стольким женщинам, то сейчас можете захотеть дать всему обратный ход - у вас есть методика открытий, с ее помощью вы можете придумать другой тест или что-нибудь в этом роде, и опять начнете экспериментировать, чтобы вышибить клин клином, и кто поручится, что не натворите бед, еще худших? Вы и с работы ушли, чтобы иметь на это больше времени, так я понимаю? - Нет. Мне это и в голову не приходило. Но в ваших словах что-то есть. Я подумаю над вашим предложением. - Да вы что! Я сказал в порядке предостережения, а не наоборот. - А я думаю, что как раз наоборот могло бы получиться. - Роман Михайлович, я вам официально предупреждаю! Ничего такого! С женщинами этими встречаться запрещаю, во всяком случае, без меня. А то еще наговорите, разбередите, психолог из вас никудышный... - Психология здесь не при чем. Дело гораздо серьезнее, чем мы с вами сейчас можем понять. Глупостей я делать не собираюсь, так что беспокоиться вам не о чем. В другие города не поеду - не настолько богат, особенно сейчас. Помогите: нужны истории болезней девочек, если они есть и если их удастся достать. - Пожалуй, открою я на вас уголовное дело, - Родиков вздохнул. - Иначе под каким соусом я буду оформлять запросы? Р.М. пожал плечами. 9 Шестеро его "девчонок" никуда не уезжали. Всего шестеро. Наиля и адреса не поменяла, жила в том же двухэтажном, с лепниной, особняке, что стоял у въезда в крепость. Всего только раз Роман провожал Наилю домой, и сейчас живо вспомнилась узкая улочка, посреди которой на протянутом между домами тросике качался фонарь, чудом еще не сбитый мальчишками. Фонарь тускло освещал улочку от угла до угла, а дальше наверняка притаились "крепостные" - те, о ком судачили в городе, кто ходил с ножами, курил анашу и вообще занимался беззаконием и развратом. Впрочем, таинственных этих ребят Роман никогда не видел, о чем не очень жалел. Тане Р.М. списка не показал. Впервые за много лет между ним и женой пролегла странная трещина, вроде и неглубокая, ведь и раньше Р.М. не всем подряд делился с Таней, но не в глубине было дело, а в том, что стояли они по обе стороны трещины и смотрели, как она становится глубже, и оба делали вид, что ничего не замечают. Такого прежде не бывало - если случалась размолвка, они выясняли отношения быстро и надежно. Как же иначе? Иначе трудно жить. Сейчас Р.М. затаился в кабинете, перечитывая список, а уж что думала о его женщинах-ведьмах Таня, он не представлял, хотя что она могла подумать? Тамара Мухина (дев. Каневская). Была замужем три года. Дочери восемнадцать. Живет в поселке Разина. Удивила приписка: "Дочь Елена занимается незаконным промыслом, предупреждалась в милиции". И нужно учесть еще, что с четырнадцати лет Лена состоит на учете в психдиспансере. Что значит "незаконный промысел"? Спекулирует? Начну с Тамары, - решил Р.М. Рассказ он почти закончил. С утра читал беловик, перепечатанный Таней, и, в общем, остался если не вполне доволен, то хотя бы удовлетворен. Мир получился. Странный мир, конечно, но ведь именно таким он и хотел этот мир описать. Хотя, возможно, было бы лучше дать больше узнаваемых деталей, чтобы читатель понял: речь идет не о какой-то абстрактной планете, а о нашей Земле, наших отношениях с наукой и природой. Возможно. Но ведь и игра фантазии тоже кое чего стоит в эстетическом плане. А читатель, если не дурак, поймет. Дурак и читать не станет. Ну, все. Теперь начинался период "вылеживания", и Р.М. не знал, сколько он продлится. Может, уже через неделю появится желание достать рукопись, а может, он вовсе к ней не вернется - бывало и такое. Папка исчезла среди бумаг, и Р.М. развернул таблицы. Основная часть методики открытий была сконцентрирована в этих таблицах и строках. Классификация научных противоречий. Система отбора противоречий, ведущих к потенциальному открытию. Система отбора выигрышных ходов. Лет десять назад, когда он конструировал таблицу из отдельных блоков и ничего не получалось, Р.