ас не обижаюсь. Пошли, открывайте занавес и шагайте. Смело. В нашем распоряжении всего две минуты. - До свидания, товарищи, - торжественно произнес Феничка и оттянул на себя край занавеса. Свет оттуда раздражал, он был болезненным и мерцающим. Агенты Берии задержались, не решаясь сделать шаг. - А ну, пошли! - крикнул Берия, словно на лошадей. Как ни странно, этот окрик воздействовал, и шахматисты дружно, парой, как малыши в яслях, шагнули к свету и исчезли, поглощенные им. И тут же Феничка отпустил занавес. Свет из-за занавеса тускнел, пока не пропал. - Славно потрудились, - сказал Феничка. - Какие планы на будущее? - Через три дня должны возвратиться, - сказал Берия. - Если операция "Гадюка" увенчается успехом. - То есть если они возвратятся - хорошо, а если не возвратятся - еще лучше? - Нет, - задумчиво ответил Берия. - Я не планирую их ликвидировать. Если они выполнят задание - пускай живут. Если решат остаться там, то через три дня помрут. Для меня это будет ударом. - Доктор сказал? - Феничка был в курсе многих дел Берии, и Лаврентия Павловича это не удивляло и не сердило. - Доктор сказал. Это его вакцина. - Ценный фрукт - этот доктор. - Мне он не нравится, но я пока не могу себе позволить... - Его ликвидировать, - закончил Феничка фразу за Берию. - Потому что он единственный, кто может сделать вакцину. А мой уважаемый собеседник не исключает, что вакцина может понадобиться и ему самому. - Если рейд моих шахматистов провалится и если вакцина будет действовать дольше... - Добро, я устал, мне надоели ваши заморочки. Идите в Смольный, товарищ вождь. Планируйте великие дела. Сколько еще консулов осталось? - Не говори глупостей. - А я ничего другого не умею. Егор отпрянул за колонну, Берия в сопровождении двух охранников быстро прошел к выходу из фабрики. Стало тихо. Потом послышался голос Фенички: - Вылезайте, лапушки, вылезайте, милые, порадуйте стариковское сердце. В ответ раздался детский смех. Егор выглянул из-за колонны. Феничка стоял на открытом месте, расставив руки и ноги, и был похож на пингвина. А у его ног прыгали и пели две маленькие девочки в кружевных платьицах, что было совершенно немыслимо, так как дети в Чистилище не попадают. А если и встречаются, то старше десяти - когда человек уже догадывается о существовании смерти. Феничка раскачивался, как игрушечный пингвин, и тоже танцевал, неуклюже и уморительно. - В саду родилась елочка, - пели девочки. - В саду она росла, - вторил им Феничка. На полу что-то шевелилось - и с некоторым ужасом Егор увидел, что несколько крыс тоже танцуют с девочками, перебегая между детских ножек и даже становясь на задние лапки. Это был веселый, хоть и несколько жутковатый праздник, Егор непроизвольно сделал шаг вперед, не заметив, как покинул спасительную тень, и Феничка крикнул ему: - Молодой человек, а молодой человек, присоединяйтесь к нам. Судя по всему, вы отличный танцор. Девочки, завидя Егора, побежали к нему и потащили на центр танцевального круга, вцепившись в брюки. И тогда Егор догадался, что это вовсе не девочки, а две одинаковые лилипутки. - Все в круг, все в круг, с нами наш веселый друг! - распевал Феничка. Волей-неволей Егор был вынужден принять участие в веселье, правда, душа у него не лежала к танцам, но важнее всего было не испортить отношений с Феничкой. Они топтались друг против друга, а внизу, дергая за брюки и за пальцы рук, суетились лилипутки. - Тебе чего надо? - спросил вдруг Феничка. - Мне надо туда. - Задание Лаврентия Павловича? Операция "Гадюка"? Вот тут надо было ответить правильно. Ошибешься - неизвестно, удастся ли достичь цели. Если не знаешь, что говорить, говори правду - так сказал как-то дядя Миша. А может, прекрасная Тамарочка? Она неожиданно рождала афоризмы вперемежку с очевидными глупостями. - Нет, - сказал Егор. - Мое собственное задание. Я название операции в первый раз слышу. - Ну, ты смельчак! - удивился Феничка, он раскачивал желтой блестящей головой, как китайский болванчик, посреди желтого шара блестели маленькие черные глазки. - Я же тебя сейчас сдам охране! - Ой, не сдавай, папочка, не сдавай! - наперебой закричали лилипутки. - Он хороший мальчик. - Ты там помрешь, - сказал Феничка. - Ах, он там помрет! - завопили лилипутки. - Познакомься, - сказал Феничка, - Анжела и Дездемона, заслуженные артистки республики. Встань на колено. Егор подчинился. Он опустился на колено, лилипутки - хорошенькие, круглолицые, но уже немолодые, по очереди сделали книксен и протянули ему махонькие ручки. От них почему-то пахло конфетами, хотя здесь не было запахов. - Я не помру, - сказал Егор, поднимаясь с колена. - Мне ввели вакцину. - Ах вот почему Лаврентий Павлович объявил доктора предателем! - Доктор здесь совершенно ни при чем. Но мне нужно срочно туда попасть. - Скажи зачем. Постарайся рискнуть и стать дважды честным. - Феничка