лет мы, взрослые, так и не смогли дойти до перевала. И надежда на это не возникла бы, если бы не выросли Дик и Олег. Сколько у меня сейчас? Наверное, за сорок. Очень больно дышать - двусторонняя пневмония, для такого диагноза не надо быть врачом. Если я не доберусь до корабля, моя песенка спета. Никакое мясо козы мне не поможет. И идти надо самому - ребятам не дотащить меня до перевала... Что же Олежка? Блоха - это крайняя степень невезения, словно рок, притаившийся в скалах, не хочет отпускать нас к человечеству, словно лес хочет превратить нас в своих детей, в шакалов на двух ногах, он согласен терпеть наш поселок, но только как свое собственное продолжение, а не как отрицание. Там, за глыбой, темнеет обрыв, вроде бы невысокий обрыв, но если Олег сейчас упадет вниз, он разобьется. Где веревка, где вторая веревка, надо примотать его к тому камню... Томас полз вниз, хорошо, что вниз, вниз ползти легче, и только жжет снег - почему-то снег умудряется проникать всюду и очень жжет грудь. Когда кашляешь, то тихонько, чтобы не разорвать легкие, а кашель накапливается и рвется из груди, и его ничем но удержишь. Томас полз вниз, волоча за собой веревку, которая казалась ему невероятно тяжелой, свинцовой, веревка разматывалась и волочилась как змея. Олег забился по-птичьи, стараясь разорвать путы, затылок его колотился о камень, и Томасу физически передавалась боль, владевшая Олегом, владевшая им в кошмаре, но тем не менее реальная, трансформировавшаяся в видение. Олегу в этот момент казалось, что на него упала крыша дома. До Олега оставалось метров десять, но больше. Томас понимал, что тот его но слышит, но твердил: - Потерпи, я иду, - а сам старался поднять голову, чтобы увидеть, не возвращаются ли Марьяна с Диком. Главное было успеть, успеть, прежде чем Олег скатится к обрыву, тогда будет поздно... "Почему у меня сейчас кружится голова?" Когда Томас дотянулся до Олега, он на несколько секунд потерял сознание, все силы ушли на то, чтобы доползти. Тело, движимое только этим отчаянным желанием, отказалось более подчиняться, как бы выполнив все, на что было способно. Томаса привел в себя порыв ледяного ветра, принесший заряд снега, а может, невнятный шепот Олега и его хриплое дыхание. Томасу больше всего на свете хотелось закрыть глаза, потому что вот так лежать, ничего но делать, ни о чем не думать - это и было теплой, уютной сказкой, исполнением желаний. Олег сдвинулся еще на метр, он бился, стараясь освободиться от веревок, отталкивался связанными ногами от глыбы. Томас подтянул к себе веревку, стараясь сообразить, как ему примотать Олега надежнее к скале, и никак не мог понять, как это делается, а потом оказалось, что его рука пуста - веревку он выпустил, ее конец остался в нескольких метрах сзади и вернуться к нему не было сил. Томас подтянулся, чтобы уцепиться за ноги Олега, но тот дернулся и отбросил Томаса, тело которого не почувствовало боли. Томас понял, что так ему Олега не удержать и что Олег, даже связанный, куда сильнее его, и потому Томас возобновил свое медленное путешествие к обрыву, чтобы оказаться между ним и Олегом, превратиться в барьер, в препятствие, в неподвижную колоду. Томасу казалось, что он ползет несколько часов, и он умолял, уговаривал Олега потерпеть, полежать спокойно, и все же, когда ему удалось наконец доползти до узкой полки, отделявшей Олега от обрыва, Олег сполз уже так низко, что Томасу пришлось протискиваться между телом Олега и острыми камнями на краю. И наверное, Томасу удалось бы оттащить Олега обратно, наверх, к безопасности, если бы сам он мог удержаться на зыбком краю сознания. x x x Марьяна прибежала к лагерю запыхавшись, ей казалось, что она отсутствовала несколько минут, на самом деле ее не было больше часа. Она бежала прямо к палатке и потому не сразу поняла, что произошло. Она увидела только, что лагерь пуст, и сначала даже откинула край палатки, решив, что Томас с Олегом прячутся там от снега, хотя палатка лежала плоско на земле и спрятаться под ней никто бы не мог. Марьяна в растерянности оглянулась и увидела след в снегу, который уходил вниз к скале, след такой, будто кто-то тащил по снегу тяжелый груз, и ей сразу почудилась страшная картина: животное, которому принадлежали круглые, как от бочки, следы, тащит обоих мужчин, и виновата в этом только она, потому что побежала спасать козу и забыла о людях, о больных людях в снежной пустыне, чего делать нельзя. И все получилось ужасно и глупо, потому что она не догнала Дика и не нашла козу, а оставшись одна среди скал, испугалась, что не найдет пути к лагерю, испугалась за Томаса с Олегом, которые беспомощны, побежала обратно - и вот опоздала. Марьяна семенила вниз по склону, всхлипывая и повторяя: - Мамочка, мамочка... Почему-то на снегу лежала веревка. Олегу удалось распутаться? Она обогнула серую глыбу и увидела, что на краю обрыва лежит связанный Олег, а Томаса нигде