and - and barley-sugar and such things that make children sweet-tempered. I only wish people knew _that_: then they wouldn't be so stingy about it, you know -" В этом отрывке hot, sour, bitter, sweet выступают в своих прямых и переносных значениях. На совмещении этих значений и строится весь отрывок. Мы заменили их корневой игрой, чрезвычайно характерной для кэрролловского стиля вообще, хоть она и отсутствует в данном отрывке, и игрой на омонимии ("добреть" - "толстеть" и "добреть" - "смягчаться"), также часто применяемой писателем. Переводчик Кэрролла мог бы написать целый том, объясняя, каким путем он шел в каждом конкретном случае подобного рода (Кэрролл почти не повторяет своих приемов - каждый раз его интересует новая "алогичность", новая "аномалия" языка.) Ограничимся поэтому всего лишь еще одним небольшим примером. Глава IV "Страны чудес" в оригинале называется "The Rabbit Sends in a Little Bill". В тексте фигурирует некий _Bill_, который оказывается ящерицей. Вместе с тем само наличие артикля в заглавии перед этим словом позволяет предположить и здесь своеобразную словесную игру. (Напомним, что _bill_ по-английски "счет", "билль" и что в заглавиях все значимые слова пишутся по-английски с большой буквы.) Таким образом, _a Little Bill_ может читаться и как "крошка Билл", и как "маленький счет" (билль, закон и пр.). Стремясь передать эту игру, мы сохранили несколько старомодную русскую форму имени (_Билль_, а не _Билл_, как это принято сейчас). В названии, данном нами этой главе, - "Билль вылетает в трубу", - мы старались передать двойное прочтение оригинала. Число подобных примеров можно было бы умножить. * * * Кэрролловская проза неразрывно спаяна со стихами. Ими открываются и завершаются обе сказки, они органически вплетаются в текст, появляясь то открыто, в виде прямых цитат, то пародийно, а то завуалированно, в виде аллюзий, лукавых передразниваний, едва приметных отзвуков и перекличек. Перевод стихов в сказках Кэрролла представляет специфическую задачу; что ни стихотворение - своя особая проблема, свой особый жанр, свой неповторимый прием. Лирическое посвящение, пародия, старинная песенка, нонсенс, стихотворение-загадка, акростих. Перевод пародий всегда предельно труден - ведь всякая пародия опирается на текст, досконально известный в одном языке, который может быть никому не знаком на языке перевода. В своей книге о переводах "Алисы в Стране чудес" Уоррен Уивер замечает, что в этой сказке Кэрролла большее количество стихов пародийно: их девять на протяжении небольшого текста {W. Weaver. Alice in Many Tongues, p. 80. Уивер ссылается на работу: J. M. Shaw. The Parodies of Lewis Carroll and Their Originals. December, 1960, Florida State University Library. См. также примечания к стихам в настоящем издании.}. Оригиналы их, принадлежащие перу предшественников или современников Кэрролла, среди которых были такие известные имена, как Саути или Джейн Тейлор, были, безусловно, хорошо известны читателям "Алисы", как детям, так и взрослым. Уивер рассматривает возможные методы перевода пародий: "Существуют три пути для перевода на другой язык стихотворения, которое пародирует текст, хорошо известный по-английски. Разумнее всего - выбрать стихотворение того же, в основных чертах, типа, которое хорошо известно на языке перевода, а затем написать пародию на это неанглийское стихотворение, имитируя при этом стиль английского автора. Второй, и менее удовлетворительный способ - перевести, более или менее механически, пародию. Этот способ, судя по всему, будет избран только переводчиком, не подозревающим, что данное стихотворение пародирует известный оригинал, переводчиком, который думает, что это всего лишь смешной и немного нелепый стишок, который следует передать буквально, слово за словом... Третий способ заключается в том, что переводчик говорит: "Это стихотворение нонсенс. Я не могу перевести нонсенс на свой язык, но я могу написать другое стихотворение-нонсенс на своем языке и вставить его в текст вместо оригинала" {Ibid., p. 85.}. Из русских переводчиков "Алисы" по первому из этих путей, о которых говорит Уивер, пошли неизвестный автор "Сони в царстве дива", П. С. Соловьева, А. Д'Актиль, Т. Л. Щепкина-Куперник. В главе V "Страны чудес" Кэрролл пародирует нравоучительное стихотворение Саути "Радости старика и Как Он их Приобрел" {См. примеч. "а", с. 41.