Сергей Серафимович умер. И в сознании остался приказ отчима. Надо уйти. Никто не должен знать об их последней встрече... Андрей склонился над отчимом. Глаза его были открыты и застыли. Андрей поднял легкую кисть руки. Она была вся в крови. Пульса не было. И все же Андрей приложил ухо к груди отчима. Сердце не билось. Андрей ладонью закрыл отчиму веки. Он совершал эти действия ровно, автоматически, словно в них содержался некий неписаный ритуал. Теперь можно было спуститься, сообщить в полицию. Нет, сначала надо спрятать письмо и документы из сейфа, потом позвать полицию. Нет, сначала вымыться, переодеться... И тут Андрея охватил ужас. Если полицейский почует неладное и поднимется наверх, он увидит труп Сергея Серафимовича, а рядом окровавленного Андрея. Значит, продолжала работать в голове какая-то безумная логическая счетная машинка, - надо сначала вымыться, переодеться. А вдруг отчим еще жив? Вдруг у него глубокий обморок... Андрей вернулся к телу. Тело заметно похолодело, хотя в раздумьях прошло всего несколько минут. Нет, отчим мертв и ничто ему не поможет. Надо выполнить его приказания... Андрей подошел к картине, толкнул ее, чтобы встала на место. Вышел из кабинета и спустился вниз. Кинул взгляд наружу - урядник спал, сидя на стуле у калитки. Андрей прошел к себе в комнату и быстро разделся. Было совсем темно, и Андрей боялся испачкать кровью кровать или стул. В темноте даже свежее белье не найдешь... Андрей подумал, что окно его комнаты выходит к морю - полицейский не увидит света. Он затянул занавески и включил настольную лампу. Свет больно ударил по глазам. Когда глаза привыкли к свету, Андрей поглядел в зеркало и испугался - он и не предполагал, до какой степени он измаран кровью. Переодеваться нельзя, пока не вымоешься. От безысходности положения мысли путались, какие-то мелочи лезли в голову. Вытерев руку о край простыни, Андрей достал портсигар. Ему вдруг захотелось посмотреть, такой ли он, как у Глаши, или нет. Портсигар оказался другим - гладким, со стертым выгравированным узором. <Зачем отчиму портсигар, если он всегда курил трубку?.. Почему я теряю время? Надо уйти. Но куда и зачем? Надо умыться. Но включишь воду, полицейский сразу услышит. Значит, надо умыться и переодеться в другом месте, где полицейский ничего не услышит. Но такого места нет...> А вдруг полицейский уже смотрит на него снаружи? Андрей выключил лампу, подбежал к окну и откинул край занавески. Никого там не было - только рассветная синь... Андрей стоял у окна и чувствовал, как утекают минуты. Тогда он понял - выход только один: измазанные кровью вещи уложить в чемодан и, незаметно выбравшись из дома, дойти до Иваницких. Лидочка все поймет. Именно Лидочка - она теперь для него ближе всех. Андрей вытащил из-под кровати свой чемодан, стащил с кровати простыню. Свернул простыню и белье, сунул все в чемодан. Туда же положил пакеты из сейфа, сверху - чистое белье. Захлопнул чемодан. Было тихо. Брюки снимать не стал - они темные, все равно в темноте не видно. Наконец, натянул на голое тело тужурку, застегнулся... Где-то далеко залаяла собака. Прочистил горло, собираясь пропеть, петух, но передумал. Скорее, скорее... скоро станет светло. Андрей посмотрел на часы - без четверти шесть. Он выбрался в сад через окно и, пригибаясь, отводя ветки яблонь, вышел к веранде, которая обрывалась к крутому склону. Подпорная стенка веранды оказалась выше, чем он предполагал, и Андрей понял, что на одной руке не удержаться. Он кинул вниз чемодан, и тот неожиданно гулко ударился о камень, отскочил и уткнулся в ветки куста. Андрей повис на руках - ноги не доставали до склона. Он отпустил руки и пролетел около метра вниз, кусты царапались, чемодан, рядом с которым он закончил свой полет, больно подставил обитый железом угол. Андрею показалось, что он натворил такого шума, что сбегутся все полицейские России. Он сидел, привалившись боком к колючему кусту, и не смел шевельнуться. Но, на его счастье, крутой склон поглотил шум падения. Андрей поднялся. Ногу пронзило жуткой болью - неужели сломал? Пересилив себя, Андрей перенес вес на ступню. Было очень больно, по нога выдержала. Андрей взялся за ручку чемодана и увидел, что тыльная сторона кисти расцарапана колючками. Приводить себя в порядок было некогда. Ковыляя, Андрей спустился по склону к переулку. Потом обернулся. В синем воздухе острая крыша и башенка дома Берестова казались загадочным замком. Путешествие до Иваницких, которое заняло бы днем минут пятнадцать, растянулось на полчаса. Как Андрей ни спешил, раза три ему приходилось искать укрытия - сначала проехал водовоз, затем два рыбака с удочками в руках, громко разговаривая, обогнали его, вжавшегося в калитку. Третья встреча закончилась не так удачно: старушка в пышном лиловом салопе, в черной