нет. - Олег! Олежка! - закричала она. - Ты живой? Олег не ответил. Он спал. Люди всегда засыпают, когда пройдет припадок. Он был один, но след от его тела продолжался вниз, к обрыву, и, когда Марьяна заглянула вниз, она увидела, что там, недалеко, метрах в пяти, лежит Томас, очень спокойно и как-то даже удобно, и поэтому Марьяшка не сразу догадалась, что Томас уже мертв. Тогда она спустилась вниз, спеша и обламывая ногти о ледяные камни, долго трясла его, старалась разбудить и вдруг поняла, что Томас умер, разбился. А Олег, который пришел в себя, услышал шум и плач Марьяны и спросил слабым голосом: - Ты что, Марьяшка, что случилось? Он совершенно не помнил, как столкнул Томаса вниз, хотя потом по следам и отрывочным кошмарным видениям Олега они смогли понять, как и почему все произошло, и догадались, как умер Томас. x x x Дик вернулся в лагерь через два часа. Он не догнал козу и потерял ее следы на большой каменной осыпи. На обратном пути он встретил следы неизвестного животного и пошел по ним, думая подстрелить, чтобы прийти в лагерь с добычей. Тогда можно сказать, что он нарочно оставил козу в покое, пожалел Марьяну. И он искренне уже верил, что пожалел Марьяну, потому что не выносил неудач. Когда он узнал, что случилось в лагере без него, он оказался трезвее и спокойное остальных и сказал Олегу: - Не говори глупостей. Никого ты не убивал и ни в чем не виноват. Ты же не знал, что столкнул Томаса. Ты должен быть благодарен ему, что он тебя старался удержать. Может, он ничего и не успел сделать, вернее всего, он ничего не успел сделать, но все равно он хотел тебя спасти. Может, так даже лучше, потому что Томас был совсем болен, он мог умереть в любую минуту, но хотел идти к перевалу, и потому нам пришлось бы его тащить, и все погибли бы. - Ты хочешь успокоить Олега, - отвечала Марьяна, раскачиваясь от боли - она отморозила руки и ободрала их в кровь, когда старалась оживить Томаса и когда они вместе с шатавшимся от слабости Олегом тащили его тело к палатке. - Ты хочешь успокоить Олега, а виноваты мы с тобой. Если бы мы не побежали за козой, Томас был бы жив. - Правильно, - сказал Дик, - тебе не надо было бежать за мной. Это глупость, женская глупость. - Неужели ты не винишь себя? - спросила Марьяна. Томас лежал между ними, закрытый с головой одеялом, и как будто присутствовал при этом разговоре. - Я не знаю, - сказал Дик. - Я пошел за козой, потому что нам нужно мясо. Нужно всем. Мне меньше других, потому что я сильнее. - Я не хочу с ним больше говорить, - сказала Марьяна. - Он холодный, как этот снег. - Я хочу быть справедливым, - сказал Дик. - От того, что мы будем метаться и стонать, никому не лучше. Мы теряем время. День уже перевалил за середину. - Олег еще слабый, чтобы идти, - сказала Марьяна. - Нет, ничего, - отозвался Олег, - я пойду. Только надо взять у Томаса карту и счетчик радиации. Он говорил мне, что, если что-нибудь случится, надо взять эти вещи. - Не надо, - сказал Дик. - Почему? - Потому что мы идем обратно, - сказал Дик спокойно. - Ты так решил? - спросил Олег. - Это единственный путь, чтобы спастись, - сказал Дик. - Через два дня мы будем в лесу. Там я найду добычу. Я вас приведу в поселок, я обещаю. - Нет, - сказал Олег, - мы пойдем дальше. - Глупо, - сказал Дик. - У нас нет шансов. - У нас карта. - А почему ты веришь ей? Карта старая. Все могло измениться. И никто не знает, сколько еще идти без еды, по голому снегу. - Томас сказал, что мы шли быстро, что остался один день. - Томас ошибался. Он сам хотел туда, и он нас обманывал. - Томас нас не обманывал. Он сказал, что там есть пища и мы будем спасены. - Ему хотелось в это верить, он был болен, он плохо соображал. Мы останемся живы, только если вернемся обратно. - Я пойду к перевалу, - сказал Олег. Он сказал это, глядя на тело, покрытое одеялом, он обращался к Томасу. - Я тоже пойду, - сказала Марьяна, - как ты не понимаешь? - Марьяшка, - сказал Дик, постукивая большим кулаком по камню, отбивая такт словам, - Олегу заморочил голову Старый. Он всегда твердил ему, что он умнее, лучше нас с тобой, что он особенный. Он не мог быть лучше нас в поселке или в лесу, он всегда уступал мне. Даже тебе в лесу он уступает. Понимаешь, ему нужна эта сказка о перевале и речи о дикарях, которыми мы не имеем права стать. А я не дикарь. Я не глупее его. Пускай Олег идет, если он уверен. А тебя я не пущу - тебя я уводу вниз. - Глупости, глупости, глупости! - закричала Марьяна. - Нас послал поселок. Нас все ждут и все надеются. - Мы принесем больше пользы живыми, - сказал Дик. - Пошли. - Олег протянул руку к одеялу, чтобы взять у Томаса карту и счетчик, и медленно сказал: - Прости, Томас, что ты не дошел и я беру у тебя такие ценные вещи. Он откинул край одеяла. Томас лежал, закрыв глаза, лицо его побелело, и губы стали тонкими. И Олег не смог заставить себя дотронуться до холодного тела Томаса. - Погоди, я сама, - сказала