ликих географических открытий определила, однако, только фон книги, ибо значение этой последней заключается не в описании путешествий и приключений, а в решении вопросов социального порядка. Не изображение событий, не обрисовка характеров, - а именно социальная проблематика составляет основное содержание "Утопии". Но изложение взглядов автора дается не в публицистической, а в художественной форме. В первой часта это - диалог, во второй - рассказ-описание, напоминающий книги путешественников того времени. Литературная форма "Утопии" сделалась классической. Недаром самое заглавие книги стало философским и социально-политическим термином. Если идеи Томаса Мора содействовали развитию социалистической мысли, то литературная форма "Утопии" породила много подражаний, из которых наиболее значительными были "Город Солнца" Томазо Кампанеллы, "Новая Атлантида" Бэкона, "Оцеана" Гаррингтона, "История Севорамбов" Варраса и ряд других вплоть до "Путешествия в Икарию" Э. Кабэ. "Утопия" не могла оказать влияния на развитие английского литературного языка, будучи написана по-латыни. Из произведений, написанных Мором на родном языке, наиболее значительным является незаконченное историческое сочинение "Жалостная жизнь короля Эдуарда V" (The Pitiful Life of King Edward V, 1513 г.). Значение этого сочинения, описывающего период войн Алой и Белой Роз, заключается в том, что Мор отошел в нем от манеры средневековых летописцев и создал яркое изображение исторических событий и их участников. Образцом ему служили античные историки, у которых он перенял картинность изображения; подобно им, он дает художественно очерченные образы исторических деятелей, сопровождая эти портреты моральной оценкой. Исторический рассказ приобретает у Мора художественную форму, чему немало способствует красочный язык произведения, передающий интонации живой речи, то патетичной, то иронической, то бесстрастно-объективной, то гневно-саркастической. Наиболее интересно в книге изображение Ричарда III. Характеристика Ричарда, данная Мором, была впоследствии полностью включена Голиншедом в его известную "Хронику". По Голиншеду с ней познакомился Шекспир, целиком принявший ее и использовавший вплоть до деталей в своем "Ричарде III". "Жизнь Эдуарда V" написана в духе резкой критики произвола феодалов и монархического деспотизма. Она содержит разоблачение эгоистических мотивов, определяющих политику и поведение верхов феодально-монархического общества. На первый взгляд кажется, что последний период жизни Томаса Мора противоречит всей его предшествующей деятельности. Он оказывается противником реформации и выступает как сторонник католицизма и папской власти. Однако позиция, занятая в этих вопросах Томасом Мором, закономерно вытекала из его социально-политических взглядов. Не католицизм заставил Мора стать в оппозицию к реформации церкви, а его общественные воззрения. Защищая папскую власть, он исходил не столько из уважения к ней самой, сколько из того, что только в ней видел силу, способную хоть сколько-нибудь ограничить и обуздать тюдоровский абсолютизм. Таковы были его истинные побуждения и, как видим, Мор ничем не изменил себе. Естественно, что сторонники католицизма стремились представить Мора действующим исключительно из религиозных побуждений. Его казнь заслужила ему репутацию мученика за веру, а в 1886 г. католическая церковь объявила его "святым". На как ни стремились исказить подлинный облик великого гуманиста, изображая его "святым Томасом Мором", в народном сознании слава его была иной. Об этом, между прочим, свидетельствует пьеса о Томасе Море, сочиненная группой драматургов, современников Шекспира, в которой автор "Утопии" изображается другом бедняков, добивающимся от короля помилования взбунтовавшихся ремесленников. Народ Англии, в частности лондонская беднота, сохранил память о великом гуманисте и родоначальнике утопического социализма как об искреннем своем друге и преданном защитнике. * Учеником Томаса Мора был гуманист Томас Элиот (Thomas Elyot, около 1490-1546 гг.), много занимавшийся вопросами педагогики и посвятивший свою деятельность пропаганде гуманистического учения. Он перевел на английский язык рассуждения Плутарха о воспитании детей, написал сочинение "О знании, которое делает человека мудрым" (Of Knowledge which maketh a Wise Man), но его главным вкладом в развитие английского гуманизма была "Книга, называющаяся Правитель" (The Book named Governour, 1531 г.) Эта книга - одновременно и педагогический трактат и политическое сочинение. Большое влияние на воззрения автора оказали идеи Платона и сочинения Патрици, итальянского гуманиста XV века. В своих педагогических воззрениях Элиот целиком стоит на гуманистической точке зрения. Он настаивает на мягком отношении к ученикам и требует от педагога внимания к индивидуальным способностям учащегося, предлагает