анических мастерских, лесопилки и в других важных точках города, чтобы грустные события не повторялись, ночь уже перешла через экватор. Город немного притих. Я доплелся до кабинета и, не раздеваясь, прилег на диван. Я лежал с открытыми глазами. Мне показалось, что по коридору кто-то идет. Медленно, осторожно. Шаги остановились у двери. Я знал, что люди, которые пойдут на все, чтобы помешать мне, могут решиться меня убить. Это не значит, что я трус, но позорно погибнуть, лежа на диване!.. Я вскочил, стараясь не поднимать шума, взял со столика кобуру и на цыпочках отбежал к двери, так, чтобы, когда она откроется, оказаться за ней. В дверь тихо постучали костяшкой пальца, словно проверяя, здесь ли я. Я молчал. Я видел, как медленно опускается ручка двери, и это напомнило мне кадр из какого-то фильма ужасов. Я вынул пистолет из кобуры. Я не сразу узнал человека, потому что свет от настольной лампы почти не достигал двери. Этого человека я меньше всего ожидал увидеть здесь, ночью. Меня охватил стыд за то, что я, комиссар округа, прячусь за дверью, словно царь, опасающийся заговорщиков. Отец Фредерик сделал шаг внутрь и остановился, осматриваясь. - Вам не спится, святой отец? - спросил я, выходя на середину комнаты. Надеюсь, он не догадался, что я прятался за дверью. - О, господин майор, вы меня так испугали. - Как вы прошли мимо солдата? - Солдат спал, я не стал его будить. - Хорошо, - сказал я, проходя за стол и указывая миссионеру на другой стул. - Что привело вас, святой отец, ко мне в такое необычное время? Если вы беспокоитесь за участь вашей школы, детей вывезут с утра. - Я знаю, знаю... я очень благодарен. Я пришел совсем не за тем. Я осторожно выдвинул ящик письменного стола и положил пистолет внутрь. Лишь важное дело могло заставить миссионера заявиться ко мне в четыре часа ночи. Как странно, думал я, разглядывая его белое, длинное лицо. Вот я был мальчишкой, бегал по улицам, мы дрались с учениками миссионерской школы, а отец Фредерик разнимал нас, и он был точно таким же старым. Прошло двадцать лет, появились новые государства и города, сколько людей умерло и родилось, а миссионер все шагает по улицам Танги, направляясь к белой, словно сложенной из детских кубиков церкви с острым длинным шпилем. Враг ли он мне? Враг ли он моей стране? В университете мы устраивали демонстрации, чтобы изгнать из Лигона миссионеров. Они пришли сюда с англичанами, даже раньше, чем англичане, и воспитывали рабов, которые потом служили новым хозяевам. Я это понимал, но отец Фредерик настолько сросся с нашим Танги, что трудно было считать его колонизатором и создателем рабов. - Вы знаете, майор... - сказал отец Фредерик глубоким грудным голосом. Он говорил по-лигонски не хуже меня, я как-то видел написанную им грамматику лигонского языка. - Я провел в этом городе большую часть жизни. И я люблю эту страну и надеюсь, что похоронят меня здесь, у церкви. Миссионер на несколько секунд замолк. Потом продолжал, без связи с предыдущим: - С возрастом становится все меньше и меньше друзей, как воды в реке к концу засухи. Моим самым близким другом был капитан Васунчок, хотя мы с ним никогда не афишировали эту дружбу. - И семейство князей Урао, - добавил я. - Что же, вы правы. Я много лет знаком с вдовствующей княгиней. И в свое время возлагал большие надежды на князя Као. Мне хотелось бы, чтобы он вырос полезным для своей страны человеком. Но, к сожалению... Я посмотрел на часы. Четверть пятого. Мне так и не удастся поспать. Отец Фредерик заметил мой взгляд. - Я буду краток, - сказал он. - Ведь я пришел не для воспоминаний. Я давно знал, что князь имеет дополнительный источник доходов, чтобы финансировать свою политическую деятельность. Он, в сущности, большой, избалованный, сорокалетний ребенок, воображающий себя генералом, премьер-министром, диктатором. Я не перебивал отца Фредерика. - С моей точки зрения, контрабанда наркотиков - самое низменное из человеческих занятий, ибо они отнимают у человека не только тело, но и душу. Я долгое время не хотел в это верить, несмотря на доказательства, которые приводил мне покойный капитан Васунчок, но, когда я убедился, наконец, в этом, я пришел к единственно возможному для меня решению. Я решил сделать все, чтобы пресечь торговлю наркотиками. И спасти этим не только тех людей, которым предназначается опиум, но и самого князя. Я знал лишь одного человека, обладавшего смелостью, чтобы бороться с князем. Это был капитан Васунчок. И с тех пор я передавал ему все, что мог почерпнуть из разговоров с князем или из тех слов, которыми князь и его приближенные обменивались в моем присутствии. С моей помощью капитану удалось узнать, когда с севера прибывает очередной груз опиума, и Васунчок попытался перехватить его. Это было за две недели до вашего прилета. К сожалению, капитана постигла