сил клич, мол, чего ждать, Мессия указал путь, и нужно уходить прямо сейчас. И все почувствовали - да, это так. Инстинкт, господин... - Илья Купревич, - сказал И.Д.К. - Это моя бывшая жена Людмила, это моя будущая жена Дина, а это мой сын Андрей от первого брака. - О! - сказал Ричард, улыбаясь Людмиле. - Я видел вас... Где же я вас видел? - По телевизору, - подала голос Джоанна, успевшая уже поцеловать Дину в щеку. - Мы смотрели передачу из Израиля, выступал Мессия, а вы, душечка... - О! - еще раз сказал Ричард. - Ну конечно. Мы попали в хорошую компанию! Может быть, и сам Мессия с вами? Это было бы замечательно, потому что тогда было бы на кого свалить ответственность. Я ведь больше исполнитель. Мы с Джоанной потому и ушли из леса, что я понял - мне грозит стать лидером. - Лидером у кого? - настороженно спросил И.Д.К. - Ах да, я не сказал. Там, в глубине, человек сто. Сейчас наверняка больше, потому что народ прибывает. И если будет прибывать с такой же скоростью, с какой убывал на Земле, то скоро лес просто выдавит людей из себя - места не хватит. Конечно, нужен лидер. Моисей... Он замолчал, посмотрев И.Д.К. в глаза. - По профессии вы... - сказал И.Д.К., не желая понимать намека и оттягивая время, чтобы не давать прямого ответа. - По профессии я дипломат, работал вторым секретарем министра в Британском МИДе. - Меня, - сказал И.Д.К., - беспокоят люди в лесу. - О, - Ричард сделал пренебрежительный жест рукой, - не уверен, что их можно было бы допустить в приличное общество. - Большая часть - негры из Африки, - пояснила Джоанна. - Никогда бы не подумала, что в них есть хоть молекула иудейской крови. И еще - какие-то закомплексованные личности, по-моему, из Восточной Европы. - Думаю, что народы просто тасуются, как карты в колоде, - задумчиво произнес Ричард. - И потому проблема лидера представляется мне как нельзя более актуальной. Собрать всех, объединить, повести... - Куда? - спросил И.Д.К. - Боюсь, Ричард, вы неверно представляете себе суть нашей вновь обретенной родины. - Повторите-ка, - потребовал Ричард. - Как это вы сказали: "вновь обретенная родина"? - В том-то и дело. Разве Мессия не говорил этого? - Не так прямо. И, честно говоря, я не очень ему верил. Собственно, сначала я удивлялся - что это происходит с доброй половиной человечества? Пока вдруг не прихватило самого. Нет, ни о какой родине я не думал. И Джоанна тоже - верно, дорогая? Скорее, инстинкт толпы. Вдруг подняло, понесло, вихрь такой, знаете ли... Если по Фрейду... - Нет, - сказал И.Д.К. - Фрейд здесь совершенно не при чем. В вас заговорили гены, молчавшие тысячи лет. - Да, понимаю, - кивнул Ричард. - Никто из нас, насколько я могу судить, не испытывает сожаления об утраченной Земле. Это потрясающе, это, наверное, самое удивительное из того, что могло произойти... И следовательно, нам нужно здесь организовать новое общество. - Вот этого я и боюсь больше всего, - возразил И.Д.К. - Что кто-то примется организовывать новое общество. Мне кажется, что никаких государственных образований здесь быть не может. - Но тогда мы просто не выживем! Каждый сам по себе, в чуждом мире! Да, я понимаю, что вы хотите сказать. Мир наш, и он не может быть чужд, раз уж у нас нет даже малейшего сожаления по оставленному дому. Верно. Но этот мир чужд физически - при всем видимом психологическом комфорте, который является, как я понимаю, следствием инстинкта, а не разума. Мир чужд физически, он может быть враждебен. Нужно бороться. Значит... - Я не знаю, что это значит, - устало возразил И.Д.К. - Мне кажется, что вы неправы. - О женщинах вы, конечно, забыли, - подала голос Людмила. - Вопросы управления - мужская роль в обществе, да? - Сударыня, - галантно произнес Ричард, поклонившись. - Управление - роль женская. Позволю себе напомнить известную пословицу о том, что если муж - голова семьи, то женщина - шея. А если муж глава государства... - Ну спасибо, - сказала Людмила. - Я вот, кстати, шея без головы, поскольку мы с Ильей в разводе уже несколько лет. Ощущение не из приятных. Синдром безголовой курицы... Но я не о том. Вы не желаете управлять и не желаете, чтобы управляли вами? Ваше дело. А я хочу управлять. Более того, я знаю, что буду это делать. Иначе этот мир не станет нашим. Есть вопросы... Ну например, на каком языке мы спорим? Вы, Ричард, англичанин, я русская, а Илья с Диной евреи из России. Я говорю именно о языковой среде, так-то мы все, видимо, потомки древних иудеев, раз уж оказались здесь. - Я как-то не подумал, - озадаченно сказал Ричард. - Дорогой, Людмила права, - вступила в разговор Джоанна. - Вы говорите, я слушаю, я все понимаю, и я не знаю, почему я понимаю. Этот язык - он во мне, но я его не изучала. - Это иврит, - сказал И.Д.