введение наглядных пособий и постоянно подчеркивает, что при обучении нужно поменьше заниматься грамматическими тонкостями и побольше вникать в дух и характер изучаемого автора. Типичной для гуманизма является также и политическая теория Элиота. Его идеалом является просвещенная монархия. Политические воззрения Элиота обнаруживают влияние на него итальянских гуманистов. Это влияние сказалось также и в издании им "Правил христианской жизни, составленных Пико графом Мирандолы" (Rules of Christian Life made by Picus, earl of Mirandula). "Словарь сэра Томаса Элиота" (The Dictionary of Sir Thomas Elyot), представляющий собою хрестоматию отрывков из античных авторов, переведенных на английский язык, содействовал популяризации античной литературы и философии в широких кругах читателей, которые не обладали знанием классических языков. Борясь со средневековыми предрассудками, Элиот опубликовал популярную Книгу по медицине "Замок здоровья" (The Castle of Health, 1534 г.), предназначенную для широких слоев читателей и вызвавшую резкий протест медиков, которые видели в ней подрыв своей профессии. "Правитель" Элиота явился признаком перелома, происшедшего в английской гуманистической литературе под влиянием Томаса Мора. Интересы оксфордских гуманистов ограничивались изучением античности, вопросами науки и религии. Автор "Утопи" ввел в английскую гуманистическую литературу социально-политическую проблематику. Оказавшись перед фактом обостренных общественных противоречий, гуманисты покидают храм чистой науки, чтобы разрешить насущные вопросы своего времени. Они все больше начинают понимать, что утверждение новой гуманистической культуры связано с решением кардинальных социально-политических проблем. Если Элиот выступил с принципиальным обоснованием абсолютной монархии, то другой гуманист Джон Чик (John Cheke, 1514-1557 гг.), поддерживавший его позицию, выступил против попыток демократии собственными силами добиться справедливого общественного устройства. Прославленный ученый, профессор Кембриджского университета, он приобрел известность лекциями, читанными им в 40-х годах XVI в. и посвященными разбору сочинений Софокла, Еврипида, Геродота и "Этики" Аристотеля. Мятеж норфолькских крестьян, восставших под предводительством Кета против огораживаний, произвел большое впечатление на ученого. Он оторвался от своих академических занятий, чтобы написать трактат "Вред мятежей и печальные последствия их для государства" (The Hurt of Sedition and how previous it is to a Commonwealth, 1549 г.). Стремление к равенству Чик осуждает, так как последовательное проведение его привело бы, по его мнению, к изгнанию из государства всех мудрых, сильных, одаренных и красноречивых людей. Подлинный прогресс общества, - полагает Чик, - может быть достигнут не путем установления того примитивного равенства, к которому стремились восставшие крестьяне, а посредством сильной королевской власти, которая должна обеспечить процветание всех классов общества и внутренний мир в государстве. Трактат Чика содержит, таким образом, и косвенную полемику против "Утопии" Томаса Мора. С другой стороны, интересно отметить влияние концепции Чика на трактовку Шекспиром крестьянского восстания, изображенного во 2-й части "Генриха VI". При этом совпадение взглядов настолько велико, что знакомство драматурга с этим трактатом представляется бесспорным. Любопытно, что это произведение было переиздано в 1569 г. по личному приказу королевы Елизаветы. Наконец, 3-е издание было выпущено в 1641 г., накануне взрыва гражданской войны, закончившейся победой буржуазной революции XVII в. Глава 3 БЭКОН Величайшим английским мыслителем времен Возрождения был философ-материалист Фрэнсис Бэкон. Фрэнсис Бэкон (Francis Bacon, 1561-1626 гг.) родился в семье, принадлежавшей к влиятельной новой знати; хотя дед его еще пас овец, отец занимал при королеве Елизавете пост лорда хранителя печати. Двенадцатилетним подростком Бэкон поступил в Кембриджский университет, откуда вынес непобедимое отвращение к средневековой схоластике. В 1576 г. он был послан во Францию в свите английского посланника и оставался там до 1579 г., до смерти отца. Младший сын в семье, лишенный, следовательно, по английским законам почти всяких прав на отцовское наследство, Бэкон принужден был заботиться о получении какой-либо должности. В 1582 г. он получил звание адвоката, а в 1584 г. был избран депутатом в палату общин, где примкнул к оппозиции. Его выступление против огораживания полей и широко раздаваемых королевой Елизаветой монополий было, вероятно, одной из главных причин той медленности, с какою совершалась его служебная карьера в царствование Елизаветы. Вскоре, однако, обстоятельства изменились. Со смертью старшего брата к Бэкону перешло значительное состояние. Новый король, Яков I, приблизил к себе