тянула ему полный стакан. Он услышал голос матери из кухни. - В чайнике еще осталось. Смотри, не выплесни. Шубину было не ловко, что он не может спустить за собой воду в унитазе. Он прикрыл его крышкой, потом почистил зубы, намочил водой край полотенца и протер кое-как лицо. На полотенце остались пятна сажи и крови. Пока Шубин натягивал ботинки, Эля почистила его пиджак и пыталась уговорить его съесть холодного мяса. Но есть совсем не хотелось. Он бы еще выпил воды, но не посмел попросить. Эля стояла в смущении перед вешалкой, потому что Шубину надо бы переодеться, а дома не было мужских вещей. Она уговорила его надеть под рваную аляску свой толстый свитер, и Шубин согласился. Потом вытащила откуда-то белую вязанную шапку и сказала: - Это ничего, что она женская, у нас ребята многие носят. на шапке были изображены олимпийские кольца. - До свидания, - сказал Шубин матери, которая стояла в дверях кухни. - Приходите, - ответила она сдержанно. Эля вышла проводить Шубина на лестницу. Он пониже надвинул на глаза лыжную шапку. - Ты адрес помнишь? - спросила вдруг она. - Улица Строительная, двенадцать, корпус два, квартира пятнадцать. Записать? - Нет, запомню, - сказал Шубин. - Только не выходи. Не надо. И мать не пускай. Пока не вернусь, не выходи, обещаешь? - Обещаю, - улыбнулась Эля. Впервые он увидел ее улыбку с прошлого вечера. Блеснула золотая коронка. А он и забыл, что у нее золотая коронка. Дверь напротив открылась, и оттуда выглянул громоздкий мужчина в пижаме. - Привет, - сказал он, - гостей провожаешь? В вопросе было плохо скрываемое презрение к соседке. - Доброе утро Василий Карпович, - сказала Эля, не выпуская руки Шубина. Этот человек был из другого, обыкновенного, сонного, вчерашнего существования. - Чего-то света нету? - спросил он. - Не знаешь? - А вы проверьте, - сказал Шубин, - нет воды, нет газа и не работает телефон. - А что? - Человек сразу поверил и испугался. - Что случилось, да? - Эля, - сказал Шубин, отпуская ее руку. - Я тебя очень прошу. Пройди по квартирам и еще лучше - возьми кого-нибудь из мужчин, на которых можно положиться. Сейчас люди будут вставать, они ничего не знают. Может быть паника, кто-то может заразиться... Ну не мне тебя учить. - Хорошо, Юрий Сергеевич, - сказала Эля. Она хотела еще что-то сказать, но Василий Карпович из соседней квартиры не дал. - Да что случилось, я спрашиваю! - почти закричал он. - Ты можешь человеческим языком объяснить? Перешагивая через две ступеньки, Шубин сбежал с лестницы. Хлопнула бурая дверь подъезда. Холодный ветер ударил в лицо. Он нес колючие снежинки. Шубин надвинул капюшон аляски. На улице рассвело. Он перешел улицу и оглянулся. Эля стояла у окна. Она смотрела вслед. Тут же рядом с ней возникло лицо Василия Карповича - значит, он уже проник к ним в квартиру. Шубин прошел за соседний дом. И остановился у его угла, не оборачиваясь больше. Он понимал, что через несколько шагов уйдет из той обыденности мира, в котором еще ничего не произошло, который только сейчас начинает открывать, и то не во всей полноте, масштабы бедствия - как будто от гостиницы, где они провели ночь, до этих домов - много километров, и звуку несчастья еще предстоит их одолеть. Конечно же, Шубин мог остаться у Эли и поспать еще несколько часов. Нет, он бы уже не заснул. Он-то знал, что жизнь этого и соседних домов - только видимость, а то, настоящее, к чему он принадлежит, начнется за углом. И вдруг неожиданная мысль заставила его оглянуться. Он посмотрел на Элин дом. Нет, не на четвертый этаж, а на первый. В трех, нет, в четырех окнах первого этажа открыты форточки. Значит, почти наверняка, там лежат мертвые люди. Лежат мирно, будто спят, но скоро эти двери взломают. Где водораздел? два этажа - гробы, три верхних - обыкновенные квартиры, где люди просыпаются и удивляются, почему нет воды и света. Водораздел - на втором этаже... Больше он не мог стоять - он должен был оказаться там, где много людей, где что-то делается, где он может пригодиться. Шубин вышел в следующий двор. Навстречу ему рванулся крик. У скамейки, на которой сидели, обнявшись, влюбленные, стояла, подняв руки, женщина и неразборчиво кричала. Можно было лишь разобрать:...