я и угнетения английского народа открываются стихотворения Саути "Жена солдата", "Жалобы бедняков", "Похороны нищего". Особенно характерна в этом отношении поэма Вордсворта "Вина и скорбь" (Guilt and Sorrow, написанная в 1793 г., переделанная в 1798 г.). Ее действующие лица - простые люди, труженики и страдальцы: бездомный матрос, женщина, потерявшая на войне мужа и троих детей, разоренная семья. Эти люди - жертвы безжалостного и несправедливого общественного строя. Вордсворт прямо говорит об этом, осуждая "социальный порядок" (Social order). Этот самый важный вывод поэмы он вкладывает в уста одного из персонажей: Плох этот мир, закон его жесток. Название поэмы имеет прямое отношение к трагической истории ее главного действующего лица - беглого матроса, совершившего убийство и убежденного, что рано или поздно "жестокий закон" правящих классов настигнет его. Вордсворт подробно знакомит читателя с историей жизни преступника: он попал на флот против своей воли - его уволокли королевские вербовщики насильно, как это практиковалось в те времена. Война с ее повседневными опасностями, лишения, зверское обращение офицеров измучили и озлобили матроса. Отпуская его на побывку, офицер-казначей отнял у несчастного жалкие гроши, которыми он надеялся помочь своей бедствующей семье. В дороге матрос убивает случайного попутчика, надеясь воспользоваться его деньгами, но убитый оказывается таким же бедняком. Это еще более усугубляет муки раскаяния, овладевшие убийцей. Не смея вернуться домой, к горячо любимой семье, он, подобно затравленному зверю, скрывается поблизости от родного дома, в диких и пустынных местах побережья, где виселицы с останками казненных напоминают ему о ждущем его конце. В дальнейшем несчастный узнает, что его преступление навлекло преследования на семью. Жена матроса, выгнанная и обесчещенная все тем же "жестоким законом", умирает на его руках. Преступление, совершенное матросом, - результат дурного "общественного порядка", ожесточившего и закабалившего этого доброго и благородного по своим задаткам английского крестьянина. Он - жертва буржуазного строя, калечащего тела и души людей. Критикуя реальные условия английской жизни, поэты "Озерной школы" в то же время видели единственное утешение несчастных и обездоленных бедняков в религиозном стоицизме, который был в сущности формой примирения с действительностью. Но именно в эти годы английский народ не раз доказывал на деле свою готовность к активной борьбе. В указанной поэме Вордсворта находит себе яркое выражение характерная для лэйкистов склонность к идеализации патриархального мелкособственнического уклада жизни, разрушаемого ходом капиталистического развития. Несчастная солдатка, потерявшая во время войны мужа и детей, с бесконечной нежностью вспоминает о далекой беззаботной юности, проведенной на ферме своего отца, в скромном крестьянском довольстве и патриархальной простоте. Она вспоминает и о том, как ее отец стал жертвой грабежа общинных земель, как испытал он на себе обычную для периода промышленного переворота участь английского крестьянства. Ни рассказчица, ни ее обездоленные собеседники не видят никакого выхода для себя. Они могут только мечтать о невозвратном прошлом, завидуя тем, у кого еще сохранился кров над головой, кто еще не выброшен из жизни. Буржуазная англо-американская критика восхваляет более поздние произведения Вордсворта за мастерство, с которым в них изображена английская природа. Но следует отметить, что как раз в этой ранней поэме Вордсворта, несущей в себе мотивы осуждения буржуазной Англии, талант поэта-пейзажиста сказался несравненно более плодотворно и выразительно, чем в его более поздних произведениях. В "Вине и скорби" пейзаж подчеркивает основные идеи поэмы, усугубляет колорит трагизма и обреченности и служит своеобразным активным фоном, влияющим на читателя в большей степени, чем дидактические отступления и жалобы поэта на "жестокие законы" английского буржуазного строя: бездомные путники бредут по мрачной и безлюдной местности, на их пути вздымается виселица с трупом, висящим на железной цепи; степь освещается то кровавым закатом, то мертвенным сиянием луны. Только идиллические воспоминания о старой ферме с ее размеренным патриархальным укладом жизни, установившимся в течение нескольких поколений, противостоят тому мрачному колориту, который господствует в поэме. Отзываясь на некоторые противоречия капиталистического развития, обращая внимание на их уродство и бесчеловечие, Вордсворт смог создать ряд значительных стихотворений, вошедших в историю английской поэзии, вызывающих интерес и советского читателя. Образы обездоленной деревни, разоряемой промышленным переворотом, встают во многих стихотворениях Вордсворта. Нищие, бездомные скитальцы, голодающий, разоренный люд, тяжким трудом добывающий свое скудное пропитание, страдающий, гибнущий под непосильным бременем, не раз встретятся читателю произведений Вордсворта. О судьбе ограбленной и эксплуатируемой Англии повествуют такие стихотворения Вордсворта, как "Алиса Фелл, или Бедность" (Alice Fell, or Poverty), "Мать моряка" (The Sailor's Mother), "Последняя овца" (The Last, of the Flock). Образ простой сельской девушки Люси с неподдельной силой создан в цикле лирических стихотворений Вордсворта, обращенных к ней. Незаметный и обычный на первый взгляд, образ этот становится в стихах Вордсворта воплощением женственности и семейного счастья, сливается для поэта с образом родины: К чужим, в далекие края. Заброшенный судьбой, Не знал я, родина моя, Как связан я с тобой. Теперь очнулся я от сна, И не покину вновь Тебя, родная сторона, - Последняя любовь. В твоих горах ютился дом. Там девушка жила, Перед английским очагом Она свой лен пряла. Твой день ласкал, Твой мрак скрывал Ее зеленый сад, И по твоим