позади, всем жутко захотелось есть. Но чтобы поесть, надо как можно скорее спуститься на землю и отыскать мешок с едой. - Пошли, - сказал Дик, беря арбалет на руку, чтобы быть готовым к неожиданностям. - Ты, Марьяш, иди в серединке. - Нет, - сказал Казик. - Что еще? - Ты забыл. Нам же вниз спускаться. - Ну и что? - Я веревку возьму. Дик остановился. Он понял, что Казик прав. Но тут же возникла проблема: как достать веревку. Они попытались потянуть за одну из веревок, но все веревки были так крепко переплетены, что ни одна отдельно не поддавалась. Вытащить наверх весь шар тоже не удалось - корзина была слишком тяжелой и ноги скользили по покатой спине громадного сука. - Ждите, - сказал тогда Казик, и, прежде чем Дик успел возразить, он скользнул вниз по веревке, скрылся в тумане и возвратился вновь минут через пять, запыхавшийся, но довольный. Он потянул за канат, по которому спускался, и канат медленно полез наверх. Канат был крепким и длинным. Казик смотал его в кольцо и повесил через плечо. Ему было тяжело, но он и не подал вида. За то время, пока Казик спускался, чтобы отрезать канат от корзины, Дик прошел вперед, до того места, где большой сук вливался в главный ствол дерева. Ничего опасного он не встретил. Марьяна тоже не теряла времени даром, она присела на корточки и отрезала кусочек от сука. Это было дерево, настоящее дерево, с твердой толстой корой, скользкой и плотной сверху, но куда более рыхлой, поддающейся ножу в глубине. От этого, если идешь по суку, он чуть пружинит под ногами. Они пошли к главному стволу. Марьяна посмотрела, как Казик сгибается под тяжестью каната, и поняла, что он никогда не согласится его уступить. Поэтому она сказала: - Казик, зачем нести канат без пользы? Я думаю, нам лучше связаться этой веревкой, и если кто-то нечаянно упадет, остальные его удержат. - Здорово! - обрадовался Казик. - Как альпинисты, которые штурмуют Эверест. Ни Дик, ни Марьяна не помнили, что такое Эверест, и не знали, чем занимаются альпинисты, но спрашивать не стали. Они связались канатом, он был таким длинным, что не мешал идти. Так они прошли до конца сука, до того места, где он присоединялся к стволу. Тогда стало понятно, что этот сук на самом деле одна из гигантских лиан, из которых было сплетено дерево. Только она отклонилась почти под прямым углом. Сук не вливался в ствол, как у обыкновенного дерева, а продолжался дальше, внутрь его, раздвинув соседние лианы. Это было как в девичьей косичке, у которой одна прядь выбилась наружу. В том месте над суком образовалась сужающаяся кверху щель, уходившая в туман, как туннель, темный и мрачный, стены которого поросли длинным шевелящимся мхом и лишайниками. Они остановились перед входом в туннель, не зная, что делать дальше. То ли забираться в темноту, то ли поискать другой путь вниз. Марьяна осторожно потрогала мох. Он был ей знаком. Зеленая масса вздрагивала при прикосновении, прижималась к коре. Такой пугливый мох, только поменьше ростом, часто встречается на деревьях в глубине леса, есть его нельзя, он горький. Но порой в нем живут орешки - это вроде болезни мха, - крепкие, хрустящие, почти безвкусные. Их обычно едят только ребятишки, потому что сытости от них мало. Но теперь бы и орешки не помешали. Пока Марьяна безуспешно искала во мху орешки, Дик осторожно, на длину веревки, вошел внутрь щели. С каждым шагом гигантская лиана шла все более наклонно, водопадом скатываясь внутрь ствола. Дик поскользнулся и упал на живот, чтобы не скатиться вниз, в черную бездну, и не потянуть за собой остальных. Потом он выполз обратно. - Будем снаружи спускаться, - сказал Дик. - Ничего но нашла? - Нет, - сказала Марьяна. - Пить хочется, - сказал Дик. Они развязали веревку и замотали ее конец за ветки, которые, как кусты, вылезали у самого основания сука. Казик, укрепив другой конец у пояса, начал спускаться вниз по стволу, цепляясь пальцами за неровности коры и растения, которые гнездились в коре. Дик все время был настороже. Он не надеялся на то, что ветви надежны, и все время ждал рывка - если ветви оборвутся, ему придется принять на себя вес Казика. И он боялся этого, потому что удержаться на скользкой покатой поверхности сука нелегко. А Казик спускался очень медленно, он тоже был осторожен. Он поглядывал вниз, стараясь увидеть в тумане, нет ли там площадки или другого сука. Чтобы развлечься, он представлял себя земным альпинистом. Неожиданно он увидел острый сучок, торчавший из ствола чуть в стороне от его пути, и протянул руку, чтобы за него схватиться. Но в то мгновение, когда он дотронулся до сука, тот разделился на два зазубренных ножа, и лишь мгновенная реакция Казика спасла его руку. Он успел отдернуть пальцы, но все же ножи полоснули по ним. Веревка дернулась. Дик подхватил ее сильнее и крикнул сверху: - Ты чего? Казик ответил не сразу. Кровь полилась из подушечки ладони, разрезанной