лости к матери. Он уже догадался - именно тогда, ночью, во сне, - что никогда больше не увидит мать. И ему стало бесконечно жалко ее, потому что теперь мать, даже если их найдут и привезут на Землю, всеми мыслями останется здесь, на планете, у нее ничего больше не осталось. И ему стало стыдно, как часто он грубил ей, не слушался ее и не хотел слышать рассказы об отце и прежней жизни. Олег заплакал и беззвучно, чтобы не разбудить тяжело дышавшего Сергеева, просил у матери прощения. x x x Клавдия села за стол поработать. И ничего у нее не получилось. Через несколько минут она поймала себя на том, что тупо глядит в окно. Лес за эти недели изменился: лето заставило распуститься листья на деревьях - маленькие зеленые комочки на длинных волосах ветвей; мох выпустил свежие побеги, которые вздрагивали, когда близко пролетало насекомое, стараясь схватить добычу; лишайники вспучились и медленно дышали; в чаще появилось куда больше животных - то ли пришли с юга, то ли проснулись от зимней спячки. Лес вызывал в Клавдии отвращение, но и притягивал ее. Это было странное желание, которое овладевало Клавдией как жажда - выйти в этот лес и пойти по нему, просто так, без скафандра, ничего не опасаясь. Нет, так не пойдет, спохватилась Клавдия и заставила себя думать о работе... Не хватало еще этого корабля! Гробница Тутанхамона! Клавдия была легко ранима и впечатлительна, но старалась скрыть это от окружающих, потому что в ином случае ей нет места в дальней разведке. Она привыкла за последние годы подавлять чувства, которых стыдилась, и поддержание репутации вычислительной машины, вызывавшей к ней уважение, но редко - симпатию, казалось целью ее жизни. Удивительно, но Клавдия не догадывалась, что Сребрина и Салли работают с ней уже не в первой экспедиции совсем не потому, что Клавдия методична, работоспособна и пунктуальна. Наоборот, они любили другую Клавдию, которую та скрывала даже от себя самой. Видели, понимали ее и привычно игнорировали сухую оболочку начальницы. Обе они опекали Клавдию, как неловкого сына, которого но любят соученики по классу, отличника и занудного зубрилу, потому что знают, что дома, когда никто не видит, он совсем другой и часами возится с больным котенком, рисует цветы или выпиливает из дерева рыцарский замок. Клавдия влюбилась в шумного и неправильного Павлыша еще на корабле, когда и речи не было о том, чтобы взять его в экспедицию. И, влюбившись, стала относиться к нему резко, холодно и подчеркнуто враждебно. Ей на этот раз удалось обмануть не только себя, но и проницательную Салли. Когда же оказалось, что волей случая Павлыш летит именно с ней, ее охватила такая бешеная радость, что она сама привычно, умея бороться с собой и не понимая себя, истолковала ее как волнение, потому что именно такой человек, как Павлыш, - опасность для налаженной экспедиции. Но так как Клавдия была человеком дела, она тут же доказала себе, что задачи экспедиции важнее всего и следует пойти на жертвы, чтобы экспедиция не сорвалась. Стиснув зубы, изнывая от любви к Павлышу, она приняла его на станцию. Когда же обнаружилось, что Павлыш и Салли, два больших, веселых и добрых человека, тянутся друг к другу и их сближение лишь дело времени, потому что оно естественно, Клавдия нашла массу аргументов, заставляющих ее как человека, ответственного за экспедицию, воспрепятствовать этому сближению. Может, из-за того, что Клавдия находилась в постоянном возбуждении, не давая себе возможности разобраться в его действительных причинах, она прониклась таким активным отвращением к планете. Тем более что планета и в самом деле была первобытной, опасной и враждебной человеку. Впервые в жизни Клавдия хотела одного - чтобы экспедиция закончилась и можно было вернуться в обычный мир камеральных работ и деловой суматохи, мир, в котором ее никто не понимал, но все считали, что ее понимают. И в то же время, как бы ей ни была отвратительна планета, как бы ни возмущала она ее праведную и мятущуюся душу, этот мир ее притягивал и тревожил. ...Клавдия поднялась. Ею владела тревога, неумолимое желание действий. Она не могла больше работать. Она даже не могла думать о работе. Она подошла к плите, хотела поставить кофе, палила воды, но включать плиту не стала. Потом прошла в переходник и надела скафандр. "Я выйду, - повторяла она себе, - я выйду на минутку, дойду до леса. В конце концов, почему я должна неделями сидеть в этой тюрьме?" Будь на станции кто-нибудь, кроме нее, она никогда бы не позволила себе выйти. Сейчас никого рядом не было. И никто не увидит ее. А потому можно представить себе, что не увидит и непреклонная Клавдия Сун. Нет ее, Клавдии, улетела тоже в горы. И выходит в лес не она, а то нелегальное, неосознанное и формально несуществующее естество Клавдии, над которым она не имеет никакой власти. Клавдия проверила, герметичен ли переходник - все пункты инструкции выхода она соблюдала точно, - и шагнула в лес. До того она бывала снаружи, разумеется, бывала - по делу. То надо было помочь скауту выгрузить пробы, то сходить в планетарный катер. Но она ни разу не была в лесу. И когда Павлыш полушутя и весьма осторожно уговаривал ее отправиться туда вместе с ним, она сухо отказывалась, давая понять, что необязательными вещами она заниматься не намерена. Клавдия пересекла поляну, оглянулась. Купола станции и лаборатории смотрели вслед, не одобряя ее поступка. Ей казалось, что ветер, колеблющий листву, овевает и ее лицо. Она даже провела перчаткой по забралу шлема, проверяя, герметичен ли он. Все было в порядке. Она вступила в лес, она шла широкой прогалиной, медленно, глядя под ноги, чтобы не ошибиться и не наступить на какую-нибудь гадость, потому что ее путешествие по лесу совсем не означало примирения с ним. Это было испытание для себя - если бы вместо леса перед ней был кратер вулкана, возможно, она в таком душевном состоянии спустилась бы и в кратер. К собственному удивлению, Клавдия с каждым шагом обнаруживала в лесу нечто - то сухой лист, то причудливо изогнутый корень, то пышное движение лишайника, - что ее привлекало своей первозданной красотой и естественностью, всплесками красок, необычностью форм... Клавдия останавливалась, разок даже нагнулась, разглядывая смешного полосатого жучка на длинных ногах. Жучок при виде Клавдии поднялся на задние лапки и подпрыгнул, и Клавдия не испугалась - она подумала, что он похож на ластящегося щенка, который хочет лизнуть ее в губы. Милый жучок промахнулся и обиженно загудел, улетая. К счастью для Клавдии, она не знала, что яд этого полосатика хотя и не смертелен, но вызывает глубокие незаживающие язвы и, встретив его в лесу, надо бежать без оглядки. Впрочем, она была в скафандре и ей ничего не грозило. Улыбаясь смешному жучку, Клавдия проводила его взглядом и хотела было возвращаться, но тут увидела впереди цветы. Цветы редки на планете - здесь царство простых растений. И чаще всего цветы - это лишь кажущиеся цветами иные существа, даже не обязательно растения. Клавдия остановилась на небольшой поляне. Центр ее был занят кружком изумрудной травы - травинки блестели, словно намазанные жиром; ближе к деревьям, под нависающим сверху сплетением ветвей, ютились беспомощные нежные комочки - одуванчики, только куда меньше земных и нежнее. Когда Клавдия приблизилась к одуванчикам, они заколыхались на тонких стеблях, отклоняясь от ветра. Это были одуванчики для Дюймовочки. Клавдии страшно захотелось дунуть. Дунуть, чтобы они полетели белыми пушинками. Этого делать было нельзя. Клавдия даже оглянулась - не подглядывает ли кто-нибудь, не видит ли он преступления? Лес был тих и безмятежен. Клавдия немного, на несколько сантиметров, все еще улыбаясь, приподняла забрало шлема и дунула. Белым облачком пушинки взвились в воздух, закрутились, кидаясь во все стороны. Несколько невесомых пушинок коснулись ее лица, и Клавдия отмахнулась от этого холодного, щекочущего прикосновения. И тут же закрыла забрало. Прикосновение, хоть и было нежным и безвредным, испугало и отрезвило ее. Она быстро выпрямилась. Зеленые стебельки, на которых только что были одуванчики, спрятались, как живые, под землю. "Идиотка", - сказала себе Клавдия. В носу свербило - она успела вдохнуть запах леса, гнилостный, тяжелый, чужой. Очарование пропало. Клавдия оглянулась. Лес стоял со всех сторон недвижный, настороженный, враждебный чужому. Она не сразу сообразила, куда ей идти - было неприятное мгновение нерешительности. Потом сквозь прогалины блеснула крыша купола - она же отошла всего на пятьдесят метров. Она добежала до купола, сорвала скафандр, бросила его в дезинкамеру и сама тут же перешла в душ. Горячая, пахнущая лекарственными травами вода хлестала ее. Она мыла лицо, еще и еще раз, все более проникаясь презрением к себе самой. И ей все казалось, что нежное прикосновение пушинок ничем не смыть. Даже маленький ребенок в поселке никогда бы не приблизился к одуванчикам и, если бы увидел их издали, сразу рассказал бы об этом старшим, потому что нет ничего хуже, чем натолкнуться в лесу на гнездо снежных блох. И взрослые сразу стали бы наблюдать за человеком, увидевшим в лесу гнездо снежных блох, - вернее всего, он заражен и обречен через полчаса или через час потерять рассудок в бешеном припадке... Почти все в поселке прошли через это несчастье, многие по нескольку раз. Из-за этого, когда в прошлом году припадок случился с Олегом, погиб Томас Хинд. x x x Что-то Казику в лесу не нравилось. Он был оживлен, кипел жизнью и звуками - это бывает летом, но впереди, куда лежал путь, было куда тише. Может, потому что там станция, люди распугали зверей? Казик принял эту версию и поспешил дальше. Пришлось пробираться сквозь завал - видно, здесь была большая