и господина Пушкина. Ну, один кирпичом швырнул, фонарь разбил. Дубельт. Ах, народ какой! Битков скрывается. Послышался усилившийся хор. (Прислушался, потом у внутренних дверей негромко.) Пожалуйте, господа! В ту же минуту из внутренних дверей один за другим появляются десять жандармских офицеров в шинелях. Жуковский поражен. Господа, прошу вас. Вынос. Ротмистр Ракеев, вас попрошу остаться здесь при вдове [покойного]. Она страдает... Благоволите принять меры к утешению ее и к тому, чтобы надлежащая помощь была ей оказана лекарями своевременно. Прошу брать гроб, господа! Ракеев идет во внутренние комнаты, а офицеры выходят в двери столовой. Жуковский двинулся туда же. Василий Андреевич! А вы?.. Жуковский. Я хочу нести гроб. Дубельт. Граф Александр Христофорович просил оказать ему любезность: останьтесь при вдове. Страдалица нуждается в утешении. Вы же были близки покойному... Что касается гроба, то поверьте, Василий Андреевич, не стоит. Уличные ротозеи могут потеснить, а офицеры примут все меры к тому, чтобы было соблюдено надлежащее уважение к телу... Жуковский. Повинуюсь, повинуюсь. (Перекрестившись, уходит во внутренние комнаты.) Дубельт поправляет эполеты и, перекрестившись у дверей в столовую, уходит в них. Темно. КАРТИНА ДЕВЯТАЯ [Окна квартиры Пушкина, выходящие на Мойку. Сквозь прозрачные занавески свет бесчисленных свечей. Домовая арка, возле нее уличный фонарь.] Показывается набережная Мойки перед квартирой Пушкина. Вечер. Уличный фонарь. Перед зрителем медленно начинают плыть окна пушкинской квартиры, потом останавливаются. На набережной появляются Кукольник и Бенедиктов. Кукольник. За мной, Владимир. Бенедиктов. Ох, не задавили бы нас! Кукольник. Следуй за мной! Тотчас показывается конный жандарм, лошадь под ним танцует. Вслед за конным жандармом появляется квартальный. Квартальный (Кукольнику). Виноват, господин!.. Нельзя-с... Вы куда? Кукольник. Почему вы преграждаете нам путь? Мы ко фобу господина Пушкина. Бенедиктов. Поклониться праху. Квартальный. Извините, не могу... Прошу повернуть. Доступа нет больше. Извольте посмотреть, что делается! Показывается плохо одетый человек. Квартальный обращается к нему. Куда ты прешь? Назад! Плохо одетый человек ловко проскальзывает мимо жандармской лошади и скрывается. Ах, вот народ! Бросается за плохо одетым человеком. Жандарм, наезжает на Кукольника. Жандарм. Назад, назад, господин! Не приказано! Бенедиктов. Нестор, идем назад. Кукольник. Но позвольте. Жандарм, не слушая, отъезжает. Ну, что ж, нельзя так нельзя. Попрощаемся и тут. Сними шапку, Владимир! Бенедиктов. Голова озябнет. Кукольник (сняв шапку). Прощай, Александр! Ты был моим злейшим врагом! Сколько обид, сколько незаслуженных оскорблений!.. За что?.. Был у тебя порок - зависть! Однако в сию минуту я забываю все это!.. (Обращается к окнам) И, как русский, душевно скорблю об утрате! Кланяюсь твоему праху! Прощай, Александр! Бенедиктов снимает шляпу, крестится. Выбегает студент. Студент (Кукольнику). Верно ли, что умер?.. Кукольник (торжественно). Прах! Дом начинает медленно плыть. Появляются окна квартиры, сквозь тонкие занавесы виден свет свечей. Домовая арка. Толпа народа гудит. В толпе встревоженный квартальный, конный жандарм. Полицейские сдерживают напор толпы, стараются не пропустить в арку. Полицейский. Не велено! Не велено! Назад! Возгласы в толпе: - Да позвольте!.. Я в этом доме проживаю!.. - Позвольте пройти!.. - Голландец застрелил!.. - Ничего не голландец, кавалергард! - Что врать-то? Француз! - Наших, стало быть, иностранцы почем зря могут бить! - Я жаловаться буду: - квартирую я в этом доме! Хорошо одетый человек, стиснут толпой. Хорошо одетый. Pardon, messieurs, pardon!.. Виноват! А! Квартальный. Извините, господин, нельзя! Хорошо одетый (ломаным языком). Я посланник Франции. (Распахивает шубу, показывает ордена.) Квартальный. Пропусти его превосходительство! Господа, осадите! Полицейские оттесняют толпу, пропускают посланника в арку. Студент. Это что такое?! Почему нам нельзя? Почему иностранцев пропускаете?! Погиб национальный поэт! Возгласы в толпе: Они ухлопали, их и пущают? Внезапно из толпы выделяется фигура в студенческой [одежде] форме. Человек этот без шапки. Человек. Тише! Толпа несколько стихает. Тише! Не тревожьте прах поэта! (Проворно вынимает из кармана бумажку) Слушайте! (Уцепившись одной рукой за фонарь, читает при свете его по бумажке.) Не вынесла душа поэта Позора мелочных обид. Толпа стихает совсем. Квартальные от удивления застыли. Восстал он против мнений света, Один, как прежде, и убит! Квартальный (отчаянно). Господин, что это вы делаете?! Крик в толпе: "Шапки долой!" Человек. ...