в Москву. - Только не произноси передо мной слова "правоохранительные органы". Если половые органы - пожалуйста, а если правоохранительные, я тебя убью. - Я не из милиции, - сказал Егор. - Что же, у меня глаз нет, что ли? Конечно, ты не из милиции, я думаю, ты краденый. - Как так? - Тебя украли, чтобы насолить твоему папаше-депутату. А твой папаша им говорит - режьте сына, бейте, убивайте, но бабок от меня вы не увидите. Вот они и держали тебя в подвале, казнили и убивали, а потом плюнули и отправили тебя куда глаза глядят. - Очень интересно, - сказал Егор и подумал, что при всей нелепости этой версии она была не так уж далека от действительности. - Мне нужно две минуты... И он тут же замолк. Не нужна ему телефонная карта. Просто мозг его настолько ослаб, что выкинул из себя нужные факты: у него же нет домашнего телефона Гарика, а в Институт экспертизы он сможет позвонить только завтра. А завтра он может оказаться так далеко от Петербурга и от телефона... - Черт побери... - Опять что-то не так? - спросила участливо Вера. - Мне нужен билет до Бологого. - Переночуешь у меня, получишь завтра билет. Егор спросил: - А где вход в вокзал? - Здесь много входов. - А где кассы? - С той стороны... Да что я тут с тобой расселась! Иди занимайся своими проблемами, а меня оставь в покое. Но никуда Верка-снайпер не ушла. - Вы хотели купить мои часы, - сказал Егор. - Хорошие часы, "Сейко". - Идут? - Там, где я был, часы не идут, - сказал Егор. - В любой зоне часы идут, - возразила Верка. - Может, батарейка кончилась? Покажи. Егор снял часы. Он их не выбросил в том мире, потому что это был подарок отца, когда он получил аттестат. Верка взяла часы, стала рассматривать, прочла - "Сейко", потом потянула за винтик, подвела стрелки. - В порядке, - сказала она. - Идут. - Не может быть! - А ты погляди, зачем свои вещи унижаешь? Господи, подумал Егор, ну как сказать тебе, чтобы ты отодвинулась? У меня теперь такое обоняние - катастрофа. Верка протянула Егору часы. Секундная стрелка двигалась толчками - по секунде толчок. Часы шли. Они возвратились домой, все вернулось для них на свои места. А вот для тебя, Егор, ничего не вернулось. Тебе здесь не жить. И Верка тебя переоценивает. Если бы даже захотел отплатить ей за билеты или за телефонную карточку ночью любви - ничего бы прекрасная бомжиха не добилась от молодого джигита. - Ты что? - спросила Верка. - Раздумал часы отдавать? - Возьми. - Сколько? Только учти, мне еще клиента надо отыскать и всучить. А часы не новые, еле идут. Егор улыбнулся. - На твой век хватит, - сказал он. - Сколько? - Билет до Бологого и телефонную карточку. И еще на автобус. Может пригодиться. - Да у тебя губа не дура. - Я обещаю все тебе вернуть. Все деньги. А часы будут в подарок. Хорошенько подумай, Вера. Может, тебе это выгодно? - И я должна тебе верить? - А кому еще, как не мне? - Разумно, - сказала Верка, почесала в голове острым длинным ногтем. Вокруг совсем стемнело, и потому освещенная площадка перед входом в вокзал, куда они поспешили, казалась яркой сценой. А за ней утопал в темноте зрительный зал. - А какой вагон тебе? - спросила Верка. - Все равно какой. Лучше, конечно, купейный. Но все равно. - Общий пойдет? - И общий пойдет. - И карточку? И билет? А сколько билет на автобус стоит? - Дай из расчета десяти долларов, - сказал Егор. - Бери свои часы и разбегаемся, - твердо ответила Верка. - Ну ладно, ладно, сколько дашь, столько и возьму, - сказал Егор. Верка кинула часы в карман шинели, залезла рукой за пазуху и вытащила оттуда целую пачку десяток. Отсчитала несколько штук и протянула Егору. - Этого тебе хватит в два конца. Потому что я жду тебя, понял? - Спасибо, Вера, - сказал Егор. - И возьми мою визитную карточку. Верка протянула ему визитку. Егору показалось нетактичным рассматривать ее, и он сунул в карман куртки. Сунув, спросил: - А там адрес есть? - Ну ты, блин, даешь! - сказала Верка. - Я, знаешь, визитками не разбрасываюсь. И кому попало не даю. Все там есть - и адрес, и телефон. - Обещаю тебе, что если буду жив, то через два дня все верну. - Может, тебе надо еще помочь? Егор чуть было не попросил ее позвонить Гарику. Но что-то заставило его удержаться от просьбы. Какое-то опасение - опасение, что Вера не та, за кого себя выдает. Чувство было сродни тому, что испытывал Леонид Моисеевич, когда увидел возле Невского рикшу. Уж слишком все удачно складывается. - Ну я пошел, - сказал Егор. - Ну иди, - согласилась Верка. Она поправила армейскую пилотку времен войны и закинула за плечо авоську с пустыми бутылками. Егор пошел к билетным кассам и через несколько шагов обернулся. Верка стояла неподвижно. Она смотрела ему вслед. Увидев, что Егор глядит на нее, она подняла руку и помахала ему пальцами. Егор вошел в кассовый зал. Теперь многое зависело от везения. В вечернем зале было много народу, он был светлым