шляпе с вуалью вышла погулять со своей левреткой. При виде Андрея та отчаянно залаяла - видно, почуяла кровь и волнение загнанного человека. Она кидалась на Андрея, а тот побежал от нее. Старушка что-то верещала вслед... Не смея выйти на набережную, Андрей пробирался незнакомыми переулками, попал в тупик, пришлось вернуться... Подходя к дому Лидочки, он пошел медленнее, стараясь совпадать со своим дыханием и не испугать Лидочку, а тем более ее родных своим появлением. Но, видно, дыхание его было таким шумным, что Лидочка, спавшая у окна, услышала и выглянула в окно. Ей оказалось достаточно одной секунды, чтобы все понять. - Поднимайся по лестнице, я открою, - прошептала она, и шепот был громче дневного крика. Оттого, что Лидочка была спокойна, что не пришлось ее будить, наступило облегчение. Он поднялся по лестнице и, остановившись у двери, прислушался. А так как рассвет был безмолвен, то голос Лидочки из-за двери был слышен до последнего слова. - Не бойся, мама, - говорила она, - спи. Мы договорились с Андрюшей, что, если ему станет там страшно, он придет к нам. - С ним что-то случилось? - Это был голос Евдокии Матвеевны. - Нет, мама. Он просто не хочет там больше быть. - И правильно, - откликнулся голос отца. - Что за идея ночевать в таком месте? Спи, Дуся, не мешай детям. - Но, может, что-то случилось? - Все, - сказала Лидочка. - Спите. Прошелестели босые шаги, звякнула цепочка, щелкнул замок. Лидочка потянула Андрея внутрь и захлопнула дверь. - Идем ко мне, - прошептала она. - Я слышал, - сказал Андрей, - ты молодец, ты умница. - Девятнадцатый год умница, - деловито ответила Лидочка. Они прошли в ее комнату. Лидочка замерла, прислушиваясь к звукам из спальни родителей, дала знак Андрею заходить внутрь, а сама сказала, обращаясь к закрытой двери в спальню: - Мама, я же просила - не вставай. Все в по-ряд-ке. - В самом деле, Дуся, - сказал Кирилл Федорович. - Я сплю, я сплю, - сказала Евдокия Матвеевна. Лидочка закрыла дверь и зажгла ночник у кровати. - Ты только не бойся, со мной ничего не случилось, - сказал Андрей. - Это я оцарапался о барбарис... и кровь чужая. - А я не боюсь, - сказала Лидочка твердо. - Ты здесь. Ты сам дохромал. Но, наверное, все же что-то случилось. - Да, - сказал Андрей, - все в жутком беспорядке. Я очень хочу пить. - Поставить чай? - Нет, холодной воды. - Андрей, первым делом вымойся. Я маму из комнаты не выпущу. Это было самое разумное решение. Андрей поставил чемодан на пол. Открыл его, и Лидочка увидела окровавленную простыню. И тут она не выдержала и ахнула. Андрей не стал ничего говорить. Он вынул из чемодана чистое белье, потом передал Лиде конверты. - Раздевайся здесь. Кинь брюки в угол. Не бойся, я отвернусь. Андрей разделся. - Брюки все в крови, - сказала Лидочка. - Не оборачивайся. - Ты, оказывается, еще целомудренней меня, - сказала Лидочка. Она быстро завернула в простыню его вещи. - Ничего страшного, - сказала она. - Ванная напротив моей двери. Ты помнишь? Свет зажигается справа. Андрей приоткрыл дверь. За дверью спальни Иваницких было тихо, но Андрей понимал - там не спят, а прислушиваются к каждому его шагу и не очень верят в версию об испуге, заставившем его прийти в гости в шестом часу утра. Андрей прошел в ванную. Вода в ней согревалась печкой, так что придется потерпеть холод. Он посмотрел на себя в большое зеркало - кровь прошла сквозь белье, на теле были пятна, не говоря уж о руках. Холодная, страшно холодная, невтерпеж, вода плохо смывала кровь и розовела. Андрей чувствовал запах крови, неприятный и мертвый. Он скреб себя мочалкой, чтобы было не так холодно, но, даже вымывшись, не был уверен, что стер с себя все следы крови. И оказался прав - когда он поглядел на полотенце, на нем обнаружились розовые пятна. Когда Андрей вернулся к Лидочке, она как раз сняла простыню с кровати, завязала в нее вещи Андрея, туда же кинула полотенце. Она уже принесла цивильные брюки Кирилла Федоровича - они были широки и коротковаты. Узел с вещественными уликами Лидочка засунула под кровать. Затем взяла со столика баночку с кремом и сказала: - Протяни руки, ты весь исцарапан, может воспалиться. Движения ее тонких пальцев были нежными и летучими. - Ты чего молчишь? - спросила Лидочка. - Ты рассказывай. Ведь случилось что-то очень страшное, правда? - Да, - сказал Андрей, - Сергей Серафимович умер. - Как умер? Где умер? - У себя в кабинете, у меня на глазах. - Значит, он все-таки вырвался от них... - Как вырвался? - не понял Андрей. - Вырвался и вернулся домой? И только тут Андрей понял, что ему не приходило ранее в голову - как отчим оказался в кабинете? - Странно, - сказал Андрей. - Он же должен был вернуться. И пройти мимо полицейского. И подняться по лестнице... - Это не важно, - сказала Лидочка. - Главное, он дошел. Наверное, он