неудача. Он был ранен. Затем мне удалось узнать еще об одном грузе. Вчера отряд солдат уезжал к сосновой роще, но я не знаю, чем это кончилось. Думаю, что ничем, потому что во главе отряда был капитан Боро, который вряд ли посмел что-либо предпринять без разрешения князя. - Вы правы, - сказал я. - Вчера Васунчок умер. Я глубоко убежден, что виновником его смерти, как ни тяжело это говорить, был князь Урао. - Да. - Тогда я решил прийти к вам. Вы здесь новый человек, и вряд ли князь успел опутать вас, как других. - Нет, - сказал я не улыбаясь, хотя, конечно, был некоторый мрачный юмор в том, что мы обсуждали мою собственную продажность, - он даже и не пытался этого сделать. - Я позволил себе говорить долго, чтобы вы поняли меня и поверили мне. То, что я скажу, - правда, но вам придется делать усилие над собой, чтобы поверить в нее, так как эти сведения исходят от меня, белого миссионера. - Я верю вам, отец, - сказал я. - Я ведь сам из Танги. И мой отец был с вами в одном японском концлагере. - Да, я помню его. Он погиб там... Довольно давно, может, полгода назад, в доме князя было совещание с другими сепаратистами. Я никогда не вмешивался в их дела, так как полагал, что каждый народ сам избирает себе правление и в случае, если правительство ему не нравится, некого винить, кроме самих себя. Тогда, может, вы помните, была вспышка сепаратистских настроений в связи с очередной попыткой правительства лишить князей их привилегий. Князья готовились к восстанию, которое сорвалось из-за их разногласий, но когда обсуждалось, как обороняться от лигонских войск, они решили заминировать некоторые дороги и здания в Танги... - Что! Вы знали об этом и молчали? - Я думал тогда, что это пустая похвальба князей. Об этом открыто говорилось на обеде, который давал князь Урао своим сторонникам. На этом обеде, кроме меня, был и тогдашний губернатор и капитан Боро. Они даже имели название для этого плана: "Треугольник". - Но что заставило вас изменить... - Судите сами. Вечером я навестил княгиню Валимору в загородном доме, а затем ездил на своей машине в Моши, чтобы поглядеть, как будут размещены школьники. По дороге из Моши я встретил гроб с телом капитана Васунчока. В очень подавленном состоянии я вернулся в город и поспешил к князю, так как его мать просила узнать, когда он покинет город. Слуги отлично меня знают, и потому я прошел к дому без предупреждения. Князь находился в библиотеке со своими помощниками. Так как я в последние недели взял за правило останавливаться у дверей и слушать, о чем говорит князь, то и на этот раз я услышал о том, что они намереваются привести в действие операцию "Треугольник". Я сразу вспомнил о бахвальстве князей на обеде, и мной овладела тревога... Что я знаю об истинных интересах и намерениях Урао? А вдруг в своей дьявольской игре он захочет, чтобы землетрясение больнее ударило по городу, чтобы вы не смогли вывезти ценности и людей, а затем свалить вину на военное правительство? Может быть, так? - Да, - сказал я. - Это одна из причин. Есть и другие. Но вы узнали, когда и что он намерен взорвать? - Нет, - сказал Фредерик. - Я ничего не знаю. Когда я вошел в библиотеку, они прервали разговор. В последние дни мне кажется, что князь о чем-то догадывается. Может быть, у меня на старости лет разыгрались нервы. Мне даже казалось, что за мной следили. В самом деле, полгода назад князья готовились к восстанию. - Вам надо подумать, - сказал отец Фредерик. - Разрешите мне уйти? Не хотелось бы, чтобы меня видели около этого дома. - Спасибо, отец, - сказал я. - И не беспокойтесь за ваших учеников. Грузовик будет в восемь у школы. Я проводил миссионера до двери и остановился, размышляя, с чего начинать. Действовать надо было быстро. Я подошел к окну, чтобы посмотреть, стоит ли у подъезда дежурная машина. Машина стояла. Уже начало светать, и отец Фредерик, широко шагающий по дорожке вдоль газона, был до колен скрыт утренним туманом. Я смотрел ему вслед. Добрый старик, подумал я вдруг об отце Фредерике, всегда давал нам, мальчишкам, конфеты. Это было давно, но вкус конфет сохранился. Тогда были голодные времена, и больше нам никто не давал конфет. Сверху, со второго этажа, мне виден был и газон, и окружающие его кусты, и проходящая дорога, и даже деревья вдали, за дорогой. За кустами стоял человек, так же как и отец Фредерик, по колени в тумане. Он вышел из-за кустов. Миссионер не видел его, он шел опустив голову и задумавшись. Я вдруг понял, что миссионеру грозит опасность. Я хотел крикнуть ему, но окно было закрыто, и я, вместо того чтобы выстрелить прямо сквозь стекло и вспугнуть того человека, стал открывать окно. Я увидел, как сверкнул маленький, сверху нестрашный огонек, и тут до меня долетел тихий щелчок. Отец Фредерик, не останавливаясь, прошел еще три шага и во весь рост упал вниз, в