К. - И не воображай, Люда, что тебе первой пришел в голову этот парадокс. Наш иврит так же подсознателен, как и отсутствие ностальгии. Язык Кода. - Ну конечно, - с иронией сказала Людмила. - Именно в подсознании у тебя сидело сочетание "языковая среда". Да в древней Иудее... - В Иудее, согласен, не знали таких слов. Но иврит, Люда, куда древнее. Повторяю - это язык Кода. И те, кто создавал его, были умнее нас нынешних. И слова знали куда более мудренные, чем знаем мы. Слова эти будут еще всплывать из подсознания. Новые слова старого языка. Я так думаю. - И опять мы пришли к этому вопросу, - сказала Дина, которая стояла в стороне, обняв за плечи Андрея. Людмила повернулась к ней. - К какому вопросу? - Кто создал это? Язык, который мы вспоминаем, не зная. Живую траву. Небо-карту. Землю. - Творец! - сказал Ричард без тени сомнения. - Несомненно, - насмешливо согласилась Людмила. - Чтец читает. Пахарь пашет. Думает мыслитель. А творит, естественно, Творец. Это что - ответ на вопрос Дины? Кто он, ваш Творец? Нематериальный Бог? Материальное существо? Личность? Невидимая сущность? Вы можете ответить? - Я могу, - услышали они глубокий голос, похожий на звук трубы архангела, никогда никем не слышанный, но знакомый интуитивно и узнаваемый без труда. У берега речушки, взявшись за руки, стояли двое. - Илюша! - воскликнула Дина и отступила, спряталась за Андрея. - Мое имя Йосеф Дари. А это - Муса. Мы вернулись. x x x Сара Абовна выглянула в окно и, не увидев внука, сказала мужу: - Наум, Хаим опять ушел со двора, пойди посмотри. Наум Исакович заложил карандашом страницу, вздохнул и, сменив тапочки на спортивные туфли, вышел из квартиры. Хаим обычно проводил время с соседскими ребятами - Аликом и Шаулем. Алик был из "русских", хотя и не понимал по-русски ни слова, потому что родился в Израиле, да и родители, прибывшие еще в начале семидесятых, успели подзабыть большую часть идиоматических выражений, известных каждому, кто вырос на просторах шестой части суши от Бреста до Владивостока. Шауль, сын выходцев из Южной Африки, понимал по-русски два слова: "дай" и "спасибо", причем, как подозревал Наум Исакович, "дай" в понимании Шауля было все-таки ближе ивритскому "хватит". - Хаим! - крикнул Наум Исакович, завернув за угол и оказавшись на детcкой площадке с качелями и деревянным строением, напоминавшим сказочную крепость. Внука не оказалось и здесь, и где его искать теперь, Наум Исакович не знал. В прежние времена Хаим мог пойти с ребятами к ним домой - к Алику, например, чтобы поиграть на компьютере, или к Шаулю, чтобы послушать очередную историю из африканского фольклора с еврейским оттенком, которые в избытке хранились в неисчерпаемой памяти деда Шауля. Впрочем, скорее всего, дед сам эти истории и придумывал. Но вот уже больше недели не было здесь ни Шауля с Аликом, ни их семей, да и вообще в квартале было пусто, тихо и гнусно, как на кладбище. После начала Исхода, особенно после того, как ушел зять, объявивший себя Мессией, город опустел быстро, в течение двух-трех дней все было кончено. Семьи Шауля и Алика ушли в числе первых; сразу после передачи, во время которой Илья исчез с экранов, не договорив своей речи, обе семьи отправились пешком к центру города, то ли к Стене плача, то ли к мельнице Монтефьоре, и обратно не возвратились, как не возвратились десятки тысяч жителей Ир-ганим и других кварталов Иерусалима. Наум Исакович чувствовал, что так надо, что происходит нечто, для евреев всего мира вполне естественное, но ни в самом себе, ни в жене своей Саре подобного желания он не ощущал. Сара очень болезненно восприняла исчезновение дочери, прошло полгода, а рана не затянулась. Зять их, этот новоявленный Мессия, никакого интереса к судьбе жены и сына не проявил, то ли оказавшись выше подобных житейских сложностей, то ли по каким-то высшим каналам получивший информацию о том, что с Диной все в порядке и не стоит волноваться о ее судьбе. Если так, то почему он, имевший в своем распоряжении любые средства связи, не удосужился успокоить тестя и тещу? Сара и прежде не любила Илью Давидовича, не отличаясь в этом от своего мужа, а после исчезновения Дины возненавидела зятя лютой еврейской ненавистью. Еврейская ненависть, в понимании Сары Абовны, отличалась от русской или английской тем, что, ненавидя, нужно продолжать поддерживать с предметом ненависти нормальные человеческие отношения, давая возможность означенному предмету одуматься и усовеститься. После исчезновения Дины жизнь сначала вообще потеряла смысл, а потом отчасти приобрела его опять, потому что нужно было ухаживать за внуком, оставшимся без родителей, ибо какой родитель из Мессии, ни разу за полгода не соизволившего поднять трубку своего правительственного телефона? А когда исчез Мессия, Сара Абовна сказала мужу: "Наум, надо спасать Хаима", хотя понятия не имела, от чего и как нужно спасать внука. В ее словах был некоторый смысл, поскольку, после