буря и на возвышенности лес повалило. Нож Казик держал наготове, двигался бесшумно, стараясь быть незаметным и проскальзывать как тень. Но он задержался в этом завале, все равно здесь не побежишь, да и в трухлявых деревьях любят прятаться всякие гады. Издали Казик заметил обтянутое паутиной жилище чистоплюя и обежал его стороной. И тут же учуял стаю шакалов. От них далеко пахнет в лесу - они никого не боятся и гонят добычу. Чаще они нападают в одиночку, они неутомимы и злы, но иногда собираются в стаю - такая стая напала в прошлом году на Дика с Марьяной. Вот почему в лесу так тихо. Ничего, сказал себе Казик, от вас мы убежим. Шакалы тоже почуяли Казика. Первого шакала он углядел, когда перебирался через лощину, и пришлось идти медленнее. Шакал показался сверху, справа, он смотрел спокойно, будто Казик его не интересовал, будто он просто из любопытства выглянул из кустов и даже удивился: кто это шумит в лощинке? Но Казик знал, что теперь шакал не успокоится - он или погибнет, или убьет Казика. Хорошо бы, шакал был один. ...Второй шакал поджидал Казика на пути. Как только он выбежал из лощины на плоское место, шакал уже ждал там, присев на задние лапы, - белая шерсть дыбом, черная пасть нараспашку. Словно улыбается. - С дороги! - крикнул Казик. Он знал, что шакалов не испугаешь, но так самому было менее страшно. Казик кинулся на шакала, преградившего ему путь, но тот не шелохнулся, равнодушно поджидая сумасшедшую добычу, которая сама несется в глотку. Ростом он был выше Казика, а когда поднимался на задние лапы, то и вдвое выше. В последний момент, перед самым носом шакала, Казик вильнул в сторону и успел проскочить в нескольких сантиметрах от рванувшейся к нему оскаленной морды. Казик перепрыгнул через живой корень и побежал дальше. Сзади стучали когти - шакал бежал по следу, и бежал, конечно, быстрее Казика. И как назло, вокруг только сосны с мягкими прямыми стволами - не влезешь, чтобы отсидеться. Впрочем, от шакала трудно отсидеться. Он может ждать целые сутки. Казик на бегу обернулся, и ему стало обидно от невезения: шакалов уже было трое. Он стал забирать правее, к берегу озера, - может, удастся уйти в воду. Казик не знал, умеют ли шакалы плавать, но все же надеялся: а вдруг нет? Ведь до станции бежать еще километр или два - обязательно догонят. Казик кинулся в самую гущу кустов, не думая об опасности оттуда, но и это не помогло: для шакалов лианы и ветви кустов были как трава. Впереди высился крутой холм. Казик из последних сил бросился к камням и вскарабкался наверх. Шакалы, все трое, окружили это убежище. Казик дышал глубоко и часто - он ослаб за последние дни. Может, будь это около поселка, он смог бы убежать, но сейчас не убежишь... Первый из шакалов начал подниматься наверх, отшвыривая когтями камни. Он поднимался медленно и спокойно. Шакалы все делают медленно и спокойно. Когда шакалья морда была уже у ног Казика, тот ударил его ножом в горло. Горло - самое слабое место у шакала. Нож наткнулся на кость. Шакал отпрянул, будто не ожидал удара, но тут же полез вновь. Казик успел нанести еще один удар, удачный, прежде чем ему пришлось спрыгнуть с холма и бежать снова, потому что остальные шакалы тоже полезли на холм. Теперь у Казика было только два врага. А он был цел, ни царапины. Казик продолжал бежать вперед, и шакалы вновь настигли его у большого мягкого голубого дерева. Он прыгнул за ствол, но поскользнулся, потому что его дернула за руку жгучая хищная лиана. И в это мгновение зубы первого шакала рванули кожу на плече. Было очень больно. Казик обернулся и начал бить шакала ножом, прячась за ствол, который изгибался, пытаясь посторониться, и шакалу удалось еще раз укусить Казика. Казик понял, хотя от боли и отчаяния он соображал плохо, что ему не устоять, надо бежать, надо спасаться. И он побежал, виляя между стволами... И вдруг выбежал на поляну. На поляне спокойно, уверенно и гордо стояли настоящие земные купола - блестящие, серебряные и непобедимые. x x x Прошло около часа с неудачной вылазки в лес, а Клавдия все не могла успокоиться. Почему-то начала протирать приборы, потом включила стиральную машину и сложила в нее постельное белье. Ей не хотелось, чтобы возвращались Павлыш с Салли, словно она еще не была готова их увидеть. Потом она убедила себя, что проголодалась, открыла экспресс-обед, но есть не стала, а спустила его в мусорокамеру. Она старалась не смотреть в окна, но они, как назло, встречались на каждом шагу, и лес, враждебный и хитрый, подглядывал за каждым ее движением. Начало знобить. Клавдия не знала, что это - первый признак укуса снежной блохи, но инстинктивно чувствовала, что с ней творится неладное и это неладное связано с выходом в лес. Все собирался пойти дождь, стемнело не ко времени, темные тучи нависли над станцией. Ее пораженному болезнью воображению казалось, что деревья