и просторным. За стеклянной стенкой, как в террариуме, сидели кассирши. Егор прошел к большой доске - расписанию поездов. До Москвы вечером и ночью было несколько поездов, и все они останавливались в Бологом. Были ли уже здесь агенты? Или еще подходят? Егор подошел к справочному экрану и узнал цену билета до Бологого. Потом пересчитал свои деньги. Только-только хватит на плацкартный. Если купить общий, то останется несколько рублей - на автобус. Девушка могла бы быть пощедрее. Вряд ли - что он ей? Ведь живет она, сдавая бутылки - так что хлеб ей достается нелегко. Едва ли агенты могли намного его обогнать. Но стоит, наверное, пройти по перронам. Ведь в расписании есть один почтовый, отходит через час. Может, они решили ехать на нем? Егор направился к выходу и тут столкнулся с агентами. Они как раз входили. Никогда в жизни ничего не получается так, как ты того желаешь. Он готов был отыскать шахматистов на перроне, у поезда, но не сталкиваться же с ними в дверях. По инерции Егор вышел на улицу и остановился. "Не спеши, - уговаривал он себя, - иди спокойно, не бросайся снова к кассам - это самый верный путь обратить на себя внимание". Он просчитал до двадцати и вошел в зал. Шахматисты, как и он сам, были одеты странно для внимательного глаза. Они были одеты случайно. В своих костюмах они многократно лежали на земле или на досках, им дела не было, все ли пуговицы застегиваются, они никогда не чистили ботинок и не гладили брюк. В общем, такие люди не обращают на себя внимания на российских вокзалах, но если ты поставил целью выследить пришельцев из Чистилища, то отыскать их нетрудно. Тем более что не только и не столько в одежде дело. У них бескровные сероватые лица, тусклые нечесаные волосы, руки настолько лишены загара и даже действия свежего воздуха, что стали голубоватыми. Лядов и Майоранский подошли к кассе. Егор направился за ними и остановился между этой кассой и следующей, вынул из кармана бумажник, принялся в нем копаться. Каждое слово, сказанное шахматистами, доносилось до него. - Два билета на Бологое. Чем скорее, тем лучше. Купейные. Кассирша что-то ответила. - Какой паспорт? - спросил Майоранский - тот кто постарше, с бородкой клинышком. - Почему паспорт? Он выслушал ответ кассирши и сказал, натянуто улыбаясь - улыбка ему не шла: - Неужели мы производим впечатление террористов? - Поймите же, - вмешался Лядов. - Мы едем в командировку, на один день, всего на один день. И сразу вернемся. Нам даже в голову не пришло... - Нет, - сказал Майоранский, - мы не можем ехать домой - у нас нет на это времени. - А что можно сделать? К начальнику вокзала? Зачем мы будем его утруждать? Лядов прикрыл Майоранского, тот вытащил из кармана конверт, отсчитал несколько бумажек и произнес, протягивая их кассирше: - Тогда два билета в мягкий вагон. - В международный, - поправил его Майоранский, отошел в сторону и стал изучать табло-расписание. Лядов что-то очень тихо сказал, почти прижав губы к стеклу. Кассирша перестала бормотать и обратилась к компьютеру. Затем достала две бумажки и протянула Лядову. Лядов отсчитывал деньги. Потом он отошел к Майоранскому и стал вместе с ним смотреть на табло. - С шестого пути, - сказал он. - С шестого пути, - согласился Майоранский. Егор, который стоял за их спинами, увидел, что с шестого пути уходит поезд на Москву в 22:40. Пассажирский. У стены стоял справочный пульт. Егор набрал на нем номер поезда, чтобы узнать, когда он будет в Бологом. Оказалось, в пять часов сорок минут утра. Что ж, они правильно рассудили. Они окажутся в Бологом ранним утром - у них целый день, чтобы добраться до цели. Как же они получили билеты без паспортов? Купили кассиршу? Наверное, Берия снабдил агентов хорошими деньгами. Он же предусмотрел подобные ситуации, хоть и не знал, что теперь билеты продаются только по паспортам. Егор подошел к той кассе, где брали билеты Майоранский и Лядов. Кассирша подняла к нему сильно накрашенные карие очи. Это был взгляд томной коровы. Зовущий взгляд. - Только что два гражданина брали билеты на 65-бис до Бологого. - Я никого не знаю. - Глаза захлопнулись. - А я и не спрашиваю, - сказал Егор. - Попрошу дать мне билет в тот же вагон, в котором намереваются путешествовать эти граждане. Вам понятно? - Я же сказала... - И никому не слова. Ясно? Кассирша даже не спросила паспорта. Она поверила праву Егора следить за пассажирами и к тому же поняла - ее никто не намерен судить или преследовать за взятку. К счастью, денег хватило, хоть и в обрез. И Егор с некоторым запоздалым сожалением подумал, что, если бы он дал ей меньше денег, чем стоил билет, кассирша не стала бы требовать остального. Но не сообразил - теперь мучайся. Билет был в четвертый вагон. Конечно, можно было бы поехать и в другом вагоне, но так по крайней мере можешь быть спокоен, что шахматисты не сойдут на остановку раньше. Ведь