засмеялся. - Я хочу их остановить. - Вот это уже поступок, - сказал Феничка. - Он герой, герой! - кричали вразнобой лилипуточки. - Ему венок, венок на головку! - Кому служишь? - спросил Феничка. - Людям, - сказал Егор. - Такого не бывает. Людей здесь нет. - К счастью - есть, - ответил Егор и показал на лилипуток. - Посмотрите - это же настоящие люди, и даже танцуют. - Вот именно! - закричала тонким голосом одна из лилипуток. - А нас многие не понимают и презирают. - Тогда скажи мне, какое задание выполняют те двое? - Зачем вам знать? - Не серди лектора общества "Знание"! - Я еще не все знаю, - признался Егор. - Но вернее всего они попытаются убить всех, кто живет наверху. - Это еще зачем? - удивился Феничка. Он взволновался и принялся чесать свой мохнатый живот. - Мне кажется, - ответил Егор, - что Берия и его друзья боятся, что перегородки между мирами истончаются и Верхний мир все больше влияет на наш. - Это точно, - согласился Феничка. - Я уже побаиваюсь, не отравимся ли мы тамошним воздухом. - Разве это основание для того, чтобы убить всех? Наших детей, наших родных... - Ах, не говорите так! - закричали лилипутки. - Мы их так любим, мы так туда стремимся. - Свойственное марксистам желание быть первыми парнями на деревне. В городе все равно не получалось. - Это парадокс, - сказал Егор. - Сколько лет они правили нашей страной. - И все равно оставались первыми парнями на деревне. Только тебе этого не понять - терпи и подчиняйся. Мы все стали деревней. Впрочем, я все понял, молодой человек. Лаврентий Павлович, который умело использовал меня, боится потерять призрак своей власти. Ради нее он боролся всю жизнь, а попал сюда и понял, что все едино, так он запрограммирован. Есть деревня - будем первыми! - Можно я уйду туда? - Егор показал на занавес. - Девочки, что мы ответим этому молодому человеку? - Пускай идет, только пускай возвращается. - Если он не вернется, мы... - Первая из красавиц не смогла отыскать слов, и вторая пришла к ней на помощь: - Если он не вернется, я отказываюсь от компота! - И я тоже! - закричала вторая. - Я вернусь. Мне нельзя там долго оставаться. - Тогда мы напишем письмо, - сказала лилипутка, - а ты отдашь его в наш цирк. За занавесом начало разгораться зарево. - Отстаньте от парня. Как тебя зовут? - Егором. - Отстаньте от Егора, ему пора уходить, - сказал Феничка. - Только возвращайся! - закричали лилипутки. Феничка откинул занавес. Неверный мерцающий свет залил пустой фабричный цех. - Иди, - сказал он. - И скажи им, что название операции отдает пошлостью. - Спасибо, - ответил Егор. - Я вернусь через три дня. Он шагнул в свет, и свет окутал его. Он был теплый. 12. ДОКТОР ФРЕЙД Доктор Фрейд сказал Гоглидзе, что устал и пойдет подышать свежим воздухом. Занятие непонятное - воздух везде чистый, и никому он не нужен, но Леонид Моисеевич лучше знает, что такое моцион. То же Леонид Моисеевич сказал и охраннику у двери. Охранник у двери, как только доктор скрылся за поворотом лестницы, дернул за шелковый шнур, который вел наверх, в комендатуру. В комендатуре сидел сержант и рассматривал книжку с картинками. Книжка принадлежала старинному писателю Толстому и рассказывала о деревянном человечке Буратино. Там были интересные картинки. Услышав два звонка снизу, сержант отложил книжку и пошел в кабинет к товарищу Берии. Берия сидел за большим столом, перед ним лежали чистые листы бумаги. В руке карандаш, красный карандаш, которым он что-то вычеркивал на листах. - Ушел? - спросил он, не поднимая головы. - Только что, еще из дома не вышел. - Отпустите его метров на двести и следовать за ним незаметно. Махальщика на крышу! Сержант побежал на верхний этаж. Там сидел в одиночестве и очень скучал махальщик. Перед ним лежал наполовину разложенный пасьянс. - Опять не вышло, - сказал он сержанту. - Иди на крышу, - приказал сержант, - подавай сигнал рикше. - А он где сейчас? - Где и положено, на площади. Махальщик посмотрел на пасьянс. - Минутку, - сказал он. - Вроде получается. - У тебя еще тысячу раз получится! - рассердился сержант и ногой наподдал по картам. Пасьянс рассыпался и безнадежно погиб. - Ну зачем ты! - обиделся махальщик. - У меня же получалось. - Ты пойдешь или нет! - завопил сержант. - Да не пойду я никуда, - ответил махальщик и стал собирать карты. - Сам иди и махай. Люди в Чистилище, как правило, куда замедленнее и равнодушнее, чем их собратья в Верхнем мире. Но это компенсируется редкими дикими вспышками ярости, которые охватывают в Чистилище людей. Такое случилось и с сержантом. Словно безумный он накинулся на махальщика, и тот, так и не собрав карт, принялся отступать к стене, отмахиваясь от сержанта, как от осы. Сержант стремился к ослушнику, стараясь вцепиться в него длинными ногтями, и ногти уже достигли глаз, когда махальщик всерьез испугался, что придало ему смелости. Вместо того чтобы отдаться