шевелятся и собираются все ближе и ближе к дому, чтобы ворваться внутрь. И когда из леса выскочила окровавленная обезьяна и бросилась к куполу, ведя за собой страшных белых взъерошенных чудовищ - именно такими она увидела Казика и шакалов, - она восприняла это как попытку леса напасть на нее. Клавдия тут же распахнула шкаф, выхватила анбласт, и все это заняло секунду - она действовала по инструкции, предусматривавшей оборону станции от нападения диких зверей. Делала она все это быстро, механически, преодолевая страх и отвращение. Звери, напавшие на станцию, сплелись в клубок, и она даже с некоторым облегчением поняла, что у них свои дела: они выясняют свои отношения - это продолжение извечной борьбы за существование, в которой обезьяне придется погибнуть... Так как свет внутри станции был включен, детали яростного сражения у станции Клавдия не могла разглядеть. Она подумала, что надо включить камеры, и, может, включила бы их, но дурнота и озноб все более овладевали ею, и она не могла бы сказать, почудилось ей или в самом деле в какой-то момент она увидела большие, отчаянные, разумные глаза обезьяны, которая прижалась к стеклу окна. Темная, исцарапанная, окровавленная морда отчаянно двигала губами, словно призывая на помощь. Устрашась этого зрелища, устрашась морды белого зверя, возникшей рядом с мордой обезьяны - все это заняло доли секунды, - Клавдия подняла анбласт, чтобы выстрелить, защищаясь, в этих чудовищ, но ее остановило сознание, что выстрелом она нарушит герметичность купола и впустит в него инопланетную микрофауну. Обезьяноподобное существо увидело движение Клавдии и метнулось в сторону. Клавдии показалось, что в лапе у него нож или, может, это был длинный коготь. Существо упало, звери накинулись на него. Зрелище было отвратительным, кровавым, типичным для этой планеты, и Клавдия не хотела смотреть, но смотрела, как в предгрозовой мгле, при свете молний это существо - такое впечатление, что у него не шерсть, а клочья меховой одежды, - ну и шутки играет с ней воображение! - умудрилось вырваться из когтей белых зверей и побежало, падая и поднимаясь вновь, огрызаясь из предсмертных сил, вниз, к озеру... x x x Скатываясь по склону к озеру и теряя последние силы, Казик все видел перед собой испуганные глаза земной женщины, прекрасной, чистой, окруженной сверканием земных, совершенных вещей, которая целилась в него из бластера, хотя этого не могло быть никогда, и руки ею, сквозь всеобщую боль, болели от отчаянной силы, с которой он колотил кулаками в окно этого прекрасного дома... А шакалы, терзая и словно играя, гнали добычу к серой воде озера... x x x В корабле Салли старалась не отходить от Павлыша. Он был мрачен, почти не разговаривал, даже лицо осунулось. "Как странно, - думала Салли, - типичный сангвиник, сама смотрела его карточку, - склонен к компромиссам, отступает перед авторитарным мнением, ищет компенсации во второстепенных проблемах... Милый человек, который никогда не станет лидером". Интуитивно Салли поняла, что окончательное, последнее решение убить "Полюс" зависит не от непреклонной Клавдии и не от бунтующего Павлыша - от нее, обстоятельствами поставленной в роль третейского судьи, что не выражалось вслух и даже не формулировалось мысленно. Поэтому она встала первой, с рассветом, приготовила завтрак, и Павлыш, поднявшийся следом и заглянувший в камбуз, где хлопотала Салли, ничуть не удивился, увидев, что она одета к походу: в обтягивающей старенькой куртке и узких брюках - под скафандр. Обычно же на станции Салли ходила в сарафанах или открытых платьях, немодных, но уютных, домашних. Клавдия уверяла, что Салли - единственный сотрудник Дальней разведки, которая одевается столь странно. Салли сказала Павлышу, что не надо будить Клавдию. Она наверняка ночь не спала, только теперь забылась. Павлыш подчинился. Он понял, что Салли руководила не только жалость к начальнице экспедиции, но и нежелание объяснять, почему она, не спросив разрешения, летит в горы с Павлышом. Павлыш мрачно молчал, завтракать не стал, молча перетащил в катер контейнер с имплозивом. Он совершал все действия, словно и не сомневался в том, что взорвет "Полюс". Он был обречен взорвать "Полюс", только Салли совсем не была в том уверена, но подозревала, что бунту Павлыша потребуется катализатор - ее союзничество, Но она сама еще не знала, что перевесит в ее решении. А на корабле она оробела. Салли приходилось бывать во многих экспедициях, она видела, как погибают люди, она знала мощь злобных стихий и ничтожество человека перед лицом этих стихий. Она знала, что корабль мертв, и давно. Но все это было неправдой. Корабль был тяжко болен, он был в коме, но жизнь оставила в нем настолько явственные следы, что изгнать их не смог и многолетний мороз этих гор. Салли помогла Павлышу перетащить в корабль контейнер с взрывчаткой, но