мой девочка... девочка... Лидушка... Хлопнула дверь, из дома выбежал другой человек, побежал к скамейке. Шубин быстро пошел стороной, к главной улице, к вокзалу. Дворами Шубин выше на главную улицу, что вела к вокзалу, как раз к арке, через которую он убегал от милиционера. Сыпал снег, неровно, зарядами, зло. У кафе, где он сидел с общественниками, лежали тела. Возле них стояли два человека, непонятно зачем - просто смотрели. По улице, вдоль домов, шел парнишка, лет пятнадцати, он нес туго набитый пластиковый пакет. Перехватив взгляд Шубина, он побежал, одна ручка пакета оторвалась, и оттуда начали вываливаться меховые шапки. Парень остановился и принялся собирать их, не спуская взгляда с Шубина. - Зря ты, - сказал Шубин, - они зараженные. Прижимая пакеты к животу, парень побежал в арку. И тут Шубин увидел собственную кепку. Она лежала у края тротуара, совсем засыпанная снегом. Ждала его. Шубин подошел к ней, поднял, снег примерз к ней, кепка была жесткой и чужой. И тут же Шубин уловил взгляд женщины, закутанной в серый платок. В ее взгляде было осуждение. - Люди страдали, а вы пользуетесь, сказала вдруг женщина. - Это моя собственная кепка, - сказал Шубин. - Я ее вчера потерял. И понял как это глупо звучит. - Понимаю, понимаю, - сказала женщина. - А вы проходите, - озлился Шубин. Женщина пошла у самой стены. По улице ехал бронетранспортер. В нем стояли два солдата. Они смотрели по сторонам, видимо, изучая обстановку. Шубин поглядел им вслед. Повернул туда же, куда ехала машина, - к вокзалу. Он миновал кинотеатр "Космос" и автобусную остановку. Автобус все стоял передним колесом на тротуаре, но столкнувшиеся машины были убраны с дороги, и трупы тоже исчезли. Быстро работают, подумал Шубин. Молодцы. Кто молодцы и почему - он не задумывался. Ему приятно было, что кто-то думает, принимает меры. На остановке стоял старичок в военной шинели и заячьей шапке. - Молодой человек! - окликнул он Шубина. - Почему нет автобуса? Я жду уже двадцать минут. - Автобуса уже не будет, - сказал Шубин и пошел дальше. - Почему? Вы мне можете объяснить, почему? - старичок стучал палкой. Шубин увидел, куда убрали трупы, - их, оказывается, еще не успели вывезти. В просвете между большими домами они громоздились грудой, частично прикрытые бульдозером, которым, видно, их туда и отодвинули. Бульдозер был пуст, но возле него стоял милиционер и курил. Он увидел, что Шубин остановился, и сказал устало: - Идите, гражданин, смотреть не положено. - Ладно уж, - сказал Шубин. По улице медленно ехал грузовик. Задний борт его был откинут. Там тоже были тела. Простоволосая растрепанная женщина в распахнутой шубе бежала посреди улицы навстречу грузовику и кричала, открыв рот, на одной ноте. Грузовик затормозил, гуднул, но она его не видела. Водитель подождал, пока она пробежит мимо, и снова дал газ. Окна продовольственного магазина, мимо которого проходил Шубин, были разбиты, большие куски стекла валялись на тротуаре. Внутри шевелились какие-то темные фигуры. Должна была показаться гостиница, но ее не было. И Шубин, пройдя последний большой дом перед вокзальной площадью, понял, что случилось: гостиница стала вдвое ниже - провалившись, крыша увлекла за собой два верхних этажа. Казалось, что в гостиницу попала бомба. Развалины еще дымились, и снег вокруг был черным. Шубин вышел на площадь. Как ни странно, подъезд гостиницы не был тронут огнем. Даже сохранились стеклянные двери и стеклянные вывески с названием гостиницы по сторонам. Но сквозь дверь было видно черное сплетение упавших балок. Вокзальная площадь была странно оживлена. По какой-то организационной причине именно в вокзале находился штаб, который руководил спасательными работами. На площади стояло несколько бронетранспортеров, дальше, между пустыми автобусами, тянулись крытые военные грузовики. У монумента труженникам стоял танк. Его зачехленная пушка была высоко задрана. У входа в вокзал Шубин увидел несколько легковых машин, в том числе две или три черные "Волги". Правильно, понял Шубин, направляясь через площадь к вокзалу. Вокзал - это связь с другими городами. Здесь должны быть паровозы, так что можно обойтись без электричества, пока не запустят станцию. Трупы с площади уже убрали, и Шубин не стал искать глазами куда. Он пошел мимо танка. Люк его был открыт, в нем сидел солдат в шлеме и курил. Рядом стоял автобус, двери его были открыты, на полу головой к открытой двери лежал человек. - Юрий Сергеевич! - услышал Шубин. - Юрий Сергеевич, это вы? К нему бежал Борис. И если он был неопрятен и даже страшноват в обычной жизни, то сейчас казался неким подземным чудовищем. Черные длинные волосы сбились неопрятным стогом, пальто было без одного рукава, из которого торчала ковбойка. Под глазом большой синяк. Борис схватил Шубина за руку и принялся трясти. Солдат из танка смотрел на них сверху, потом сплюнул окурок и спрятался в башне. - Я думал, что вас нет, что вы погибли. Я ведь специально пришел сюда, к гостинице, я уже час здесь, у меня теплилась надежда. Никто ничего не знает, мне только говорили, что ночью, когда гостиница сгорела, оттуда с крыши люди вниз кидались. Вот у меня и оставалась надежда. - Успокойтесь, - сказал Шубин. Он был рад видеть этого психа. - Что с остальными случилось, что случилось? - Про Наташу я не знаю, - сказал Борис, - Наташу