полностью на милость сержанта, он ринулся ему навстречу и, продолжая отбиваться от воображаемой осы, ударил сержанта. Тот от неожиданности остановился. - Да ты что... - пробормотал он, - да ты как посмел... Он говорил это с радостью - теперь он имел все права добить махальщика. Убежденный, как любой чекист, в оправданности конфликта с низшим существом и в своей неприкасаемости, сержант не видел того, что махальщик и моложе его, и крупнее. Сержант являл собой кабана, ринувшегося на медведя. Даже получив несколько ударов в грудь и по поясу, сержант еще не понимал, что самое разумное для него - отступить и бежать за подмогой или оружием. Он же кидался вновь и вновь на махальщика и отшатывался под его ударами. Махальщик также уже понял, что он сильнее. И воспылал гневом к сержанту. Не было больше перед ним сержанта, не помнил он о всесилии Лаврентия Павловича - он был оскорблен, его ударили, его пасьянс уничтожили. И перейдя в наступление, махальщик загнал в угол сержанта, который еле успевал защищаться, но не мог попросить пощады, так как понимал: сейчас, вот-вот все изменится... все изменится... я тебе покажу. И тут от удара сержант грохнулся на пол. А раз в борьбе не было правил, то махальщик принялся бить лежачего, пинать его ногами, так что сержанту стало очень больно. - Ты что... - Тон сержанта вдруг изменился. До него дошло, что махальщик намерен его убить, что нужно прекратить этот бой, потому что он складывается неправильно. Может, сержант уже не думал так отчетливо, потому что мысли его путались и каждый удар вносил все большую сумятицу в ослабевший мозг. - Хватит, - попросил сержант, - хватит... - Хватит так хватит, - вдруг согласился махальщик. - Тогда лезь сам на крышу и махай - вон там флаг лежит. Он показал в угол. Он отошел от сержанта и принялся снова собирать карты. Сержант с трудом поднялся на ноги. Ему было больно. Его никто еще никогда так больно не бил. Он и в самом деле чуть было не пошел сам на крышу махать флагом, но тут понял, что не сможет подняться на целый этаж. Он махнул рукой и пошел вниз, держась за стенку и кривясь от боли. Он спускался вниз, и с каждым шагом в нем поднималось чувство мести. Конечно, ему надо было бы пойти в комендатуру и взять там оружие, а также позвать кого-то на помощь. Но его затуманенное сознание почему-то выбрало другой путь - к кабинету Берии. Охранник с удивлением смотрел на окровавленного сержанта. Тот ввалился в кабинет без стука. Берия стоял у окна и наблюдал, как доктор Фрейд быстро шагает меж редких деревьев, полагая, что его никто не видит. Берия представлял себе, как, подчиняясь сигналу, с крыши на перехват доктора выезжает рикша, как поднимают свои машины велосипедисты... И тут ввалился этот идиот. - Там, - сказал он, с трудом шевеля распухшими синими губами, - там махальщик меня... избил. - Что? - Берия сразу напрягся, что бывало с ним в моменты опасности, подобрался как волк при звуках охоты. - Махальщик, гад... - Сигнал дали? - Он сказал, не будет... - Почему? - Я ему сказал - иди, а он сказал - не буду и стал меня бить. Сержант всхлипнул и принялся размазывать по щекам жидкую кровь, которая текла из носа. Берия сразу почувствовал, что сержант врет. Не мог флегматичный махальщик ни с того ни с сего наброситься на сержанта. Но это не играло сейчас роли. Он оттолкнул сержанта и выбежал в коридор. - За мной! - крикнул он. Охранник побежал за Берией. Они ворвались в комнату наверху. Махальщика там не было. Махальщик, хоть и был неумен, сообразил, что сержант приведет мстителей, а потому ушел из комнаты и залег на чердаке. Берия увидел, что в углу лежит флаг. Он схватил его и выбрался наверх, к чердачному окну. Оттуда был виден простор справа от главного фасада. Там, за палками мертвых деревьев, Берия угадал фигуру рикши. Берия принялся махать флагом. Он давно не был так взбешен. Хотелось лечь и завыть, в полной безнадежности, как когда-то в одиночной камере. Неужели он так стремился на волю и вырвался из застенков только для того, чтобы существовать среди кучки бестолочей и подонков, которым ничего нельзя поручить, которым ни в чем нельзя довериться? И нет никакой гарантии, что его агенты, отправленные наверх, смогут выполнить задание. И не было уверенности в том, что ему удастся отразить еще один штурм консулов. Рикша смотрел куда угодно, только не на крышу Смольного, откуда должен был получить приказ. Берия не выдержал и закричал. Пронзительным, женским голосом, который ему самому показался горным кличем, несущимся от Эльбруса к Тбилиси. И как ни странно - то ли тишина была чувствительна к звукам, то ли случайно, - рикша обернулся и увидел фигуру человека, махавшего флагом. Он помахал в ответ - вижу, мол. Развернул коляску и поехал к воротам Смольного. Но опоздал. В то время доктор уже выбрался наружу через дыру в ограде и поспешил через площадь