тал грязным и тяжелым, Перед входом в погреб Лидочка остановилась. Ей понадобилось немало времени - впрочем, как мерить время, которое умеет то остановиться, то кинуться вперед? - прежде чем она заставила себя нагнуться и ступить вниз. - Павел Андреевич,- позвала она. Звук глухо мотнулся в стесненном мокром п]ространстве погреба. Никто не ответил, да и как мог ответить? Лидочка спустилась вниз - девять ступенек - она запомнила с прошлого раза. На десятой нога коснулась воды. Ну почему у нее нет фонарика? Фонарик-вот величайшее изобретение! Но если ты спустилась сюда, то хочешь - не хочешь, придется нагнуться и - шарить в ледяной воде. Страшно не было - было отвратительно от безысходности. Ну почему именно ей надо этим заниматься? Чем она прогневила Бога? Внутренне сопротивляясь тому, что делала, Лидочка шагнула вперед - вода хлынула через верх ботинок - теперь уж простуды не миновать. И как будто испугавшись этого, организм Лидочки сжался в судороге и она начала чихать - это были болезненные спазмы, она задыхалась, она потеряла ориентировку - где верх, где стена, где вода, она сделала несколько шагов вперед и уткнулась в дальнюю стену погреба. И тогда уже поняла, что на полу, в воде, нет никакого тела. Ни тела Полины, ни тем более тела профессора. Правда, на секунду ее уверанность в этом поколебалась - руки натолкнулись на тугой кожаный тюк... И тут же Лида вспомнила, что у Полины был баул, который никто после ее исчезновения не видел. А дальше сразу стало легче - правда, она шарила по погребу по щиколотки в ледяной воде, руки ее были мокрыми по локоть, но от сознания того, что погреб пуст, наступило облегчение. Из погреба Лидочка вылезла с трудом - так тяжел был подол монашеского одеяния. Несмотря на жгучий холод и ветер, она понимала, что домой ей возвращаться пока нельзя - она же не знает, что с Александрийским. Она могла предполагать, что он дождался, когда убийца вышел из дома и вытащил из погреба свою жертву. И понес ее куда-то. Значит, профессор последовал за убийцей. Как бы тот ни был силен, с такой ношей на плече он двигался медленно, и профессор мог следовать за ним. Если убийца кинул труп Полины а пруд, то он уже, вернее всего, возвратился в дом. А за ним профессор. А если он понес тело далеко в лес, чтобы закопать его? Могло же так быть! И тогда профессор со своей тростью бредет за убийцей, уже не чая вернуться домой... А что, если убийца, услышав, как треснул сучок под неосторожной ногой Александрийского, обернулся и увидел согбенную тень преследователя? Вот он бросает на землю тело несчастной Подины, вытаскивает из кармана нож, а то просто тянет вперед сильные длинные руки и, сверкая глазами... глазами Мати? - сверкая глазами, приближается к профессору и тот бессилен убежать или сопротивляться! Преодолев новый приступ кашля и ощущая, как горит голова и как безумно холодно закоченевшим ногам, Лидочка беспомощно оглянулась, не зная, куда ей идти дальше... Куда он мог пойти? Она бы пошла вниз - всегда легче идти вниз, если тащишь тяжелую ношу. И, наверное, лучше идти по дорожке, чем напролом через кусты - ведь шансов встретить кого-нибудь в это время совсем немного. Рассуждая так, Лидочка подняла тяжелый подол одеяния и крутила его, выжимая воду. Черная вода тяжело лилась на желтую глину. Лидочка отошла в сторону - теперь и она была мечена этой проклятой глиной. Далеко сзади стукнула форточка - Лида догадалась, что это форточка, потому что за этим звуком в парк сразу вырвались многочисленные перепутанные голоса, зазвучала музыка. Как странно - граница, проходящая между кошмаром страшного погреба, ледяной воды, шуршащих кустов, убийства, смерти... и маскарадом в честь пятнадцатой по старому стилю годовщины Октября, столь зыбка и тонка, что Лидочке стоит сделать всего тридцать-сорок шагов, толкнуть дверь, войти в тепло протопленную прихожую, повесить мокрое пальто на вешалку и затем сбросить монашеское одеяние и кинуться в танцы... Но нельзя сделать этих шагов, а надо идти дальше от дома, в непроницаемую и пугающую тьму октябрьской ночи, где - а это вовсе не выдуманная опасность-ее поджидает в засаде готовый на все, загнанный в угол убийца. А идти надо, потому что иначе себе до конца дней не простишь, если Павел Андреевич лежит сейчас где-то там, внизу, и ему нужна ее помощь... Выжав, как могла, подол, Лидочка подобрала его. Подол тяжело оттягивал руку, Лидочка вышла на дорожку, ведущую к пруду. Один фона[рь остался далеко сзади - он почти не давал света, но рождал длинные, разбегающиеся тени деревьев и, покачиваясь на столбе, под ветром, заставлял эти тени шевелиться, словно они были тенями толпы людей, преследующих Лидочку. Второй фонарь качался на столбе внизу у пруда. Были и другие столбы - но фонари на них были разбиты или в них перегорели лампочки. Лидочка, идя все