отпустили. Они, конечно же, вас искали, потом я был на допросе, только это неинтересно, они искали компромат, но в самом деле - письмо Бруни, они думали, что письмо Бруни у вас. - Кто они, какие письма? - Шубин оглянулся, куда бы отойти с ледяной площади. - Пошли в вокзал, может, там хоть не дует. - Не сходите с ума, кто вас туда пустит? Там же штаб. Там все оцеплено. Кто нас пустит? Шубин посмотрел в ту сторону. Он просто не обратил раньше внимания на солдат, каждый из которых был как бы сам по себе, но все вместе они образовали редкую цепочку, перегораживавшую площадь примерно там, где стояли машины. Вот одна из них вдруг развернулась и, поднимая пыль, понеслась с площади. На заднем сиденье был виден профиль Силантьева. Значит, он остался жив. Шубин повел Бориса в сторону, к киоскам, что тянулись вдоль площади, к стоянке автобусов. - Зачем нам туда? - спросил Борис. - У нас там мало времени. Шубин подошел к автобусу, дверь в который была открыта. Он поднялся внутрь и сказал Борису: - Идите, здесь не дует. В проходе лежал человек лицом вниз. Значит, люда не догадались заглянуть те, кто убирал трупы. Борис скользнул взглядом по мертвецу. - Вы начали говорить о ваших друзьях, - сказал Шубин. - Да? Я не знаю, что с Наташей. - Вы говорили это. Что еще? А остальные? - Бруни и Сырин погибли. Я видел. Меня наверх повели, меня там допрашивали. Они меня били, потому что я неприятен. Я вызываю раздражение, это я знаю. Даже вас. - Нет, вы неправы. - Впрочем, вы тоже сейчас не красавец - сказал Борис. - Они погибли в милиции? Дежурный повел меня наверх, они меня допрашивали, а потом внизу был какой-то шум, дежурный заподозрил неладное, это было в одиннадцать - сорок две, вы знаете? - Догадываюсь. В автобусе было холодно накопившимся за ночь тесным холодом. По площади проехала "скорая помощь", остановилась у вокзала. Кое-где из соседних улиц возникали люди, тянулись к вокзалу, и Шубин увидел, как их останавливали солдаты и поворачивали назад. - Он долго не приходил. Было тихо. Я посмотрел в окно и увидел туман. Вы видели туман? - К несчастью, видел. - А я видел как он догонял людей и они падали. Но я был в лучшем положении, чем дежурный. Он не знал, чего ждать, а я ждал этого уже больше месяца. Бруни все это предсказал, он три письма послал об этом. Они лежат у них в делах. - У кого? - у Гронского, у Силантьева, в Госконтроле. Ну и, конечно, в эпидемстанции. Он даже механику предсказал - механику диффузии. Именно так... он нам рассказывал, но вы сами понимаете, кое-что было слишком специально. Например, его расчеты о сочетании рельефа, розы ветров и этих компонентов... Помните, мы вчера просили вас взять в Москву письмо? Представляете, там уже все это описано! И смертельные случаи тоже. Только он не знал, что это будет в таких масштабах, - они пустили вторую очередь, очень спешили и перешли критическую массу... Я ждал, ждал, открыл дверь - никого в коридоре нет. Ночь. Внизу тихо. А я уже знал. Борис перевел дух. Ему было жарко. - Я вниз не побежал. Я только увидел, что капитан лежит внизу, у лестницы. И еще один милиционер. Оба лежат. А Бруни и Пашка Сырин, они же были в КПЗ - на первом этаже и не могли выйти. Я сразу понял, что они не могли выйти. что я остался один. Я всю ночь там просидел. И мне нужно найти вас, а если нет - вырваться и добраться до Москвы. Но лучше, чтобы вы, вы объективный человек. И у вас нет детей. - А дети здесь при чем? - Шубину показалось,. что Борис бредит. - А я не сказал? - Что? - У меня жена, трое детей... я дома был. - И что? - Понимаете, простите, но моя жена погибла. Дети были у бабушки, мы в одном подъезде живем, а она, наверное, беспокоилась, куда я делся. И она спустилась вниз, - она меня иногда встречала, - очень беспокоилась, куда я опять пропал. Она так и лежала у нашего подъезда - она пальто на халат накинула и спустилась. Вы простите, пожалуйста. Я ее отнес наверх, но не домой, потому что дети еще спали. Потом я разбудил Ниночку, она старшая, и сказал, что скоро приду, а в школу сегодня не надо. Вам неинтересно? - Причем тут интересно или неинтересно! - крикнул Шубин. - Мне непонятно, что вы здесь делаете! Идите домой! - Я сейчас пойду, вы не волнуйтесь. - Неужели вы думаете, что я скрою это в Москве? Что это вообще можно скрыть? - У нас все можно скрыть, - сказал Борис. - И лагеря, и выселение народов... все. - Но это было раньше, теперь все изменилось. - Изменилось, да. Поэтому мы еще разговариваем, и я еще надеюсь. Но механика сокрытия осталась. Надо только отрапортовать, что случилась авария, есть человеческие жертвы. И все - дальше молчок. И нет Аральского моря! Но тихо... И в другом городе - в Свердловске, в Кургане - накапливаются в отстойниках эти жидкости, идут реакции, чтобы взорваться, чтобы