дочка попросила ключ - лысина ушла назад - появились шоколадные глаза. - Мадемуазель Берестова? - сказал он. - Вас спрашивали. - Кто? - Сердце от неожиданной радости пропустило удар. - Немолодой мужчина, - сказал портье, - очень худой, но, по всему судя, солидный господин. Может, Андрюша так переоделся и замаскировался? - Плешивый, худой и весь в черном - и с такой эспаньолкой - как у Мефистофеля, простите, в опере. - Портье постарался улыбнуться, но мышцы его лица были к такому не приучены, и потому вместо улыбки вышла гримаса. - Спасибо, - сказала Лидочка, забирая ключ. - Я знаю. Она ничего не знала и не понимала - конечно же, это был не Андрюша, по описанию тот человек не мог походить и на отца, даже если тот каким-то чудом узнал, что Лидочка в Ялте... Да и кто знал, что Иваницкая и Берестова одно лицо? Значит, ошибка. Лидочка поднялась по скрипучей лестнице на второй этаж - зеленые стены коридора были изукрашены водорослями и лотосами. Дверь была коричневая. Лидочка открыла ее, зажгла свет. В номере было, разумеется, пусто, но у Лидочки тут же возникло ощущение, что в номере либо кто-то есть, либо кто-то был недавно. Трудно объяснить такую уверенность, но ничего мистического в ней не было - следы чужого запаха, неладно поправленное покрывало на кровати, на полу обнажился квадратик, обрамленный пылью, под сдвинутой ножкой кресла... кто-то наверняка был в номере и осматривал его, трогал и передвигал вещи, что-то искал. Лидочка нервно схватилась за сумку, которую держала под мышкой, - все ее ценности - и деньги, и бумаги Сергея Серафимовича - были с собой, она не смела расстаться с ними ни на секунду. Так что грабитель или сыщик, что осматривал комнату, ушел ни с чем. Вот так-то, сказала себе Лидочка, почему-то обрадовавшись, что обхитрила жулика. Но тут же испугалась - ведь человек, обыскивавший ее номер, если он искал что-то ценное или известное ему самому, также понял, что Лидочка унесла ценности с собой. И если он в самом деле что-то знает или подозревает, то вернется ночью, когда она будет спать, или нападет на нее на улице, чтобы вырвать сумку. Но такого человека быть в Ялте не могло - разве кто-то отправился в путешествие во времени следом за Лидочкой! Но могло быть другое, и куда более страшное - Андрюша, прибывший сюда раньше, попал в руки к преступникам, которые пытали его и выманивали из него тайну, а теперь ищут Лидочку, чтобы отнять у нее деньги. Нет, сказала она себе, эта история слишком романтическая, из приключенческого романа. Надо искать более простое объяснение. А более простое означает, что Лидочку приняли за кого-то другого. Мало ли Берестовых на свете... Лидочка попробовала замок - замок был самый простой - его ничего не стоило отжать ножом. И крючок болтался без дела - не за что было его закидывать. Все-таки Лидочка заперла дверь. Какой ни есть - но замок. Несмотря на усталость, спать расхотелось. Она взяла сумку и стала думать - куда ее спрятать, чтобы грабитель, вернувшись, ее не нашел. Она подставила к шкафу стул и положила сумку на пыльный верх шкафа, но потом поняла, что, если грабитель высок ростом, он без труда заглянет на шкаф и увидит сумку. Положить ее под матрас? Грабитель первым делом будет искать именно под матрасом и под подушкой, туда кладут свои секреты все женщины и дети. Так она и стояла с сумкой в руке посреди комнаты, словно окаменела от невозможности решить задачку - как подыхающий от голода буриданов осел. В коридоре глухо пробили часы. Лидочка считала их астматический бой: девять. Гостиница еще не стихала - по коридору проходили, разговаривая на возвышенных тонах, пьяные люди, хлопали двери - снизу доносился звук молдаванского оркестрика. На улице послышалась нестройная песня. В дверь постучали. Вот он! Лидочка стояла у окна, прижав к груди сумку. Пальцы ее тут же жутко замерзли - отнять у нее сейчас сумку значило отломать пальцы - иначе не возьмешь. Постучали снова. Проверяет, поняла Лидочка - здесь я или нет. Если я не откликнусь, он начнет взламывать замок. - Откройте, - раздался голос. - Я смотрю в замочную скважину и знаю, что вы в апартаментах. Голос был пьяный, глухой и неповоротливый. Лидочка молчала, она прикрыла ладонью сердце, чтобы оно стучало не так громко. - Вы будете моей, чего бы то ни стоило, - сказал голос. - Я видел вас и понял - обладание вами превратилось в смысл моей жизни. Вы меня слышите? Да ответьте мне, в конце концов! Неужели вам нужно, чтобы я ломал дверь? После недолгой паузы последовал удар в дверь. Лидочка отбежала на цыпочках к окну - посмотрела вниз - в комнате не было балкона, внизу, метрах в четырех, был тротуар. Обняв фонарный столб, сидел пьяный. - Мас-ка! - сказал голос из-за двери. - Мааска! Я тебя знаю! Ты будешь моей, ты будешь вопить в моих объятиях! Человек засмеялся и тут же продолжил трезво: - На втором этаже есть