щая себя матрона была в обычный день застигнута здесь развлекающейся вовсю. Мимо них прогарцевал некто в устрашающей звериной маске, размахивая кувшином с вином и распевая. Марго не понимала слов песни, но могла дать голову на отсечение, что они никак не подойдут для школьной хрестоматии. -- Держу пари, что и любовники, и братья этих дам тоже время не теряют! Малькольм засмеялся и купил у уличного продавца целый бурдюк с вином и пару чашек. -- Ты попала в точку. Римские джентльмены тоже знают, как поразвлечься.-- Он поднял бурдюк.-- Пошли поищем что-нибудь поесть. Довольно неожиданно для себя Марго осознала, что ей сейчас очень хорошо. Она наконец расслабилась. Может, и правда ей будет на пользу немного развлечься? Ведь сколько времени она только и знает, что тяжело трудится. Что же, она не заслужила отдыха? И если ей придется вскоре расстаться с этим мужчиной, то почему бы не воспользоваться им сейчас, пока он рядом? Марго ела колбаски, поджаренные в глубоких чанах с оливковым маслом. Пробовала еще горячий свежевыпеченный хлеб Наслаждалась малюсенькими пирожками с кунжутным семенем и медом. И запивала все сладким красным вином, которое кружило ей голову. Совсем осмелев, она пустилась в пляс вместе с толпой, не обращая внимания на то, что люди вокруг смеялись и называли ее провинциалис и рустикус (вроде бы, думала она, это значит: провинциалка и деревенщина) и другими словами, возможно, еще менее лестными. Малькольм сначала только заливался хохотом, потом присоединился к танцующей шеренге, заняв место прямо за ней. Его руки легли на ее бедра, заставив девушку покраснеть с головы до пят. И так, держась вместе, дико размахивая ногами и выкрикивая что-то бессмысленное, они вместе с шеренгой танцующих скользили длинной змейкой среди уличной толпы, пока не уперлись прямо в высокий мраморный храм посреди улицы. Шеренга распалась, а Марго без сил свалилась в объятия Малькольму. Он подхватил ее, покраснев, и поставил на ноги. -- Где мы? -- спросила девушка, задыхаясь от танца и непонятного волнения. Вдали виднелись стены Цирка, еще дальше была река, но она совсем не знала, что за храм перед ними. -- Это храм Цереры, Либера и Либеры.-- Его голос почему-то звучал странно осипшим. Глаза горели лихорадочным блеском. -- А кто они? -- Церера -- богиня земледелия и зерна. Либер и Либера -- древние италийские бог и богиня. Существует праздник их священного соединения. Тут и Марго почувствовала нелады со своим голосом. -- Правда? -- Этот праздник называется Игры Цереры. Он состоится через двадцать два дня. Весь город, отражающийся в блестящих глазах Малькольма, завертелся у нее в голове. -- А что, римляне занимаются еще чем-нибудь, кроме как любовью? -- Занимаются, но только не весной! -- Он был совсем близко от нее. Его улыбка и этот коварный ответ совсем вскружили голову девушке. И еще... То, как приподнялись уголки его рта. То, как волосы упали на лоб неровной прядью. То, как серьезно он отвечал на ее вопросы, хотя в глазах играли смешинки. То, как от него пахло... Сейчас все в Малькольме Муре ей нравилось, будоражило ей кровь. "Да пропади пропадом все мои планы, пропади пропадом эта разведка, пропади все пропадом... Боже, только бы он меня поцеловал..." И как будто услышав ее молчаливую молитву, Малькольм склонился к ней. Апрельское солнце придало его темным волосам блеск воронова крыла. Потом его губы коснулись ее губ, тепло, нежно и требовательно одновременно. Голова у нее пошла кругом, она судорожно уцепилась за его тунику. Марго никогда еще не целовали так, как будто ее рот был бесценным сокровищем, привыкшим к изысканно-нежному обращению. Затем его рука соскользнула с ее лица и легла на грудь... Поцелуй сменился безумным объятием, вдавившим их друг в друга. После этого Марго уже плохо помнила, как они брели по римским улицам, его рука у нее на талии. Не заметила, как нырнули в шуршащую листвой рощу молодых деревьев и нашли там тихий и укромный уголок. Только краем глаза заметила малюсенькую лощинку, скрытую свисающими до земли ветвями. С одной стороны лощинки была невысокая скала, и из нее журча бежал веселый родник. И тут она снова оказалась в его объятиях, его руки ласкали ее обнаженное тело. И единственное, что она слышала, опускаясь с ним на сладко пахнущую землю, был безумный стук его сердца. * * * Только потом Марго начала осознавать всю бездонную глубину происшедшего. Она лежала в объятиях Малькольма. Его теплое тело было крепко прижато к ней, его дыхание шевелило волоски у нее за ухом. Глубоко в ней еще трепетали огненные отголоски их соединения. И вдруг, как ушат ледяной воды: "Я с ним переспала. Боже правый, я с ним переспала". Паника обрушилась на нее с такой силой, что это почувствовал и Малькольм. Он открыл глаза и встревожено спросил: -- Марго? Что-то не так? Она не могла ему ответить. Не могла облечь в слова