кинуться на людей... Бруни все это написал. Ъ1-Ъ0 Но, может, они поняли? - неубедительно сказал Шубин. - Поняли? - Борис громко, деланно засмеялся, как в плохом театре. - Ха-ха-ха! Горбатого могила исправит! Вы думаете, чем они занимаются? - Как и любой штаб во время бедствия, - сказал Шубин. - Есть какие-то правила, неподвластные даже тем, кто этим занимается. Там, конечно, суматоха, неразбериха, но они стараются что-то сделать. - Они стараются сделать так, чтобы не сесть в тюрьму, вот что они стараются сделать. - Как вы видите, здесь в основном армия. - Армия, потому что ее вызывают делать черную работу. Солдатики убирают трупы, а потом будут травиться, очищая озеро. Им прикажут, они сделают. А генералы будут обедать вместе с Силантьевым и Гронским и обсуждать, как сделать, чтобы империалистическая пропаганда не подняла шума, чтобы народ не испугался, чтобы великие свершения не скрылись за темным мраком отдельных недостатков. - Даже если вы правы, Борис, - сказал Шубин, - то сейчас они уже бессильны. - Почему же? - Борис сунул пятерню в спутанную шевелюру, пальцы запутались, он с остервенением дернул руку, чтобы освободить. - Слишком велики жертвы. Этого не скроешь. - А что вы знаете о том, что уже скрыли? Вы даже о Чернобыле узнали не сразу и не все, хоть он так близок к Киеву. А ведь купленные профессора и академики пели по телевизору, что опасности нет и жертв почти нет... У нас два года назад на Сортировочной цистерны рвануло - домов двести разрушено, народу перебило... а что вы об этом слышали? МПС отрапортовало, и в Москве согласились. Неужели вы не понимаете, что никому не нужны несчастья? От них портится настроение. - Тогда мы с вами ничего не сможем поделать. - И пускай моя жена погибла, да и Бруни тоже? И еще люди? Может, вы провели ночь у бабы и ничего не заметили? Вам хочется поскорее в Швейцарию? В следующий раз они рванут так, что и от Швейцарии ничего не останется. Достанут вас, достанут, честное слово даю! Борис поднял руку и вопил. Он вопил как какой-то древний еврейский пророк в пустыне, он готов был пойти на костре, и отблески его, порожденные усталым воображением Шубина, поблескивали за спиной. - Я не провел ночь у бабы, - сказал Шубин. - Я был в гостинице. Он вяло показал на дымящиеся руины. - Тем более, - сказал Борис. - Ни черта вы не видели. Шубин понял, что спорить с ним бесполезно, нельзя с ним спорить. Он имел монополию на высшее страдание. А впрочем, и право. - Хорошо, - сказал Шубин. - Мне очень грустно, что у вас такое несчастье... - Дело не в моих несчастьях. Дело в будущих несчастьях! - закричал Борис, как учитель, отчаявшийся вдолбить тупым ученикам элементарную теорему. - Что я могу сделать? - То, о чем мы просили вас вчера. И вы должны это сделать ради памяти о Бруни, обо всех... Вы возьмете все документы - и все, что писал бруни, копии наших писем, выкладки, прогнозы... и то, что написал я сегодня на рассвете. Я писал возле тела моей жены. Вы понимаете? И вы отдадите все прямо в ЦК, прямо Генсеку - как можно выше. Пускай это будет набат. - Понимаю, - сказал Шубин, голова просто разламывалась от этого надрывного крика. Жутко неприятный этот Борис, физически неприятный. Но у него правда, если бывает много правд, то у него более важная правда. - Возьмете? - Возьму. - Тогда вам нужно как можно скорее отсюда вырваться. Пока не оцепили город. А может быть, они его уже оцепили. - Как выбраться? - Я скажу. - Почему не сейчас? - Но мне нужно принять меры. У меня нет с собой писем. Не могу же я носить их с собой по городу, где меня каждая собака знает! Они за мной будут охотиться, если уже не охотятся. Они подозревают. Шубин хотел сказать, что сейчас никому нет дела до Бориса, но понимал, что этим вызовет лишь очередную вспышку крика. - И что вы предлагаете? - Через сорок минут я снова буду здесь. В этом автобусе. Добро? А вы где-нибудь укройтесь. Не надо, чтобы вас видели. Где ваш чемодан? - Сгорел. - Ах да, конечно. Ну ничего, вы еще новый купите, в Швейцарии. - И сдалась вам эта Швейцария! - Ладно уж, мне ее не видеть как своих ушей. Я пошел. А вы не суйтесь. - Не сидеть же мне здесь все время. - Лучше сидеть. - Я должен как можно больше собственными глазами. Нет ничего глупее, чем отсиживаться. Я могу там пригодиться. - Вы? Им? - вставил Борис с сарказмом. - Чтобы вас прихлопнули? Борис подошел к двери автобуса и с минуту оглядывался, как в детективном фильме, нет ли за ним слежки. И если бы кто-то посмотрел в ту сторону, наверное бы, уверился, что видит злоумышленника. Шубин не стал ждать, пока Борис, пригибаясь изображая из себя злоумышленника, убежал с площади. Он спрыгнул из промерзлого автобуса на снег, и ему показалось, что снаружи чуть теплее, чем в машине. Он сунул руки в карманы