поезд пассажирский, останавливается часто... Времени до отхода поезда оставалось немало. Надо использовать его разумно. Были бы сейчас деньги - он бы отправил в Москву телеграмму. Впрочем, может, их хватит? Егор пошел в почтовое отделение. Тут же, на вокзале. Когда вошел туда, удивился странному и почти забытому чувству во рту. И в желудке. Он был голоден! Не может быть. Сейчас бы рассказать об этом Леониду Моисеевичу! Может, кажется? А попробовать? Нет, телеграмма важнее. В почтовом отделении никого не было. Егор истратил три бланка, прежде чем получился кратчайшей текст: МОСКВА ИНСТИТУТ ЭКСПЕРТИЗЫ ГАГАРИНУ БОЛОГОЕ ПОЧТА ЕГОР Сонная тетка долго считала мелочь - хватило впритык. А вот на конверт, чтобы отправить его до востребования, уже денег не было. Хоть бы снова Верка-снайпер встретилась. На конверт она бы дала. Теперь оставалось еще одно дело - конечно, надежды немного, но попытаться придется. Егор пошел искать отделение милиции. В отделении милиции было шумно и людно. Как раз перед Егором два милиционера втащили туда пьяного гражданина, который кричал, что его ограбили. Две девицы, очевидно, легкого поведения, плакали навзрыд на скамейке рядом со столом дежурного, кто-то требовал адвоката. Неудачное вечернее время на вокзале. Егор стал ждать. Дежурный что-то писал и разговаривал сразу с обиженным гражданином и сержантом, который принес ему чай, и материл девиц. Егор ждал. Ничего не менялось. Было душно. Вместо девиц появилась крикливая цыганка, у нее в юбках металась собачонка, на спине в желтом рюкзаке рыдал младенец. Гражданин отошел, но привели кришнаитов, у которых не было паспортов. Егор пошел дальше по коридору. Но две двери по одну сторону и одна по другую были заперты. В крайней комнате за столом сидела лейтенант - хорошенькая блондинка. Она писала. - Вам кого? - спросила она. - Вас, - сказал Егор. - Тогда скажите рифму к слову "блестят". - Пустяк, - сказал Егор. - Это не пустяк, - возразил лейтенант, - это серьезно. - Пустяк - это рифма. - О нет, нет, нет! Мне нужна возвышенная рифма. Ведь глаза блестят. - И это не пустяк. - Другую! - В гостях. - Ага. Тут есть о чем подумать. - У меня к вам тоже просьба. Мне нужно оставить у вас записку. - Тоже влюблен? - спросила лейтенант. - Нет, я слежу за важными преступниками, - сказал Егор, - но необходимо передать о них сведения в Институт экспертизы. Лейтенант отодвинула листок со стихотворением. - В Институт судебной экспертизы? - Просто в Институт экспертизы. - Такого нет, - сказала лейтенант. - Мне только написать письмо. Поверьте, я преследую их, но остался без копейки. - Это очередная ложь? У лейтенанта были выщипанные высокие брови и голубые тени вокруг глаз. Губы грубо темно-красно, широко и даже размашисто накрашены. - Я же вам рифму дал, - сказал Егор. - Я еще могу дать. - Это честно? - А с начальником разговаривал? - Его нет. - Ну что ж, рискнем, одним добрым делом больше, одним делом меньше, не играет роли. Конверт у меня без марки. - Нужна марка. - Ладно, завтра найду. Ты мне нравишься. Садись за тот свободный стол и пиши. А мне дай рифму. Я все хорошо делаю, у меня стихи первый класс, на всех мероприятиях меня привлекают, но с рифмой нелады. Дай мне рифму к слову "гениальный". - Реальный. - Не лучший вариант. Ну ладно, на тебе бумагу... И как назло в тот момент в комнату вошел молодой старшина с толстым розовым лицом, желтыми бровями и ресницами. - Ох, - сказала девушка низким голосом и в мгновение ока одной рукой открыла ящик стола, другой смела в него бумаги - и рифмы, и стихи. - Это что еще за фрукт? - спросил старшина. - Ошибся номером, - сказала лейтенант. - Вы идите, гражданин, идите. - Мне можно попозже зайти? - Гони его, Коля, - сказала девушка равнодушным голосом. И Егор понял, что старшина и есть объект ее страсти. И потерять его - трагедия. Так что у Егора нет шансов. Он вышел в коридор. Возле дежурного все так же клубились задержанные и свидетели. Бомж в рваном матросском бушлате и бескозырке пытался плясать, напевая "яблочко". Егор решил пойти в другое отделение. Должно же быть отделение возле вокзала, но в городе. В зале, напротив входа в отделение, его ждала Верка-снайпер. - Ничего не получилось? - спросила она. - Ничего не получилось. - Ходил доложить? - Нет. Хотел оставить письмо. - Я же тебе денег дала. - Билет купил. - И куда надо купил? Сейчас бы послать ее куда подальше, но Егор понял - нельзя. От этой нелепой девицы зависит, может быть, судьба Земли. Надо рисковать. - Куда надо. - В Бологое? - В Бологое. - В чем проблема? - Мне надо отправить письмо в Москву. - Опять деньги? А мне что за это? - Я через два часа уезжаю. - А когда вернешься? - Когда вернусь? Я буду спешить обратно. - И у меня не задержишься? - Вряд ли. - Ох, не люблю я этих честных юношей, Павка Корчагин трахнутый, вот ты кто. Нет того, чтобы пожалеть женщину, подарить