не хотел привлекать к себе внимания? - Конечно, это могло быть... нет, не могло! - сказал Андрей твердо. - Ты не представляешь, в каком он был состоянии - он был весь израненный, исколотый... он умирал. Нет, я не могу тебе все объяснить. - Тише, мама услышит. - Понимаешь, я услышал стон, хрип... он не мог двигаться. Он лежал на полу и почти не двигался... - Не думай сейчас об этом, это ужасно. Не думай... - Подожди, - отмахнулся Андрей. - Я совсем запутался... Сергей Серафимович исчез, причем следователь говорил, что было столько крови и даже ковер был разрезан. А сегодня он вернулся... - Андрюша, не надо! - Я услышал его сверху - было так тихо, что я услышал движение в кабинете. И ты хочешь сказать, что я не услышал, как он прошел по коридору и по лестнице? - Значит, сначала ему было лучше, а когда он попал в кабинет, ему стало плохо... Андрей согласился с ней, потому что ее устами говорил здравый смысл. Единственный якорь в этой ситуации - здравый смысл. Но Андрей понимал, что прав был он, а не Лидочка - она ведь не видела отчима. Она там не была! - Ты правильно сделал, что пришел к нам. - Лидочка положила руку на его колено. - Я пришел, потому что не знал, где спрятаться. Я подумал, что они увидят, что на мне кровь... они подумают, что я его убил. - Не говори глупостей. Почему они подумают? - Ты не представляешь, как они думают... а я разговаривал с Вревским. Ему нужен преступник. Он всех подозревает. И я понял, что там в доме... - Андрей замолчал. Он понял, что им руководили соображения более важные, чем только попытка бегства. Документы отчима! - Послушай, - сказал Андрей, - я тебе все расскажу, а ты скажешь, что думаешь. И Андрей передал ей разговор с отчимом. - Получаются два портсигара. Как в романе о шпионах, - сказала Лидочка. - Если у тебя портсигар и у меня такой же портсигар, то мы друг друга узнаем. Это условный знак. Пароль. - Нет, - сказал Андрей. - Портсигары разные. - Покажи. Они положили портсигары рядом на кровать. Портсигары были совершенно разные. Одно их объединяло - они не открывались. Лидочка наклонилась, разглядывая портсигары, и ее распущенные волосы, упав на плечо, скрыли лицо. И вдруг Андрей увидел свою невесту! Последние полчаса он видел Лидочку - не плотскую земную Лидочку, а как бы образ Лидочки, подруги... Ночная рубашка смялась и обнажила коленку. Коленка была маленькая, узкая, и можно было ее погладить. Андрей протянул руку и дотронулся до коленки. Лидочка свободной рукой легонько оттолкнула его пальцы и поправила ночную рубашку. - Наверное, про портсигары сказано в письме, - сказала она. И добавила: - Мне бы очень не хотелось, чтобы Сергей Серафимович в самом деле оказался немецким шпионом. А все идет к тому. - А Вревский думает, что я из его банды, - сказал Андрей. - Ты знаешь, что тебе придется сделать? - спросила Лидочка. - Ты должен вернуться в дом отчима, лечь в постель и утром вести себя так, словно ты ни о чем не подозреваешь. - Вернуться туда? - Любой другой твой поступок будет подозрительным. - А если я скажу, что был у тебя? - Глупости. Ты ночью был там, полицейский подтвердит, а под утро убежал ко мне. И тут они находят тело твоего отчима. Лидочка задумалась... потом вздохнула и продолжала: - Как страшно... я, наверное, совсем бессердечная. Умер человек, умер твой отчим... я бы умерла от страха, если бы была там. Андрюшенька, бедный мой... Андрей понял, что она плачет, стараясь не плакать, и оттого плечи ее вздрагивают и на шее напряглась жилка. - Это я бессердечный, - сказал Андрей, прижимая Лидочку к себе. - Я должен был бежать, звать людей, врача, полицейских... а я открывал сейф и слушался его. Мне не надо было слушаться. А потом струсил. - Ты слушался, потому что уважал его, - серьезно сказала Лидочка. - Если бы ты не стал слушаться, ему было бы еще хуже. Он же сказал, что это счастье, что ты оказался там? - Сказал. - Значит, для него самое важное было передать тебе портсигар и пакеты. Это была его воля. Он ведь не говорил об убийцах или полиции. Он говорил о сейфе, правильно? - Я был как загипнотизированный. Я понимал, что делаю неправильно, но все равно подчинялся ему. - Тогда иди, - сказала Лидочка, - я своих успокою. Главное, чтобы тот полицейский не пошел проверять, где ты. - Подожди, - сказал Андрей, - сначала надо прочесть письмо. В нем может быть написано что-то очень важное. Срочное. - Уже скоро семь. - И все-таки надо прочесть. - Тогда читай, а я отвернусь. - Лидочка, милая моя, - сказал Андрей, ощутив себя вдвое старше невесты. - Это не письмо от подруги. Теперь ты вместе со мной, навсегда как один человек, неужели ты не понимаешь таких простых вещей? - Читай, - сказала Лидочка. Но Андрей, как бы оттягивая момент чтения письма, сначала раскрыл другой пакет. В нем лежала толстая пачка