туман. И исчез. Убийца побежал к кустам и скрылся в них. Отец Фредерик все-таки был прав. Его похоронят в Танги, около церкви, если она останется стоять после землетрясения. Я бросился вниз Последний день Танги начался с выстрела. ТАНГИ КОМИССАРУ ВРК МАЙОРУ ТИЛЬВИ КУМТАТОНУ СРОЧНО ИЗ ЛИГОНА 6:20 ВАШ ЗАПРОС СООБЩАЕМ ВРК ПРИНЯЛ СПЕЦИАЛЬНОЕ ПОСТАНОВЛЕНИЕ РАЗРЕШАЮЩЕЕ КОМИССАРУ ВЛАСТЬЮ ВРК НАЦИОНАЛИЗИРОВАТЬ ЛЮБОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ ИЛИ СОБСТВЕННОСТЬ В СЛУЧАЕ ЕСЛИ ВЛАДЕЛЕЦ ПРЕПЯТСТВУЕТ НОРМАЛЬНОЙ ЭВАКУАЦИИ ВОПРОС КОМПЕНСАЦИИ БУДЕТ РАССМОТРЕН ПОЗДНЕЕ "Срочно, господину князю. Сегодня утром, в пять часов, я следил, как вы приказали, за отцом Фредериком. От вас он пошел к себе и некоторое время находился в своем доме. В четыре часа отец Фредерик вышел из дома. Я шел за ним на некотором расстоянии. Когда я догнал его, он уже входил в дом коменданта. Так как вы сказали, чтобы он ни в коем случае туда не вошел, я вынужден был выстрелить. Не знаю, мертв он или нет, потому что после выстрела я вынужден был бежать. Джонсон." КНЯЗЬ УРАО КАО Есть ли высшая справедливость, подумал я, прочтя в постели записку портье Джонсона? И кто направляет безжалостную руку судьбы? Клянусь всем святым, у меня и мысли не было убивать отца Фредерика. Зная человеческую натуру, я подозревал, что миссионер побежит с доносом к майору. Я полагаю, что отцом Фредериком руководила не корысть, а неправильное понимание чувства долга, а может, просто страх перед смертью и воображаемым высшим судом. Я приказал следить за ним, ибо полагал, что он мог подслушать наши разговоры. И вот записка... Что ж, мои руки чисты, думал я. Будем считать отца Фредерика праведником, позаботимся о его погребении, щедром даре на его школу. Итак, я лежал в постели, размышляя, насколько лучше было бы для Фредерика и христианской церкви, если бы он умер в японском концлагере и попал в число мучеников. И в этот момент я услышал - ночью слышно далеко, - что кто-то подъехал к воротам и препирается со стражником. Я лежал спокойно, пытаясь сообразить, кто бы мог примчаться ко мне так рано. Кто-нибудь из соседних князей, напуганный слухами о землетрясении? Или отряд с гор, который я ожидал с минуты на минуту? Перебранка у ворот смолкла, и слышно было, как машина тормозит у дверей. Я сел, протянул руку, чтобы достать халат. В коридоре раздался резкий знакомый голос, но я не сразу сообразил, кому он принадлежит. - Ничего, - произнес голос. - Мы его разбудим. Дверь распахнулась, и ко мне в спальню, словно в свою казарму, вторгся майор Тильви Кумтатон, с левой рукой на перевязи, с пистолетом в правой руке, а за ним два автоматчика в форме гвардейской бригады. Из-за их спин выглядывали виноватые, растерянные рожи лакеев. Вот так, подумал я, попал в плен и Наполеон. Никто не захотел жертвовать жизнью ради своего императора - ни одна сволочь даже не крикнула, чтобы предупредить меня. Я встал и накинул халат. - Чем обязан такому вторжению? - спросил я. - Вы останетесь здесь, - сказал майор. В его глазах сверкал фанатизм догматика. Главное было - не поддаться на провокацию. У меня здесь слишком мало людей, и они ненадежны. Мои горцы прибудут утром. - Вы понимаете, какую ответственность берете на себя, врываясь ночью в дом члена высшей палаты парламента? - спросил я. - Парламент распущен, - ответил майор. Вся сущность раба была в этом ответе. Вот холуй, которому дозволено измываться над помещиком, перед которым он пресмыкался всю свою жизнь. - Тем не менее я надеюсь, что в этом государстве сохранились хоть какие-то правовые нормы, - заявил я. - Не вам диктовать правовые нормы, - сказал майор. - Почему же? - Если вы взяли на себя право убить беззащитного старика Фредерика, довести до смерти Васунчока, если вы с помощью бандитов торгуете наркотиками... - Остановитесь! - воскликнул я. - Вы пожалеете о своих словах. У нас судят за клевету. - Не тратьте время на парламентские речи, - съязвил майор. - Где находится план операции "Треугольник"? - Что? - вырвалось у меня. - Он был у вас? - Отец Фредерик успел мне все рассказать. - Подлец! - не выдержал я. И майор не понял, что я имел в виду лжеца Джонсона. Нет, не отца Фредерика, я ему не судья. - Вы разрешите мне одеться? - спросил я. - У вас есть ордер на мой арест? - Вы арестованы без ордера, - усмехнулся майор. - Ввиду чрезвычайного положения. Вы расскажете, какие объекты города заминированы вами, или придется обыскивать дом? - Я не знаю ни о какой операции "Треугольник". Я попытался бровями приказать лакею, чтобы он бежал за помощью. Тот сделал вид, что не понимает. - Дайте ключи от сейфа. Он попал в точку. Планы операции хранились там. Ох, легкомыслие и доверчивость, которые могут стоить жизни. - У меня нет ключей от сейфа. - Ключи, - приказал майор. Предательство порождает предательство, как