того, как ушли неизвестно куда все хозяева близлежащих лавок, покупать продукты стало негде, автобусы перестали ходить сутки спустя, телевидение прекратило передачи. В холодильньке продуктов оставалось дня на три, Сара Абовна обзвонила всех знакомых и обошла всех соседей, даже тех, с кем ни разу не сказала ни слова, потому что так и не смогла выучить иврит. Телефоны не отвечали, соседи уехали, оставив двери открытыми, и Сара Абовна позволила себе, испросив у Бога прощения, позаимствовать из холодильников кое-какую провизию - все равно ведь испортится, говорила она себе, а могла и не говорить, прекрасно знала, что хозяева не вернутся. В опустевшие магазины Сара Абовна почему-то заходить не хотела. За внуком она следила теперь с особенным вниманием - Хаим мог исчезнуть так же внезапно, как население Иерусалима, Израиля и, может быть, всего мира. Но не держать же мальчика на цепи! Сара Абовна разрешала внуку играть на детской площадке, но либо выходила с ним сама, либо, если нужно было готовить обед, следила за Хаимом из кухонного окна, не очень доверяя бдительности мужа, который мог зачитаться Кановичем или воспоминаниями маршала Жукова. - Ну что? - нетерпеливо спросила Сара Абовна, когда Наум Исакович, прихрамывая, появился из-за угла дома. - Нет его там, - сказал Наум Исакович. - И на автобусной остановке нет, - добавил он, упреждая вопрос жены. Именно тогда Сара Абовна совершила ошибку, которая повлияла на ход дальнейших событий. Вместо того, чтобы дожидаться возвращения внука, Сара Абовна организовала немедленный поиск, столь же бессмысленный, сколь и хаотический: побежала по соседям, воображая, что Хаим мог устроить набег на чужие квартиры, где можно было поиграть в компьютерные игры, а Наума Исаковича отправила по маршруту восемнадцатого автобуса - Хаим, по ее мнению, мог выйти на шоссе, соединявшее Ир- ганим с центральной частью города. Поэтому, когда, некоторое время спустя, Хаим появился в салоне, чтобы забрать любимую игрушку - плюшевого медвежонка, - в квартире не оказалось ни деда, ни бабушки, и мальчик, находившийся уже под влиянием Кода, вынужден был уйти один. Два часа спустя старики, вымотанные поисками, вернулись домой. Сара Абовна плакала - перспектива никогда больше не увидеть внука пугала ее куда больше, чем исчезновение дочери, зятя и всего остального человечества. Наум Исакович тоже потерял контроль над собой - успокаивая Сару Абовну, довел себя до такого состояния, что сердце не выдержало и, когда старик наливал жене воду из очистителя, неожиданная невыносимая боль под левой лопаткой заставила его выронить чашку. Он успел схватиться за край стола, но не сумел удержаться на ногах и умер прежде, чем тело соскользнуло на пол. Сара Абовна провела вечер и ночь у тела мужа, тщетно пытаясь дозвониться до "скорой помощи", и это занятие, вместе с мучительными раздумьями о судьбе внука, поглотило ее настолько, что импульсы Кода так и не смогли включить программу на достаточном для немедленной реализации уровне. В результате Хаим оказался на долгие часы предоставлен сам себе. x x x Философия полного детерминизма, которой придерживаются некоторые ученые на Израиле-3, терпит полный крах в результате столкновения с фактами, описанными выше. Я мог бы привести и другие факты - в дни Исхода события, аналогичные тем, что происходили в иерусалимском квартале Ир-ганим, были не такими уж редкими. Удивительно, но факт: еврейские ортодоксы сумели пронести сквозь тысячелетия текст Книги без единой ошибки, которая была бы равнозначна вредной мутации. В то же время природа, хранившая не копию Кода, а его оригинал, не сумела сделать это с той же степенью надежности. Мелкие ошибки, возникавшие в результате, например, длительного ультрафиолетового облучения, накапливались в генах и, хотя не могли, конечно, изменить программу, надежность которой была чрезвычайно высокой, все же приводили к сбоям - то есть, к отсутствию детерминизма. Предопределенность уступала место своей противоположности - случаю. К сожалению, сказанное относится и к процессу, который привел маленького Хаима Кремера в один из виртуальных миров Перехода. x x x В лесу было совсем не страшно. Хаим даже и не понял сначала, что попал в настоящий лес, а не заблудился в кустах, росших около дома Алика. Не удержав равновесия, мальчик упал на коленки, протянул руку к свисавшей почти до земли ветке, послушно обвившейся вокруг его ладони, подтянулся, встал на ноги, сказал дереву "спасибо" и услышал ответ, в котором ему почудились заботливые интонации бабы Сары. От традиционного совета смотреть под ноги Хаим отмахнулся, и дерево, буквально восприняв мысль, выгнулось, подняло ветви высоко вверх, чтобы не мешать мальчику делать все, что ему заблагорассудится. x x x Наступил вечер. То есть, И.Д.