банкнот. Ну конечно же, это доллары. Отчим показывал их. - Это какие деньги? - спросила Лидочка, которая никогда не видела американских денег. - Доллары. Видишь, написано: сто долларов. - А в этой пачке их, наверное, несколько тысяч. - Да, наверное. Андрей вложил деньги обратно в конверт, раскрыл второй - в нем оказались рукописные листки, большие салфетки акционерных бумаг, несколько пятисотенных купюр и две общие тетради в кожаных обложках. Оставался лишь узкий серый конверт из плотной бумаги, вдвое превышавший размером почтовый. На нем сильным бегучим почерком отчима было написано: Андрею Сергеевичу Берестову в собственные руки. Конверт был заклеен. Лидочка взяла с письменного стола костяной ножик для разрезания бумаг и протянула Андрею. Андрей вскрыл конверт. В нем лежало несколько листков, написанных тем же почерком. Последний лист, видно приложенный позже, был напечатан на пишущей машинке. - <Дорогой Андрюша! - начал читать Андрей. - Не представляю ситуации, в которой ты увидишь эти строки. Но знаю, что ты прочтешь их уже взрослым и, надеюсь, разумным, рассудительным человеком, который может, столкнувшись с невероятным, оценить его трезво, не впадая в панику и не уповая на мистические объяснения, так любимые слабыми духом людьми>. - Погоди, - сказала Лидочка. Она подкралась на цыпочках к двери и резко приоткрыла ее. - Нет, - прошептала она, закрывая дверь. - Они спят. Или делают вид, что спят. Читай дальше, Андрюша. - <...Несмотря на то, что ты и не замечал, а замечая, сердился, я все последние годы старался воспитать в тебе если не ученого, то по крайней мере существо вполне рациональное. Я тебе казался сухарем, педантом. А тебе хотелось от меня ласки и теплоты. Впрочем, теплоту тебе компенсировали те добрые дамы, которые куда более посвятили себя твоему чувственному воспитанию, - я имею в виду замечательную Марию Павловну и Глафиру...> - Ты чего замолчал? - Я вспомнил, что Глаша в больнице... у нее лицо повреждено. - Андрей подумал о другом, он понял, что в словах отчима заключен укор. Хотя, впрочем, эти строки могли быть написаны более чем год назад - ведь письмо уже существовало в прошлом году. - <Я втройне обязан заботиться о твоем благополучии. Во-первых, в память о твоем отце, которого я знал и ценил, затем в память о твоей матери, которую я любил, и наконец, в силу того великого и непонятного тебе сегодня дела, которому я посвятил жизнь>. - А кто был твой отец? - спросила Лидочка. - Я не знаю. Никто мне не сказал. Может, это будет здесь? Андрей сообразил, что на улице рассвело настолько, что голубой свет, проникавший через окно, уже притушил ночник, к которому он склоняется, читая. Андрей поднялся и подошел к окну. - <Я не могу тебе рассказать всего. И не нужно. Излишнее знание взбаламутит твою душу, и я боюсь, что, читая письмо, ты и без того находишься в смятении из-за того, что происходило вокруг тебя за последние дни или часы. Я допускаю, что в момент, когда ты читаешь эти строки, меня уже нет в живых и ты в этом убежден. В случае же, если я исчез, ты также волен распоряжаться деньгами, оставленными именно тебе, и ценностями, что находятся в шкатулке в известном тебе месте...> - Это та самая шкатулка, которую украли? - Да, она. - Андрей продолжил чтение: - <Однако если я не умер - то есть моего трупа (прости за неловкое слово - странно писать о себе: <мой труп>) ты не видел, - значит, есть шансы нам увидеться в будущем. Когда - не знаю. Я не всегда волен располагать собой. Итак, самое главное: если я умру, Глаша передаст тебе портсигар. Если исчезну - отдаст свой. Она окончательно высказала желание более им не пользоваться. Этот портсигар и есть загадка, которую ты должен постараться понять. И не пугаться, как пугаются люди всему, что лежит за пределами их скудного жизненного опыта. Я перехожу к главному, и мне трудно найти слова, которые бы тебя убедили. Дорогой Андрюша, время - это несущийся вперед поток, в волнах которого все мы обречены бултыхаться. Но представь себе пловца, который может, презрев опасности, плыть по течению, обгоняя волны. Этот пловец вырвется из движения, к которому прикован любой неподвижный, влекомый потоком предмет. Существует устройство - называй как хочешь, - которое может превратить тебя - бессильную щепку в потоке - в активного пловца. Я рад бы объяснить тебе, как устроена эта машина, но ее устройство - за пределами моих знаний. Когда-нибудь ты узнаешь больше. Портсигар, который ты держишь сейчас в руке, и есть эта машина. Подобная машина времени изображена в романе Герберта Уэллса, который я заставил тебя прочесть несколько лет назад, хоть он тебе и не понравился. Правда, английский писатель, ограниченный лишь пределами собственного воображения, позволил герою двигаться произвольно, как по течению времени, так и против него. Последнее в действительности невозможно: движение времени лишь поступательно. Ты понял?