аляски, надеясь отыскать там сигареты, но нащупал только банку с растворимым кофе. Чего же Эля не вынула, подумал он. Лучше бы вынула и положила сигареты. Оттого, что сигарет не было, страшно хотелось курить. Шубин подошел к танку и только собрался постучать по броне, спросить, нет ли закурить у танкистов, как увидал табачный киоск. Киоск был открыт. Шубин, ничуть не удивившись, пошел через площадь. В киоске кто-то был. Шубин спросил: - Пачку сигарет не дадите? После некоторой паузы изнутри послышался тонкий голос: - А вам каких? - "Прима" есть? - Сейчас. На полочку перед окошком легла черно-красная пачка. Ее держала тонкая детская рука. Шубин сказал: - Спасибо, - и положил рубль. Рука сгребла рубль и исчезла. - А спички есть? - спросил Шубин. - Спичек нету. Окошечко со стуком закрылось. Шубин отошел на три шага, разломал пачку, вытащил сигарету. Боковая дверь в киоск открылась, и оттуда высунулась голова мальчишки в вязанной шапочке. Мальчишка вытащил мешок, явно набитый пачками сигарет, и ловко закинул его за киоск, прочь с глаз. Увидев, что Шубин наблюдает за ним, он ничуть не испугался, а разжал кулак, в котором был коробок спичек, и кинул его Шубину. Тот успел подставить руку и схватить коробок. Следом за мальчишкой из киоска выбралась девочка с таким же мешком. Оба спрятались за киоск. Шубин пошел к вокзалу. Солдат с автоматом, который стоял возле черных "Волг" и военных "газиков", число которых за время разговора с Борисом увеличилось, шагнул навстречу Шубину. - Нельзя, - сказал он. - Мне можно, - сказал Шубин. Он достал из кармана пиджака радакционное удостоверение. Солдат взял удостоверение, раскрыл, начал читать, шевеля губами. Потом посмотрел на Шубина, сравнивая его с фотографией, и Шубин понял, что сходства солдат отыскать не может. Он закрыл удостоверение и крикнул: - Величкин! Товарищ старшина! Старшина в теплой куртке, разрисованной камуфляжными узорами, подошел не спеша. Он был без автомата, но кобура повязана поверх куртки. - Тебе же приказано - не пускать, - сказал он. Солдат протянул старшине удостоверение Шубина, а сам посмотрел с тоской на дымящуюся сигарету. Шубин вытащил пачку, протянул солдату. Тот взял сигарету, но закуривать не стал, он смотрел на старшину. - И что вам там нужно? - спросил старшина. - Мне надо пройти в штаб, - сказал Шубин. - Я журналист из Москвы, корреспондент. Я в командировке. - В командировке? - спросил старшина, и взгляд его проехал по Шубину - от вязанной шапки, заросшего щетиной, порезанного лица до рваной аляски и замаранных брюк. - Что-то не похоже. Паспорт есть? - Есть здесь кто-нибудь постарше чином? - спросил Шубин терпеливо, отдавая старшине паспорт. Солдат держал сигарету так, будто готов был вернуть ее Шубину, как только того разоблачат. - Приказано посторонних не пускать, - сказал старшина. - Авария. - Послушай, старшина, - сказал Шубин. - Я всю ночь был на этой аварии, пока ты в казарме спал. И мне некогда было себя в порядок приводить. Я там был. - Шубин показал на гостиницу. солдат и старшина послушно посмотрели на гостиницу. - Погодите, - сказал старшина и, взяв удостоверение, пошел к вокзалу. - Самое время бюрократию разводить, - сказал Шубин и зажег спичку. Солдат закурил. Солдат был из Средней Азии, он был напуган, ему было холодно. Низко над площадью прошел вертолет. Загромыхал за вокзалом состав. - Как оттуда ушел? - спросил солдат, показывая на гостиницу. - По пожарной лестнице, с крыши, - сказал Шубин. - Понимаю, - сказал солдат. - И вещи сгорели? - Вещи сгорели. Подъехал "рафик". Из него вылезали люди, некоторые сонные, одетые кое-как, напуганные. Из вокзала выбежал шестерка Плотников, издали замахал рукой и крикнул людям, что стояли у "рафика". - Сюда, товарищи, в зал ожидания, там вас ждут. Пропустите их! Он убежал так быстро, что Шубин не успел его окликнуть. Но среди стоявших у "рафика" Шубин увидел Николайчика. Тот плелся за остальными к вокзалу. - Федор Семенович! - крикнул Шубин. - Федор Семенович! Николайчик остановился. Другие стали оборачиваться. Шубин подошел к нему. - Шубин, - узнал его Николайчик. - В таком виде? Что с вами произошло? - То, что и со всеми. - Какой ужас! - сказал Николайчик. - Вы просто не представляете, какой ужас. - Представляю, - сказал Шубин. - Ну да, конечно. Но никто не мог представить. Меня разбудили час назад, вызвали сюда, в штаб. Есть человеческие жертвы! - последнее Николайчик произнес тихо, будто делясь с доверенным человеком государственной тайной. - Даже у вас в доме, - сказал Шубин. - Что? - Те, кто жили на нижних этажах. - Надеюсь, что вы ошибаетесь, Юрий Сергеевич, - сказал Николайчик, сразу насторожившись. - Николайчик, - позвал кто-то из ушедших вперед. - Сейчас. А вы почему здесь, Юрий Сергеевич? Хотите