лавина тянет за собой все новые камни. - Ключи у него в кармане пиджака, господин майор, - раздался голос от двери. Это был голос моего лакея, которого я кормил и поил десять лет. - Разрешите, достану? Я стоял, парализованный новым предательством, глядя, как лакей подошел к гардеробу, открыл его и протянул майору связку ключей. - Проводите меня к сейфу, - сказал майор лакею. Солдаты остались у дверей. Я сделал шаг к гардеробу, чтобы одеться, но один из солдат рявкнул: "Назад!" - словно я был простым воришкой. О подлость и одиночество... ГОСПОДИН ДИРЕКТОР МАТУР Я сидел на железной койке в тюрьме и чувствовал, что из меня вытащили кости. Меня жестоко толкали и ударяли солдаты, пока везли сюда, и я в любой момент ждал, что меня расстреляют. Я был разорен и обесчещен, я был унижен и раздавлен, дети мои будут нищими ходить по улицам, протягивая руку за подаянием, и моя жена, которую покинет мой любимый брат Саад, будет вынуждена выйти на панель... Как я докажу этим людям, что я не желал никому зла, что я хотел, чтобы все были довольны и добры друг к другу? Как мне доказать священную истину, что я в душе поэт и всю свою жизнь старался жить честно и достойно памяти моих родителей? Неужели я когда-либо осмелился бы поднять руку на человека, если бы не был в помрачении рассудка, насланного на меня злыми духами? Ведь я ничего не сделал: фабрика цела, сторож жив... Вдруг меня настигло жуткое подозрение: они хотят оставить меня здесь на время землетрясения, потолок обрушится и заживо погребет под развалинами. Не в силах вынести ожидания смерти, которое страшнее самой смерти, я бросился к железной двери и начал молотить в нее, взывая к состраданию тюремщиков. Тяжелые сапоги застучали по коридору. Я отпрянул от двери, она распахнулась, и солдаты втолкнули нового пленника. Это был князь Урао, его, видно, подняли с постели - он был в красном стеганом халате, подпоясанном поясом с кистями. Появление князя столь удивило меня, что я забыл о надвигающемся бедствии. Мы наконец сравнялись в правах. Нет, я не злорадствовал, во мне проснулся философ. Где твоя спесь, князь Урао, который заставлял меня, бедного мальчишку, давать ему списывать контрольные работы и избивал в уборной миссионерской школы, если я осмеливался ему не подчиниться? Где твоя спесь, князь, который третировал меня, словно мальчика на побегушках, полагая, что я, гордый наследник брахманов, принимаю эти унижения как должное?.. Глаза князя привыкли к темноте. Он сидел на койке, словно проглотил длинный шест, и его птичья взлохмаченная голова медленно поворачивалась, как у грифа, попавшего в клетку. - Ты здесь, Матур? - спросил он без всякого выражения. - Да, князь, - сказал я. - Мы с вами здесь. И мы равны. - Равны ли? - спросил князь. Он подумал немного и добавил: - Нет, мы с тобой не равны. Я внутренне улыбнулся. - Вас арестовали военные? Вы пытались помешать эвакуации? - Какой эвакуации? За решеткой светлело, и я разглядел, что у князя мутные, пьяные глаза, словно он не понимает, что происходит. - Но ведь будет землетрясение? - Я член высшей палаты парламента, - сообщил он мне доверительно. - Я пользуюсь парламентской неприкосновенностью. - Вы сообщили об этом майору Тильви? - Он жестоко поплатится. В голове князя не было убежденности. Ничего не было, пустой голос человека, который смотрит на рушащийся вокруг мир и не осознает, что сам он - часть этого мира. - Отец Фредерик умер, - сказал князь, запахиваясь потуже в халат: в камере было прохладно. - Мы скорбим об этом. Я не понимал, к чему он это говорит. Ну, умер миссионер. Надо же было ему когда-нибудь умереть. - Это наркотики? - спросил я. - Они перехватили груз? Князь поманил меня пальцем. Я приблизился. - Меня скоро освободят, - сказал он шепотом. - Но не смей доносить об этом. Меня все предали. Но ты не посмеешь. - Я не намерен вас продавать, - сказал я. - Я всегда оставался вашим верным другом. - Знаю, знаю, - отмахнулся князь и продолжал шепотом: - Мои люди сейчас спускаются с гор. Я уеду с Лами в Европу. У меня капиталы в Швейцарии. Мне больше нечего делать в этих диких горах. Лами ждет меня. Только тише, никому ни слова... ЛИГОН БРИГАДИРУ ШОСВЕ СРОЧНО ИЗ ТАНГИ 7:40 ПЕРВЫЕ ПАРТИИ ЭВАКУИРОВАННЫХ ДОСТИГЛИ МОШИ ЖДУ ВТОРУЮ КОЛОННУ МЕДИКАМЕНТЫ ВЕРТОЛЕТ ОБЕЩАННЫЙ ИЗ МЕТИЛИ ПРЕСЕЧЕНА ПОПЫТКА КНЯЗЯ УРАО ВЗОРВАТЬ ДОРОГУ К ТАНГИ МОСТ МЕХАНИЧЕСКИЕ МАСТЕРСКИЕ У ТАНГИ ЗАДЕРЖАНЫ ГРУЗОВИКИ С ГОРЦАМИ ПЛЕМЕНИ КХА ШЕДШИЕ В ГОРОД ПОДДЕРЖКУ КНЯЗЮ УРАО КНЯЗЬ УРАО АРЕСТОВАН ТИЛЬВИ КУМТАТОН ВЛАДИМИР КИМОВИЧ ЛИ Староста пришел, когда уже взошло солнце. Он был в выцветшем армейском мундире с тремя медалями на груди. Махакассапа был недоволен его опозданием и что-то строго выговаривал здоровяку. Тот оправдывался. Потом Махакассапа сказал: - У старосты свои счеты с Па Пуо. Вчера он не посмел спорить с