предвидеть и собственные поступки, и поступки клиентов, которых у него немало, на многие годы. Без всякой астрологии. Астрология лишь помогает, служит доказательством, если Фарамону нужно кому-то что-то доказать. Для меня же единственным способом оценивать будущие события является именно астрология, интуитивное знание мне лично мало что дает. Понимаете? - Пожалуй,- с сомнением кивнул я.- В момент возникновения Вселенной, в момент, когда взорвался кокон, состояние мироздания было полностью определено от Начала и навеки, вы это хотите сказать? Согласен, но этой теории уже лет двести... - Не только состояние...- начала Ландовска. - Я продолжу,- перебил я.- Конечно, не только состояние в момент "нуль". Были определены все векторы развития. Возникнув, Вселенная могла развиваться единственным способом. Никакого выбора. И так продолжалось долго - миллиарды лет. Неразумная Вселенная летела в собственное будущее по узкой колее, из которой не могла свернуть. Механистическое мироздание Лапласа. Давно пройденный этап. Забытая модель. - Так уж и забытая,- сказала Ландовска.- Вы-то ее помните. И я тоже. - Наука ее забыла,- пояснил я. - Ну и напрасно... Давайте, Максим, я продолжу сама. Вы уже почти подошли к правильной идее, но готовы опять свернуть в сторону. Сейчас, я надеюсь, вы меня поймете. - В отличие от прошлого раза,- вставил я. - Именно. Тогда ваши мысли перемещались в иной плоскости, вы совершенно неправильно интерпретировали все, что я говорила. - Давайте,- я сделал приглашающий жест и поднес к губам чашку с напитком. - Мир был полностью предопределен в момент "нуль". Через миллиард лет на Земле появился человек. Существо со свободой воли. - До этого были животные,- напомнил я. - Ах, бросьте! Это у животных свобода воли? Поведение животного имеет причины, которые натуралист может, в принципе, вычленить и описать. Если ученые этого не умели делать, то это была беда науки, но вовсе не объективная истина. В животном мире предопределенность просто менее явная, поскольку причины переплетены гораздо более сложным образом, и их переход в единственно возможные следствия скрыт за огромным числом одежд... Только человек, да и то не сразу, смог быть свободным. - Свобода воли невозможна без разума? - Конечно. Невозможна в принципе. Но даже разум не сразу освобождает человека. Только постепенно. Именно это я хотела вам доказать... - Намеренно провоцируя меня, чтобы я погрузился в ваши файлы... А потом еще и обвинили меня в нарушении закона о приватности информации. - Ну да,- улыбнулась Ландовска.- Так вы же меня раскусили. Иначе не забрались бы в этот колодец, верно? Она, пожалуй, переоценила мою деликатность, но я не стал ее разубеждать. Пусть говорит, а то еще собьется с мысли, а я пока так и не понял, куда, собственно, Ванда меня ведет. - Адам не имел никакой свободы выбора. Он не мог отказаться от яблока, предложенного Евой,- убежденно сказала Ландовска.- Это было предопределено. И потому Адам был пророком. Он прозревал будущее на много тысячелетий. Не в его силах было нарушить созданную Творцом гармонию связи прошлого и будущего. - А Ева? Она могла и не сорвать плод... - Не могла. Это было задано изначально, так же, как и реакция Адама. Змей был не личностью, а элементом программы. - Ну, допустим... А потом был Аврам, казнивший Ицхака. У него-то уже был вполне очевидный выбор. - Нет! Выбора не было и у него. Это еще слишком ранний этап развития разума. Аврам мог, в отличие от Адама, размышлять о возможности выбора. Он мог представить себе иной путь, но еще не мог по нему пойти. Отношения между ним и Творцом были отношениями программы и программиста. Понимаете? Лишь тот, кто подчинен Господу полностью, тот, кто сам себя лишает выбора, становится Пророком. - Допустим... Потом вы мне подсунули этого Нострадамуса, который писал свои катрены так туманно, что вложить в них можно было любой смысл. - Положим, не любой,- обиделась Ландовска.- Но Нострадамус, действительно, сделал довольно много ошибок. И видел будущее в тумане, без четких оттенков. И не на тысячи лет, как праотец Авраам, а только на триста или четыреста. Собственно, Максим, вы поняли все, что я хотела... Может, сами приведете примеры? - Да, пожалуйста,- согласился я, включаясь в игру.- Древние пророки могли предсказывать будущее на гораздо большие отрезки времени, чем пророки Средневековья. Моисей описал свою грядущую жизнь и жизнь народа после своей смерти. Пророчество это передавалось из уст в уста, а потом было записано, потому что все сбылось. Так появилась письменная Тора, Ветхий Завет. До Моисея наверняка жили пророки, еще более сильные. Они видели на десятки тысяч лет, но не могли описать то, что видели. Если Ной или кто там еще видел через двадцать тысячелетий появление звездолетов, полеты на ракетопланах, телевидение... как он мог рассказать об этом соплеменникам? Никак. Общие фразы. Туман. - Вот-вот,- сказала Ландовска.