Убит. К чему теперь рыданья. Похвал и слез ненужный хор? И жалкий... В толпе засвистели полицейские. Квартальный. Иваненко! Снимай его! Человек. Не вы ль сперва так долго гнали... Свист. Возгласы в толпе: "Убили! Слушайте!.." Человек. ...Угас, как светоч, дивный гений! Из подворотни выбегает жандармский офицер. Офицер. Эге-ге! Арестовать! Выбегают трое жандармов. Толпа шарахается в сторону. Человек. Руки прочь! ...Его убийца хладнокровно Навел удар. Спасенья нет!.. Жандармы протискиваются к фонарю, берут человека, вырывают у него бумажку. Офицер. Тесните толпу! Человек с фонаря исчезает вместе с жандармами. Из подворотни выбегают жандармы, начинают теснить толпу. Пространство очищается, кругом стихает. Потом из дверей, выходящих в подворотню, показываются чинно жандармские офицеры, и послышалось стройное, приятное пение "Святый Боже..." Подворотня наполняется светом, показались первые свечки. Темно. (КАРТИНА ДЕСЯТАЯ) Помещение глухой почтовой станции. Огонь в русской печке, лавка, стол, фонарь, свеча. За окном - вьюга. Жена смотрителя припала к окошку, что-то рассматривает. За окошком мелькнул свет фонарей, глухо послышались голоса. Дверь раскрывается, первым входит смотритель в шинелишке, с фонарем в руках, кланяется, пропускает вперед себя Ракеева. Тот - в шинели, запорошен снегом, видимо, сильно иззяб. Смотрительша кланяется. Ракеев. Есть кто на станции? Смотритель. Никого нету, ваше высокоблагородие, никого! Ракеев (всматривается). Это кто? Смотритель. Жена моя, супруга, ваше высокоблагородие. Ракеев. Так... Через два часа дашь лошадей. Под мой возок тройку, и под... (указывает коротким жестом в окно) пару! (Трет у огня руки.) Смотритель. Тройку-то ведь ваш... Ракеев. Слышал, что я сказал? Через два часа дашь лошадей! Смотритель. Слушаю, слушаю. Ракеев (раздельно). Никому не болтать, понял? Чтобы ни одна душа не знала? Смотритель. Слушаю, ваше высокоблагородие... Ракеев (смотрительше). А ты, матушка, смотри, язык держи на привязи. Да нечего смотреть на улицу, ничего там любопытного нет. На улицу тебе незачем выходить! Смотритель. Незачем, незачем... Ты у меня смотри! (Ракееву.) Чайку, ваше высокоблагородие, не прикажете ли? Ракеев. Нет. Я на час прилягу. Ровно через час... Часы-то есть у тебя? Через час меня разбудишь? Если будет какой-нибудь проезжий, буди раньше. И жандарму дашь знать. Смотритель. Понял. Слушаю. Пожалуйте на чистую половину. Ракеев уходит, закрывает за собой дверь. Лишь только Ракеев скрылся, смотритель грозит пальцем жене. Та подбегает. Смотрительша. Кого, кого?.. Смотритель. Молчи ты, дура! И ежели на улицу выглянешь!.. Беду с тобой наживешь! Вот оказия навязалась? Нужно же было им по этому тракту! (Жене.) Выглянешь - я тебе вожжой!.. Ты с ним не шути! Смотрительша. Чего мне выглядывать? Чего я там не видела? Смотритель уходит. Смотрительша в ту же минуту бросается к окну, дышит на стекло, всматривается. Потом крадучись идет к наружной двери, хочет выйти. Навстречу ей входит замерзший жандарм. Жандарм Пономарев. Лег? Смотрительша. Лег. Жандарм. Давай скорей на двугривенник! Кости замерзли! Смотрительша бросается в угол, достает штоф, наливает стаканчик водки. Пономарев торопливо выпивает, закусывает хлебом, прислушивается. Заснул. Давай второй! (Выпивает.) Смотрительша. Вы что ж так... Вы б обогрелись... Пономарев. Обогреешься тут! Смотрительша. Куда путешествуете? Пономарев. Ох вы, бабье племя! Ты все равно как Ева! Вот отдерут тебя когда-нибудь! Не посмотрят, что смотрительша! (Уходит.) Смотрительша быстро накидывает платок, бросается к дверям. Из них выходит Битков. Уши у него под шапкой повязаны платком. Битков (стонет). Заснул? Ох! (Подходит к огню.) Смотрительша. Зазябли? Битков. Да ты в окно посмотри, что спрашиваешь?.. (Садится на лавку, кряхтит, разматывает платок.) Ты - смотрительша? То-то, я сразу вижу. Как звать? Смотрительша. Арина Никитишна. Битков. Давай, Никитишна, штоф. Смотрительша подает штоф, хлеб. Битков жадно выпивает стаканчик. Что ж это такое?.. Мать пресвятая Богородица!.. Двадцать две версты!.. Вот связала! Смотрительша. Кто