Марьяшка. - Погоди. Дик поднялся, подошел к скале, поднял со снега флягу, поболтал ею - там плеснулся коньяк. Дик отвинтил крышку и вылил коньяк на снег. Острый незнакомый запах повис в воздухе. Дик завинтил крышку и повесил флягу через плечо. Никто ничего не сказал. Марьяна передала Олегу сложенную карту, счетчик радиации и нож Томаса. - Нам его не закопать, - сказал Дик. - Надо отнести его под обрыв и засыпать камнями. - Нет! - сказал Олег. Дик удивленно поднял брови. И глупо было отвечать, что нельзя на Томаса класть камни. Ведь Томас мертв и ему все равно. Все сделал Дик. Олег и Марьяна только помогали ему. Больше они ни о чем не говорили. Олег и Марьяна молча собрались, взяли совсем легкие мешки (даже дров осталось на один-два костра), разделили на три части последние ломтики вяленого мяса, и Марьяна отнесла Дику его порцию. Тот положил ломтики в карман и ничего не сказал. Потом Олег и Марьяна поднялись и пошли, не оглядываясь, наверх, к перевалу. Дик догнал их метров через сто. Догнал, потом обогнал и пошел впереди. Олег шел с трудом, еще не прошли последствия припадка. Марьяна хромала - ушибла ногу, когда лазила по обрыву. Они прошли всего километров десять, и пришлось остановиться на ночлег. Олег свалился на снег и сразу заснул. Он не проснулся, чтобы напиться кипятку со сладкими корешками. И он не увидел того, что увидели Дик и Марьяшка, когда совсем стемнело. Облака вокруг разошлись, и на небе появились звезды, которых никто из них никогда не видел. Потом небо затянуло вновь. Марьяна тоже заснула, а Дик еще долго сидел у погасшего теплого костра, положив в него ноги, смотрел на небо и ждал - может, облака разойдутся вновь? Он слышал о звездах, старшие всегда говорили о звездах, но никогда раньше он не догадывался, какое величие и простор открываются человеку, который видит звезды. Он понимал, что им никогда не вернуться в поселок. x x x Они поднялись рано, выпили немного кипятку, растопив снег, и доели сладкие корешки, от которых голод лишь усилился. В тот день они тащились медленнее, чем обычно, даже Дик выбился из сил. Беда была в том, что они не знали, правильно ли идут. На карте были нарисованы ориентиры, но они не совпадали. Понятно почему: люди шли здесь в прошлый раз зимой, когда много снега, когда сильные морозы и мгла, и потому сейчас все вокруг выглядело иначе. Наступило отчаяние, потому что перевал был абстракцией, в которую невозможно поверить, как невозможно представить себе звездное небо, если его не видел и знаешь лишь по рассказам. Олег жалел, что заснул и пропустил небо, но, может быть, оно повторится следующей ночью? Ведь облака на небе стали тоньше, сквозь них иногда проглядывала голубизна, и вокруг было куда светлее, чем внизу, в лесу. Днем, когда все выбились из сил, Дик приказал остановиться и начал растирать Марьяшке снегом отмороженные щеки. Тогда Олег увидел в стороне, на снегу, синее пятно. Но до него надо было пройти еще шагов сто, а сил не было, и Олег не стал ничего говорить. Когда наконец Дик сказал, что пора идти, Олег показал на синее пятно. Они пошли к нему, с каждым шагом быстрее. Это была синяя короткая куртка из прочного и тонкого материала. Она наполовину вмерзла в снег, и один рукав ее, набитый снегом, торчал вверх. Дик окопал снег вокруг, чтобы вытащить куртку, а Олегом вдруг овладело болезненное нетерпение. - Не надо, - сказал он хрипло, - зачем? Мы скоро придем, ты понимаешь, мы правильно идем! - Она крепкая, - сказал Дик, - Марьяшка совсем замерзла. - Мне не нужно, - сказала Марьяшка, - лучше пойдем дальше. - Идите, я вас догоню, - сказал Дик упрямо. - Идите. Дик догнал их через пятнадцать минут, неся куртку в руке, но Марьяна надевать ее не стала, сказала, что куртка мокрая и холодная. Но главное было то, что куртка чужая и ее кто-то носил. И если снял и бросил, то, значит, погиб. Всем известно, что с перевала вышло семьдесят шесть человек, а до леса дошло чуть больше тридцати. Они не добрались в тот день до перевала, хотя Олегу все казалось, что перевал будет вот-вот, - сейчас обойдем этот язык ледника, и будет перевал, сейчас минуем осыпь, и будет перевал... И подъем становится все круче, а воздуха все меньше. Они ночевали, вернее, пережидали, пока кончится темнота, сжавшись в клубок, закутавшись всеми одеялами и накрывшись палаткой. Все равно не заснешь от холода, они только проваливались в забытье и снова просыпались, чтобы поменяться местами. От Марьяны, которая лежала в середине, почти не было тепла - она стала какой-то бестелесной и острой - птичьи кости. Они поднялись с рассветом, над ними было синее звездное небо, но они не смотрели на небо. Потом постепенно рассвело, облака были прозрачные, как туман, и сквозь них светило солнце, холодное, яркое, которого они тоже никогда не видели, но они не смотрели и на солнце. Они брели, обходя трещины во льду, осыпи и карнизы. Дик упрямо шагал впереди, выбирая