делал шаг навстречу и замер, будто не был уверен, нас ли должен встречать. Я протянул руку, он прикоснулся к ней теплой, влажной ладонью и с облегчением сказал: - С приездом. Пройдем в зал, а то здесь крайне жарко. Мы расселись на скользких низких креслах в зале, напоминавшем рай для правоверных мусульман. Правда, в этом прохладном раю были закрыты киоски и отсутствовали гурии - мы были его единственными обитателями. Я было заговорил о багаже, но Вспольный остановил меня и сказал негромко, но значительно: - Ситуация изменилась. Сегодня ночью имел место переворот, значение которого мне лично еще не во всех деталях ясно. - Знаем, - сказал Володя, разглядывая фрески и разрушая этим таинственную атмосферу, навеянную тоном Вспольного. - И как это отразится на нас? - спросил я. - На вас? Ваша командировка в горы будет отложена, - ответил он убежденно. - До лучших времен. Я заподозрил, что он не знает, зачем мы приехали. - Исключено, - сказал Володя. - Лучших времен не будет. Вспольный ответил мне, а не Володе: - Не беспокойтесь, Отар Давидович. Все будет улажено. Иван Федорович направил меня специально для того, чтобы вы не беспокоились. Сейчас мы оформим документы, получим багаж и поедем в гостиницу. У вас есть переводчик? При этих словах он посмотрел на Володю. Володя покраснел - он легко краснеет - и ответил: - Я не переводчик. Я геофизик. - Ну что ж, тогда, раз представитель Аэрофлота... Дайте мне ваши паспорта и квитанции на багаж. Вообще-то вас должен был встретить представитель лигонской стороны, но в свете... Мы отдали ему паспорта и прочие бумаги. - Вы посидите, - сказал Вспольный. - Боюсь, что даже носильщиков сегодня нет... С этими словами он вытащил свое мягкое тело из кресла и побрел к двери. В зал на последнем издыхании ввалились пассажиры нашего самолета. Они бросались к креслам, как верблюды к источнику. Замыкая процессию, бок о бок шли офицер в пятнистом комбинезоне и представитель Аэрофлота, довольные собой, по-отечески добрые к спасенным пассажирам. Откуда-то возник изможденный индус и начал быстро распаковывать киоск с сувенирами. Сверху по лестнице сбежал официант в малиновой ливрее, с подносом, уставленным бутылками кока-колы. Нам с Володей тоже досталось по бутылке. Незаметно подошедший худой офицер остановился у наших кресел и спросил: - Господин Котрикадзе? Господин Ли? Я обвел глазами зал в поисках представителя Аэрофлота, но тот куда-то исчез. Бабушки в цветочных шляпках смотрели на нас с сочувствием. Мы уже не были выскочками. Мы попали в плен, а жалкая судьба пленников вызывает у зрителей сочувствие. ТИЛЬВИ КУМТАТОН Предыдущую ночь я провел в штабе бригадира Шосве. Командующий использовал меня для связи с военными округами. Затем я попал на первое заседание Революционного комитета. В 13:30 мне пришлось с двумя танками блокировать полицейский участок у порта, потому что тамошний начальник решил сохранить верность правительству. Моим танкистам не пришлось сделать ни одного выстрела. При виде танков полицейские скрутили начальника и сдались. В 4:30 началось совещание бригадира с лидерами политических партий, а через сорок минут мне пришлось покинуть совещание и вылететь на истребителе в Калабам с приказом бригадира об отстранении полковника Синве. Когда я добрался до пыльного Калабама, полковник Синве уже бежал к таиландской границе, и мой визит оказался пустой формальностью. В 9:20 мой самолет вновь опустился в Лигоне. Мне хотелось спать. Я вернулся в президентский дворец. Кабинет бригадира Шосве находился в бывшей парадной столовой президента, гурмана и чревоугодника. На белом овальном столе были расстелены карты. Фен под потолком гонял воздух, и бригадир, чтобы не разлетелись листы, прижимал их по краям ладонями. - Все в порядке, Тильви? - спросил бригадир. - Все в порядке, бригадир, - сказал я. - Отлично. У нас для тебя новое задание. Выспишься потом, когда победим. Полетишь сегодня в Танги. Там только одна рота. Полковник Ван подготовил тебе документы. Я мог гордиться поручением революции. Хотя это была не прогулка. Там хозяин - князь Урао. А в городе много его сторонников. И сторонников свергнутого правительства. - С этой минуты ты - комиссар Революционного комитета в округе Танги в чине майора. - Я - капитан. - Преимущество революции заключается в том, что ее участники могут в случае победы рассчитывать на повышение в чине. В случае поражения - на веревку. Ясно? Бригадир не улыбался. В дверь заглянул автоматчик. - Пришли, - сказал он. В столовую вошли только что освобожденные из тюрьмы лидеры Народного фронта. Одного или двух я знал по фотографиям. Некоторые еще были в тюремной одежде. - До свидания, - сказал мне бригадир и поспешил вокруг стола, чтобы встретить освобожденных. Вдруг он остановился и сказал: - Не удивляйся, когда полковник Ван скажет