М. думал, что может оказаться неправ, и вовсе не анализ противоречий ведет к открытию, а действительно слепой случай, и разрабатывать нужно не алгоритмический метод, а морфологический - с перебором вариантов на компьютере. Хорошо, что кризис в мыслях тогда миновал, и он как червь продолжал продираться в темноте куда-то, интуитивно чувствуя, что копает в нужном направлении. Откопал. Даже подсознание в этой таблице задействовано, ход 6а. Самый "провисающий" ход, потому что подсознанию не прикажешь, и читатели жалуются, что ход 6а очень расхолаживает, все этапы проходят нормально, а здесь начинается пробуксовка. Но пока без этого хода не обойтись. Пробовал: сразу переходил к шестому "б" - анализу противоречий решения. И выяснялось - не идет. На книжной полке под стеклом стояла фотография диплома на открытие, полученного Борисом Зверевым из Новокузнецка, химиком-органиком. Тот бился над молекулярными связями, в одночасье прочитал книжку о методике открытий и, придя в восторг от неожиданных перспектив, решил, что сможет обойтись без этого пресловутого подсознания, которое за многие годы работы в эксперименте ничего ему не посоветовало. Он и сейчас в своих письмах и на занятиях по методике (стал ведь и преподавателем - открыл курсы у себя в институте!) просто игнорирует ход 6а, потому только, что самому ему удалось, пропустив этот ход, все-таки сделать открытие - обнаружить новый тип молекулярных связей, которые прежде в эксперименте не выявлялись. Р.М. до сих пор не решил, чего больше в выступлениях Зверева - вреда для методики или безобидной бравады. Открытие было все же не очень-то высокого уровня. Сейчас Р.М. застрял именно на ходе 6а и после возвращения из Каменска не продвинулся ни на шаг в проблеме ведьм. Он ждал, прислушиваясь к внутреннему голосу, и все больше убеждался в том, что это "провисающее" место в алгоритме нужно срочно подтягивать. Всегда убеждает то, что испытываешь на себе. Ясны две вещи. Во-первых, информация, получаемая ведьмами, объективна, это не шизофренический бред и не галлюцинации. И второе: нужно четко разграничить методически поиск ведьм, точнее даже - их создание, от исследования сущности ведовства. Если открытие, которое следует ожидать от исследования ведовства, будет иметь физический характер (да, физический, а не психологический - шаг 3д), то открытие способа выявления ведьм с помощью тестов - из области биологии, и подход к проблеме здесь должен быть иным. Итак: что они видят, слышат, ощущают? И еще: почему - во втором поколении? Чтобы ответить на первый вопрос, данных недостаточно, методика подсказывает возврат от шага 2б к шагу 1е: к морфологическому анализу экспериментальных фактов. Значит, без разговора с Тамарой и другими не обойтись, что бы там ни говорил товарищ следователь. Чтобы ответить на второй вопрос, нужно основательно поработать на шаге 2д: ослабление психологической инерции. Он ведь убежден сейчас, что внушением невозможно что-либо изменить в аппарате наследственности, но знает и то, что после его тестирования ведьмы во втором поколении появились! Типичное противоречие "этого нет, но это есть". Конечно, он, физик Петрашевский, профан в генетике, у него есть методика, но будет ли она действовать без знания всех тонкостей работы генетического кода? Шаг 1к. Сам попался в ловушку. Я же знаю, - думал Р.