ножами, которые оказались челюстями крупного насекомого - оно скрывалось в норе, вырезанной в коре дерева, и подстерегало добычу, сделав вид, что его жвалы - лишь обломанный сучок. Перевязать руку было нечем. Казик крикнул наверх: - Ничего, оцарапался. Здесь паршивец сидит, кусается. - Осторожнее, - ответил Дик. - Не сильно поцарапался? - Не сильно. Дальше спускаюсь. Но, видно, запах крови возбудил в паршивце желание позавтракать, и он начал выползать из норки. За челюстями, которые нервно раскрывались и закрывались, будто насекомое норовило примериться к добыче, показалось членистое тело, оно лезло и лезло из норы, и казалось, конца ему не будет. - Ого, - сказал Казик. - Что? - спросил Дик. - Длинный. Казик, держась здоровой рукой за канат, другой вытащил нож, и, когда паршивец - теперь уже похожий на головастую радужную змею на множестве маленьких цепких ножек - подбежал к нему, Казик полоснул ножом, отрезав голову. Тело змеи продолжало шустро, но бесцельно бегать по стволу, а голова упала вниз, и метрах в трех внизу из ствола мгновенно высунулись другие щипцы, подхватили голову собрата и утянули внутрь. Руке было больно, наверное от яда. Казик сказал: - Тут осторожно надо спускаться. Эти паршивцы нор накопали и ждут. - Может, поднять тебя? - спросил Дик. - Нет, наоборот, - ответил Казик. - Я буду побыстрее спускаться и ствола трогать не буду. Там внизу что-то есть. Не обращая внимания на боль, он взялся за веревку обеими руками и скользнул вниз. Крышки нор, в которых жили паршивцы, с треском распахивались, и оттуда, как вытолкнутые, выскакивали ножики челюстей, тянулись к Казику, но, к счастью, не успевали. Внезапно белая вата облака ушла в сторону, и Казик увидел, что конец веревки лежит в воде. Его даже посетила надежда, что дерево оказалось куда ниже, чем они ожидали, и потому он уже видит землю. Но это было лишь озерко, которое уместилось между двух сросшихся лиан. Озерко было длинным и узким, вокруг него росли кусты и даже две небольшие сосенки. Казик стал спускаться еще быстрее, но когда до поверхности воды оставалось метра три, он не выдержал боли и отпустил руки. И ухнул с плеском в озеро, сразу уйдя в него с головой. Казик выбрался из воды, сел на берегу, поросшем травой, и сразу вернулась боль в руке. Но он не хотел говорить о ней Дику и потому стал спокойно объяснять, что нашел озеро и что, когда Марьяна и Дик будут спускаться, лучше не дотрагиваться до ствола. - Я их выжгу, - сказал Дик, - у меня бластер. - Не надо, - сказал Казик. - Бластер нам еще нужен, а этих паршивцев здесь много. Только они не успевают тяпнуть, если быстро спускаться. x x x Вода в озерце была темной, гниловатой, в ней жило множество мелких тварей. Когда Марьяна, спустившись, намазала мазью и перевязала распухшую руку Казика, она дала своим спутникам по таблетке из тех, что Олег принес с корабля, потому что от незнакомой плохой воды можно заболеть дизентерией или даже отравиться. Они напились, но от этого голод стал еще сильнее. Марьяна поспешила к соснам. Сосны, что росли здесь, были махонькими. Наверное, когда-то их споры занесло сюда ветром, и они укоренились в мягкой коре. Под соснами всегда бывают грибы, только Марьяна не была уверена, что грибы здесь есть, потому что нет земли, чтобы закапываться. Но ей повезло - в трухе у сосенок она поймала несколько грибков, тоже небольших, но самых настоящих. Грибы были незнакомого цвета и могли быть ядовитыми, иногда ядовитые грибы притворяются настоящими. Она надкусила один - он был настоящим, сладковатым; конечно, их лучше бы сварить, а то потом будет щипать рот, но сейчас не до костра, все такие голодные. И Марьяна поймала все грибы, что росли там (их набралось два десятка), принесла мужчинам, их разделили и съели. А руку Казику разнесло так, что она стала толще ноги. И онемела. Это было неплохо, потому что она меньше болела. И его не знобило, не тошнило, и это тоже было хорошо - значит, яд у челюстей был несильный. Плохо только, что рукой Казик не мог пользоваться и ему было трудно спускаться по веревке, а ведь все равно придется спускаться - до земли еще далеко. Стало теплее, здесь был нижний край облаков, а облака днем поднимаются выше, поэтому, когда они поели, оказалось, что внизу чисто и можно даже разглядеть землю. Земля была очень далеко внизу. Как с воздушного шара. Увидеть ее можно было с трудом, потому что ствол в некоторых местах раздувался, когда лианы расходились, образуя лабиринт туннелей. В одном месте, метрах в ста ниже, получилась широкая площадка, с лоском и проплешинами болотца. Путешественников охватило уныние. - Лучше бы и не видеть, - сказала Марьяна. - Когда не видишь, кажется, что уже немного осталось. - Теперь наш мешок наверняка кто-то съест, - сказал Казик. Он был страшно голоден. - Здесь какая-нибудь добыча будет, - сказал Дик. Он держался за стволик сосны, упругий