- Продолжайте, у вас это хорошо получается. - Могу продолжить,- я пожал плечами и посмотрел на Фарамона, который, кажется, опять заснул, голова его болталась из стороны в сторону, будто тряпичная.- Я могу продолжить, но у меня нет времени вести эту любопытную дискуссию о свободе воли. Если вы мне скажете, при чем здесь судьба Лучано... - Максим! - Ландовска была разочарована моей очевидной для нее тупостью.- Максим, если вы мне скажете, что еще не поняли, при чем здесь судьба Лучано... - Да понял,- с досадой сказал я.- Понял после того, как побывал в шкуре Нострадамуса. Но мне сейчас нужно действовать, а развивать теоретические идеи мы сможем потом. Вы-то, Ванда, разве не понимаете, что ситуация все больше выходит из-под контроля? Спросите хотя бы у этого вашего пророка... А то ему скучно нас слушать. Голова Фарамона немедленно приняла вертикальное положение. - Да,- сказал он, будто и не спал вовсе.- Именно да. Ландовска повернулась к нему и пропела какую-то длинную фразу. Татьяна внимательно прислушивалась и, по-моему, приходила в тихое отчаяние. Интересно, что могла сказать Ландовска? О чем спросить? Неожиданно Фарамон пришел в возбуждение. Фарамон вскочил на свои короткие ножки, Фарамон бегал вокруг стола и несколько раз обежал вокруг Ландовской, Фарамон жестикулировал и вращал глазами, что и вовсе производило комическое впечатление. Но главное - Фарамон говорил. Без остановки, не прерывая фразу даже для того, чтобы перевести дыхание. Впрочем, я мог ошибаться, и пророк вовсе не был возбужден, а дыхание у него было спокойным, что я знал о физиологии аборигенов Альцины? Прошло минуты три прежде, чем пророк замолчал, повернулся в мою сторону и произнес: - Ты. Да. Только. - Это понятно,- сказал я.- Конечно, только я, кто же еще? Вопрос - что? И еще,- я повернулся к Ландовской,- если вашему пророку для предвидения результата нужна информация, то пусть он примет к сведению, что братья и сестры Лучано Грапетти покинули свои планеты и, судя по всему, направляются к системе Альцины. И, если в течение максимум двух суток я не найду Грапетти, может случиться беда. Мое начальство на Земле вряд ли будет спокойно смотреть, как... - Да это все понятно,- прервала меня Ландовска.- Фарамон сказал и об этом тоже. Но, видите ли, Максим... Он хороший пророк, но каждый пророк хорош в пределах своей системы ценностей. В конце концов, Нострадамус, если вы помните, тоже не занимался предсказаниями будущего жителей Пандоры... - Не знал он ни о какой Пандоре,- с досадой сказал я. - Вот именно,- подхватила Ландовска.- И Фарамон не знает ни о ком из тех людей, что вас интересуют. Кроме Лучано, который, поселившись на Альцине, был включен в ее ареал. И только в связи с личностью Лучано Фарамон может... - Ванда! - воскликнул я.- Мы увязнем в очередном споре. Что сказал этот пророк - в двух словах? - Фарамон утверждает, что Лучано нет в астрологических домах Альцины. Сегодня в полдень Кусбар входит в знак Бресо, и при этом аспект Переная приходится на восьмой дом - дом Ферна. Еще утром он не мог этого утверждать точно, потому что тогда знаки стояли иначе. Все изменилось примерно в девять утра по времени Альцины-прим. Вы можете сказать, что произошло в это время? Я подумал. Пять часов назад... С Экселенцем я говорил позднее... Корней Яшмаа покинул Гиганду вчера. Остальные близнецы, похоже, вылетели еще раньше. Пять часов назад... Пожалуй... - Звездолет "Антиной", рейс с Надежды, должен был выйти из нуль-т в системе Альцины примерно в это время,- сказал я медленно.- Это легко проверить - свяжитесь с информом космопорта. Если я прав, сейчас "Антиной" маневрирует на расстоянии десяти астрономических единиц, готовясь к посадочному прыжку. Татьяна, не дожидаясь просьбы Ландовской, поднялась и подошла к терминалу. Наверняка все так, - подумал я. По времени совпадает. Матильда Геворкян вот-вот прибудет. Ну и что? Что это нам дает? Я и так знал после разговора с Экселенцем, что близнецы устремились на Альцину. Наверняка у начальника космопорта есть указание держать "Антиноя" на внешней орбите до получения дальнейших распоряжений. Сейчас Татьяна в этом убедится, только и всего. - "Антиной",- сказала она, читая с экрана,- вышел из нуль-т в девять тринадцать по времени Альцины-прим. Выведен на траекторию ожидания. Посадка не разрешена, на борту объявлена тревога-ноль. - По какой причине? - спросил я, зная заранее, что ответа не будет. - Здесь не сказано... Что-то произошло, да? - она обращалась к Ландовской, будто та могла знать, что происходило на борту "Антиноя". Я мог это сказать. Экселенц не хотел рисковать. Капитан "Антиноя" получил распоряжение КОМКОНа и Всемирного Совета (нужна была обязательно совместная санкция, иначе приказ не имел бы юридической силы) арестовать пассажирку Матильду Геворкян и содержать в каюте до получения новых указаний. Все это время звездолет должен находиться на орбите ожидания. Дорогое удовольствие, но Экселенц был в своем праве. Фарамон заговорил опять, на этот раз - октавой ниже и гораздо более спокойно. Я даже уловил в его речи несколько раз повторенные названия Кусбар и Бресо - наверняка это были местные зодиакальные знаки. Лицо Ландовской потемнело. - Он... Влияние двух домов, которые... - Ванда! - взмолился я.