быстрее и быстрее, добралась до пруда. Там, под фонарем, видная издали и беззащитная, oнa вынуждена была остановиться, потому что на нее напал новый приступ кашля. И тут, как раз под фонарем, она увидела раздавленную и растащенную поскользнувшимся каблуком желтую глиняную плюху. Взглядом проследив желтую полосу до валика земли, намытого ручейком, пересекавшим дорожку, Лида заметила, что валик перерезан дважды - убийца здесь волочил жертву - пятки Полины скребли землю... И Лида поняла, что убийца - рядом. Стоя под фонарем, у берега пруда, она понимала, насколько беззащитна. В этом монашеском многопудовом одеянии ей и не убежать - любой догонит, задушит... и кинет в пруд. Ведь только в первый раз трудно убить человека, а потом это становится таким же обыкновенным занятием, как приготовление яичницы. А почему яичницы? Какая такая яичница - она пахнет яйцами... это очень неприятный запах... Лидочке стало противно от запаха яичницы, хотя умом она понимала, что никакого запаха нет, - лес пахнул гнилью, холодом, водой... Это у меня поднимается температура, понимала Лидочка, Мне надо возвращаться на танцы, Лучше всего танцевать, потому что когда танцуешь, можешь прижаться к партнеру, и он тебя обязательно согреет. Господь создал мужчин только для того, чтобы они вытирали женщин махровыми полотенцами и высушивали их своим телом... Что я думаю! Остановись, сказала себе Лидочка. Фонарь качался почти над головой, и собственная тень Лидочки совершала вокруг нее какие-то нелепые скачки. Лидочка поняла, что никого она здесь не найдет, кроме собственной смерти. Но она заставила себя пойти дальше, она добрела до плотины между верхним и средним прудами. Верхний пруд был небольшим, идиллическим, со всех сторон он был окружен деревьями, росшими на пологих откосах, и питался водой из ручья, который стекал по густо заросшему оврагу. Средний пруд, отделенный от него насыпной плотиной, по которой проходила дорожка, ведущая в лес, находился на более пологой и открытой местности усадьбы Трубецких. На этом пруду сохранилась старая купальня, устроенная так, чтобы посторонние не могли увидеть за деревянными стенками господ, которые решили искупаться. Нижний пруд упирался в дорогу, ведущую от Калужского шоссе, и соединялся с другой системой небольших прудов, уже за пределами усадьбы. Сейчас, ночью, с плотины между верхним и средним прудами трудно было различить истинные размеры прудов, а нижний и вовсе был лишь сверканием искорок от далекого-далекого фонаря у въезда в парк. Лидочка пошла по плотине, потому что это был самый удобный и прямой путь от погреба в лес. Она говорила себе, что далеко не пойдет - да и куда идти, - вот еще десять шагов... нет, еще пятьдесят... перейдет плотину, посмотрит, что там, - и повернет обратно. Было очень тихо-ветер стих и сразу стало спокойно. Тишина была совершенная - куда более совершенная, чем полное беззвучие, потому что ее деликатно подчеркивал шепот дождевых капель. Чем ближе Лидочка подходила к дальнему концу плотины, тем явственнее доносился до нее новый непонятный звук - пустой и журчащий. И только оказавшись на той стороне пруда, у скамейки, словно забытой в этом дальнем углу парка, она вспомнила, что это за звук, - он исходил от водяной струи, которая переливалась через край колодца, сооруженного посреди пруда. Сообразив, что означает звук, и вспомнив о назначении колодца, Лидочка пересекла плотину, чтобы заглянуть в средний пруд - где же выходит там эта труба. Но ее не было видно. Значит, слив был ниже уровня воды в среднем пруду. Разница в уровне воды в прудах была не меньше пяти метров, значит, колодец среди пруда был глубже пяти метров. Лидочке почемуто захотелось убедиться в этом, она довольно долго искала на берегу камешек, чтобы кинуть в колодец, который привлекал ее невероятностью своего образа - круглая дыра в воде! А в воде не бывает дыр! Она кинула камешек, чтобы по звуку определить, какой глубины колодец, но звук падения до нее не донесся. Тогда Лидочка захотела заглянуть в колодец, но для этого надо было пройти метра четыре по воде. Или найти доску, чтобы перекинуть с берега... "Что я тут делаю? Чего мне сдался этот колодец? - спохватилась вдруг Лида. - Разве я сошла с ума? Что мне оттого, глубокий он или мелкий?" Но, задавая себе эти вопросы, Лида на них не отвечала - мы же не отвечаем себе на свои вопросы, если знаем ответ! И Лидочка знала - хоть и не формулировала для себя причину такого интереса к колодцу в пруду, ее тянуло к нему, потому что она для себя решила задачу: где спрятать труп Полины. Она бы сбросила его в колодец - он был фантастичен, он был нелогичен - он был как пасть морского чудовища, которое требует человеческой жертвы. Как-то Лидочка читала о древнем многометровом колодце в Чечен-Ице. Конечно же, древние майя или ацтеки кидали туда