М., - что нельзя отступать от решения задачи только потому, что, как кажется решателю, недостает профессиональных знаний. Методика должна вывести на ответ. Ну хорошо, пошли еще раз. С шага 1з. Да, ко всему прочему исторический опыт тоже против него: Лысенко со своими завиральными идеями. Метод, отвергнутый генетикой и почти забытый, разве что пару лет назад, в год столетия Вавилова, об этом вновь вспомнили, и тон статей был еще более разоблачительным, чем прежде, потому что стало возможно не только опровергать сам так называемый метод, но и показывать истинное лицо его авторов - бездарей и приспособленцев. Но до чего противоречивая вещь - наука, и все, что вокруг нее! И все, что зовется лженаукой, а на самом деле является пока чем-то для науки новым, непривычным и даже вроде бы неприличным. И все, что действительно является лженаукой, и с чем нужно бороться. Приблизительность, верхоглядство, все, что даже и зовется наукой, но на самом деле ею не является и выбывает из науки по прошествии времени и жизней, а то, что полагалось ненаучным вдруг становится частью настоящей науки, и многие думают, что так было всегда. Расфилософствовался, - подумал Р.М. Вернемся к шагу 1в. Пожалуй, именно здесь и произошел первый сбой в анализе. Действительно, он прошел этот шаг быстро, не обратив внимание на подвох: ведь и работа с тестами, и проявление ведовства во втором поколении - это не предсказания открытий, это и есть сами открытия, сделанные совершенно независимо от методики. И речь-то на самом деле идет сейчас не об открытиях, а об интерпретации того, что сделано. И нужен иной подход, вовсе не этот. Значит, вернуться к самому началу. Все - с нуля... Тамара жила неподалеку от станции электрички, на первом этаже старого двухэтажного дома с садиком, где под тремя раскидистыми айлантами стояла врытая в землю скамья. На скамье сидели мрачного вида мужчина лет шестидесяти, весь какой-то скрюченный, и женщины: совсем молодая и старушка. Вошедшего в калитку Романа Михайловича встретили настороженными взглядами и дальше скамьи не пустили. - Вы к ей? - тоненьким голоском спросила старушка. - Садитесь тогда вот за ним. - Простите, - сказал Р.М., - к ней - это к кому? Все трое посмотрели на него как на пришельца с другой планеты. - К Елене Анатольевне, - сказала старушка и отвернулась. Еленой звали дочь Тамары, и нетрудно было догадаться, что имел в виду Родиков, когда писал о противозаконной деятельности Мухиной. Что делала Лена? Впадала в транс при клиентах? Вызывала духов? Предсказывала судьбу? Нужно было поинтересоваться у Родикова прежде, чем идти сюда. Самостоятельности хотел. Скорее всего, разговора не получится. Интересно, сколько они берут за сеанс? Открылась дверь, и во двор вышла пара - девушка лет семнадцати, которую вел под руку пожилой мужчина, вероятно, отец. Оба были сосредоточены, будто вышли из кинозала после окончания душещипательной индийской мелодрамы. Пара быстро прошла к калитке, мужчина гулким басом повторял: - Видишь, как хорошо, а ты думала... Видишь, как хорошо, а ты... Старушка, сидевшая в очереди первой, суетливо засеменила к входной двери. На пороге появилась Тамара - ее Р.М. узнал сразу. За двадцать лет Томка сильно изменилась - погрузнела, фигура потеряла прежнюю гибкость, - но черты лица, во всяком случае, при взгляде издалека, остались прежними. - Поторопитесь, бабуля, - почти не изменился и голос, такой же звонкий, полетный, голос старшей пионервожатой. Она тогда работала в школе, - вспомнил Р.М., - и часто жаловалась на своих подопечных, из-за которых приходится срывать голос и убивать нервные клетки, которые не восстанавливаются. Пропустив старушку в прихожую, Тамара собралась захлопнуть дверь, но взгляд ее остановился на Романе Михайловиче. Он привстал было со скамьи, но заминка была мгновенной, Тамара повернулась спиной, дверь захлопнулась. Девушка, оказавшаяся в очереди первой, тихонько всхлипнула и взглянула на ручные часики. - Сколько времени идет прием? - спросил Р.М., ни к кому конкретно не обращаясь. Девушка подняла на него припухшие глаза и ответила: - Да полчаса так, может, чуть больше... Р.