дорогу, падая и срываясь чаще других, но ни разу не уступив первенства. И он первым вышел на перевал, не сообразив, что это и есть перевал, потому что склон, по которому они карабкались, незаметно для глаз выровнялся и превратился в плоскогорье, и потом они увидели впереди зубцы хребтов. Хребет за хребтом, цепи снежных гор, сверкающие под солнцем, а еще через час внизу открылась котловина, посреди которой, громадный даже отсюда, с километровой высоты, лежал круглый диск темного металлического цвета. Он накренился и вдавился в снег точно посреди котловины. До этой котловины капитан смог дотянуть корабль, когда после взрыва в двигательном отсеке отказали приборы. Он посадил корабль здесь в метель, ночь и туман здешней злой зимы. Они стояли в ряд. Три оборванных, изможденных дикаря, арбалеты на плечах, мешки из звериных шкур за спинами, оборванные, обожженные морозом и снегом, черные от голода и усталости, три микроскопические фигурки в громадном, пустом безмолвном мире, и смотрели на мертвый корабль, который шестнадцать лет назад рухнул на эту планету. И никогда уже не поднимется вновь. Потом они начали спускаться вниз по крутому склону, цепляясь за камни, стараясь не бежать по неверным осыпям, все скорее, хотя ноги отказывались слушаться. И через час они уже были на дне котловины. Глава четвертая Шестнадцать лет назад Олегу и Дику было меньше двух лет. Марьяны еще не было на свете. И они не помнили, как опустился здесь, в горах, исследовательский корабль "Полюс". Их первые воспоминания были связаны с поселком, с лесом; повадки шустрых рыжих грибов и хищных лиан они узнали раньше, чем услышали от старших о том, что есть звезды и другой мир. И лес был куда понятнее, чем рассказы о ракетах или домах, в которых может жить по тысяче человек. Законы леса, законы поселка, возникшие от необходимости сохранить кучку людей, не приспособленных к этой жизни, старались вытолкнуть из памяти Землю и вместо памяти возродить лишь абстрактную надежду на то, что когда-то их найдут и все это кончится. Но сколько надо терпеть и ждать? Десять лет? Десять лет уже прошло. Сто лет? Сто лет значит, что найдут не тебя, а твоего правнука, если у тебя будет правнук и если он, да и весь поселок смогут просуществовать столько лет. Надежда, жившая в старших, для второго поколения не существовала - она бы только мешала жить в лесу, но не передать им надежду было невозможно, потому что даже смерть человеку не так страшна, если он знает о продолжении своего рода. Смерть становится окончательной в тот момент, когда с ней пропадаешь не только ты, но и все, что привязывало тебя к жизни. Потому и старшие и учитель - все, каждый как мог, старались воспитать в детях ощущение принадлежности к Земле, мысль о том, что рано или поздно отторженность прервется. А на более реальной ступени связи с миром оставался корабль за перевалом. Он существовал, его можно было достичь если не в этот тысячедневный бесконечный холодный год, то в следующий, когда дети подрастут и смогут дойти до перевала. Дик, Олег и Марьяна спускались в котловину, к кораблю, он рос, был веществен и громаден, но оставался легендой, чашей Грааля, и никто из них не удивился бы, если бы при прикосновении он рассыпался в прах. Они возвращались к дому своих отцов, который пугал тем, что перешел в эту холодную котловину из снов и легенд, рассказанных при тусклом светильнике в хижине, когда за щелью окна, затянутого рыбьей кожей, рычит снежная метель. Существование корабля возродило сны и легенды, придав им новый смысл и привязав картины, рожденные воображением и потому неточные, к реальности этого гиганта. Подобного противоречия старшие не понимали - ведь для них за повестью о том, как грянула катастрофа, как пришел холод и тьма, за рассказом о пустых коридорах, в которых постепенно гаснет свет и куда прорываются снаружи сухие снежинки, - за всем этим скрывались зримые образы коридоров и ламп, молчание вспомогательных двигателей и щелканье счетчиков радиации. Для слушателей - Олега и его сверстников - в рассказе понятны были лишь снежинки, а коридоры ассоциировались с чащей леса или темной пещерой - ведь воображение питается лишь тем, что видено и слышано. Теперь стало понятно, как уходили отсюда люди - тащили детей и раненых, хватали в спешке те вещи, которые должны понадобиться на первое время, в тот момент никто еще не думал, что им придется жить всегда и умереть в этом холодном мире, - гигантские масштабы и невероятная мощь космической цивилизации даже здесь вселяли ложную уверенность, что все случившееся, как бы трагично ни было, лишь временный срыв, случайность, которая будет исправлена, как исправляются случайности всегда. Вот тот люк. Уходя, как рассказывал Старый, они закрыли его, а аварийную лестницу, по которой спускались на снег, отнесли в сторону, под нависшую скалу. Это место было отмечено на карте, но искать лестницу не пришлось - снег