ей минуту душевного покоя. Знаешь, как трудно быть женщиной в этой дикой стране? Ты даже не представляешь. - Ты сможешь отправить письмо? - Ты сказку про Василису Прекрасную читал? - Забыл. Ну отправишь или нет? - Она была лягушкой, - сказала Верка. - Пошли на почту, я с собой конвертов не ношу. Они отправились на почту, благо она все еще была открыта. По дороге Егор думал - никакого смысла посылать письмо по почте нет. Пока оно дойдет, все уже кончится и некому будет его получать. Сама мысль отправить письмо могла прийти в голову лишь не совсем нормальному человеку. Но как отправить весть в Москву? - Нет, - сказал Егор. - Так не пойдет. Придется тебе завтра в Москву позвонить. - Этого еще не хватало! - Придется, Вера, - сказал убежденно Егор. - Куда звонить-то? - На почте я все напишу, а потом поговорим. Егор подошел к стойке. Там лежали бланки телеграмм. И забытая им неподписанная телеграмма. Егор перевернул бланк и стал писать: "Институт экспертизы. Москва. Телефон 095-876-2365. Гагарина. Если его нет, Калерию Петровну. В крайнем случае Катрин". Вера стояла рядом. Не так уж от нее воняло помойкой. Она куда-то дела свою авоську с бутылками, теперь у нее была лишь потертая сумка через плечо. Она делала вид, что ей не интересно и она не подглядывает. "В районе Бологого есть опасный объект. Название Максимово или Максимовка. Туда направлены два агента, Майоранский и Лядов. Доктор Фрейд сделал вакцину, она действует три дня. И можно жить у нас. Мне он тоже вколол этой вакцины. Цель агентов прежняя. Если не получили первого сообщения: уничтожение всей жизни на Земле, чтобы обеспечить благоденствие Чистилища. Я их преследую. Они меня в лицо не знают. У меня нет денег. Еду в Бологое поездом 64-бис. Буду там в 5:40 утра. Оттуда надо ехать автобусом. Это все, что знаю точно. Жду помощи. Егор Чехонин". Вера взяла листок бумаги, прочла, шевеля губами - видно, не очень успешно училась в школе. Потом спросила: - Я это по телефону буду говорить? - Да. Только проверь, чтобы тебя никто не слушал. - А может, ты псих? - Нет, я не псих. - Они меня засекут и посадят, - сказала Верка. - А ты уже - тю-тю! - Ты позвонишь из автомата. И не будут тебя сажать. Тебе деньги вернут. - И ты поверил, чтобы у нас деньги возвращали? - удивилась Верка. - У нас догонят и еще отнимут. - Добро. Я вернусь через три дня. Где тебя искать? - Знаешь что, - ответила на это Верка. - Возьми свою ксиву обратно. Не мое это дело - может, ты работаешь на западные спецслужбы? - Я тебя прошу, Вера. Ты единственный знакомый мне человек. Не имею я отношения ни к каким спецслужбам, клянусь тебе! Это наши дела, внутренние! - Побожись! Это было совсем неожиданно. Как в книжке Гайдара или Анатолия Рыбакова. - Кем мне быть! Неожиданно Вера сильно ударила его кулачком по плечу. - Заметано, - сказала она. - Но с тебя честное слово под салютом всех вождей. Бомжиха смеялась, улыбка была лукавой и вполне разумной. Потом она спросила: - Ты давно не ел, Егор? - Несколько месяцев, - честно ответил Егор. Вера приняла его слова за шутку. - Пошли в буфет, - сказала она. - Я тебя угощаю. - Деньги у тебя откуда? - спросил Егор. - Я бутылки сдала, - ответила девушка. - Ты же видел у меня бутылки. В вокзальном буфете было почти пусто. Они взяли по стакану чая и по булочке с сосиской внутри. Егор хотел есть, но, когда он откусил от булки, оказалось, что он и кусать разучился. И глотать было трудно. - Ты что, больной? - спросила Верка. - В общем, больной, - признался Егор. - Не заразный? - Чтобы заразиться, к нам надо попасть, - сказал Егор. - А где вы живете? - Внизу, в аду, - ответил Егор. - Я на тебя гляжу и думаю: ты сумасшедший или притворяешься? Можно я твою сосиску доем? - Ешь. Потом они прошли по перрону. Многие оборачивались, смотрели на Верку. Егору было чуть неловко, что на нее смотрят. - Ты нарочно так разоделась? - спросил он. - Нечаянно, - сказала Верка. - Но если я тебя компрометирую, то сейчас исчезну. Она остановилась, протянула ему руку и сказала: - Прощай. Я завтра позвоню. 14. ГАРИК ГАГАРИН Я живу в однокомнатной кооперативной квартире в блочном панельном доме без прикрас. Места хватает для библиотеки, компьютера, тренажера, дивана, письменного стола и кухни с минимальным набором посуды. Как что бьется, я покупаю новую чашку. А еще чаще мне их дарят девушки. Среди моих знакомых есть обычай - дарить мне чашки, чтобы я их спокойно разбивал, не беспокоясь о последствиях. Но чашки имеют обыкновение обгонять поток подкрепления. Вчера я разбил английскую кружку, которую так берег, уж очень она была удобна, по руке, и главное, велика. На ней была надпись "Я люблю кофе". Только вместо слова "люблю" изображено красное сердечко. Больше ничего плохого вчера не произошло. Что в театр собирались с Катрин и не пошли - в конце концов это не у меня насморк, а у нее. Значит, в плохом настроении была виновата только чашка. В дурном настроении я лег пораньше. А ночью проснулся от того, что настроение испортилось совсем. В полусне я вспомнил о том, что жизнь моя не сложилась, что я - урод, что со мной девушки в театр не ходят, что разбилась последняя хорошая чашка... Я не хотел открывать глаза, чтобы не проснуться окончательно. Потом все-таки открыл и посмотрел на часы. Было всего половина первого - и проспал-то только час. За окном неслись быстрые облака, подсвеченные уличным фонарем. Это было театральное зрелище. Ветер нес бурые и желтые листья, что тоже отдавало плохим театром. Почему плохим? Было так тревожно на душе, словно я потерял зарплату младшего сотрудника (в пересчете на у.