К. думал, что наступил именно вечер, но с равным основанием можно было заключить, что близок конец света. Небо гасло. На земле становилось темнее и теснее, будто придвигался горизонт, и через полчаса, в лучшем случае - через час, мир сожмется в точку, и наступит полная тьма. И, может быть, опять появится Стена. Они сидели в сгущавшемся мраке у ручья - мужчины на поваленном дереве, женщины на траве, которая собралась в нечто, отдаленно напоминавшее не очень мягкие подушки. Илья- Йосеф заканчивал свой рассказ. И.Д.К. спокойно воспринял то обстоятельство, что в теле Мессии находилась душа Йосефа Дари, тело которого они недавно похоронили, а женщины все еще не могли с этим смириться и сели в отдалении. Рассказ Йосефа был прост и занял минуту, вместив жизнь. Муса следил за Мессией взглядом собаки, слушающей хозяина и понимающей лишь то, что связано с четкими командами - встань, ложись, беги... Ричард и Джоанна восприняли рассказ как конспект, не очень понятный, пока не изучишь первоисточник. - Я не уверен, что душа Элиягу Кремера находится сейчас именно в моем теле, - завершил рассказ Йосеф. - Если вы меня похоронили, значит, на то была воля Творца. Но вы, конечно, не прочитали нужных молитв... - Не думаю, что это было необходимо, - сказал И.Д.К. - В противном случае инстинкт подсказал бы слова. Ты так не считаешь? - Я думаю именно так, - согласился Йосеф. - Там, на Земле, молитвы были связующим звеном между человеком и Создателем. Здесь иные отношения. - О, ты тоже это чувствуешь? - Это должны чувствовать все - или никто. Наша группа... Вам не кажется, что и это не случайно? То, что именно мы собрались именно здесь именно сейчас? Йосеф встал. - Кстати, - подал голос Ричард. - Как ты предпочитаешь, чтобы тебя называли? Мессия - по телу, которое ты носишь? Йосеф - по духу, который телом управляет? - Если все имеет смысл, - сказал Йосеф, - а все, безусловно, имеет свой смысл, в том числе и имя, оно определяет судьбу... Я не знаю. И я собираюсь сейчас спросить это тело, как зовут его. Йосеф подошел к могиле Йосефа, опустился перед ней на колени и спросил: - Твое имя? Ничто не изменилось, и странно, если бы было иначе. И.Д.К. переглянулся с Людмилой, а Ричард взял за руку Джоанну. Один лишь Муса, стоявший в стороне, сделал несколько шагов, чтобы быть ближе к своему спутнику. - Твое имя? - повторил Йосеф. Когда он задал вопрос в третий раз, они услышали ответ. x x x Я вынужден прервать повествование, потому что, как мне кажется, читатель находится в состоянии некоторого недоумения. Многие из тех, кому я давал читать черновик моей рукописи, даже при полном входе в киберпространство и, следовательно, полном отождествлении себя с персонажами, не могли понять, почему Йосеф Дари, человек религиозный и соблюдавший заповеди, не понял сразу того простого обстоятельства, что в долине реки Карнак их непременно должно было собраться десять человек. Чтобы избежать дальнейшего накопления недоумений, я прерываю повествование для некоторых разъяснений. Первое касается начальной стадии Исхода, того, что нынешние историки называют Поиском единства. Хочу напомнить, что в конце ХХ века на Земле было немногим более трех миллионов человек, знавших текст Торы, соблюдавших достаточно большое количество заповедей и, следовательно, потенциально способных понять все происходившее без дополнительных указаний. Однако именно эти люди, как оказалось, были совершенно не готовы слушать и видеть. Они сохранили Код, они дали возможность продолжиться историческому процессу, но оказались в своеобразной роли катализатора, лично в процессе не участвующего. Я полагал, что судьба Йосефа поэтому должна быть понятна большинству читателей - с ним просто не могло случиться ничего иного, кроме смерти: принципиального разлада между душой и телом, духовным и материальным. И равно судьба Ильи Кремера - вынужденного Мессии - не могла быть иной, поскольку и в этой личности разлад оказался безнадежным. Профессиональным историкам, озабоченным поисками истины в деяниях Вершителей Исхода, я готов представить все необходимые ссылки и все априорные идеи, которые легли в основу данной реконструкции, ибо, естественно, несмотря на беллетристичность, перед вами выверенное историческое исследование, и я готов доказывать каждое слово, явление, поступок, причину и следствие. Я призываю читателя руководствоваться не собственными представлениями о сути исторического процесса, а положиться на реконструкцию автора и последовать за авторской логикой до конца, сдерживая недоумение и даже недовольство. В доказательство того, что автор все же не окончательно ниспровергает все известные истины, предоставляю читателю самому догадаться, какое имя было названо в ответ на вопрос Йосефа. Десятое имя в миньяне Вершителей Исхода. Часть пятая. ДВАРИМ (СЛОВА) Когда наступил вечер и тьма начала сгущаться, оказалось вдруг, что Людмила терпеть