камин. Я видел у печки ухват. Его достаточно, чтобы взломать дверь. Клянусь честью! Жди, птичка! Лидочке слышно было, как преувеличенно твердые шаги удалились по коридору. За каждым тянулся хвостик тонкого звона - на нем были сапоги со шпорами! Она считала секунды и не смела подойти к двери - пьяный мог караулить за углом. Но если он принесет лом или что-то подобное, то легко вскроет дверь. Лидочка решилась. Она схватила сумку и приоткрыла дверь. Коридор был пуст. Тусклая голая лампочка светила из остатков разбитого абажура. Лидочка со всех ног побежала по коридору и, когда увидела, что одна из дверей впереди резко открывается, - побежала еще быстрее, надеясь проскочить это место, но не успела и столкнулась - больно, висок расшибла - с лохматым мужчиной в синих очках, одетым в старую солдатскую шинель, - даже в тот момент Лидочка сообразила, насколько породистость носа и осанка не соответствуют одежде. Мужчина охнул, Лидочка вскрикнула, отлетая к стене, и, распластанная, руки как на Голгофе, пискнула: - Простите, я нечаянно! Мужчина покачал пышной шевелюрой и произнес: - Такие времена, такие нравы. Вы не помните, как это звучит по-латыни? Лидочка тут же побежала дальше - лестница была темной, дверь внизу прикрыта, но не заперта - через минуту Лидочка оказалась в фойе. Портье с удивлением повернул голову, и Лидочка поняла, что он более всего похож на кондора или грифа с картинки из папиного Брэма. Голова голая, костяной желтый клюв и жабо вокруг тонкой шеи - шарф, замотанный, видимо, от простуды. - Если так будет продолжаться, - закричала Лидочка, полагая, что говорит внушительно и негромко, - я тут же иду в полицию! Что это такое? - А что такое? - спросил заинтересованно портье. - Я ничего не слышал. - Полиция! - сказал лохматый мужчина в синих очках, спустившись по главной лестнице и подходя к стойке. - Полиция сама скоро будет в тюрьме, а пока что она прячется по домам. Власти, должен вам сказать, больше нет. Никакой власти! Каждый - сам власть! Наступили времена апокалипсиса, о которых наша партия предупреждала. А вы, девушка, возьмите платок и промокните кровь. Откинув полу шинели, мужчина вытащил чистый платок и протянул Лидочке. - Эта девица, - пояснил он, обернувшись к портье, - пыталась меня забодать. Я возмущен до глубины души! Лидочка приложила платок ко лбу. Она посмотрела - на платке была кровь, немного, но была. - Как только вас отпускают папа и мама, - проворчал мужчина. - Смочите платок водой. Георгий Львович (это относилось к портье), пропустите ребенка за стойку, пускай она возьмет графин. - Я сам, - сказал портье, - разрешите платочек. Лидочка покорно отдала платок. - А вы отбываете, мосье Мученик? - спросил портье у старика. - Тише, я здесь инкогнито, - театрально прошептал мужчина. - Я секретно проверял нашу организацию. Меня не должны узнать. - Если вы думаете, кто-нибудь поверит тому, что вы солдат, - сказал портье, - то глубоко ошибаетесь. - Я не солдат, а я бывший солдат, - ответил Мученик. - Не ездить же мне в такие дни в собственной бобровой шубе? Покачиваясь и стараясь при том делать вид, что совсем не пьян, по главной лестнице спускался широкоплечий военлет с рукой на червой перевязи. - Глоток воздуха! - воскликнул он театрально, обернувшись к портье. - Желаю здравствовать! Лидочка узнала голос и хотела спрятаться за лохматого. Но военлет на нее не обращал внимания, а Мученик просил: - Что вам надо? - Господин Васильев, - сказал портье, - в одиннадцать я запираю двери! - Еще чего не хватало! Это гостиница, а не приют благородных девиц! - Такие времена, - сказал мужчина в синих очках, - такие нравы. - Вот и отлично, - сказал Васильев. - Тогда вы, господин Мученик, дадите мне триста рублей. А я вас не застрелю. - Погуляйте, - сказал Мученик, - проветритесь. Я не знаю никакого Мученика. У меня чистые документы на Иванова. Васильев выругался и хлопнул дверью, выходя на улицу. Лидочка отошла к зеркалу, рассматривая себя критически и чуть ли не враждебно. Она ожидала, пока портье освободится. Тот почувствовал, что Лидочка ждет, и спросил: - Что еще, мадемуазель? - Я прошу вас перевести меня в другую комнату. - Это еще почему? Разве ваша плоха? Раньше никто не жаловался. - Ко мне ломились - вон тот господин, он врывался ко мне и угрожал, что высадит дверь. - Это ошибка, - сказал портье. - Он не вас искал, клянусь честью, не вас. Его пассия уже неделю как уехала с одним земгусаром. Честное слово. - И портье засмеялся высоким тихим смехом, глядя на Мученика, который должен был знать, почему это воспоминание так забавно. - Первым делом, как доберусь до Севастополя, поставлю там вопрос о милиции... - сказал Мученик. - Как во Французской республике. - Не спешите, - сказал портье. - Во Французской республике тоже начали "Марсельезой", а кончили гильотиной. - Гильотина порой не