навалившиеся и раздиравшие ее на части внезапные страхи. "Папа был прав. Я всего-навсего грошовая проститутка. Я никогда никем не стану, ничего не добьюсь, я ведь не могу сказать "нет", даже когда знаю, что так поступать нельзя. Я могу забеременеть..." О Боже! Она сейчас разрушила все, что с таким трудом пыталась создать. Она уже никогда не сможет взглянуть в лицо этому ублюдку, убившему ее мать. Никогда не сможет осудить его... А Кит Карсон... Поверит ли он теперь, что она не станет спать с любым мужчиной, сопровождающим ее в другое время?.. Она принялась всхлипывать. А когда плотину прорвало, уже трудно было сдержать наводнение -- девушка рыдала. Малькольм нежно тронул ее за плечо: -- Марго, ну пожалуйста, скажи мне, в чем дело? Она отпрянула, чувствуя себя такой несчастной, что лучше было бы умереть. Сочувствие Малькольма только усугубило ощущение глубины ее безрассудства. Ясно, что он рассчитывал на удалую и веселую возню на травке с женщиной, умеющей ценить радости жизни. Женщиной, которой, как он думал, только что исполнилось девятнадцать. А все, что она сумела ему дать,-- десятиминутный блиц с испуганным ребенком. Хуже того, это испуганное дитя оказалось с прошлым... Но в ее молодой жизни самое сильное, самое глубокое переживание произошло с ней впервые здесь и с ним... Она спрятала лицо в сладко пахнущую траву и плакала, плакала до тех пор, пока хватило сил. * * * Малькольм долго мучился, но молчал, проклиная себя на все лады. Наконец он осмелился задать вопрос: -- Марго, я должен тебя спросить. Кто он был? Она задохнулась в очередном приступе рыданий и сумела только выдавить: -- Кто? Малькольм хотел погладить ее по затылку, но почувствовал, что сейчас ей это не поможет. -- Тот ублюдок, который причинил тебе боль. Она наконец снова повернулась к нему лицом. На разрумянившихся щеках виднелись следы слез. Слабое удивление промелькнуло в ее глазах. Несколько секунд прошло, и он решил, что она не собирается ему отвечать. И когда она заговорила, это в действительности не было ответом. -- Ты сердишься. На этот раз он погладил ее, очень осторожно и нежно. И на этот раз она не отодвинулась. -- Я и вправду сержусь, Марго. Даже больше, чем ты можешь себе представить. Она выдержала его долгий взгляд. За ее спиной родниковая вода переливалась через каменный порожек и бежала между деревьями священной рощи Дианы туда, к Тибру, и дальше, в море. Марго снова отвернулась. -- Ты не прав. На самом деле ты так не думаешь. И я была не права. Во многом. Малькольм прикусил губу. "Боже, кто же так ее обидел? Я найду его и..." -- Может быть, но он тоже был не прав. Кем бы он ни был, какие бы причины у него для этого ни возникали. Он был не прав. -- Как тебе удается -- как тебе удается быть таким... чертовски хорошим? Он решил сменить слишком серьезный тон их разговора: -- Но я вовсе не хороший. Я человек грубый и расчетливый, мисс Марго. Она замерла в его руках. -- Сама посуди. Я затащил тебя на две тысячи лет в прошлое, подпоил сладким римским вином, потом протанцевал с тобой вдоль всех улиц города. И все это с единственной целью -- напугать самого себя до полусмерти. Мы, извращенцы, все такие. На все готовы, лишь бы напугать себя до смерти. Он улыбнулся, рассчитывая подбодрить ее, снять беспокойство, дать возможность расслабиться. Вместо этого она совсем потеряла самообладание. Резко отпрянув от него и отвернувшись, она закричала на грани истерики: -- Где моя одежда? Я же голая! Если ты хочешь говорить со мной, сначала дай мне одеться! -- Марго... Она отвернулась, прикрываясь от него своей парфянской туникой, как щитом. -- Что? -- Ты даже не представляешь себе, как мне становится грустно от твоих слов. Она сдвинула брови: -- От чего тебе становится грустно? -- От того, что ты готова раздеться, чтобы переспать с мужчиной, а вот поговорить с ним потом не в состоянии. А ведь как раз в этом-то и заключается любовь -- когда люди говорят друг с другом, нежат друг друга и ласкают. Она несколько раз открывала рот, но не могла произнести ни слова. Наконец выдавила горько: -- А откуда ты такой великий знаток любви, скажи на милость? Ты, без жены и гроша в кармане! Ведь ты... ты же холостяк? -- неожиданно задала вопрос она, стягивая свою тунику на груди. Он с трудом выдавил улыбку. -- Да. Я холостяк, Марго. И я никогда не претендовал на роль знатока в этих делах. Но мне кажется, что с человеком, с которым ты спишь, следует быть по меньшей мере друзьями. В противном случае это становится самой грустной вещью в мире. Пытаться найти что-то, чего ты сам толком не понимаешь, с незнакомым тебе человеком, который, возможно, тоже не понимает, чего он ищет. -- Я-то прекрасно знаю, что такое секс! -- Она прижалась к земле, вцепившись пальцами в траву, забыв о своей тунике.