стал ей отвечать, а продолжал свою мысль, чтобы не забыть, не сбиться. - От того, что здесь, в Лаосе или Бирме, крестьяне выращивают мак, их дети могут пойти в школу, а они сами наесться досыта. Так что пойми диалектику - не бывает просто плохого или просто хорошего события. Для того чтобы вырастить, обработать мак, превратить его в опиум - многие и многие тысячи людей гнут спину и честно трудятся. Пойми же меня правильно и не старайся показаться романтиком - но еще тысячи людей, которые хранят, распространяют наркотики, тоже имеют детей и жен - и тоже их кормят. Это работа. Это часть экономики нашей планеты. И еще неизвестно, кого больше - тех, кто трудится, производит наркотики, или тех, кто их употребляет. Тут Аскольд лукавил, но он не давал времени Лене подумать и возразить. - Там, где есть, скажем, крысы, там существуют и собаки, охотники за крысами. - Кто собаки? - Я, к примеру, собака. Ищейка. Я положил жизнь на то, чтобы вылавливать наркотики, уменьшать вред от них, ловить особо наглых и опасных дельцов. - Ты ловишь? А я думала, ты делаешь. - Нет, я тебе уже говорил - я сотрудник особого отдела ФСБ. Я и мои товарищи рискуем жизнью, здоровьем - всем, чтобы в мире было меньше наркотиков, меньше бед и страданий и погибало меньше мальчиков. - Вы? - тупо и недоверчиво переспросила Лена. - Постарайся мне поверить. - Нет. - Тогда слушай и понимай! - Аскольд уже почти отчаялся вдолбить разум в голову этой скотины. Пора ее списывать - от нее смысла нет и быть не может. - Слушай. Подумай. Вот в этом мире появились вы с вашим бывшим мужем. И тайком, не поставив в известность соответствующие органы, кинулись наводить в мире порядок. А в чем ваш порядок? - Уничтожать, - сказала Лена. - Не уничтожать, а умножать, - возразил Аскольд, отодвигаясь подальше - от этой женщины воняло. - Вот ты уничтожила посевы на одном другом, десяти участках... - На двух. - Дура! Ты не знаешь, что творится! Оказывается, этот самый поппифаг распространяется как чума. Вирус переносится ветром, насекомыми, дождем... мы не успели пресечь это в первый день. А сегодня вирусом поражены фактически все поля в долине Сальвина и в верховьях Меконга. Сотни тысяч людей остались без дохода, без денег, теперь они бросятся воровать, убивать друг друга. Был худой мир, он был лучше доброй ссоры. Знаешь, что ты наделала, безмозглая кукла? Ты уничтожила мир. - Не врешь? - спросила Лена и улыбнулась. Аскольд удивился - занятый собственными речами, он выпустил из головы, что с дьявольской настойчивостью эта женщина стремилась именно к уничтожению посевов - он признался ей в том, что она его победила. Черт побери - начальству в таких ошибках признаваться не следует. - В общем, ситуацию еще можно взять под контроль, - сказал Аскольд. - И ты должна нам помочь. - Зачем? - Я же тебе объяснил! Чтобы спасти сотни тысяч честных тружеников. - Значит, больше не будет опиума? - В этом и заключается твоя главная глупость! - закричал Аскольд. - Свято место пусто не бывает. Мы знаем, как бороться с героином, мы знаем пути и методы, мы можем контролировать его... ты уничтожишь источники героина - тут же появятся химические средства - они и сейчас уже есть, их куда труднее уловить, они действуют как пули: одна таблетка - и человек погиб. Понимаешь ли ты, что в своей слепоте ты губишь весь мир! Лена отвернулась от него. Она не могла и не хотела задумываться - она сделала, что хотела, доплыла до нерестилища и погибла. Вот и все. А уж другие пускай решают... Аскольд знал, что должен пристрелить эту женщину, ничего, кроме отвращения, не вызывавшую. Но не мог этого сделать. Он не убийца. Пускай меры принимает генерал Лю. Я улечу домой, и мы будем думать, как налаживать новые связи, как выпутываться из смертельной ситуации, в которую нас загнала эта злобная цапля. Аскольд вышел из темницы. Солдат запер дверь. Аскольд пошел по тропинке среди банановых кущей к бараку - временной базе