не может двух вещей: мрака и бездонного черного неба. - Мне нужна комната, - сказала она, - четыре стены и потолок, чтобы не вопить от страха. Мой дом будет стоять здесь. Она показала на вершину холма, с которой открывался замечательный вид на лесную опушку и овражек. - Вот здесь, - повторила она твердо, будто зная заранее, что за этим последует. А последовал за этим легкий вздох, и что-то огромное и невидимое, заполнившее все окружающее пространство, всхлипнуло и материализовало из себя простой куб. Куб появился там, куда указывала Людмила - дом без окон и дверей, просто коробка, в которую невозможно было войти. Совместными мысленными усилиями (особенно старался Андрей, воспринявший происходящее как новую увлекательную игру) создали дверной проем и три окна, потом долго старались вообразить дверь и навесить оконные рамы со стеклами, ничего из этого не вышло, все мешали друг другу, и кончилось тем, что И.Д.К. сказал: - А ну-ка разделимся. Каждый займется жильем для себя, все мы думаем вразнобой, нет у нас еще культуры мысли. Почему-то эти слова обидели Мусу, который до того очень тщательно и терпеливо повторял все, что делал И.Д.К. Муса повернулся и пошел к лесу, его не задерживали и лишь утром обнаружили, что для ночлега он создал себе странное сооружение, напоминавшее покосившийся барак. Ночь И.Д.К. провел под черным небом, беседуя с Йосефом и Ричардом. Людмила с Андреем спали в домике, который через час-другой стал похож на небольшую виллу с остроконечной крышей; Дина с Джоанной придумали себе странное сооружение: четыре столба под крышей, которая могла защитить разве что от дождя, да и то лишь в безветренную погоду. Хаим дал о себе знать той ночью - Дине приснился кошмар, она вскрикнула и проснулась, а И.Д.К. сразу же увидел отблеск ее сна. Конечно, это был Хаим, потому что изображение исходило не из центров сна, а из той области мозга, что отвечает за мысленные контакты. Дальнейшее представлялось простым делом. Если Хаим на Саграбале, то найти его - вопрос времени, не очень большого, даже если мальчик оказался на противоположной стороне планеты. - Попробуем осмотреть этот мир сверху, - предложил Муса, воображавший, видимо, что опыт полета над пустыней способен помочь ему и на Саграбале. Тело Мусы лежало на берегу реки. Отправляясь, он заложил руки за голову - казалось, что Муса мечтательно следит за полетом невидимой птицы, тем более, что и в глазах застыло выражение внимательного любопытства. - Это даже легче, чем в первый раз, - сказал Муса. Он видел сотни, а возможно, тысячи лагерей - темные точки на серозеленом фоне, мысленный контакт с этими людьми установлен был в момент прибытия, но ни у кого пока не было возможнсти заняться каждой группой отдельно. С высоты сотни километров чужие мысли, как показалось Мусе, воспринимались более отчетливо - все, кроме Хаима. - Я больше не поднимаюсь, - объявил он, - и попробую облететь планету. - Нет! - одновременно воскликнули И.Д.К., Йосеф и Ричард. - Это займет слишком много времени, - пояснил И.Д.К. - Ты недостаточно высоко, чтобы разглядеть всю планету за час- другой. - Что ж, - спокойно сказал Муса, - тогда я поступлю иначе. x x x Муса ринулся за облака, будто в ледяную воду Северного океана - он никогда не был на севере, но холод представлял себе именно так: резкий спазм, судорога в ногах, полное оцепенение. Сознание его было отделено от тела, что не помешало именно телу испытать ужас погружения, и это избавило сознание от шока. Мир, открывшийся его восприятию, не был ни пространством, ни временем, ни комбинацией этих измерений. Поскольку исчезло пространство, то все, воспринятое Мусой, казалось ему происходившим в нем самом, хотя и не с ним. Поскольку исчезло время, то, вернувшись, он так и не смог распределить события в какой-то последовательности. Рассказывая в возбуждении Йосефу и И.Д.К. подробности своего путешествия, Муса путался и запутал своих слушателей. И.Д.К., подумав, высказал предположение: - Саграбал находится вне пространства-времени, это, по- моему, очевидно. - Это невозможно! - воскликнул Йосеф. - Почему? - удивился И.Д.К. - Пространство и время - всего лишь четыре из множества возможных измерений Вселенной. И не тебе, верящему в Бога, утверждать, что не могут существовать иные измерения, в которые человек был погружен всегда, но не воспринимал их в силу собственной ограниченности. Йосеф вспомнил свое погружение в мир сути, свой диалог с Творцом, вязкую тину бассейна памяти и промолчал, но образ, возникший в его сознании, был, конечно, воспринят И.Д.К. - Ты подтверждаешь мои слова, - сказал он. - Я полагаю, что иные измерения Вселенной могут ассоциироваться в нашем сознании, за неимением специфических органов чувств, с какими-то качествами характера. Муса обнаружил, что Саграбал находится в измерении совести, только и всего. Если я прав, то приключения Мусы можно расположить следующим образом. Первое. Оказавшись за облаками, он прежде всего осознал себя как совесть всего человечества. - Это было потом, - сказал Йосеф. - Это было сначала, - возразил И.