-- Это напиться до умопомрачения и считать, что отлично провела время с другим человеком. А потом проснуться от боли и испуга рядом с человеком, который, как тебе казалось, нравился тебе! Это жалкое и одинокое чувство, и я проклинаю тот день, когда встретила тебя! Будь ты проклят, Малькольм Мур! Ты испортил день моего семнадцатилетия! СЕМНАДЦАТИЛЕТИЯ? Малькольм раскрыл было рот, но сказать ничего так и не смог. Страх и сожаление, и злость, вызванная ее ложью, навалились на него так, что он даже двинуться не мог. "Ей семнадцать лет! Боже мой, Кит меня убьет..." Она лихорадочно натянула на себя свое парфянское одеяние и исчезла. Малькольм чертыхнулся и тоже стал с не меньшим проворством одеваться. Но к тому времени, как он выскочил на улицу, по дороге спотыкаясь о ветки и лежащие на земле парочки, она уже исчезла, поглощенная толпой, веселящейся около храма. Он остановился на каменном тротуаре, потрясенный настолько, что с трудом мог вздохнуть. "Кретин, идиот, болван! Ты же знал, что у нее есть какая-то горькая тайна! И что бы это ни было, ты своим поведением вернул ее прямо к этим страшным воспоминаниям!" В своем чувственном ослеплении Малькольм позволил себе забыть, как молода и уязвима была Марго. И что за нахальной и дразнящей позой она пыталась спрятать какую-то поистине отчаянную боль. Ее маска вызывающей самоуверенности никак не отменяла факта, что в обольстительном теле женщины пряталась испуганная маленькая девочка. Воспоминания раздирали ему сердце. Та страсть, которую вызвала она в нем, и ее ответный трепет... Но сейчас ему ничего не оставалось делать, как надеяться, что когда-нибудь Марго сумеет его простить. И было совершенно очевидно, что уж Кит-то ему не простит никогда. Глава 15 Все оставшееся время пребывания в Риме стало для Марго сплошным кошмаром. Сбежав от Малькольма, она сразу же заблудилась в лабиринте узких кривых улочек. Девушка часами бродила по городу. Она ничего не замечала вокруг, не обращала внимания, куда ступает, и еще меньше -- на то, куда она вообще идет. И только когда стало смеркаться, Марго внезапно опомнилась и вынырнула из своих раздумий. Моргая от удивления, она уставилась на абсолютно чужие, никогда ранее не виденные окрестности. Только теперь она отдала себе отчет, что совершенно не знает, где находится и как отсюда попасть в таверну "Путешествий во времени". -- Малькольм,-- шептала она дрожащим голосом. Но Малькольма, единственного человека, способного выручить ее, рядом не было. Она была предоставлена самой себе в сгущающихся сумерках. Толпы вокруг поредели, оставив ее практически одну на грязных улочках, по сторонам которых темнели четырех- пятиэтажные многоквартирные дома Древнего Рима. Это были разнокалиберные и неприглядные деревянные строения, "острова" длиной в квартал каждое. На первых этажах они могли похвастаться лишь убогими дешевыми лавчонками. И чем выше этажом, тем беднее выглядели эти жилища. Ей надо было найти какое-то убежище. Улицы Рима становились смертельно опасными с наступлением темноты. Марго посмотрела вперед, потом обернулась назад. Сглотнув подступившую от волнения слюну, она в конце концов решилась и двинулась назад, туда, откуда пришла. Она миновала несколько кварталов, так и не найдя ничего, что бы напоминало ей знакомые ориентиры. Девушка пошла быстрее, сердце отчаянно билось, когда она замечала мужские фигуры, неподвижно стоящие в темных дверных проемах, подворотнях и закоулках. Когда Марго заметила какой-то кабак, ей уже было наплевать, сколь грязно может быть там внутри и насколько пьяны могут быть его посетители. Она не раздумывая стрелой бросилась внутрь. Там, в шумной и освещенной комнате, она почувствовала себя в гораздо большей безопасности. Конечно, девушка сразу привлекла к себе внимание нескольких бездельников. Но она сумела так на них посмотреть, что бедняги только пожали плечами и вернулись к своей выпивке и игральным костям. Хозяин таверны объяснялся с помощью знаков и жестов. Она протянула ему несколько монет, взамен он дал ей еду и одеяло. Еда, на счастье, была горячей. Одеяло, правда, оказалось ветхим и вытертым. В углу комнаты, который она в конце концов выбрала себе для ночлега, как оказалось, свирепствуют сквозняки. Но все равно здесь было гораздо уютнее, чем одной, в темноте, на опасных улицах Древнего Рима. Завтра она обязательно разыщет Малькольма. Найдет и попросит у него прощения. И попытается объяснить... Ей обязательно надо его разыскать. Перспектива провести здесь даже единственную ночь одной оказалась куда более страшной, чем она могла предположить. Марго спрятала лицо под драное одеяло. Спустя некоторое время остатки здравого смысла или, может быть, просто выработанный тренировками со Свеном рефлекс побороли подступавшую панику и заставили ее принять кое-какие меры предосторожности. Целиком спрятавшись под свое драное шерстяное одеяло, Марго переложила все деньги в сумку АПВО и достала оттуда