тебе о двух иностранцах, профессорах. Это мой приказ. Кабинет начальника оперативной части полковника Вана помещался в музыкальной гостиной, где президент хранил коллекцию музыкальных инструментов. У стен стояли высокие старинные барабаны, над ними висели лютни, бамбуковые дудки, колокольчики, а посреди торчал рояль цвета слоновой кости. - Можно поздравить с повышением? - спросил меня Ван. Он тоже давно не спал. На его плечах лежала писанина, а помощников было мало, никто в революцию не хочет заниматься писаниной. - Надо достать звездочки, - сказал я. - В документах, наверное, указано, что я майор. - О, мальчишеское тщеславие! - воскликнул Ван. - Не зазнавайся. Я тебе открою тайну: ты получил майора, потому что и начальник полиции и комендант Танги - капитаны. - А что еще за иностранцы? - я счел за лучшее перевести разговор на другую тему. - Слушай по порядку. Ты полетишь в Танги специальным самолетом. С тобой автоматчики. Возьмешь медикаменты, оружие, газеты, листовки. И русских геологов с грузом. Это личный приказ бригадира. И ты, капитан, отвечаешь головой за их безопасность. Вот их мандаты на свободное передвижение по округу. И третий, незаполненный. - Зачем? - Русские наверняка пошлют с ними кого-нибудь из посольства. Кто знает язык. Они прилетают из Дели в двенадцать двадцать. На прощание он сделал мне хороший подарок. Он достал новенькие майорские погоны и сказал: - В машине нацепишь. В штабе этим не занимайся. К прилету русского самолета я опоздал. Он уже полчаса как прилетел. В транзитном зале толкалось десятка три пассажиров с этого самолета. Аэропорт закрыт, чтобы желающие бежать за границу не воспользовались оказией. Я увидел лейтенанта в камуфляжном комбинезоне. - Послушай, брат, - спросил я его, - кто сходит в Лигоне? Лейтенант показал на двух человек, сидевших в креслах и тянувших через соломинки кока-колу. У меня отлегло от сердца. Я не хотел обременять себя штатскими, тем более иностранцами, но приказ есть приказ. Если бы они уехали в город, моя задача бы осложнилась. Один из русских геологов оказался стройным, подтянутым, сухим мужчиной лет сорока, у него был крупный, как у индийца, нос и густые брови. Он сидел спокойно, положив руки на колени. Я заглянул в мандат, выданный Ваном. - Господин Котрикадзе? - спросил я. И удивился, что у русского фамилия похожа на японскую. Старший из них поднялся. Я прочитал вторую фамилию. Господин Ли оказался не старше меня. Лицо у него было широкое, скуластое, он был похож на горца. В России живет много национальностей. Возможно, что и наши родственники. Я предложил им следовать за мной. Времени было в обрез. Пока мы шли через зал, я объяснил, что встречаю их по поручению Революционного комитета. Я спросил, где их документы. - Их взял представитель посольства. Он должен быть где-то здесь, - сказал Котрикадзе. Он хорошо говорил по-английски. - Тогда покажите мне его, - сказал я. - Ваш груз и документы не должны проходить таможню. Вы - гости Революционного комитета. Мы спешим, нам некогда. Мы вылетаем в Танги. КАНЦЕЛЯРИЯ ПРЕЗИДЕНТА РЕСПУБЛИКИ ЛИГОН (зачеркнуто). КАНЦЕЛЯРИЯ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ РЕВОЛЮЦИОННОГО КОМИТЕТА РЕСПУБЛИКИ ЛИГОН. 10 марта. ВСЕМ, КОГО ЭТО МОЖЕТ КАСАТЬСЯ Предъявитель сего, профессор Отар Котрикадзе, выполняет задание Революционного комитета, имеющее особое значение для блага лигонского народа. Профессору Котрикадзе дозволен проезд любым видом транспорта в пределах округа Танги и Горных княжеств. Местные власти, а также старосты деревень и вожди племен обязаны оказывать ему содействие транспортом, жильем и любой помощью. Не исполнивший этого указа Революционного комитета будет наказан по законам военного времени. Председатель Временного революционного комитета бригадный генерал Шосве Кам. Лигон. ВЛАДИМИР КИМОВИЧ ЛИ Вот и обошлось. А мы волновались. Правда, я еще утром предвкушал вечер в экзотическом Лигоне, шумные восточные улицы и огни реклам. А мы улетаем через час. Но могло быть и хуже. Пока Вспольный бегал куда-то утрясать и согласовывать, майор объяснил шефу ситуацию. Регулярное сообщение у них прервано. Но в Танги летит спецрейс, который захватит нас. Видно, майор не сомневался, что мы согласимся лететь. Он прав. Отар делает вид, что иной встречи не ожидал. Можно подумать, что его всегда встречают мрачные майоры. Мои слоники и браслетики бряцали в сумке. Зачем только я их накупил? Майор передал нас солдату, который провел нас наверх, на галерею, где вдоль стеклянной стены располагалось кафе. Солдат указал на столик у окна. Официант в малиновом костюмчике в мгновение ока накрыл стол на троих. Я не был голоден, но Отар велел мне поесть - неизвестно, когда это случится в следующий раз. На взлетном поле одиноко стоял наш "Ил". В кафе было прохладно и пусто, если не считать