мешает, - решительно заявил Мученик. - Как бы не добрались до евреев, - сказал портье. - Кстати, о девушке, - улыбнулся Мученик, которому замечание портье было неприятно. - Я бы на вашем месте пошел навстречу ее желанию. Не дай Бог, ваш Васильев сломает дверь. Ночью он не станет разбираться, та ли это женщина или иная. - Хорошо, - не стал спорить портье. - Переходите в соседний. Хотя я не гарантирую, что Васильев не станет стучать и туда. - Спасибо. - Лидочка вернулась к стойке и поменяла ключ. - Я должна вам доплатить? - Бог с вами, - отмахнулся портье. - Вещи перенести? Ах да, вы же путешествуете налегке! Разумеется, Лидочка меняла номер не из-за Васильева. Ее больше волновал второй человек, тот, кто обыскивал ее номер и наверняка вернется. Новый номер тоже выходил во двор, но под окном были кусты и зелень. Теперь, когда Лидочке было уже не так страшно, она спокойно разложила на столе свои вещи, пересчитала и перепрятала деньги. Потом уселась в низкое кресло под торшером и пожалела, что у нее нет с собой книжки для чтения. Она чуть было не отважилась попросить книгу у портье, но часы показывали половину одиннадцатого - может быть, грабитель уже подбирается к старой комнате... Когда Лидочка проснулась, было совсем темно и тихо. Так тихо, что из соседней комнаты был слышен каждый осторожный шаг. Лидочка вскочила - она сразу вспомнила, почему сидит одетая в кресле. Она права - он явился! Лидочка глубоко вздохнула, чтобы унять биение сердца, потом на цыпочках подошла к двери. Осторожно-осторожно, чтобы никто не догадался, Лидочка приоткрыла дверь на узенькую щелочку. В коридоре было полутемно, но после кромешной темноты комнаты Лидочке пришлось зажмуриться. Сейчас таинственный грабитель должен выйти. Лидочка считала про себя. Она досчитала до ста. Никто не выходил. Но что же тогда он делает в номере? Он же убедился, что Лидочки там нет. Неужели все равно обыскивает? Было тихо. Лидочку стало трясти от холода - из коридора тянуло, как из подвала. А надо стоять неподвижно - чуть переступишь с ноги на ногу, начинают поскрипывать половицы. Тихо. Гостиница спит. Даже самые пьяные военлеты Васильевы уже успокоились. А у грабителя наверняка случился сердечный припадок. Не может человек вести себя так тихо! А может быть, он тоже затаился? Так и стоят они за дверями и ждут - у кого первого не выдержат нервы! Только разница в том, что у него есть нож! Нет, пистолет! А она беспомощна. От нахлынувшего страха Лидочка чуть было не стреканула вниз, к портье. Ее удержало лишь опасение, что грабитель окажется проворнее и догонит. Что же делать? Лидочка приоткрыла дверь чуть шире и высунулась из нее, чтобы лучше слышать, что происходит в ее бывшем номере. Но оттуда не доносилось ни звука. Может быть, заглянуть туда? И вдруг звук донесся. И был он в тиши настолько неожиданным и непонятным, что Лидочка отпрянула внутрь и захлопнула за собой дверь. И ей понадобилось более минуты, чтобы понять, что означает равномерное рычание собаки Баскервилей, готовящейся совершить смертельный прыжок. А когда Лидочка догадалась, она не поверила себе самой и, вновь выглянув в дверь, долго прислушивалась, пока не убедилась окончательно, что грабитель заснул и потому громко храпит. Она прождала еще минут десять, не менее, пока не убедилась: ни один человек не смог бы так долго, разнообразно и буйно изображать храп. Потому она в два шага перебежала пространство между дверьми и смело отворила дверь в свой бывший номер. Там горел ночник - кровать была разворошена, словно целый полк принцесс разыскивал в ней горошину. Поперек кровати лежал навзничь, скрестив на груди здоровую руку и руку в черной повязке, военлет Васильев. Он и храпел. И вот тогда Лидочка поняла, как смертельно устала за день. Еще бы не устать, если ты утром еще была в четырнадцатом году, а вечером пытаешься заснуть в начале семнадцатого, да еще скрываешься от разного рода грабителей и соблазнителей. Не таясь, Лидочка вернулась в новый номер. Лениво разделась - мыслей не было никаких, даже об Андрюше думать не было мочи, - бросила, не складывая, одежду на стул и помыться забыла, чего с ней не случалось в жизни. Потом натянула на нос одеяло - от пододеяльника пахло соленой водой и дешевым мылом. И заснула, как провалилась. Она проснулась через какое-то субъективное мгновение - может, через час, а может, больше, - но той же ночью. Неясный, то ли лунный, то ли звездный, то ли отраженный земной свет наполнял комнату чуть ощутимой синевой, в которой можно было разгадать силуэты предметов. Она проснулась от страха - утомительного давнего страха, от которого не бежишь и не прячешься, а лишь говоришь безнадежно: "Снова?" - и хочется закрыть ладонями глаза, чтобы не видеть и не знать, что произойдет дальше. В комнате медленно двигался темный силуэт - он был бесплотен, но непрозрачен. Движения его