генерала Лю, у которого тоже возникли серьезные трудности в связи с гибелью посевов. Генерал надеется на Аскольда. Генерал напуган. Конкуренты, а еще хуже - бирманские гвардейцы могут воспользоваться его бедами. Самое отвратительное заключалось в том, что стали поступать дикие, невероятные новости из лабораторий: вирус уничтожал сырец - не только мак, но и сырец опиума в лабораториях, и как от этого защититься - непонятно. Аскольд подошел к бараку. - Генерал здесь? - спросил он у офицеров, что лениво играли в шашки на веранде, начертив мелом доску и используя вместо шашек крышки от коки и лимонада. - Подожди, - сказал один из офицеров, - генерал занят. Они не считали Аскольда достаточно важной фигурой. Аскольд и не настаивал на этом. Он оперся о перила веранды. Лес подходил к строениям - так их труднее найти вертолетам разведки. Один из них жужжал неподалеку - Аскольд уже привык к этому - бирманцы, возможно, готовили очередное наступление, неудачное, как и все предыдущие. Жужжание превратилось в гул, в рев - это был не один вертолет, несколько машин приближалось к лесному лагерю. Аскольд перепрыгнул через перила и кинулся к банановым зарослям. Ракеты с вертолетов разрывались рядом с бараками и над бараками. Зрелище было подобно пиротехническим эффектам американского боевика про вьетнамскую войну. Аскольд вжался в землю - земля была сухой, в горах давно не было дождя. Мягкий толстый банановый куст свалился перед ним, открыв вид на поляну - из вертолетов выскакивали бирманские солдаты и бежали к баракам. Никто не мешал им. Аскольд лежал и смотрел, как из разрушенного ракетой барака вытаскивают генерала Лю. У толстяка, видно, были перебиты ноги - они волочились по земле, а в пыли оставалась, красная дорожка. Аскольд стал отползать в чащу, к зарослям бамбука. Наверное, это было лишним - его сразу заметили. Он увидел дуло автомата и стал подниматься. - Я случайный человек! - закричал он по-английски. Солдат расстрелял его. А полковник Наронг отыскал Лену в темнице. - Не трогай меня, - сказала она, - я очень грязная. - Не все ли равно, - сказал Наронг. Но нежных объятий не было. Он приказал вызвать медиков. Когда он через час пришел в вертолет, где кое-как обмытая и перевязанная она лежала на носилках, Лена спросила: - Как ты меня нашел? - Совместная операция, - сказал он. - Мы помогли бирманцам, а они отдали тебя мне. - Зачем я тебе? - В гарем, - сказал, полковник Наронг. - На меня нельзя смотреть. - Я тебя откормлю, - сказал Наронг. - А где Аскольд? - Кто? - Русский, который приходил ко мне. - К сожалению, здесь не было ни одного русского, - сказал Наронг. Он протянул ей банку пива. Банка была теплой. - Спасибо, - сказала Лена. - Так что же с ним случилось? - Его больше нет. С ним случился... несчастный случай. - Ну и хорошо, - сказала Лена. Ей не было жалко Аскольда. Она так и не поверила тому, что он боролся с наркотиками. Он был одним из них. - Ты не полетишь со мной? - спросила Лена. - Я прилечу к тебе вечером. - Куда? - В госпиталь в Чиангаре. - Спасибо, - сказала Лена. - Я не хотел оставлять тебя здесь, - сказал Наронг. - Я тебя люблю. И подошел к люку, там обернулся и помахал ей, словно стеснялся слов, которые вырвались у него, отважного черного полковника. Когда вертолет поднялся, она села на носилках. Два солдата и медсестра, что летели с ней, не мешали. Лена стала смотреть в круглое окошко вертолета. Ей хотелось убедиться в том, что и в самом деле ей что-то удалось. Внизу были горы, зеленые массивы леса, бурые и зеленые проплешины полей. Правда, красных заплат она не заметила. В госпитале ей сказали, что она истощена, и физически и морально. Ей надо отдохнуть. В санатории. Она легла в постель и задремала. Было чудесно, она была чистой-чистой, отмытой, продезинфицированной, даже волосы, хоть их и остригли бобриком, были сказочны чисты. Вы не поймете, повторяла Лена, что значит для женщины стать чистой после