это связала? Битков. Судьба! (Выпивает второй стаканчик, согревается, пьянеет.) Ведь это рыбий мех, а?.. (Выпивает третий стакан.) Смотрительша. Вот разрази меня на месте гром, вот никому ни словечечка не скажу! Скажите, кого везете, а? Битков. Не спрашивай. Государственное дело. Смотрительша. Так и думала. Ведь это что ж?.. И нигде не отдыхаете? Да ведь замерзнете! Битков. Ему не холодно. Ему теперь тепло. (На цыпочках подходит к двери.) Захрапел. Ведь это зря опять. Ведь сейчас будить. (Возвращается, выпивает.) Пошло, пошло, вот оно... Смотрительша. Куда везете-то? Битков. Но-но-но-но! У меня выпытывать!.. Это, тетка, не твое дело! Это наше занятие. (Пауза.) В Святые Горы... Как его закопаем - сейчас же и маю душу на покаяние... Ныне отпущаеши раба твоего, владыко!.. Ах, сколько я стихов переучил!.. Могу стихами говорить!.. Не веришь?.. Смотрительша. Что это вы меня мучаете, вполовину говорите! Битков. Каждого человека я насквозь вижу, и еще под землей вижу, и по твоему лицу вижу, что тебя отдерут. Вот вспомни мое слово!.. Смотрительша. Но-но-но... А чего это вы - стихи говорите? Битков. Да, стихи писал... Из-за этих стихов никому покоя, ни ему, ни начальству, ни мне, рабу Божиему Лариону Биткову! Год за ним всюду! Умора! Не везло! Как ни напишет - мимо попал! Не те, не такие! Смотрительша. Да неужто казнили за это? Битков. Ну, ну, ну!.. Ты смотри, дура! А впрочем, может быть, ты и не дура... Но Битков на него зла не питает. Человек как человек!.. Одна беда - стихи! Я с ним всюду... На извозчик - я за ним прыг!.. (Пьянеет.) Смотрительша. Да ведь теперь-то он помер, чего же это вы за ним? Теперь-то чего же? Битков. Хе? Помер?.. Помереть-то помер, а вон видишь!.. (Указывает на дверь.) Видела? Ночью! Буря! А мы по восемьдесят верст? Вот тебе и помер! Я и то опасаюсь, будет ли толк - закопаем его - опять, может быть, спокойствия не будет. Смотрительша (жадно). Да может быть, оборотень? Битков. Может, и оборотень. Кто его знает! И чего это меня мозжит, а?.. Налей-ка мне еще! Что-то сосет! Да, нехорошо умирал... Ох, мучился... Пулю-то он ему в живот засадил... Смотрительша. Ай-яй-яй!.. Битков. Да!.. Так руки закусывал!.. Так и помер!.. А на Мойку мне теперь не ходить... Квартира теперь там пустая... Смотрительша. А это старичок-то с вами? Битков. Камердинер его. Смотрительша. Что же он не обогреется-то? Битков. Не желает. Так и караулит. Я ему вынесу. Смотрительша. Да вы-то сами чиновник будете? Битков. Эх... Нет, тетка Никитишна, мы поважнее будем чиновников! (Встает) Ой, буря! Ой, буря! Самые лучшие стихи написал: Буря мглою небо кроет, Вихри снежные крутя. То, как зверь, она завоет, То заплачет, как дитя! Слышишь? Верно - как дитя? То по кровле обветшалой Вдруг соломой зашуршит... Штоф сколько? Смотрительша. Цена известная. Битков (швыряет деньги широким жестом) То, как путник запоздалый, вдруг... Двери распахиваются, вбегает смотритель, за ним жандарм. Смотритель стучит кулаками в дверь Смотритель. Ваше высокоблагородие, ехать! Мгновенно в дверях показывается Ракеев. Ракеев (кричит). Ехать! Занавес Конец 27.III.35 Михаил Булгаков. Александр Пушкин Пьеса в четырех действиях 1 Вариант ---------------------------------------------------------------------------- Собрание сочинений в десяти томах. Том 7. М., "Голос", 1999. OCR Бычков М.Н. ---------------------------------------------------------------------------- И, сохраненная судьбой, Быть может, в Лете не потонет Строфа, слагаемая мной... Действуют Пушкина Гончарова Воронцова-Дашкова Салтыкова Смотрительша Девушка Битков Никита Дантес Шишкин Бенедиктов Кукольник Долгоруков Богомазов Салтыков Николай I Жуковский Геккереи Дубельт Бенкендорф Ракеев Пономарев Строганов Воронцов-Дашков Данзас Арендт Студент Станционный смотритель Тургенев Филат Агафон Преображенец 1 Преображенец 2 Негр Камер-юнкер Звездоносец Гость Павел Максимович Слуга Сторож Квартальный Конный жандарм Посол Жандармы Офицеры Жандармы Полицейские Толпа Действие происходит в конце января и начале февраля 1837 года ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ Вечер. Гостиная в квартире Пушкина. Горят две свечи на стареньком фортепиано и свечи в углу возле стоячих часов. В открытую в кабинет дверь виден камин, в котором тлеют угли, часть книжных полок. Слабый огонь в камине в гостиной. Гончарова сидит за фортепиано, а Битков с инструментами стоит у часов и чинит их. Часы под руками Биткова то бьют, то играют. Гончарова тихо наигрывает на фортепиано и напевает. За окном слышна вьюга. Гончарова (напевает). ...