невинных девушек - боги могли создать его только для жертвоприношений. Впрочем, в этом была и хитрость, понятная только Мате и Лидочке: ведь иной человек, устроенный просто, никогда не догадается искать в колодце - с его точки зрения, убийца должен кинуть труп в пруд, а не устраивать себе сложности подобно Тому Сойеру, когда он освобождал из тюрьмы старого друга негра Джима. Потому Лидочка была убеждена, что, если в поисках трупа даже спустят поду из всех прудов - в колодец никто не заглянет! Снимаем шляпу перед физиками! Она рассуждала так, словно уже нашла труп Полины... Кашель миновал - теперь можно бы возвращаться. Но профессора она так и не отыскала. Хотя, вернее всего, он уже дома, пьет чай, забыв с Мате. В лесу хрустнул сучок-Лидочка быстро обернулась. Там, на дальнем берегу, зашевелились кусты. Лидочка замерла. Она кинула взгляд на дом Трубецких - до него тысяча километров - и в гору. Квадратики его светящихся окошек были недостижимы, как лунные кратеры. Лидочка стала медленно отступать - она была на открытом простраястве, а тот, другой, затаился в кустах и потому имел преимущества - он увидит, куда она бежит, и догонит ее без труда... если бы еще не эта чертова одежда! - пудовая, настолько насыщенная водой и облепленная грязью, что втащить ее в гору можно только трактором. Лидочка наклонилась и подобрала подол - руку оттягивало его тяжестью. "Я гуляю,- колдовала Лидочка,- я медленно и с достоинством гуляю". Почему-то ей хотелось, чтобы преследователь понял, что она гуляет именно с достоинством. Она шла по плотине и проклинала себя за то, что так очевидно обратила внимание на колодец. Если бы не это, Матя бы ее не тронул, он бы пожалел ее, ведь он не садист - его заставили обстоятельства... Лидочка сошла с плотины и побрела к дому, делая вид, что не спешит. Ей очень хотелось разжалобить Матю, и она как бы репетировала слова, что произнесет, когда он ее догонит. - Я никому не скажу, - бормотала Лидочка, бредя вверх по дорожке,- честное слово, никому не скажу... Только ты меня не трогай, я еще так мало жила... По замершему заколдованному парку голых черных деревьев, часто и мелко переступая ногами, семенила простоволосая монашка, сжимая в кулаке черный грязный подол. Монашка причитала-то ли молилась, то ли пела - и часто, по-птичьи, оглядывалась, будто ждала погони... Но погони не было видно - кому нужна промокшая монашка? Лидочка миновала погреб, не заметив этого, - ей казалось, что она, задыхаясь, несется по дорожкам и дорожки эти невероятно длинны и запутанны. И когда она добралась до двери в дом Трубецких, то не поверила, что спасена... Лидочка ввалилась в прихожую. При виде Лидочки чучело медведя с подносом оскалилось еще более - ему еще никогда не приходилось видеть более грязной и несчастной женщины. Лидочка действовала как во сне, хотя со стороны могло показаться, что она ведет себя разумно. Она сняла пальто и после нескольких попыток повесила его на крюк вешалки. К счастью, в прихожей никого не было - публика веселилась в столовой и гостиной. Лидочке не пришло в голову поглядеть на часы, иначе бы она поняла, что сейчас лишь начало девятого и маскарад только начинается. О маскараде Лидочка начисто забыла - она помнила только, что ей надо зайти к Александрийскому, чтобы проверить, жив ли он. В прихожую вбежала Альбина. Она увидела Лидочку. - Ну что же вы! - закричала она с порога. - Я места себе не нахожу. - Все в порядке, - ответила Лидочка. - Я знаю, где она лежит. - Я о револьвере, - прошептала Альбина. - Я жду весь вечер. - Какой револьвер? - Лидочке не хотелось обижать Альбину, но у нее раскалывалась голова, и музыка, доносившаяся из гостиной, вкупе с драматическим шепотом Альбины ее страшно раздражали. - Немедленно отдайте мне револьвер! - почти закричала Альбина. - Иначе я скажу, вы знаете кому! Лидочка обрела способность думать, но у нее не было никакого револьвера и отдать Альбине она ничего не могла. Надо было отделаться от Альбины и скорее идти к Александрийскому. - А я скажу, что не видела никакого револьвера,- сказала она, - А я скажу... - Альбина замолкла и сжалась - она спиной почувствовала, что вошел повелитель. Полуобнаженный Алмазов был весел - он поигрывал концом цепи и был похож скорее на пирата, чем на пролетария, намеренного освободиться от своих цепей. - Альбина, нам выступать, - сказал он, мальчишески улыбаясь, и тут увидел Лидочку. Лишь Альбина, находившаяся практически в истерике, могла не заметить состояния Лидочки. Алмазов такой невнимательности позволить себе не мог. - Что с вами? - спросил он сразу - вся маскарадность в мгновение ока слетела с него. - Я пошла погулять, - Лидочка шмыгнула носом и закашлялась. - Я... поскользнулась и упала... а я ужасно выгляжу? Алмазов смотрел на ее ботики, измазанные желтой глиной. - Вам надо тут же