долгих-долгих дней в темнице с тараканами и крысами. Я могу понять графа Монте-Кристо, который так беспощадно мстил своим тюремщикам. Но ее-то тюремщики уже уничтожены. Нет Аскольда, нет генерала Лю. Ее разбудили два офицера, полицейские. Они принесли ей джинсы, белье - целую сумку, словно кто-то ходил в магазин и выбирал по ее размеру. Она обрадовалась тому, что Наронг продолжает заботиться о ней. Офицеры попросили ее одеться и подождали в коридоре. Пришел доктор и вежливо попрощался с Леной. На дорогу он дал ей с собой таблетки в баночке. Велел принимать через четыре часа. Таблетки назывались "валиум", наверное, вроде валерьянки. Сандалии немного жали, с белья и джинсов она сорвала этикетки и наклейки. Один офицер шел впереди, второй сбоку, они не разговаривали с ней, и Лена решила, что она сейчас увидит Наронга. Серая машина, "тойота", ждала у входа в госпиталь. Они доехали до аэродрома. Все было рассчитано точно. Ей вручили билет до Москвы. И сто долларов. - А где Наронг? - спрашивала она. - Где полковник Наронг? Ей никто не ответил. Лена поняла, что так, наверное, лучше всего - она сравнила фотографию в паспорте с собой в зеркальце. В Шереметьеве пограничница тоже долго сравнивала ее с фотографией, и Лена ее понимала. Ее так и не пропустили на Родину. Пришел лысый майор и отвел ее в белую комнату. Два часа Лену допрашивали, где она пробыла все это время, не видела ли она там наших граждан и прочую чепуху. Она отвечала, что была больна и лежала в деревне. Так случается - заблудилась и заболела. Ничего они от нее не добились. Потом майор и второй, в штатском, вышли, но дверь закрыли неплотно, и Лена услышала, как майор сказал: - Пока пускай едет, ничего не добьемся. - Может, изолировать? - За что? - Героин? - Ты ей подсовывать будешь? Да? А санкции ты получил? - А если он вернется? - Вот вернется, и решим... А пока... Что "пока", Лена не узнала, потому что штатский заметил щель и прикрыл дверь. Может, они не знают, что случилось с Аскольдом? Места там глухие, базу уничтожили полностью... Майор ей сочувствовал: Неизвестно почему. Прощаясь, передал ей скоросшиватель с ксероксами статей из газет. - Ознакомьтесь в поезде, гражданка Сидорова, - сказал он. Лена подумала, что слово "госпожа" произносить неловко, не прививается оно в России. В поезде Лена начала читать. И удивилась - в суматошном ускоренном движении последних дней она не замечала нарастающего гула лавины, которую сама же столкнула. Она читала заметки по порядку, с того дня, как она попала на участок опиумного мака, и до последних новостей. Сначала шли сообщения туманные и не всем понятные. "По сведениям западных агентств, в известном центре наркобизнеса, так называемом Золотом треугольнике, появилась неизвестная ранее болезнь, поражающая плантации мака...", "Вирус, поразивший посевы опиумного мака в Юго-Восточной Азии, продолжает распространяться. Ученые не торопятся с выводами", "Азиатские наркобароны не могут выполнить обязательства перед рынком. Обострение положения в Золотом треугольнике...", "Передел собственности в мире наркотиков. Бои в районе Сальвина. Гибель диктатора джунглей - генерала Лю", "Бешеный скачок цен на мировых рынках героина. Перестрелка на Шереметьевской таможне. Активизация афганских боевиков на Памире". Лена, конечно, понимала, что это все - ее месть. Но когда ты сидишь в недотопленной электричке, по проходу спешит продавец газет с криком: "Бои в районе Ходжента. Боевики оппозиции захватили горный перевал", а за ним другой продавец, стараясь перекричать первого, взывает к любителям шоколада с фруктовой начинкой, когда на твоих туфлях лежит чья-то собака, а сверху норовит упасть лопата, в такой момент нельзя, невозможно воспринимать себя спасительницей или губительницей мира. Лена не смогла дочитать заметки в скоросшивателе, хоть путешествие до Веревкина неблизкое. Но она откладывала их, потом начинала читать снова - ей не было