и мягкий, и глядел вниз, рассматривая лесок на развилке. - Только бы туда спуститься. - Жалко, что Олег не сделал парашют, - сказал Казик. - Я ему советовал сделать парашют и прыгать с воздушного шара, но он сказал, что сделает его потом. - Олег бы что-нибудь придумал, - сказала Марьяна, и Дику в этих словах послышался укор. - Ему хорошо думать там, в поселке, - сказал он. - А здесь надо действовать. - Олег хотел полететь с нами, - сказала Марьяна. - Его не пустили. - Тогда и нечего жалеть, - сказал Дик. На самом деле он не сердился на Олега. Это сейчас не играло роли. Главное было - спуститься вниз. Казик прошел по суку дальше, за озеро, чтобы посмотреть вдаль. И, увидев эту даль, не выдержал и закричал: - Скорее сюда! Вы только посмотрите! Они подбежали к нему. Казик отодвинул свисавший сверху лист размером больше него самого, и в этом окне была видна широкая река, отсюда совсем близкая. Можно было даже увидеть, как по ней бежит рябь от ветра. Река делилась дальше на несколько рукавов и вливалась в озеро. Было понятно, что это озеро, а не море, потому что за его громадным зеркалом была полоска голубых холмов, отороченных темной каймой леса. В дельте реки, по песчаной косе, брело стадо мустангов. Что-то спугнуло их, и они, надув пузыри, поспешили к воде. За рекой лес был другой, темнее по цвету, в синь; он поднимался на невысокие сопки и уходил в мягкие долины, казалось, что там застыло пологими волнами голубое море. И это было красиво. Лагерь экспедиции им не был виден - до него оставалось километров двадцать и он скрывался за волнами сопок. Им очень хотелось его увидеть, и они долго обшаривали взглядами лес за рекой. - Блестит! - закричал вдруг Казик и показал туда, в лес. Над лесом поднялась блестящая точка, как огонек на фоне серых облаков, и исчезла. Остальные не увидели этого огонька, потому что он исчез в облаках слишком быстро. Но поверили Казику, потому что очень хотелось поверить. Место, откуда поднялся огонек, было недалеко от берега озера, и поэтому Дик сказал: - Мы переберемся через реку поближе к озеру, там неширокие рукава, легче переплыть. И пойдем по берегу. - Правильно, - сказал Казик. - У озера и лес не такой густой. Они еще долго стояли и глядели в то место, надеясь что-нибудь увидеть. Но в то утро Клавдия запустила только один геоскаут. Она хотела запустить и второй, но потом решила, что ей достаточно работы и без этого. У нее было плохое настроение, и она не хотела признаться себе, что причиной было то, что она вчера вечером увидела в лаборатории. Вернее, она ничего не увидела, но почувствовала по неловкости Павлыша и Салли, по тому, как близко они стояли друг от друга, что их связывает тайна, которой они не намерены с ней делиться. Это было обидным предательством со стороны Салли. Павлыш об этом не подозревал. Он задумал полет к горам. Ему надоело препарировать здешних злобных тварей и каталогизировать бесконечные виды бактерий. Ему хотелось оказаться там, где синее небо и чистый снег, где ничто не ползет, не крадется, не подстерегает, где не поднимается вонючая сырость из предательских топей, где можно снять шлем и погулять, не думая о болезнях, - там только чистый снег, мороз и синее небо. В тот момент, когда ребята с великого дерева вглядывались в лес, окружавший станцию, Павлыш разговаривал с Салли, взявшейся расконсервировать планетарный катер. Он сказал, что хотел бы улететь на целый день в горы. И Салли попросила, чтобы он ее взял, потому что ее также угнетал сырой лес, и она очень обрадовалась, что Павлыш чувствует то же, что и она. x x x Следующую ночь путешественники провели в воздушном лесу на большой развилке дерева. Это был настоящий лес, в котором росли не только сосны, но и злобные кустометы. Правда, если ты их увидел вовремя, то они не опасны. Кустометы чувствуют тепло, и если к ним приблизится неосторожный зверь, они мечут в него свои острые длинные иглы. Иглы летят так сильно, что могут пронзить козу или медведя. Бороться с ними научились быстро. Надо было только, не доходя до куста шагов десять, кинуть в него чем-нибудь теплым. Можно даже снять куртку и кинуть, кусты сразу метнут все иглы, а потом уж можно смело подходить. Их иглы идут в хозяйство, а молодые побеги очень сочные. Увидев кусты, Марьяна обрадовалась. Она наломала ветвей, и они ели их целый час, пока не надоело. От них во рту оставался приторный привкус. Голод не утолился, он только заглох и очень захотелось чего-нибудь еще более солидного. Дик пошел по леску, чтобы поискать добычу, он был убежден, что здесь что-нибудь гнездится. Он бродил по леску целый час, но кроме несъедобной змеи и птицы, которая улетела, как только его заметила, ничего не нашел. Но вниз они спускаться не стали. Погода опять испортилась, и хоть было тепло, даже теплее, чем обычно, снизу поднялся туман. К тому же у Казика болела рука, и его даже в лес