> Андрей перевел дух. - А я ничего не поняла, - сказала Лидочка. - Я думаю, сейчас нам и не надо понимать, - снизал Андрей. - Мы должны прочесть, увидеть... мы потом поймем. - Читай дальше. Уже восьмой час. Меня больше беспокоит, как ты вернешься домой. - <Пользоваться портсигаром просто. Он не открывается, да и не может открыться, потому что внутри его находятся микроскопические детали, из которых создана эта машина. Но если ты три раза с интервалом в одну секунду нажмешь на кнопку, которой портсигар якобы открывается, то на противоположном ребре появится длинный выступ, поделенный рисочками>. Андрей сказал: - Дай сюда портсигар. Лидочка взяла с постели один из них и протянула ему. Андрей три раза нажал на кнопку, словно стараясь открыть портсигар. Лидочка подошла и смотрела, стоя перед ним. На другой стороне длинным выступом появилась узкая планка, на которую был надет шарик. Держа портсигар в руке, Андрей снова обратился к письму, как к инструкции к сложной детской игре, в которой надо разобраться. - <Запомни - твоя рука должна двигаться очень точно. Делений на планке тридцать одно. Каждое - день. Однако если ты, прежде чем сдвинуть шарик вдоль планки, нажмешь на него, то нажатие умножит скорость твоего плавания вдесятеро. Нажал дважды - скорость твоя возрастет еще вдесятеро. То есть каждая риска символизирует уже путь в десять, а то и в сто дней>. Андрей нажал на шарик. Тот послушно вошел в серебро портсигара и тут же выскочил обратно. - <Теперь, - продолжал вслух читать Андрей, - осторожно веди шариком вперед. И снова нажми им в той точке, где хочешь остановиться. И ты окажешься именно на таком расстоянии во времени...> Ой! Ты что? - воскликнул Андрей. Портсигар, выбитый из его руки Лидочкой, отлетел в сторону и упал на кровать. - Неужели ты не понял! - криком шептала Лидочка. - Неужели ты не понял - что ты, читая, все делал?.. Если бы я не выбила его, ты бы уже улетел в будущее! Я ведь спасла тебя! Андрей стряхнул с себя оцепенение. - А знаешь, - растерянно улыбнулся он, - и в самом деле я чуть не нажал... - Он со страхом и почти отвращением смотрел на портсигар, лежавший на смятом одеяле. - Ничего себе, - продолжал он, задним числом все более пугаясь. - Я оказываюсь где-то там... А ты здесь. - Не бойся, - сказала Лидочка решительно. - Я бы поплыла за тобой. У меня остался второй портсигар. - За мной? - Разумеется, - ответила Лидочка убежденно, - я же тебя люблю. - А мама, папа? - Не смей так говорить! - вдруг рассердилась Лидочка. - Ведь ничего не случилось. - И ты поверила этому письму? Этого же быть не может! - Твой отчим был сумасшедшим? - Он был чудаковатый... нет, совершенно нормальный. - А раз так, ты должен догадаться! У тебя же есть доказательства! - Доказательства? - Ну какой ты несообразительный! Ведь теперь понятно, почему Сергей Серафимович исчез в ту ночь, а ты увидел его сегодня. Понимаешь? Этого нельзя подстроить. Если ты представишь себе, что на него напали, его убивали, а он не мог ничего поделать - он дотянулся до портсигара и уплыл... уплыл на несколько суток вперед. - Но почему он тогда умер? Лидочка склонила голову набок, разглядывая Андрея, как маленького ребенка, который задает вопрос: <А где у паровоза лошадь?> - Для него это было мгновение! Он был ранен пять дней назад. Он уже умирал пять дней назад... он убежал от них. Но для него это не пять дней, для него это несколько минут! Андрей посмотрел в глаза Лидочки. Они отражали утренний воздух и голубизну неба. В них была глубокая, несокрушимая вера. Андрей еще пытался разобраться, сомневался, путался в мыслях, потому что отчим оказался прав, а человек не может воспринять того, что находится за пределами его опыта. Лидочка сразу приняла правила игры. И нашла всему простое и трезвое объяснение. - Ты понимаешь, почему Глаша хотела, чтобы ты был в доме, если вернется отчим? Она знала, что он плывет в потоке времени... - Для тебя это просто? - Все сложное состоит из простых вещей. Читай дальше, там немного осталось. Только обязательно сегодня же в больнице спроси у Глаши подтверждения, хорошо? - Пойдем вместе в больницу? - Нет, пойдешь ты. Ты наследник. - Наследник чего? - Этого я еще не понимаю. Но знаю, что ты наследник. Андрей продолжил чтение: - <Помни - уйдя в будущее, ты никогда не вернешься назад. Люди, которых ты оставишь, состарятся в то мгновение, когда ты будешь нестись в потоке времени. Деревья вырастут, дома обветшают... Теперь, когда ты знаешь главное, я скажу тебе: никогда не расставайся с портсигаром. Твоя жизнь принадлежит не только тебе, но и вечности. Отныне у тебя есть долг, смысла которого ты пока не знаешь. Помни - ни одна живая душа не должна знать о твоей