были неверными и замедленными, как под водой. И Лидочка сразу угадала, что это не Васильев, а настоящий, прошлый грабитель, и если от обыкновенного человека можно убежать, спрятаться, можно закричать и позвать на помощь портье, от этого лучше и не пытаться бежать - никуда не денешься, не спрячешься. Грабитель передвигался столь уверенно и спокойно, что казалось, превращался в тонкую змею, проникая между стульями. И руки его в черных перчатках невидимые, но ощутимые уже тянулись к ее горлу... Лидочка пискнула - предсмертным заячьим голоском. Черная тень замерла - видно, от неожиданности, потом ступила назад, рассыпался непонятный и зловещий грохот. Тут же мужской голос взревел: - Черт побери, понаставили стульев! Тяжелое дыхание. И после паузы: - Зажгите ночник, раз уж вы все равно не спите! Это было спасением - Лидочка трясущейся рукой нащупала выключатель на ночнике. Зажглась лампа под толстым зеленым стеклянным колпаком. Комната сразу уменьшилась в размерах, съежилась, стала обыкновенной. Посреди комнаты, наклонившись набок, почесывая ногу в черной штанине, - видно, ударился, стоял очень высокий, плешивый человек с глубокими глазницами, в которых поблескивали невидимые, антрацитовые глаза. - Так-то лучше, - сказал человек, усаживаясь в дешевое плетеное кресло лицом к постели. - Прошу прощения, что вторгся к вам среди ночи, но мне завтра на рассвете уезжать и я не мог задерживаться. Впрочем, если бы вы не сменили комнату, я бы пришел к вам куда раньше и мне не пришлось бы вас будить. Его голос был ворчлив, даже раздражен, но в то же время он будто защищался, будто был не совсем уверен в себе, - и Лидочка сразу почувствовала это. - Сейчас же уйдите! - сказала она, правда тихо, словно не желая, чтобы ее услышали. А это значило, что она вовсе не так испугана, как была всего минуту назад. - Я готов уйти, - согласился гость, мирно и спокойно, словно они встретились на скамейке в солнечном парке. - Однако я полагал, что ваше женское любопытство должно было задать мне вопрос - кто я, зачем преследую вас, чего хочу. Не сродни ли я насильнику, что заснул в соседнем номере? - Он не насильник, - сказала Лидочка. - Я его совсем не боюсь. Он раненый военлет и ищет свою возлюбленную. Гость фыркнул: - Сначала я должен задать вам несколько вопросов. Лидочка опустила ноги на пол, чтобы ринуться к двери. - Да погодите вы! - рассердился гость, правильно истолковав ее намерения. - Успеете убежать за несуществующей полицией. Неужели я произвожу впечатление грабителя и бандита? - Не все бандиты на одно лицо, - сказала Лидочка. - Но нормальные люди по чужим комнатам не лазают. - Хорошо, я все объясню. Это не займет много времени. Я должен сознаться, что когда, будучи здесь проездом, увидел вашу фамилию, это весьма заинтересовало меня. Весьма. Фамилия Берестовых не так уж часто встречается в России, а уж в Ялте - она почти исключительна. Заинтересовавшись, я хотел понять, ваша ли это фамилия или фамилия вашего мужа, хоть вы и не выглядите достаточно взрослой, чтобы быть замужем. - А уж это не ваше дело! - Это не мое дело? Совершенно согласен. Вернее, был бы согласен, не будь фамилия Берестов связана с трагическими и загадочными событиями. - Вас Вревский послал? - спросила Лидочка и поглядела, далеко ли до окна. В крайнем случае она выбросится в окно, потому что лучше смерть или увечье, чем стать игрушкой в руках Вревского или угрозой Андрюше - ведь ясно же, что им нужен Андрюша! - Вревский - это следователь, который вел дело о Берестовых? Лидочка кивнула. - Вы позволите курить? - Не позволю! Мне это противно. - Ладно, ладно, только не сердитесь. Ни мне, ни вам не нужно, чтобы прибежал портье или толпа обывателей. Нет, меня не посылал Вревский, я в жизни его не видел. Я покинул Сергея Серафимовича за несколько месяцев до его смерти. И был настолько далеко от этих мест и времен, что смерть его, случившаяся ранее, не стала мне известна, пока я снова не попал в эти края. Мне стоило больших трудов узнать, что же случилось. Но я узнал даже, что главным подозреваемым оказался Андрей Берестов, пасынок Сергея Серафимовича, в виновность которого, будучи близко знаком с покойными, я не мог поверить. Но Сергей Берестов погиб. Андрей Берестов исчез. Исчезли некоторые документы, важные не только для Берестовых, но и для всех нас. И вот, кружась здесь в попытках понять, что же в самом деле произошло, я узнаю, что некая молодая особа, которая называет себя Лидией Берестовой, приехала в Ялту неизвестно откуда и поселилась в "Мариано". Поэтому я и позволил себе проникнуть вчера в ваш номер и проверить, нет ли там не принадлежащих нам бумаг, и понять, кто же вы такая, имеете ли отношение к Андрею Берестову. Ясно? - И что вы узнали? - спросила Лидочка. Теперь все стало иначе. Раньше - неизвестный грабитель, таинственный враг, угроза. А сейчас - сейчас напротив нее сидит цивилизованный человек, в черном костюме, причесанный и ухоженный, ведет себя в меру вежливо, даже улыбается и, конечно же, не собирается набрасываться на Лидочку с побоями. И в то же время в Лидочке поднимался страх - иной, чем прежде, не таинственный, а самый понятный и конкретный. Этот человек в самом деле разыскивает Андрея. И не так важно, Вревским он послан или теми, кто убил Сергея Серафимовича. Важно, что этому человеку нужны документы и, может быть, деньги Андрея. И если она жестом или взглядом выдаст, что бумаги лежат в ее сумке - только руку протяни, не остановится ни перед чем, чтобы их отнять... - Я полагаю, - отвечал между тем грабитель, - что вы - Лидия Иваницкая, которая была невестой или, скажем, близкой подругой Берестова и исчезла одновременно с ним в октябре 1914 года - то есть два с половиной года назад. Можете поверить, что добыть эту информацию мне было нелегко - в России сейчас горят бумаги. И всегда находятся люди, готовые и желающие сжечь архив или хранилище. Во время бунтов и революций бумаги вызывают не только раздражение - буйную ненависть революционеров, может, потому что на бумаге закреплен свергаемый порядок вещей. - И что вы еще узнали? - Я узнал, что, вероятно, вы помогли бежать Андрею из-под стражи. Я прав? - Это нечестно. Вы знаете обо мне так много, а я даже не знаю, как вас зовут. - Конечно, вы правы, мы же с вами раньше не встречались. Андрея я видел, разговаривал с ним. Могу считать, что знаю его с младенчества, а вас встречать не приходилось. Но даже то немногое, что мне о вас известно, заставляет меня проникнуться к вам искренним уважением... - Вы не сказали... - Можете называть меня паном или господином Теодором. Так принято. Даже мой друг Сергей Берестов часто именовал меня именно так. Можете спросить об этом Андрея. Если вы его отыщете. - Господин Теодор, - спросила Лидочка, - вы все выясняли, а может, знаете, где мои родители? - Разумеется, знаю. И не бледнейте, не ломайте пальцев. Ваши родители живы-здоровы, только у меня не было нужды их видеть. - А где они? - Они живут в Одессе. Вашего отца перевели туда по службе, а ваша мать часто приезжает в Ялту в надежде, что вы уже вернулись. Наверняка она оставляет какие-то весточки для вас. Вы не пробовали обратиться на почту рестанте? - Ой, конечно, спасибо! - воскликнула Лидочка. - Конечно же, до востребования! Я завтра же пойду. - Вы чудо, - улыбнулся снова Теодор. - Сколько вам лет? - Мне? Уже восемнадцать. - Вот видите. - Теодор откинулся в кресле и сплел длинные пальцы. Улыбка была как приклеенная. - Разве можно так себя выдавать? - Выдавать? - Если вам восемнадцать, сколько вам было два с половиной года назад? Теодор рассмеялся скрипучим смехом человека, который так редко смеется, что не знает, насколько неприятно его смех звучит для окружающих. - Осталась последняя загадка, - сказал Теодор, вдоволь насмеявшись, - откуда у вас второй транслятор? - Транслятор? - Небольшой прибор, похожий на табакерку. Прибор, который дает возможность плыть во времени. Один вы получили или унаследовали от Сергея Серафимовича. А второй? - Второй был у Глаши. Она же отдала его Андрею! - Так я и думал. Все сходится. Теперь, прежде чем я скажу вам главное, моя девочка, - сказал Теодор отеческим голосом, - скажите мне, где бумаги Сергея Серафимовича. Но Лидочка была уже готова к этому вопросу - разговор давно двигался именно к нему. - Их спрятал Андрей, - сказала она спокойно, по крайней мере ей казалось, что она говорит спокойно. - Он успел их спрятать. - Где? Неужели он не сказал вам где? - А зачем? Зачем они мне? - Чтобы отдать тем, кому они принадлежат. - Простите, но ваши вопросы мне кажутся чересчур настойчивыми. Задавайте их Андрею. Теодор помолчал. Потом сказал тише: - Впрочем, вы правы. Вряд ли у вас было время, чтобы обсуждать содержание этих бумаг. Теодор медленно поднялся с кресла и навис над Лидочкой. - Разумеется, я мог бы проверить - не обманули ли вы меня, не скрываете ли бумаги здесь, - но мне так хочется вам верить! К сожалению, так часто обманывают те, кто по всем законам божеским и человеческим должен быть безукоризненно честным. И знаете почему? Для людей благородных и искренних ложь во спасение близких оказывается выше абстрактной честности. Вряд ли вы это сейчас поймете. Но предупреждаю - берегитесь честных людей. Уж они обманывают так обманывают! Теодор на цыпочках подошел к двери и приоткрыл ее, прислушиваясь, но неожиданно для него некто из коридора рванул дверь на себя, и не ожидавший этого Теодор потерял равновесие и буквально вывалился в коридор - это было как в цирке, где мим борется с собственной тенью. Потеряв равновесие, Теодор пал на колени, а над ним возникла дурацкая физиономия военлета Васильева. - Ты здесь, моя крошка? - спросил он сонно. Но, приглядевшись, он понял, что