И печальна и темна. Что же ты, моя старушка, приумолкла у окна.. Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя... То, как зверь, она завоет, то заплачет как дитя... Битков. Какая чудная песня. Сегодня я чинил тоже у Прачешного мосту... На мосту иду, господи! Крутит, вертит!.. И в глаза, и в уши... Пауза. Дозвольте узнать, это кто же такую песню сочинил? Гончарова. Александр Сергеевич. Битков. Скажите! Ловко! Воет в трубе, истинный бог, как дитя! Прекрасное сочинение. Послышался дверной колокольчик. Входит Никита. Никита. Александра Николаевна, подполковник Шишкин просит принять. Гончарова. Какой Шишкин? Никита. Шишкин, подполковник. Гончарова. Зачем так поздно? Скажи, что принять не могут. Никита. Да ведь как же, Александра Николаевна, его не принять? Гончарова. Oh, mon Dieu! {О, Боже мой! (фр.).} Ах ты, Боже мой! Вспомнила!.. Проси сюда. Никита. Слушаю. (Идет к дверям.) Ах, неволя... Ах, разорение... (Уходит.) Пауза. Шишкин (входя). Покорнейше прошу извинить, очки запотели. Имею честь рекомендовать себя: подполковник в отставке Алексей Петрович Шишкин. Простите великодушно, что потревожил. Погодка-то, а? Хозяин собаку на улицу не выгонит. Да что же поделаешь?.. А с кем имею честь говорить? Гончарова. Я сестра Натальи Николаевны. Шишкин. Ах, чрезвычайно рад нашему знакомству! Гончарова. Prenez place, sil vous plait, monsier {Прошу вас, присаживайтесь, сударь. (фр.).}. Шишкин. Парле рюс, мадемуазель {Parlez russe, mademoiselle. - говорите по-русски, сударыня. (фр.).}. Покорнейше благодарю. (Садится.) Погодка-то говорю, а? Гончарова, Да, метель. Шишкин. Могу ли видеть господина камер-юнкера? Гончарова. Очень сожалею, но Александра Сергеевича нет дома. Шишкин. А супругу ихнюю? Гончарова. И Наталья Николаевна в гостях. Шишкин. Ах, ведь этакая незадача! Ведь это что же, никак не застанешь! Гончарова. Вы не извольте беспокоиться, я могу переговорить с вами. Шишкин. Мне бы самого господина камер-юнкера. Ну, слушаю, слушаю... Дельце-то простое. В разные сроки времени господином Пушкиным взято у меня под залог турецких шалей, жемчугу и серебра двенадцать с половиной тысяч ассигнациями. Гончарова. Я знаю... Шишкин. Двенадцать с половиной тысяч, как одна копеечка! Гончарова. А вы не могли бы еще немного потерпеть? Шишкин. С превеликим бы одолжением терпел, сударыня. И Христос терпел и нам велел. Но ведь и в наше положение надо входить. Ведь туловище-то прокормить надо? А у меня сыновья в Черноморском флоте. Поддерживать приходится. Приехал предупредить, сударыня, завтра продаю вещи. Персиянина нашел подходящего. Гончарова. Убедительно прошу подождать. Александр Сергеевич уплатит проценты. Шишкин. Верьте, не могу. С ноября месяца ждем, другой бы давно продал. Персиянина упустить боюсь. Слышатся тяжелые вздохи, Никита показывается в дверях. Гончарова с досадой машет ему рукой, Никита скрывается. Гончарова. У меня есть фермуар и серебро, может быть, вы посмотрели бы... Шишкин. Прошу прощенья, канитель с этим серебром, сударыня. А персиянин... Гончарова. Но, помилуйте, как же нам без вещей-то остаться? Может быть, вы все-таки взглянули бы? Прошу вас в мою комнату. Шишкин. Ну, что же, извольте. (Идет вслед за Гончаровой.) Квартирка славная какая! Что плотите? Гончарова. Четыре тысячи триста. Шишкин. Дороговато! (Уходит с Гончаровой в дверь, ведущую во внутренние комнаты.) Битков, оставшись один, прислушивается, подбегает со свечой к фортепиано, переворачивает и рассматривает ноты, затем подбегает к двери кабинета, заглядывает в него, поколебавшись, входит. Освещая свечой полки, читает названия книг, затем, перекрестившись, уходит в вглубь кабинета и скрывается за стеной гостиной. Через некоторое время возвращается в гостиную на свое место к часам. Выходит Гончарова, за ней Шишкин - с узелком в руках. Гончарова. Я передам, передам. Шишкин. Векселек мы завтра же перепишем. Только уж вы попросите Александра Сергеевича, чтобы они сами пожаловали, а то извозчики уж больно дорого стоят. Четвертая Измайловская рота, в доме Борщова, в заду на дворе маленькие оконца, да они знают. Оревуар, мадемуазель. Гончарова Au revoir, monsieur. Никита, проводи! Шишкин уходит. Битков (закрывает