когда Павлыш, вместо того чтобы распределить заряды по инструкции, велел ей оставить контейнер у входа, она с облегчением подчинилась. Они налегке обошли корабль. Побывали на пульте управления, в отсеке управления, заглянули в анабиозные камеры, потом Павлыш отвел Салли в каюту 44, где стояла детская колыбель. Устроив эту экскурсию по кораблю, Павлыш не старался склонить Салли на свою сторону. Он был занят чем-то иным. Салли понимала, что Павлыш все время ищет, настороженный, как охотничий пес. Он высвечивал ярким лучом фонаря пол неподалеку от входа, потом долго осматривал помятые, вскрытые банки и разорванные пакеты в разгромленном складе, спустился в "гараж", где стоял поврежденный планетарный катер, забрался в его кабину, там пробыл несколько минут. Салли даже не выдержала и позвала его: - Слава, там что-нибудь есть? - Иду. Потом они вновь вышли к открытому люку. Только вершины гор поднимались над толстым серым облачным одеялом, туго закрывшим долины и пропасти. Одеяло дергалось, шевелилось, сдвигалось к западу, словно капризный гигант тянул его в свою сторону. Салли представила себе, какая там, под одеялом, вьюга, и даже поежилась. Но здесь, над облаками, ветер дул ровно, вольно, и Павлыш откинул забрало шлема. Салли последовала его примеру. Щеки сразу обожгло морозом, и холодный воздух рванулся в легкие - Салли от неожиданности закашлялась и прикрыла рот перчаткой. Даже глазам было холодно. Но закрывать забрало она не стала. Воздух, хоть и разреженный, нес в себе свежесть и чистоту, по которой так истосковались легкие. Павлыш отстегнул от скафандра плоский матовый прибор, который Салли раньше не приходилось видеть. - Я захватил с собой биоискатель, - сказал он. - Мы осмотрим с тобой долину. Он почему-то не сомневался, что Салли охотно будет его сопровождать. - А... приказ? - Салли хотела было сказать "взрыв", но язык не повернулся. - А ты как думаешь? - Я думаю, что нам не надо спешить, - сказала она. - Ни черта я не буду взрывать, - сказал Павлыш, насупившись, словно мальчишка, который не отдаст никому пойманного жука. Салли сразу увидела, каким он был мальчишкой. И непроизвольно улыбнулась. Павлыш удивился: - Что? - Я так... Ты понимаешь, что Клавдия, хотя бы из уважения к самой себе, сообщит о невыполнении приказа. - Я и ей не дам взрывать, - сказал Павлыш. - Я не о том. Она закроет тебе космос. - Знаю, знаю! Павлыш резко поднялся. Прибор матово поблескивал в руке. - Ты не ответил, готов ли ты отказаться от космоса? - Салли, милая, не говори глупостей. Вопрос не в отказе или согласии. Что бы ты сделала? - Я спрашивала тебя, а ты отвечаешь вопросом. - Вот контейнер. Действуй. - Я бы сделала то же, что и ты. - Тогда мы вместе не полетим. Остаток дней проведем на Земле. Ничего страшного. - Ты дурак, и я тебя люблю, - сказала Салли. Павлыш спустился по трапу, что они привезли с собой, снег вокруг корабля был истоптан ими, но ветер быстро заметал следы. - Закрой шлем! - крикнул Павлыш снизу. - Простудишься. Салли спрыгнула. С трех метров она ударила по насту так, что провалилась почти по пояс. Пришлось выбираться. Ей было весело. Потому что была ясность. Ясность не только мгновения, но и окончательного решения. - Если они шли, - сказал Павлыш, держа прибор в перчатке на руке, вытянутой вперед, - если они покинули корабль, а я в этом почти не сомневаюсь, они должны были постараться выбраться из гор. В долину, к лесу. Зимой эта задача невыполнима. Но у них не было другого выхода. Если я прав, то мы найдем кого-то из них. Под снегом. Веселье Салли исчезло. - Не надо, - сказала она. Но Павлыш уже вел вокруг себя биоискателем, внимательно глядя на стрелку. Он словно не слышал ее. - Потом, - сказала Салли. - Не сегодня. Оставь их в покое. - Ты не поняла, - сказал Павлыш. - Мне важно узнать, в какую сторону они пошли. - Почему? Павлыш заметил, как дрогнула стрелка, и медленно пошел по жесткому насту в ту сторону. Салли шла рядом. - Потому что они могли выйти отсюда. - Это наивно. Так быть не могло. - Салли, милая, ты накладываешь на других людей собственные ощущения. Тебе эта планета кажется смертельной. Ты убеждена, что на ней нельзя прожить и минуты без скафандра. Ты думаешь так, потому что живешь в комфортабельном помещении, дышишь стерилизованным воздухом, пьешь дистиллированную воду. Представь себе, что у тебя нет выхода. Или смерть, или приспособление. - Тогда лучше смерть, - сказала Салли убежденно. - Смерть никогда не лучше. Стрелка дрогнула. И пошла влево. - Это как детская игра, - сказала вдруг Салли. - Холодно, тепло, еще теплее... - У него небольшой радиус действия, - ответил Павлыш. - Это сделано для того, чтобы не сбивать картины при множественности объектов. Ты знаешь - биоискатель придумали альпинисты, спасатели. Сначала с его помощью искали тех, кого завалило лавиной... Здесь! Павлыш остановился