- Пожалейте непрофессионала! - Все рушится, Максим,- тихо сказала Ландовска.- Гороскопы, только вчера составленные, нуждаются в пересмотре... Слишком много внешних факторов... Независимых... Не включенных в динамику планетных сил... Единственное, что, по словам Фарамона, можно сделать... Она замолчала. - Ну? - поторопил я. - Убить этого вашего Экселенца,- выпалила Ландовска и с вызовом посмотрела мне в глаза. - Почему? - ошарашенно спросил я. - Потому что он может совершить нечто... Это стало Фарамону ясно только сейчас, когда знак Бресо в Кусбаре... Простите. Он не видел раньше судьбы этого человека, а сейчас, когда знаки легли... В общем, если его не остановить, то будет плохо. Остановить Экселенца? В чем? Что он мог сделать, находясь на Земле, такого, чтобы здесь, на Альцине, изменились расположения знаков и аспектов?.. Тьфу ты. Я тоже перешел на этот идиотский язык, будто он что-то означал в реальности. Остановить Экселенца. Два года назад я уже пробовал его остановить, не понимая, что происходит. Я и сейчас толком не понимал. Догадка - да. Почти уверенность. Единственное, что я мог - сообщить о своей догадке Экселенцу. Собственно, я даже обязан был это сделать. А решать будет он. Все равно он. Хотя именно сейчас ему лучше этого не делать. Вообще не делать ничего. Ждать. Иногда лучше всего - ждать. Чтобы случайности накопились и проявили себя. Да, потом может быть поздно. А сейчас рано. И мгновение, когда еще можно принять решение и не погубить мир,- очень краткое. Я раздумывал, но это не мешало мне набирать на терминале коды срочной связи. - Спросите у Фарамона,- сказал я, не оборачиваясь.- Если он включил Рудольфа Сикорски в свою знаковую систему... Сколько времени у нас в запасе прежде, чем знаки опять переменят позицию? Несколько быстрых слов, я услышал за спиной чьи-то шаги, и голос пророка сказал над моим ухом: - Нет. Время. Нет. Вижу. - Что значит - нет? - спросил я сквозь зубы.- Минута? Две? Пять? - Минута, да. Но нет. Чтоб тебе... Экран осветился, но Экселенц предпочел не показывать посторонним свою лысину, не на всех она производила благоприятное впечатление. Он сидел за столом и смотрел куда-то в сторону, демонстрируя свой профиль, и в профиле шефа я углядел нежелание разговаривать. Естественно. Он ждал (если ждал) моего доклада, а не общего собрания следователей с подозреваемыми. Выбирать, впрочем, не приходилось. Ни мне, ни ему. - Экселенц,- сказал я.- Разрешите познакомить вас с женой Лучано Грапетти Татьяной (я затылком ощутил, что Татьяна подошла и встала за моей спиной рядом с Ландовской), а также с Вандой Ландовской, астрологом. О Фарамоне я не упомянул, полагая, что в разговор он вмешиваться не станет, да и сидел он сейчас вне поля зрения обзорной камеры. Экселенц медленно повернул голову и внимательно оглядел обеих женщин. - Очень приятно,- сказал он десять секунд спустя, хотя лицо его говорило скорее об обратном.- Максим, ты не мог бы выбрать иное время для связи? Я сейчас занят... Он хотел сказать не "другое время", но "другое место". А занят он был всегда. - Экселенц,- продолжал я, поняв уже, что разговор, какого я ожидал, скорее всего, не получится,- у меня есть соображения по поводу происходящего. Не буду терять время на изложение, я отослал материал по нуль-И. Сейчас необходимо принять решение... - Материал я получил,- прервал меня Экселенц.- Максим, я повторяю, у меня нет сейчас времени. Я свяжусь с тобой позже. Извини. Ты слишком внушаем, сынок. Щелчок, и мы остались одни. Ощущение было именно таким: мы с Вандой и Татьяной остались одни во всей Вселенной. Экселенц получил мой материал, но даже не стал с ним знакомиться - у него на это не было времени. Возможно, он видел проблему шире, чем я. Возможно, он обладал большей информацией, нежели я. Но пророком он не был. Он не был пророком, когда убивал Абалкина. И не был пророком, когда именно меня посылал на Альцину разбираться с делом Грапетти. Возможно, я действительно слишком внушаем. Абалкин в свое время внушил мне, что жизнь человека дороже благополучия человечества. А еще раньше некий Странник на планете Саракш внушил мне, что блага можно достичь только терпением. Ангельским терпением. Вселенским терпением. Даже если стоишь под дулом скорчера. Сейчас у Экселенца не было ни терпения, ни желания вспоминать свои же уроки. И что же