переодеться, - сказал он. - Обязательно. У вас есть лекарства? А то боюсь, что наш доктор тоже отплясывает за свободу пролетариата. Алмазов подошел ближе - от него сильно пахло водкой. Сказал, наклонившись: - Нашли время бегать по улицам и падать в лужи... нашли время. Но тут же он засмеялся, подхватил Альбиночку под руку и потащил, не оборачиваясь, в гостиную, откуда доносилось пение "Марсельезы". Удостоверившись, что Альбина с Алмазовым ушли, и не дожидаясь, пока появится кто-нибудь еще, Лида поспешила к Александрийскому. Лидочка была почти убеждена, что профессор, узнав, куда направляется Матя, возвратился к себе. Но с каждым шагом ее уверенность падала и вместо нее рос страх, что профессор не откликнется на стук и ей придется снова идти под холодный ночной дождь - искать Александрийского в лесу. И не к кому обратиться за помощью. Пастернак уехал еще утром. Лидочка коротко постучала в дверь, ее знобило, как будто она стояла на зимнем ветру. Дверь отворилась сразу - видно, Александрийский ждал визитеров. - Лидия! Что с вами! Куда вы делись! Я схожу с ума! Старик был взволнован - у пего даже кончики губ опустились и зло дрожали. - Почему вы не вышли? Что вас задержало? - Господи, - сказала Лидочка, - какое счастье! С вами ничего не случилось! - Что могло со мной случиться кроме простуды? Выглядел старик ужасно - вокруг глаз темные тени, щеки ввалились, руки дрожат - словно за то время, пока они не виделись, профессор постарел на десять лет. Сейчас он был похож не на Вольтера, а на древнего пророка из Библии. - Можно я сяду, - спросила Лида. Если бы он не разрешил, она бы все равно села - на пол. Александрийский только тут увидел, как она выглядит. - Конечно, - сказал он, словно выпустил злой дух и сразу подобрел. - Конечно. Вы вся дрожите. Вы промокли. Лида, скажите - что произошло? - Какое счастье. - сказала Лидочка. Она не могла сдержать слез. Сидела мокрая и грязная на стуле и поливала слезами ковер - Какое счастье! - бормотала она между приступами кашля и потоками слез, - я уже думала, что он вас убил... он вас убил, а потом за мной бежал, до самого дома... - Погодите, погодите, вы можете рассказать внятно? - Еще бы... Я пошла за вами, а вас нет... Я пошла за ним, я думала, что вас убили. А вы где были? - Вы мою записку нашли? - Нашла. - Я ждал вас до девятнадцати часов. Как было уговорено. Было уговорено? - Но они все разговаривают... маскарад... - Я ждал вас до девятнадцати пятнадцати. И рад бы ждать далее, но, к сожалению, у меня не было на это сил. И я не мог понять, что с вами произошло... - Александрийский подошел к ней и навис, как аист над лягушкой. Но не клюнул, а погладил по мокрой голове. - С ума сойти! - сказал он. - Зачем вы купались? - А Матя? А убийца? - Он не вышел, - сказал профессор. - Наверное, он выйдет позже, когда все в доме заснут. - Значит, вы его не видели? - Я повторяю - я вернулся и стал искать вас, и я был, к сожалению, бессилен что-либо сделать, как только ждать и злиться на вас. - А я все знаю, - сказала Лидочка, глупо улыбаясь. Ей стало тепло, даже жарко, и ей было приятно сознавать, что доктор Ватсон опять оказался проницательнее самого Шерлока Холмса. - Я все знаю, мистер Холме. Я пришла - вас нет - я полезла в погреб, а Полина исчезла... нет Полины. - Во сколько это было? - Потом. Потом... я пошла за ним до пруда... - Вы видели убийцу? - Я не хочу его видеть... я вообще никого не хочу видеть. Я буквально провалилась - видите, как я одета? Я монахиня, честное слово, только из эксплуататорских классов - вы можете представить, что я из эксплуататорских классов? - Лидочка, сейчас вы пойдете к себе, ляжете и будете спать. И все пройдет. Вы мне только скажите - вы видели убийцу? - Он спрятался, он смотрел на меня из кустов, а потом бежал за мной до самого дома, вы представляете? - Нет, - сказал профессор, - я не представляю. Я думаю, что, если бы он хотел, он бы вас догнал. - А я убежала... - Хорошо, хорошо. Но главное: вы видели, куда он перепрятал труп? - Я догадалась - только не смогла туда залезть, - Куда? - В ко-ло-дец! Хитро, да? - Какой колодец? Ну какой еще колодец? Здесь нет колодцев! Лидочка почти не видела профессора - слезы лились из глаз. - В пруду, - сказала она, - есть волшебный колодец, там дьявол прячет своих агнцев, смешно? Как сквозь сон, Лидочка видела и слышала, что профессор нажал на звонок, лежавший на столике у его кровати. Он держал его, не отпуская, а Лидочка плакала. А потом прибежала женщина в белом халате - и она стала что-то делать, и было щекотно... Ночью Лидочка просыпалась несколько раз - почему-то она спала не в своей кровати, а в белой маленькой комнате, где был столик, на столике стояла лампа, женщина в белом приходила и уходила, Лидочка все хотела вернуться к себе в комнату, но ее не пускали... Глава восьмая Лидочка