Бэкона, который, быстро продвигаясь вверх по бюрократической лестнице, достиг ее вершины, будучи назначен лордом-канцлером (1618 г.) и получив титул барона Верулама (1618 г.) и виконта Сент-Альбана (1621 г.). Высокие государственные должности препятствовали занятиям философией, которой с молодости увлекался Бэкон; однако именно тогда в 1620 г. - он написал свое основное произведение - "Новый Органон". Шли последние десятилетия кануна буржуазной революции. Первые же вспышки обострившейся политической борьбы вскрыли некоторые неблаговидные стороны деятельности лорда-канцлера Бэкона. Новый парламент 1621 г. выдвинул против него обвинение в злоупотреблениях и взяточничестве. Желая как можно скорее погасить начинавшийся пожар, Яков I решил пожертвовать Бэконом. Он был отрешен от должности, предан суду и приговорен к тюремному заключению с уплатой 40 тысяч фунтов штрафа. План Якова I удался; оппозиционное настроение пошло на убыль, и вскоре Бэкон не только был освобожден из тюрьмы, но и вознагражден пенсией. Он получил возможность продолжать философские занятия, но силы его были уже надломлены; он умер в 1626 г., простудившись во время одного опыта. Неудовлетворенный схоластической средневековой наукой, Бэкон поставил себе задачу найти метод, который позволил бы совершать новые открытия и создать новую философию; он решил, говоря его собственными словами, "восстановить достоинство науки". Главная задуманная им работа так и называется "Великое восстановление наук" (Instauratio magna scientiarum). Частью этого широко задуманного философского труда, который Бэкону так и не удалось закончить, был знаменитый "Новый Органон" (Novum Organum, 1620 г.), написанный, как и большинство философских сочинений Бэкона, на латинском языке. Бэкон развертывает здесь грандиозную перспективу неисчерпаемых возможностей, открытых человечеству в области науки и научного овладения миром. Он хочет снести те "роковые пограничные столбы", которыми до тех пор замыкалось поле деятельности научного мышления. Люди, по мнению Бэкона, "не знают вполне ни своих богатств, ни своих сил". Но, чтобы человечество смогло "воспользоваться своими правами на природу", "необходимо открыть человеческому разуму новую дорогу". Средневековая схоластика, догматика, рабское преклонение перед авторитетами, - все это отвергается Бэконом. Он хочет прежде всего - освободить человека от всех бесчисленных заблуждений, предрассудков, суеверий и самообманов, которые сковывают и порабощают его мысль. В этом сонмище ложных "идолов" или "призраков" Бэкон различает: "идолы племени" - заблуждения, присущие всему человеческому роду; "идолы пещеры" - заблуждения, свойственные отдельному индивиду; "идолы рынка" - ложные понятия, рождающиеся там, где слова подчиняют себе мысль; и, наконец, "идолы театра" - порождения искусственного философского догматизма, оторванного от действительной жизни. Истинное дознание возможно лишь на основе изучения законов самой природы, постигаемых путем наблюдения и опыта; "побеждать природу можно только повинуясь ей", - пишет Бэкон. Подлинная наука, в понимании Бэкона, лишена какой бы то ни было созерцательности, отвлеченности или отчужденности от жизни; она опирается на практику и служит ей: "Польза и дело служат порукой и свидетелем верности теории". Научное исследование представляет собою, по Бэкону, самый высокий и благородный вид практической деятельности, доступный человеку. Ссылаясь на пример трех великих изобретений недавнего времени: книгопечатания, пороха и компаса, которые "изменили облик и состояние всего мира", Бэкон доказывает, как могущественно может быть влияние науки на общественную жизнь. "Никакая власть, никакое учение, никакая звезда не смогли бы произвести большее действие и как бы влияние на человеческие дела". Его уверенность в безграничной благодетельности научного прогресса проникнута чисто ренессансным гуманистическим пафосом. "Если кто-либо станет говорить, что науки и искусства ведут к пороку, роскоши и тому подобному, пусть это никого не трогает", - пишет Бэкон в "Новом Органоне". "Ибо это же может быть сказано обо всех земных благах - об уме, мужестве, силе, красоте, богатстве, самом свете и об остальном. Пусть человеческий род только овладеет своей властью над природой... и пусть ему будет дано могущество. Пользование же будет направляться разумным суждением и здравой религией". Эта гармоничная и радостная уверенность во всепобеждающем могуществе знания покоится на глубоком доверии к природе человека. По замечанию Маркса, "учение Бэкона еще полно теологической непоследовательности" {Маркс-Энгельс, Сочинения, т. III, стр. 157.