в сторону Невского. Рикша выехал к воротам, никого не увидел и решил, что, наверное, его жертва припозднилась. Поэтому он остановился, слез на землю и стал прохаживаться вокруг коляски, изображая конского барышника. Вся эта идиотская сцена была видна Берии, и он понимал, что флагом он себе не поможет. Он побежал вниз, к выходу, где должны были ждать сигнала велосипедисты. К счастью, велосипедисты никуда не делись и были готовы к бою. - Объект, - объяснил еще раз Берия, - пешком или на рикше направится в район Сенной площади и канала Грибоедова. Вы следуете за ним в пределах видимости, но не привлекайте внимания. Когда вам удастся установить дом, в котором объект намерен выйти на связь с вражеским разведчиком и диверсантом, вы вступаете вдело. Вы берете доктора и его связника и везете сюда. Вам ясно? - Так точно, товарищ Берия, - нестройным хором ответили велосипедисты и затопали к выходу, ведя в поводу свои велосипеды. Их каски тускло поблескивали, плащи отливали серебром. Славные ребята, подумал Берия, и ему стало легче. Нет, еще не все потеряно. Он еще будет... и вдруг в ушах зазвучала какая-то забытая ария: "И будешь ты царицей ми-и-и-ра... голубка верная моя!" - Вот именно, - вслух произнес Берия и направился в свой кабинет. Теперь ему предстояло оборонять Смольный и ждать. Ждать, когда схватят эту девку, ждать, когда можно будет вытащить правду из доктора. Ждать, пока придут вести из Верхнего мира, которому остается жить меньше трех дней. А славно, товарищ Москаленко! Славно, Жуков с Хрущевым! Славно, старые предатели Каганович с Молотовым. Все вы полетите в яму истории, если уже не полетели, как утверждают вновь прибывшие оттуда. Ничего, и новым вождям, наследничкам, достанется. Он уселся за большой стол, который называл для посторонних ленинским. Сам придумал эту легенду. Все верили - а почему не верить, если все равно? Подвинул к себе лист бумаги, взял хорошо заточенный красный карандаш, точно такой же, как был у Хозяина, и стал ждать. Доктор шел каким-то переулком, он только помнил общее направление и подходил к Московскому вокзалу, когда услышал вдали, вне пределов видимости, скрип колес повозки. Рикша? Доктор было обрадовался и хотел подождать и окликнуть рикшу, но не сделал этого. Он не был подозрительным человеком, но вдруг испугался рикши. Он его уже догонял, он его уже отвозил к каналу Грибоедова. Чумазилла рикше не доверяла, да и много ли шансов дважды в течение короткого времени встретить единственного ленинградского рикшу, такого навязчивого и любопытного? Никаких шансов на это нет. Берия доктора подозревает. Готов бы его убить, да не смеет, потому что Леонид Моисеевич обладает Знанием. Конечно же, рикша ждал момента, когда доктор уйдет. И теперь гонится за ним. Значит, Берия его послал. Значит, Берии все известно. Разумно возвратиться в Смольный. И затаиться. Пока. Нет, он не может так поступить. Люся ничего не знает, она в неведении. Она боится и переживает. Если ее не предупредить, она имеет немало шансов попасть в лапы к Берии. Доктор отошел к темной подворотне и продолжал размышлять. Рикша знает, что Люся таится где-то в районе канала Грибоедова. Он знает об этом независимо от передвижений доктора. Он не знает лишь, в каком из домов надо искать девушку... В конце улицы показался рикша. Он был озабочен, он торопился, привстав над спинкой кресла, и перевалился, нажимая на педали. Доктор вышел из подворотни и замахал руками, словно пионер, который желает непременно остановить поезд, пока тот не наткнулся на украденный диверсантами рельс. Рикша обрадовался. Он резко затормозил рядом с доктором и тут же проговорился: - Я уж боялся, что вас не найду. - А почему искал? - Доктор не отказывал себе в удовольствии поддеть рикшу. - А я... я тебя издали увидел, когда ты из Смольного вышел. И подумал - наверное, доктор снова на Грибоедова подался. Надо помочь. Человек немолодой, устанет, дойдет туда неизвестно когда да еще попадет под нож какого-нибудь бандита. Я правильно рассуждаю? - Как я вам благодарен! - воскликнул доктор, который решил быть максимально наивным. - Я уже и не чаял добраться до Грибоедова. А теперь я спокоен. Доктор взобрался на кресло и откинулся, насколько позволяла спинка. В затылок ему часто дышал рикша, которому нелегко далась погоня за пассажиром. - Вы один? - спросил доктор. - В каком смысле? - Может, еще товарищей с собой позвали, чтобы не скучать в дороге? - И не думайте, - ответил рикша. - Зачем мне товарищи? У меня обычная работа, общественный транспорт. Доктор ему не поверил, но полагал, что поступил правильно. Пускай они ничего не подозревают, а рикша сэкономит ему силы. - Чего, не договорили? - спросил рикша. - Да, хочется еще поговорить, - согласился доктор. - Поговорить у нас - главное удовольствие, - подтвердил рикша. В голосе звучало довольство. А доктор был рад, что