е. - двадцать пять баксов). Фонд Сороса не знает о нашем существовании. И это хорошо, они бы-нас украли с помощью западных спецслужб, утащили в Штаты и выкачали бы из нас все тайны нашей державы. Но что меня так беспокоит? Я стал прокручивать в памяти весь день. Саня Добряк занимается пушкинистикой и умело заманил на это минное поле Калерию. Нет, это меня не касается. Катрин, как уже говорилось, в насморке. У нее покраснел нос. Она меня не любит. К тому же я не заслужил ее любви. Но так ли уж мне нужна любовь Катрин? Мы ее пересидели, переждали, переделикатничали. Помните, у Джека Лондона есть рассказ "Когда боги смеются". Там как раз говорится о влюбленной парочке. Они так любили друг друга, так берегли свою особенную любовь, что, даже поженившись, дотрагивались до тела любимого партнера лишь кончиками пальцев. Терпели, но сдерживались. Думали, что такая любовь и будет вечной. А боги посмеялись. Однажды возлюбленные проснулись, и оказалось, что они больше не стремятся к интимной близости... Рассказать об этом Катрин или погодить? Что еще могло случиться? Ага, дядю Мишу, моего генерала, перевели на другую работу, с повышением. О чем он сообщил Калерии. А Калерия - мне. Теперь, если что-то случится в мире без времени, то неизвестно даже, кто захочет в это поверить. Что еще? Ага, Тамарочка. Наше разумное животное прекрасной внешности. "Достоевщина, - сказала она, узнав о судьбе дяди Миши. - Его заказали, как братьев Карамазовых". Нет, близко, но не то... Я снова закрыл глаза и почему-то вспомнил Егора Исаева. Должен ли я жалеть его? Он совершил благородный поступок и остался в Чистилище, чтобы не оставлять Люсю Тихонову. Это прошлогодняя история, не имеющая конца, если не считать записки от Егора, полученной недавно. В записке говорилось об опасности, проистекающей от деревни Максимовка. Дядя Миша, привыкший уже всерьез принимать тот мир, сгонял со мной в наиболее подозрительную Максимовку. Безрезультатно. Остается теперь ждать новой весточки от Егора. Если она будет. Егор... как они там с Люсей? У меня было к ним странное, почти родственное отношение. Вроде и не так близко знакомы и даже по душам не разговаривали. Ссылки, лагеря - я не пережил этого, поздно родился, но каково же было половине нашей страны ждать вестей из лагеря, из ссылки или из плена! Что за уродское, несчастное государство! Егор. Ведь его до сих пор папа с мамой ждут. У Люси нет родных. А его отец как-то приходил в наш институт - откуда-то узнал, что перед исчезновением Егор бывал в Институте экспертизы. Отцу запудрили мозги и доказали, что, к сожалению, никаких сведений о сыне у нас нет. Но возможно, что он жив, хотя и не исключено, что погиб. Мне нетрудно было представить тот мир - в отличие от многих миллионов соотечественников я там бывал. Я мог представить вечно серо-непроницаемое небо и зябкость воздуха - застойного, как в подвале, и лишенного запахов. И тишину мира, в котором не поют птицы, не тормозят автомобили; и людей так мало, что голос слышен за километр. Егор... Что же меня мучает его лицо? Почему я не могу о нем не думать? Егор... В груди болело, словно вставили железную палку. Мне было тревожно. Наверное, никогда еще в жизни я не испытывал такой тягучей тревоги. Впрочем, я вру. А помнишь ли ты, Гарик, как Васильчиков сорвался в пропасть в Цее? Нет, не в пропасть, а в трещину на леднике, и над трещиной сидела на ледяном ветру Юля Митяева, не смея отойти, словно надеялась, что ее присутствие сохранит Васильчикова от смерти. Ведь я тогда проснулся ночью, всех поднял, мы побежали к леднику. Я тогда почувствовал мысли Васильчикова или мысли Юльки - черт теперь разберет. Главное, что мы добежали, я их вел по леднику как днем, и состояние мое было таково, что никто не спорил со мной. А ведь могли бы и не поверить - Юлька с Васильчиковым еще за день ушли, чтобы перевалить Адайхох. Не новички... Егор... Что с тобой случилось? Ведь я точно знаю - между тем миром без времени и нашим миром никаких эмоциональных связей нет. Как они с Люськой оказались там - словно отрезало! Егор... И тут я понял, что Егор здесь. В нашем мире. Ищет меня, стремится