}. В предисловии к "Новому Органону" сам Бэкон возносит "к богу-отцу, богу-слову и богу-духу" моление "о том, чтобы человеческое не оказалось во вред божественному, и чтобы открытие путей чувства и яркое возжжение естественного света не породило в наших душах ночь и неверие в божественные таинства". Но действительным исходным пунктом его философии оказывается уже не божественное откровение, а материальная природа и земной человеческий разум, пробирающийся через лабиринт мироздания, "сквозь лес опыта и частных вещей", "при неверном свете чувств, то блистающем, то прячущемся..." Необычайно универсальный по своим интересам, как и все передовые мыслители-гуманисты времен Возрождения, Бэкон стремится свести в единую стройную систему все отрасли научного исследования. В своей классификации наук он исходит из субъективного, психологического принципа, разделяя их по трем рубрикам в соответствии с тремя областями сознания: памятью, воображением и разумом. К области памяти, по Бэкону, относится история; к области воображения - поэзия; к области разума - философия. Эта классификация, весьма характерная для своего времени, надолго пережила свой век: Дидро воспользовался ею при составлении плана "Энциклопедии". Самым ценным в теоретическом наследии, оставленной Бэконом, является не построенная им натурфилософская система, давно себя исчерпавшая и даже при жизни философа не вполне отвечавшая уровню тогдашнего естествознания, но выработанный им философский метод материалистического исследования. "... Истинным родоначальником _английского материализма_ и вообще _опытных_ наук _новейшего времени_, - пишет Маркс, - был Бэкон. Естествознание является в его глазах истинной наукой, а _физика_, опирающаяся на свидетельство внешних чувство - важнейшей частью естествознания. _Анаксагор_ с его гомеомериями и _Демокрит_ с его атомами часто приводятся им как авторитеты. По его учению, _чувства_ непогрешимы и составляют _источник_ всякого знания. Наука есть _опытная наука_ и состоит в применении _рационального метода_ к чувственным данным. Индукция, анализ, сравнение, наблюдение, эксперимент суть главные условия рационального метода. Первым и самым важным из прирожденных свойств _материи_ является _движение_, - не только как _механическое_ и _математическое_ движение, но еще больше как _стремление_, как _жизненный дух_, как _напряжение_, или, как выражается Яков Беме, как _мучение_ (Qual) материи. Первичные формы материи суть живые, индивидуализирующие, внутренне присущие ей, создающие специфические различия, _существенные силы_. В _Бэконе_, как первом творце материализма, в наивной еще форме скрыты зародыши всестороннего развития этого учения. Материя улыбается своим поэтическим чувственным блеском всему человеку" {Маркс-Энгельс, Сочинения, т. III, стр. 157.}. Имя Бэкона принадлежит прежде всего истории философии, а не истории литературы. Важнейшие его философские произведения, написанные по-латыни, не могли оказать прямого и непосредственного влияния на развитие английской литературы. Трактат об "Успехах и развитии науки" (The Twoo Bookes'of Francis Bacon of the Proficience and Advancement of Learning Divine and Humane, 1605 г.) был его единственной крупной философской работой на английском языке. В истории английский художественной литературы Бэкон замечателен прежде всего как автор "эссеев" - "опытов". Образцом этого жанра ему могли послужить сочинения Монтэня. Собрание коротких афористических эссеев (Essayes, etc.) Бэкона вышло первым изданием в 1597 г. и неоднократно дополнялось и переиздавалось при жизни автора. Последнее, самое полное, издание вышло в 1625 г. под названием "Эссеи или гражданские и нравственные советы Фрэнсиса, лорда Верулама, виконта Сент-Альбана" (The Essayes or Counsels, Civill and Morall, of Francis Lo. Verulam, Viscount St. Alban). Бэкон касался здесь предметов самых разнообразных, о чем говорят сами заглавия эссеев: "Об истине", "О смерти", "О мщении", "О женитьбе и холостяцкой жизни", "О любви", "О богатстве", "О красоте", "О церемониях и знаках почтения", "Об ученых занятиях", "О привычке и воспитании" и т. д. Но эта разнообразная тематика объединена общим стремлением установить нормы поведения, необходимые для успеха в жизни. Человек и здесь выступает у Бэкона как носитель активного, творческого начала. Он не раб, а хозяин своей судьбы. "Лекало судьбы человека обычно находится в его собственных руках", - пишет Бэкон. И дальше: "Путь судьбы подобен млечному пути на небе, являющемуся стечением мелких звезд, в отдельности невидимых, но светящихся совокупно. Точно так же имеется целый ряд мелких и в отдельности трудно различимых добродетелей, или, вернее, способностей и привычек, которые в совокупности приносят человеку пользу". На страницах "Эссеев", взятых в целом, вырисовывается идеал гармонично и всесторонне развитой человеческой личности, столь характерный для гуманизма времен Возрождения. Это человек, жадный ко всякому - и книжному, и житейскому - опыту, расширяющий свой кругозор и научными исследованиями, и