уехать? - Меня не пропускают. - Товарищ солдат, - сказал Николайчик, - надо пропустить товарища Шубина, он корреспондент, из Москвы. - А мне как прикажут, - сказал солдат. - Пойдемте со мной, - Николайчик потянул Шубина за рукав, но увидел, что рукав рваный, обгорелый, и отпустил его. Солдат неуверенно сделал шаг, желая перекрыть путь Шубину, но Николайчик был настойчив, и солдат сдался. Николайчик шел рядом. - Ужасное бедствие, - говорил он, будто втолковывал Шубину урок, - роковое стечение обстоятельств. - Какое к черту роковое! - возразил Шубин. - К этому все шло. - Нельзя так категорично, - сказал Николайчик. - Если бы были предпосылки, неужели вы думаете, что товарищ Силантьев не принял бы мер? - Вот не принял. Николайчик насторожился и замолчал. У него было чутье, у этого Николайчика. Они вошли в здание вокзала. Длинные скамьи для ожидающих, недавно переполненные народом, были пусты, только кое-где в проходах стояли чемоданы и сумки. Никто там не бродил, не фланировал, не убивал время - все спешили, бежали, исполняли. Военных здесь было немного, встречались железнодорожники и милиционеры. Основное направление движения соединяло второй этаж и платформу - муравьиной дорожкой сбегали по широкой лестнице люди, и смысл этого движения Шубину был непонятен. - Где здесь туалет? - спросил Николайчик Шубина. Шубин ответил не сразу. Он думал о том, сколько людей погибло здесь - ведь залы были переполнены... - Туалет? вон видите - стрелка вниз: камеры хранения, туалеты. Только учтите, воды нет. - Но мне же надо! - капризно ответил Николайчик. - Подождите меня здесь! Он поспешил к лестнице в подвал, пробежал возле приколотого к стене бумажного листа с надписью: "Вход воспрещен!" Рядом с Шубиным остановились двое мужчин в белых халатах. - А может, еще повезло, - сказал один. - Почти нет пострадавших. Действовало сразу. - "Почти", ты не был в первой больнице? - Нет, меня из дома взяли. - Там обожженные и раненые. В коридорах лежат, в вестибюле. А людей нету. Совершенно нету. Я даже не представляю, сколько наших погибло. Неожиданно загорелся свет. Шубин настолько привык к полутьме, что зажмурился. - Станцию запустили, - сказал медик. - У тебя дома как? - Обошлось. - Ооо! - раздался крик. Шубин обернулся. Николайчик выскочил из подвала и бежал к нему, поддерживая расстегнутые брюки. - Там, - сказал он, - там... - Все ясно, - сказал Шубин. - Можете не объяснять. - Там... ужасно... Вы не представляете! Там люди! - А вы думаете, куда должны были снести трупы отсюда? - спросил Шубин. - И надо сказать, что они это быстро сделали. - Солдаты, - сказал медик. - Они сейчас на путях работают. Там платформы подали. - А что же будет? Что с ними будет? Вы не представляете. - Захоронение, - сказал медик, закуривая. - Коллективное захоронение. И как можно скорей. Указание уже есть. - Почему? - не понял Николайчик. - Как же так? - А потому, Федор Семенович, - ответил Шубин, - чтобы не портить вам настроение. - Тонкое наблюдение, - сказал медик. - Но, в общем, они правы, я бы тоже самое приказал. Мы не знаем, как будет действовать газ на окружающих, - тела могут стать источником опасности. Не говоря об эпидемиологии. - Солдатам только сейчас противогазы привезли, - сказал второй медик. - Там у них на складе, оказывается, всех выбило... - Но вы не понимаете! - сказал Николайчик медику. - Там они лежат горой, до самого потолка. - Представляю. Я был в аэропорту, - сказал медик. - Придется привыкать. - Туда тоже добралось? - спросил Шубин. - Я думал, что аэропорт выше... - Как я понимаю, туда понесло эту дрянь, когда поднялся ветер. - А что вы здесь делаете? - спросил Шубин. - Черт его знает - дежурим. Нужна машина при штабе. Вот и дежурим. Считай, что нам повезло. Медики пошли на второй этаж, а Николайчик все не мог успокоиться: - Я туда спустился, понимаете, Юрий Сергеевич? Там почти совсем темно. И запах... такой неприятный запах. Я чувствую, что не пройти - впереди преграда. Я стал руками искать проход - я не понял, что за преграда, может, вещи... совсем темно было. И вдруг загорелся свет. Я стою, а вокруг лежат мертвые люди - до самого потолка, вы понимаете? И такой страшный запах... - Николайчик! - сверху перегнулся через перила незнакомый Шубину мужчина. - Срочно на ковер! - Простите, - сказал Николайчик. - Вы идете? - Иду, сказал Шубин, но задержался, потому что вспомнил, что его удостоверение у старшины - надо забрать. Он пошел к выходу. Шубин выглянул наружу - старшины не было видно. Здесь должна быть какая-нибудь комендатура. Шубин поднялся на второй этаж вокзала. Зал ожидания был прибран, пуст, скрепленные по шесть, жесткие вокзальные кресла отодвинуты к стенам. Но не сам зал был центром деятельности, а комната матери и ребенка, дверь в которую