ко мне... А что он может сделать? Ведь он не знает даже моего телефона. В институт он дозвонится только завтра. Конечно, Егор здесь. А это означает - случилось что-то неладное. И вернее всего, связанное с той историей: с Берией и Максимовкой. Если Егор перешел к нам - это для него верная смерть. Я должен увидеть его в ближайшие часы. Иначе не увижу вовсе. Но где его искать? Я даже не знаю, где дыра, через которую он сюда вошел. Вернее всего в Питере. Но и это не доказано. Я вскочил с постели. Принял душ, оделся. Должен сказать, что я был деловит и даже относительно спокоен. Но мои чувства - это не более чем мои чувства. Скажите мне, что бы я делал на месте Егора, если бы оказался вдалеке от Института экспертизы, но пожелал бы с ним связаться? Я бы дал телеграмму в институт в расчете на то, что утром Калерия или Гарик Гагарин ее увидят. Я давно не пользовался левитацией - неловко как-то, я же человек, младший научный сотрудник, а не пришелец без роду без племени. Значит, мне срочно надо в институт, чтобы получить телеграмму. Вызвать такси или долететь на своих двоих? А вдруг увидят? Но сейчас ночь - кто меня увидит в такую осеннюю погоду? Рано осень началась. Такси по телефону - слишком накладно. И некогда бегать по городу в поисках попутки. Вот получу за что-нибудь Нобелевку и тогда куплю себе "Оку". А сейчас придется полетать немного, до института и обратно, хотя вернее всего ничего в институте я не найду. Я вышел на балкон. Зябко. Ветер дул порывами, будто набирал полон рот воздуху, а потом со свистом выпускал его. Он рвал листья с деревьев, хотя в сентябре можно было бы и не спешить, тем более дожди еще не начались. Пришлось надеть свитер, джинсы и кроссовки. Теперь я был готов для полетов наяву. Я так давно не тренировался, что, когда перемахнул через перила балкона и ринулся прочь от дома, сразу потерял равновесие и словно вертолет, превысивший допустимый крен, криво понесся к земле. Лишь над самой клумбой под окнами смог выровнять полет и набрать высоту. Я успел заметить, как кинулись в разные стороны подростки, которые курили в кустах, не желая возвращаться домой к нормальной жизни. Я не стал набирать высоту, не хотел замерзнуть. Пошел чуть повыше проводов, чтобы не сгореть невзначай. Летунам в Москве приходилось принимать немало мер предосторожности. Хорошо было Мастеру с Маргаритой. Тогда страшнее трамвайных проводов зверя в воздухе не было. Когда я вышел к Москве-реке, то вздохнул спокойнее. Можно было летать над самой водой и пролетать под мостами. С берега засвистел милиционер. Я его понимаю - увидеть неопознанный объект во втором часу ночи неприятно. Особенно если ты склонен к мистике. У уродливого памятника Петру с дубинкой в лапе я выбрал дорожку поуже. Возле "Ударника" свернул на Полянку. Дальше до самого института пошел над дворами, не выходя на улицы - еще подстрелит какой-нибудь испуганный охранник. Я опустился на дворе института. Особняк был темен, за исключением тусклого света в окне первого этажа. Там, в холле, должен сидеть ночной дежурный. Мне не приходилось появляться в институте ночью. Можно проработать в институте всю жизнь и не увидеть его при лунном свете. Правда, лунного света нам не дали. Вот-вот пойдет дождик. Я подошел к двери и позвонил. Конечно, неприлично звонить в два часа ночи в свое учреждение, но ведь ночному сторожу не положено спать? Видно, наш ночной сторож об этом не подозревал. Я представил себе, как он закроет подушкой ухо, чтобы не слышать безобразного звона, но жалость к несчастному старичку с дробовиком не могла меня остановить. В конце концов я же встал и пересек полгорода ради встречи со сторожем. Наверное, прошло минут десять, прежде чем дедуля сдался. Черная тень возникла за дверью, подсвеченная сзади неярким светом. В дверях возник черный силуэт. Силуэт хрипло спросил: - Чего там? - Откройте, - попросил я миролюбиво. - Я сейчас милицию вызову, - обещал дедуля. - Мне только спросить... - Давай отсюда! - И я понял: я сам виноват. Просительные интонации действуют на охраняющих дедуль возбуждающе. Они ощущают свое превосходство над ночным просителем. Отсюда шаг до хамства и угрозы: беги, а то стрелять буду! Мне не хотелось доводить дедушку до таких мер. Поэтому я сменил тон на грозный. - Откройте немедленно! - зарычал я. - Проверка объекта. Тембр моего голоса должен был напомнить сторожу о существовании начальства. - Ну чего еще... - Дверь отворилась. Оказывается, я трагически ошибся. Дедуля был лет двадцати пяти, сажень в плечах, низкий лоб, шея от ушей, надбровные дуги неандертальца, на поясе дубинка милиционерского типа, с другой стороны - кобура. Ничего себе - дедушка при собачке! Видно, дирекция достаточно ценит наши компьютеры, чтобы связаться с охранной фирмой современного типа. - А ну! - Молодец ощутил мою неуверенность. - Иди-ка на свет! Что ж, придется прибегать