обманул Берию и его сатрапа. Пускай он везет меня на канал Грибоедова. Главное - придумать, как сбежать от него. На месте разберемся. Доктор устал, и его быстро укачало. Он задремал. Сквозь дрему слышал голос рикши, который задавал ему бесконечные вопросы, но ответов не слышал. Так что и не переспрашивал. Однако сон в Чистилище - понятие относительное, толком и не заснешь, потому что мозгу сон не нужен. Так что у Гостиного двора, когда коляска зашаталась, запрыгала по трамвайным рельсам, он совсем пришел в себя. И тут увидел то, что видеть не положено. Когда коляска повернулась, потому что рикша старался выправить ее, доктор увидел, как по Сенной на той стороне Невского, как раз под кривой вывеской ресторана "Баку", едут пять или шесть боевых велосипедистов в касках и серебристых плащах. Они ехали по тротуару, прижимаясь к стене дома и не приближаясь к рикше. Но у Леонида Моисеевича не было сомнений: это - охотники. Они выслеживают дичь. И не самого доктора - чего его выслеживать - и так весь на виду. Они выслеживают Люсю и генерала - тех, к кому едет доктор. От них уйти будет потруднее, чем от рикши. Это было как в клинике. Ты смотришь с надеждой на доктора, который пишет заключение после анализов, и робко спрашиваешь: "Ну как у меня?" "Плохо, - отвечает доктор. - У вас неизлечимая болезнь". Доктор сидел в оцепенении, а рикша продолжал сам с собой: - Человек один ничего не может, недаром об этом мудрые люди писали. Вы как относитесь к членству в организации? Правильно, я тоже воздерживаюсь, потому что непосредственное членство - это удел слабых, но, с другой стороны, быть одиноким волком я вам не советую... Да вы и без меня это знаете, едете сейчас к своему шефу, я правильно угадал? Теперь надо было убежать от рикши. Как это сделать? И еще над ухом непрерывный словесный поток... Выехали на набережную. Коляска задергалась - мостовая оставляла желать лучшего. Где-то здесь рикша оставлял коляску в прошлый раз. Вернее всего, он вот-вот остановится. Доктор улучил этот момент. - Так свой экипаж поломаю, - сказал рикша. Коляска стала останавливаться. Доктор посмотрел по сторонам. Справа - парапет, за ним - серая вода канала. Слева - старые двухэтажные здания, в одном был когда-то магазин. Этот двор может быть проходным. Впрочем, размышлять не приходится. В его распоряжении минута и эффект внезапности. Наверное, Леонид Моисеевич с детства так не бегал - как хорек, как солдат под бомбежкой. Когда он бежал по длинной сводчатой подворотне, сзади донесся громкий и растерянный голос рикши. Значит, он еще только соображает, что делать. Доктор оказался в узком длинном дворе - в том конце еще одни ворота - в следующий двор. Теперь рикша уже бежит за ним. Это доктор чуял спиной. Двор завершался тупиком - выхода на Сенную не было. Справа была видна распахнутая, на одной петле, дверь, возле нее ржавая вывеска "Ремонт часов". Доктор вбежал в полутемное помещение и увидел, что за высоким покрытым столом сидит человек в белом халате и рассматривает часы. - Простите, - сказал доктор, - здесь есть выход? Он неловко толкнул угол стола, стол пошатнулся, человек упал головой на стол и уронил пинцет. Часы покатились яичком со стола и звонко ударились о каменный пол. Часовщик был давно мертв. За его спиной виднелась дверь. Доктор кинулся туда. Упал стул. Он пробежал темным коридором, оказался в небольшой комнате с окном. На подоконнике стояли в горшках бумажные цветы. На диване, прикрыв ноги скатертью с изображением плюшевого тигра, полулежала рыжая женщина с белым в веснушках лицом. - Здравствуйте, - сказала она доктору. Он намеревался спрятаться здесь, но женщина могла его выдать. Доктор услышал, как в часовую мастерскую вбегает рикша. Окно было без стекла. Доктор перевалился через подоконник. За ним на улицу выпали бумажные цветы. Он был на Сенной. Логично было бы перебежать улицу и искать спасения в зовущей, открытой двери магазина "Судостроение". Доктор заставил себя не поддаться очевидному, пробежал по улице - первое окно, второе, третье... дверь. Вот он в подъезде. Тут темно, но стекла с переплетами во входной двери сохранились. Доктор встал у стенки так, чтобы видеть улицу. Он надеялся, что снаружи его не разглядят. Он увидел, как рикша выбежал на улицу и, почти не задерживаясь, поспешил к книжному магазину. Теперь он будет носиться по помещениям магазина, разыскивая доктора под полками или на складе. Доктор перебежал обратно к окну, возле которого приглашающим ярким пятном валялись бумажные цветы, и влез в комнату. - Ах, это опять вы? - удивилась женщина на диване. - Вы не видели Аркадия? - Он там, - сказал доктор. - Скажите ему, что сломался телевизор, - сказала женщина. Проходя мимо мертвого часовщика, доктор сказал, что сломался телевизор, но часовщик, конечно же, не ответил. На набережной стояла коляска. Доктор думал было