}. Вот что читает Алиса удивленному "Червяку" в переводе П. С. Соловьевой: Горит восток зарею новой. По мшистым кочкам и буграм, В душистой заросли еловой, Встают букашки здесь и там Навстречу утренним лучам. Жуки ряды свои сомкнули. Едва ползет улиток ряд, А те, кто куколкой заснули, Блестящей бабочкой летят. Надевши красные обновки, Расселись божие коровки, Гудит с налета майский жук. И протянул на листик с ветки Прозрачный дым воздушной сетки Седой запасливый паук. [...] П. С. Соловьева пародирует (по форме) стихи, хорошо знакомые русским детям, используя пародийный прием для того, чтобы написать новое стихотворение о рождении Боровика, никак не связанное ни с Кэрроллом, ни с Саути. Стихотворение П. С. Соловьевой, несмотря на свою пародийность, весьма традиционно по форме и даже чем-то напоминает "Бал бабочки" Уильяма Роскоу {Уильям Роскоу (William Roscoe, 1753-1831) - автор небольшой поэмы для детей "Бал бабочки" (The Butterfly's Ball, 1806), в которой с чувством описывалась жизнь природы. В XIX в. появились бесчисленные подражания Роскоу; его стихи клались на музыку, издавались роскошными и лубочными изданиями, печатались на носовых платках и т. п.}, который был хорошо известен в XIX в. Оно далеко от кэрролловского упоения бессмысленностью, которое имеет здесь особое значение, ибо пародируется нравоучительный текст Саути, давно навязший всем в зубах {Оригинал, используемый П. С. Соловьевой, конечно, не давал таких возможностей для игры, как текст Саути.}. По второму из отмеченных Уивером пути пошел А. Оленич-Гнененко, дающий буквальный перевод пародий Кэрролла. Третий путь, о котором говорит Уивер, остался в случае с данным стихотворением неиспользованным. В нашем переводе мы избрали путь, не предусмотренный Уивером. Конечно, Уивер не мог знать об одной важной подробности нашей литературной жизни: к 1У67 г., когда вышел первый вариант нашего перевода, некоторые из стихотворений Кэрролла были давно уже переведены на русский язык С. Я. Маршаком, став своего рода детской классикой. К числу этих стихотворений принадлежал и "Папа Вильям", которым все мы зачитывались еще в детстве, не зная, правда, о его пародийной сути. Вот как звучал по-английски Саути: "You are old, father William", the young man cried, "The jew locks that are left you are grey; You are hale, father William, a hearty old man, Now tell me the reason, I pray". "In the days of my youth", father William replied, "I remember'd that youth would fly fast, And abus'd not my health and my vigour at first, That I never might need them at last..." Льюис Кэрролл вторит ему: "You are old, father William", the young man said, "And your hair has become very white; And yet yon incessantly stand on your head - Do you think, at your age, it is right?" "In my youtn", father William replied to his son, "I feared it might injure the brain; But, now that I'm perfectly sure I have none. Why, I do it again and again..." С. Я. Маршак так передает кэрролловскую пародию: - Папа Вильям, - сказал любопытный малыш, - Голова твоя белого цвета. Между тем ты всегда вверх ногами стоишь. Как ты, думаешь, правильно это? - В ранней юности, - старец промолвил в ответ, - Я боялся раскинуть мозгами. Но, узнав, что мозгов в голове моей нет, Я спокойно стою вверх ногами... Мы включили в текст сказки эти стихи Маршака, решив создать для них "фон", необходимый для того, чтобы читатель воспринял их пародийную сущность. Д. Орловская написала для этого перевод "исходных" стихов Саути. Переведя на русский язык "оригинал", она "подогнала" его под классическую пародию С. Я. Маршака. Парадоксальный случай - вполне в духе кэрролловских нонсенсов... - Папа Вильям, - сказал любознательный сын, - Голова твоя вся поседела. Но здоров ты и крепок, дожив до седин. Как ты думаешь, в чем же тут дело? - В ранней юности, - старец промолвил в ответ. - Знал я: наша весна быстротечна. И берег я здоровье с младенческих лет, Не растрачивал силы беспечно... Приобретя "оригинал", "Папа Вильям" Маршака глубже обозначил светотени, стал рельефнее и смешнее. А главное, в нем зазвучал иронический, пародийный смех, столь важный для его правильного восприятия. В болгарском издании "Алисы" оригинал Саути был с небольшой подгонкой включен прямо в текст. Стихотворение Саути с наслаждением читает Синяя Гусеница - Алиса же с недоумением вторит ей пародийным "не тем" стихом. Как закономерный итог воспринимается в этом случае последующий диалог. "- Все неверно, - сказала Гусеница. - Да, не _совсем_ верно, - робко согласилась Алиса. - Некоторые слова не те. - Все не так, от самого начала до самого конца, - строго проговорила Гусеница". В настоящем томе мы сохранили пародируемый "оригинал", перенеся его, однако, в комментарий. Чтобы передать богатейший пародийный "фон" сказки Кэрролла, О. А. Седакова, принявшая участие в подготовке настоящего издания, написала "исходные" русские тексты для пародируемых Кэрроллом оригиналов. Задача необычайно трудная, особенно и потому, что нередко, помимо всего