М. задумался. Тамара узнала его, но показала этого. Пожелает ли она узнать его, когда подойдет очередь? Или ему придется играть глупую и нелепую роль пациента? А ведь Тамара наверняка живет лучше, чем он, лучше, чем многие из их прежней компании. Поступилась ли она чем-то существенным в своей душе, своей совести? Вряд ли. Если есть спрос на такого рода деятельность, неизбежно должно быть и предложение. Знахарство, шаманство всякого рода, предсказания по руке, звездам, картам и просто так - это ведь не компьютерные игры, и администраторам наверняка не докажешь, что и здесь спрос определяет предложение. Рынок неделим, он охватывает все, что может получить человек - как материальное, так и духовное. Запрещают, а они конспирируются, платят дань той же милиции (интересно, сколько дает Тамара своему участковому, наверняка ведь дает), повышают цены, компенсируя риск, и все равно желающий получает свое. Черт возьми, а куда действительно пойти этой девушке, которую бросил ее парень после первой же ночи? Впрочем, может, это студентка, которая панически боится экзамена. Или на работе у нее неприятности. Куда ей с ними? В поликлинику - к психотерапевту, замученному текучкой? А ведь возможно, что почти вся психотерапевтическая служба страны сосредоточена в руках таких вот женщин, и мужчин, впрочем, тоже, потому что вовсе не только ведовство здесь нужно, а главное - милосердие. Дверь открылась, и давешняя старушка выпорхнула, легко просеменила по ступенькам и чуть ли не побежала к калитке. Что ей сказали? Глаза сияли, будто бабке действительно явилось откровение свыше. Тамара возникла в дверном проеме, сказала, глядя поверх голов: - Все, товарищи. На сегодня все, извините. Девушка и мужчина безропотно встали и потянулись к калитке. Девушка только всхлипнула напоследок, предчувствуя еще одну бессонную ночь наедине с нерадостными мыслями. Р.М. раздумывал, а Тамара стояла в дверях, глядя на какую-то тучку. Унижаться Р.М. не хотел, направился к выходу. - Ну Рома, ты-то куда? - услышал он. Обернулся. Тамара смотрела теперь на него, пристально смотрела, изучающе, в точности как в тот вечер, когда он объявил ей, что никакая она не ведьма и не будет ею, потому что на половину вопросов ответила так, что хоть караул кричи и тотчас назначай руководить атеистическим кружком. - Заходи, Рома, - сказала Тамара и посторонилась. - Здравствуй, Тома, - сказал Р.М. запоздало и поднялся по ступенькам. Неожиданно Тамара потянулась и чмокнула его в щеку. - Мог бы и раньше объявиться, - сказала она, пропуская гостя в темную прихожую, - в одном городе живем. Минуту спустя Р.М. сидел в огромном кресле под торшером и оглядывался вокруг. Квартира была похожа на музей современной мебели в стиле "ретро". Все было массивно, безвкусно даже на непросвещенный взгляд Романа Михайловича, и главное - просто нелепо в комнате, где, по идее, и обедали, и спали, потому что, судя по всему, вторая комната, куда Р.М. не был допущен, предназначалась для приема страждущих. Оттуда доносились тихие голоса - Тамара разговаривала с дочерью. Поневоле Р.М. сравнивал эту квартиру с уютными, какими-то воздушными комнатками Галки. И поневоле же пришла к голову банальная мысль о несходстве судеб, и о том, что характер человека можно прочитать по обстановке в его квартире. На пороге возникла Тамара - успела переодеться! - и юное существо почти без признаков своего пола, небольшое, лет пятнадцати на вид (а ведь Лене исполнилось восемнадцать), в джинсах, обтягивающих и без того узкие бедра. Существо смотрело на Романа Михайловича недовольно, ему не дали отдохнуть, оно устало и хотело спать. - Это Ленка, - сказала Тамара. - Знакомиться не желает, но посидит, послушает. - А как же... - начал Р.М. - Эх, - Тамара нервно махнула рукой, - я тут за всех, и за мужика, и за эту прорицательницу. Лена поморщилась и села в кресло напротив Романа Михайловича. Взгляды их встретились, и Р.М. понял, что говорить с этой девушкой не нужно. Они поняли друг друга мгновенно, сцепились взглядами, мыслями, сознанием и всем, что там еще в глубине, и Лена знала уже, зачем пришел этот старый мамин знакомый, о котором мама успела только сказать, что он ученый человек и когда-то творил любопытные и странные вещи. И Р.