воспользоваться ею, но решил, что это слишком тяжело, да и он сам будет очень заметен. Может, выкинуть коляску в воду? Нет, он этого не сделает. Каким бы человеком ни был рикша, коляска - его жена, любовница, смысл бессмысленной жизни. Доктор быстро пошел по набережной. И когда до Большой Подъяческой оставалось всего ничего, он вдруг остановился. Впереди, у моста через канал, стояли велосипедисты. Может, поджидали его, может, потеряли, но знали, где устроить засаду. Доктор ринулся к стене дома, прижался спиной. Он теперь не видел велосипедистов, а они не видели его. Но вот-вот сзади должен был появиться рикша. Если жертва видит охотника, она получает преимущество. Она может напасть первой, а может кинуться в заросли. Доктор избрал второй путь. Побежал к Подъяческой кружным путем по Римского-Корсакова. Потом ему пришлось некоторое время искать проходные дворы. Ведь прямая Большая Подьяческая просматривалась из конца в конец, и если они оставили у начала канала велосипедиста, тот наверняка увидит Леонида Моисеевича. Доктору опять повезло. Длинные проходные дворы, которые соединяли уходящие в глубь квартала корпуса, помогли добраться до нужного дома. Он поднялся по черной лестнице. Вот и нужная квартира. Черная дверь, к счастью, была открыта, стучать не надо. Впрочем, чего в этом хорошего? Ведь предупреждали же ее - двери запирать! Доктор тяжело дышал. Ноги дрожали. Это была реакция на нервную гонку. Он осторожно открыл дверь и оказался на коммунальной кухне, просторной, с четырьмя плитами и четырьмя хозяйственными столами. Доктор сразу догадался, что Люся выбрала себе один из столов и поставила там вымытую посуду. Он подумал, что Люся, вернее всего, успела спуститься к каналу и набрать воды. Молодец, умная девочка, чистюля. Доктор прошел по коридору. - Люся! - позвал он громко. Никто не откликнулся. Доктор почувствовал, что в квартире никого нет. Как будто исчезновение небольшого человеческого тела из всех этих комнат настолько нарушило состояние воздуха, что ты уверен в том, что квартира пуста. Доктор заглянул в каждую из комнат, а их в квартире было шесть. В третьей было жилище Люси с Егором. На столе лежали бумаги, журналы, даже старые газеты, на тахте валялась толстая открытая книга. Доктор пошел к двери. Наружная дверь приоткрыта. Вернее всего, Люся сама пошла куда-то. Может, за водой? Или к генералу? Стало ей тоскливо сидеть одной, вот она и пошла к Чумазилле. Доктор понял, что надо оставить записку. Он сел за стол, взял чистый лист бумаги, заточенный карандаш. Как написать, чтобы она поняла, а чужому взгляду записка ничего не скажет? Доктор успел написать только: "Дорогая Люся!", как услышал снизу голоса. Он кинулся к окну. С третьего этажа было видно, как в нескольких десятках метров от подъезда посреди мостовой остановилась растерянная Люся. К ней от канала бежали велосипедисты. - Стой! - вопили они, стараясь перекричать друг друга. Люся кинулась было бежать в другую сторону, но оттуда уже крутил педалями рикша. И чего же я не кинул коляску в реку! - В подъезд, Люся, в подъезд! - закричал доктор. Люся подняла голову, увидела Леонида Моисеевича. - Что? - крикнула она. - Что вы говорите? И тут же на нее накинулся первый из велосипедистов. Люся стала отбиваться, и этим дала им повод ее бить. - Не смейте! - закричал доктор. - Отпустите. - Ах, вот ты где! - обрадовался рикша. И кинулся к подъезду. Но доктор не стал его дожидаться, а побежал по лестнице вниз. Он встретил рикшу на втором этаже. Рикша схватил его, он был куда сильнее и злее. - Да я же не убегаю! - кричал доктор. Рикша заломил ему руку за спину и так вывел его на улицу. - Ну зачем вы так, - сказала Люся, когда их вели к каналу. - Что так? - не понял доктор. - Стали кричать. Они бы вас не заметили. А потом бы вы с Егором меня освободили. Велосипедисты с шутками и гоготом мальчишек, выигравших футбольный матч у соседнего двора, связали пленникам руки перед животом и потащили их к набережной. Там взобрались на велосипеды - одни ехали спереди, натянув веревки, другие перекликались сзади. Рукам было больно. Веревки дергались, узлы впивались в запястья. Зато велосипедисты не слышали, о чем разговаривали Люся с доктором. Доктор рассказал ей, что Егор уже находится в реальном мире, чем ее страшно испугал. Она не думала, не хотела думать об опасности для Земли или каких-то химических складах - ее Егорушка, ее единственное сокровище, ради которого стоит жить, ушел от нее. Она и жалела его, и боялась за него, а то принималась казнить его и проклинать, потому что нельзя думать только о себе - разве так можно, кинуть ее в этой яме? Я же за ним пошла бы куда хочешь, хоть на Северный полюс. Потом ею завладела новая мысль: - Леонид Моисеевич, а у вас еще вакцина осталась? - Даже если бы осталась... - Вы должны, вы обязаны меня тоже уколоть. - Зачем? Не лучше ли подождать, пока