одинокой девушки через два столика от нас. Черные прямые волосы девушки были собраны в тяжелый пук на затылке и украшены белым цветком. Перед девушкой стоял бокал с лимонадом. - Володя, погляди, не ищет ли нас Вспольный, - сказал Отар. Я подошел к перилам галереи и заглянул вниз. Отар прав. Вспольный стоял посреди пустого зала и сверкал очками. Он поднял голову, увидел меня и обрадовался. - Идет, - сказал я Отару, возвращаясь на свое место. Я поглядел, тут ли девушка. Она так же сидела у нетронутого бокала. Мне ее стало жалко. Мне всегда жалко неустроенных людей. Вспольный был взволнован. - Ума не приложу, - сказал он Отару. Он предпочитал беседовать с Отаром. - Такая ситуация, и все на мою ответственность. К девушке за соседним столиком подошла пожилая массивная женщина с напудренным смуглым лицом. Женщина была в национальной одежде - длинной юбке и белой блузке с широкими, пышными рукавами. Она начала что-то быстро говорить. - Значит, так... - Вспольный снял очки и протер их платком. - Я связался с посольством и имел беседу с Иваном Федоровичем. Ему уже звонили из Революционного комитета и сказали, что лигонская сторона обещает выполнить обязательства предыдущего правительства. - Ну и хорошо, - сказал Отар. - Да, - вздохнул Вспольный, - за исключением того, что в горах сложная обстановка, а мы должны вылетать. Иван Федорович специально обратил мое внимание на это и просил довести до вашего сведения. Вы можете отказаться от поездки. - Мы уже об этом говорили, - сказал Отар. - И летим. Но вы можете остаться. - Нет, - возразил Вспольный без энтузиазма. - Если вы летите, то и я лечу. Так Иван Федорович, кстати, сказал. А я даже собраться не успел, не переоделся... - Мы с вами поделимся, - сказал я. - А зубную щетку и полотенце купим. Не надо было мне вмешиваться. Вспольный посмотрел на меня с укоризной. Я представил себе, какая буря бушует в сердце нашего толстяка: в горы, в глушь, в Саратов - и без зубной щетки! Но меня сам черт за язык тянул. Я сказал: - Я сейчас, одну минутку. - Володя, не дури, - сказал Отар. Он все понимал, он знает меня как облупленного; но я уже бежал. Человек часто совершает двойные поступки. Так и я. Вроде бы спешу за зубной щеткой для сопровождающего лица, а при том хочу взглянуть, куда пожилая женщина увела ту печальную девушку. В зале внутренних авиалиний ее не было. Упустил. Вся жизнь, должен сказать, соткана из встреч и расставаний. Киоск, торговавший всякой мелочью, был открыт. Возле него стоял лишь один покупатель, странно выглядевший в теплом, черном пиджаке, белой тряпке, обмотанной наподобие кальсон вокруг ног, и черных, замечательно начищенных ботинках. Словно он торопился из дому и забыл натянуть брюки. Толстяк держал в руке такой же грузный, как и он сам, саквояж (вещи и собаки часто похожи на своих хозяев), а перед ним на стеклянном прилавке лежала груда лекарств в пачках, бутылочках и пакетиках. Я заподозрил, что он намеревается открыть частную аптеку. А может быть, он сильно болен? Я пригляделся. Но на лице никаких следов близкой кончины. Профиль у него был строгий, античный, как у римского кесаря периода упадка. Если убрать лишние подбородки и облачить его в латы, то не стыдно поставить такого героя во главе победоносных легионов. Но когда он, почувствовав мой взгляд, обернулся, оказалось, что фас его никак не соответствует героическому профилю. Энергичный подбородок и линия носа терялись в массе обвислых щек. Я показал на зубную щетку и сказал по-английски "плиз", что означает "будьте любезны", затем отыскал глазами тюбик с зубной пастой, надеясь, что это не крем для бритья. Продавщица информировала меня по-английски, что все это обойдется мне в два вата. Я достал пятидолларовую бумажку. - Ноу, - сказала женщина, показав на курившего метрах в двадцати солдата. Все ясно: сегодня мы не имеем дела с иностранной валютой. - Я помогу вам, - сказал толстяк. - Банк закрыт. Чтобы я не заподозрил его в злых умыслах, он показал на окошко с английской надписью "обмен валюты, чеки путешественников". Окошко было закрыто. Я не был уверен, что поступаю правильно, вступая в валютные сделки, но зубная щетка была мне нужна. - Совершенно честно, по курсу, - сказал толстяк. На указательном пальце у него было два золотых перстня. Его пальцы двигались с поразительной быстротой, и губы шевелились в такт - я догадался, что он переводит доллары в ваты, стараясь меня при этом не обмануть. Не успел я опомниться, как у меня в руке было две купюры по десять ват и много мелочи. А доллары исчезли в пиджаке. - Спасибо, - сказал я толстяку. - Спасибо, - сказал я продавщице. Толстяк поспешил в дальний конец зала. Там обнаружился наш майор, возле него пожилая дама и грустная девушка. Майор беседовал с женщинами, а толстяк замер в пяти шагах, скособочившись под тяжестью