часы, кладет инструменты в сумку). Готово, барышня, живут. А в кабинете... я завтра зайду. Гончарова. Хорошо. Битков. Прощенья просим. (Уходит.) Гончарова сидится у камина, протягивает руки к огню. В дверях появляется Никита. Никита. Эх, Александра Николаевна! Гончарова. Ну, что тебе? Никита. Эх, Александра Николаевна! Вот уж и ваше добро пошло. Гончарова. Выкупим. Никита. Из чего же-то выкупим? Не выкупим, Александра Николаевна. Гончарова. Да что ты каркаешь сегодня надо мною? Никита. Не ворон я, чтобы каркать. Раулю за лафит четыреста целковых, ведь это подумать страшно! Аптекарю, каретнику. Первого Карадыкину за бюро платить надо? А заемные письма! Да лих бы еще письма, а то ведь молочнице задолжали, срам сказать! Что ни получим, ничего за пазухой не остается, все идет на расплату. Александра Николаевна, умолите вы его, поедем и деревню. Не будет здесь добра, вот вспомните мое слово! Детишек бы взяли, покойно, просторно... Здесь вертеп, Александра Николаевна, и все втрое! И обратите внимание, ведь они желтые совсем стали и бессонница. Гончарова. Скажи Александру Сергеевичу сам. Никита. Сказывал-с. А они отвечают - пойди, старый хрыч, в болото! И без тебя голова вихрем идет. Гончарова. Ну, Наталье Николаевне скажи. Пауза. Никита. Не буду я говорить Наталье Николаевне, не поедет она. Пауза. А без Натальи Николаевны? Поехали бы вы, детишки и он. Гончарова. Ополоумел, Никита? Никита. Утром бы из пистолета стреляли, потом верхом бы ездили... Детишкам и простор! И удобство! Гончарова. Перестань меня мучить, Никита, уйди. Никита, вздохнув, уходит. Гончарова, посидев еще немного у камина, уходит в дверь во внутренние комнаты. Слышится дверной колокольчик. Потом в кабинет, который в полумраке, входит не через дверь в гостиную, а из передней Никита, проходит в глубь кабинета, а за ним мелькнул и прошел в глубь кабинета какой-то человек. В кабинете изменилось освещение - в глубине, в той части кабинета, которая не видна, зажгли свет. Никита, (глухо, в глубине кабинета). Слушаю-с, хорошо. (Выходит в гостиную и говорит у дверей, ведущих во внутренние комнаты.) Александра Николаевна! Они больные приехали, малины (просят) заварить. Гончарова (за сценой). Ага, хорошо, сейчас. Никита возвращается и скрывается в глубине кабинета. (Гончарова проходит через гостиную с чашкой в руке в кабинет. Стукнув в дверь кабинета.) On entre? (Входит в кабинет, скрывается в глубине его.) Никита показывается в той части кабинета, которая видна, у камина, шевелит в нем угли. (Голос Гончаровой глухо в кабинете.) Alexandre, etes-vous indispose? {Александр вам нездоровится? (фр.).} Лежите, лежите. Может быть, послать за доктором? (Выходит из кабинета, проходя мимо Никиты, говорит ему.) Раздевай барина. (Отходит к камину в гостиной, ждет.) Никита входит в кабинет, а через некоторое время Никита уходит через дверь в переднюю, закрыв ее за собой. (Тогда Гончарова возвращается в глубь кабинета. Слова ее слышны глухо.) Все благополучно, нет, нет... Дверной колокольчик. Никита появляется в гостиной с письмом в руках. Сейчас же Гончарова выбегает к нему навстречу из кабинета. Никита. Письмо Александ... Гончарова (сделав страшные глаза, грозит Никите и вырывает у него письмо, говорит громко). Ага, хорошо, от портнихи... Скажи, что буду завтра в два часа. Ну, что ты стал? Ступай. (Тихо.) Тебе сказано - не подавать писем? Никита, вздохнув, выходит. (Гончарова возвращается в кабинет. Голос ее слышен глухо.) Бог с вами, Александр, говорю же, от портнихи... Право, я пошлю за лекарем. Ну, хорошо, хорошо... Дайте я вас перекрещу. Я умоляю вас не тревожиться. Свет в кабинете гаснет. (Гончарова возвращается в гостиную, закрывает дверь в кабинет, задергивает ее портьерой, подходит к камину, вскрывает письмо, читает, прячет в карман.) Кто эти негодяи? Опять, Боже праведный! (Пауза.) В деревню надо ехать, он прав. Послышался дверной колокольчик, потом где-то голос Никиты, и из дверей, ведущих из гостиной в столовую, появляется Пушкина. Она развязывает ленты капора, бросает его на фортепиано. Лицо ее ослепляющей красоты. Пушкина близоруко щурится, видит Гончарову у камина. Пушкина. Ты одна? Не спишь? Пушкин дома? Гончарова. Он приехал совсем больной и заснул, просил его не беспокоить. Пушкина. Ах, бедный! Да не мудрено, какая буря, господи! Нас засекло снегом! Гончарова. С кем ты приехала? Пушкина. Меня проводил Дантес. Гончарова. Значит, ты все-таки хочешь беды? Пушкина. Ах, ради всего святого, без нотаций. Гончарова Таша, что ты делаешь? Зачем ты напрашиваешься на несчастье? Пушкина. Oh, mon Dieu! Азя, это смешно! Ну кому какое дело, что beur frere {Свояк. (фр.).