путешествиями, и практическим участием в общественной и политической жизни страны. Его разум не скован суевериями: в эссее "О суеверии" (Of Superstition) Бэкон открыто предпочитает суеверию - атеизм, который "оставляет за человеком право на здравый смысл, философию, естественное благочестие, лойяльность, репутацию". Он не порабощен жаждой накопления, - ибо богатство Бэкон считает в лучшем случае не более, как "багажом добродетели". Он свободен от "эгоистической мудрости" - "мудрости крыс, покидающих дом до его падения; мудрости лисицы, выгоняющей бобра из вырытой им норы; мудрости крокодила, проливающего слезы прежде, чем пожрать свою жертву": он умеет разумно сочетать личный интерес с общественным долгом. Общественно-политические вопросы занимают видное место в эссеях Бэкона. Как большинство гуманистов Возрождения, Бэкон является сторонником монархии. Его монархизм, однако, отличается большой умеренностью и трезвостью. В эссее "О советчиках" (Of Counsel) он весьма иронически расшифровывает миф о рождении Паллады из головы Юпитера: подобно тому, как царь богов пожрал забеременевшую Метиду и сам произвел на свет зачатое ею дитя, короли поглощают советы своих министров и, присвоив себе, таким образом, чужую мудрость, выдают ее за свою собственную. В эссее "О мятежах и волнениях" (Of Seditions and Troubles) Бэкон вспоминает античное предание о том, как Юпитер, когда ему угрожало нападение других богов, призвал к себе на помощь, по совету Паллады, сторукого гиганта Бриарея. Предание это, по мысли Бэкона, указывает на то, как необходима монархам поддержка народа. В эсеее "Об истинном величии королевств и государств" (Of the True Greatness of Kingdoms and Estates) Бэкон утверждает, что только от народа зависит подлинное величие и могущество государства. Весьма интересны эссеи Бэкона, связанные с вопросами эстетики. Эссеи "О зодчестве" (Of Building) и "О садах" (Of Gardens) дают богатый материал для характеристики эстетических вкусов времен Возрождения. Любопытно, вместе с тем, что в своем эскизе пышного дворца и великолепного сада Бэкон, как и всегда, подчеркивает практическую сторону дела. "Дома, - пишет он, - строятся для того, чтобы в них жить, а не для того, чтобы на них смотреть. Поэтому пользу следует предпочесть гармонии форм, там, где невозможно угодить обеим. Оставьте прекрасные очертания домов, создаваемые ради одной красоты, поэтам, которые строят свои волшебные замка без больших расходов..." Отдельно отметим эссей "О красоте" (Of Beauty). Бэкон равно осуждает и Апеллеса, стремившегося создать "геометрическое" искусство, и Дюрера, соединявшего отдельные скопированные с действительности черты. Вообще Бэкон отрицает подчинение искусства "правилам". Для него, как и для Шекспира, живая природа остается выше искусства. Бэкон-эссеист стремится передать читателю выводы, извлеченные из живого наблюдения действительности, минуя абстрактные рассуждения и не опираясь на догматические авторитеты. Он стоит на почве трезвого жизненного опыта. "Прошедшее ушло безвозвратно, - пишет он в одном из эссеев, - настоящее и будущее доставляют достаточно хлопот человеку мудрому". Он спокойно и беспристрастно, как объективный экспериментатор, взвешивает все "за" и "против" того предмета, о котором идет речь. В эссее "О притворстве" (Of Simulation and Dissimulation) мы читаем о выгодах притворства и о невыгодах его, поскольку оно может лишить человека доверия, необходимого спутника практической деятельности. В эссее "О медлительности" (Of Delays) Бэкон порицает излишнюю поспешность. "Судьба, - замечает он, - подобна рынку, и часто случается, что тот, у кого есть возможность подождать, добивается более высокой цены"; но в эссее "О поспешности" (Of Dispatch) он не одобряет и чрезмерной медлительности: "Дело измеряется временем, как товар - деньгами". В эссее "О любви" (Of Love) Бэкон предостерегает от чрезмерной любовной страсти, так как "невозможно любить и быть мудрым". "Предпочитающий Елену отвергает дары Юноны и Паллады; отдающийся любовной страсти лишается богатства и мудрости". Язык Бэкона прост и доступен. Но Бэкон никогда не переходит в тон задушевной беседы. Он сдержан. Он формулирует свои выводы в четких и лаконических сентенциях. Многие из этих прославленных изречений прочно вошли в быт. Таков, например, афоризм, которым открывается эссей "О женитьбе и холостяцкой жизни" (Of Mairfiage and Single Life): "Тот, кто имеет жену и детей, отдал заложников судьбе: они - помеха для крупных предприятий, как добродетельных, так и порочных"; или не менее известный афоризм из эссея "Об ученых занятиях" (On Studies): "Некоторые книги следует отведывать, другие - проглатывать, и только немногие - разжевывать и переваривать: т. е., некоторые книги следует читать лишь частично; другие - читать без особой сосредоточенности; и немногие следует