Лидочка - не его дама сердца, и сказал: - Экскьюзе муа, поняла? Теодор быстро и ловко вскочил с пола и толкнул Васильева в грудь. Но для того, видно, толчок не был неожиданностью. Он его парировал, и после этого получилось так, что мужчины как бы обнялись и начали толкаться и рычать. Лидочка кинулась на помощь Теодору, повисла на Васильеве, стараясь разжать его пальцы, - все они забыли, что всего четыре часа утра. В коридоре начали открываться двери, люди высовывались в коридор, ругались, проклинали пьяниц. Теодор вывернулся, ловко заломил Васильеву руку за спину, и из руки, звякнув, выпал пистолет - Лидочка даже и не успела разглядеть, как Васильев успел его вытащить. Затем Теодор повел согнутого Васильева к лестничной площадке и ударил ниже спины. Васильев исчез. Лидочка подбежала к Теодору. - Он вам не сделал больно? - спросила она. - Нет, ничего, - сказал Теодор. Он спрятал в карман пиджака пистолет Васильева. - Не стоит оставлять ему пушку, правда? - У него рука раненая. - Я его знаю уже три года - он не расстается с черной повязкой, - сказал Теодор. - Вернемся к вам в номер - здесь нас могут услышать. У меня осталось две минуты. Теодор закрыл за собой дверь, прошел к окну и стал отрывать клейкую бумагу, чтобы раскрыть его. Рама раскрылась со скрипом, и из окна потянуло холодом. - Слушайте и не перебивайте меня. Вы не встретите Андрея. Вы меня поняли? Здесь вы не встретите Андрея. - Что вы говорите! Не смейте! - Не перебивайте, говорю вам! - В дверь постучали. - Вы должны уйти еще на сто дней вперед. Но только осторожно. Никогда не ставьте указатель между рисок. Вы меня поняли? Завтра же или сегодня - лучше сегодня - аккуратно уйдите на сто дней вперед. Иначе потеряете Андрея... Дверь раскрылась. В ней стоял портье. За его спиной - другие лица. Теодор прыгнул на подоконник и исчез в синеве. Всей толпой люди от двери побежали к окну и стали смотреть вниз и что-то кричать вслед убегающему Теодору. Портье первым повернулся к Лидочке, вспомнил о ней. - Как он здесь оказался? - спросил он строго, будто именно Лидочка была во всем виновата. - Я же вам говорила, я же говорила! - чужим кухонным голосом закричала на него Лидочка. - Я же просила, умоляла перевести меня в другой номер! Портье даже опешил и развел руками. Он сказал, обращаясь не к Лидочке, а к прочим свидетелям: - Я перевел, как и просили, а почему-то он здесь оказался. - И ваш военлет Васильев здесь оказался! - Лидочка тоже апеллировала к свидетелям. - Что, я его тоже привела? - Это безобразие какое-то, - сказал господин в ночном колпаке и длинной белой ночной рубашке. Неясно было, кого он обвиняет. А может, он и сам не знал. - Вот что, - сказал портье, - пойдете со мной, мадемуазель. Будете досыпать в швейцарской - мне вход в нее виден, - я за вами буду присматривать. И не возражать! - последнее было рявкнуто по-фельдфебельски. По охваченной недосыпной рассветной дрожью публике прошел гул. Некто, облеченный доверием и авторитетом в дни, когда не стало ни доверия, ни авторитетов, взял на себя ответственность за жизнь юной особы. - Ясно, - сказала Лидочка. - Спасибо вам большое. В швейцарской стоял старый кожаный диван, когда-то мягкий, но теперь весь - словно горная система - пружины неровно торчали сквозь порванную кожу. Поверх пружин был положен плед, от которого пахло псиной и табаком. Лидочка больше не заснула. Лидочка думала. И ей казалось, что если она уснет, так и не решив загадок, возникших здесь, то случится нечто страшное. Кто тот господин Теодор? Посланник Вревского? Грабитель? Или, может быть, в самом деле тот, за кого себя выдает, - друг покойного Сергея Серафимовича и также путешественник во времени. Ведь если есть один путешественник, если их два - может быть и десять, и сто... А вдруг каждый десятый человек умеет путешествовать во времени и именно от этого возникает недонаселенность мира в давние эпохи и перенаселение, о котором столь много писали в газетах, в мире сегодняшнем и завтрашнем? Может быть, в самом деле сотни и тысячи людей, подобно Лидочке, несутся в будущее, чтобы избавиться от страхов и несчастий нынешнего дня, и там, завтра, собираются, подобно божьим коровкам по весне, чтобы в покое обсудить свою давнюю жизнь? Нет, эта мысль никуда не годится - если бы путешественников во времени было много, кто-то, не имеющий табакерки, давно бы узнал об этом и, узнав, позавидовал. А позавидовав, сообщил другим людям. Значит, почти наверняка обладание табакеркой редчайший дар... дар? А если так, он предусматривает дарителя? Ведь не Сергей Серафимович выдумал и изготовил табакерку и портсигар. Наверное, нужна для этого специальная лаборатория, а то и фабрика, и уж, конечно, не российская, а немецкая. Левши подковывают блох только в произведениях патриотически настроенных российских писателей. Господи, тут клопы! Лидочка, панически