} меня проводил? Гончарова вынимает письмо, подает Пушкиной. (Пушкина читает. Шепотом.) Он не видел? Гончарова. Бог спас, Никита хотел подать. Пушкина. Ах, старый дурак! (Бросает письмо в камин.) Гнусные люди! Ты знаешь, какая мысль меня осенила? Это она сама же и делает! Гончарова (указывая на камин). Это тебе не поможет. Это сгорит, но завтра придет другое. Он все равно узнает. Пушкина. Азя, я не могу отвечать за анонимные наветы. Он поймет, что все это неправда. Гончарова. Зачем же мне ты говоришь так? Нас никто не слышит. Пушкина. Ну, хорошо, и сознаюсь, я виделась с ним у нее. Но это вышло нечаянно, я не знала, что он придет туда. Гончарова. Наши дела поистине ужасны. Все бесят, долги покою не дают. Уедем в деревню. Пушкина. Бежать? Из Петербурга? Прятанья в деревне? От кого? Из-за того, что какая-то свора низких людей... презренный аноним... Он подумает, что я точно виновата. А между нами ничего нет. И с какой стати? Покинуть Петербург? Я не хочу сойти с ума в деревне! Благодарю покорно! Гончарова. Но неужели ты не хочешь понять, как ему тяжело? И притом денежные дела так запутаны! Пушкина. Ну, уж в этом я не виновата. Конечно, чтобы жить в столице, нужно иметь достаточные средства. Муж должен заботиться об этом. Гончарова. Нет, я не могу с тобой разговаривать, я не понимаю тебя. Пушкина. Ложись спать, Азя. Гончарова. Прощай. (Уходит.) Пушкина некоторое время у камина, потом переходит к окну, смотрит в него, улыбается, очевидно что-то вспоминая. Фонарь с улицы бросает на нее отсвет. В это время из дверей, ведущих в столовую, бесшумно появляется и останавливается в дверях человек. Он в шлеме, на котором поблескивает орел, в тяжелой шинели, запорошен снегом, с палашом, в перчатках с раструбом. Он держит женские перчатки. Человек в шлеме очень красив. Пушкина поворачивается, видит вошедшего. Пушкина (шепотом). Как вы осмелились? Как вы проникли? Сию же минуту покиньте мой дом. Какая дерзость! Я приказываю вам. Дантес (говорит с сильным акцентом, иногда коверкая слова). Вы забыли в санях ваши перчатки. Я боялся, что завтра озябнут ваши руки, и я вернулся. (Кладет перчатки на фортепиано, прикладывает руку к шлему и поворачивается, чтобы уйти.) Пушкина (шепотом). Вы сознаете ли опасность, которой вы меня подвергли? Он за дверьми. (Подбегает к двери кабинета, бесшумно поворачивает ключ, [закрывает портьерой дверь].) На что вы рассчитывали, когда входили? А если бы в гостиной был он? Ведь это же смерть! Дантес. Chaque inseant de la vie est un pas vers la mort {Каждое мгновение моей жизни это шаг к смерти. (фр.).}. Слуга сказал мне, что он спит, и я вошел... Пушкина. Он не потерпит, он убьет меня. Дантес. Из всех африканцев сей, полагаю, самый кровожадный. Но не тревожьте себя, он убьет меня, а не вас. Пушкина. У меня темно в глазах. Что будет со мною? Дантес. Успокойтесь, ничего не случится с вами. Меня же положат на лафет и отвезут на кладбище. И так же будет буря, и в мире ничего не изменится. Пушкина. Я заклинаю вас всем, что у вас есть дорогого, покиньте дом. Дантес. У меня нет ничего дорогого на свете, кроме вас. Не заклинайте меня. Пушкина. Уйдите. Дантес. Ах, нет. Вы причина того, что совершаются безумства. Вы не хотите выслушать меня. А между тем есть величайшей важности дело, которое вам надлежит выслушать. (Пауза) Там... Да? ...иные страны. Скажите мне только одно слово - да, и мы бежим. Пушкина. И это говорите вы? Месяц тому назад женившись на Екатерине, на моей сестре? Ваши поступки не делают вам чести, барон. Ох, нет... не делают... Грех вам... Вы и преступны, вы и безумны! Дантес. Я женился на ней из-за вас. Да, я совершил преступление. Бежим! Пушкина. У меня дети. Дантес. Забудьте. Пушкина. О, ни за что! Дантес. Я постучу к нему в дверь. Пушкина. О, жестокая мука. Не смейте! Неужели вам нужна моя гибель? Дантес целует Пушкину. Зачем, зачем вы появились на нашем пути? Вы заставили меня и лгать и вечно трепетать... Ни ночью сна, ни днем покою... Часы бьют полночь. Боже мой, уходите! Дантес. Придите еще раз к Идалии, нам необходимо поговорить. Пушкина. Завтра на балу у Воронцовой, после котильона, подойдите ко мне. Дантес прикладывает руку к шлему, поворачивается и уходит. (Крестится, прислушивается.) Скажет Никита или не скажет? Нет, не скажет, ни за что не скажет. О, горькая отрава... (Подбегает к окну гостиной, смотрит в него, еще раз крестится, потом подбегает к двери кабинета, прикладывает ухо, слушает, поворачивает ключ, отдергивает портьеру, задувает свечи и выходит через дверь, ведущую во внутренние комнаты.) Через некоторое время ручка в дверях кабинета поворачивается, возникает полоска света, дверь приоткрывается, полоска света расширяется. Потом тьма... ...