прочего, приходилось принимать во внимание уже существующие пародийные русские тексты. Помимо пародий, перед поэтом-переводчиком "Алисы" встают и другие трудности. В конце книги, посвященной странствиям Алисы по Зазеркалью, есть стихотворная загадка, которую задает Алисе Белая Королева. В ней говорится о таинственной "рыбке", которую почему-то невозможно вынуть изпод крышки блюда, на котором она лежит. "First, the fish must be caught". That is easy: a baby, I think, could have caught it. "Next, the fish must be bought". That is easy: a penny, I think, would have bought it. "Now cook me the fish!" That is easy, and will not take more than a minute. "Let it lie in a dish!" That is easy, because it already is in it. "Bring it here! Let me sup!" It is easy to set such a dish on the table, - "Take the dish-cover up!" Ah, that is so hard that I fear I'm unable! For it holds it like glue - Holds the lid to the dish, while it lies in the middle: Which is easiest to do U_n-d_i_s_h-c_o_v_e_r the fish, or d_i_s_h_с_o_v_e_r the riddle? (Разрядка наша. - Н. Д.) Долгое время комментаторы и толкователи Кэрролла полагали, что это стихотворение - лукавая загадка без ответа, построенная на игре слов, наподобие той, которую задают Алисе "дипломированные" безумцы в главе о Безумном чаепитии. По этому же пути пошла поначалу и Д. Орловская. Сохранился первый вариант ее перевода этой загадки: Изловить судака Очень просто. Любой это может. Отварить судака Очень просто. Кухарка поможет. И в судок положить судака Очень просто. Чего тут такого? Положи, посоли да поперчи - В дело готово. "Принеси судака!" Это просто. Под силу и детям. "Вынь его из судка!" Ах, боюсь, мне не справиться с этим! Что же проще - подумай слегка И реши мне задачу - Вынимать с_у_д_а_к_а из с_у_д_к_а Или просто с_у_д_а_ч_и_т_ь? (Разрядка наша. - Н. Д.) Стихотворение получилось непонятное и смешное: русские _судак, судок, судачить_ хорошо вторят английским un-dish-cover и dishcover. Д. Орловская весьма точно передает все построение кэрролловской загадки и лукавый каламбурный вопрос. В этом виде мы и предполагали включить это стихотворение в болгарское издание. Однако, когда работа над книгой была практически закончена, мы узнали, что некий Питер Саклинг из Нью-Йорка предложил в 1960 г. отгадку этого стихотворения. По его мнению, таинственная рыбка, лежащая на блюде под крышкой, есть не что иное, как устрица! Трудно сказать, что именно имел в виду Кэрролл, когда писал это стихотворение. Вполне возможно, что, в отличие от загадки про ворона и конторку, он просто утаил ответ на эту загадку от своих почитателей. Это было бы вполне в его духе! Как бы то ни было, но Д. Орловская написала новый вариант для этой стихотворной загадки. На этот раз она ориентировала его на возможность ответа. В этом виде оно и вошло в издание 1967 г. и включено в настоящий том {См. с. 219.}. Возможно, наибольшую трудность для переводчика представляют нонсенсы Кэрролла. Порой их называют по-русски "бессмыслицами"; впрочем, это вряд ли точно передает специфику жанра. Связанные со старинной английской традицией, уходящей в глубь фольклорного творчества, нонсенсы воспринимаются англичанами как неотделимая часть национального самосознания, как естественная форма образного мышления. Переводчику здесь приходится иметь дело с трудностями двоякого рода - литературными и, пожалуй, в еще большей степени, психологическими, - ибо он во многом лишен внутреннего ориентира на родноязычные образцы; у него нет подлинной опоры ни в собственной практике, ни в практике своей аудитории. "They told me you had been to her, And mentioned me to him: She gave me a good character, But said I could not swim. He sent them word I had not gone (We know it to be true): If she should push the matter on. What would become of you? I gave her one, they gave him two, You gave us three or more; They all returned from him to yon, Though they were mine before. If I or she should chance to be Involved in this affair, He trusts to you to set them free, Exactly as we were. My notion was that you had been (Before she had this fit) An obstacle that came between Him, and ourselves, and it. Don't let him know she liked them best, For this must ever be A secret, kept from all the rest, Between yourself and me". Эти стихи читает в качестве обвинения Белый Кролик в сцене суда (гл. XII "Страны чудес", "Алиса дает показания"). При всей четкости грамматической конструкции, использовании простейших слов и прозрачном построении фразы стихи эти остаются на удивление "темными" по смыслу. Английская лексика, вообще говоря, гораздо нейтральнее по тону, в большей степени лишена эмоциональной окраски по сравнению