проснулась, потому что ее будили, причем один голос требовал, чтобы Лидочка скорее проснулась и куда-то шла, а другой - Лидочку защищал и хотел, чтобы она спала и дальше, потому что она жестоко простужена и не исключено, что у нее воспаление легких. Лидочка с сочувствием слушала второй голос и внутренне с ним соглашалась. Ей очень хотелось пить, но она не смела попросить воды, потому что обладатель паршивого голоса только и ждет, что она проснется. И тогда выскочит из-за кустов. - Она в первую очередь больная, а уж потом вы решайте свои проблемы, - сказал приятный голос, и Лидочка догадалась, что он принадлежит краснощекой докторше Ларисе Михайловне. Лидочка чуть приоткрыла глаз - дышать носом она не могла, и потому она лежала очень некрасивая, с приоткрытым ртом, и дышала как старуха. Ага, так и думала - над кроватью стоял президент Филиппов. Конечно же, от него ничего хорошего не дождешься... Лидочке казалось, что она приоткрыла глаз незаметно, но Филиппов заметил и закричал - словно поймал вора: - Все! Она проснулась! Раз попалась, можно попросить воды. Все равно уж не спрячешься. Глаза открылись с трудом, будто к ресницам были привязаны гирьки. - Пить, - сказала Лида. - Сейчас, моя девочка, - сказала Лариса Михайловна. Она подвела ладонь под затылок Лиде и приподняла ее голову. Лида нащупала губами носик поилки, вода была сладкая и теплая. - Вы ждали, что я проснусь? - спросила Лидочка, стараясь в вопросе передать благодарность докторше. - Лежи, отдыхай, - сказала Лариса Михайловна. - Здесь не больница, а санаторий, - сообщил президент. - Если больная, то мы ее сдадим в больницу. Правильно? Последний вопрос относился к вошедшему в маленький санаторский бокс Яну Алмазову. Алмазов был строг, печален, одет в военную форму с ромбами в петлицах. - Ну как, наша авантюристка пришла в себя? - сказал он. - Вот и замечательно. Сейчас мы с вами оденемся, Иваницкая, и вы нам поможете. Вы ведь нам поможете? - Товарищ командир, - сказала Лариса Михайловна. - Больную нельзя поднимать с кровати. Ей нужен полный покой. У нее воспаление легких. - Это только предположение, а я думаю, что у нас насморк, - сказал президент, и Лидочке показалось, что он при этих словах помахал хвостом. - Сначала мы решим все наши дела, - сказал Алмазов, - в больницу всегда успеем? - Я протестую! - сказала Лариса Михайловна. - А мы ваш протест запишем - куда следует, - сказал Алмазов, - запишем, а потом спросим, почему это вдруг доктор из нашей любимой Санузии так шумно протестовала? Может быть, они с Иваницкой были знакомы? Или дружили даже?.. Ну! Последнее слово прозвучало резко, и Лида хотела заткнуть уши, потому что такой Алмазов был беспощаден. Но почему он так сердился на нее - она совершенно не представляла. Его крики мешали сосредоточиться и вспомнить, что случилось. Кажется, был маскарад? - Вы были освобожденный пролетарий, - сообщила Лидочка Алмазову. - Давайте не будем валять дурочку, - сказал Алмазов. - Ты совершенно в своем уме. Будешь одеваться или мне тебя одеть? Лидочка посмотрела на докторшу и поняла, что та не хочет встречаться с ней взглядом. Значит, ей тоже страшно! Лидочке стало жалко добрую Ларису Михайловну. - Мне надо в туалетную? - спросила она. - Обойдешься ночным горшком, - сказал президент. - Как так? - удивилась Лидочка. - Здесь? - А мы поглядим! - Из президента буквально сочилась радость от того, что он мог унизить Лидочку. - А ну отставить! - сказал Алмазов брезгливо. - Пускай одевается и идет, куда ей надо. - А если она уничтожит улику? - Ей же хуже, - сказал Алмазов. - А такой худенький, - сказала Лидочка вслух с сочувствием. Президент догадался, что она говорила о нем, и выругался, а Лариса Михайловна сказала; - Постыдились бы женщин. Президент хотел ругаться и дальше, но Алмазов сказал: - Доктор права, не надо переходить границ. - Выйдите, пожалуйста, - сказала Лидочка. - Мне же надо одеться. - Еще чего не хватало! - даже обиделся президент, Можно было подумать, что он играет в игру, а Лидочка все время норовит нарушить правила. - Правильно, - сказал Алмазов. - Давайте выйдем, Филиппов. - Ей не во что одеваться, - сказала Лариса Михайловна. - Все было мокрое и еще не высохло. - Дайте ей свои туфли - у вас вроде нога побольше. Чтобы через три минуты она была полностью одета. - Но ей же нельзя! - Я это слышал, Лариса Михайловна. Но поймите же - мы на работе, мы не играем в бирюльки. К сожалению, нам известно, что гражданка Иваницкая, надеюсь не по своей воле, оказалась втянута в грязные интриги наших врагов. Так что шутки в сторону, Лариса Михайловна. Или вы нам помогаете и этим помогаете Иваницкой, к которой я отношусь с симпатией. Или мы с вами будем вынуждены говорить иначе. Лариса Михайловна поддерживала Лидочку, ведя ее по коридору к туалетной, а враги шли сзади и громко разговаривали. - Вы слишком либеральны, - сказал президент.