тайне. Надеюсь, у тебя хватит ума это понять. Людей сжигали и за меньшие грехи... Уже сейчас я могу сказать тебе с уверенностью, что наступают тяжелые времена, но масштабов бедствий и перемен не знаю даже я. Может быть, тебе будет грозить смертельная опасность. Портсигар - средство твоего спасения. Ты сможешь укрыться в будущем. И если будущее будет так же опасно - ты можешь и должен уйти дальше. Помни, отныне ты иной, чем все люди на Земле. Но ты должен быть достоин своего дара. Так как за все на свете надо платить. И достойный платит честно. Обнимаю тебя. И люблю - о чем ты, может, и не подозреваешь. Сергей>. - Дальше - на машинке, - сказал Андрей. - Читай, читай, скоро восемь! - <Дописываю эти несколько строк, ожидая твоего приезда. Мировая война, о которой я тебе говорил и которую предчувствовал, началась. Если мы встретимся, то поговорим подробно и я расскажу тебе о той роли, которая нам с тобой выпала. Когда ты вернешься памятью к странным, на твой взгляд, событиям, имевшим место у меня в кабинете прошлым летом, подумай и поверь мне, что они были частью того дела, которым я занимаюсь. Надеюсь, что в ближайшие дни мы с тобой увидимся и тогда смысл в этой приписке отпадет. Если что-то случится со мной, тебе все объяснит Глаша. Верь ей, как мне. Она тяжело переживала то, что случилось. Будь к ней милосерден. Я не был милосерден и глубоко виноват. Если будет нужда спастись - уходи не столь далеко. Дальние путешествия опасны тем, что мир вокруг коренным образом изменится и ты окажешься среди людей и обстоятельств, тебе непонятных и потому опасных. Если я с тобой не встречусь - тебя найдут.. Еще раз прощай. Сергей>. - Вот и все, - сказал Андрей. - Хорошо, - сказала Лидочка. - Теперь беги. - Но мы же ни о чем не поговорили! - Не будь наивным - ты должен успеть пробраться в свой дом. Если что-нибудь откроется - пускай тебя разбудят там. Понял? - Хорошо. - Андрей все еще медлил. Переход от невероятной экстраординарности письма к будничной необходимости бежать, таясь, по улицам Ялты был слишком резок. Но Лидочка, отняв письмо и кинув на кровать, уже подталкивала его к двери. - Я все уберу. И буду ждать. За меня не беспокойся. Она отворила входную дверь, и тут Евдокия Матвеевна не выдержала и окликнула из спальни: - Это еще что такое? Андрюша уходит? Андрей успел увидеть, как ее встрепанная голова высунулась из спальни. x x x Чем более Андрей отдалялся от дома Иваницких, тем яснее он понимал, насколько права была Лидочка, гнавшая его обратно. Восемь часов. Уже рассвело. Бегут в гимназию первоклашки - веселые, вот остановились возле воронки на набережной - как интересно! Издали видно, как они машут руками. Потом спешат к морю, всматриваются вдаль, ждут, а может, еще один крейсер придет, может, еще раз стрельнет? Что с ними будет через год, через три года? Неужели страшные прорицания отчима сбудутся? <Отчим... как не хочется думать о том, что он лежит в кабинете на ковре, будто брошенная, никому не нужная вещь. Надо идти в госпиталь и сказать обо всем Глаше. Для Глаши отчим - это вся жизнь. Что она будет делать теперь? Доживать в пустом доме? А может, мне, как честному человеку, надо жениться на Глаше? Лидочка поймет меня, и мы проживем втроем всю жизнь и будем несчастны... и что за чепуха лезет в голову!> Андрей быстро шел по улице. Солнце взошло, тени еще были длинными, лиловыми; желтые и оранжевые листья, устилавшие мостовую и свисавшие с подпорных стенок, шум просыпающихся домов и дворов создавали ощущение сказочного города, где все люди должны быть добрыми и деловитыми, как гномы... Последний поворот. В животе заныло и стало жарко. Надо будет влезть снова по откосу - но как поднимешься на подпорную стенку? Придется возвратиться мимо полицейского. Может, он еще спит? А то надо перелезть через забор - забор невысок, меньше сажени, но сложен из гладких, подогнанных друг к дружке плит. Пока Андрей рассуждал, как проникнуть в дом, полицейский его увидел. Разминаясь, он как раз шел вдоль ограды навстречу Андрею и был удивлен не меньше, чем тот, нечаянной встрече. - Это... - сказал он. - Вы чего? Я думал, вы спите. - Не спалось, - сказал Андрей как можно естественней. - Встал и пошел погулять. Утро такое хорошее... Урядник тоже опомнился. - А как мимо меня прошел? - Я через забор, - сказал Андрей, разводя руками. - Чего вас беспокоить. У вас служба, вы устали, задремали. - Не дремал я, - твердо ответил урядник. - Муха пролетит - услышу. - А я издали решил, что задремали, - настаивал Андрей. - Ну, думаю, чего беспокоить... Вон там перепрыгнул. - Дело молодое, - согласился полицейский. - Гулял, говоришь? - Я на набережную спустился, кофе попил, - сказал Андрей. - Готовить-то мне некогда. А вы, если хотите, поставьте себе самовар. Тут он понял, что они стоят посреди улицы. И Андрей, обогнув полицейского, пошел наверх. Тот вздохнул и затопал сзади. - Чаю можно, - сказал он. - Я еще яблочек сорву, если не возражаете. Ведь ясное дело - пропадут. Кто их собирать будет? Они подошли к калитке. Дом был освещен утренним солнцем, входная дверь приоткрыта. Сейчас выйдет Глаша... воскликнет: <Андрю-ю-юша приехал!