с русской. Для передачи особого, "аналитического" духа этого стишка переводчику требуется немалое мастерство. Д. Орловская, как нам кажется, нашла удачное решение, переводы ее в должной мере "безличны" и в то же время точны при общей "абстрактности" смысла. Они лишены каких бы то ни было "дополнительных", привнесенных интонаций. При этом в них словно брезжит какой-то смысл, словно проглядывает какой-то намек, который так и остается намеком, не получая никакого логического или рационального завершения. Самый известный из всех нонсенсов Кэрролла - "Jabberwocky" - вызвал к жизни целую литературу. Не будем повторять сказанного - сошлемся лишь на статью М. В. Панова, посвященную специальному разбору русских переводов этой баллады. При переводе стихотворных гротесков Кэрролла задача поэта, и без того нелегкая, усугубляется необходимостью принимать во внимание еще один немаловажный фактор, необходимостью прочно увязывать их с последующим прозаическим текстом. Ведь в сказках Кэрролла многие слова, какими бы незначительными они ни казались, служат отправным моментом для последующих эпизодов. Приведу лишь один пример. Д. Орловская остроумно перевела стихотворный нонсенс, который зачитывается Валету в качестве обвинения в знаменитой сцене суда. Перевод предпоследней строфы этого обвинения обусловлен последующим судебным разбирательством: Она, конечно, горяча, Не спорь со мной напрасно. Да, видишь ли, рубить сплеча Не так уж безопасно. "Рубить сплеча" появилось в переводе не сразу. Король, перебирая строку за строкой стихотворного текста, доходит, наконец, и до этой строфы. Между ним и Королевой происходит следующий диалог: "- "_Она, конечно, горяча_..." - пробормотал он и взглянул на Королеву. - Ты разве _горяча_, душечка? - Ну что ты, я необычайно сдержанна, - ответила Королева и швырнула чернильницу в Крошку Билля. (Бедняга было бросил писать по доске пальцем, обнаружив, что не оставляет на доске никакого следа, однако теперь поспешил начать писать снова, обмакнув палец в чернила, стекавшие у него с лица). - "_Рубить сплеча_..." - прочитал Король и снова взглянул на Королеву. - Разве ты когда-нибудь рубишь _сплеча_, душечка? - Никогда, - сказала Королева. И, отвернувшись, закричала, указывая пальцем на бедного Билля: - Рубите ему голову! Голову с плеч! - А-а, понимаю, - произнес Король. - Ты рубишь _с плеч_, а не _сплеча_! И он с улыбкой огляделся. Все молчали. - Это каламбур! - закричал сердито Король. И все засмеялись". Предпоследняя строфа приняла ее теперешний вид лишь после того, как мы перепробовали несколько вариантов "каламбуров" в последующей прозаической сцене. О стихах в сказках Кэрролла и принципе их перевода можно было бы написать еще многое. Ограничив себя одним основным планом - планом "транспонирования", "переключения" того, что не поддается прямому переводу, - остановимся лишь еще на одном примере. Вторую сказку Кэрролла, а тем самым всю дилогию об Алисе, венчает стихотворное заключение, написанное в форме акростиха: A boat, beneath a sunny sky Lingering onward dreamily In an evening of July - Children three that nestle near. Eager eye and willing ear, Pleased a simple tale to hear - Long has paled that sunny sky: Echoes fade and memories die: Autumn frosts have slain July. Still she haunts me, phantomwise, Alice moving under skies Never seen by waking eyes. Children yet, the tale to hear, Eager eye and willing ear, Lovingly shall nestle near. In a Wonderland they lie, Dreaming as the days go by, Dreaming as the summers die: Ever drifting down the stream - Lingering in the golden gleam - Life, what is it but a dream? В переводе Д. Орловской из первых букв стихотворных строк возникает имя, столь много значившее для Кэрролла. Поставив перед собой нелегкую задачу сохранить форму акростиха, Д. Орловская сознательно пошла на некоторую потерю "информации", вписывая в избранный Кэрроллом метр более, длинные, по сравнению с английскими, русские слова. И все же, несмотря на Это, перевод Д. Орловской удивительно верно передает подлинник. Перечитайте его в конце настоящего издания - и перед вами зазвучит кэрролловский прощальный аккорд. * * * "...Начни с начала и продолжай, пока не дойдешь до конца. Как дойдешь, кончай!". Порой нелегко бывает соблюсти этот принцип, так хорошо сформулированный Королем Червей. И потому, что многое еще можно было бы (и следовало бы) сказать, и потому, что конца все не видно... "Алиса" по-русски живет и будет, мы уверены, продолжать свою жизнь, вновь и вновь рождаясь по мере того, как будут развиваться наши представления об английской литературе, о детях, о собственном языке и науке. И потому мы ставим точку здесь, хотя до конца еще далеко.