- С ними так нельзя, товарищ комиссар. - Дурак, - ответил Алмазов. - Зато она сама оделась, а теперь как ей доказать, что она больная? Лидочка понимала, что этот разговор ведется специально, чтобы она его слышала и трепетала. А ей было все равно. Даже интересно - что же они подозревают? Будь она здоровой, испугалась бы куда больше - а сейчас она боролась с кашлем и головной болью и в конце концов не выдержала и, повиснув на руке Ларисы Михайловны, зашлась в приступ? Краем глаза Лида увидела, как приоткрылась дверь в девятнадцатую палату и оттуда выглянула Марта. Лицо у нее было жалкое и испуганное, а из-за ее плеча выглядывал Максим Исаевич. Дверь захлопнулась... Пока Лидочка была в туалетной, где докторша помогла ей привести себя в порядок, остальные молча стояли снаружи. - Что с ним? - спросила Лида шепотом. - Ума не приложу! - слишком громко ответила докторша. - Все в порядке? - спросил Алмазов с издевкой, когда женщины вышли из туалетной. - Полегчало? Тогда я предложу вам совершить маленькое путешествие. - Я ее одну не отпущу, - сказала Лариса Михайловна. - Ради Бога, - сказал Алмазов. - Мы же не садисты. Если ваш медицинский долг велит вам сопровождать ваших пациентов - сопровождайте. Только чтобы потом не плакать. Филиппов рассмеялся высоким голосом. - Скажите ему, чтобы перестал вилять хвостом, - сказала Лидочка. Президент осекся - с надеждой посмотрел на Алмазова. - Я прослежу за этим, - Алмазов засмеялся. - Да не обращай внимания, - сказал он Филиппову, - не обращай. У тебя тоже будут маленькие радости. А теперь ведите Иваницкую на первый этаж. Путешествие по лестнице, а потом по нижнему коридору было долгим. Лида шла и гадала - куда ее ведут. Оказалось - к Александрийскому. - Может, вы вернетесь? - предложила Лида Ларисе Михайловне. - Ничего подобного, - ответила та. - Вы у меня не единственный пациент. Она тоже догадалась, куда они идут. Дверь к Александрийскому была раскрыта. В дверях стоял рабфаковец Ваня. Везет же Марте с любовниками, подумала Лидочка. А на вид - фанатик физики. - Как он? - спросил Алмазов. - Терпимо, - сказал Ванечка. Александрийский сидел в кресле, закутанный в плед и схожий с очень старой вороной - никакого Вольтера в нем и не осталось. Он неуверенно повернул голову в сторону Лидочки. - И вас привели, - сказал он. - А чего вы ожидали, Павел Андреевич? - удивился Алмазов, входя в комнату. - Мы же не дети, мы занимаемся серьезными делами. Он оглядел комнату. - Уютно, - сказал он, - мебель княжеская. Мне такую пожалели. Придется поговорить в президиумео кураторах надо заботиться. Алмазов сбивал с толку - он умел менять тон и улыбку столь стремительно, что за ним не уследишь - он всегда опережает тебя. - Проходите, Иваницкая, садитесь на стул. Как вы себя чувствуете, профессор? Присутствие доктора не требуется? - Обойдусь, - сказал профессор и спросил у Лидочки: - Как вы себя чувствуете? Вам надо лежать. - Кому лежать, а кому стоять, где лежать и стоять, с кем лежать и стоять - решаем здесь мы! - Решает Господь Бог, - сказал Александрийский. - Все его функции на земле взяло в руки наше ведомство, - сказал Алмазов совершенно серьезно. - Итак, все посторонние, покиньте помещение. Лариса Михайловна и Филиппов - вы останетесь в коридоре и следите друг за другом - чтобы не подслушивать! - Алмазов опять рассмеялся. - Ванечка, побудьте на улице, у окна, чтобы никто не приблизился. - Слушаюсь, - сказал Ванечка. - Одеваться? - Оденься, может, потом придется погулять по парику. Когда комната опустела. Алмазов подошел к двери и плотно ее закрыл. - Ну вот, - сказал он, - теперь остались только свои. Замечательно... - Он широко взмахнул руками, как бы ввинчивая себя в кресло, впрыгнул в него, он был игрив. - Я собрал вас, господа, для пренеприятного известия - к нам едет ревизор. Ревизор - это я, поросятушки-ребятушки. А вы будете говорить мне правду. Первое, что мне нужно: узнать, как в вашем дуэте распределяются роли и кто кроме вас здесь работает. Лидочка начала чихать - ее зябко трясло, Алмазов терпеливо ждал. Потом сказал только: - Ну, сука! - Вы не имеете права! - Помолчите, профессор, вы мне уже надоели - вы слишком типичный. Честно говоря, мне жалко Иваницкую. Она хороша собой, она молода, я был бы рад взять ее себе, но боюсь, что не рискну. Мне надоела ваша подружка Альбина - она обливает меня слезами и соплями, ну сколько можно! Пришлось даже показать ей сегодня приговор по ее супругу - по крайней мере она не выйдет из комнаты. - Ой! - сказала Лидочка. - Как вы смели так сделать? - Не жалейте ее, она слабый человечек, и у нее не было выхода. Она была обречена с самого начала. Выход, который я ей предложил, - наилучший. Я освободил ее от мужа, от чувства вины перед ним. Она боялась, что я сдержу свое слово и освобожу