М. понял, что к бизнесу Тамары дочь не имеет отношения, она статистка, просто о ней слышали, а слухи как лавина, и ничего с ними не поделаешь, мама хочет жить как все, Лена, когда ходят клиенты, сидит и смотрит, иногда вставляет слово, когда поймет вдруг, что за человек перед нею, и клиент сразу теряется, иногда пугается даже и начинает смотреть затравленно, и готов уже принять все, что скажет мама, а говорить она умеет - и говорить, и заговаривать, она умная и тоже понимает людей, но не так, как Лена, нет, не так, она видит внешнее, а Лена - не всегда, впрочем, - смотрит вглубь, и иногда ей становится страшно, иногда смешно, и она смеется, никого не стесняясь, а клиенты начинают суетиться, будто догадываются, что именно открыла в них эта девчонка, а мама потом сердится, потому что нельзя смеяться во время сеанса, неприлично и возбуждает ненужные подозрения... - Вы, наверно, учитесь? - спросил Р.М. - На заочном в университете, - сразу откликнулась Тамара. - На биологическом. Пару месяцев работала в институте, склянки мыла для справки, потом бросила. Лена молчала, Роману Михайловичу показалось, что слова матери ее забавляли. Он прекрасно понимал, что никакой телепатии тут нет, чертовщиной и не пахнет. А чем же? Он догадывался и искал слова, чтобы спросить у Лены прямо. Тамара мешала. Она ровно ничего не понимала. Она накрывала на стол, появились фужеры, бутылка "Чинара", тарелочки, на середину был выставлен початый уже торт. Продолжая рассказывать о своем житье-бытье (замужем была недолго, не сошлись характерами, просто он оказался дрянью, а потом с Леночкой было столько сложностей, что не до мужиков, да и кому они, то есть вы, нужны), Тамара вышла на кухню, и тогда Лена, все время не сводившая взгляда с Романа Михайловича, сказала тихо: - Вы принесли их, да? Пожалуйста, покажите... - Что... принес? - Р.М. рефлекторно коснулся стоявшего рядом с ним на полу портфеля, где лежала папка с Надиными рисунками. - Я не знаю, - сказала Лена, чуть помедлив, - но вы принесли. Р.М. кивнул. Пожалуй, она действительно должна видеть. Раскрыв портфель, Р.М. достал папку и положил девушке на колени. Тамара внесла чашки с чаем, когда Лена рассматривала первый лист, полностью уйдя в свои размышления. Рисунок она держала, по мнению Романа Михайловича, вверх тормашками, во всяком случае, он привык разглядывать эти линии и пятна под иным углом. - Что это? - полюбопытствовала Тамара, заглянув в папку через плечо дочери. - Так... - неопределенно отозвался Р.М. - Мысли кое-какие. Хотел вот узнать, что думает Лена. - А зачем ей думать? - засмеялась Тамара. - У нас думаю я. Ленка наивная - сил нет. Приходится обо всем думать самой. Похоже было на то. Из слов Тамары никак не следовало, что ее дочь обладает какими-то необычными способностями. Нормальная девушка, стеснительная, хрупкая, какое она, действительно, имеет отношение к попыткам Тамары по-своему заработать на кусок хлеба с маслом? Р.М. следил за Леной - девушка медленно перекладывала листы, одни переворачивала, другие ставила боком, переставляла местами, возвращалась к уже просмотренным рисункам, была предельно сосредоточена, движения ее становились все более замедленными, взгляд - неподвижным. Наконец девушка застыла, будто река, неожиданно скованная льдом. Тамара провела ладонью перед глазами дочери и вздохнула. - Господи, - сказала она, тяжело опустившись на стул и сразу постарев на десяток лет, - просила же ее - не при людях. - Что? - тихо спросил Р.М. Тамара не ответила. Она устроилась рядом с Леной на краешке кресла, обняла дочь, прижав ее голову к своему плечу. Глаза Лены закрылись, но тело было напряжено, губы едва заметно шевелились. Где она была сейчас? Почему меняла рисунки местами? Почему переворачивала? Р.М. уже знал ответы. Думал, что знал. Лена протянула вперед руку. Движение было резким, стремительным и сильным. Перед ней была какая-то преграда, которую она хотела сдвинуть. Рука с видимым усилием толкала воздух, капельки пота выступили на висках, усилие было не показным, настоящим, и Р.