подтаял, и она лежала неподвижно, голубая краска кое-где облезла, а когда Дик поднял лестницу, то отпечаток ее остался голубым рисунком на снегу. Дик пощелкал ногтем по перекладине. - Легкая, - сказал он, - надо будет взять. Никто не ответил ему, Марьяна с Олегом стояли поодаль и, запрокинув головы, разглядывали округлое брюхо корабля. Корабль казался совершенно целым, хоть сейчас лети дальше. И Олег даже представил себе, как он отрывается от котловины, поднимается все быстрее к синему небу и становится черным кружочком, точкой в синеве... Усталости не было. Тело было легким и послушным, и нетерпение как можно скорее заглянуть внутрь чудовища смешивалось со страхом навсегда исчезнуть в замкнутой сфере корабля. Олег перевел взгляд на аварийный люк. Сколько раз Старый повторял Олегу: "Аварийный люк не заперт, понимаешь, мы его только прикрыли. Ты поднимаешься к нему по лесенке и первым делом замеряешь уровень радиации. Ее быть не должно, шестнадцать лет прошло, но обязательно замерь. Тогда радиация была одной из причин, почему нам пришлось так спешно уходить, мороз и радиация. Сорок градусов мороза, системы отопления не функционируют, и радиационный фон - оставаться было нельзя". Дик бродил вокруг корабля, выковыривая из снега ящики и банки, - многие вещи вытащили из корабля, но их пришлось оставить. - Ну что, - спросил Олег, - пойдем туда? - Пойдем, - сказал Дик, поднял лестницу и приставил к люку. Потом сам поднялся по ней, сунул в щель нож Томаса, нажал, нож сломался. - Может, он защелкнулся? - спросила Марьяна снизу. - Совсем ножей не осталось, - сказал Дик. - Старый сказал, что люк открыт, - заметил Олег. - Старый все забыл, - сказал Дик. - Нельзя верить старикам. - Не получается? - спросила Марьяна. Облака затянули солнце, и сразу стало темнее, привычнее. - Погоди, - сказал Олег. - Почему мы тянем крышку на себя, почему толкаем, как дома? А если дверь в корабле открывалась иначе? - Спускайся, чего уж там, - сказал Дик. - Я камень принесу. - Камнем не одолеешь, - сказал Олег. Дверца была немного утоплена в стене корабля, она уходила под обшивку. А что, если попробовать толкнуть ее вбок? Так не бывает, но если корабль летит, лучше, чтобы дверь сама случайно не открывалась. Олег сказал Дику: - Дай нож. Тот кинул Олегу сломанный нож, сунул руки под мышки и принялся притоптывать: замерз. Даже он замерз. Пошел сухой снег. Они были одни во всем мире, они умирали от голода и холода, а корабль не хотел пускать их внутрь. Олег вставил обломок ножа в щель и постарался толкнуть крышку в сторону. Та вдруг щелкнула и легко, словно ожидала этого, отошла вбок и исчезла в стене. Все правильно. Олег даже не стал оборачиваться, чтобы все видели, какой он умный. Он решил задачу. Пускай задача была несложная, но другие решить не смогли. Олег заткнул нож за пояс и вынул счетчик радиации. - Ой! - услышал он голос Марьяны. - Олег открыл! - Это хорошо, - сказал Дик. - Иди, чего стоишь! Счетчик показал, что опасности нет. Все правильно. - Там темно, - сказал Олег, - дайте факел. Даже когда было очень холодно в последнюю ночь, они не стали сжигать факелы. Факелы давали мало тепла, зато долго горели. - Там тепло? - спросила Марьяна. - Нет. - Олег принюхался. В корабле сохранился чужой опасный запах. Ступить внутрь было страшно. Но Олег вдруг понял, что теперь он главнее Дика, что Дику страшно. Дик щелкал кремнем, разжигая факел. Факел занялся маленьким, почти невидимым в свете дня огнем. Дик поднялся до половины лестницы и передал факел Олегу. Но дальше не пошел. Олег принял факел и протянул руку внутрь. Впереди была темнота, под ногами начинался ровный шероховатый пол. Олег сказал громко, чтобы заглушить страх: - Я пошел. Берите факелы. И за мной! Я буду ждать внутри. Пол под ногами чуть пружинил, как будто кора живых деревьев. Но Олег знал, что пол неживой и что таких деревьев на Земле не бывает. Ему почудилось, что впереди кто-то подстерегает его, и он замер. Но потом понял, что так возвращается к нему отраженное чем-то эхо собственного дыхания. Олег сделал еще один шаг вперед, и свет факела, ставший ярче, осветил стену, круглящуюся кверху. Блестящую и светлую стену. Он дотронулся до стены. Она была холодной. "Вот я и дома, - подумал Олег. - У меня есть дом - поселок. А есть дом, который называется космический исследовательский корабль "Полюс". Он мне тысячу раз снился, но снился совсем не таким, каким оказался на самом деле. А я тут был. Я тут даже родился. Где-то в темной глубине корабля есть комната, где я родился". - Ты где? - спросил Дик. Олег обернулся. Силуэт Дика заслонил проем люка. - Иди сюда, - сказал Олег. - Здесь никого нет. - Был бы, давно замерз. - Голос Дика улетел по коридору. Олег протянул Дику факел, чтобы он зажег свой, потом подождал, пока Дик, уступив место Марьяне, зажжет ее факел. С тремя факелами сразу стало светлее, только очень холодно. Куда холоднее, чем