>, а потом на пороге появится Сергей Серафимович с длинной трубкой в зубах... - Слухай, - сказал полицейский. - А с курями что делать? - С какими курями? - А в сарае куры. Их кормить надоть. И яйца несут, понимаешь? - Возьмите их себе, - сказал Андрей. - Нет, - сказал полицейский, хотя предложение его заинтересовало. - Может, хозяйка вернется. - Давайте так сделаем, - сказал Андрей, - вы яйца себе возьмите. А кур кормите. - Добре. Я жинке кажу. Она пока за яичками приходить будет, заодно и корму курям задаст. - Спасибо, - сказал Андрей, - большое спасибо. Он пошел к дому. По дороге сорвал длинное яблоко. Оно было налито янтарным соком. Ступить в дверь, за которой таилась неведомая полицейскому смерть, было трудно. Андрей понял, что не может даже откусить от яблока, настолько все в нем окаменело. Урядник стоял за спиной и тяжело дышал, словно переваривал какой-то трудный вопрос. Не дожидаясь вопроса, Андрей вошел в тишину, погрузился в запах бедствия. Он прошел к себе в комнату. Кровать была смята, простыни не было, зато на пододеяльнике Андрей сразу увидел следы крови - видно, в темноте задел да не заметил. Он стащил с кровати пододеяльник, спрятал его в шкаф, затем аккуратно застелил кровать одеялом. Возясь с кроватью, Андрей все время прислушивался к шорохам дома - он понимал, что надо подняться наверх и посмотреть на отчима, как он там, один... как будто тот спит и требует внимания. Андрей за те минуты ни разу не вспомнил ни о портсигаре, ни о письме. То осталось у Лидочки - здесь были другие тревоги. Сквозь усиливающийся шум утра Андрей вдруг услышал, как к дому кто-то подъехал. Может, смена полицейскому? Хорошо бы смена - Андрею надо подняться наверх, а потом бежать в больницу и рассказать Глаше о том, что с отчимом, раньше, чем успеют другие... В коридоре простучали короткие уверенные шаги. Замерли у двери Андрея. Раздался стук, и тут же дверь растворилась. На пороге стоял следователь Вревский. - Доброе утро, - сказал он, - как почивали? - Спасибо, - сказал Андрей. - Хорошо. - Вас ничего не беспокоило ночью? - Что должно было меня беспокоить? - Вы никуда не выходили ночью? - Простите, это допрос? - спросил Андрей. - Нет, я интересуюсь вашим времяпровождением, - сказал Вревский, скулы его играли и челюсти двигались, будто он дожевывал нечто крепкое. Маленькие глаза смотрели в упор. - Я спал, - сказал Андрей, - потом утром ходил вниз, пил кофе. Вернулся... - Если вы не возражаете, - сказал Вревский так, что ясно было - возражения Андрея он в расчет не возьмет, - я попросил бы вас сопровождать меня в одно место. - В какое? - Вы узнаете по прибытии. - Простите, но я не обвиняемый. - Я вас ни в чем не обвиняю. Но в интересах следствия вы должны немедленно следовать со мной. И он отступил в коридор, пропуская Андрея. Сначала Андрей подумал было, что Вревскому уже известно о смерти отчима и он играет с Андреем, как кошка с мышкой. Они вышли в коридор, Андрей ждал приказа подняться на второй этаж, но Вревский даже не посмотрел наверх. У калитки стояла пролетка. На козлах сидел полицейский. - Очень трудно без автомобиля, - вдруг сказал Вревский. - В Киеве у меня автомобиль. Андрей сел рядом с Вревским. Главное - понять, куда они повернут. Если к Иваницким - значит, его выследили ночью. Если прямо - к полицейскому управлению или суду, - значит, поймали убийц... Пролетка повернула налево. Куда же? - не сразу сообразил Андрей. - Что-то случилось с Глашей? - догадался он наконец. - Ей хуже? - Почему вы так решили? - Вревский впился глазами в Андрея. - Ответьте на вопрос! - возмутился Андрей. - Сейчас приедем, посмотрим. - Вревский отвел взгляд. Пролетка подъехала к Николаевской больнице. У правого крыла, приспособленного под госпиталь, стояла большая синяя фура, и санитары вытаскивали из нее носилки с перевязанными солдатами. Пролетка въехала в открытые ворота больницы, и тут Андрей испытал великое облегчение: она не свернула к главному корпусу, где лежала Глаша, а поехала по дорожке, огибая правое крыло больницы, и замерла у одноэтажного флигеля с узкими окнами. - Прошу, - сказал Вревский. Что здесь может быть? Может, приемный покой? Вряд ли здесь держат арестантов. В темном коротком коридоре невыносимо пахло карболкой и чем-то еще, неживым, удушающим. Стены коридора были покрашены в коричневую краску, и потому, когда открылась дверь и Андрей шагнул в зал, там показалось особенно светло оттого, что стены были выложены белым