саквояжа. ЮРИЙ СИДОРОВИЧ ВСПОЛЬНЫЙ С уходом Владимира Ли возникла тягостная пауза. Отар Давидович тщательно пережевывал салат, а у меня не было аппетита. Пожалуй, на месте Ивана Федоровича я бы настоял на том, чтобы дать отдохнуть нашим товарищам, прежде чем кидать их в тревожный и отдаленный район. Однако я тут же изгнал эту мысль из головы, ибо Иван Федорович знает, что делает. Я был легко одет, а в горах вечерами температура падает ниже нуля. В моем распоряжении находилась лишь небольшая сумма денег, оказавшаяся в бумажнике. Правда, Иван Федорович обещал, что деньги будут немедленно переведены в Танги... - Простите, - отвлек меня голос Отара Давидовича, - но хочу заверить вас, что Володя не хотел вас обидеть. Он очень отзывчивый молодой человек. - Я сам могу о себе позаботиться, - отрезал я. Потом спросил: - Сколько мы там пробудем? - По нашим расчетам, недели две. Может, месяц. Ответ меня удивил. Оформление заграничной командировки требует знания сроков. Это связано с валютными расходами и переговорами с соответствующими зарубежными организациями. - Тогда я уточню вопрос: на какой срок командировка? - Без срока. Я откашлялся. Зачем таиться от меня? Если лигонская сторона в курсе, то я, как ответственный работник... - Не поймите меня превратно, - сказал Котрикадзе. - Я не шучу. Длительность нашей командировки зависит от бога. Точнее, от Плутона. Вы, видно, не успели ознакомиться с деталями? - Меня подключили лишь за час до вашего прилета. - Мы с Володей работаем в лаборатории по прогнозированию сильных землетрясений, и нам удалось добиться некоторых успехов. Особым образом измеряя напряжения в различных участках земной коры, мы можем определить очаг будущего стихийного бедствия и даже его сроки. К столику подошел Володя Ли. Он держал в руке пакетик, который положил на стол у моей руки. Затем как ни в чем не бывало уселся на место и набросился на салат. Я развернул бумагу. Там была зубная щетка и крем от перхоти. - Спасибо, - сказал я холодно. Меня раздражают мальчишеские выходки. - Сколько я вам должен? - Потом сочтемся. - Володя, не устраивай купеческих представлений, - сказал Котрикадзе. - Юрий Сидорович их не любит. - Два вата за все, - сказал Ли. - За щетку и зубную пасту. Я молча передал молодому человеку деньги. Отар Давидович крутил в пальцах тюбик с кремом. - Так и знал, - сказал он. - Тебе еще учиться и учиться. Это же крем от перхоти. - Ужас! Я забыл, как по-английски зубная паста. Я сбегаю, сменю. Он был расстроен. Меня это раскаяние, как ни странно, несколько примирило с молодым человеком. - Не беспокойтесь, - остановил я его. - Продолжайте, Отар Давидович. И не старайтесь излагать свои мысли популярно. Моего образования хватит, чтобы следить за ходом изложения. - Не сомневаюсь, - согласился со мной Отар Давидович. Он отхлебнул кофе. - Недавно нами окончены испытания установки, позволяющей улавливать и измерять напряжения в любой точке земного шара. Следовательно, если мы получаем такого рода информацию, скажем, с Камчатки, мы тут же обращаемся к сейсмическим картам и определяем, нет ли в том месте опасного разлома... Но такие карты составлены далеко не везде. - В том числе их нет в Лигоне, - догадался я. - Дело не только в картах, - продолжал Котрикадзе. - Мы засекли тревожные сигналы, источник которых находится в четырехстах километрах к северу от Лигона. Судя по нашим данным, конвекционный поток, движущийся по границе разлома, может привести к стрессовой ситуации в течение ближайших недель. - То есть будет землетрясение? - Возможно, крайне сильное. Мы передали наши сведения в академию, а оттуда они были посланы в Лигон. - Представляете, - вмешался Ли, - взяли данные через половину шарика! Первая удача такого масштаба. - И редкое по силе землетрясение, - добавил Котрикадзе. - И вас пригласили в Лигон? - Обыденность, с которой они говорили о том, что собираются провести ближайшие дни буквально на вулкане, меня нервировала. - Для локализации очага и определения даты возможного возмущения мы должны провести полевые исследования. - И землетрясение, которое вы предсказываете, может начаться в любой момент? - Эти слова вырвались у меня помимо моего желания. И жаль, что я не сдержался. Ли откровенно усмехнулся. Но Отар Давидович был тактичнее. - Оно может вообще не начаться, - сказал он. - Рост напряжения не обязательно приводит к катаклизму. Все зависит от конкретных условий. - Ну, а если?.. - Наша задача определить сроки и возможную силу землетрясения. И рекомендовать меры по защите населения и имущества. - Мы как врачи на чумной эпидемии, - сказал Ли. - Совсем не обязательно заражать себя чумой. Лучше, если вылечим других. В его словах я уловил иной смысл. Ведь известны же случаи, когда врачи заражали себя чумой в интересах науки. ТИЛЬВИ КУМТАТОН Я решил, что высплюсь в