к недозволенным приемам. Но что поделаешь! На мне лежит ответственность за все человечество. Нет, без шуток! Ведь так может случиться? Голубчик, подумал я, представь себе, что перед тобой стоит твой начальник, любимый или ненавистный, который вылез из койки, чтобы проверить, как ты несешь свой крест, не холодно, не страшно ли тебе на твоем крестном пути? - Как служится? - спросил я. А охранник, крутой молодец, увидел своего прямого и грозного начальника. - Иван Сергеевич, - сказал он, - а я в темноте вас за кого-то еще принял. - А вот этого делать не следует, - пошутил я. - А то еще выстрелишь невзначай. - Ну, как можно? Я же печенками чую. - Если чуешь, тогда скажи мне, телеграмму приносили? - Приносили, - сразу признался охранник. - Недавно приносили. Я только прикорнул - вы не думайте, я так, несерьезно, - и слышу звонок. Ну ведь могли до утра подождать? Я уж им сказал... - Зря сказал. У тебя своя работа, у них своя. От того, насколько быстро ты передал телеграмму, зависит жизнь людей и принцип дела, ты меня понимаешь? - Понимаю! - радостно откликнулся охранник и вытащил из верхнего кармана куртки смятую телеграмму. Значит, есть еще люди в нашей стране, которые не спят, чтобы принести вовремя телеграмму, понимаете? Охранника я отпускать не стал - пригодится. Прочел телеграмму. Странную, но подтвердившую все мои подозрения. МОСКВА ИНСТИТУТ ЭКСПЕРТИЗЫ ГАГАРИНУ БОЛОГОЕ ПОЧТА ЕГОР Во-первых, у него плохо с деньгами. Иначе бы объяснил все понятнее. Во-вторых, он сам не знает, куда едет. Я посмотрел, откуда отправлена телеграмма: из Петербурга. Значит, с вокзала - и он отправляется поездом в Бологое. Теперь посмотрим на время отправления: 20:40. Я сказал охраннику: - Возвращайтесь на пост. Удвойте бдительность. Считайте, что институт объявлен на особом положении. - Слушаюсь, - ответил охранник. Он подобрался, выпрямился - и уже не казался страшным бугаем бандитской породы. Я взял с доски ключ от лаборатории. Я быстро прошел к нам; в лаборатории было слишком пусто и свободно. Надо действовать. Сначала я позвонил Калерии. - Извините, что разбудил, - сказал я. - Я еще не ложилась, - ответила моя начальница. - Это для меня - камень с души, - сказал я. - Говори, что стряслось, - спросила Калерия Петровна. - Объявился Егор Чехонин. - Не может быть! Где? Как? Ему плохо? - Помните историю с Максимовкой? - Почему бы не помнить? - По моему разумению, на этот раз Егор находится в Питере, он дал оттуда телеграмму. - Прочти ее. Я прочел телеграмму. - У него нет денег, - сказала моя прозорливая Калерия. - Он ведь умный мальчик, а так мало информации. - Что еще? - спросил я. Мне хотелось, чтобы Калерия подтвердила или развила мои мысли. - Места назначения он не знает. Иначе бы дал хоть это слово. - Чего нам ждать? - спросил я. - Через двадцать минут я буду в институте, - сказала Калерия. - Пока позвони домой Мише... и на вокзал. В справочную. Сначала даже в справочную. Когда отходит ближайший к телеграмме поезд на Москву с остановкой в Болотом и во сколько он там будет. Мне стало легче. Калерия взяла дело в свои руки. Она не ахает, не вздыхает. Если бы дело было пустым, она бы велела мне ехать домой и легла бы спать. Эх, донести бы до Егора мои мысли, знать бы ему, что он не один. Бологое в пять-сорок утра, при условии, что они взяли билеты именно на ближайший поезд. Так что до прибытия поезда остается три часа. Гигантский отрезок времени! Затем я решился и набрал телефон дяди Миши. Ему в конечном счете решать. Никто не взял трубку. Затем включился автоответчик и сообщил мне, что Михаилу Ивановичу можно позвонить утром по такому-то телефону после девяти часов. Может, он в командировке и именно сейчас прижимает к своей груди нашего Чехонина, либо не выносит, когда его будят среди ночи. Затем я позвонил во Внуково, чтобы узнать, когда ближайший рейс на Бологое. Таковых рейсов не оказалось. Пока я занимался звонками, прошло минут десять-пятнадцать. В коридоре послышались быстрые шаги. В дверях возникла Калерия Петровна, свежая, веселая, бодрая и в меру накрашенная. За ее спиной маячил охранник, который не пожелал оставить ее без внимания. - Тут явилась, - сообщил он мне. - Все правильно, - сказал я, не без труда принимая образ его строгого начальника. - Пропусти женщину и иди на пост. Охранник был счастлив оттого, что им так хорошо командуют. Он шикарно развернулся и скрылся в темном коридоре. - Гари к, - сказала Калерия, - ты опять за свое? - Это был единственный способ его урезонить, - ответил я. - И сейчас не время быть деликатным. - Не согласна, - сказала Калерия, - деликатным никогда не мешает быть. Быть деликатным - допустимо, - процитировала она известного мне поэта. Она прошла к моему столику и взглянула на листки бумаги, на которых я записывал информацию и чертил загогулины, пока ждал ответа. - Так, - сказала она. - Осталось