боявшаяся клопов, вскочила с дивана и пересела на стул. Потом осторожно выглянула из приоткрытой двери. Портье дремал, положив голову на скрещенные на стойке руки. Лидочка хотела перейти на кресло в холл, но потом поняла - лучше остаться здесь, в уголке, в темноте, где ее никто не видит. Если господин Теодор - путешественник во времени, это многое объясняет и тогда ему можно верить. Впрочем, а почему ему надо верить? Если его поведение в первые минуты разговора можно было понять - он искал бумаги и хотел узнать подробности о случившемся с Сергеем Серафимовичем, то последние его слова все разрушали. Почему он, вместо того чтобы выхватить у Лидочки сумку, начинает говорить о какой-то ошибке, что совершила Лидочка, неаккуратно поставив риску на шкале табакерки... или как ее называют путешественники во времени? Транслейтор? Нет. Транслятор. Зачем ему понадобилось именно в последнюю минуту пугать Лидочку? И говорил он так нервно, так быстро, как человек, который решил объясниться в любви после того, как ударил колокол к отправлению поезда. Чего он потребовал от нее? Чтобы она немедленно перешла еще на сто дней вперед. "Если хотите, я сам поставлю вам срок", - а она тогда схватила сумку и прижала ее к груди, выдав этим местонахождение табакерки и показав, что не доверяет пану Теодору. Вот тут-то ему и надо было хватать сумку - все равно убежит. А он печально покачал головой и не сделал попытки овладеть сумкой и табакеркой. "Вы потеряете Андрея". Что означают эти страшные слова? Портье тяжело закашлялся. Лидочка замерла. Слышно было, как он поднялся и подошел к двери в швейцарскую. Лидочка хотела было кинуться к дивану и хотя бы сделать вид, что спит, но отвращение перед клопами было сильнее ее. Портье удивился: - А это что такое? - Не хочется спать. - Боишься? - Клопов боюсь. - Это так... Если бы три года назад мне сказали, что в "Мариано" будут клопы, я бы собственными руками его задушил. - Вы бы лучше клопов задушили. - Они живучие, - неожиданно усмехнулся портье, и лицо у него стало добрее. - Я тебя знаю? Видел? - Может быть, - сказала Лидочка. - Я здесь раньше жила. До войны. Потом уезжала. - Знакомая фамилия. И что-то у меня с ней связано. Какое-то воспоминание. - Вы тоже из-за меня не выспались, - сказала Лидочка. - Ничего, постояльцев немного. Ты постарайся, поспи. Клоп до смерти не закусает. Портье ушел. Сейчас он вспоминает, подумала Лидочка. Он думает и к утру обязательно вспомнит - зачем я сказала ему, что здешняя? И тут же в ушах зазвучал голос Теодора - он грозил ей, что если она не нажмет на кнопку, то никогда больше не увидит Андрюшу... Но почему? - Почему? - спрашивала она Теодора. - Почему? Но он уходил, не оборачиваясь, и, уже заснув, Лидочка поняла, что видит сон. Утром Лидочка пошла на почтамт и там получила целую пачку писем "до востребования" от мамы, которая не уставала ей писать в расчете на Лидочкину сообразительность. Лида отписала маме, что у нее все в порядке, она здорова и надеется, что сможет в ближайшие месяцы ее увидеть. Обратного адреса на конверте она не написала из осторожности и опасения не столько Вревского, сколько маминого немедленного приезда. Она много думала, не подчиниться ли совету Теодора, но в конце концов решила им пренебречь. Она не может рисковать - лучше уж дождаться Андрюшу, чем рисковать разойтись с ним снова. Глава 4. МАРТ-АПРЕЛЬ 1917 г. Формально переговоры вел Фриц Платтен. Он был респектабельным швейцарцем. Германский советник в Берне мог принимать его, не привлекая особого интереса корреспондентов и не рискуя потерять лицо. Впрочем, опасения дипломата были не столь уж обоснованны. Притом что сделка, которую они с Платтеном готовы были совершить, призвана была перевернуть судьбы мира, мало кто ожидал, что перемены в мире могут походить именно отсюда - от русских социалистов, которые, числом несколько десятков, давно уже жили на подачки сочувствующих, проводя дни по тихим библиотекам Женевы и Базеля, либо так же спокойно и аккуратно, подчиняясь швейцарскому воздуху, вели дискуссии о судьбах революции в России. Журналисты полагали, что судьбы революции решатся именно в России, а судьбы Европы - на полях Бельгии и Франции, в крайнем случае на Дарданеллах, - но уж никак не в Швейцарии. Журналисты ошибались. Будь Александр Васильевич Колчак чуть более везуч, а секретные агенты Германии чуть менее прозорливы, все могло бы произойти иначе. До Цюриха сведения о революции дошли лишь на третий день. Владимир Ильич Ленин узнал обо всем, когда собирался после обеда в библиотеку. Он уже надел пальто и потянулся за мягкой серой шляпой, как в дверь зазвонили отчаянно и нервно, отчего Владимир Ильич поморщился - он знал, насколько это было неприятно хозяйке, обладавшей обостренным слухом. Ворвался Бронский. Бронский без шляпы и растрепан, будто спал на бульваре. Не