спускали, привязав к веревке. x x x В тот вечер, пока не стемнело, Павлыш решил проехать на вездеходе по берегу озера, но не в сторону реки, а туда, где раньше еще не был. Проехав километров десять вдоль озера, он добрался до небольшой быстрой речки, впадавшей в него. По ней поднялся еще на несколько километров. Потом он увидал странное и чем-то привлекательное ленивое существо размером чуть больше собаки. Существо поросло густыми, длинными, до земли, водорослями. Оно брело среди низких кустов, но обращая на вездеход никакого внимания, иногда разгребало землю длинными когтями, выискивая пищу. А дальнейшее случилось так неожиданно, что, только вернувшись в лабораторию и прокрутив пленки, Павлыш понял, что этот зеленый медведь приблизился к невинным на вид кустам, поросшим колючками, к тем самым, что плевались иголками в Павлыша. Куст тут же метнул иглами в медведя, и тот, превратившись в дикобраза, свалился замертво. Павлышу было непонятно, зачем кусту такая агрессивность. Ведь медведь ничем ему не угрожал. Поэтому он вытащил несколько иголок из шкуры медведя и в лаборатории рассмотрел их под микроскопом. И обнаружил любопытную вещь, которая еще раз подтверждала расхожий неумолимый и вечный закон - в природе нет ничего бессмысленного. Оказалось, что на концах игл находились микроскопические споры. Споры, попавшие в кровь, сразу же проросли. x x x Утром Казик проснулся раньше всех. Пожевал молодых побегов и тихонько, чтобы не разбудить старших, пошел к своему наблюдательному пункту. Озеро еще было покрыто туманом, и потому дальний берег скрывался в белесой бесконечности. И легко было представить, что это Тихий океан, а он - английский капитан Дрейк, который с помощью индейца поднялся на высокое дерево, что растет на Панамском перешейке, и смотрит сверху на простор океана, который намерен покорить на своей "Золотой лани". Там, в просторах Тихого океана, его ждут атоллы, на которых качают пышными головами кокосовые пальмы, встреча с испанским серебряным галеоном, запах муската на островах пряностей и таинственные берега Африки... Мир был светел, романтичен и открыт для него - великого путешественника. С темно-зеленого листа, которым можно было бы перекрыть целую хижину, вереницей спускались змейки - сверкающие гребни, раздвоенные хвосты, - спешили на утреннюю охоту. Сизые толстые тли, облепившие лист, зашевелились, почуяв опасность; полосатый жук родился из стебля, на глазах превратился в летающий волос и полетел по своим делам, за ним, хлопая крыльями, погналась белая птица; рой мошек вился над головой. Казик почувствовал, что сейчас из ствола ближайшей сосенки выползет ядовитый увалень. Поэтому он, только скосив глаз и не прерывая потока сладких мечтаний, метнул нож в открывающееся в коре отверстие и загнал увальня назад. Теперь до вечера не посмеет высунуть жала. - Казик, ты где? - услышал он голос Марьяны. - Здесь. - Рука болит? - Лучше. Потянуло дымком. Это Марьяна развела огонь, чтобы поджарить побеги куста и грибы, которые вылезли из мха за ночь. Казик оторвался от лицезрения "Тихого океана" и велел ожидавшему внизу "индейцу" отвести его обратно к "Золотой лани". По краю сука, по откосу, цепляясь за тонкие лианы, он пробрался к серой стене главного ствола и переполз через мостик из высохшего сука к следующей развилке. Тут ему повезло, удалось высмотреть старую лиану, толщиной в полметра, которая обвивала ствол спиралью, и по ней спуститься метров на тридцать ниже до входа в дупло размером с мастерскую Сергеева. Казик вытащил нож и осторожно проник в черную пещеру. Постоял, пока глаза привыкали к темноте. Потом кинул вперед шишку. Шишка прокатилась по полу дупла, запрыгала, легко цокая, потом был плеск. Значит, там вода. А если вода, то выхода нет - вода бы его нашла. Потом, как бы в ответ на плеск, послышалось уханье - видно, Казик разбудил жильца этого дупла. Можно было подождать, пока жилец выползет наружу, но еще неизвестно, чего ждать. Как человек леса, Казик предпочел без нужды не рисковать. Казик вернулся к старшим. Поев, они все вместе спустились к дуплу и, стараясь не шуметь, чтобы не разозлить неизвестного жильца, стали внимательно рассматривать ствол, надеясь все же отыскать путь вниз. Что же им, помирать на этом дереве? - В крайнем случае, - сказал наконец Дик, - будем вырезать ступеньки в коре. И по ним спускаться. - Сколько же ступенек надо вырезать? - ахнула Марьяна. - Это на целый год! - Попробуем, - сказал Дик. - Раз ничего лучше нет. x x x После обеда Павлыш сказал Клавдии, что полетит в поиск и берет с собой Салли, потому что мотор вездехода барахлит и он хочет, чтобы Салли поглядела на него в работе. - Хорошо, - сказала Клавдия, - только далеко не отлетайте. - Спасибо, - сказала Салли, когда они поднялись в воздух. - Ты мне покажешь эти деревья? - Конечно, самому не терпится на них взглянуть снова. Мне даже не