я мог сделать в этой ситуации? - Наверное, Максим,- сказала Ландовска,- мы вам помешали. Он не захотел вас слушать в нашем присутствии. - Наверное,- неохотно признался я. - Вы пойдете к себе,- продолжала Ландовска,- или уйти нам? Похоже, она передавала инициативу в мои руки. Наверняка я мог сейчас воспользоваться кабинкой нуль-т без опасения оказаться внутри замкнутой клетки для размышлений. Но и я должен был продемонстрировать, что у меня больше нет секретов. - Один звонок сначала, если позволите,- пробормотал я. Только бы застать на месте... В Ясиновской сейчас, кажется, раннее утро. Может, даже еще ночь. Я задал нулевой приоритет и принялся ждать. Недолго, впрочем. И в Ясиновской действительно было раннее утро - камера стояла перед входом в дом, и я увидел замечательный пейзаж: восходящее из-за холмов солнце, вымытые росой березки, а на переднем плане гамак, в котором лежала женщина. Женщина только что проснулась, а может, ее разбудил звонок, я заметил на ее лице тоненькую сеть морщин, которых не было прежде, но я ведь и не видел эту женщину долгих два года. Лицо Майи Глумовой окаменело, едва она узнала Максима Каммерера. - Вы...- вздохнула она разочарованно. - Майя Тойвовна,- сказал я с нажимом.- Майя Тойвовна, чрезвычайные обстоятельства вынуждают меня... Вам известно имя Лучано Грапетти? Естественно, оно было ей известно. Не хуже, чем имя Льва Абалкина. - Это его жена,- я ткнул пальцем в пространство через правое плечо, надеясь, что там стоит именно Татьяна, а не Ванда.- Лучано грозит смертельная опасность. Майя Тойвовна слушала молча, я ничего не мог прочитать в ее глазах. - Вопрос, который я хочу вам задать, имеет прямое отношение к жизни и смерти Лучано. Вам покажется, что это не так, но, поверьте мне, что... - Спрашивайте,- коротко сказала Майя Тойвовна.- Я сама решу, захочу ли отвечать вам. - Кто и когда предложил вам работу в Музее внеземных культур? Майя Тойвовна ждала продолжения, а я ждал ответа. - Это все? - удивленно спросила она.- А что, в моем досье этих данных нет? - Насколько я помню,- сказал я,- вы работали в Экзобиологической экспедиции, а потом в Музее открылась вакансия старшего научного сотрудника, и ее предложили вам. Почему - вам? И почему вы согласились? - Каммерер,- вздохнула Майя Тойвовна,- у вас всегда была привычка задавать не те вопросы. Даже когда вы перестали изображать мз себя дурачка-журналиста. Вы же хотите спросить, не повлиял ли на мое решение Лева... Я хотел спросить вовсе не это, но и такая интерпретация вопроса меня вполне устраивала. - Это была длинная цепочка... Я разобралась только потом, когда Левы уже... Меня пригласил директор Музея, потому что открылась вакансия, и ему меня рекомендовал Николай Стечкин. Стечкин... Этнолог, специалист по негуманоидным культурам, член Всемирного совета с сорокового по пятьдесят третий годы. Звено номер один. Дальше... - Со Стечкиным я никогда не была знакома, знала по работам и очень удивилась, когда... В свое время Николай Андреевич сказал мне, что имя мое услышал от Кима Бата... Ким Бат, член Совета до пятидесятого года, ксенобиолог, много лет работал на Саракше. Уже теплее. Звено номер два. - И только потом, когда... В общем, я встретилась с Кимом на конгрессе в Руанде и узнала, что его очень просил Лева. Даже не просил, а, можно сказать, требовал. Буквально, как выразился Ким, с ножом к горлу. Или Ким сделает все, чтобы некая Глумова начала работать в Музее внеземных культур, или он, Лев Абалкин, потребует, чтобы его перевели с Саракша. Куда угодно, хоть на край Вселенной. - И Бат поддался такому откровенному давлению? - удивился я. - Поддался... Похоже, Лева безумствовал. Эту у него получалось, вы знаете... Если нужно было кого-то убедить, а аргументов недоставало... Он безумствовал. Он добивался своего не логикой, а энергией. Штурм унд дранг... Знаете, Каммерер, мой Тойво объявил, что, когда вырастет, станет прогрессором. Переход был совершенно неожиданным, и я не сразу сообразил, какого еще Тойво она имела в виду. Ну, конечно, своего сына. Прогрессором? Я произвел быстрый расчет. Два года назад Тойво было лет шесть или семь. Значит, сейчас около девяти. Самое время принимать решения. - Он еще передумает,- уверенно сказал я.