ее мужа, больше всего остального. Потому что ее муж по правилам игры, в которую она играла, должен задушить ее, как изменницу. А она очень хотела жить. Теперь же она порыдает еще недельку и найдет себе нового мужчину и новую жизнь. Я к ней замечательно отношусь и надеюсь, что именно так и случится. Если правда... - Тут Алмазов сделал долгую паузу и совершенно неожиданно закончил фразу так: - Если вы, конечно, не потопите ее как члена вашей контрреволюционной группы. - Как так? - не понял Александрийский. - Иваницкая, - обратился Алмазов к Лидочке,- скажи, деточка, как к тебе попал мой револьвер? Мой револьвер? Лидочка ожидала такого удара. Несмотря на болезнь, на истеричное состояние, она поняла, что именно в револьвере и заключается главнейшая угроза. Это вооруженный заговор, это кража оружия... Лида в панике обернулась к профессору. Неужели они сделали тут обыск или запугали профессора? - Не смотрите, не смотрите, - усмехнулся Алмазов. - Подсказки не будет. Где револьвер? - Какой револьвер? - спросила Лидочка, стараясь выглядеть невинно оскробленной. - Послушайте, граждане, - сказал Алмазов. - То, что сейчас происходит, - часть неофициальная, так сказать, дивертисмент. По сравнению с тем, в чем я вас подозреваю и буду обвинять, - это пустяк. Но я хотел бы, чтобы вы поняли всю важность этого пустяка для вас лично. Для вас обоих. Альбиночка рассказала мне, что вы, будучи у меня в комнате, куда были ею приглашены, увидели кобуру с револьвером, которую я легкомысленно, скажем как последний дурак, оставил висеть на стуле. Несмотря на просьбы и мольбы Альбиночки, которая боялась, что подозрение падет на нее, вы взяли этот револьвер, а я, виноват, не спохватился до сегодняшней ночи. Должен отдать вам должное - вы не производите впечатления преступницы, хотя я отлично знаю, что это совсем не аргумент в юриспруденции. Алмазов замолчал и задумчиво почесал ровный пробор, словно исчерпал известные ему слова и теперь вынужден искать новые. "Господи, маленькая мерзавочка! - думала Лида. - Зачем же ей было обвинять меня - единственного человека, которому она сама верила... а верила ли? Я же вчера ее перепугала, потому что не вернула оружие. И она поняла, что ей предстоит допрос, - и Алмазов, конечно же, доберется до правды... и тогда она придумала почти правду, в надежде, что он поверит... и чего же я сержусь на это существо? За что? Что она могла сделать?.." - Вы не хотите мне отвечать, - вздохнул Алмазов. - И не надо. Считайте, что все обошлось, я вам поверил и сам решил нести ответственность за потерю именного оружия. Ради ваших прекрасных глаз я готов пойти на плаху. Верьте... а я вам расскажу другое. И может быть, вы умеете складывать два и два - и когда сложите, сообразите, что вам делать дальше. Только не вздыхайте и не делайте вид, что вам плохо. Вы меня внимательно слушаете? Алмазов говорил с легким южным акцентом - нет, не одесским, а скорее ставропольским или ростовским. Конечно же, он не из Москвы, думала Лидочка, он приехал, чтобы завоевывать мир, - он Растаньяк, он покровительствует актерам или актрисам. Лидочка поглядела на профессора, тот сидел, прикрыв веками глаза, лишь пальцы, лежавшие на пледе, порой оживали и вздрагивали. - Я буду предельно откровенен. Я приехал сюда для переговоров деликатного свойства с доктором Шавло, Матвеем Ипполитовичем. Суть этого разговора - обороноспособность нашей социалистической родины. Матвей Ипполитович был готов приложить свои усилия для того, чтобы Советский Союз вышел вперед в развитии особенной бомбы. Я думаю, вам, Павел Андреевич, нет нужды это 0бъяснять. - Такую бомбу сделать нельзя, - сказал Александрийский, не открывая глаз. - Это вздор, авантюра... вы лучше бы посоветовались с серьезными учеными. - Так, значит, Шавло беседовал с вами об этом? - А разве я спорю с этим заявлением? Он говорил, и я осмеял его. - Я спрошу об этом его самого. - Спросите. Алмазов шагал по комнате - у него были замечательно начищенные сапоги, сверкающие сапоги - и вдруг Лидочка поняла, что сапоги ему чистит Альбина. Ночью он спит - большой, мускулистый, крепкий, громко храпящий... а она чистит сапоги. - В отличие от вас у меня такое мнение, - сказал Алмазов, - что любое оружие, которое может принести нам пользу, нужно испытать. Любое! И мы знаем о том, что среди ученых еще есть некоторые сторонники реставрации монархии и скрытые реакционеры. А также прямые враги! - У нас все есть, и троцкисты тоже, - сказал Александрийский, и Лидочка вдруг поняла, зачем он это сделал, - он хотел знать, была ли Полина подослана Алмазовым или ее появление в жизни Мати - просто несчастливое совпадение. - И троцкисты, - согласился с некоторым удивлением Алмазов. - И эсеры. Всякой нечисти хватает. Нет, не среагировал. Алмазов остановился посреди комнаты. Лидочке показалось, что