читать целиком, прилежно и внимательно". Духом творческой активности проникнут незаконченный утопический роман Бэкона "Новая Атлантида" (New Atlantis), опубликованный посмертно в 1627 г. В утопической стране, куда игра ветра и волн заносит корабль рассказчика, люди изучают природу, чтобы подчинить ее себе. "Цель главных учреждений в этой стране, - как читаем в романе, - заключается в познании причин и тайных движений вещей и в расширении границ человеческого могущества, пока не станет доступным свершение всего возможного". Центральное место в стране занимает ученая академия "Дом Соломона". В одной из галлерей его помещается выставка изобретений, в другой - статуи всех, сделавших великие изобретения и открытия. Здесь, рядом с Христофором Колумбом, стоят изобретатели корабля, артиллерии, пороха, музыки, алфавита, обработки металла, способов изготовления стекла, шелка, сахара и других полезных вещей. Утопия Бэкона обрывается на описании этой академии. Несмотря на свою незаконченность, "Новая Атлантида" занимает видное место в литературном наследстве Бэкона. В ней получили своеобразное преломление, в беллетристической форме, ведущие идеи его философии. "Новая Атлантида" принадлежит к тому же утопическому жанру, что и "Утопия" Томаса Мора. Однако она существенно отличается от этого своего литературного прообраза. Чуждый последовательного демократизма Томаса Мора, Бэкон не помышляет о социальной и политической ломке существующего строя. Процветание его идеального государства, его "Утопии" - Новой Атлантиды - основано не на переустройстве общественных отношений, но исключительно на небывалом расцвете науки. Эта страна, которая не ввозит к себе "ни золота, ни серебра и драгоценностей, ни шелков, ни пряностей, ни каких-либо других материальный продуктов", - ничего, кроме просвещения. Люди, которых правительство Новой Атлантиды каждые двенадцать лет посылает за море собирать известия о новых научных открытиях и изобретениях, так и называются здесь "поставщиками света". В описании научной деятельности обитателей "Дома Соломона" Бэкон проявляет удивительную широту и смелость научного воображения, гениально предугадывая в некоторых отношениях позднейшее развитие науки и техники. Ученые Новой Атлантиды знакомы с искусством передачи на расстояние света и звука. Они сооружают лодки и корабли, которые могут плавать под водой, и машины, которые могут летать по воздуху. Они создают новые виды животных и растений. Они могут изменять климат и повышать плодородие почвы. Они нашли способ искусственного создания минералов и металлов и открыли тайну продления жизни. Бэкон и здесь, как и в своих философских сочинениях, ее порывает окончательно с теологическими пережитками: в истории Новой Атлантиды рассказывается о чудесном приобщении этой страны к христианству, и сами ученые-правители этого государства наделяются, в изображении Бэкона, жреческими чертами. Но, хотя утопия Бэкона и лишена социальной глубины "Утопии" Мора, она по всему своему духу тесно связана с идеями ренессансного гуманизма. "История царствования короля Генриха VII" (The Historic of the Reigne of King Henry the Seventh), опубликованная Бэконом в 1622 г., является, если не считать некоторых страниц из "Истории мира" (The History of the World, 1614 г.) Вальтера Ролея и названной уже биографии Эдуарда V Томаса Мора, первым в английской литературе эссеем на историческую тему. В занимательное повествование Бэкон незаметно вплетает дидактический замысел, предостерегая будущего короля от проявлений крайнего самовластия. Очерк Бэкона посвящен наследнику английского престола, впоследствии казненному революцией королю Карлу I. К замечательным литературным произведениям Бэкона принадлежат его комментарии к античным мифам, объединенные заглавием "Мудрость древних" (The Wisdom of the Ancients) и вошедшие в последнее издание его эссеев. В античных мифах Бэкон видит аллегории, поддающиеся расшифровке в свете его философии. Интересна, например, его трактовка мифологического образа Пана, в котором Бэкон видит олицетворение природы. По мнению Бэкона, богини Судеб недаром являются в античном мифе сестрами Пана, так как возникновение, существование и разложение вещей соединены "цепью природных причин". Не случайно и то, что из всех богов именно Пан сумел найти скрывавшуюся Цереру. "Мы не должны ожидать, - пишет Бэкон, - что вещи, полезные в повседневной жизни, каким является хлебный злак, именуемый здесь Церерой, будут обнаружены абстрактной философией, словно она является верховным божеством; нет, это невозможно, - как бы мы ни старались, такие вещи могут быть открыты только через Пана, олицетворяющего проницательное опытное исследование и общее знание, природы". Эрихтоний, прекрасный лицом и торсом, но с уродливыми и хилыми ногами, - рожденный от Минервы, изнасилованной Вулканом, - является