короткий нож. Крепко зажав его в кулаке под одеялом, она почувствовала себя гораздо спокойнее. И даже после всех этих успокоительных действий сон долго не шел к ней. А когда Марго наконец задремала, ужасные кошмары будили ее чуть не каждый час. К тому времени, как лучи солнца ворвались в комнату, Марго была окончательно измотана. Но все же сумка АПВО и нож остались при ней. В животе у нее явственно урчало от голода. Прежде всего надо найти Малькольма. Марго принялась искать Авентинский холм. Очень быстро она поняла, что плохо, недопустимо плохо усвоила уроки Малькольма по географии Рима. Она полагала, что находится сейчас где-то к востоку от Марсова поля, поэтому отправилась на запад. И попала в крысиный лабиринт многоквартирных "островов", частных домов и общественных зданий, разбросанных в беспорядке по римским холмам. К полудню она уже сходила с ума от усталости и волнения, но так и не нашла таверны "Путешествий во времени". Высокая стена Колизея, так хорошо видная с Авентина, в этом районе все время заслонялась храмами и высокими домами богачей, воздвигнутыми на холмах. Марго была так голодна, что решилась потратить часть своих драгоценных монет на колбасу и вино, затем двинулась дальше. Веселье было все еще в полном разгаре и слишком живо напоминало ей о Малькольме. Что он сейчас о ней думает? Он, должно быть, в ярости. Как она сможет объяснить ему свое поведение, как и чем будет оправдываться? Марго была погружена в глубокие раздумья о том, что она скажет Малькольму, когда на нее с размаху наткнулся какой-то бешено несущийся человек. У Марго оказалось лишь мгновение, чтобы разглядеть ошейник раба, цепи на запястьях, оборванную одежду и безумные глаза... Получив страшный толчок, она грохнулась навзничь на камни тротуара. Дикая боль пронзила затылок. Темнота взорвалась перед ее глазами. Придя в себя, Марго не могла понять, где она находится. В голове толчками пульсировала боль, то ослабевая, то становясь совсем невыносимой... Девушка была покрыта целой кучей нормальных, не вонючих одеял. С усилием открыв глаза, она не различила ничего, кроме тьмы. На мгновение ее охватил приступ паники, столь сильный, что она забилась под одеялами. Боль в голове, хотя, казалось бы, и так была на пределе, удесятерилась. Переждав, пока приступ хоть чуть-чуть пройдет, она снова попробовала оглядеться в темноте. На этот раз ей удалось разглядеть мерцающую полоску света, выдающую место, где, по-видимому, была дверь. Она лежала в чьей-то кровати в незнакомом доме... Но где бы это ни было, она наверняка потеряла несколько часов драгоценного для нее времени. Она очень надеялась, что это были всего лишь часы. Более тщательное обследование комнаты привело к обнаружению ее одежды, а вот сумка АПВО и пояс с ножом пропали. Кто-то перевязал ей голову, положив на затылок компресс. Это был хороший знак. "Если они обо мне заботятся, наверное, я не в такой уж большой опасности". Но где она находится? И сколько прошло времени? Марго совсем не чувствовала себя в силах вскочить и начать разыскивать таинственного хозяина комнаты, чтобы спросить его об этом. Она лежала и размышляла, когда дверь неожиданно отворилась. В комнату заглянула молодая женщина с масляной лампой в руках. Когда она сумела разглядеть Марго в полутьме, на лице у нее отразилось беспокойство. Женщина что-то произнесла очень взволнованно, обращаясь к кому-то невидимому. Потом поставила лампу на стол и склонилась над девушкой. -- О! Незнакомка пробормотала какие-то успокаивающие слова и поправила повязку на голове Марго. Спустя мгновение худой лысеющий человек возник в комнате. На нем было надето несколько туник, а на лице застыло озабоченное выражение. Ему достаточно было произнести три фразы, чтобы сообразить, что Марго его абсолютно не понимает. Тогда он умолк, и его лицо приобрело еще более озабоченное выражение. -- Esne Parthus? -- медленно произнес он. Марго с трудом овладела голосом. -- Minime non Parthus, э-э, sed, э-э, Palmyrenus sum,-- выдавила она неуверенно, страстно желая, чтобы произнесенные ею слова означали на латыни "я пальмирец, а не парфянин". -- Paterne tuus Romae es? Что-то насчет ее отца и Рима. Марго попыталась вспомнить, как покачать головой в знак отрицания. Но вовремя подумала, что это будет слишком больно, и снова прибегла к своей латыни. -- Non Romae est. Ее ответ, похоже, разочаровал мужчину и еще больше обеспокоил его. -- Tueque servi? Слуги? О... где ее рабы? Чтобы избежать мучительного объяснения, Марго прикоснулась к своей голове и застонала. Глаза ее хозяина расширились в тревоге. Он резко сказал что-то молодой женщине, и та аккуратно сняла с Марго повязку, наложила свежий компресс и принесла тазик, который подставила под руку Марго. Прежде чем девушка успела что-нибудь понять, ее рука была разрезана! Марго вскрикнула и пыталась отдернуть руку. Но