он любуется своим отражением в сапогах. Он несколько раз качнулся с носков на пятки и обратно. - В разгар переговоров товарищ Шавло, честный ученый и коммунист, исчез. Вот так... Алмазов хотел, чтобы его голос прозвучал тревожно, но он был плохим актером. - А что за спектакль вы устроили? - спросил профессор. - Зачем вы вытащили из постели больную женщину? - Потому что вы с ней подозреваетесь в похищении или убийстве Шавло. - Этого еще не хватало! - Все следы ведут к вам, - сказал Алмазов. - Я уж не говорю о похищении револьвера. Лидочка кинула взгляд на профессора. Может быть, он вернет Алмазову этот проклятый револьвер? И тут же спохватилась, даже отвернулась к стене, чтобы Алмазов случайно не прочел ее мысль - признаться в обладании револьвером для профессора было все равно что признаться в заговоре - Алмазову только этого и надо: револьвер утащила диверсантка Иваницкая, а нашелся он у вредителя Александрийского. Обоих к стенке! - Вчера вечером Матвей Ипполитович сам сказал мне, что вы его преследуете клеветническими обвинениями, - продолжал Алмазов, не дождавшись признания. - Какими? - Вот это вы мне и скажете! С трудом, опираясь на ручку кресла, Александрийский поднялся. - А с чего вы решили, милостивый государь, - спросил он, - что доктор Шавло убит? Да еще нами? - Потому что никто, кроме вас, в этом не занитересован. - Ваш Шавло уже добежал до Москвы, - сказал Александрийский. - Почему вы решили, что Шавло убежал? - Алмазов был искренне удивлен. - Потому что он убил Полину, - сказал Александрийский. Лидочка не думала, что профессор способен на такое. Ведь это донос! Неужели его желание обезвредить Матю столь велико, что он предпочел забыть о чести? - Какую еще Полину? - поморщился Алмазов. - Она же уехала. Я сам читал ее записку. - И проверили ее почерк? - Зачем? - Это почерк Шавло, - сказала Лидочка, чтобы тоже участвовать в раскрытии - и хоть фигуры в этой комнате играли непривычные для классического детектива роли, все же шло раскрытие преступления - как у Конан Дойля. - Зачем Шавло убывать какую-то официантку? - Вы знаете, зачем. Она его шантажировала. - Доказательства! - У Алмазова дрогнули уши. - Пускай он сам все это расскажет, - вздохнул Александрийский. - Я искренне сожалею, что мне пришлось принять в этом участие. - Я знаю доказательства, - сказала Лида. - Выкладывайте. - Я знаю, где он спрятал Полину. - Вот это уже становятся интересным. Где же? - Сначала он спрятал ее в моей комнате. - Не сходите с ума. - Потом в погребе... по дороге к тригонометрическому знаку. - Что вы несете? - Я ее там нашла. - Как? - Потому что у него ботинки были в желтой глине. - Как у вас? - У меня? Когда? - Вы вчера пришли вся промокшая на маскарада ноги в желтой глине! - Да. Я лазила в погреб, там был труп Полины. Потом он его унес. - Куда? - В пруд. - В пруд? Мне что, бригаду водолазов надо вызывать, чтобы проверить ваши глупости? - А я вам покажу труп! - Лида! - крикнул Александрийский. - Да, я покажу, куда он ее спрятал. А потом у него не выдержали нервы, и он убежал. - А револьвер? - Не брала я ваш револьвер! Неужели вы верите, что я пришла к вам в комнату и угрожала Альбине? Вы сами в это верите? - Я верю во что угодно. Пошли! - Сейчас? - А почему мы должны терять время? Немедленно. Алмазов шагнул к двери, толчком открыл ее - президент отпрыгнул в сторону, Лариса Михайловна стояла поодаль. - Быстро, - приказал Алмазов президенту. - Любое теплое пальто! Я там видел на одной гражданке бурки - она в библиотеке сидит. На полчаса. От моего имени - а она пускай почитает газеты, очень полезно. Президента как ветром сдуло. - Вы намерены идти на улицу? - спросила Лариса Михайловна. - А вы тоже бегите, одевайтесь, вы нам можете понадобиться. Быстро. Ну вот, - Алмазов улыбнулся, - бегать они уже научились - все-таки пятнадцать лет дрессировки. - Почти все дрессировщики плохо кончают, - сказал профессор. - Помолчите, пророк! - отмахнулся Алмазов. - А вы, Иваницкая, расскажите, как вы узнали о смерти Полины. Прежде чем Лида успела уложиться со своим рассказом, прибежал президент с лисьей шубой и бурками - такой шубы Лида раньше даже не видела. Затем вернулась Лариса Михайловна. Чтобы не привлекать внимания, Алмазов велел президенту открыть заднюю дверь. Но их все равно увидели, к окнам приклеились десятки лиц. Среди них наверняка и владелица шубы. Бедненькая, что у нее в душе творится! Вся группа остановилась возле погреба, С утра дождь перестал, хотя было по-прежнему пасмурно и дул ветер. В блине желтой глины, хоть и оплывшие, сохранились углубления - следы. Конечно, теперь не догадаешься чьи. Алмазов сам залезал в погреб, потом гонял президента за переносным фонарем. Лидочка впервые увидела погреб при овете. В грязной стоячей воде утонул широкий, разношенный туфель Полины. Алмазов велел Ванечк