Д.К. - Муса рассказал об этом своем ощущении в последнюю очередь, но из этого не следует, что ощущение было последним. Муса ужаснулся тому, что совершал на протяжении своей истории. Ужаснулся тому, сколько погубил цивилизаций, и понял, что спасти себя - и всех нас - может, лишь искупив свои поступки - поступки человечества, - пусть даже совершенные неосознанно... - Илья, - вмешалась Людмила. - Ты, как всегда, усложняешь. И, как всегда, берешь на себя обязанности интерпретатора. Дай нам всем разобраться. Пусть говорит Муса. - Он уже сказал, и никто ничего не понял. - Пусть покажет еще раз. Если я должна пять раз выслушивать твои интерпретации, чтобы понять их, то с тем же успехом я могу пять раз послушать Мусу, и тогда, возможно, пойму сама. И.Д.К. пожал плечами. Муса, по-прежнему лежавший на траве, подложив под голову руки (вернувшись, он даже не переменил позу), смотрел на облака, будто продолжал видеть их изнанку. Мысль его, сначала хаотически перескакивавшая с предмета на предмет, успокоилась за те полчаса, что миновали после возвращения. - Когда облака остались внизу, - подумал он, - я потерял сознание. Однажды со мной было такое. В Газе, дома. На меня упал бетонный блок, сильно прижало, и я исчез. Так мне показалось. И сейчас тоже. Илья говорит, что это было потом. Может, так и есть, не знаю. Говорю, что чувствовал. Я потерял сознание. Он, действительно, потерял то, что в просторечии называют сознанием, и это было естественно, поскольку в двумерном пространстве мировой совести, связанном с четырехмерным пространством человеческого восприятия мира лишь одномерными закрученными нитями, которым вовсе не было названия и аналогов в языке И.Д.К., воспринимаемом как язык Торы, - в этом пространстве сознание существовать не могло. Ибо совесть бессознательна. Нити натянулись, и Муса, конечно, воспринял их натяжение как вину за все, что сотворил коллективный разум человечества за тысячи лет своего существования. Разум, целью которого чаще всего было уничтожение себе подобных, не мог не проявить себя в многомерии Вселенной как разрушающая сила. И деяния единого существа, именующего себя человечеством, оказались таковы: - в Местном сверхскоплении галактик замедлились процессы накопления энергии в спиральных рукавах; - увеличилась частота вспышек сверхновых, в результате чего семь цивилизаций, достигших технологической стадии, но еще не вышедших в космос, погибли в испепелящем жаре; - в материнской Галактике Солнечной системы последствия оказались и вовсе плачевными: ни на одной из тридцати шести миллиардов планет, где жизнь могла перейти в стадию разума, этого не произошло по различным и, казалось бы, не связанным друг с другом, причинам. В результате в Галактике не осталось ни одной цивилизации, кроме человечества, так и не понявшего, что самим фактом своего существования лишило себя так называемых "братьев по разуму". Космос молчал по очень простой причине - человечество само "заткнуло рот" всему, что могло бы думать, создавать и вообще существовать на достаточно разумном уровне. Ощущение мучительно больной совести - смертельно больной, если на то пошло, ибо двумерие совести было в момент проникновеия в него Мусы уже покорежено и напомимало скрученный взрывом стальной лист, - было подобно сердечному спазму. Муса в десятый раз повторил "Я потерял сознание", добавив к тому: "Мне стало больно здесь... в груди... я убил столько, что не имею права жить...", и поставив точку - "Все мы не имеем права". - Ты не нашел Хаима, - констатировала Дина. - Я найду его сама. В пространстве совести должна быть и моя линия. - Андрей! - неожиданно вскрикнула Людмила, и только тогда все обратили внимание на то, что уже несколько минут не слышно мыслей мальчика. Андрей сидел, прислонившись к упругому стволу дерева, голова его склонилась набок, тело находилось в неудобной позе, вот- вот упадет, но упасть ему не позволяла неловко согнутая и будто сведенная судорогой рука. Глаза мальчика смотрели куда- то за горизонт - нарисованные глаза скульптуры. Людмила подходила к сыну маленькими неловкими шажками, но ей казалось, что она мчится, сломя голову, так, что в ушах свистит ветер. Инстинкт, хотя она и не понимала этого, сдерживал ее движения - может быть, за эти несколько дополнительных секунд Андрей вернется, и тогда она примет в объятия не манекен, а живого сына? - Остановите ее! - подумал И.Д.К. - Нельзя Андрюшу трогать! Он сам же и осуществил это намерение, мысленно схватив Людмилу за обе руки, она отбивалась, но на помощь И.Д.