верится, что они существуют. Вездеход перелетел через реку, и когда Салли увидела сплетенные из гигантских канатов стволы, уходящие в облака, она не смогла сдержать возгласа восхищения. - Такого не бывает, - сказала она. - Такое может только присниться. - Мне хочется разогнать облака, - сказал Павлыш. - Чтобы снять их во всей красоте. - Клаву надо сюда свозить, - сказала Салли. - Ей понравится. - Она не выйдет из станции, - сказал Павлыш. - Удивительное дело - ей больше всех отвратительна планета, которую она изучает. В этом есть что-то неправильное. - А тебе, Слава, она нравится? - Очевидно, нельзя подходить к планете с такими мерками. - Разумеется, нельзя, даже к живому существу нельзя подходить с такими мерками. Субъективизм исследователя опасен... прости, я заговорила словами Клавдии. Но главное не это, главное то, что эта планета нам всем не нравится. В общем, мы избалованы цивилизацией. Мы таскаем с собой наш мир, включая шампиньоновый соус, и глядим на новый мир сквозь надежные иллюминаторы вездеходов. Они для нас как окуляр микроскопа. - Значит, ты не согласна с Клавдией? - При чем тут мое согласие или несогласие? Клавдия такая же, как и я, жертва высокой цивилизации. К тому же она человек, у которого очень сильно развито чувство долга. Она превращает в долг и те пункты инструкции, которые придуманы в чистых кабинетах Земли-14, правда, придуманы умными людьми... - Которые в свое время прошли не одну планету... - И хотят, чтобы исследование обходилось без случайных жертв. Тем более что контакт с неизвестным первобытным миром часто опаснее для этого мира, чем для нас. Мы-то пока живы-здоровы. А нескольких представителей этого мира мы уже убили. - С перепугу, - улыбнулся Павлыш. - В общем-то, мы оба отлично понимаем, что люди, которые пишут инструкции, совершенно правы. Сначала надо узнать, с чем мы имеем дело, а потом уж делать выводы. Ведь ставка - не только мы, ставка - и другие люди, которые придут после нас, и те, с кем мы войдем в контакт, когда вернемся домой. Я не хотела бы занести на Землю какой-нибудь дикий вирус. - И нам помогает то, что планета нам не нравится, - закончил Павлыш. - Может быть, - согласилась Салли. - Давай как-нибудь совершим с тобой восхождение на это дерево, как на горы. - Я об этом второй день мечтаю, - сказал Павлыш. Они поднялись выше, метров на двести, к нижней кромке облаков. Там переплетались ветви, в широкой развилке уместилось озерко воды и даже несколько небольших деревьев. - Идиллический уголок, место для пикника, - сказал Павлыш. - Не дразнись, - сказала Салли, положив руку на локоть Павлыша. - Ты же знаешь, что я хотела бы устроить пикник. Только не здесь. Здесь водятся скорпионы. - Мы в скафандрах. - Что за пикник в скафандрах? Они поднялись еще выше. С громадного горизонтального сука, протянувшегося по нижней кромке облаков, как виадук забытой цивилизации, свисала огромная рваная тряпка, обмотанная жилами, с тельцем вроде плетеной корзины, достаточно большой, чтобы уместить несколько человек. Павлыш сфотографировал тряпку и сказал: - Представляешь, природа здесь додумалась до воздушного шара. - Совсем непохоже, - сказала Салли. - А мне кажется, что в живом виде это существо представляло собой громадный пузырь, наполненный воздухом. Я видел здесь подобные существа, только небольшие, они в минуту опасности раздувают пузырь на спине - помнишь, я показывал вам пленку? И вот оно летает где-то в облаках... А когда мы освоим эту планету, то молодые смельчаки будут кататься на них. Глава шестая Минул третий день, как улетел воздушный шар. Поселок жил в нервном ожидании. Стояла теплая погода, как к концу лета. Они сидели в мастерской Сергеева - Олег, Старый и Сергеев. Видно было, как на огороде возятся Вайткус с женой, пропалывают овощи; ребята носят ботву и складывают ее у забора. Там дежурит коза, которая привела к этому месту своих детей, и они копаются в ботве, выискивая вкусные побеги. - Плохо, - сказал Сергеев, который даже похудел и осунулся за последние три дня. - При нормальных условиях они бы долетели туда за день-два. И сегодня бы мы встретили гостей. Олег непроизвольно поглядел в сторону ворот. Он уже много раз за последние два дня смотрел в ту сторону, представляя себе, как из леса выйдет, чуть покачиваясь, блестящий обтекаемый экспедиционный вездеход, и как они все побегут к нему, и как из вездехода выйдут настоящие исследователи и будут удивляться: неужели можно выжить на этой планете? И даже развести огород? Но лес был молчалив, как прежде. - Не исключено, то есть даже вероятно, - сказал Старый, - что они спустились на шаре где-то в лесу и не могут найти лагеря экспедиции - в лесу это нелегко сделать. - Я все эти варианты просчитывал, - ответил Сергеев. В мастерскую заглянула толстая Луиза, спросила, починил ли Сергеев лопату. Тот отдал ей лопату. Олегу вдруг стало неприятно, что