вернется Егор? - А кто его будет защищать? Он же все позабыл - его любой бандит убить может. Он же мягкий, он же тряпка! - А ты? - А я железная, я как кошка живучая. - Ладно, - согласился доктор, чтобы утешить девушку. - Я тебе вкачу вакцины. - Почему согласились? - Люся была охвачена подозрением. - А потом обманете? - Глупышка. Кто нас с тобой подпустит теперь к вакцине? Неужели ты думаешь, что они тащат нас для того, чтобы накормить обедом и отвести в балет? - Бросьте шутить! - Люся была настроена серьезно. - Мы убежим и отыщем Егора. - Хорошо, - сказал доктор. - Сделаем, как ты велишь. Он устал бежать за велосипедистами и готов был уже взмолиться о пощаде. Но, на счастье, велосипедисты и сами устали крутить педали. Они поехали тише, со скоростью шага, и пленники уже не так мучились, если не считать, что веревки держали их туго, так, что затекли руки. Доктор достаточно знал Берию, чтобы предположить, что их спрячут в казематах и-Берия будет допрашивать обоих. - Держись, Люся, - сказал он на прощание девушке, когда их подвели к ступеням Смольного. Рикша остался у ворот. Ждать заданий. 13. ЕГОР ЧЕХОНИН Егор недостаточно знал Петербург. Он был там с отцом на школьных каникулах в девятом классе, отец считал себя просветителем и с утра доставал записную книжку, в которой были учтены все музеи и галереи, а также выдающиеся памятники архитектуры. Егор устал за неделю и мало что запомнил. Но Егор думал, что у него есть преимущество перед агентами Берии. Вернее всего они сбежали из мира раньше, и даже значительно раньше, чем он. Может, он думал так оттого, что Майоранский был похож на киноменьшевика, а Лядов - на Суворова. И одеты они старомодно. Обычно люди одевались в Чистилище так, как привыкли делать при жизни. Эти мысли промелькнули у Егора, пока он перемещался в свой старый мир. Само перемещение не занимает времени и в то же время объективно кажется долгим. И тут он очутился в нашем с вами мире. Он и не мечтал здесь очутиться. И все произошло так быстро, что он не подумал о Люсе. А сейчас, стоя на каменном полу пустого пыльного цеха, он вдруг понял, как плохо он поступил. Хотя и не мог поступить иначе. Но он не должен был - не имел права оказаться дома без Люськи. Это было предательством. Пока сбивчивые мысли неслись в сознании, Егор осматривался и прислушивался. Все было иначе. Во-первых, воздух - живой, наполненный запахами и звуками. Может быть, если ты живешь здесь всегда, то этого гудения воздуха не чувствуешь. На самом деле - это главное, что ощущает человек, пришедший _оттуда_. Егор осмотрелся. В гулком здании покинутого цеха, в дальнем конце которого стояли штабеля ящиков, было совсем пусто. Может, поздно, может, выходной, а может, завод стоит. Пол был пыльным. Пылинки, миллионы пылинок танцевали в воздухе, где из высокого окна цех пронзал по диагонали луч солнца. Господи, это же солнце! Какая радость! Егор сделал несколько шагов в сторону луча и остановился - увидел в пыли следы ботинок. Вернее всего следы агентов. Они знали, куда идти. И пошли не прямо в торец цеха, как намеревался Егор, а направо, к небольшой двери. Он быстро пошел по следам, но, еще не дойдя до двери, был вынужден остановиться, потому что перехватило дыхание. Воздух здесь был тугим, он с трудом входил в легкие, когда спешишь. Это придется учитывать. Ты же мертвый человек в отпуске среди живых на три дня! Приоткрытая дверь вывела Егора на заводской двор. Наконец-то он на улице. Вечерело. И было не поздно. Скорее тепло, чем холодно, но ветер, налетающий вежливо и не спеша, был прохладным. Множество звуков окружило Егора. И звонок проезжающего за высоким забором трамвая, и вороний крик, и лай собаки, и голос телевизора, передающего спортивный репортаж, и даже отдаленные переклики людей. Перед ним была проходная. Егор обернулся. Сзади поднимался потрепанный корпус цеха, но справа и слева стояли целые и обитаемые здания. Видно, это был большой завод. Егор вошел в проходную. Бабка, сидевшая за турникетом, пронзила его орлиным взором из-под сильных очков и спросила: - Ничего с собой не прихватил? - Как же можно? - возмущенно и правдиво ответил Егор и этим вахтершу убедил. Пройдя, он остановился, словно только сейчас вспомнил о пустяке. - Простите, тут двое наших были, - сказал он. - Один худой, а другой с бородкой как у Ленина. Они давно прошли? - Эти-то? Минут десять. Но ничего про тебя не говорили. - И не должны были, - согласился Егор. - А куда они пошли? - Мне откуда знать? Я за ними не бегала. Но думаю, что на трамвай пошли. Куда еще у нас пойдешь? У нас только у коммерческого директора джип есть. Егор вышел на площадку перед проходной. По обе стороны тянулся высокий некрасивый бетонный забор. Вот и трамвайная линия. Егор вышел к ней, посмотрел в обе стороны и увидел белую табличку на проводах - остановку. Там стояла женщина. Егор