К. пришли остальные, и Людмила замерла, смирилась, и, когда от нее меньше всего ожидали, сделала то, что должна была сделать, по ее мнению, сразу - отправилась вслед за Андреем. - Дина! - предупреждающе воскликнул И.Д.К., поняв, что и она сейчас уйдет, и ее не остановить. - Не бойся, - сказала Дина и подошла ближе к И.Д.К. - Я не уйду. Ты найдешь Хаима, когда придет время. Да? x x x Поиск в пространстве совести несколько отличается от поиска чего бы то ни было в простом и привычном четырехмерном пространстве-времени. Людмилу вел инстинкт, и она не подумала о том, что и как станет делать, и сможет ли что-то сделать вообще. Андрей, в отличие от матери, все прекрасно обдумал, и потому встретился с гораздо меньшими неожиданностями. Облака внутри выглядели плотной ватой, как и положено облакам, если смотреть на них из салона самолета, - ничего интересного. Оставив облачный слой внизу, он сразу же забыл о цели путешествия, потому что самое понятие путешествия - перемещения в пространстве и времени - потеряло смысл. К чему путешествовать, если есть куда более интересное занятие - спасать миры? Он спас похожих на маленьких крабов жителей планеты, погубленной болезнью, поразившей мозг. Мозг, впрочем, не жителей, но самой планеты, которая и была, на самом-то деле, существом разумным и сотворившим жителей на своей поверхности исключительно в познавательных целях. Конечно, Андрей абсолютно ничего не смог бы сказать о том, где именно и когда существовала такая планета. Знал только, что - да, существовала, и что - да, погибла, и причину знал: болезнь возникла потому, что где-то на Земле в Уганде (он и не знал, что есть такая страна на свете!) были в одночасье убиты ни за что, ни про что пятнадцать тысяч человек. Причинно- следственные связи в двумерном пространстве совести привели к однозначному результату, и мозг планеты (он занимал почти весь ее объем, вплоть до кипевшего лавой ядра), потеряв способность мыслить последовательно, принялся методично уничтожать им же созданное население. Так вот и начинается безумие, если говорить о планетах. Возможно, что совесть Андрея устремилась именно к этой планете потому, что спасти "крабиков" не представляло большого труда - планета их создала, планета их погубила, она же и воссоздала погубленное, она не помнила цели, но средства запомнила и воспользовалась этими средствами, вполне доступными любой планете с подкорковым разумом лавового типа. Людмила, поднявшаяся вслед за сыном, пересекла облачный слой в другой области двумерного пространства, к тому же, сам тип измерений едва заметно сместился, и потому не совестью стало ощущать себя сознание Людмилы, но стыдом за все, что сделали люди с существами иных планет, звезд и галактик. Совесть конструктивна, стыд пассивен. Людмила терзала себя, но ничего не могла исправить - что сделано, то сделано. Она облилась слезами над серой пылевой туманностью: всем, что осталось от некогда прекрасного мира в галактике, располагавшейся в трехстах миллионах световых лет от Солнечной системы. Она страдала и, зная, что миров, подобных тому, чья смерть так ее взволновала, еще очень и очень много, Людмила понимала, что для сохранения здравого рассудка нужно немедленно вернуться на Саграбал. - Андрюша! - воскликнула она, когда вновь увидела над собой серо-сизое небо и лица бывшего мужа и его любовницы. - Он только что вернулся, - сказал И.Д.К., и Людмила, повернув голову, встретилась взглядом с сыном. Им не нужно было времени, чтобы все вспомнить, а остальным пришлось рассказывать, и рассказ этот оказался столь же бессвязен, сколь велики были попытки Андрея и Людмилы создать хотя бы отдаленное подобие хронологии. Резюмируя, И.Д.К. сказал, с сомнением в мыслях: - Теперь, мне кажется, я понимаю, почему молчала Вселенная. - Я тоже, - подал голос Ричард, - и это ужасно. - А я не поняла ничего, - призналась Джоанна. - Мы убили их всех, - сказал Муса. И.Д.К. посмотрел на Йосефа - его реакция, реакция человека, более других разбиравшегося в высших сфирот, была важнее прочих. Но Йосеф молчал. Молчал голос Йосефа, молчали мысли Йосефа, он никогда прежде "молчанием космоса" не интересовался, да и не знал, скорее всего, об этой гойской проблеме. - Мы убили их всех, - повторил Муса, будто в его мыслях эта фраза вертелась кольцом магнитофонной ленты. - И мы должны их всех оживить. - А чем мы, скажите на милость, занимаемся? - сказал И.Д.