перед пологим возвышением. - Подержи. - Он передал биоискатель Салли, а сам принялся перчатками разбивать наст, чтобы пробиться к более мягкому снегу. Салли заставляла себя смотреть на руки Павлыша, но потом отвернулась. Она не хотела увидеть то, что должна была сейчас увидеть. - Странно, - сказал Павлыш. Голос его был только удивленным, не более. Салли обернулась. Под снегом она увидела желтоватую белую шерсть. Там было погребено какое-то крупное животное, словно белый медведь. - Когда вернемся в следующий раз, - сказал Павлыш, - мы раскопаем его целиком. - Зачем? - По двум очевидным причинам, мой ангел, - сказал Павлыш. - Во-первых, это животное неизвестно науке. Во-вторых, мне важно узнать, почему оно погибло. Но потребуется лопата. Расширяющимися кругами они шли вокруг корабля, все более удаляясь от него. Салли устала, наст держал не везде, иногда она проваливалась в снег. Ветер дул все сильнее и мешал идти, он срывал поверхностный слой снега, и порой было трудно увидеть что-либо в трех шагах. За два часа поисков они ничего не нашли. Наконец Павлыш остановился. Посмотрел на Салли и спросил: - Устала? - Да. - Прости, я увлекся. - Он виновато улыбнулся. - Я не сержусь. - Полетели на станцию. После обеда я вернусь сюда и продолжу поиски. - Почему ты убежден, что кто-то мог остаться в живых? - На корабле нет ни одного трупа, кроме тех, что спрятаны в анабиозном отсеке. - Но даже если они ушли, то погибли в горах... - А если дошли до леса? - Ты же знаешь, что представляет собой лес. - Знаю. Но кто-то побывал на корабле сравнительно недавно. Помнишь разгром в кладовой? - Это были не люди. - Не люди поднялись к люку, открыли его, прошли по коридорам до склада, а уходя, закрыли люк за собой? - Это твое предположение. - Достаточно серьезное, чтобы бросить ради него все дела и искать! Они подошли к катеру. - Клавдия, наверное, с ума сходит. Мы ее забыли. - Ничего страшного, - упрямо сказал Павлыш. Салли вызвала станцию. Клавдия не отвечала. Павлыш задраил люк катера, прошел к пилотскому креслу. - Она молчит, - сказала Салли. - Она могла отойти от связи, - сказал Павлыш. - Мало ли куда человек может пойти на станции. Павлыш поднял катер наверх. "Полюс" превратился в черную пуговицу на белом халате долины. Салли продолжала вызывать Клавдию, но безуспешно. x x x Павлыш заложил крутой вираж и, набирая скорость над озером, рванул в облака так, чтобы спуститься вертикально к станции. Под облаками хлестал ливень и было сумрачно. Павлыш поставил вездеход у купола лаборатории и, выключив двигатель, поднял большую сумку с вещами, взятыми с "Полюса". - Ничего не забыла? - спросил он. Салли отрицательно покачала головой. Они прошли прямо к входу. Внутри горел свет, и окна станции, круглые, в ряд, приятно и уютно светили, кидая теплый свет на серые косые струи ливня. Станция была закрыта. Клавдия не открыла дверь, когда спустился катер. Салли нажала на кнопку у двери. Слышно было, как звон разносится по станции. Павлыш заглянул в люк. Струи воды текли по нему, мешали смотреть. Салли набрала код. Дверь в переходник отодвинулась. Они вошли. - Там неладно, - сказал Павлыш. Струи дезинфектанта ударили по скафандрам. Салли выключила душ, сорвала шлем. Она первой бросилась в кают-компанию. Павлыш начал вылезать из скафандра и в этот момент услышал крик Салли. Он вбежал в комнату. Комната была ярко освещена. При ярком свете картина показалась особенно невероятной. Все в кают-компании было перевернуто. Словно здесь буйствовал целый полк. Следы боя видны были во всем: в перевернутой мебели, в разбитой посуде, в разгромленных приборах. И среди всего этого хаоса на полу лежала, откинув руку с анбластом, Клавдия. Салли склонилась над ней, слушая сердце. - Погоди. - Павлыш отстранил Салли. Он приподнял веко Клавдии. Реакция была. - Жива, - сказал он, - но в глубоком шоке. Павлыш быстро провел руками вдоль ее тела, стараясь понять, есть ли раны, но серьезных повреждений не нашел. - Она отстреливалась, - сказала Салли. Павлыш тоже заметил следы выстрелов на мебели и на стенах. Руки Клавдии были окровавлены - все в царапинах и ссадинах. Павлыш не мог знать, что в припадке безумия, вызванного укусом снежной блохи, Клавдия сражалась с невидимыми врагами. Павлыш решил, что враги были настоящими, что кто-то ворвался внутрь станции и чуть не убил Клавдию. Павлыш перенес Клавдию на диван, потом собрал портативный диагност, который, к сожалению, ничем помочь ему не смог - он дал лишь общую картину глубокого беспамятства, нервного истощения, но ни перспектив, ни лечения дать не мог, потому что даже по аналогии с подобным явлением не сталкивался. Все попытки Павлыша вывести Клавдию из беспамятства оказались бесплодными. Время шло. Уже двадцать минут, как они на станции. - По-моему, пульс слабеет, - прошептала Салли. Павлыш взглянул на приборы и отрицательно