Луиза может думать о лопате, когда неизвестно, что случилось с Марьяной. Старый перехватил взгляд Олега и вдруг сказал: - Как-то Лев Толстой, да, если не ошибаюсь, Лев Толстой, был на холере и вошел в избу, где только что умер мужик, единственный кормилец. И там сидела жена умершего мужика и ела щи. И кто-то из людей, что пришли с Толстым, стал возмущаться - как это можно, в такой горестный момент есть щи? А старуха ответила: "Не пропадать же пище". Может, я неточно пересказываю, но ты, Олежка, неправ. Луиза переживает не меньше тебя. Только она понимает, что поселку надо жить, нельзя опускать руки. У нас бывали времена и потяжелее, и то мы продолжали работать - иначе бы не выжили. - Я ничего не думал, - сказал Олег. - Ну и хорошо, - сказал Сергеев. - Что же будем делать? - Наверное, надо идти в лес, - сказал Старый. - Если они спустились - мы знаем направление полета. Мы их найдем. - Правильно, - сказал Олег, - я пойду, можно? - Нелепо, - ответил Сергеев. - Подумайте. Ветер мог измениться, и их могло унести далеко в сторону. Очень далеко. - А вдруг они совершили вынужденную посадку?.. - Олегу трудно было выговорить это, но он заставил себя сказать: - И пострадали, разбились, и им нужна помощь. - Где им нужна помощь? Покажи! - жестко сказал Сергеев. - Мы пойдем до реки, мы пойдем по тому пути, по которому летел шар. Это дня четыре-пять. - И кто же пойдет? - спросил Сергеев. Почему-то голос его был злой. И Олег не понимал, что злость эта происходит от сознания собственного бессилия. Все мысли Олега и предположения Сергеев за последние дни взвесил, просчитал и отверг, хотя он тоже хотел бы уйти сейчас за аэронавтами и искать их в нескончаемом лесу. Только не сидеть и не ждать. - Я пойду, - сказал Олег. - С вами. И можно взять Фумико. Она хорошо ходит по лесу. - Это очень большой поход, - сказал Сергеев, - На столько дней в незнакомый лес не уходил даже Дик. Запасов пищи сейчас почти нет, весь поселок впроголодь сидит. Олег не любил начала лета, потому что оно всегда было голодным. Звери в это время еще не приходили, грибов было мало, зелень только начиналась. Кристина говорила, что поселок перенял у христианства древний обычай - великий пост. В древности люди тоже голодали перед летом, когда кончались все запасы, и религия придумала, что этот голод угоден богу - это называлось "пост" и в него нельзя было много есть. - Значит, взять с собой практически нечего - что было, мы отдали на воздушный шар. Так? - произнес Старый. - Мы убьем что-нибудь в лесу, не пропадем... да и как можно сейчас об этом думать? - Думать полезно всегда. Олег поглядел на Старого, ища поддержку. Старый молчал. - Но речь идет о наших... вдруг им плохо? - Мы всегда живем рядом со смертью, - сказал Сергеев. - Отправить сейчас тебя и других людей с тобой в лес без надежды на успех, потому что мы тревожимся о судьбе близких, равнозначно трагедии для поселка. А поселок - это в первую очередь не мы с Борисом, и даже не ты, а те ребятишки, которые от нас зависят. Ну хорошо, мы ушли в лес. Кто остался в поселке? - Много людей, - сказал Олег. - И Старый, и Вайткус, и женщины, и Лиз. Много. - Вайткус болен и слаб. Старый тоже. В поселке не останется ни одного защитника, ты понимаешь - ни одного защитника! - Ты неправ, - сказал Старый. - Если нужно, мы еще тряхнем стариной. - Если в лесу не справятся Дик с Казиком, - продолжал, будто не слыша его, Сергеев, - то у нас с Олегом совсем мало шансов их отыскать. Зато очень много шансов, что мы больше не доберемся до корабля. Об этом вы забыли? - Корабль подождет, - упрямо сказал Олег. - Ты забыл, почему мы не пустили тебя на воздушном шаре? Потому что ты обязан дойти до корабля. - А если я пойду к кораблю, кто защитит поселок? - Олег отыскал слабое место в аргументах Сергеева и вцепился в него. - Кто? Вы же сами говорили! Теперь что, сидеть и ждать? - Мы живем в тисках необходимости, - сказал Сергеев. - Мы живем всегда между двух зол, между трех зол, между множества зол. И остаемся людьми, потому что всегда думаем. - И теперь мы не идем помочь Марьяне! - Да помолчи ты! - вдруг рассердился Старый. - Ты думаешь, Сергееву легко так рассуждать? Ты уже взрослый, ты наш наследник. Наследник нашего маленького царства. На тебя мы надеемся. А ты споришь с нами, как мальчишка. Ты влюблен в Марьяну... - Что? - Олег искренне возмутился. - Ничего такого нет! - Это видно, - улыбнулся Старый, - только ты сам об этом долго не догадывался. А теперь, по-моему, догадался, потому и возмущен. - Ладно, чего спорить, - сказал Сергеев, поднимаясь. - Раскричались на весь поселок. Олег отвернулся от них. Влюблен или не влюблен - некрасивое слово, глупое - их это не касается. Он знал уже, что убежит ночью из поселка, убежит и сам их найдет. Пускай он будет идти пять дней, десять, пускай все чудовища леса встанут против него, но он найдет Марьяну и