роге возбужденный, трепещущий от предвкушений Томат показал ему свою икону - ну ту самую, что получил от бабуси и теперь таскал с собой. Он сказал, что убежден, что в этой иконе есть внутренний слой, в смысле старая запись. Может быть шестнадцатого века и потому эта икона совершенно бесценная. Он даже при лунном свете показывал Макару эту икону, переворачивал ее обратной стороной и утверждал, что доска очень старая, черная, гнутая. Макар, конечно, ничего в этом не понимал, он шел и проклинал себя. И ничего не мог придумать. И постепенно в Макаре рос гнев. Макар медленно зажигается, но если зажегся - его не остановишь, в этом отношении он как носорог. Томат этого не знал и думал, что он уже победил. Наверное, вы подумаете, до чего все неинтересно получается. Вы думали, что у Томата какой-то грандиозный план, что он задумал какое-нибудь преступление. А тут - какая-то сомнительная икона. Но, во-первых, у Томата кроме этой иконы не было ничего достойного восстановления. А во-вторых, запомните, что Томат - никакой не преступник, просто не очень приятный человек, корыстный, зануда, но никакой не преступник. Он всегда старается воспользоваться выгодными обстоятельствами. И очень спешит при этом. Потому он так и не разбогател. И не разбогатеет. Масштаба у него нет. К тому времени когда я добрался до гаража, самое главнее уже произошло. Машина была запущена, а икона на подносе уже была заложена в нее. Поэтому когда я заглянул в щель двери гаража, то увидел, что освещенный лампочкой под потолком стоит у пульта Макар. По его спине было мне понятно, как он взбешен и растерян. Неподалеку стоял Томат и не отрываясь смотрел на руки Макара, словно мог его проконтролировать. Я не вошел сразу. Несмотря на то что я все знал заранее, оказалось, что я совершенно не представляю, что надо делать дальше. Вот я угадал, остановился, смотрю на них сквозь щель и не двигаюсь. Машина щелкнула и Макар ее выключил. - Все, - сказал он и обернулся к Томату. И вдруг я увидел, что в его глазах горит опасный огонек. Я бы назвал его огнем торжества. Огнем благородного безумия. И ему в этот момент было плевать на институт, на научное будущее - на все. Он победил. От удивления я не заметил, как отворил дверь и вошел в гараж. Но все так волновались, что меня не услышали и не заметили. Что же такое удалось сделать Макару, что он победил этого Томата? Чему он радуется? - Давай! - сказал хриплым шепотом Томат. - Его обычно приглаженные волосы растрепались, руки дрожали - он был кладоискателем, который вот-вот откроет крышку сундука. И я понял, что если все у него пройдет нормально, он никогда не остановится. Он будет отыскивать еще и еще для нас задания и каждый раз будет нас пугать... Макар нажал кнопку, поднос медленно выехал из чрева машины. Вот это номер! На подносе лежало небольшое бревно, вокруг - кучка разноцветного порошка. - Что? - спросил Томат. Он еще ничего не понял. Я чуть не расхохотался. Как все просто! Если в той иконе и был второй слой, то Макар его игнорировал. Он вскрыл еще более глубокую память иконы - память о том, как она была просто деревяшкой. Бревнышком, из которого сделали доску. - Где икона? - прохрипел Томат. - Где она, я спрашиваю? - Вот она и есть, - сказал Макар и имел еще наглость улыбнуться. - Вот ее второй слой. - Убийца, - сказал Томат и взял бревно с подноса. И даже перевернул его в руке, заглядывая на другую сторону, словно там могла сохраниться первоначальная живопись. - Чего хотели, то и получили, - сказал Макар. - Ну нет! - голос Томата вдруг поднялся. - Издеваешься? Или ты немедленно вернешь все на старое место... - Нельзя, - сказал Макар. - И не кричите, люди спят. - Ах нельзя! - И вдруг Томат поднял бревно и замахнулся им. - Заговорщики! Вредители! Макар испугался за машину и бросился к нему, но Томат был сильнее. Он отбросил Макара в сторону и кинулся к машине. До того момента я стоял, как пришпиленный к месту. Я был как во сне, как зритель, который знает, что вмешаться в то, что видишь, невозможно. Анна Каренина все равно бросится под поезд. Но когда Макар со стоном упал на пол, а Томат бросился к машине, я пришел в движение. Бессознательно. Я даже не помню, как мне удалось подставиться под удар, направленный на пульт. Он просто чудом не сломал мне плечо - ведь бил он, как сумасшедший, изо всей силы. Рука сразу онемела, но я все равно закрывал собой машину и старался при этом одной рукой вырвать у него дубинку-икону. Не знаю, чем бы это кончилось - но на помощь ко мне пришел Макар и сонный Кролик. Оказывается, он услышал шум в гараже и пошел проверить. Когда мы скрутили Томата, к этому времени уже полэкспедиции сбежалось к полю боя. Рука болела страшно. Томат никак не мог прийти в себя, он все еще ругался и совал всем в лицо дубинку, крича, что это - Андрей Рублев. Дубинку у него отобрали. У меня жутко болела голова, а про руку и говорить не приходится. Я даже плохо соображал. Как сквозь воду, ко мне доносился сбивчивый рассказ Кролика, в котором все получалось наоборот. Оказывается, это злоумышленник Томат ворвался в гараж, а я, оказывается, жертвуя собой, спас эту машину. Кто-то побежал за врачом, Донин смотрел на меня как на героя и мне очень хотелось остаться героем, но я понимал, что это уж будет слишком. Поэтому я сказал: - Да не спас я ее, а чуть не погубил. Я во всем виноват. - Бредит, - сказал Кролик. - По голове ему дали, вот и бредит. Я сам видел, как он машину спасал. - Это я уже потом, - сказал я. - Потом, понимаете? - Такой худенький, а герой, - сказала Шурочка. - Нееет! - закричал я. Но они меня не слушали. Только на следующий день все стало на свои места. Это был не очень приятный день. Но два утешения все же были. Во-первых, из экспедиции нас все же не выгнали. Во-вторых, Томат уехал. И полагаю, что навсегда. А Люси переживет. Завтра она обещала придти на танцы в экспедицию.