- А хотите, я его отговорю? - Вы? Да он именно из-за вас и решил... Каммерер на Саракше. Вы для него - герой революции... Нет, с этим я справлюсь сама. Как и со всем остальным. Я сказала вам, чтобы... Видите ли, я всю жизнь была для Левы вещью. Он распоряжался моей судьбой, как хотел. Я не понимала. Мне не хотелось этой работы. Я упиралась. Но что-то внутри говорило мне, что нужно соглашаться. Внутри, понимаете? Что-то, чему нет объяснения, никакой логики, будто команда... Я поняла, в конце концов, что это он... Что это Леве нужно... Впрочем, это я поняла уже после... Ему нужно было, чтобы я находилась при этих проклятых детонаторах. Присматривала. Я - за ними, а он - за мной. Он меня чувствовал всегда, понимаете? За световые годы... Вы скажете, что это невозможно, а он чувствовал. Мы не виделись, я не хотела его видеть, а он чувствовал все равно. Я потом поняла... Это они. - Они - кто? - Детонаторы, кто еще? Вы что, не понимаете, Каммерер? И Тойво тоже... В его возрасте дети хотят стать дрессировщиками. Или космонавтами. Вы понимаете? Но его будто гонит... Ему будто приказывает кто-то. Как когда-то Лева приказывал мне. - Господи, Майя,- воскликнул я,- но Тойво еще ребенок, какое он имеет отношение к детонаторам? Он даже... Я вовремя прикусил язык. Я хотел сказать: "он даже не сын Левы Абалкина". Конечно. Но он сын Майи Глумовой. А Майя была рабой Льва. Что это такое? Какая-то генетическая связь, в которой детонаторы, конечно же, играли свою зловещую роль? - Никакого,- сказала Майя Тойвовна.- Но у него тоже есть хозяин. Понимаете? Некто, кому он подчиняется беспрекословно. Голос внутри. Я не знаю - чей. Я ничего не знаю сейчас о своем сыне, Каммерер. А вы меня спрашиваете о Леве. - Я не спрашивал вас о... - Спросили. Задавая вопрос о Музее, вы прекрасно знали, что я вам отвечу, просто хотели убедиться. - Спасибо, Майя Тойвовна,- сказал я.- Спасибо и... Майя Глумова будто очнулась от транса. Провела ладонями по лицу, и мне показалось, что морщины разгладились. Лицо стало другим, и взгляд стал другим. - Таня,- сказала Майя неожиданно звонким голосом. Она смотреля не на меня, а на Татьяну, а может, на Ландовскую, я ведь не сказал, кто из них кто,- Таня, вам просто дико повезло, что ваш муж не клюнул на эту удочку. Я ждал, что Татьяна спросит "на какую?" И я бы, возможно, услышал что-нибудь полезное. Но Татьяна произнесла только одно слово: - Да. - Каммерер,- неприязненно сказала Майя, - вам КОМКОН оплачивает эти бесполезные разговоры по нуль-И на семь светолет? По моему уровню допуска мне о таком и мечтать не приходится. Единственное, что в моих силах, это сказать вам "прощайте". Два года мы с вами не общались, и я не испытываю по этому поводу неудобств. Она протянула руку и отключила связь. x x x За ту неуловимую долю секунды, в течение которой мое физическое тело перемещалось поперек пространства-времени, решение созрело и отлилось в слова. Во всяком случае, нажимая на клавишу старта, я еще не знал, что стану делать, если Экселенц запретит мне вмешиваться в его действия, а обнаружив себя в кабинке нуль-т гостиницы "Аква", я уже представлял всю последовательность собственных поступков - от альфы до омеги. Гудок вызова я услышал, еще не переступив порога. Аккуратно закрыл за собой дверь, сел перед экраном и принял разговор. Экселенц, по-моему, не спал неделю. Вряд ли кто-то другой, кроме меня, сделал бы такое заключение, посмотрев на бодрого, уверенного в себе, с горящим взглядом и сложенными на груди руками, председателя КОМКОНа-2. Но я-то хорошо знал своего начальника - если Экселенц действительно был уверен, готов к неожиданностям и принятию решений, то сидел, опустив голову и предоставив собеседнику лицезреть лысину. Чем более неуверенно ощущал себя Рудольф Сикорски (такие эпизоды можно было пересчитать на пальцах, но они все же случались), тем выше он поднимал голову и тем яснее становился его взгляд. Похоже, что сейчас шеф вовсе не был уверен в своих решениях. Но все же готов был принять их и поступать в согласии с теми решениями, которые примет. - Экселенц,- начал я, не дожидаясь, пока шеф возьмет инициативу в свои руки.- Докладываю о результатах расследования. - Ты не нашел Грапетти, - перебил меня Экселенц.- И все, что ты можешь сказать по этому поводу, меня не интересует. Он жив, и это делает ситуацию чрезвычайно опасной. - Вы позволите, Экселенц, изложить свои соображения без того, чтобы меня прерывали на каждом слове? - Я не могу позволить, чтобы...- он, наконец, услышал мою последнюю реплику и запнулся.- Разве я тебя прервал, мой мальчик? - удивился Экселенц.- Говори, если ты воображаешь, что есть время разговаривать. Но не обессудь, если я буду одновременно принимать и передавать по другим каналам. Взгляд его скользнул вбок, вверх, он смотрел, что ему показывали другие передатчики - откуда, со звездолетов, на которых находились сейчас остальные близнецы? - Экселенц,- сказал я,- детонаторы не являются программными модулями Странников. Это всего лишь ретрансляторы, с помощью которых подкидыши осуществляют связь друг с другом. Сначала это происходило на подсознательном уровне, потом, после гибели Абалкина, перешло на уровень вербального общения. Ретрансляторы - и только. Экселенц кивнул. Он услышал пока только первую сказанную мной фразу, но был с ней совершенно согласен. Он был согласен с любой чушью, которую я сейчас мог нести, - потому что он принял решение. Он слушал меня, но слышал ли? - Подкидыши - не автоматы Странников,- продолжал я с тихим отчаянием, мне все яснее становилось, что ни убедить в чем-то, ни, тем более, заставить Экселенца изменить свою точку зрения мне не удастся.