капитаном Боро. Если они за ночь не ушли дальше. На прощание я еще раз попросил Махакассапу после полудня покинуть дом. Тот только улыбнулся. На монастырском дворе, под деревьями, сидели в ряд с десяток крестьян из деревни. У двоих из них были длинные, по-моему капсюльные, ружья, остальные были вооружены бамбуковыми копьями. За поясами у них были заткнуты чуть изогнутые ножи. При виде этой маленькой армии у меня отлегло от сердца. Совсем уж неожиданное подкрепление мы получили, когда наш отряд вышел из ограды монастыря. За оградой стоял "джип", в котором сидел сержант Лаво. При виде меня сержант Лаво состроил такую зверскую рожу, что я предположил, что сейчас меня скрутят и отправят в Танги, чтобы я не занимался самостийной охотой на контрабандистов. Но оказалось, Лаво решил, что я собрался по холодку проверить приборы в роще, и сел в "джип", чтобы меня сопровождать. Не доезжая до сосновой рощи, мы свернули в заросли на тропу. В одном месте мы пересекли низинку, где по сырой земле протекал ручеек. Там я увидел следы легковой машины. Все правильно, здесь вчера проезжал князь Урао. Минут через пять пришлось оставить "джип". Крестьяне, громко разговаривая и смеясь, гурьбой пошли вверх. Вряд ли я смог бы втолковать, что надо быть осторожными. Мы имеем дело с профессионалами. Я завидовал Лаво, у которого был автомат. Я чувствовал себя беззащитным, но я принадлежал к этому веселому войску. И когда один из крестьян хлопнул меня по плечу и предложил толстую, в кукурузных листьях, сигару, я раздал оставшиеся у меня полпачки "Шипки" - и боевой союз еще более укрепился. - Эй! - крикнул ушедший вперед сын старосты, который столько раз перевозил нас на остров. И сразу все замолчали. Лаво, пригнувшись, перебежал к сыну старосты. Впереди кусты расступились, неподалеку поднималась серая скала. Все смотрели вправо. Меня подмывало подойти поближе, и я даже сделал шаг в ту сторону, но вдруг услышал хлопок выстрела и увидел, что Лаво и сын старосты присели в кусты. Лаво дал очередь из автомата. Староста крикнул что-то крестьянам, затрусил к кустам и стал пробираться сквозь них, звеня медалями. Лаво дал еще одну очередь из автомата. Никто не ответил. Он выпрямился, сделал шаг вперед, но тут же новый выстрел заставил его отпрянуть. Не знаю, сколько времени прошло в этой непонятной мне перестрелке. Ни Лаво, ни другие не выказывали желания двигаться вперед. Вдруг справа раздался гортанный крик. - Пошли, - сказал Лаво. Он выпрямился и смело вышел на открытое пространство. Мы прошли метров сто по тропинке под самой скалой и увидели старосту. Он сидел на большом плоском камне. Я огляделся. Никаких пещер, никаких контрабандистов. Увидев нас, староста поднялся и пошел вперед. И только поравнявшись с камнем, я вдруг увидел, что за ним, вытянувшись во весь рост, лежит человек. Он лежал, отвернув от меня голову, словно его сморила усталость, но около головы гравий потемнел от крови. Крестьяне проходили, не глядя на него, словно он был плодом моего воображения. У старосты в руках был новенький автомат. Тропинка шла по густому кустарнику, поднимаясь все выше. Потом староста отвел куст в сторону, и я увидел низкий вход в пещеру. Староста заглянул внутрь и крикнул. Голос его отразился от скалы и вернулся. Лаво отцепил от пояса фонарь и посветил внутрь. Пещера уходила глубоко в гору. На каменном полу лежали смятые пожухшие ветви - видно, на них спали. Луч фонаря задержался на нескольких окурках, на забытой веревке, на кучке углей. - Они ушли, - сказал Лаво, словно извиняясь передо мной. ДИРЕКТОР МАТУР Часы мои остановились. Я не знал, сколько времени. Меня могли бы и покормить: заключенных следует кормить. Князя Урао увели, и он долго не возвращался. Я пытался выглянуть в зарешеченное окошко, для чего подтянул к нему койку. Но я все равно видел только покрытое тучами мрачное небо. Может, меня забыли? Стоя на койке, я не заметил, что дверь открылась и вернулся князь Урао. Солдат, втолкнувший его в камеру, тут же ушел. Я пригляделся к князю, стараясь обнаружить на его лице следы побоев, но следов не нашел. Князь казался спокойным. - В любой момент, - сказал я, - может начаться землетрясение. И мы будем погребены заживо. В любой момент. - К тому времени меня здесь не будет. - Вас выпустят? - Конечно, выпустят. У них нет улик. Они не посмеют, - говорил он, словно твердил латинские спряжения. - Скоро прибудут воины из племени Кха, и эти солдаты разбегутся, как крысы... Он не понимает! Мы одни в городе! Все ушли... Я влез на койку и, встав на цыпочки, прижав лицо к решетке, принялся звать на помощь... Никого... Вдруг в дверь постучали. Три раза. Отодвинулся глазок, и кто-то заглянул в камеру. Не слезая с кровати, я закричал: - Сюда, скорее! Кто-то возился с засовом. Я подбежал к двери. Дверь приоткрылась, и человек с той стороны