Зимний день. Столовая в квартире Салтыкова. Рядом библиотека с массою книг. Из библиотеки открыта дверь, в которую видна часть гостиной. В столовой накрыт завтрак. Филат стоит у дверей. Кукольник. Разрешите, Александра Сергеевна, представить вам нашего лучшего поэта отечественного, Владимира Григорьевича Бенедиктова. Истинный светоч и талант! Бенедиктов (скромный человек в вицмундире). Ах, Нестор Васильевич! Кукольник. Господа офицеры, поддержите меня! Вы высоко цените его творчество. Преображенцы, сыновья Салтыкова, улыбаются. Салтыкова. Enchantee de vous voir... {Рада вас видеть! (фр.).} Очень рада вас видеть. Сергей Васильевич очень, очень любит наших литераторов. Следом за Бенедиктовым к руке Салтыковой подходит князь Долгоруков. Очень рада вас видеть, князь Петр Владимирович. Из дверей гостиной через библиотеку в столовую проходит Богомазов. Богомазов. Александра Сергеевна! (Подходит к руке Салтыковой.) А почтеннейшего Сергея Васильевича еще нет, я вижу? Салтыкова. Он тотчас будет, просил извинить. Очень, очень рада, господа. Богомазов (Долгорукову). Здравствуйте, князь. Долгоруков. Здравствуйте. Богомазов (Кукольнику). Был вчера на театре, видел вашу пиэсу. Истинное наслаждение! Позвольте поздравить вас и облобызать! Публики - яблоку негде упасть! Многая, многая лета, Нестор Васильевич! Филат. Сергей Васильевич приехали. Кукольник (тихо, Бенедиктову). Ну, брат, насмотришься сейчас! Оригинал! Филат открывает широко дверь, и появляется Салтыков. Он в цилиндре, в шубе, с тростью и с громадным фолиантом под мышкой. Входит в комнату, сильно стуча тростью, ни на кого не глядя, подходит к Филату, у которого в руках поднос. Бенедиктов кланяется Салтыкову, но поклон его попадает в пустое пространство. Кукольник дергает Бенедиктова, подмигивает ему. Долгоруков и Богомазов смотрят в потолок, делая вид, что не замечают Салтыкова. Филат наливает чарочку водки. Салтыков окидывает невидящим взором группу гостей, выпивает, закусывает кусочком черного хлеба, прищуривается. Преображенцы улыбаются. Салтыков (сам себе). Да-с! Секундус парс! Секундус! (Смеется сатанинском смехом и уходит.) Бенедиктов, побледнев, смотрит на Кукольника. Кукольник. Это он называет своим инкогнито... Салтыкова. Mon mari... Кукольник. Александра Сергеевна, не извольте беспокоиться! Знаем, знаем! На отечественном языке говорите, Александра Сергеевна. Вы услышите, как звучит этот язык в устах поэта! Салтыкова (Бенедиктову). Мой муж - страшнейший чудак... Я надеюсь, что это не помешает вам чувствовать себя у нас без церемоний. В столовую входит Салтыков. Он без цилиндра, без шубы, без трости, но по-прежнему с фолиантом. Все обращают к нему оживленные лица. Богомазов кланяется. Салтыков (поднимает палец). А-а-а-а! Очень рад! (Стучит пальцем по фолианту.) Сикундус парс! Секундус! Преднамеренная опечатка. Корпус юрис романи {Corpus Juris Romani! - Свод римского права! (Лат.).}. Эльзевир! (Преображенцам.) Здравствуйте, сыновья! Преображенцы улыбаются. Богомазов. Позвольте поглядеть, Сергей Васильевич! Салтыков. Назад! Салтыкова. Serge! Салтыков. Книги не для того печатаются, чтобы их руками трогать. (Ставит книгу на камин. Обращается к Салтыковой.) Ежели ты только ее тронешь! Салтыкова. И не подумаю, и не надобно мне. Салтыков. Филат, водки! Прошу. Гости подходят, пьют и закусывают. Салтыкова. Прошу за стол. Усаживаются. Филат подает блюдо. Салтыков (глядя на руку Кукольника). Вас можно поздравить? Кукольник. Да-с, государь император пожаловал за пьесу мою "Рука Всевышнего..." Долгоруков. Вас наградила. Салтыков. Неважный перстенек! Кукольник. Сергей Васильевич! Салтыков. По поводу сего перстня вспоминается мне следующее... Филат. Что это на камине? Филат, Книга-с. Салтыков. Не ходи возле нее. Филат. Слушаю-с. Салтыков. Да, вспоминается мне... в бытность мою молодым человеком, император Павел пожаловал мне звезду Андрея Первозванного, усеянную алмазами необыкновенной величины... Преображенцы косятся на Салтыкова. ...