вытерев ног, он закричал с порога: - Вы ничего не знаете? В России революция! - Голубчик, - оборвал его Ленин, - прихожая не место для политических бесед. Давайте пройдем в комнату, и вы мне все расскажете. Бронский был потрясен столь спокойной реакцией Ленина на новости. Но Владимир Ильич умел владеть собой, и лишь слишком крепкая хватка пальцев, сжавших тонкие косточки локтя Бронского, выдавала волнение Ленина. Ленин не дал Бронскому долго разглагольствовать. Он спросил, вычитал ли тот новости из газет либо получил их иным путем. - Ну каким же иным? - удивился Бронский. - Ко мне почтовые голуби еще не летают. - Тогда дайте мне сюда газету и помолчите, пока я ее прочту, - сказал Ленин. И когда он кончил читать - дважды, но быстро, мгновенно скользнул взглядом по скупым строкам - сообщениям различных агентств и корреспондентов - более домыслы, нежели знание обстановки, - когда Ленин кончил читать, впитал в себя всю информацию, он кинул взгляд на замершую у дверей Надежду Константиновну - точно знал, где она должна находиться именно в эту секунду, и сказал ей - не Бронскому же, который не пользовался доверием и уважением: - Я давно предупреждал об этой революции. Наши социал-демократы проморгали момент. Мы должны немедленно, повторяю, немедленно вернуться в Россию. - Это невозможно, Владимир Ильич! - воскликнул Бронский. - Это так опасно, Володя, - сказала Надежда Константиновна. - Революционер не должен бояться опасностей, - сказал Владимир Ильич. - В конце концов, сделаем себе парики, сбреем бороды и проникнем прямо в центр! В центр событий! - И Владимир Ильич показал указательным пальцем направление к центру событий. Эмигранты еще не покинули пределов законопослушной нейтральной Швейцарии, но мысленно они уже неслись к беззаконной России. Сначала возник проект Мартова - ехать домой через Германию, обещав Германии и Австро-Венгрии передать за пропуск через их территорию нужное, может, даже грандиозное число пленных немцев. Совещание, где выступил со своим проектом велеречивый Мартов, было 19 марта - Мартова никто не поддержал. Все полагали, что на родине у власти находятся в большинстве своем политические противники эмигрантов, и не в их интересах выменивать себе врагов, вступая в сомнительные отношения с другими врагами. Лишь Ленин поддержал эту идею - сначала безуспешно, на собрании, потом у Мартова дома, где пытался влить в него уверенность. Но тот уже потерял кураж - через всю Германию ехать было страшно. Давно уже Ленин не был столь энергичен и боевит. За двое суток он побывал у всех мало-мальски достойных внимания эмигрантов, встретился с деятелями немецкими и швейцарскими - отыскал Платтена и Гримма - и даже добился негласного постановления эмигрантской группы уполномочить Гримма на переговоры со швейцарским правительством. Швейцарское правительство не пожелало вести переговоры, потому что не видело в них никакого смысла. Парвус подключил вездесущего Ганевского - тот начал нажимать кнопки в Берлине. Его люди дошли до Генерального штаба: неужели не ясно, что прибытие в Россию группы влиятельных пацифистов, противников войны и врагов престола, еще более нарушит баланс сил в России и толкнет ее к поискам выхода из войны, а может, и капитуляции? Так что когда Фриц Платтен начал переговоры с германским посольством в Швейцарии, то уже имелись негласные инструкции способствовать переговорам, однако не было инструкций принимать решения. Решения будет принимать Берлин. Там еще оставались сомневающиеся, и чем выше, тем больше, - в провозе русских пацифистов через Германию было нечто постыдное, до чего не опускаются тевтонские рыцари. Кронпринц полагал, что воевать надо честно, а не засылая в тыл противника чуму или бунтовщиков, готовых на любую сделку ради того, чтобы прорваться к власти. Кронпринц не любил революционеров, даже в тех случаях, когда их можно было использовать в интересах державы. Кайзер, занятый проблемами более важными, не был поставлен о переговорах в известность. Переговоры тянулись до конца марта. Ленин потерял терпение. Утром в пятницу произошел разговор с Надеждой Константиновной. Владимир Ильич буквально ворвался на кухню, где Крупская жарила омлет. - Все! - воскликнул он с порога, терзая в крепкой руке смятую газету. - Больше терпеть нельзя ни часу - промедление смерти подобно! Надюша, пойми, они укрепляют свои позиции. Не сегодня-завтра эсеры раздадут крестьянам землю и полностью одурачат пролетариат. Где мы тогда будем? На задворках истории? - Но ты же знаешь, Володичка, - ответила Надежда Константиновна, - что тебе нельзя волноваться. - Я больше волнуюсь от безделья! Мы должны ехать. Ехать! - Фриц сказал, что со дня на день он ждет решения из Берлина. - Фриц может и не дождаться. Его-то ничего не торопит. - И что же делать? - Надежда сняла сковородку с плиты. - Я знаю. Надо