прошипел: "Тише!" Открывавшаяся дверь откинула меня в сторону. Я узнал капитана Боро. Он закрыл за собой дверь и сказал: - Князь, скорее! Я рисковал всем, пробираясь к вам. Князь открыл глаза. - А... - сказал он спокойно. - Это вы, капитан. А где мои люди? - Их грузовик задержали. Им рассказали о землетрясении, они сели в грузовик и поспешили к себе в деревни. - Только ты? - спросил князь. - Только ты не предал меня? - Скорее, князь, - ответил Боро. - В любой момент они могут вернуться. У них мало людей, их всех отправили на аэродром разгружать самолеты с продовольствием. Они могут вернуться. - Идем, - сказал князь. - А я? - У меня нет места в машине, - сказал Боро. - Я всю ночь скрывался в сарае, меня ищет майор Тильви. Но я счел своим долгом... - Я не забуду, Боро, - ответил князь. - Ты можешь и в будущем рассчитывать на мое покровительство. Ты уедешь со мной в Швейцарию. - Вы не имеете права! - закричал я. Капитан Боро пропустил князя вперед, я попытался пробиться к двери, но капитан вытащил пистолет и прицелился в меня. - Прибить его? - спросил Боро, словно о бродячей собаке. - Пускай живет, - сказал князь. - Вы же знаете мою доброту. Он ничего не скажет. И запомни, - добавил он, стоя в дверях и запахивая свой халат, словно тогу императора, - если заговоришь, умрешь. Когда все кончится, мы снова станем друзьями. И он улыбнулся своей застенчивой и зловещей улыбкой испорченного мальчика, показав отличные белые, красивые зубы. Хлопнула дверь, звякнул засов. И я остался один. Я не знаю, сколько я простоял посреди камеры, опустив руки, не в силах сделать шага, - я был забыт, я был обречен. ВЛАДИМИР КИМОВИЧ ЛИ - Они пошли в горы, - сказал староста. - Мы пойдем? - спросил я. Я боялся, что он откажется. У него в деревне родные, о них надо заботиться. Если бы он отказался, я бы не мог возражать. - Немного пойдем, - сказал староста, подбирая английские слова. Мы пошли дальше. У контрабандистов тяжелый груз, а мы идем налегке. Тропинка шла все время вверх, иногда повисая над скалами, порой убегая вниз, в узкие щели, прорезанные ручьями. Солнце поднялось, мои, наверное, беспокоятся, я старался не думать о том, что скажет Отар и как разгневается Вспольный, потому что я веду себя, как не следует вести человеку в служебной командировке. Охотники громко переговаривались, шутили, курили, но я уже обратил внимание, что всегда один из крестьян шел в шагах пятидесяти впереди. На седловине горы, покрытой густой невысокой травой, мы остановились передохнуть. Я рухнул на траву, спугнув какую-то змею, но так устал, что не обратил на это особого внимания. Минут через пять я отдышался и смог сесть. Остальные уселись в кружок, курили. Мне не следовало рассиживаться здесь, словно я слабее других. Я поднялся и начал взбираться за старостой и Лаво к недалекой вершине горы. У вершины я догнал их. Отсюда открывался вид в долину, по дну которой, появляясь в зеленой путаной вате деревьев и снова исчезая, текла извилистая тонкая речка. - Лонги, - сказал староста и показал рукой направо. Деревню отсюда не было видно, но места были почти знакомые. За следующим хребтом мы впервые встретились с Па Пуо. Лаво достал из футляра на поясе большой армейский бинокль и начал внимательно разглядывать долину. Старосте надоело ждать, он протянул руку, но Лаво с биноклем не расстался. - Э! - он показал вниз, туда, где речка пересекала зеленое пятно поляны. Я ничего не видел. Лаво протянул мне бинокль. Махонькими точками вдоль реки передвигались люди. Воздух был чистым, но от жары колебался, и потому люди словно плыли сквозь прозрачный поток. - Па Пуо, - сказал староста. - Мы пойдем туда? - спросил я неуверенно. Староста пожал плечами и стал спускаться к своим спутникам. - Я останусь здесь, - сказал я. Голос у меня был пасмурный, как у младенца, вымаливающего конфету. - Нет, - сказал староста. - Ты звони. Телефон. Самолет прилетит. Я звонил, самолет не прилетит. - Хорошо, - сказал я. - Тогда быстрее. - Быстро, быстро! - староста подгонял своих спутников, они подбирали копья, ружья, подтягивали пояса. Староста первым повернул к озеру, назад, где пеной зеленого прибоя нас ждал лес. Оттуда навстречу нам вышли люди. ЮРИЙ СИДОРОВИЧ ВСПОЛЬНЫЙ Когда я проснулся, солнце ослепительно светило в окно, в листве дерева суетились золотистые пичужки, под верандой громко разговаривали солдаты. Отара Давидовича не было. Его раскладушка была убрана. Не ясно, спал ли он вообще. Поднявшись, с трудом расправив затекшие, ноющие члены моего тела, я добрался до стола, на котором обнаружил записку: "Дорогой Юрий Сидорович! Я уехал в Моши. Вернусь часам к одиннадцати. Попытайтесь дозвониться до Володи. Если Володя приедет без меня, он знает, что делать. Пожалуйста, будьте дома к одиннадцати - надо будет вытащить ив дома аппаратуру, важно, чтобы приборы работали