изображением ложной науки, порожденной теми, кто насилует природу вместо того, чтобы следовать ее законам. Мысль Бэкона как бы с особым наслаждением обращается к ярким и конкретным образам античной мифологии. Само изложение мифов может служить прекрасным примером совершенства лаконичной, отшлифованной прозы Бэкона. Воспитанный на лучших образцах античной литературы, он никогда не прибегает к рецептам абстрактной риторики, и все его произведения проникнуты логической ясностью мысли. Глава 4 БЕРТОН И ЭССЕИСТЫ НАЧАЛА XVII в. Наряду с Бэконом крупнейшим английским эссеистом первой половины XVII в. является Роберт Бертон (Robert Burton, 1576-1640 гг.). В творчестве Бертона дает себя знать начинающийся кризис философии английского гуманизма. Если Бэкон, как и другие гуманисты Возрождения, с надеждой смотрел в будущее, предвидя невиданный расцвет науки, которая призвана поставить природу на службу человеку, то Бертон озирался вокруг с отчаянием и тоской: в глазах Бертона обезумевшее человечество катится в темную безысходную бездну. Бэкон стремился к объективности; Бертон предельно субъективен. "В этой книге, - говорит он о своей "Анатомии Меланходии", - я вывернул нутро наизнанку". Бэкон в "Эссеях" пишет о наблюдениях над действительностью; основной подтекст Бертона - меланхолия, которая гложет его самого. Бертон - не философ. Ему органически чуждо единство концепции. "Наши мнения столь же разнообразны, как и наши вкусы", - замечает он. Роберт Бертон родился в провинциальной дворянской семье. По окончании Оксфордского университета он был посвящен в духовный сан и получил должность викария в предместье Оксфорда, а также в своем родном Лейстершире. Чаще всего проводил он время в Оксфорде, где и умер. "Я прожил замкнутую жизнь в уединении, среди занятий", - пишет он. И в другом месте: "Все сокровища мои заключены в башне Минервы". По выражению современника, этот "меланхолический пастор", как назвал себя сам Бертон, "пожирал книги". Согласно собственному признанию Бертона, он предпринял сочинение своего объемистого трактата, чтобы избавиться от мучившей его меланхолической депрессии. Трактат этот является не только врачебным руководством, но и первым в английской литературе образцом не философского, как у Бэкона, но психологического эссея. Страницы "Анатомии Меланхолии" (Anatomy of Melancholy, etc., 1621 г.) сплошь испещрены латинскими цитатами. Бертон на каждом шагу обращается к авторитету античных писателей. Вместе с тем он заявляет, что не хочет быть, "рабом одной какой-нибудь нации". "Я родился свободным, буду говорить то, что захочу. Кто может принудить меня?" Перед нами гуманист-мыслитель, ведущий интимную беседу с читателем. В манере Бертона и содержании его трактата исследователи видят следы различных влияний: в его скептицизме - (влияние Монтэия, в гротеске - Рабле, в сатире - "Похвалы Глупости" Эразма. Но Бертон в то же время очень своеобразен. Он прежде всего прихотлив, оригинален, эксцентричен в английском смысле этого слова. Переходы в своем стиле "то серьезном, то легком, то комическом, то сатирическом" Бертон объясняет не только предметом описания, но и своим настроением в данную минуту. В "Анатомии Меланхолии" Бертон стремится классифицировать и описать различные виды меланхолии, - мрачность маниака, угрюмость святоши, тоску влюбленного, грусть одиночества и т. д., - найти лечение, раскрыв ее причины, среди которых находим влияние дьяволов и ведьм, чревоугодие, пьянство, одиночество, чрезмерное развитое воображение, бедность ("ибо что может дать грязная бедность, кроме голода и жажды!") и праздность, которую Бертон называет "придатком знатности" ("праздные и ленивые псы покрываются паршой, почему же думают праздные люди, что она их минует?"). В центре - меланхолия и самого Бертона, меланхолия созерцателя, видящего то безумие, которое царит на всех путях человеческой жизни (см. введение в "Анатомию Меланхолии", озаглавленное "Демокрит Младший - Читателю"). "Заберись повыше и смотри, и ты увидишь, что весь мир безумен". Вся жизнь человеческая, - по выражению Бертона, - "комедия ошибок". Глядя на эту жизнь, приходится либо, подобно Гераклиту, заливаться слезами, либо хохотать, подобно Демокриту (сам Бертон называет себя Демокритом Младшим). Снова и снова Бертон возвращается к мысли о том, как тяжело смотреть на "покрытое морщинами лицо болезненного и уродливого цвета, гниющее тело, ехидный ум, эпикурейскую душу - облекающиеся в восточный жемчуг, драгоценные каменья, диадемы, благовония", и в то же время видеть, как "прекрасный человек, красотой подобный ангелу, святому, скромный умом и кроткий духом, одет в лохмотья и нищенствует, умирая от голода". Читая "Анатомию Меланхолии", часто вспоминаешь - "мир, подобный поросшему плевелами саду", "удары, получаемые терпеливыми и достойными людьми от недостойных" - эти