- Это нормальные пророки, которым просто нет места в нашем мире. Я сделал паузу, ожидая реакции Экселенца. Он не мог проигнорировать мое заявление, но сделал именно это - смотрел мне в глаза и ждал продолжения. - Пророкам давно нет места в нашем мире. Именно эту мысль и хотели Странники довести до нашего сознания. Если вы посмотрели мой доклад, посланный около часа назад, то вам должна быть ясна последовательность. Мир был полностью детерминирован в момент взрыва кокона. Он оставался таким вплоть до появления первичного разума. Только разумное существо способно принимать и выполнять полностью немотивированные решения. Только разумное существо в ситуации выбора способно ответить "нет", если все причины ведут к единственному ответу - "да". В тот момент, когда это произошло впервые - миллиард лет назад или раньше, - во Вселенной начался процесс, который не остановлен до сих пор и который, возможно, в принципе нельзя остановить. Вероятно, Странники были первой в истории нашей Вселенной цивилизацией. Самой древней. Они первыми поняли, к чему ведет свобода воли разумных существ. Вселенная была познаваема до появления разума. Потом равновесие сместились. И по мере развития разума - любого разума! - состояние Вселенной становилось все менее и менее стабильным. Я понятно излагаю? Подождав, я услышал ответ: - Нет. Но продолжай. Экселенц опустил голову, и я перестал видеть что бы то ни было, кроме знаменитой лысины. Так. Пока я говорил, он принял-таки какое-то решение. Он был вне себя в начале нашего разговора, а потом я сказал нечто, позволившее ему сделать выводы. Что я сказал? Что? Не было времени анализировать собственные слова. - Познание Вселенной было возможным, когда некому было ее познавать. С появлением разума, свободного в поступках, всякое познание стало процессом относительным. Лысина Экселенца застыла на экране, будто кто-то остановил картинку. Трудно говорить, абсолютно не понимая, слышат ли тебя, но что оставалось? - Вероятно, это общий закон природы. Познающий субъект влияет на познаваемый объект. До сих пор мы встречались с этим явлением лишь на атомарном уровне. Как проявляется этот закон природы в масштабах Вселенной? Следствие определяется не причиной, а свободным выбором разумного существа, и это разрушает экологию Вселенной, разрывает естественные связи прошлого и будущего. Выход? Выхода нет - природная система ищет состояние нового равновесия, и развитие разума неизбежно должно остановиться на том уровне, который это новое равновесие обеспечит. - Максим,- прервал меня Экселенц. Там, на его экране, я еще продолжал говорить, но здесь мне пришлось замолчать, потому что Экселенц не собирался больше меня слушать, у него не было на это времени, а у меня не было никакой возможности посадить шефа в пустой ангар или запустить в киберспейс с заранее отобранными программами. - Максим,- сказал Экселенц, продолжая заниматься своим делом,- всю эту философию ты мне расскажешь потом, когда вернешься. Сможем поспорить. Операцию ты провалил. К сожалению. Грапетти - единственный из подкидышей, о местонахождении которого мне сейчас ничего не известно. Идея о ретрансляторах любопытна, но у нас нет времени ее обсуждать. Философствовать можно в спокойной обстановке, а не в состоянии цугцванга. И только тогда я понял, что должно произойти. Шеф полагал, что в его распоряжении остался единственный ход. По моей вине. Я не обнаружил Грапетти. Грапетти мог находиться где угодно, в том числе и на Земле. Подкидыши направлялись на Альцину - встреча, которую Экселенц предотвращал много лет, приближалась с неумолимостью камнепада. Выход? Экселенц решил, что выход только один. - Нет! - воскликнул я.- Экселенц, вы не должны этого делать! - У тебя полчаса, Максим,- сказал Экселенц, не слушая - Три звездолета уже вышли из нуль-т в системе Альцины. Остальные в пути. Через час будет поздно изменять решения. Полчаса. Он отключился, не дожидаясь моих возражений. x x x Полчаса, и у меня тоже оставался единственный выход. Кабинка нуль-т в коридоре гостиницы была занята, горел красный сигнал. Я не стал ждать, вернулся к себе и вызвал терминал Ландовской. Связи не было. Я набрал номер Татьяны. Не отвечали. И тогда я заметался. Куда они могли деться? Неужели Фарамон, этот пророк, единственный, может быть, во всей Вселенной, кто еще мог предвидеть не на шаг, а хотя бы на два, неужели он не сказал Ванде с Татьяной, чтобы они не отлучались, потому что от их присутствия сейчас зависела и судьба Лучано, и судьба остальных подкидышей? Решение, о котором я подумал, едва прервался разговор с Экселенцем, вновь пришло мне в голову. Я