страшно. Это чужое. Даже когда в одной из последних заметок было сообщено, что вирус мака уже перекинулся на посевы риса, что ставит под угрозу урожай в Юго-Восточной Азии, она не встревожилась. Она стала думать, как ей объяснить отсутствие директору школы, а потом вспомнила, что надо сделать камень на могиле Бори... и на могиле Николая, ведь свекровь не поможет... Что же ты, кета? - спохватилась она уже на платформе в Веревкине, выметала икру и собираешься жить дальше? Не знаю, ответила она себе. И беспокоюсь - как там полковник Наронг. Пошел первый снег. Он падал на грязные лужи, дул пронизывающий ветер - сразу запершило в носу. Организм привык к тропикам. Ожидая на площади перед вокзалом автобус, она увидела, как Оксана, бывшая подруга Бори, садится в белые "жигули", а ее там ждет черноволосый парень. Может, брат, может, жених. Окликнуть ее? Захочет ли Оксана вспомнить Борю? Пока Лена стояла в нерешительности под мокрым снегом, Оксана увидела ее. Она захлопнула дверцу машины, опустила стекло и, когда проезжала мимо, помахала из машины Лене. - С приездом! - крикнула она. Это хорошо, что такая плохая погода. Лена никого не встретила ни на улице, ни во дворе. Прошла к себе. Из почтового ящика торчали газеты, те, что не поместились, лежали на полу, под ящиком, аккуратно сложенные в стопку кем-то из соседей. Лена собрала газеты, прошла в дом. На кухне на столе стояла чашка Бориса с темным сухим осадком на дне. Лена села за кухонный стол и заплакала. Она долго плакала. Потом стала убираться, мыть пол, принялась за стирку - как автомат. И все плакала. Потом села за кухонный стол и стала читать газеты, за последние дни. И почти сразу наткнулась на заметку - ну прямо как судьба распорядилась: "В интервью, которое дал корреспонденту агентства Рейтер начальник управления по борьбе с наркотиками Таиланда бригадный генерал Наронг Чинарат, тот заявил, что сама природа пришла на помощь правоохранительным органам, наслав заразу на маковые поля. Генерал Наронг Чинарат заявил, что он надеется на успехи ученых, которые спасут от вируса посевы риса". Вот и слава Богу, сказала Лена. Хоть он жив. Они там так боялись, что Наронг женится на мне... Ей хотелось верить в то, что ее выслали враги Наронга. Это было совсем не похоже на предсмертное поведение кеты. На следующий день Лена пошла к свекрови. Свекровь была ею недовольна. Никакой заботы о семье. Ты сама виновата в собственных несчастьях. В школе директор обрадовался ей и старался вести себя обыкновенно. - Когда выходим? - спросил он. Лена обещала выйти сразу после каникул. В кафе "Свежий ветер" было пусто. Там открыли окна, покрасили стены в желтый цвет. Стало светло и скучно. Оказывается, кафе перекупил какой-то кавказский человек. Неделю назад была колоссальная для Веревкина разборка, старые хотели получить кафе обратно. Но его уже защищала милиция. Вы помните Буреева? Здоровый такой? В больнице умер, не приходя в сознание. Через два дня неожиданно приехал майор Виктор Степанович из Москвы. Он сказал, что стали известны обстоятельства гибели Ивана Тимофеевича. Лена с трудом сообразила, что имеется в виду Аскольд. В связи с этим у органов появились новые вопросы - не будет ли любезна гражданка Сидорова на них ответить. Ведь она была в тех краях именно в те времена. Что знает? А вдруг встречала Ивана Тимофеевича? И тут Лена сказала - чего ей бояться? - что он допрашивал ее в лагере генерала Лю. Честное слово. Потому что он сам принадлежал к мафии. - Чепуха, - ответил неуверенно майор Виктор Степанович, которому далеко не все сообщили, - по моим сведениям, он был внедрен в их системы. Лена напоила Виктора Степановича чаем. Он был вдовцом, сын учился в Петербурге, дело с наркотиками ему навесили из-за болезни другого сотрудника. Виктор Степанович рассказал Лене куда больше, чем положено, но, конечно же, не все. Виктора Степановича беспокоило распространение вируса. Оказывается, в газетах