и многие другие слова шекспировского Гамлета. Трагическое разочарование в осуществимости идеалов ренессансного гуманизма, скептическая ирония в отношении к жизни и к искусству, безысходно мрачный, скорбный эмоциональный колорит, окрашивающий даже самый юмор Бертона, делают "Анатомию Меланхолии" одним из наиболее замечательных памятников последнего этапа английского Возрождения. Успех "Анатомии Меланхолии" был огромен. В XVII в. она выдержала восемь изданий. Ее влияние сказалось и в драматургии того времени (например, в творчестве Форда), и в поэзии (некоторые исследователи усматривают отголоски "Анатомии Меланхолии" в поэмах молодого Мильтона "L'Allegro" и "Il Penseroso"). Известность ее была велика и в следующем столетии. Доктор Сэмюэль Джонсон читал ее ежедневно. Лоренса Стерна можно назвать учеником Бертона, хота и менее темпераментным, но зато более утонченным и еще более причудливым по сравнению со своим учителем. Высокую оценку дал этому произведению Энгельс. "...Это - произведение, относящееся к величайшей эпохе английской литературы, к началу XVII столетия. Я с удовольствием его перелистал и вижу уже, что оно будет для меня постоянным источником наслаждения", - писал Энгельс в письме Лампле 10 января 1894 г. {Летописи марксизма, т. I, стр. 72. } 2 В английской прозаической литературе начала XVII в. выдвигается целая группа писателей, создавших из живых наблюдений над действительностью карикатурно-сатирические "портреты" в прозе. К этой группе принадлежат Томас Овербери (Sir Thomas Overbury, 1581-1613 гг.), приложивший целый "альбом" таких зарисовок к своей поэме "Жена" (A Wife, 1614 г.), Джон Стивенс (John Stephens), автор "Сатирических эссеев" (Satirical Essayes, etc., 1615 г.), Джон Эрль (John Earle, 1601-1665 гг.) со своей "Микрокосмографией" (Microcosmographie, etc., 1628 г.), само заглавие которой можно перевести как "Описание человека", ("микрокосм" - человек). Некоторые из этих описаний по стилю отдаленно предвосхищают манеру Аддасона. Такова, например, следующая зарисовка Овербери: "Деревенский джентльмен достаточно хорошо умеет рассуждать о законах и хозяйстве, чтобы, заставить своих соседей считать его мудрым человеком... Когда он путешествует, он дает десять лишних миль крюку, чтобы переночевать в доме родственника и, таким образом, избежать издержек... Только вызов в суд может заставить его потащиться в Лондон. Там таращит он глаза на каждый предмет, разинув рот и становясь добычей любого мошенника. Когда он возвращается домой, все виденные им чудеса становятся предметом его бесконечных разговоров". Или, у того же Овербери: "Обычные люди постигают разумом, придворный - чувством. Его можно найти в обществе владетельных особ - это самая верная его примета. Он благоухает духами. Судит людей он только по платью... Его умственные способности, подобно златоцвету, раскрываются вместе с солнцем, и поэтому он встает не ранее десяти часов". Следующий "портрет" находим у Эрля: "Студент-джентльмен" поступает в университет, чтобы носить мантию и потом рассказывать, что он был в университете. Отец послал его туда, потому что слыхал, что там хорошо обучают фехтованию и танцам... Попутно с науками он знакомится с таверной, которую начинает изучать самостоятельно... Излюбленным отдохновением его праздности являются библиотеки, где он изучает гербы и геральдику и перелистывает дворянские родословные". На таких легких "зарисовках с натуры" эссеистов начала XVII в. созревала английская реалистическая проза, подлинный расцвет которой начался в следующем столетии. ОТДЕЛ II ПОЭЗИЯ АНГЛИЙСКОГО ВОЗРОЖДЕНИЯ Глава 1 СКЕЛЬТОН Первый этап в развитии литературы английского Возрождения характеризуется пышным расцветом поэзии. Поэзия, - представленная как лирическими, так и повествовательными жанрами в творчестве Скельтона, Уайета, Серрея, Сиднея, Даниэля, Спенсера и других, - становится на время преобладающим и ведущим началом ренессансной литературы в Англии, лишь позднее, с 80-х годов XVI в., уступая эту роль драматургии Одним из наиболее ранних представителей поэзии Возрождения был Джон Скельтон (John Skelton, около 1460-1529 гг.). Родился он в провинции, образование получил в Кембриджском университете, который окончил со степенью магистра искусств в 1484 г. Несколько позже, за особый успехи в грамматике и версификации, он был увенчан в Кембридже лавровым венком. Благодаря своей научной репутации он был назначен учителем принца Генриха, будущего короля Генриха VII; В 1498 г. он принял духовное звание, а в 1504 г. был уже священником в одном из сельских приходов в Норфольке. Сохранившиеся о нем предания рисуют его веселым и остроумным человеком, любителем вина и женщин, мало заботившимся о благочестии, связанном с его званием. В своем поэтическом творчестве Скельтон исходил из традиций Чосера и народной поэзии. Э