Казика. Ну, и Дика тоже. Только надо взять себя в руки и не спорить. На шаре он улететь не мог - не драться же ему с ними. Но уйти в лес - этому никто не помешает. - Я обращаюсь к твоему разуму, которого у тебя, как оказывается, немного, - говорил Сергеев. Олег не хотел его слушать, но не мог не слушать. - Путь к кораблю известен и относительно, я повторяю, относительно безопасен. И этот путь - твой, Олег. Это и есть твоя судьба и отображение судьбы поселка. Если даже случилась трагедия с моей дочерью ("Он нарочно сказал "с моей дочерью", чтобы я понял", - подумал Олег)... и если никакой экспедиции нет и никто нас не найдет - будем готовы к худшему, - то остается корабль. И остаешься ты. Понял? - Понял, - тупо сказал Олег, как на уроке. - Ни черта он не понял, - сказал Старый. - Он не понимает, что принадлежит не себе. Что бывают моменты в жизни, когда человек не имеет права принадлежать только себе. Это бывает тогда, когда от его действий зависит судьба других людей. x x x Вечером, когда стемнело, а мать была у Линды, они с ней шили, Олег собрал свой небольшой мешок. Он выбрал из коробки на полке всю муку и сладкие корешки - больше дома ничего не оставалось, поточил нож. Конечно, можно было взять и арбалет, но арбалет будет мешать - ему ведь придется идти очень быстро, а почти от любого хищника в лесу можно убежать. Олег находился во власти упрямства. Он понимал, что прав не он - правы старшие, но в их правоте была холодная жестокость, с которой Олег не мог смириться. Ведь он не отказывается идти к кораблю, он пройдет к нему потом, но сейчас они в лесу ждут помощи, а мы здесь разговариваем. Он представлял себе, как пойдет: по прямой, к болотам, к реке. Ему не было страшно, хотя если бы ему сказали, чтобы он пошел в лес ночью, неизвестно куда, один, сказали бы в обыкновенной жизни, он бы испугался. Но сейчас важно было только одно: незаметно уйти из поселка и зайти так далеко, чтобы его не догнали и не вернули. Ведь с них станется - догнать и вернуть. Вечер тянулся очень медленно. Олег зажег светильник, заправил его жиром, раскрыл учебник - он его уже прочел трижды, и Сергеев лепил ему из глины объемные модели пульта, чтобы легче представить, но Олегу сейчас важно было доказать самому себе, что он своим побегом не отказывается от похода к кораблю - просто откладывает его немного. x x x - Ты не спишь? - спросила Лиз, входя в хижину. Олег оторвался от книжки. Оказывается, незаметно для себя он вчитался в текст и мысленно был в корабле, в рубке связи. - Не сплю. - Занимаешься? Я тебе помешала? - Нет, ничего. Матери нет, она у Линды. - А я к тебе пришла. - Зачем? (Лиз ему еще не хватало!) - Я такую травку нашла, - сказала Лиз. - У забора растет. Она чудесно пахнет. Я ею руки намазала. На, понюхай. Глупо руки нюхать. Но сказать Олег ничего не успел, потому что Лиз положила ладони ему на лицо, чуть не задушила, хотя положила очень нежно. Ладони приятно пахли, но ничего необычного - эту травку Марьяна часто срывала и сушила. Из нее получаются хорошие примочки, когда воспаление. - Хорошо, правда? Это я сама нашла. - У Марьяны такой травы целый мешок, - сказал Олег. Лиз ничего не ответила. То ли обиделась, то ли думала, что еще сказать. Она села рядом с Олегом на скамью так, что Олег ощущал тепло от нее. Волосы у Лиз были распущены и лежали по плечам. Красивые волосы, таких больше ни у кого в поселке нет, золотистые, тяжелые. Когда Лиз была маленькая, Кристина заплетала ей косы и Олег дергал ее за них, но это было давно, как в другом мире. - Ты за них переживаешь? - спросила Лиз. - А ты нет? - Я тоже переживаю. Мне всегда за всех страшно, - искренне сказала Лиз. - Как кто уйдет в лес, я уже боюсь. Меня никогда в лес не затянешь, никакими сладостями. - Знаю, - сказал Олег. - А у тебя волосы длинные отросли, можно заплетать. Хочешь, я тебя постригу? - Не надо, мать пострижет. - Я так волнуюсь, - сказала Лиз. - А чего? - Не знаю. - Ну тогда иди спать, - сказал Олег. - Еще рано. И потом, так скучно, ты не представляешь, как скучно. У тебя все-таки дела есть, а я все должна с этой сумасшедшей Кристиной сидеть. Мне скучно, я к тебе пришла. И еще я переживаю за Дика. И за Марьяну с Казиком. Они сейчас в лесу, наверное. Или, может, они уже нашли ту экспедицию? А? - Если бы нашли, сюда бы прилетели. - А я думаю, что они только сегодня нашли. И их там ужином кормят. Как ты думаешь, они с Земли привезли всякие кушанья, да? Которых мы никогда не ели? - Может быть. Вряд ли они на охоту ходят. - А ты когда на корабле был, то ел? - Ты разве забыла, мы с собой привезли? - Вы сгущенное молоко принесли, а его Линда спрятала, только детям, когда заболеют, давала, а я почти не болела, одну ложку, может, съела. - Ты неинтересно живешь, - сказал Олег. Он гнал от себя соблазнительную мысль о том, что Марьяна уже в безопасности, что они просто не спешат возвращаться, ведь