самолете, и эта мысль меня утешила. И я занялся делами, которых было немало. Из всего экипажа на аэродроме обнаружился только второй пилот. Дежурный помочь мне не мог - у него еле хватило людей, чтобы обслужить русский рейс. Вместо десяти автоматчиков, которых мне обещали, прибыло только пятеро. Врач исчез. Зато приехал лейтенант из Управления пропаганды с кипами воззваний и сказал, что летит с нами. Радиста кто-то по ошибке направил в морской порт. При том возникали тысячи мелочей - то мне звонили из ресторана, чтобы выяснить, кто будет платить за обед для русских, то обнаруживалось, что к миномету, который прислали из штаба округа, нет мин. Хозуправление требовало, чтобы я обеспечил место на борту господину директору Матуру, а я его в глаза не видал... На секунду я замер посреди зала, чтобы привести в порядок мысли, и тут возникла тетушка Амара, моя дальняя родственница, у которой я жил, когда учился в университете. Она драла с меня за постой дороже, чем в гостинице "Кинг", а удрать от нее оказалось труднее, чем из объятий питона. - Кумти, - воскликнула она, - как ты вырос! - Здравствуйте, тетя Амара. Что вы здесь делаете? - Такое счастье, - продолжала она, не отвечая на мой вопрос, - что именно ты командуешь рейсом в Танги. Каким-то чудом по аэродрому распространился слух, что в Танги уходит спецрейс, и уже человек двадцать пытались получить у меня место на борту. Я мог бы даже разбогатеть. - Это военный рейс, тетушка, - сказал я. - Неважно, - отрезала тетушка. - Ты обязан помочь нашей родственнице. Бедная девочка едет к умирающему отцу. Ты не можешь ей отказать. Покойные предки вернутся оттуда, чтобы наказать тебя. Она толстым пальцем показала, откуда прибудут мои предки. Я попытался отказаться. Но недооценил силу родственных связей в Лигоне. Тетушка Амара передала мне привет от двоюродного дедушки, пригрозила мне гневом дяди и бросила в бой тяжелую артиллерию в виде девушки, красота которой заставила меня на мгновение забыть о долге перед революцией. - Тетушка Амара просила за меня, - сказала девушка, стараясь не робеть. Она была одета так, как одеваются студентки в небогатых семьях, - чудом сочетая традиции с европейской модой. - Я бы не посмела обеспокоить вас, если бы мой отец не был ранен. А я везу лекарство, которое может ему помочь. Я хотел было сказать, что с удовольствием передам лекарство по назначению, а вместо этого услышал свой собственный голос, говорящий девушке, чтобы она прошла к выходу номер три и сказала там солдату, что ее прислал майор. Шагах в пяти от меня стоял толстый индиец в пиджаке, надетом поверх дхоти, с губами, измазанными бетелем. Он слышал весь разговор. Это был спекулянт, из тех, которых мы хотим выгнать, когда победит революция. "Ну уж ты места на самолете не получишь", - подумал я и тут же услышал, как индиец спрашивает: - Господин майор, куда мне проходить? Я повернулся и пошел прочь. Индиец обогнал меня и старался поймать мой взгляд. - Господин майор, - сказал он, - я директор Матур. - Какой еще директор Матур? Торгаш в мгновение ока извлек бумагу на бланке управления снабжения. В ней доводилось до моего сведения, что господин директор Матур направляется в Танги по делам армии. - Вы можете позвонить. Моя репутация... Я не стал звонить. Я вспомнил, что мне уже звонили. Удивительно, когда он успел получить эту бумагу? ЮРИЙ СИДОРОВИЧ ВСПОЛЬНЫЙ Майор пригласил нас к самолету, заверив, что груз уже на месте. Мы проследовали через пустой зал и только повернули к дальнему выходу, как меня остановил крик: - Юрий, погоди! Мы остановились. К нам подбежал взмокший, растрепанный Александр Громов. На какое-то мгновение меня охватило предчувствие, что мой вылет отменяется. Но оказалось иначе. Громов протягивал мне мой же атташе-кейс, купленный в прошлом году в Дели и всегда сопровождавший меня в поездки. - Мне твою комнату сторож открыл, - сказал он. - Прости, что без твоего разрешения. Здесь мыло, щетка и так далее. - Затем Громов вынул бумажник и, протягивая мне деньги, продолжал: - Тут тысяча ватов. От Ивана Федоровича. Он единственный из нас вспомнил, что ты отправляешься в поход гол как сокол. Потом в бухгалтерии отчитаешься. Если понадобятся деньги, телеграфируй прямо мне. Он обернулся к моим спутникам, представился им, передал наилучшие пожелания от Ивана Федоровича и добавил: - Что касается Юрия Сидоровича, то он знаток лигонского языка и обычаев и собирает материалы для будущей книги. Я был тронут личной заботой Ивана Федоровича, пониманием важности моей миссии. - Не буду задерживать, - сказал Громов, - ни пуха ни пера. - Катись к черту! - в сердцах сказал я. За дверью жарился на солнце небольшой "вайкаунт" местных авиалиний. В дверях толпилась группа людей. Несколько солдат, молодой лейтенант, толстый индиец в пиджаке поверх дхоти, с красными