решил не терять времени. - К Московскому вокзалу, - спросил он, - в какую сторону? - Отсюда, - ответила женщина, - отсюда трамваи ходят. Егор перешел улицу и встал неподалеку от женщины. Женщина охватила его цепким и быстрым взглядом. - Работу ищешь? - спросила она. - Нет, не ищу, - ответил Егор. Он не хотел заводить разговоры - он мог проговориться, показаться чужим. Правда, паспорт у Егора был: он всегда носил с собой паспорт с московской пропиской. - Поизносился, - сообщила ему женщина. Егор внимательно посмотрел на нее. Она тоже была одета не лучшим образом, в руке - авоська с пустыми бутылками, молодое лицо красное как на морозе. От нее пахло перегаром и потом. - До вокзала далеко? - спросил Егор. - Дай десятку, сообщу. - Нет денег. - Так я и думала. Вопросы задавать - все вы мастера, а как помочь человеку, вас нету. Может, продать чего хочешь? Подошел трамвай. Он был полупустым. Женщина вошла перед Егором и встала рядом. Егор хотел было спросить у нее, какое число, но удержался - уж очень она болтлива. Вместо этого он спросил: - До Московского сколько ехать? - Скоро будем. А часы не продашь? И только тут как вспышка на Егора обрушилась мысль: он же кинулся в Верхний мир без денег! Совсем без денег. Именно когда подумаешь о таком, начинаются новые неприятности. Трамвай остановился на углу большой улицы. В, него вошли два парня, у одного на груди - бляха. - Прошу приготовить билеты, - сказал он. Второй быстро прошел в другой конец вагона, чтобы отрезать путь к отступлению безбилетникам. - Все, нам кранты, - сказала женщина. - Теперь держись за меня, не пропадешь. - Ваш билет? - Контролер приближался к ним. Второй подошел к женщине и Егору. - Ваш билет, - сказал он, не глядя на пассажиров. - Может, лучше бутылки купишь? - спросила женщина. - Бутылки хорошие, отечественные. А то мне далеко ехать до ларька. - А пошла ты, Верка, - сказал контролер. - Парень со мной, - сказала женщина. - Любовник. - А где Емельян? - Емельян в отлучке, - сказала женщина и громко засмеялась. - Триппером заразила? - спросил контролер и не получил ответа. Контролеры сошли с трамвая. - Хорошие ребята, - сказала женщина. - Только хамье. Ты не слушай про триппер. Емелю дружки порезали. Из-за пустяков - лишний помойный ящик заказал. Представляешь? Егор сообразил, что она очень молода. Кожа на лице красная, огрубевшая, а зубы целые, губы пухлые - она еще не стала развалиной. И белки глаз пока еще не красные, а белые, нормальные, с голубыми кружочками зрачков. - Чего уставился? - заявила Вера и вдруг засмеялась. - Понимаешь, я же не думала, что мы с тобой подружимся, и твоих биографических данных не спросила. Как тебя зовут и где ты бедствуешь? - Егор. - Такого имени нет. - Полное имя Георгий, - сказал Егор. - Георгий Чехонин. - И паспорта нет? - И паспорт есть. - А где ночевать будешь? - Мне на поезд надо, в Бологое. - Что там делать будешь, попса ты моя наивная. Тебя что, жизнь еще мало била? Оставайся в Питере. Будем вместе жить, не пропадем. Меня вся Нарвская знает. Верка-снайпер. Я нормальная баба, здоровая, ты не подозревай. - У меня в Бологом важное дело, - сказал Егор. - Я предложила, ты меня отринул, - сказала Вера громче, чем следовало, словно работала на публику. К ним поворачивались головы. - Брезгуешь? - спросила Вера. - Нет, - сказал Егор. - Честное слово, мне это и в голову не приходило. Но у меня, ей-богу, важное дело в Бологом. От этого зависит жизнь многих людей. - Цицерон! - воскликнула Вера. - И я должна ему верить. - Как хочешь, - сказал Егор. Воздух за окнами трамвая стал синим, желтые огни - как давно он их не видел! - зажглись в домах, загорелись фонари. Люди проходили черными силуэтами мимо витрин и обретали объем и цвет, когда оказывались на фоне стены. Огни отражались на крышах автомобилей. Егору казалось, что город веселится, как Рио-де-Жанейро во время карнавала. Впереди показалась площадь с высоким обелиском. Площадь была почти круглая и очень просторная. Справа виднелось здание Московского вокзала. - Спасибо, - сказал Егор Вере, - я пошел. - Мне тоже сходить, - сказала Верка. Они сошли с трамвая и пошли к входу в метро. - Простите, Вера, - сказал Егор. В конце концов Вера была его единственной знакомой в Петербурге. - У вас не найдется телефонной карточки? - Проблема, - вдруг развеселилась бомжиха. - Я люблю скоротать вечерок в телефоне-автомате, беседуя с подружкой Мэри в Лос-Анджелесе! - Извините, - сказал Егор. - А что, совсем денежек нет? - Я спешил и не взял. - И мог бы взять, врунишка мой? - Мог бы и взять. Сколько угодно. Они же взяли. - Кто это такие они? У тебя есть враги? - Не столько у меня, как у всех нас. - Меня включая? - И вас. - Значит, демократы и президент Клинтон. Вера принялась смеяться. Она все делала преувеличенно, громко и даже вызывающе. - Значит, тебе карточка нужна? - Мне надо позвонить