а такой перстень я и сам могу себе купить за двести рублей или за полтораста. Салтыкова. Serge, что ты говоришь? Бенедиктов подавлен. И все ты наврал, никакой звезды у тебя нет. Салтыков. Ты ее не знаешь, я ее прячу от всех. Тридцать семь лет, вместе с табакеркой. Салтыкова. Ты бредишь. Салтыков. Не слушайте ее, господа. Женщины ничего не понимают в наградах, которые раздают российские императоры. (Постучав по перстню Кукольника.) Сейчас видел... проехал. Le grand bourgeois. В саночках. Кучер Антип. Богомазов. Это вы хотите сказать, государь император? Салтыков. Да, он. Богомазов. У императора кучер Петр. Салтыков. Нет, Антип кучер. Долгоруков. Ежели не ошибаюсь, Сергей Васильевич, случай со звездой был тогда же, что и с лошадью? Салтыков. Нет, князь, вы ошибаетесь. Это происшествие было позже, в царствование императора Александра. (Бенедиктову.) Поэзией изволите заниматься? Бенедиктов. Да-с. Салтыков. Опасное занятие. Вот вашего собрата по перу Пушкина недавно в третьем отделении отодрали. Салтыкова. С тобой за столом сидеть нет никакой возможности, какие ты неприятности рассказываешь! Салтыков. Кушайте, пожалуйста, господа, (Салтыковой.) И тебя тоже могут отодрать. Долгоруков. Между прочим, это, говорят, верно, я тоже слышал. Только это было лет семнадцать назад. Салтыков. Нет, я сейчас слышал. Проезжаю мимо Цепного мосту, слышу, человек орет. Спрашиваю, что такое? Говорят, Пушкина, барин, дерут. Богомазов. Помилуйте, Сергей Васильевич, это петербургские басни! Салтыков. Какие же басни? Меня самого чуть-чуть не отодрали. Император Александр хотел мою лошадь купить за тридцать пять тысяч рублей, а я, чтобы не продавать, из пистолета ее застрелил. К уху приложил пистолет и выстрелил. (Бенедиктову.) Ваши стихотворения у меня есть в библиотеке. Шкаф зет, полка тринадцатая, номер сто тридцатый. Сочинили что-нибудь новое? Кукольник. Как же, Сергей Васильевич! (Бенедиктову.) Прочитай "Звездочку". Преображенцы, вы любите поэзию, просите его! Преображенцы улыбаются. Салтыкова. Прочитайте. Право, это так приятно после этих мрачных рассказов, как кого-то отодрали. Бенедиктов (сконфужен. Встает). Право, я... Салтыков. Филат, перестань громыхать блюдом. Бенедиктов (декламирует). Путеводною звездою Над пучиной бытия Ты сияешь предо мною, Дева светлая моя! Салтыкова. Как хорошо! Бенедиктов. Перед чернию земною Для чего твой блеск открыт? Я поставлю пред тобою Вдохновенья верный щит. Да язвительные люди Не дохнут чумой страстей На кристалл прозрачный груди, На эмаль твоих очей! Преображенцы, перемигнувшись, выпивают. Нет, сияешь ты беспечно И не клонишься ко мне. О, сияй, сияй же вечно В недоступной вышине! Будь звездою неземною, Непорочностью светись И, катясь передо мною В чуждый мир не закатись! Кукольник. Браво! Браво! Каков! Преображенцы, аплодируйте! Богомазов. Прелестная пиэса! [Позвольте мне списать ее.] Салтыкова. Как поэтично, как трогательно пишете! Салтыков. А может, вас и не отдерут. Филат. (Салтыковой). К вам графиня Александра Кирилловна Воронцова-Дашкова. Салтыкова. Проси в гостиную. (Вставая.) Простите, господа, я покину вас. Может быть, угодно курить, прошу. (Проходит через библиотеку, скрывается в гостиной.) Кукольник (Салтыкову). Истинного поэта драть - не за что, Сергей Васильевич! Преображенцы, наполните ваши бокалы! Пребраженцы охотно наполняют бокалы. Здоровье первого поэта отечества! Ура! Богомазов (пьет). Фора! Фора! Салтыков встает, за ним встают гости. Салтыков идет в библиотеку, усаживается там на диване, за ним следуют другие. Филат проносит в библиотеку шампанское, раздает трубки. Салтыков. Первый поэт? Кукольник. Голову ставлю, Сергей Васильевич, первый! Салтыков. Агафон! Агафон появляется. Агафон! Из второй комнаты, шкаф зет, полка тринадцатая, переставь господина Бенедиктова в этот шкаф, а господина Пушкина переставь в тот шкаф. (Бенедиктову.) Первые у меня в этом шкафу. (Агафону.) Не вздумай уронить на пол. Агафон. Слушаю-с, Сергей Васильевич. (Уходит.) Бенедиктов подавлен. Долгоруков. А как же, господин Кукольник, все утверждают, что первым является Пушкин? Кукольник. Химеры! Агафон появляется с двумя томиками, влезает