кафелем, а сверху светили сильные лампы без абажуров, хоть снаружи было солнечное утро. В зале параллельно друг другу стояли три больших стола. Один был пуст и была видна его блестящая металлическая поверхность. На втором лежал труп молодого мужчины - его грязные ступни Андрей видел словно под увеличительным стеклом. У мужчины была взрезана грудная клетка, и два человека в белых, измазанных кровью халатах, которые что-то рассматривали внутри нее, подняли головы при звуке шагов. На третьем столе лежала фигура, покрытая несвежей простыней. Вревский опередил замершего в дверях Андрея и резким театральным движением фокусника отдернул край простыни. Андрею потребовалось несколько секунд, чтобы окончательно убедиться в том, что он смотрит на Глашу. Бинты с ее лица были сняты, и Андрей увидел синюю вспухшую ссадину, что начиналась на круглом лбу, рассекала заплывший, невнятный, как нарыв, глаз и тянулась до уголка губы. Открытая рана чернела на второй щеке - до уха. И потому узнать Глашу можно было лишь по рыжим волосам, по обнаженному плечу, по опавшей полной груди и по руке в веснушках, что протянулась вдоль тела. - Глаша, - сказал Андрей. - Глашенька... И вдруг ему стало плохо. Так плохо, что он понял - его вырвет прямо здесь. Он метнулся назад, на улицу. Вревский, не поняв причины бегства, кинулся за ним: - Стой! Андрей вылетел из темного закутка, уперся рукой о стену морга, и его вырвало на траву. Вревский, что выбежал следом, брезгливо отошел и отвернулся. - Не думал, - сказал он, - и не предполагал, что такие нервишки. Андрей с трудом слышал его голос - он доносился сквозь вату, и, впрочем, было все равно, что говорит и думает Вревский. Когда спазмы прошли и осталась лишь такая слабость, что невозможно было оторвать руку от стены, Андрей полез в карман тужурки и достал платок, чтобы вытереть рот. Полицейский на козлах смотрел на него с любопытством. - Вам легче? - спросил Вревский, рассматривая вершины деревьев. - Да... простите. - Тогда вернемся внутрь. - Нет! - Ну что вы, господин студент, что за причуды! Я веду следствие. Вы должны опознать тело. - Я опознал, опознал! Неужели вы не видите, что я опознал... Вревский глубоко вздохнул. - Вы заставляете меня нарушать закон, - сказал он. - Вам лучше? Тон его смягчился, словно он пожалел Андрея. - Давайте отойдем к лавочке. Вревский крепко взял Андрея под локоть и повел к скамейке. - Я тоже выполняю свой долг, - сказал он. - И долг, поверьте мне, весьма неприятный. Особенно в этом деле. Вчера вечером мне уже дважды звонили от великого князя. Князь Юсупов прислал телеграмму, вы представляете, какой интерес к этому делу. Вревский усадил Андрея на скамейку. - А теперь покончим с формальностями. И я отпущу вас. Когда и при каких обстоятельствах вы видели в последний раз усопшую? - Вы же знаете, вчера. А что с ней случилось? - Неужели вы не знаете? - Вревский был крайне удивлен. - Я думал, что вы догадались. Служанка вашего отчима была убита сегодня ночью. Убита ножом. - Убита? - Только прошу не устраивать представлений! - крикнул Вревский, увидев, что Андрей вновь порывается вскочить со скамейки. - Не ведите себя как институтка! Санитары, что тащили в отдалении носилки с ранеными, оглянулись на крик. - Сейчас, - сказал Андрей, вырывая руку. Рвота не шла - внутри все исходило судорогами, но из горла вырывался только кашель. Вревский дождался, когда Андрей чуть успокоится, и продолжал, не сводя с него взгляда: - Убийца проник через окно из сада, точно так же, как это незадолго до того сделали вы. К сожалению, эти оболтусы опять не заперли окно как следует, хотя клянутся в обратном. Вревский поднялся и подошел к Андрею, который стоял опершись о ствол тополя. - Что знала Глафира такого, что напугало убийцу? Зачем надо было убивать ее? Ответьте мне - зачем? - Честное слово, не знаю. - А убийца боялся. Боялся, что она запомнила его? Или он уничтожал соперницу? - Какую соперницу? - Соперницу по завещанию? Ведь дом по завещанию отходит ей. И я имел неосторожность вам об этом проговориться. - Прошу вас, хватит, Александр Ионович, - взмолился Андрей. - Вы же на самом деле меня преступником не считаете, так не лучше ли потратить время на поиски настоящего убийцы?.. Ее зарезали ножом? - Смерть наступила, как утверждает доктор, мгновенно. - Значит, - сказал Андрей, обретая решительность, - это те же люди, что напали на отчима и Глашу на той неделе? - Почему? - Вревский поднял светлые брови. - Нож - самое удобное оружие, когда нужна тишина. Убийце главное было - не поднять шума. А что у вас с руками? - Это? Оцарапал о кусты. - Где же вы отыскали кусты? Вчера этого не было. - Уж отыскал. Клянусь вам, это не имеет отношения к делу. - Что имеет, что не имеет, решать буду я. - Глашу надо похоронить. - Сначала будет вскрытие. Вы уже вид