К. - Или вы воображаете, действительно, что Код управляет лишь земной цивилизацией, и что Творец, кем бы он ни был, лишь нами, людьми, более того - евреями, ограничил деятельность свою? "И восстанут мертвые", верно? Почему вы думаете, что это только о наших, земных, мертвецах? Почему не обо всем живом и разумном, что было создано и погибло - от наших ли действий или по естественным, с позволения сказать, причинам? - Мамочка, - сказал Андрей, который не очень внимательно слушал пререкания взрослых. - Мамочка, ты знаешь, Хаим все еще не попал на Саграбал. Его нет здесь. И тогда все замолчали, и мысли свои прихлопнули усилием воли, и посмотрели на Андрея, а он, смутившись от неожиданного общего к нему внимания, продолжал: - Хаим вообще не на планете... Это какое-то место... Нет, я не могу рассказать... - Не рассказывай, ради Бога, - удивительно кротким голосом прервала сына Людмила. - Закрой глаза, открой мысли. Можешь? Андрей не ответил - обиделся. Среди безвременья заоблачной выси (говорить ли о выси там, где нет и глубины?) увидел или, точнее, ощутил Андрей некий остров. Не планета. Не звезда; звезда была бы тускла и прозрачна - как еще может выглядеть звезда в пространстве невыраженных ощущений? Это был остров - двумерная ограниченность в трехмерной бесконечности. Забытая и легкая твердь. Пересадочная станция, - подсказал И.Д.К., и Андрей согласился. Хаиму было хорошо. Он летал над чем-то, что с высоты выглядело сразу всеми рассказанными ему сказками. Он не мог отделить одну от другой, да и не хотел. Ни пространства, ни времени на Острове не существовало. Измерение сказок? Скорее, измерение воображения, - подсказал И.Д.К., и Андрей согласился. Хаиму было хорошо, потому что он сам создавал мир, в котором жил. Мир был низок, а летать хотелось высоко, и Хаим придумал высокий мир, так и не поняв, что понятие высоты существует лишь в его воображении, как и понятие добра и зла - добром он наделил все живое, а зло отдал мертвому, которого на Острове было предостаточно, а если чего недоставало, то воображение Хаима достраивало мертвечину зла. Присутствие Андрея Хаим ощутил, он Андрея даже увидел, он с Андреем даже обменялся мыслями, а потом попросил уйти, потому что с ходу не смог разобраться, что принес ему Андрей - добро или зло. - Тебя мама ждет, - подумал Андрей. - Ждет? - усомнился Хаим и был прав, в мире без времени ожидание теряло смысл. - Где ты? - спросил Андрей. - Как сюда попал? - Пришел-прилетел-приполз-явился. - Иди-лети-ползи за мной. - Нет, - сказал Хаим неожиданно твердо, и Андрей перестал его ощущать, он оказался вне представлений Хаима о добре и зле; измерения, в которых они существовали, перестали пересекаться, и Андрей вернулся в мир совести, где ему стало страшно, он понимал, что здесь воплощенного зла куда больше, чем того легкого зла, что создавал Хаим на своем Острове, выдержать этого Андрей не мог и ринулся под облака, как в теплую воду бассейна после ледяного воздуха зимней московской улицы... - Я смогла бы найти Хаима по тем вешкам, что показал Андрюша, - сказала Людмила. - Думаю, что и я сумел бы, - согласился И.Д.К. - Я сама, - это была мысль Дины, и все подчинились ей, не задавая вопросов. Дина ушла по-английски - не попрощавшись. x x x Этот эпизод нуждается в комментарии, хотя большинство читателей именно его восприняло без внутреннего протеста. Мир, в котором оказался Хаим на своем пути к Саграбалу, очевидно, принадлежал к группе миров, в терминах физики имманентного пространства называемых "креационными". Я интересовался статистикой - оказывается, примерно два процента людей Кода приходили на Саграбал именно таким путем. Проблема, однако, в том, что среди множества описанных символьных измерений мироздания - "сфирот", в терминологии Кода - попросту нет того, где был обнаружен Хаим. Возможно, его нет сейчас. Возможно, его вообще никогда не было. Возможно, оно только появится - такой вариант не исключен тоже. Поэтому физики (см. дискуссию по проблеме Миньяна в "Физическом сборнике", Израиль-11, год Исхода 201) предпочитают относить эпизод с поисками Хаима к категории артефактов, каких действительно достаточно в вероятностной Вселенной, где количество сфирот определено лишь статистически и меняется с изменением физических условий. Моя реконструкция основана на знании документа, о котором я упоминал в начале повествования. Я вернусь к этому документу впоследствии, а пока прошу поверить мне на слово - было именно так. x x x По взаимному согласию - разошлись. Джоанна и Ричард вернулись к людям, пришедшим на Саграбал за последние сутки - от зари до зари, если называть зарей смену мрака светом. Людмила с Андреем продолжали в излучине реки строить для прибывших поселение, хотя те и сами могли бы справиться с задачей. Йосеф с И.Д.К., решив заняться исследованием планеты с воздуха, сразу же и приступили к выполнению задуманного, а Муса остался на поляне, погруженный в себя, - он продолжал решать задачу, не имевшую в тот момент решения. И.Д.К. согласился с предложением Йосефа только для того, чтобы чем-то занять мысли и душу, не думать о Дине и не провалиться в трясину страха за нее. Они поднялись над лесом и увидели сверху лагерь - один из тысячи, - где в зарослях травы-дорожки бродили сотни людей, многие из которых уже вполне освоились и, осознав себя стр