М. удивился силе - не Лены, а Тамары, которая обнимала дочь, не показывая, чего стоит ей эта небрежная поза. Преграда не поддавалась, и Лена уступила. Руки упали на колени, едва не сбросив папку с рисунками на пол. Р.М. услышал тихий всхлип, и все кончилось. Лена открыла глаза, расслабилась, поправила прическу, будто только что вошла в комнату с улицы, где дул ветер. Тамара встала и продолжила нарезать торт, будто ничего не произошло, просто выпали из памяти несколько мгновений, испарились, и вспоминать было не о чем. - Мамочка, - сказала Лена, - если бы я могла рисовать... - Что, доченька? - спросила Тамара. Она взглянула на рисунки, и впечатления они не произвели. - Господи, мазня какая. Нарисовать такое всякий сможет. Абстракционизм. Лена прикрыла рисунки ладонями, отгораживая от глупых и несправедливых рассуждений. Спорить не стала, Р.М. понимал, что в этом доме с Тамарой не спорят. - Что ты ей принес, Рома? - требовательно спросила Тамара. - Что это за рисунки? Чьи? - Это - оттуда, - тихо сказала Лена. - Оттуда - откуда? - Оттуда, где я только что была, - спокойно сказала Лена. - Леночка, - сказала Тамара, - принеси, пожалуйста, еще две тарелочки. На кухне, в верхнем шкафчике. Лена послушно вышла. - Ты зачем пришел? - спросила Тамара неожиданно жестко. - Ты знаешь, что у Ленки пятый год эти припадки, когда она... ну, ты видел. Рисунки ее возбудили мгновенно. Значит, ты знал, что делал. Зачем? - А ты - зачем? Я тебе объясню, почему - рисунки. Но ты, Тома, ты же на ней деньги зарабатываешь. На дочери. Что ты делаешь, Тома? - Ничего, Рома, и не лезь мне в душу. Люди слышали о Ленке, а я знаю людей, ясно? И никогда, слышишь, я не довожу ее до такого состояния. Я запретила ей это делать. Вообще запретила, понимаешь ты? Она просто сидит, закрыв глаза - во время приема - и думает себе о лекциях, мальчиках или не знаю о чем. А я работаю. Люди смотрят на нее и верят тому, что слышали от других, а не тому, что видят своими глазами. Я так живу, понял? А ей запрещаю, потому что она после этого ненормальная становится. Вспоминает что-то, воображает... Не хочу, понял ты? Эти рисунки... Она даже не спросила меня, ушла сразу, как отключилась. Опять твои дурацкие штучки с тестами? Разве можно так? Ты же знал, что будет, не мог не знать. Ну, что молчишь? Совесть есть у тебя? Лена возилась на кухне, звенела посудой, кажется, что-то уронила. Она специально не идет, - подумал Р.М., - поняла, что мать хочет говорить со мной. И сказать мне нечего. Сам только что понял, в чем тут дело. Сказать о Наде? Господи, как все перепуталось... - Тома, - сказал он, - эти рисунки не тест, я давно тестами не занимаюсь. Это девушка одна рисовала. Галкина дочь, помнишь Галку Лукьянову? - Галку? Ну, помню. Допустим. И что же? - Ничего, Тома. - Что - ничего? Галкина дочь - у нее тоже эта болезнь? - Это не болезнь, Тома, - устало сказал Р.М. - Конечно. Может, тебе эпикриз показать, а? Я Ленку в свое время по всем светилам возила. - Это не болезнь, - упрямо повторил Р.М., понимая, что говорит сам с собой. - Тогда и Эйнштейна можно считать больным. Если что не как у всех, сразу - на костер, на эшафот, в больницу, пальцами показывать, сеансы черной магии и телепатии... Здорова твоя Леночка, и ты сама это знаешь, иначе - что же ты с ней делаешь? Сеансы эти, люди, весь этот балаган? Я не понимаю тебя, Тома. - И нужно тебе меня понимать. Я тебя не звала, Рома. Все у нас устоялось, все путем. И дом, и все остальное. Не нужно только, чтобы равновесие нарушалось. Понял? Равновесие. Это по-твоему, по-физически. Не мешай, Рома. Каждый живет, как может. Думаешь, я на этом много зарабатываю? Я ведь не Джуна, клиентура у меня местная, и не каждый день. И еще участковому плати, и фининспектору. Что остается? Зарплата младшего научного сотрудника. Леночка вошла, улыбнулась виновато: - Мам, я блюдце разбила. Голубое, из сервиза. - Ничего, - рассеянно сказала Тамара, - Роман Михайлович вот уходить собрался. Ты еще зайдешь к нам, Рома? - Непременно, - заверил Р.