была распахнута, и вторая комната, над которой сияла неоновая, не к месту яркая вывеска "Видеосалон". Вокруг неоновых букв загорались поочередно лампочки, совсем как на новогодней елке. Пока Шубин стоял в нерешительности, не зная, к какой двери направиться, из видеосалона выбежал шестерка Плотников. За ним спешил низенький потный железнодорожник. - Ну как же я пропущу? Там же людям сходить надо, - говорил он. - Пропустить без остановки. И все пропускать - неужели вам непонятно? Ведь чрезвычайное положение. - Вы бы мне бумагу дали, - сказал низенький. - Будет бумага, будет, вы же видите, что я занят! Шестерка побежал от железнодорожника, который со вздохом развел короткими руками и пошел обратно в видеосалон. И тут Плотников увидел Шубина. Он пробежал мимо, не сразу узнав его, но затормозил где-то сбоку и сделал два шага задом наперед. - Шубин? - спросил он. - Он самый, - сказал Шубин. - И живой. - Вижу, - сказал шестерка. - И очень рад. Очень рад, что у вас все в порядке. А что вы здесь делаете? - Хочу встретиться с руководством штаба, - сказал Шубин. - Надеюсь, что могу пригодиться. - Зачем, - сказал шестерка и, вместо того чтобы продолжить свой путь дальше, развернулся, кинулся к двери в комнату матери и ребенка. Шубин пошел за ним. Пришлось посторониться - несколько солдат притащили тяжелый ящик и принялись втискивать его в двери комнаты матери и ребенка, застряв там и перекрыв движение людей. Вокруг кипели голоса, ругательства и советы, отчего ящик еще больше заклинивало в дверях. Через головы солдат видны были люди, что стояли в зале. Их было много. Шубин увидел Гронского, к которому подбежал Плотников и что-то говорил ему, отчего тот повернул голову к двери, и они с Шубиным встретились взглядами. Гронский тут же отвел глаза и стал что-то говорить незнакомому чиновнику. Шубин протиснулся к Гронскому. Гронский выглядел усталым, глаза красные, под ними темные мешки, благородные брыли свисали до плеч. Он протянул Шубину руку. Рука была холодной, влажной. - Вижу, что вы уже пришли в себя, - сказал Гронский. Потом добавил, обращаясь к статному усатому чиновнику в финском пальто и шляпе, что стоял рядом: - Познакомьтесь, товарищ Шубин, журналист из Москвы. А это Николаев, директор биокомбината, заместитель начальника чрезвычайного штаба. Рука Николаева была другой, твердой и широкой. - Журналист? - недоверчиво спросил Николаев. Он был недоволен. Шубин словно услышал невысказанные слова: "Когда успел? Кто допустил?" Гронский уловил недовольство. Он добавил, будто оправдываясь: - Товарищ Шубин у нас здесь с лекциями по международному положению. Вот и попал в переделку. Мы с ним в гостинице куковали. - А, международник, - сказал Николаев облегченно и тут же закричал на солдат, которые распаковывали ящик, где таился какой-то прибор с экраном и множеством кнопок: - Правее ставьте, правее, чтобы окно не загораживать! Он потерял интерес к Шубину. - Обзаводимся хозяйством, армия помогает, - сказал Гронский. Ну как вы, отдохнули? - А вы энергично взялись за дело. - К сожалению, - сказал Гронский, - никто не будет нас хвалить за оперативную работу по спасению жизни и имущества граждан. У нас как бывает? Голову сносят за прошлые грехи, сегодняшние подвиги не в счет. Гронский грустно улыбнулся. Он был искренен. Шубин позавидовал: у него была возможность побриться. - Как здоровье вашей жены? - спросил Шубин. - Спасибо. Разумеется, ей придется отдохнуть - нервный шок. Вы знаете, какая трагедия произошла с вертолетом? - Я видел. - Мы буквально чудом остались живы. - Я хотел бы чем-нибудь полезен, - сказал Шубин. - Но чем, чем? - вдруг вспылил Гронский. Вроде бы оснований для вспышки Шубин ему не давал. - Вы пойдете в бригаду по уборке трупов? Или в пожарники - у нас пожарников не хватает! Или в госпиталь кровь сдадите? - Не волнуйтесь, - сказал Шубин. - Я понимаю, как вам трудно. - А будет еще труднее. С каждым часом... Вам не понять. - Я вас понимаю, - сказал Шубин, который более не испытывал неприязни к этому замученному человеку. Неприязнь осталась во вчерашней ночи. Какой он, к чертовой матери, убийца! Чинуша перепуганный. И о жене беспокоится, и надеется, что может быть каким-то чудом все обойдется, и понимает, что ничего уже не обойдется. По крайней мере, для него. - И какого черта вы сюда именно вчера приехали, - сказал Гронский с горечью. - Приедете в Москву, начнете ахать - что я видел, что я видел! - Ахать не буду, - сказал Шубин. - Но если вы в самом деле думаете, что мне здесь делать нечего, тогда помогите мне улететь в Москву. Я думаю, что смогу вам там чем-то помочь. Вам же нужно многое для города. - Нам нужно все! - почти кричал Гронский. - У нас нет врачей, нет шоферов, ни черта нет - мы же не можем на одних солдатах