от неумеренного потребления бетеля губами, и молоденькая девушка, возможно медицинская сестра, в длинной юбке с увядшим белым цветком дерева татабин в черных волосах. Мы двинулись к самолету. Шел третий час, жара была тяжелой, отягощенной близким муссоном. Я подумал, что Громов наверняка забыл захватить мою полотняную кепочку. Поднявшись по короткому шаткому трапу, я внутренне сжался от ожидавшей меня духоты. И не ошибся в худших ожиданиях. На секунду я задержался у двери, размышляя, сесть ли мне поближе к двери, сквозь которую проникал воздух, или занять место в хвосте, где больше шансов уцелеть при вынужденной посадке. Наконец, сел сзади. - Нельзя ли получить воды? - спросил толстый индиец. - Потерпите, - услышал его майор. Дверь закрылась, медленно начали вертеться винты. Я глядел в окно, торопил винты. И когда я уже буквально терял сознание, самолет оторвался от земли, и вскоре в кабину хлынул прохладный воздух. Я с минуту наслаждался им, затем застегнул ворот, чтобы резкое переохлаждение тела не привело к простуде. ТИЛЬВИ КУМТАТОН Все обошлось. Никто не умер от духоты. Директор Матур вытащил из саквояжа шерстяной шарф, замотал шею и принялся сосредоточенно жевать бетель. Девушка, ее зовут Лами, закрыла глава. Дремлет? Русские, что прилетели из Москвы, разговаривали, а третий, совсем белый, в очках, глядел в иллюминатор и хмурился. Солдаты смеялись: они из бригады "летающие тигры", ко всему привыкли. Я прошел к пилотам. - Когда будем в Танги? - Через час двадцать, - ответил военный пилот, - если не придется обходить грозовой фронт. Приближается муссон. Я вернулся в салон и сел. Почему-то не спалось. Словно я перешел грань, за которой можно никогда не спать. Молодой геолог, похожий на горца, спросил на плохом английском языке: - Когда прилетим? - Часа через полтора. Вам не жарко? - Мы привыкли. Нам приходится много ездить. Мы - охотники за землетрясениями. - Большая охота, - сказал я. - А как вы их убиваете? - Мы опаздываем, - ответил за молодого геолога профессор Котрикадзе. - Они успевают сделать свое черное дело. - Я видел землетрясение, - сказал я. - В горах, южнее Танги. Я жил тогда у дедушки в монастыре, учился в монастырской школе. - Скоро будет новое, - сказал молодой геолог. - Нельзя предсказать собственную смерть и землетрясение. Так говорил дедушка Махакассапа. - Когда-то не умели предсказывать и солнечные затмения, - сказал профессор. - А когда будет землетрясение в Танги? - спросил я. Но ответ меня не интересовал. Я вдруг понял, что если сейчас не усну, то умру от усталости; профессор что-то ответил, но я уже проваливался в глубокий, как обморок, сон. А проснулся я оттого, что заложило уши, - самолет снижался. Директор Матур склонился надо мной и больно вцепился в плечо: - Проснитесь, майор! ВЛАДИМИР КИМОВИЧ ЛИ Наш бравый офицер, который полагал, что землетрясение нельзя предсказать, как собственную смерть (если буду писать воспоминания, обязательно поставлю слова его дедушки в эпиграф), заснул мгновенно, не дослушав Отара. Словно его выключили. - Там есть озеро, - сказал Отар. - Подземный стресс хорошо читается в упругой среде. Я поглядел в окно. Сначала мы летели над плоской равниной, потом среди нее начали появляться невысокие пологие холмы, поля карабкались по их склонам, лишь на вершинах росли купы деревьев. Иногда из них вылезали белые пагодки. Потом холмов стало больше, склоны их круче и лес занимал все больше места, лишь по берегам речек остались проплешины полей и цепочки домиков. Я обернулся к девушке. Хорошо, что она попала на самолет. Девушка закрыла глаза, но ресницы чуть подрагивали. Она не спала. Я сказал Отару, что наш майор мне нравится. Может быть, переворотом руководят не черные полковники? Отар пожал плечами. Прошло около часа с тех пор, как мы поднялись. Пить хотелось жутко. Мой организм был совершенно обезвожен. Самолет летел невысоко. Над нами было голубое небо и солнце, зато сбоку, над горным хребтом, стояла стена сизых туч. Я взглянул вниз. Мне показалось, что кто-то сигналит нам с земли зеркальцем. Какая чепуха, подумал я, как можно заметить зеркальце с такой высоты! И в тот же момент я увидел, как кто-то невидимый провел над плоскостью самолета рукой, измазанной в чернилах. Чернила упали цепочкой капелек. Самолет тряхнуло, и я тогда догадался, что это не капельки, а дырки в крыле. И тут же из мотора потянулся дымок. Наверное, я непроизвольно привстал и вжался в стекло. Отар сразу почувствовал неладное. - Что? Он пытался встать, но его не пускали ремни. Линия горизонта начала медленно клониться, будто перед нами был склон горы. И тут заверещал толстяк. Он ринулся к майору и стал его трясти: - Майор, проснитесь! Майор, мы падаем!.. ВАСУНЧОК ЛАМИ Молодой иностранец, похожий на горца, с добрым лицом, бесцеремонно глядел на меня в