снаружи, потому что там был живой воздух, а здесь воздух мертвый. Коридор закончился дверью, но Олег уже знал, как ее открыть. В действиях Олега появилась уверенность, еще не настоящая уверенность, но большее единство с кораблем, чем у остальных, которым корабль казался страшной пещерой, и, если бы не голод, они бы остались снаружи. Дойди с ними до корабля Томас, все было бы иначе. Олег не мог взять на себя роль проводника и толкователя тайн, но лучше Олег, чем никто. За дверью был круглый зал, такого они никогда не видели. В нем мог разместиться весь поселок. Несмотря на свет трех факелов, его потолок пропадал в темноте. - Ангар, - сказал Олег, повторяя заученные слова Старого. - Здесь посадочные катера и другие средства. Но узел питания был выведен из строя при посадке. Это сыграло роковую роль. - И вынудило команду и пассажиров идти по горам пешком, - добавила Марьяна. Старый на уроках заставлял их заучивать наизусть историю поселка, начало этой истории, чтобы не забывалась. "Если у людей нет бумаги, они учат историю наизусть, - говорил он. - Без истории люди перестают быть людьми". - С огромными жертвами... - продолжил Дик, но не договорил, замолчал: здесь нельзя было говорить громко. Перед ними, преградив путь, лежал цилиндр длиной метров десять. - Это тот катер, - сказал Олег, - который они вытянули из ангара на руках, но не успели им воспользоваться, надо было уходить. - Как холодно, - Марьяна поежилась. - Он в себе держит холод с зимы, - сказал Дик. - Куда дальше? Дик признал главенство Олега. - Здесь должна быть открытая дверь, - сказал Олег, - которая ведет в двигательный отсек. Только нам туда нельзя. Мы должны найти лестницу наверх. - Как ты хорошо все выучил, - чуть улыбнулась Марьяна. Они снова пошли вдоль стены. - Здесь должно быть много вещей, - сказал Дик. - Но как мы их понесем обратно? - А вдруг те, кто здесь умер, ходят? - спросила Марьяна. - Да кончай ты! - сказал Дик. - Разумеется. - Олег остановился. - Что? Что ты увидел? - Я догадался. Если загнуть концы у лестницы, то тогда ее можно нагрузить вещами и тащить за собой. Ну как на санях, которые сделал Сергеев. - А я думала, что ты увидел мертвеца, - сказала Марьяна. - Я об этом тоже подумал, - сказал Дик. - Первая дверь, - сказал Олег. - Туда нам не надо. - Я загляну, - сказал Дик. - Там наверняка радиация, - сказал Олег. - Старый говорил. - Ничего она со мной не сделает. Я сильный, - сказал Дик. - Радиация невидима, ты же знаешь. Ты же учился. - Олег пошел дальше, неся факел близко к стене. Стена была неровной. В ней были ниши, открытые панели с кнопками и холодно блестящими экранами. Томас был инженером. Томас понимал, что значат эти кнопки и какую силу они в себе несут. - Сколько всего настроили, - сказал Дик, все еще не примирившийся с кораблем, - а разбились. - Зато они прилетели через небо, - сказала Марьяна. - Вот эта дверь, - сказал Олег. - Отсюда мы попадем в жилые помещения и в навигационный отсек. Как это всегда звучало: "навигационный отсек", "пульт управления". Как заклинания. И вот он сейчас увидит навигационный отсек. - А ты помнишь номер своей комнаты? - спросила Марьяна. - Каюты, - поправил ее Олег. - Конечно, помню. Сорок четыре. - Меня отец просил зайти и посмотреть, как все там. У нас сто десятая. А ты ведь родился на корабле? Олег не ответил. Да вопрос и не требовал ответа. Но странно было, что Марьяна думает так же, как и он. Олег отвел в сторону дверь. И отпрянул. Он забыл, что этого надо было ждать. Есть такие краски, которые светятся многие годы. Ими покрашены некоторые коридоры и навигационный отсек. Свет шел отовсюду и ниоткуда. И было светло. Достаточно, чтобы факелы как бы померкли. - Ой, - прошептала Марьяна, - а может, тут кто-то живет? - Хорошо, что есть свет, - сказал Олег. - Сбережем факелы. - Как будто даже теплее, - сказала Марьяна. - Это только кажется, - сказал Олег. - Но мы, наверное, найдем теплые вещи. И будем спать в комнате. - Нет, - сказал Дик, который немного отстал и еще не вошел в светлый коридор. - Я не буду спать здесь. - Почему? - Я буду спать там, на снегу. Там теплее. Олег понимал, что Дику страшно спать в корабле, но ему, Олегу, хотелось остаться здесь. Он не боялся корабля. Испугался сначала, когда было темно, но не сейчас. Это его дом. - Я тоже не буду здесь спать, - сказала Марьяна. - Здесь есть тени тех, кто жил. Я боюсь. Справа стена коридора отошла вглубь и была забрана прозрачным, как тонкий слой воды, материалом, и Марьяна вспомнила, что он называется стеклом. А за ним были зеленые растения. С зелеными маленькими листьями, таких зеленых листьев в здешнем лесу не бывает. - Они не схватят? - спросил Олег. - Нет, - сказала Марьяна, - они замерзли. На Земле растения не кусаются, разве ты забыл, как нам рассказывала тетя Луиза? - Это не так важно, - сказал Дик. - Пошли. Не вечно же гулять просто так. А вдруг тут нет еды? Странно, подумал Олег, мне