римлянин и его служанка навалились на нее, что-то взволнованно бормоча и удерживая ее руку над тазиком, так, чтобы кровь стекала в него. Когда наконец спасители утомились удерживать ее, у Марго уже вовсю кружилась голова от слабости, ее отвратительно поташнивало. "Если они и дальше будут продолжать в том же духе, они просто уморят меня, и все!" Ее заставили выпить какой-то гадкий напиток, отказаться у нее уже не было сил. Римлянин коснулся ее руки и сказал что-то, что Марго приняла за слова утешения. Затем они покинули ее, давая возможность отдохнуть. Как только они вышли, девушка сделала попытку сесть в кровати. Но из-за боли в ушибленной голове, этого неприятного кровопускания и подозрительного питья она почувствовала такую слабость, что с придушенным стоном откинулась назад. "Завтра,-- обещала она самой себе.-- Завтра я выберусь отсюда, чего бы мне это ни стоило". Марго оставалась фактически пленницей еще четыре полных дня. Она была слишком больна и слишком слаба, чтобы выходить из комнаты. Но ей удалось уговорить Квинта Фламиния, ее спасителя, прекратить сеансы кровопускания, которые он поначалу старался устраивать каждые несколько часов. Он не слишком обрадовался отказу от "лечения". Однако в результате она стала быстро поправляться. Особенно ускорилось выздоровление с того момента, как она настояла на замене вина, которое неизменно подавалось ей к обеду, на воду. Из базового курса первой медицинской помощи она усвоила, что при больших кровопотерях необходимо восполнить потерто жидкости. А алкоголь, хоть и является жидкостью, способствует обезвоживанию организма. Поэтому она старалась залить в себя как можно больше воды, лишь бы только не лопнуть. Кроме того, она приказала себе выздороветь. Свою сумку с АПВО и пояс с ножом она в конце концов нашла аккуратно положенными в деревянный сундучок рядом с кроватью. И теперь всякий раз, оставаясь одна, Марго вносила записи в журнал и аккуратно проверяла время по хронометру. Самое главное для нее теперь было точно знать, сколько времени осталось до следующего открытия Римских Врат. Согласно журналу ей надо было пробыть в Риме еще четыре дня. И что только думает сейчас Малькольм?.. Но у Марго не было возможности выйти с ним на связь. Единственное, что ей оставалось делать в этой ситуации,-- скорее поправляться и сделать все, чтобы вырваться отсюда вовремя. На пятый день головные боли исчезли, и Марго могла уже самостоятельно ходить без головокружения. Приютивший ее владелец виллы был, без сомнения, патрицием и очень богатым человеком. Она обнаружила, начав выходить за пределы своей комнаты, что весь дом был заполнен потрясающими фресками, мозаиками и бесценными статуями. Узнав, что Марго уже может ходить, Квинт показал ей сад, разбитый во внутреннем дворике виллы. Там он помог ей усесться на мраморную скамейку, а сам отошел на несколько шагов и хлопнул в ладоши. По этому сигналу рабы приволокли в сад закованную в цепи фигуру. Марго смутно припоминала этого хныкающего человечка с пепельно-серым лицом. Его швырнули на колени к ногам хозяина. Марго вздрогнула. Да это же мальчишка! Парнишка лет тринадцати-четырнадцати скорчился у ног Квинта Фламиния и покорно ждал. Фламиний жестко говорил ему что-то, для убедительности указывая на Марго. Мальчик подполз к девушке и поцеловал ее ногу, чем привел ее в крайнее замешательство. Потом свернулся в клубок на земле прямо перед ней. Фламиний снова хлопнул в ладоши. Рабы в бронзовых ошейниках вынесли во двор жаровню на треноге и установили ее рядом с Квинтом. Над жаровней струился горячий воздух. В раскаленные угли засунули конец длинного железного прута. Патриций что-то коротко сказал мальчику. Тот взглянул на хозяина с ужасом... Отчаянный крик сорвался с посеревших губ. Раб отпрянул, пытаясь встать, затем снова бросился к ногам Фламиния, обнял его ноги, повторяя умоляющее: -- Domine, domine... Признавался ли он своему хозяину в преданности? Или просто молил о пощаде, повторяя единственное слово, которое у него хватило ума запомнить? Рабы, внесшие на двор жаровню, схватили мальчика, крепко держа его за руки. Фламиний задумчиво поднял железный прут и кивнул своим людям. Те задрали мальчику тунику. Мальчишка захныкал... Тошнотворный запах паленой плоти и высокий неровный крик жертвы потрясли Марго. "О Боже мой!.." Они выжгли ему на бедре зловещую букву "F". Марго еле сдержалась, чтобы не заорать в отчаянии. Она боялась, что сейчас потеряет сознание. Мальчик-то уж точно должен был лишиться чувств от боли. Но нет. Он лежал на земле, стонал и скреб тонкими пальцами по песку. Фламиний снова раскалил прут. Рабы опять схватили мальчика. На этот раз Фламиний поднес конец прута к лицу мальчика... -- НЕТ! -- Марго, забыв о всех своих болезнях, пружиной вскочила на ноги, крик сам вырвался из ее горла. Фламиний в удивлении замер. Глянул на