покачал головой. - Я должна была почувствовать, - сокрушалась Салли. - Непонятно, - сказал Павлыш, - словно тайна запертой комнаты. Дверь была закрыта, замок в порядке, ничьих чужих следов внутри станции не вижу. И в то же время кто-то проник... - Что мы здесь знаем! - с горечью ответила Салли. - Мы чуть царапнули поверхность этой планеты и оставили нетронутым ее нутро. - Уже если кто был осторожен, так это Клавдия! - Ты лучше скажи, что делать. Я так больше не могу. - Очевидно, выход один, - сказал Павлыш. - Поднимаем планетарный катер. - Идти к маяку? - Да, на максимальной скорости через три часа мы будем у маяка. Маяк был в открытом космосе, за пределами поля тяготения планеты, которое препятствовало космической связи. - Наверное, ты прав, - сказала Салли. С маяка можно было выйти на связь с Галактическим центром и подключиться к диагностическому пункту, который даст рекомендации, что делать. Они перенесли Клавдию в катер. Потом Павлыш бегом вернулся под купол. Могло случиться так, что придется идти на рандеву с проходящим мимо кораблем и они не скоро вернутся сюда. А может, и не вернутся. Павлыш включил камеру - у него было полминуты, пока Салли задавала катеру программу полета, - и снял картину разгрома. Снимок может помочь, когда в Галактическом центре будут анализировать причины драмы. Причина может оказаться достаточно серьезной, и тогда планету закроют для исследований, переведя в разряд опасных миров. Последнее, что сделал Павлыш, уходя со станции, - он включил программу консервации. Станция сама соберет себя в контейнеры, сложит, запакует, подготовит к возможной эвакуации. Все. Павлыш бегом пробежал в катер. Салли сидела на полу, поддерживая голову Клавдии. Павлыш осторожно поднял катер. x x x - Дик, - позвала Марьяна. - Дикушка. Дик наклонился к ней. Собиралась гроза - вот-вот хлынет ливень. Дик как раз собирался накрыть Марьяну остатками пленки. - Я думал, ты спишь. - Я не сплю. Я плыла... я была далеко... Где Казик? - Сам беспокоюсь. Давно нет. - Иди к нему, с Казиком беда, понимаешь? - Ты откуда знаешь? - Я ничего не знаю, мне плохо, потому что с ним беда. - Нет, не могу тебя оставить. - Со мной ничего... со мной ничего. Иди. Марьяна говорила настойчиво, будто колдовала, будто и не видела ни Дика, ни предгрозового леса - ничего; она смотрела куда-то вдаль, внутрь пространства, в ее голосе был приказ. - Идет дождь, - сказал Дик, размышляя вслух, - он быстро смывает следы. Если идти, то сейчас. - Скорей, - сказала Марьяна, - будет поздно, может, уже сейчас поздно. Дик подчинился. Но сначала он согнул вершины трех небольших сосенок, связал их веревкой и поднял туда Марьяну. Это была не очень надежная постель, да и над землей она возвышалась чуть больше чем на метр, зато наземные гады не смогут добраться до Марьяны. Марьяна терпела, только повторяла: "Иди". - Я тебе оставляю бластер, - сказал Дик. - Не надо, я буду лежать тихо, затаюсь. - Марьяне было трудно говорить. - Здесь легкая кнопка, почти не надо давить, - сказал Дик. - А у меня есть арбалет, это привычнее. Он вложил бластер в руку Марьяне. Та ничего не сказала. - Я побежал, - сказал Дик. - Скорее. Дик бежал по следам. Хоть туча нависла низко, шел дождь и было темно, Дик замечал то сломанную ветку, то перевернутый камень. Земля была мокрой. Но кое-где Дик угадывал отпечатки ступней Казика - сапоги тот потерял еще в озере и бежал босиком. Вдруг Дик замер. Он почуял запах шакалов. Не свежий, но шакалы проходили здесь. А вот здесь останавливался Казик. Настороженно - приподнимался на цыпочки, - значит, тоже почуял шакалов, но для него тот запах был куда более близким и свежим. Дик еще более встревожился. Если шакал был не один, Казику надо было скорее спешить, к дому землян - с ножом мальчишке не справиться даже с одним шакалом. Дик миновал узкую лощину и понял, что шакал был не один. Их было по крайней мере три. Холм, груда камней. Кровь. Туша шакала... Вот они и настигли Маугли. Запах крови шакалов. Запах крови Казика. Дик побежал еще быстрее. Он был страшен, и лес съеживался, прятался при виде его. Лес чувствовал, что бежит зверь, охваченный яростью, в которой страшна даже беззащитная коза, если она спешит на помощь своему козленку. И так же, как Казик, неожиданно для себя Дик вылетел на поляну перед станцией. Станция была слабо освещена, она была сказочным зрелищем - несколько куполов, связанных туннелями, и круглые окошки - свет. Станция была из того же мира, к которому принадлежал "Полюс". Но в этот момент Дику некогда было сравнивать и рассуждать. Он увидел, как темное округлое тело поднимается в воздух, и это могучее беззвучное ускоряющееся движение заставило его замереть. Он смотрел, как несется вверх, превращаясь в светящуюся точку, планетарный катер, не зная, конечно, что это планетарный катер, и не понимая, кто и почему улетает