непрерывно. Кофе в термосе. Котрикадзе". Я отвинтил крышку термоса, налил кофе и начал дозваниваться на остров. Безрезультатно. Отар Давидович вернулся в половине первого. Он сразу спросил: - Володя не приезжал? Не звонил? - Нет. - Так, - сказал Отар Давидович. - Займемся аппаратурой. Около часа мы перетаскивали приборы в сад. Отар Давидович молчал, да и я не разговаривал, потому что, несмотря на кажущуюся простоту, разборка аппаратов, переноска их и установка на новом месте требовала больших физических усилий и крайней осторожности. Работа была в разгаре, когда Отар Давидович сказал: - Дальше я справлюсь один. У меня к вам большая просьба. Возьмите, пожалуйста, машину и найдите майора. Я беспокоюсь за Володю. - Я сделаю все возможное, - заверил я Отара Давидовича. - Будьте совершенно спокойны. Мне пришлось идти пешком: капот "джипа", на котором вернулся Котрикадзе, был распахнут, шофер чинил мотор. Через десять минут я уже был в губернаторском дворце, где мне удалось узнать у дежурного, что майор уехал в механические мастерские. Я решил сходить туда пешком, благо все расстояния в Танги сравнительно невелики. Мой путь лежал мимо маленькой церкви, подобной тем, что изображаются на немецких или швейцарских рождественских открытках. Дверь в церковь была открыта. Оттуда доносился чей-то монотонный голос. Любопытство заставило меня заглянуть внутрь. Свет из узких высоких окон освещал старика, лежащего в гробу. Его лицо являло собой зрелище полного умиротворения и покоя, словно этот человек долго шел, устал и заснул. Полная пожилая женщина в темной одежде стояла у гроба. Я пошел дальше. Люди рождаются, умирают, и город, доживающий свои последние часы, кажется постоянным и вечным, куда постояннее живущих в нем людей... В механических мастерских было пусто. Несколько рабочих покрывали брезентом вытащенный на двор пресс. Один из них спросил, кого я ищу. Я сказал, что майора Тильви. Рабочий сказал, что майор уехал на аэродром, а это в двух милях от мастерских. Я поблагодарил его и пошел дальше. Раза два меня обгоняли повозки с домашним скарбом. У домов городской окраины был странный вид, словно все жители собирались выехать на дачу: вещи стояли на улице, в палисадниках - шкафы, кровати, сундуки, но сами дома были пусты. На крыше одного из домов сидел человек и снимал черепицу. Два других подхватывали плитки, которые он ловко кидал им, и складывали в аккуратный штабель. На маленьком аэродроме мне сказали, что майор только что был здесь, а какой-то лейтенант с повязкой Красного Креста на рукаве вмешался и поправил: - Вон он. Я взглянул на поле и увидел, что майор Тильви направляется к вертолету, стоящему в стороне от взлетной дорожки. Когда я добежал до машины, винты уже вертелись, поднимая пыль и сухую траву. Я стал отчаянно махать руками, чтобы привлечь внимание пилота. Вертолет завис над землей, словно раздумывая, в какую сторону ему лететь, дверца в нем открылась, и оттуда выкатилась веревочная лестница, как бы приглашая меня подняться. Я подбежал к лестнице и остановился. Блестящее брюхо вертолета нависало надо мной, и, когда я, вцепившись руками в боковины лестницы, поставил ногу на ступеньку, прогнувшуюся под моей тяжестью, меня сразу понесло куда-то вбок, я потерял равновесие и рухнул на землю. Я тут же поднялся, подумав, что на моем израненном теле появится еще один синяк, и вновь направился к лестнице. Из люка высунулся сам майор Тильви и знаком показал мне, чтобы я отошел. Вертолет мягко опустился на землю, и вскоре его винты, прекратив вращение, опустились вниз, как уши побитого зайца. - Входите! - крикнул мне майор Тильви. - Мы теряем время. Вы что, раньше никогда по лестнице не поднимались? - Простите, - сказал я. - Профессор Котрикадзе обеспокоен судьбой товарища Ли... - Я говорю, входите! Я подчинился. Майор Тильви - представитель правительства, и я должен с уважением относиться к его просьбам. Внутри вертолет оказался просторным. Мне никогда ранее не приходилось совершать путешествия на вертолетах, и потому я их недооценивал. Вдоль боковых стен тянулись скамейки, на которых сидели солдаты. Один солдат сел на пол, и майор Тильви показал мне на освободившееся место. Я хотел все объяснить майору, но в этот момент с оглушительным треском заработал мотор. ТАНГИ ОТЕЛЬ АМБАССАДОР ДИРЕКТОРУ МАТУРУ ИЗ ЛИГОНА 12:50 ОЗНАКОМИЛСЯ УСЛОВИЯМИ СТРАХОВКИ СПИЧЕЧНОЙ ФАБРИКИ УЩЕРБ ОТ ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЯ ПОЛИСОМ НЕ ПОКРЫВАЕТСЯ ТЕЛЕГРАФИРУЙ ПОДТВЕРЖДЕНИЕ РЕКОМЕНДАЦИИ ДАЛЬНЕЙШИХ ДЕЙСТВИЙ В ИНОМ СЛУЧАЕ ВЗЫСКИВАЮ ТЕБЯ УБЫТКИ ЧЕРЕЗ СУД ЛЮБЯЩИЙ БРАТ СААД ВЛАДИМИР КИМОВИЧ ЛИ Из кустов вышли и замерли от неожиданности князь Урао и бывший комендант Танги капитан Боро с толстой сумкой в руке. В первый момент меня более всего поразило одеяние всесильного князя: пурпурный стеганый