слезы, переполнившие глаза девушки. Затем очень медленно снова положил прут на жаровню. Жестом отдал приказание своим слугам. Они отпустили дрожащего ребенка, который поцеловал ноги своего хозяина, затем прильнул к ногам Марго и горько заплакал. Она покачнулась... Патриций помог ей добраться до мраморной скамейки и присесть, затем сказал что-то рабу. Через мгновение ее губ коснулся край кубка. Девушка сделала глоток. Это оказалось крепкое красное вино. Она сделала усилие, чтобы снова взять себя в руки. Фламиний спокойно разговаривал со своим рабом. Марго поняла совсем немного из того, о чем они говорили. Она только уловила свое имя, каким она назвала его хозяину: Марго Сумитус. Когда Фламиний снова повел ее в ее комнату, она не возражала. Что ее действительно удивило, так это поведение мальчика, которому только что выжгли клеймо. Несмотря на то что на нем все еще были надеты цепи, он неуклюже захромал вслед за ними, а придя в комнату, уселся на пол рядом с ее кроватью. Он остался в комнате и после того, как ушел Фламиний, расположившись между Марго и дверью. Как будто он собирался защищать Марго от любых возможных опасностей. Марго очень хотелось узнать, как его зовут и почему он сбежал тогда, в первый раз. Он живо встретил ее любопытный взгляд. Наверняка и ему была интересна эта иностранка, спасшая его от второго клейма... Но через мгновение он покраснел и снова отвел взгляд. Марго села в постели. Затем показала на себя: -- Марго,-- и после этого показала на мальчика. Тот прошептал: -- Domine, sum Achillei. -- Domine? Она, наверное, ослышалась? Но ведь Малькольм четко объяснил ей значение этого слова. Dominus означает "хозяин". Юный Ахилл взглянул на нее снизу. -- Esne Palmirenus? -- спросил он голосом, в котором звучал благоговейный страх. Она пожала плечами. Не все ли равно? -- Es tu? -- Ego -- Graecus sum... -- отвечал он задушенно, с таким испугом в голосе, что у Марго сердце сжалось. Как же так случилось, что этот мальчик стал рабом? И даже еще важнее для нее было понять, как так получилось, что его сделали именно ее рабом? И что ей теперь с ним делать? Когда хозяин виллы снова появился, чтобы справиться о ее здоровье, Марго собралась с силами и попробовала выяснить это. Ее знания латыни было явно недостаточно для такого сложного диалога, но Фламиний рассеял все сомнения, когда вручил ей конец цепи, которой был скован Ахилл, со словами: -- Achilles tuus est servus. "Ну, замечательно! И что мне положено делать со своим рабом?" Патриций вручил ей железный ключ. Марго некоторое время тупо разглядывала его. Ахилл сидел рядом на корточках с покорно склоненной головой. "Может быть, он снова сбежит? Ну и что? Я не стану его тогда разыскивать". Она отомкнула замок его цепей. У Ахилла перехватило дыхание, потом слезы брызнули из глаз, и он уткнулся головой в пол. Фламиний тихо заворчал -- звук означал его глубочайшее удивление. Затем он пожал плечами, как бы говоря: "твое дело". За ужином этим вечером новое приобретение Марго неотступно находилось рядом с ней. После ужина он проводил ее до самой кровати, убедился, что она хорошо укрыта, и только после этого задул светильники. А потом снова занял свою сторожевую позицию на полу между ней и дверью. Когда на следующее утро она проснулась, он был все на том же месте и крепко спал. По ее вычислениям выходило, что ей оставалась еще два дня. За это время надо было разыскать таверну "Путешествий во времени", объяснить все Малькольму, извиниться перед ним и успеть вернуться в Ла-ла-ландию. Такая вот она умненькая и осторожненькая разведчица-стажер! Но когда Марго сделала попытку покинуть дом, Фламиний издал восклицание ужаса. Жестами и знаками он объяснил ей, что она гость в его доме, он отвечает за нее. И потому и думать запрещает о том, чтобы покинуть дом до полного выздоровления. Отчаявшись настоять на своем, Марго в конце концов стала просто повторять: -- Цирк, Квинт Фламиний. Ludi Megalenses... Она надеялась, что стоит ей выбраться на переполненные толпами народа улицы, ей уже нетрудно будет сбежать и избегнуть этого несколько навязчивого гостеприимства. В глазах Квинта вспыхнуло понимание. Что бы он ни сказал ей на самом деле, Марго была почти уверена, что это звучало примерно так: -- Конечно, я прекрасно тебя понимаю. Ты проделала этот неблизкий путь из Пальмиры, чтобы посмотреть состязания и гладиаторские бои. А тут один из моих злополучных рабов нанес тебе такое увечье, что ты не в состоянии выйти... Знаками и жестами он дал ей понять, что завтра они обязательно выберутся в город на бои. Марго в ее положении ничего не оставалось, как обуздать свое отчаяние и молчаливо согласиться. Вдобавок ко всему возникла проблема с Ахиллом. Ей не нравилось иметь раба. Он оказался слишком прилипчив. Куда бы она ни повернулась, везде он. Если ему позволить, так он бы стал одевать и раздевать