со станции. Он подбежал к двери. Воздух был тяжелым, но дождь почти перестал. Он толкнул ее - дверь не поддалась. Он заглянул внутрь. Там было пусто. - Эй! - закричал Дик, - Откройте! Никто не отозвался. Дик протер стекло. Через окно было видно, что внутри большой светлой комнаты был бой - все перевернуто, вещи валяются на полу, сломаны... Следы крови на мягком ковре. Бластер, не такой, как у Дика, - длиннее и больше - тоже валяется на полу. Дик ударил в дверь кулаком. Где же Казик? Вдруг он догадался: Казика взяли с собой и повезли наверх, в небо, где у них есть корабль. Конечно же, Казик был ранен, когда на него напали шакалы, и они взяли его на корабль. Эта мысль была большим облегчением. Дик перевел дух. Теперь надо возвращаться за Марьяной... Но что-то смущало его. Что-то было неправильно. Запах шакалов? Да, но это не свежий запах. Запах Казика? Дик посмотрел в сторону озера - запах Казика вел туда. Дик поглядел под ноги и увидел следы Казика, перекрытые следами двух шакалов. Это было странно. Дик медленно пошел по следам, и с каждым шагом запах Казика и запах шакалов становились свежее. Почему же Казик не вошел в дом? Ведь они здесь были. Они поднялись в небо на глазах у Дика. Казик, видно, бежал из последних сил, останавливался, огрызался, отмахивался ножом - все это можно увидеть по отпечаткам ступней, - рвался дальше к воде. Дик на его месте тоже бы попробовал прорваться к воде. Идти Дику пришлось недалеко. Казик успел вбежать в воду. К камням у берега. Он забежал еще шагов на двадцать и упал там. Шакалы не посмели войти в воду. И ушли. Дик увидел тело Казика, наполовину погруженное в воду, в несколько прыжков достиг его и подхватил на руки. И в этот момент в блеске молний и оглушительном грохоте, словно прорвалось небо, вновь хлынул ливень. Голова Казика бессильно свисала, и Дик, неся его на берег, старался поддерживать ее. - Ты живой? - спрашивал он. - Ну скажи, ты живой? Он положил Казика на берегу и наклонился, прикрывая собой от водяных струй. - Жалко, - сказал вдруг тихо, но явственно Казик. - Я так просил, а она не пустила. - Что? - не понял Дик. - Они нас не пускают, - сказал спокойно Казик. - Они боятся. Мы дикие... И он замолчал. И Дик понял, что Казик умер. Он подхватил его и побежал вверх по берегу. Ему казалось, что еще можно что-то сделать. Он стал бить по стеклу окна, чтобы войти в станцию. Но стекло равнодушно и упруго отражало удары Дика. - Сволочи! - кричал Дик. - Вы его убили! Пустите же, не прячьтесь! Он понимал, что никого на станции нет, что в доме пусто, но продолжал биться в дверь. Он обернулся в отчаянии, отбежал, поднял здоровый камень. Такой ему никогда бы не поднять в обычном состоянии. Обняв его, метнулся обратно к двери и изо всей силы ударил по окну. И стекло, и сам купол рассчитаны на большие нагрузки. Но слабым звеном оказалась металлическая рама. Удар был так резок и силен, что стекло, не разбившись, вылетело из нее. Со звоном упало внутрь и, подпрыгивая, покатилось прочь. Дик нырнул в окно, потом втащил внутрь Казика и попытался расшевелить мальчика. Но тот не отзывался. Дик побежал в другую комнату, он распахивал шкафы - хотел найти лекарство, но не знал, где искать, да и какое нужно лекарство? И как дать лекарство человеку, который уже мертвый? - Я вас убью, - повторял он. - Вы только мне попадитесь, я вас всех убью! Станция была пуста. И не отзывалась. В дальнем коридоре Дик вдруг заметил движение: странный металлический прибор - плоская платформа, с козленка размером, - медленно тащила блестящий ящик. Дик в ярости, от того что в первое мгновение испугался и от того что надо было сорвать на ком-то гнев, ударил ногой по платформочке - та остановилась. Он схватил ящик (ящик был тяжелым) и ударил им по платформе, она покосилась и замерла. - Так тебе! - закричал он. И тут он вспомнил о Марьяне. Марьяна в лесу. Одна. На нее тоже могут напасть. Он выскочил под дождь и помчался в темноту мокрого леса. x x x Салли вола планетарный катер на пределе возможностей двигателя. Шла так, чтобы уложиться меньше чем за три часа. Клавдия не приходила в сознание, но Павлыш, наблюдая за ней, убедился, что состояние ее не ухудшается. Все было странно. Странности складывались как в калейдоскопе, казалось бы, нелогичным узором, когда все кусочки стекла разного цвета, но виден ритм и симметрия, только непонятен смысл, который несет в себе узор. У Павлыша было время рассуждать. Вдруг он вспомнил, перебирая все события и образы планеты в поисках странного, нелогичного, громадное дерево, уходящее вершиной в облака, и свисающую с сука тряпку... Павлыш достал контейнер с пленками - его он взял со станции. Индикатор мгновенно нашел нужную пленку, и Павлыш включил проектор. На экранчике возник гигантский сук, кусты на нем и обвисшая пленка, под которой покачивался на ветру комок... нет, не ко