халат, подпоясанный золотым витым шнурком, и домашние, разорвавшиеся от ходьбы по камням туфли. Все молчали. Ну просто остолбенели. Староста обернулся ко мне, словно я сейчас дам ему ценный совет. Светлые узкие глаза князя проследовали за взглядом старосты и замерли на моем лице. Теперь староста смотрел на меня, крестьяне смотрели на меня, князь и капитан Боро смотрели на меня. - Их надо задержать, - сказал я старосте. - Итак, - сказал князь. - Я вас не сразу узнал. Теперь я понимаю, кто стоит за спиной майора Тильви. Князь склонен к театральным эффектам и в тот момент изображал византийского багрянородного императора (если ему, конечно, приходилось когда-нибудь слышать о Византии). - Вот кому майор Тильви продал ваши горы! Вот кого он пригласил разрушить наши дома! После этого князь отвернулся от меня и сказал небольшую и страстную речь по-лигонски, наверно апеллируя к свободолюбию местных жителей. Те неуверенно переминались с ноги на ногу, потому что одно дело гоняться за контрабандистами, другое - обидеть князя. После окончания страстной речи князя ничего не произошло. Крестьяне все так же стояли, стараясь не глядеть на грозного владыку. Видно, князь разгневался, он повысил голос и начал сурово корить крестьян. В тот момент я не догадывался, что мои спутники из деревни - бывшие монастырские рабы, так что князь для них - авторитет относительный. Капитан Боро взял князя под локоток и начал его успокаивать. Я воспользовался паузой для попытки повлиять на старосту. - Если мы задержим их, - сказал я, - они отдадут Лами. Староста отрицательно покачал головой. - Мои люди, - сказал он, - не будут задерживать князя. Князь, не вняв увещеваниям капитана Боро, протянул свою длинную руку к кобуре капитана и начал расстегивать ее, чтобы добыть пистолет. Боро испугался, стал отдирать пальцы князя. Они оба замолчали и боролись за оружие, сопя и тяжело вздыхая. Зрелище могло бы быть смешным: маленький, круглый Боро и длинный князь в пурпурном халате, но никто не смеялся. Я с некоторым облегчением увидел, как сержант Лаво поднял автомат и наставил его на дерущихся. Староста сказал две или три фразы. Довольно громко. Он велел князю и Боро идти своей дорогой. Иного перевода я не придумал. От этих слов князь сразу отрезвел. Его рука опустилась. Боро снова застегнул кобуру. Мы стояли, а они проходили между нами, как сквозь строй. Князь прихрамывал - видно, разбил ноги в кровь, но шел он, задрав птичью голову. Вертолет, летевший совсем низко, появился неожиданно. Мы глядели наверх, а машина быстро спускалась на седловину. Ее винты прижали траву. Вертолет еще не коснулся земли, как люк отворился и оттуда начали выпрыгивать солдаты в голубых беретах, быстро и четко, как на учениях. И тут же разбегались веером. Опомнившись, капитан Боро почему-то бросился в мою сторону. Он размахивал пистолетом, забыв о его прямом назначении, и несся, как носорог. Я не хотел вмешиваться в схватку, но должен признаться, что дороги я ему не уступил. Капитан врезался в меня, и мы оба покатились по траве. Удар был настолько силен, что я на секунду отключился. А может, прошло больше секунды, потому что следующее, что я помню, - это участливое, разрисованное йодом и заклеенное пластырями лицо добрейшего Юрочки Вспольного, который склонился надо мной и спрашивает: - Вы не ушиблись, Владимир Кимович? А то Отар Давидович очень беспокоится. ОТАР ДАВИДОВИЧ КОТРИКАДЗЕ Это было похоже на немецкую сказку: помните, там все по очереди идут в подвал, видят кувшин, который может упасть, начинают плакать и не возвращаются? Пропал Володя, теперь Вспольный. В два сорок я, так и не связавшись с островом, не дождавшись вестей от Вспольного, пришел в гадчайшее состояние духа. Но работа остается работой, и, кроме меня, ею некому было заняться. Я проверил, нормально ли работают приборы. Они работали почти нормально. Но если верить им, землетрясение уже началось. Потом я тщательно зарядил кинокамеру, сунул в сумку запасные пленки и вышел из дома. Солдат я отпустил. Они уехали на грузовике, который подбирал отставших. Со мной остался только шофер "джипа", который полагал, что ему безопаснее с господином профессором, который ни за что не станет подвергать риску свою драгоценную жизнь. - Поехали? - спросил он, когда я вышел из ворот. - В Моши? - Нет, - сказал я. - Я останусь в городе. Я буду снимать кино. Довезите меня до центра и уезжайте. - Нет, - шофер раскусил хитрость. - Здесь хорошо, там плохо. Я надеялся, что, если мы не будем приближаться к зданиям, ему ничто не угрожает. Мы ехали по улицам не только мертвого, но и выпотрошенного города. Скоро, подумал я, начнут издавать пособия: "Методика подготовки к землетрясению и эвакуация населения и оборудования". В них обязательно будет: "Как показывает опыт проведения (почему бы не ввести это слово?) землетря