совсем не хочется есть. Я так давно не ел, а есть не хочется. Это нервы. Через десять шагов они увидели еще одну нишу, но в ней стекло было разбито. Марьяна протянула руку. - Нельзя, - сказал Дик. - Я знаю лучше, я их чувствую. А эти мертвые. Она дотронулась до ветки, и листья рассыпались в пыль. - Жалко, - сказала Марьяна. - Жалко, что нет семян, мы бы посадили их у поселка. - Направо склады, - сказал Олег. - Давайте посмотрим, что там есть. Они повернули направо. Посреди коридора лежал разорванный полупрозрачный мешок, и из него выкатилось несколько белых банок - видно, когда люди бежали с корабля, мешок разорвался. x x x Это было странное, чудесное пиршество. Они вскрывали банки, Дик - ножом, а Олег догадался, что это можно делать без ножа, если нажать на край банки; они пробовали то, что было в банках и тюбиках. И почти всегда это было вкусно и незнакомо. И банок было не жалко, потому что там были целые комнаты, полные ящиками и контейнерами, там были миллионы банок и всяких других продуктов. Они пили сгущенное молоко, но не было рядом Томаса, который сказал бы, что это молоко. Они глотали шпроты, но не знали, что это шпроты; они выдавливали из тюбиков варенье, которое казалось им слишком сладким; они жевали муку, не зная, что это мука. Марьяна расстраивалась, что они так напакостили и на полу грязно. Потом их потянуло в сон - глаза слипались, словно вся усталость последних дней навалилась на плечи. Но все же Олегу не удалось уговорить спутников остаться в корабле и спать в нем. Они ушли вдвоем, и Олег, как только их шаги стихли в коридоре, вдруг испугался и еле сдержался, чтобы не побежать за ними. Он лег па пол, раздвинув банки, и проспал много часов, но время здесь, в корабле, не двигалось, его ничем нельзя было поймать. Олег спал без снов, без мыслей, глубоко и спокойно, куда спокойнее, чем Марьяна с Диком, потому что Дик даже в такой усталости несколько раз за ночь просыпался и прислушивался - нет ли опасности. И тогда чутко просыпалась Марьяна, прятавшая голову на его груди. Они накрылись всеми одеялами и палаткой, и им было не холодно, потому что вечером пошел густой снег и завалил палатку, превратил в сугроб. Олег проснулся раньше тех, кто спал снаружи, потому что замерз. Он долго прыгал, чтобы согреться, потом поел. Это было удивительное чувство: не думать, хватит ли пищи, - он давно не испытывал его. Немного болел живот. Мог бы болеть сильнее, подумал Олег. Было стыдно глядеть на остатки пиршества, и Олег отодвинул в угол комнаты пустые и полупустые банки. "Надо идти дальше, - подумал он. - Пойти позвать ребят? Нет, наверное, они еще спят". Олегу казалось, что его сон длился лишь несколько минут. Он немного оглядится, потом выйдет наружу и разбудит остальных. В корабле никого нет, давно никого нет, бояться нечего. Надо уходить обратно, перевал скоро завалит снегом. А мы тут спим. Разве можно тут спать? Олег, как настоящий житель леса, везде отлично ориентировался. Даже в корабле. Он не боялся заблудиться и потому спокойно пошел по пандусу, ведущему наверх, в жилые помещения. Каюту с круглой табличкой "44" он нашел через час. Не потому, что трудно было найти, просто он отвлекался в пути. Сначала он попал в кают-компанию, где увидел длинный стол, и там ему очень понравились установленные посредине забавные солонки и перечницы, и он даже положил их в мешок по штуке, подумал, что мать будет рада, если он принесет ей такие вещи. Потом он долго рассматривал шахматы - видно, при ударе коробка упала на пол и разбилась, а фигуры рассыпались по ковру. Ему никто не рассказывал о шахматах, и он решил, что это скульптуры неизвестных ему земных животных. И конечно, удивителен был ковер - у него не было швов, значит, его выделали из шкуры одного животного. Какое же животное на Земле так велико, и притом у него такие странные узоры на шкуре? Наверное, это морское животное. Эгли рассказывала, что самые большие животные обитают в море и называются китами. Олег видел еще много чудесных и непонятных вещей, и к исходу часа, который потребовался, чтобы добраться до каюты "сорок четыре", он был переполнен впечатлениями. Впечатления, накапливаясь, вызывали отчаяние от собственной тупости, от неспособности разобраться в вещах и от того, что Томас не дошел до корабля и не может все объяснить. Перед дверью сорок четвертой каюты Олег долго стоял, не решаясь открыть ее, хотя знал, что ничего особенного он там не увидит. И он даже понимал почему. Хотя мать говорила много раз, что его отец погиб при крушении корабля, что он был в двигательном отсеке, где раскололся реактор, все равно ему казалось, что отец может быть там. Почему-то Олег никогда не верил в смерть отца, и отец оставался живым, на корабле, ожидающим, несчастным. Может, это происходило от внутренней убежденности матери, что отец жив. Это был ее кошмар, ее болезнь, которую она тщательно скрывала от всех, даже от сына, но