три часа. Нам туда не успеть, а пускать на этом этапе чужих людей, даже очень умных и ответственных, мне не хочется. - Мне тоже. - Не зная, что происходит и в каком положении находится Егорка, мы можем наломать дров. С этим я тоже не спорил. - А что с Мишей? Я сказал, что автоответчик отослал меня далеко. - Давай я попробую другой телефон, - сказала Калерия. Она села и набрала номер. Причем сделала это так, чтобы мне номер виден не был. Я не обижался. Как говорил Максим Горький совсем по другому поводу, некоторые вещи лучше не знать, потому что их значение ничего нам не дает. - Галочка, - сказала Калерия, - извини, что тебя разбудила, но дело важное. Как мне отыскать Мишу? Последовал какой-то короткий ответ. Затем Калерия сказала: - Извини, Миша, надеюсь, ты не успел заснуть? После довольно длительной паузы, в ходе которой Калерии пришлось выслушать реприманд нашего дяди Миши, она сказала: - С тобой хочет поговорить Гарик Гагарин. У него новости. Калерия передала мне трубку, но дядя Миша не захотел со мной разговаривать. - Это не телефонный разговор, - сказал он. - Буду через пятнадцать минут. Он повесил трубку. - Чудесные люди, - сказал я, - среди ночи вскакивают и несутся выполнять свой служебный долг. Ну прямо как Ленин. - Ленин соблюдал режим, - серьезно ответила Калерия. Будто знала, как это было в Шушенском. - Где вы его нашли? - спросил я. - Тебе нужно знать? - Нет. Калерия велела мне притащить из библиотеки атлас, но библиотека была закрыта, и только с бескорыстной помощью охранника Федора, который почитал меня как отца родного, удалось вскрыть помещение и раздобыть атлас. - Нас интересует не само Бологое, - сказала Калерия. - Нам любопытно, куда он двинется оттуда. Мы в четыре глаза принялись шастать в окрестностях города вплоть до Твери, искали Максимовку или Максимове. И ничего не нашли. Тут приехал дядя Миша. Охранник Федор осознал важность события, в котором он принимает участие, и возгордился. Это выражалось, в частности, в том, что он предложил сгонять в кафе "Сумбур вместо музыки" на соседней улице, открытое круглые сутки, и принести сандвичей и выпить. Мы не воспользовались предложением. Закрыли дверь и уселись за стол думать. Вернее, это охранник Федор был уверен, что мы думаем. Все было сложнее. - Сам явился? - спросил дядя Миша. Я показал ему телеграмму. - А других адресов ему мы не дали, - сказал осуждающе дядя Миша. - Других у него нет. - Значит, делаем так, - сказал дядя Миша. - На перроне в Болотом поезд должен встречать наш сотрудник. Он передаст Егору конверт с деньгами и все телефоны. - Он его узнает? - А факс зачем изобретали? - спросил дядя Миша. - Рожа его лица у нас оттиражирована многократно. - Что дальше? - спросила Калерия. - А между тем Гарик вылетает в Бологое на вертолете. И было все в порядке, а все проблемы решились сами собой, и Земля была спасена. Но... - Тут есть одна заминочка, - сказал дядя Миша. Он вытащил расческу и прошел умело по линии раздела левых и правых волос. - Не люблю я этих "но", - сказала Калерия, выразив и мою точку зрения. - Дело в том, что меня повысили по службе, - сказал дядя Миша. - Кому же ты мешал? - спросила догадливая Калерия. - Я обязан был докладывать о своих... находках. Моя фирма подчинялась непосредственно президентской администрации, так что начальников у меня было немного и о моих бредовых приключениях они знать не желали. У них были дела поважнее. - Удобно устроился! - похвалила дядю Мишу Калерия. Дядя Миша не оценил комплимента Калерии Петровны. Он переживал свои обиды. - В ФСБ решили, что мне Нижний мир не по зубам, хотя они совершенно не представляют, что это такое и кому он по зубам. Я просил оставить меня консультантом. Но я не из их конторы, и они наивно полагают, что обойдутся без меня, без вас, без специалистов. - И где ты теперь? - Я первый заместитель главного советника. С правом проезда в служебном авто без билета. - А что за люди пришли вместо тебя? - спросила Калерия. - Хорошие люди, советские люди, преданные люди. Но пока они сообразят, что держат в лапах раскаленный кирпич, рук уже не будет. - И что ты делаешь? - Пишу докладные президенту и близким к нему людям. - И они не отвечают. - Пока не отвечают, так как заняты реорганизацией. - Чем ты можешь нам помочь? - Старыми связями, - ответил дядя Миша и взял телефонную трубку. Он подождал гудков шесть. Потом кто-то подошел. - Иван Сергеевича можно побеспокоить? - спросил дядя Миша. - А когда будет? А кто за него? Да не беспокойся, это я, ты мой голос знаешь. Ну ладно, ладно, утром позвоню. Дядя Миша положил трубку и сказал: - Только не падайте духом. Как будто кто-то, кроме него, пал духом. Дядя Миша позвонил еще в одно место. Там никто не подошел. - Ладно, - сказал он, как будто не признавая поражения, - утро вечера мудренее. С утра займемся. Калерия не стала с ним спорить. Ничего, к