спасать положение! - Ну, не надо так нервничать, - послышался начальственный голос. В зал, в сопровождении небольшой свиты военных и гражданских чинов, вошел Силантьев. - От вас я не ожидал услышать капитулянтских высказываний. Силантьев не заметил Шубина, не обратил на него внимания, а может, и не узнал - в отличие от Гронского, он видел корреспондента лишь в своем кабинете, в респектабельном обличии. - Это не капитулянтские высказывания, - сказал Гронский, - а оценка ситуации. - Ситуация критическая, но не трагическая, - сказал Силантьев. Он обратился к стоявшему рядом генерал-майору, высокому брюнету с черными глазами и синими от щетины щеками: - Правда? - Не могу я больше дать солдат, - ответил генерал, видно, продолжая разговор, который они раньше вели. - Ты мне больше не давай, - сказал Силантьев, - ты мне оставь, сколько есть. - Люди который час на морозе таскают трупы, - сказал генерал. - Им надо отдохнуть, мы их даже не покормили. - Что у тебя, детский сад, что ли? - обиделся Силантьев. - А если бы война? - Сейчас не война, - сказал генерал. Он говорил с легким восточным акцентом. - Сейчас катавасия. - Еще один капитулянт, - сказал силантьев и развел руками, будто призывая всех в свидетели тому, как ему трудно с такими людьми. - Вы, Василий Григорьевич, не представляете, видимо, масштабы, - сказал генерал. - Никто не представляет. Но мы уточним. И твоим орлам выделим из неприкосновенных запасов. Не обидим. - У меня солдаты, - сказал генерал, - специалисты, а не могильщики. - Ссориться будем? - спросил Силантьев, мягко укладывая ладонь на зеленый защитный погон генеральской куртки. - Не надо со мной ссориться. Всем трудно. А мне труднее всех. Это мой город, это мой народ! Шубин нечаянно встретил взгляд генерала. Во взгляде была тоска. Или отчаяние. То же самое, что во взгляде Гронского. И других людей - медиков, Николайчика, даже солдатика на площади. Не было тоски во взгляде Силантьева. Взгляд был ясен. Подбежала женщина, в белых сапогах и распахнутой дубленке. Длинный шарф размотался, доставал до колен. - Василий Григорьевич, есть телефонограмма, - сказала она. Силантьев развернул листок, пробежал глазами. - Так, - сказал он. - Будем готовиться. - Что? - спросил Гронский. - Кто едет? - Область, - сказал Силантьев. - Через сорок минут самолет будет здесь. - У нас ничего не готово, - сказал Гронский. - Где принимать будем? - спросил Силантьев у женщины в дубленке. - В горкоме нельзя, - сказала она. - Там не готово. - Знаю. С аэродрома везем сюда. Тебе, Мелконян, главная скрипка. - Это относилось к генералу. - Чтобы БТР спереди, танк сзади - психологическая атака по высшему разряду. Я буду встречать. Силина ко мне в машину. Ты, Гронский, тоже поедешь со мной, у тебя нервы расшатались. Николаев поедет во второй с Немченко. Слышал? - Слышал, - сказал Николаев. - Главная наша задача, чтобы они не очень глядели по сторонам. И если на пути следования будет хоть одно неживое тело, - Силантьев сжал руку в кулак, - убью. Неизвестно, к кому это относилось, но ответил генерал. - По Пушкинской и Советской мы все очистили, - сказал он. - Но на шоссе гарантии нет. - Да там и не было никого, - сказал Николаев. - Главное, чтобы автостанцию проехать. - Мелконян, пошли человека надежного, чтобы весь маршрут проверил. Немедленно. Весь. Если что - в кювет, в кусты - ты понял? - Я пошлю, - сказал Мелконян, не глядя на Силантьева. - Хорошо. Кто готовил цифры? - спросил Силантьев. - У меня есть, - сказала женщина в дубленке. Она протянула Силантьеву смятый листок. Здесь оценочное число жертв, зажиганий и так далее. Силантьев смотрел на листок. Все ждали. - До ста человек жертв? - спросил он женщину. - Да ты с ума сошла! Они же перепугаются. Это в Москву надо сразу рапортовать. - Мы писали приблизительно, - сказала женщина. - Они тоже не лыком шиты. Если доложу, что сто смертельных случаев, они полезут смотреть. Сделаем так: жертвы есть, подсчитываются... Ладно, сделаю. Иванов! Иванов - расплывшийся человек в потертом костюме, с золотым перстнем на безымянном пальце - отделился от стены. - Рви в резиденцию. Чтобы обед был готов через два часа. Возьмешь "рафик" и трех милиционеров. Проверь, чтобы вокруг было спокойно. А вы работайте, товарищи, - обратился он к солдатам. - Чтобы через час, когда мы вернемся, все сверкало и работало - пусть товарищи из области видят, как у нас все поставлено. - А если они меня спросят, сколько жертв? - спросила женщина. - Санитарный врач доложит. Доложишь? Шубин видел его раньше, тот был в кабинете Силантьева, когда он случайно подслушал их разговор. - Я предпочту воздержаться от оценки, - сказал врач. - Надеюсь, все запомнили эти мудрые слова? По толпе, окружавшей Силантьева, прошел согласный гул. - А ты, Шубин?