не мог предвидеть последствий, но это и не было сейчас нужно. Я сел перед пультом и вызвал планетный киберспейс, затребовав селекторную связь по номерам, которые я назову после получения дополнительной информации. Загнав в программу собственный допуск, я налепил на мочки ушей датчики киберспейса. x x x Упал, как в ледяную воду. Заболело все - от кончиков волос до ногтей на ногах. Вывернуло наизнанку и скрутило винтом. Я никогда не позволял себе такого резкого погружения, я не знал, чем это может закончиться, и сейчас держался лишь на одной мысли - успеть. Мой личный код, будто таран перед атакующей когортой, расчищал дорогу - нависавшие надо мной стены подпрограмм открывали для меня узкий, в ширину единственной мысли, проход, а небо оставалось темно-лиловым, на нем вспыхивали багровые молнии, и все мое тело пронизывало рязрядами, молнии проходили сквозь меня, пригвождая к скалам-подпрограммам, но я срывался, падал на узкую ленту, которая тащила меня в глубину, и каждое падение отхватывало от моей физической структуры изрядный невосполнимый кусок. Кажется, от моего "я" не осталось почти ничего, кроме единственного желания - выжить, когда скалы раздались, открыв, наконец, долину, на которой, будто вбитые в поверхность стола гвозди, возвышались личные декодеры. Три декодера были раскрыты, приглашая войти, и еще пять были подобны гробницам, в которые еще предстояло отыскать вход. Я должен был сказать слово, и мой поводырь отыскал мне его, высветив над головой в форме изогнутого Млечного пути. - Дентафет! - произнес я. Слово было бессмысленным - для меня, но не для компьютерной программы. Наверняка, это и словом-то не было в физическом пространстве, а только цифровым кодом, который мой поводырь представил в виде букв, пригодных для произношения. Три декодера, приглашавшие меня войти, взорвались, а остальные пять выплюнули из себя плоские плашки, открыв темные отверстия. Теперь я мог вести переговоры даже с теми кораблями, которые еще находились в нуль-т или готовились к возвратному переходу. Я предствил, какая сейчас расходуется энергия - наверняка сели генераторы половины энергостанций Альцины. - Рахман Аджеми! - позвал я и продолжил, не дожидаясь ответа: - Мелия Глоссоп! Алекс Лурье! Татьяна Додина! Матильда Геворкян! Ганс Фихтер! Корней Яшмаа! Джордж Полански! И, помедлив секунду, добавил без надежды на положительный результат: - Лучано Грапетти! Процесс вызова абонентов занял в физическом времени не больше полуминуты. На каждом из звездолетов каждый из подкидышей получил сигнал вызова, и я очень надеялся, что они не станут искать на борту нужную для подключения компьютерную систему. У них была иная возможность соединиться в цепь, я не был уверен, однако, что им удастся подключить к этой цепи и меня. Я не был уверен, но я очень надеялся, что им это удастся. Это должно было удасться. В физическом пространстве прошла минута. По-моему личному ощущению, миновали все десять. Хорошо. Мы сможем поговорить, не торопясь. Это будет стоить им нескольких лет жизни - и мне тоже, если на то пошло,- но мы поговорим. - Взялись,- сказал чей-то голос. По-моему, женский, но я не смог бы утверждать наверняка: голос казался бархатным и глубоким, голос Далилы, охмуряющей своего Самсона. По долине от воткнутого в стол гвоздя (кажется, это был декодер "Экситора", пассажирского звездолета класса "корвет") в моем направлении шла женщина. Пропорции тела были чуть нарушены, женщина выглядела ненормально широкой в плечах, и рот был чуть больше, чем следовало ему быть на таком изящно сконструированном лице. Женщина улыбалась, но глаза смотрели серьезно. Я видел фотографии подкидышей, я мог узнать каждого. - Матильда,- сказал я.- Нужно поговорить. - Да,- сказала она.- Но нет. О Господи, и она туда же! Или это Фарамон говорит со мной голосом Матильды Геворкян? Пророк, для которого кибернетическое пространство - все равно, что пространство его потаенных мыслей, которые мне так и не дано было понять? Возможно, я задал вопрос вслух, а возможно, на этом уровне киберспейса программы могли обмениваться и мыслями, но Матильда ответила, улыбнувшись, и улыбка ее была загадочнее улыбки Моны Лизы Джоконды. - Да,- сказала она, - в том смысле, что без разговора не обойтись. И нет - потому что смысла в этом разговоре не будет. - Верно,- повторили еще несколько голосов, и я обнаружил, что окружен со всех сторон: восемь подкидышей появились в киберспейсе, присоединившись к нашему разговору. Рахман Аджеми возвышался надо мной подобно скале, подпирая низкий свод этого мира, он был похож на Атланта, согнувшегося под тяжестью небесной тверди. Мелия Глоссоп сидела на пуховой подушечке и сама казалась маленькой пуховой фигуркой - куклой Мальвиной, девочкой с голубыми волосами из старой детской сказки. Алекс Лурье явил только свое лицо, на котором ярче всего блистала улыбка - улыбка жила своей жизнью, это была улыбка Чеширского кота, и казалось, что, если она сейчас растает в воздухе, то сгинет и весь мир, у которого просто исчезнет стимул к существованию. Татьяна Додина стояла рядом с Корнеем Яшмаа, они держали друг друга за руки, и невозможно было ошибиться в характере их взаимоотношений. Но и признать эти взаимоотношения тоже было невозможно: я точно знал, что Татьяна и Корней никогда не встречались друг с другом в реальном мире. Джордж Полански тоже явил себя в том воплощении, которое, видимо, наиболее точно отражало его духовную суть. Это был рыцарь в латах, опиравшийся на тяжелый двуручный меч. - Почему? - спросил я.