ресторане, где я ждала, сгорая от страха, тетушку Амару. Наверное, вид у меня был неприглядный. Нехорошо, что в такой момент я обратила внимание на мужчину. Когда тетушка подвела меня к майору, я с удивлением узнала в нем Тильви Кумтатона, который учился с моим братом в колледже, даже приходился мне родственником и бывал у нас дома. Меня он, конечно, не узнал. Десять лет назад я была девочкой. Тильви был недоволен, что из-за меня придется нарушить правила, но разрешил лететь. Я надеюсь, что у него не будет неприятностей. Вообще-то все было чудом, цепью чудес. Господин Сун встретился со мной и оказался таким вежливым и отзывчивым. Когда я узнала о перевороте, он велел мне не беспокоиться. Утром я пришла к нему снова, там меня уже ждала тетушка Амара, которую я три года не видела и которая всегда была злой, но у господина Суна вела себя, словно мама, тревожилась о моем отце и сама предложила поехать на аэродром добиться, чтобы меня взяли на самолет. Надо будет обязательно привезти ей хороший подарок. Молодой иностранец сидел по другую сторону прохода и иногда смотрел на меня. Я делала вид, что не чувствую его взгляда. Я думала об отце. Я знала, что отец может умереть. Поэтому я решилась и пошла к господину Дж.Суну. Потом я задремала и не сразу поняла, что случилось. Самолет начал снижаться, но не в Танги, а прямо над лесом. Господин директор Матур громко кричал, что мы погибли. Я испугалась, что разобьется лекарство. Я прижала сумку к груди, чтобы лекарство не разбилось, если мы упадем. ДИРЕКТОР МАТУР Сидя в самолете, я размышлял о том, что прошедшее утро следовало бы внести в графу убытков. Телефонный звонок с аэродрома в город обошелся мне в семьдесят ватов, двадцать сторожу, который провел меня в кабинет к диспетчеру, и пятьдесят самому диспетчеру. Это как минимум семь долларов. Даже если вычесть из этого прибыль, которую я получил, обменяв по курсу пять долларов для молодого русского, все равно убыток велик... Но разговор с Тантунчоком все-таки состоялся. Я спросил, сбылось ли мое предсказание, и Тантунчок вежливо выразил благодарность за предупреждение. - Готов ли ты завершить вчерашний разговор? - спросил я. - Я всегда готов обсудить разумные предложения. Мне предлагают за товар двести пятьдесят тысяч. Что же, цена упала. Тантунчоку нельзя отказать в здравом смысле. Но цена была высока, и я был убежден, что ни один здравый человек не предложит за фабрику такую бешеную по сегодняшним меркам цену. Я предложил ему сто тысяч, иначе будет поздно. Я представил себе, как улыбается Тантунчок, как собираются добрые морщинки у его глаз. И он сказал: - Исключительно ради старой дружбы могу уступить за двести. Мой план таил в себе большой риск. Если все пройдет гладко и мне удастся тут же передать фабрику Управлению снабжения, придется делиться с теми, кто поможет провести эту операцию. Я получу не четыреста тысяч, а не более трехсот. Но где гарантия, что эта сделка состоится? Что расположение, которым меня дарят некоторые ответственные люди, сохранится завтра? Разумнее отказаться от сделки, чем рисковать всем свободным капиталом. В ближайшие дни могут появиться и другие предложения - в опасении национализации дельцы будут распродавать недвижимость. О жестокий Дж.Сун! Сейчас мне следовало быть в Лигоне, где вершатся дела. Самолет миновал долину Кангема. Дальше наш путь лежал через гряду гор, к озеру Линили, за которым стеной поднимаются отроги Тангийского нагорья. Что здесь делает девушка, которую я видел у господина Дж.Суна? Ее присутствие на борту меня тревожило. Я благословлял осторожность, которая заставила меня скрыться в полутьме холла, когда Сун провожал ее из гостиницы. Что за послание она везет в Танги? Не о моей ли скромной особе? Дж.Сун коварен. А вдруг он узнал, что я потратил час на визит к Тантунчоку? С его точки зрения, это предательство. Тревога настолько овладела мной, что я не сразу сообразил, что случилось нечто ужасное. Из-под крыла тянулся черный дым. Самолет резко пошел вниз. Мы падаем! Мы погибаем... Я должен был что-то предпринять. Я быстро отстегнул ремни и направился к спящему майору Тильви. Я дотронулся до его плеча и негромко, но внушительно произнес: - Проснитесь, майор. Мы падаем. ОТАР ДАВИДОВИЧ КОТРИКАДЗЕ Хоть я и пролетал в своей жизни больше миллиона километров, попадать в катастрофу мне еще не приходилось. Все произошло слишком быстро, чтобы я мог потом, на досуге, понять, как это случилось. Я помню, что заставил пристегнуться Володю, который никак не мог понять, чего же я от него хочу, и, наверное, считал меня человеком без нервов; вокруг кричали люди, дым за окном закрыл все небо, земля неслась навстречу, а я совал ему в руки конец ремня. Но ведь если суждено уцелеть, то больше шансов у того, кто пришпилен к своему месту. Даже не будучи летчиком, я понимал