ее, да и купать тоже. К счастью, на вилле была собственная купальня, в которой Марго могла мыться совсем одна, запирая дверь изнутри, если Ахилл пытался следовать за ней. "Пусть лучше они думают, что я эксцентричная провинциалка",-- ворчала она. Но что бы там ни думали ее хозяин и ее раб, купальня с подогретой водой была восхитительна. Ей не хотелось оттуда вылезать. "Ох, ведь к этому можно и привыкнуть..." Она нежилась в бассейне с подогретой водой по полдня, отмачивая все свои болячки и царапины, отскабливая каждый дюйм своей кожи. Затем следовал столь же неторопливый обед во внутреннем дворике виллы. За обедом она разнеженно слушала журчание и плеск струй в фонтанах и мечтала, чтобы здесь был и Малькольм. "Завтра",-- решила она. Завтра она обязательно изловчится и выскользнет из мягких тисков ее хозяина. К несчастью, у ее хозяина были на этот счет свои соображения. Марго не пошла в Цирк. Ее туда понесли. На носилках с креслом, установленным на двух длинных шестах. Их несли четверо сильных, обливающихся потом рабов. В этом кресле Марго оказалась плывущей над головами уличной толпы. Она чувствовала себя глупой, вызывающе заметной и вообще смешной на этом насесте. И без всякой надежды спуститься вниз и затеряться в толпе. Потому что в нескольких шагах от нее на других носилках плыл Квинт Фламиний. Ахилл с сияющими от восторга глазами следовал за носилками Марго, изо всех сил пытаясь не хромать. Перед Колизеем несметные толпы народа стекались к его многочисленным входам. В десятках киосков и павильонов продавались еда, вино и даже стеклянные чаши и кубки, украшенные по окружности рельефными сценами боев и соревнований. "Памятные кубки? А может, и нет",-- гадала Марго. В некоторых павильонах находились "букмекеры", принимавшие ставки на исход предстоящих состязаний и боев. Их осаждали толпы болельщиков. Люди азартно скандалили за право успеть сделать ставку до начала состязаний, получали свои билетики, передавали деньги. Она где-то читала, скорее всего в одной из этих толстенных книг из библиотеки Ла-ла-ландии, что в Древнем Риме запрещалось делать ставки на спортивных состязаниях и боях гладиаторов. Если это было правдой, то куда же смотрели те, кому было поручено следить за соблюдением этого закона? Рабы Квинта опустили носилки у одной из высоких входных арок, ведущих на большую арену. Марго уже всерьез подумывала о том, не нырнуть ли ей в толпу, как тут Квинт взял ее под руку, улыбаясь и любезно болтая, и повел во входную арку. Он заплатил за вход и получил три красных платка, размахивая которыми нужно было подбадривать любимую команду императора. Во всяком случае, она твердо решила, что красный -- это любимый цвет Клавдия. Такой вывод она сделала из услышанного разговора, в котором слова "император" и "принципал" связывались каким-то образом с красными платками. Квинт протянул один платок ей, другой -- Ахиллу и отпустил своих рабов. Он вручил Ахиллу несколько монет и послал его куда-то. Мальчик очень скоро вернулся с корзиной еды и добрым кувшином вина, после чего Квинт ввел Марго в Колизей. Она остановилась, пораженная открывшимся зрелищем. Квинт усмехнулся, постоял вместе с ней немного, а потом повел ее к сиденьям во втором ярусе, у первого поворота. Все, кого она только могла разглядеть в верхнем, третьем ярусе, носили либо ошейники рабов, либо одежды чужеземцев -- там не было видно ни одной тоги. Она мрачно ухмыльнулась, довольная, что хотя бы это смогла сообразить сама. Не было сомнения, что ей было позволено сидеть здесь, во втором ярусе, а не там, на третьем, вместе с иноземцами, только потому, что она была гостьей римлянина. Сам Цирк не был похож на то, каким она его себе представляла раньше. Огромная беговая дорожка не была овальной. Один ее короткий отрезок -- там, вдали от нее, где располагались стартовые ворота,-- был практически прямой. От него перпендикулярно отходили два длинных прямых отрезка. Напротив Марго они соединялись полукруглой дугой. Три ряда сидений, деревянных и каменных, поднимались ярусами вокруг арены с дорожкой. Окружность огромной арены, если считать вместе с трибунами, по прикидке Марго, протянулась почти на милю. Земля на арене везде была посыпана песком. Исключение составляло только пространство перед стартовыми воротами -- оно было вымощено камнем. Вся беговая дорожка отсвечивала на солнце какими-то неестественными бликами. Она заметила на дорожке рабов с корзинами, из которых те посыпали песок чем-то сверкающим. Какой-то минерал? Она вспомнила, что вкрапления слюды в граните создают тот же эффект. Ну что ж, дорого, зато красиво. Длинный разделительный барьер высотой футов шесть шел вдоль арены посередине, отделяя продольные дорожки одну от другой. Он представлял собой каменную стенку, украшенную высокими мраморными колоннами. На вершинах колонн стояли сияющие женские статуи -- крылатые и без крыльев. В миниатюрных храмах, расположенных на стене, виднелись алтари незнакомых Марго богов. Поперек барьера в нескольких местах на равных расстояниях размещались поперечные балки, похожие на коромысла весов с чашами на концах. В правых от Марго чашах лежали каменные яйца и каменные изваяния дельфинов. Сверкающая золотом статуя богини, в которой даже она узнала Кибелу, оседлавшую льва, возвышалась у одного конца дорожки. Недалеко от Великой Матери высилась купа мраморных деревьев, но они не были похожи на священные сосны. Интересно, что это за деревья? В самой середине барьерной стены возвышался огромный египетский обелиск. Кто же его сюда привез? Ведь это было совсем непростым делом -- доставить его сюда на корабле по Средиземному морю. Прямо посреди трибуны, идущей вдоль длинного отрезка дорожки, был построен великолепный храм с колоннадой. Под ним располагалась платформа с балюстрадой. "Наверняка это место для судей",-- подумала она, заметив проведенную поперек дорожки меловую линию, как раз напротив балюстрады. За обелиском и статуями в утреннем свете сиял еще один храм. Высоко над ним императорский дворец вздымался на Палатинском холме. Этот второй храм был встроен прямо в нижний ярус трибуны. У него тоже была красивая колоннада и треугольный фронтон над широким каменным портиком. На нем располагались ложа для самых почетных зрителей. Наверное, это место для самого Клавдия. Внизу у стартовых ворот серые и красные мраморные колонны украшали арки входных трибун. Всего их было двенадцать, и сейчас они были закрыты двойными деревянными воротами. Сверху их перекрывали металлические решетки. Изысканно украшенная ложа с каменной балюстрадой занимала центральную часть мраморного фасада. В каждых воротах на низких круглых пьедесталах возвышались высокие граненые столбы, увенчанные каменными капителями. От стартовых ворот до самого дальнего конца разделительного барьера дорожка была размечена меловыми продольными полосами. Интересно, а это зачем? Как раз под тем местом, где сидела Марго, прямо на дорожке находился маленький квадратный храм с колоннами, опирающимися на круглые каменные ступени. Около него из земли росло небольшое деревце. Стена подиума отделялась от беговой дорожки огромным, трехметровой ширины рвом, заполненным водой. По самой кромке стены подиума, отделяя трибуны зрителей от края рва, во всю длину вытянутой подковы арены тянулась высокая металлическая решетка. Трибуны быстро заполнялись. Марго поразилась, с какой скоростью огромная толпа могла войти в Цирк. Она попробовала прикинуть вместимость всего сооружения. Умножив число рядов на примерное количество мест в каждом ряду, получила, что Цирк вмещает больше ста пятидесяти тысяч человек. Не слишком ли много? Компания смеющихся мужчин и женщин стала рассаживаться на скамье позади нее, нещадно толкая ее в спину коленями. Чтобы не упираться своими коленями в спину впереди сидевшего, Марго пришлось скорчиться, поджав колени почти к подбородку. Люди втискивались на стадион, как сардинки в банку. Она очень надеялась, что деревянные скамьи не сломаются под тяжестью зрителей. Трибуны были почти полностью заполнены, когда в дальнем конце зазвучали трубы, возвестившие о начале представления. На дорожке появились люди. Они несли в руках высокие шесты, оканчивающиеся четырехугольными табличками с буквами SPQR. Над табличками сверкали на солнце золоченые фигуры орлов. Весь стадион вскочил, Марго тоже не смогла удержаться и встала вместе со всеми. Что? Где? Квинт Фламиний показывал ей куда-то вниз, на дорожку. Из-за штандартов с орлами показался какой-то человек. Он неуклюже, прихрамывая, спускался на дорожку от выхода у стартовых ворот. Одетый в сверкающую белую шерстяную тунику с широкими пурпурными полосами по краям, он мгновенно приковал к себе внимание всех зрителей. Толпа, казалось, сошла с ума. Но кем бы он ни был, передвигался он на нетвердых ногах. "Пьяный?" -- первое, что пришло в голову Марго. Наверное, все же нет? Женщина позади нее что-то защебетала о принципале. Марго задохнулась. Клавдий! Она никак не ожидала, что император будет шествовать во главе процессии пешком. Представляла себе его выезжающим на золотой колеснице или на чем-то в этом роде. Может быть, такой выезд здесь приберегают только для полководцев, выигравших битву? Клавдий двигался осторожно, но упорно, без всякого императорского величия ведя за собой колонну. Неожиданно Марго вспомнила. Тогда она не сообразила, а вот сейчас все стало на свои места. Ведь ее так удивило болезненно искаженное лицо Клавдия на фотографии в "Путешествиях во времени". Значит, с тех пор его болезнь прогрессировала и теперь затронула и другие жизненно важные функции. Неудивительно, что Малькольм отказался смеяться над ним. Это было настоящее мужество -- преодолевая боль, идти во главе процесси