- Почему наш разговор необходим, но бесполезен? Отвечала за всех Матильда - женщина-вамп, героиня телесериала о битвах со злобными пришельцами. - Потому, Каммерер, что ваша организация на протяжении сорока лет не сделала ни малейшей попытки понять ситуацию. Вы исходили из предвзятого мнения, которое казалось вам единственно верным. Объяснить за оставшиеся минуты то, что вы не сумели понять за сорок лет, - невозможно. - Попробуйте,- сказал я. - Вам, Каммерер, объяснить можно. Вашему руководству - нет. - Синдром Сикорски? - Именно. - Но если,- сказал я,- если вы понимаете ситуацию и если понимаете, что КОМКОН-2 почти полвека пребывал в заблуждении относительно вас, почему никто и никогда не делал попыток объясниться? - Лева пытался. - Это вы называете попыткой? Он ничего не знал о тайне своего рождения! Он стремился в Музей с настойчивостью автомата, и Экселенц не мог интерпретировать это иначе, чем... - Лева пытался,- повторила Матильда.- Он пытался сделать два дела сразу: понять себя и объясниться. В то время никто из нас еще не осознал своего назначения. Наше общее сознание только рождалось, первым был Лева, потому он метался и делал глупости. После его гибели наше взаимопонимание осуществилось практически мгновенно. Я пока говорю только о нас, как о личностях, но еще не о цели, ради которой мы появились в мире. - Да,- сказал я.- Я слушаю. - Вы должны помнить - появление локтевого знака у каждого из нас происходило в разное время. Полный процесс занял почти два года. - Да,- повторил я.- Эти знаки соответствовали знакам на детонаторах... - На ретрансляторах,- поправила Матильда.- Будем называть вещи своими именами. - Мы не знали,- сказал я.- Мы думали, что это именно детонаторы, активирующие некий процесс, запущенный Странниками много лет назад. - Ретрансляторы,- повторила Матильда.- Пока все мы не подключились к сети, общая программа не могла заработать. - Все? - спросил я. - Все,- сказала Матильда. - Но ведь Эдна погибла,- напомнил я. - По вашей вине,- неприязненно сказала Матильда, и на меня дохнуло ледяным ветром.- Если бы Эдна осталась жить, если бы ее ретранслятор не был уничтожен, то связь, о которой я говорила, проявилась бы гораздо раньше. Тогда не погиб бы Лева... - А Томас Нильсон? - напомнил я.- Он... - Вы сделали очередную глупость,- резко сказала Матильда.- Цепь еще не работала, ретрансляторы осуществляли связь только на уровне глубоко бессознательного ощущения. Нельзя было открывать правду кому-то одному, оставлять его наедине с истиной, которую он в одиночку не мог бы осмыслить. - Корней...- напомнил я, повернувшись к Яшмаа.- Корней, вам было сообщено все, и вы сами согласились на регулярное ментоскопирование... - Да,- кивнул Яшмаа.- Я человек, психически куда более устойчивый, нежели Том. Матильда сказала: в те годы каждый из нас был еще сам по себе, и никто ничего не знал. Я воспринял информацию, пережил ее и позволил сделать себя подопытным. Но, Максим, из этого не следует, что результаты ваших экспериментов соответствовали истинным процессам! - Вы хотите сказать... - Я хочу сказать, что никакое ментоскопирование не могло проникнуть на уровень бессознательного, на котором ретрансляторы в то время поддерживали контакт. А потом, по мере того, как этот уровень повышался, будто река, выходившая из берегов, я выталкивал из подсознания ваши пронизывающие программы. Сначала я не понимал этого - нужные действия производил мой ретранслятор. Но по мере того, как каждый из нас осознавал себя и всех вместе, мы уже и сами могли контролировать любые процессы вмешательства в нашу жизнь. Сначала это происходило очень медленно. Возможно, в иных условиях цепь заработала бы эффективно только лет через двадцать... Не знаю. Но когда вы убили Леву... - Я... - Вы. Вы могли помешать. - Не успел...- сказал я, понимая, насколько жалко звучит попытка оправдания. Впрочем, мои оправдания были никому не нужны, Корней пропустил их мимо ушей. - Но почему? - воскликнул я.- Если вы понимали, кто вы и что вы, то почему продолжали молчать и жить, будто ничего не произошло? - Вы полагаете, что любой из нас, явившись к Сикорски, был бы правильно по