сложность нашего положения. Загоревшийся мотор заставил нас снижаться, пока машина не взорвалась. Если бы дело происходило над равниной, мы могли бы сесть спокойно - высота полета невелика. Но под нами тянулись покрытые лесом горы. Я не потерял способности наблюдать. Это шло не от излишней смелости или фатализма. Просто мне не хотелось верить, что через минуту меня не будет в живых, и эта здоровая реакция организма заставила меня вообразить, что ничего страшного не случится. Юрий Сидорович был смертельно бледен и смотрел перед собой, ничего не видя. Потом он мне признавался, что перед его мысленным взором (его выражение) прошла вся жизнь. Майор Тильви боролся с индийцем, который повис на нем, вцепившись в мундир толстыми пальцами, словно майорам по чину не положено разбиваться в самолетах. Молоденький офицер, который присоединился к нам перед отлетом, что-то кричал на вскочивших солдат, девушка, которую порывался спасать Володя, прижимала к груди дорожную сумку. А где мой портфель? Почему-то я занялся лихорадочными поисками портфеля и, найдя его под ногами, постарался вытянуть на колени. Самолет накренился в нашу сторону, и совсем близко под окном мелькали кроны деревьев. Мимо промчался, стараясь сохранить равновесие, майор и рванул дверь пилотской кабины. Самолет выпрямился. На мгновение отнесло дым, стало светлее, и тут же я ощутил серию ударов - наверное, машина билась корпусом о вершины деревьев. Скрежет был такой, словно самолет рассыпался на куски; нас подбросило вверх, потом самолет нырнул, ударился о землю, подпрыгнул, мое тело рванулось вперед, и ремни, как ножи, полоснули по груди. Видно, из меня вышибло дух, потому что следующее, что я помню, - тишину... Болела грудь. Ремни удержали меня, но сделали это немилосердно. Я не мог вздохнуть. Хорошо бы, ребра остались целы. Я хотел поднять руки, чтобы отстегнуться, но руки не слушались. И только тогда я понял, что сижу с закрытыми глазами. Я заставил себя открыть глаза. Они нехотя подчинились. И сразу включился слух. Продолжался гул - может, еще работали моторы, может, ревело пламя, может, шумело в голове. Сквозь гул я услышал, как кто-то рядом причитает, словно по покойнику, - однообразно и грустно. Потом донесся стон. Как Володя? Я с трудом повернул голову. И тут же меня охватил гнев. Это было первое человеческое чувство, вернувшееся ко мне. Вы полагаете, что он думал обо мне? Володя был в полном сознании, но смотрел этот подлец не на меня - сквозь меня, туда, где сидела девушка. Потом я рассмеялся. Потому что девушка тоже была жива, она сидела, прижимая к груди дорожную сумку, и глазела на моего Володю. - Приехали, - сказал я сквозь смех. - Приехали. Наверное, со стороны казалось, что я впал в истерику, но мне было просто смешно, что они сидели в разбившемся, горящем самолете и смотрели друг на дружку. Руки мои действовали независимо от меня, отстегивая ремни. Майор лежал в полуоткрытой двери в пилотскую кабину, и по тому, как он неудобно лежал, я понял, что ему досталось. Я заставил себя подняться. В салон полз черный дым. - Вы как, Отар? - услышал я голос Володи. - Скорее! - ответил я, и наконец мне удалось вздохнуть. Припадая на ушибленную ногу, я бросился к майору. И знал, что Володя тоже поднимается. Я мог на него положиться. Крушение кончилось, началась работа, а работать Володя умеет. Майор был жив, дышал и, если не считать вывернутой руки, был цел. Нам удалось оттащить его от двери. Я открыл ее, чтобы проникнуть в кабину пилотов, и краем глаза заметил, что над майором склонилась наша соседка. Нас уже трое. Все мои действия мерились на секунды. Мне даже некогда было обернуться и поглядеть, что же творится в салоне. В лицо мне ударил дым. Дымом была полна пилотская кабина, вернее, то, что от нее осталось. Самолет - это я понял уже погодя - тянул к рисовому полю, но пилоты не смогли удержать машину, и стволы сокрушенных самолетом деревьев превратили его нос в мешанину стекла и металла. Я на ощупь пробирался сквозь дым, стараясь отыскать пилотов. Володя пошел было за мной, но я обернулся и крикнул: - Назад! Открой дверь! Выводи людей! Мне казалось, что путешествие сквозь дым и джунгли гнутого металла продолжалось очень долго. Кабина - несколько шагов в длину - превратилась в бесконечный коридор, в котором нечем было дышать... Но тут порыв ветра на мгновение отогнал дымовую завесу, и оказалось, что я стою на некоем подобии балкона, к которому вплотную подступают переломанные кусты и стволы деревьев. В зеленом месиве я увидел тело одного из пилотов. Тут же дым снова набросился на кабину, и мне пришлось вытаскивать пилота из груды обломков вслепую, задыхаясь и боясь не только близкого взрыва, но и того, что потеряю сознание. Я с таким отчаянием тащил пилота, что если бы он был жив... тогда я еще не понял, что он мертв.