люди с Земли их допрашивают, все хотят знать. - А что здесь может быть интересного? - удивилась Лиз. - Ты ведь знаешь, как я скучаю, а совсем со мной не занимаешься. - Мне с тобой не очень интересно, - сказал Олег. - А с ней? - С ней интересно. - Мы какой-то детский разговор ведем, - сказала Лиз. Она перешла со скамьи на кровать, присела. - Здесь мягче, - сказала она. - Почему детский? - Потому что мы должны думать о будущем. А ты не умеешь. Наверное, оттого, что я старше. - Ты почти не старше. - Ты не понимаешь, Олежка, ты еще совсем мальчишка. Бегаешь по лесу, строишь воздушные шарики. Ты ведь уже вырос, а допускаешь, чтобы с тобой обращались, как с мальчиком. - Ты что-нибудь знаешь? - Я ничего не знаю, но я все чувствую. - Это твое дело. - Олегу вдруг стало неловко, что она с ним говорит о таких вещах. - Меня это не касается. - Жаль, - сказала Лиз и замолчала. Они молчали долго. Олег делал вид, что читает, но, конечно, не читал. От того, что Лиз сидела, подобрав под себя ноги, на его постели, в комнате все изменилось и могло что-то случиться, хотя он понимал, что ничего не должно случиться. - Иди садись сюда, чего я тебе через всю комнату кричу, - сказала Лиз. - Мне слышно, - ответил Олег. - Комната маленькая. А то еще мать придет. - Ну и что? - Ничего, она удивится. - Ей уже можно не удивляться. Я бы на ее месте удивлялась, что ты до сих пор младенец. Они снова замолчали. Олег сидел за столом. Ему хотелось, чтобы Лиз поскорее ушла, но Лиз не собиралась уходить. Наконец Олег сказал: - Тебе спать пора. - Знаю, - ответила Лиз. - Ты хочешь, чтобы я ушла. Почему? Ты боишься меня? - Я никого не боюсь. - Тогда иди сюда, я замерзла. Мать твоя не придет. Они с Линдой до полуночи будут сидеть - я заходила. Линда плачет, а мать ее утешает. А Старый тоже не придет, они с Вайткусом в шахматы играют. Я все про всех знаю. - Мне надо уходить. - Тебе? Ночью? Олег не ответил. - А я знаю, - сказала Лиз. - Господи, что ж я сразу не догадалась! Наш отважный мальчик убегает в лес искать своих несчастных друзей, которые пьют чай и совсем о нем забыли. Я права? - Помолчи. - Почему я должна молчать? Я не хочу, чтобы ты уходил в лес. Ты там обязательно погибнешь, а мне без тебя будет плохо. Честное слово... - И вдруг Лиз заплакала, тихо, но глубоко и печально. - Я никому не нужна, - повторяла она шепотом. - И ты тоже хочешь от меня отделаться... Она съежилась на койке, свернулась в клубок, и ее плечи вздрагивали. Олегу стало ее жалко. Он подошел к кровати, остановился, протянул руку и погладил Лиз по плечу. - Ну, не надо, - сказал он. - Все к тебе хорошо относятся. - Мне не надо всех, - сказала Лиз, всхлипывая. - Мне надо только тебя. Ты этого не понимаешь, ты никогда не испытывал настоящей любви и никогда не знал, что это значит, когда ты не нужен. Она протянула руку и мягко привлекла Олега к себе. Он подчинился - не вырываться же. Лиз была горячей, как будто у нее была лихорадка и высокая температура. Она сразу обняла Олега и начала гладить и прижимать к себе, но не сильно, а очень нежно. Она была такой беззащитной и нежной, что Олегу было приятно гладить ее по голове и по плечам, и он утешал ее и говорил, что не надо расстраиваться, все еще будет хорошо, и мы полетим на Землю, мы обязательно полетим, и все будет хорошо. Вот только страшно, как там ребята, потому что если шар упал, то они могут потеряться в лесу. А Лиз говорила, что она все понимает и понимает, как Олежка все чувствует, потому что он храбрый, и очень добрый, и заботится о других. Она говорила, что это очень правильно - пойти сейчас в лес, только она ни за что не отпустит Олега одного, она пойдет с ним вместе, она будет его защищать, ведь правда в лесу лучше вдвоем, она раньше никогда в лес не ходила, потому что страшно боялась, но с Олежкой ей ничего не страшно, она будет с ним всегда, как сейчас, вот так, в его сильных объятиях. И она как-то незаметно устроилась в его объятиях, вписывалась в его руки и прижималась всем телом. Было почти совсем темно - светильник освещал только стол, и не было видно мешка под столом, и не было видно лица Лиз, только чуть поблескивали ее глаза и волосы... - Иди ко мне, - шептала горячо Лиз, - иди ко мне, мой милый, мы будем с тобой вместе, всегда вместе, я с тобой пойду куда хочешь, хоть в лес, хоть на край света, ты мне, пожалуйста, верь, потому что я тебя люблю, ты поцелуй меня, вот так, и еще, пожалуйста, я прошу тебя, нет, не отворачивайся, я тоже хочу тебя целовать... И уже Олег не понимал, где он, потому что ничего не было, кроме горячей Лиз - она была со всех сторон, и это было так сладостно и щекотно... Дверь заскрипела так, словно пилой провели по ушам, - жутко громко. Шаги матери сразу зазвучали рядом. Олег вырвался из рук Лиз, а может, с трудом оторвал от нее собственные пальцы и вскочил. А Лиз села на кровати и прижала руки к груди. Олег