сын об этой болезни знал. Наконец Олег заставил себя отодвинуть дверь. В каюте было темно. Стены ее были покрыты обычной краской. Пришлось задержаться, зажечь факел, и глаза не сразу привыкли к полутьме. Каюта состояла из двух комнат. В первой стоял стол, диван, здесь ночевал отец, во второй, внутренней, комнате жила мать с ним, с Олегом, младенцем. Каюта была пуста. Отец не вернулся в нее. Мать ошиблась. Но Олега ждал иной сюрприз, иное потрясение, выражение того конца времени, той паузы, в которой жил корабль с момента, как люди покинули его, и до того дня, когда к нему вернулся Олег. В маленькой комнате стояла детская кроватка. Он сразу понял, что это сооружение с расстегнутыми и висящими по сторонам ремнями, мягкое, как бы повисшее в воздухе, предназначено для маленького ребенка. И вот почему-то недавно, минуту назад, ребенка унесли отсюда в спешке, даже оставили один очень маленький розовый носок и разноцветную погремушку. Олег, еще не осознав до конца, что встретился с самим собой в этом заповеднике остановившегося времени, поднял погремушку и взмахнул ею, и именно в этот момент, услышав звук погремушки и, как ни странно, узнав его, он осознал реальность корабля, реальность этого мира, более глубокую и настоящую, чем реальность поселка и леса. В обычной жизни нельзя встретиться с самим собой. Вещи исчезают, а если что-то и остается, то останется как память, как сувенир. А здесь, в петле, прикрепленной к бортику кровати, висела недопитая бутылочка с молоком, молоко замерзло, но его можно было растопить и допить. И, увидев себя, встретившись с собой, осознав и пережив эту встречу, Олег принялся искать следы двух других людей, бывших здесь по ту сторону остановившегося времени, - отца и матери. Мать найти было легче. Она бежала отсюда, унося его, Олега, поэтому на ее кровати в глубине каюты валялся скрученный, смятый, сорванный второпях халат. Мягкая туфля высовывалась из-под кровати, книга, заложенная листком бумаги, лежала на подушке. Олег поднял книгу, осторожно, боясь, не рассыплется ли она, как то растение в коридоре. Но книга отлично перенесла мороз. Книга называлась "Анна Каренина" и была написана Львом Толстым. Это была толстая книга, а на закладке были набросаны формулы - мать была физиком-теоретиком. Олег никогда не видел почерка матери, потому что в деревне не на чем было писать, он никогда не видел книги, потому что книг в тот момент никто не брал с корабля, Олег слышал имя писателя на уроках тети Луизы, но не думал, что писатель может написать такую толстую книгу. Олег взял книгу с собой. И он знал: как бы ни было тяжело идти назад, он книгу донесет. И этот листочек с формулами. И потом, подумав, он положил в мешок туфли матери. Они казались очень узкими для разбитых, старых ног матери, но пускай они у нее будут. А следы отца, хоть и были вещественны и очевидны, почему-то не произвели на Олега такого впечатления, как встреча с самим собой. Это случилось потому, что отца в тот момент, когда корабль разбился, не было. Он ушел раньше. Он ушел на вахту, убрав за собой - отец был аккуратным человеком, не терпел беспорядка. Его книги стояли в ряд на полке за стеклом, его вещи висели в стенном шкафу... Олег вынул из шкафа мундир отца. Наверное, он не надевал его на корабле, мундир был совсем новым, синим, плотным, с двумя звездочками на груди, над карманом куртки, с тонким золотым лампасом на узких штанах. Олег вынул мундир из шкафа и приложил к себе - мундир был немного великоват. Тогда Олег надел куртку поверх своей, и она стала впору, только пришлось чуть подогнуть рукава. Потом подвернул штанины. Если бы отец жил в деревне и ходил в этом мундире, он разрешил бы Олегу иногда надевать его. Теперь корабль окончательно принадлежал Олегу. Даже вернувшись в лес, он всегда будет тосковать по кораблю и стремиться обратно сюда, как стремится Старый и как стремился Томас. И в этом тоже не было ничего плохого, в этом была победа Старого, который не хочет, чтобы те, кто растет в деревне, стали частью леса. Теперь Олег окончательно понял, как и почему думал Старый, и слова его приобрели смысл, осознать который можно было только здесь. Олег догадался откинуть крышку стола, там с внутренней стороны оказалось зеркало. Олегу приходилось видеть себя отраженным в луже. Но в большом зеркале он не видел себя никогда. И, глядя на себя, он осознавал раздвоение, но это раздвоение не было противоестественным - ведь там, за открытой дверью, только что был он, маленький Олег, он даже не допил молоко. А теперь он стоит перед зеркалом в мундире отца. Конечно, он сейчас совсем не похож на отца, потому что лицо его обветрено, обморожено, обтянуто темной кожей с ранними морщинами от недоедания и жестокого климата, но все-таки это он, Олег, он вырос, вернулся, надел мундир и стал членом экипажа корабля "Полюс". В письменном столе он нашел записную книжку отца, половина страниц в ней