пишут далеко не все. Уже ООН занялась этой проблемой. Урожай в Таиланде погублен, стране грозит голод, болезнь перекинулась на Лаос, Бирму и даже Вьетнам. Есть случаи гибели посевов в Индонезии. Наступает мировая катастрофа. - А мак? Опиум? - спросила Лена. Она не осознавала мировую катастрофу, она хотела узнать, исчез ли в мире героин? - Какой там опиум! - сказал Виктор Степанович. - Конечно же, героин почти исчез. Конечно же, цены подскочили... - Но молодежь не может купить так дорого, - сказала Лена. - Значит, сокращается... - Что сокращается? - спросил Виктор Степанович. - Потребление. - Может быть, я не специалист, - сказал Виктор Степанович. - Но свято место не бывает пусто. Завтра им подсунут другие наркотики. - Но не опиум! - закричала Лена. - Ну, не опиум, - согласился Виктор Степанович, который не понял, почему так взорвалась его собеседница. Он уехал с вечерним поездом, долго топтался в передней и сказал, глядя печальными карими глазами на Лену: - Если бы вы позволили, я бы вас навестил снова... или, может, вы приедете в Москву? У меня есть знакомый режиссер, я могу достать билеты в Дом кино. - Спасибо, - сказала Лена. Всю зиму ученые то открывали противоядие против вируса, то сдавались. Лена позвонила Виктору Степановичу, тот обрадовался, думал, что Лена хочет встретиться, а она сказала, что вирус называется поппифаг и Николай оставил записи в сейфе института. Виктор Степанович вздохнул и ответил, что все это было известно органам еще до ее возвращения. Но вирус уже настолько мутировал, что даже если бы нашли против него вакцину, она бы не помогла спасти рисовые посевы. Тем более что болезнь перекинулась на Китай. Вы понимаете, чем это грозит? Лена сказала, что понимает, но в самом деле, хоть и должна была связать свой рейд с мировой катастрофой, этого не делала. Иначе получалось бы, что права не ее ненависть, а Тигриный глаз. Аскольд, оборотень Иван Тимофеевич. А так нельзя... Весной официально было объявлено, что болезнь распространяется на пшеницу. Страны закрывали границы и объявляли карантин. Первый белковый завод в Москве открылся на базе Останкинского комбината, но работал он на нефти - надо же было кормить скот. Хотя скоту недоставало пищи, и коров резали. У Лены еще оставались доллары. Она поставила камень - общий - на могиле Николая и Бори, хотя свекровь возражала и требовала отдельные памятники. Зарплата была маленькая, но если ничего не нужно, то и на зарплату проживешь. Лена собрала все оставшиеся деньги - долларов триста - и пошла к Клаве. Ей сказали в школе, что Клавка живет плохо. Клавка, увидев Лену, принялась реветь. Она легко ревела. Ее супруг разорился и от мести подельщиков свалил в Штаты. Обещал ее вызвать к себе - и с концами! Ты понимаешь, он меня бросил и теперь трахает фотомодель! Он всегда мечтал о фотомодели. - Кому он там нужен, - неосторожно сказала Лена. - Мне-то был нужен, - обиделась Клава. И тут же забыла о бедах, стала спрашивать - что там, в Таиланде, что можно купить? Она собиралась заняться челночным бизнесом, даже нашла себе спутника, но тут начались эти перевороты и беды с пропитанием - даже в Турции! Вот и приходится влачить. Лена вынула триста долларов и дала их Клавке. Когда Клавка отревелась, она стала звать Лену в челноки. Ведь людям всегда надо одеваться, даже если вместо хлебушка ты жрешь белковые котлеты. Лена отказалась, но показала ей звездный сапфир. Клавка, как сама сказала, отпала. - Я все продам, - сообщила она, - даже квартиру. Ты его на мои деньги купила? Если сказать, что так, Клавка умрет, но отнимет. - Нет, - сказала Лена правду, - мне подарил поклонник. - У тебя? Был? Такой? Поклонник? Если бы Клавка посмела, она бы продолжила монолог и рассказала бы Лене, что у той не фигура, а стиральная доска. Но не посмела, а стала просить камешек на время. Лена его, конечно, не оставила. Она любовалась им. Он напоминал Наронга, золото Меконга и звон цикад.