М. и потянулся к папке, но Лена быстро накрыла ее обеими ладонями, взгляд ее был по-детски просительным, будто речь шла об игрушке, с которой трудно расстаться. - Роман Михайлович, - сказала она, - вы можете оставить это на день или два? Хочется посмотреть внимательно. Можно? Я потом вам сама привезу, хорошо? - Лена, - мягко сказала Тамара. - Мама, пожалуйста. Мне очень нужно их посмотреть. - Да на что, господи, они тебе сдались? - Там... Нет, я потом... Вы оставите? - Ну хорошо, - неуверенно, не глядя на Тамару, согласился Р.М. Оставлять папку не хотелось, мало ли что может устроить Тамара. Но он знал, что оставит, потому что Лена, в отличие от всех, понимала смысл изображенного. Она знала, что изображено. Может, и она хотела бы нарисовать нечто подобное, но не могла, не умела. Может, сама Лена что-то объяснит матери в его отсутствие. Возможно, - хотя на это надежда невелика, - удастся увидеться с Леной без бдительного присмотра Тамары. Есть о чем поговорить. Тамара проводила Романа Михайловича до двери. - Напрасно ты это сделал, - сказала она. - Лена нервничает, я чувствую. Для нее в этих рисунках что-то есть. И ты знаешь - что. Завтра я их тебе сама верну. Позвоню и передам. Запиши свой телефон вот здесь, в книжке... И не приходи больше, Рома. Сеансы магии тебе не нужны, а в гости не зову. - Звонила Галина, - сообщила Таня, едва он переступил порог. - Она приехала и хочет придти. - Что ты ей сказала? - Тебя ведь не было, - уклончиво ответила Таня. - Она позвонит вечером. Р.М. прошел в кабинет. Не нравилось ему все это, что-то он сделал не так. Он привык не доверять интуиции, она часто подводила, особенно после того, как были сформулированы шаги алгоритма открытий, и он приучил себя едва ли не все жизненные ситуации прогонять по шагам алгоритма, как солдат сквозь строй. Каждая мысль получала свою долю тумаков, и либо выживала, либо падала в изнеможении. Он вспомнил, какие у Лены были глаза. В прошлом веке за один такой взгляд мужчины стрелялись или бросались в пучину, или совершали еще что-нибудь еще, столь же бессмысленное и никому не нужное. А на самом деле... На самом деле это был взгляд женщины, вернувшейся из другого мира. Он не звал - он пытался рассказать и не мог. У всех ведьм во все времена одна беда - они ничего не могут рассказать. Ведь почти всегда это - обычные женщины, часто даже с ослабленным умственным развитием (Надя, Наденька, какое редкое исключение!), Лена тоже вряд ли блещет умом, то, что она видит, слышит, осязает, для нее потрясение, которое описать невозможно, потому что нет ни слов таких, даже приблизительных, ни красок. Может, поэтому Надины рисунки стали для Лены откровением. Она их узнала. Р.М. понял, откуда у него это смутное беспокойство. Не нужно было оставлять рисунки. Впрочем, что может случиться? Разве что Лена еще раз побывает _т_а_м_, она умеет управлять своей силой, об этом ясно сказала Тамара. Может быть, завтра все же удастся расспросить девушку. Постараться встретиться без опеки Тамары. Телефон зазвонил, когда Р.М. с Таней, поужинав, сидели на кухне и пили чай. Женский голос в трубке Р.М. слышал впервые и, естественно, не узнал. Голос срывался на крик, и слова, которые доносились, трудно было разобрать. Чего хотела женщина, Р.М. не понял и положил трубку. Телефон зазвонил. Голос был тот же, но звучал теперь потише. - Это Тамара. Ты не узнал, конечно, - и опять в крик: - Что ты сделал с Леной? Зачем? Я их порву сейчас же! Ее увозят, ты понимаешь?! - Что порвешь? Кого увозят? - Р.М. спрашивал, чтобы сбить у Тамары агрессивность, он сразу понял, что произошло, едва Тамара назвала себя. Слушая, он мысленно прикидывал путь и оценивал время на дорогу. В трубке замолчали, голоса доносились издалека, Тамар