полям блуждал Ее прощальный взгляд. (Перевод С. Маршака). Перевод С. Я. Маршака тонко передает очарование этого небольшого стихотворения, проникнутого глубоким чувством любви к родному краю, к людям, которые живут и трудятся в нем. Лирическая сила темы, вдохновившей Вордсворта, нашла себе полное выражение в песенном простом стихе, в точном и скупом словаре, которым пользуется поэт, чтобы набросать в нескольких словах запоминающуюся картину сельского жилища, где среди родной природы угасает Люси. Это стихотворение Вордсворта проникнуто характерным для него сентиментальным восприятием природы. Но, в отличие от многих других его произведений, оно свободно от морализующей тенденции, от христианских мотивов. Значительным поэтическим мастерством отмечено большое стихотворение Вордсворта "Строки, написанные близ Тинтернского аббатства". В нем сквозь обычную многоречивую манеру "описательной поэзии" пробивается подлинное чувство природы, отраженное в живых красках, в тонко переданных ощущениях света и воздуха. "Тинтернское аббатство" в этом отношении отличается от обычных образцов пейзажной поэзии Вордсворта, часто превращающихся в более или менее удачные стилизации. Лирическая эмоциональность "Тинтернского аббатства" достигается противопоставлением природы, еще не искаженной и не разрушенной вторжением капитализма, тревожному настроению автора, глубоко взволнованного сознанием несправедливости и бесчеловечия, царящих в современной ему английской жизни. Обострение классовых и национальных противоречий в Англии, правящие классы которой грабили и угнетали народ и чинили суд и расправу над ним от лица английской королевской власти, заставили лэйкистов отнестись к первым событиям буржуазной революции во Франции с сочувственным вниманием. Французская буржуазная революция, прямо или косвенно, нашла себе отражение в ряде произведений, созданных поэтами "Озерной школы" с 1789 по 1793 г. Кольридж пишет в честь 14 июля оду "На взятие Бастилии"; Вордсворт в нескольких стихотворениях 1789-1793 гг. объявляет себя сторонником революции; под впечатлением революции во Франции Саути создает драму "Уот Тайлер", посвященную английскому крестьянскому восстанию 1381 года. Однако отражение событий французской революции в творчестве лэйкистов было неполным, поверхностным, абстрактным. Так, например, картина штурма Бастилии у Кольриджа превращается в ратоборство аллегорических воплощений порока и добродетели, "Тирании" и "Свободы". Поэт не видит и не изображает революционеров-парижан, поднявшихся на вооруженную борьбу. Падение Бастилии для Кольриджа - мистическое проявление некоей "высшей", божественной справедливости. Драма Саути была посвящена восстанию Уота Тайлера. Но уже в этом раннем произведении Саути сказалось его недоверие к народным массам. Автор сравнивал восставший народ с "диким зверем, сорвавшимся с цепи". Его Уот Тайлер больше полагается на "среднее сословие", опасаясь сельской бедноты, и выглядит в изображении Саути жалкой карикатурой на подлинного вожака крестьянского революционного движения, каким был исторический Тайлер. Дважды побывавший в революционной Франции Вордсворт закончил одну из первых своих поэм "Описательные наброски" (Descriptive Sketches, 1791-1792 гг., напечатано в 1793 г.) славословием французской революции, борющейся, по мнению поэта, за свободу народов всей Европы. Но мы не найдем здесь картин героического самопожертвования народных масс Франции, разрушавших старый феодальный режим. Вордсворт писал о трехцветном знамени, воинственных звуках флейт, ружейных залпах, возвещающих приход свободы. Тяжелая борьба революционной Франции с ее многочисленными и сильными врагами превращалась в стихах Вордсворта в некое триумфальное шествие, не встречающее серьезных препятствий. В более поздней поэме, "Прелюдия" (Prelude, написана в 1805 г.), Вордсворт довольно подробно останавливается на своих впечатлениях от пребывания в революционной Франции. Он вспоминает об одной очень обычной и, вместе с тем, знаменательной встрече - встрече с голодной и оборванной девушкой-крестьянкой, которая, не отрывая глаз от вязанья, бредет за жалкой телкой, пасущейся на скудном подножном корму. При виде этого спутник Вордсворта - демократически настроенный офицер французской революционной армии - взволнованно говорит: "Вот то, против чего мы боремся". И дальше Вордсворт пишет: И верил я, что вскоре навсегда Исчезнет бедность жалкая; что мы Увидим, как природа безвозмездно Плодами щедрыми вознаградит Смиренных, незлобивых, терпеливых Детей труда. И, как венец всего, Нам виделось свободы завершенье - Сам утвердит народ свои законы, И лучшие наступят времена Для человечества... (Перевод Д. М.). Но эти надежды, говорит Вордсворт, не сбылись. И в "Прелюдии" Вордсворт уже сожалеет о том, что верил когда-то в плодотворность революционных движений. Он настойчиво внушает своим читателям, что он ошибался, и предостерегает их от увлечения революционными идеями. Характерной особенностью изображения французских революционных событий в поэзии лэйкистов была резко выраженная религиозно-мистическая окраска. Дело рук народа, победа революционных масс изображалась как осуществление воли "провидения", каравшего бесчеловечных тиранов. По мере развертывания и углубления противоречий в ходе французской революции все резче проявляется в творчестве лэйкистов их тяготение к жирондистам. "Жирондизм" лэйкистов наметился еще до обострения борьбы между Горой и Жирондой. Во время своих французских поездок Вордсворт был лично связан с жирондистами - и настолько, что собирался принять участие в их борьбе против якобинцев. Естественно, что в особо острой форме жирондистские симпатии лэйкистов сказались к 1793 г. - в эпоху якобинской диктатуры, к которой лэйкисты отнеслись с нескрываемой и глубокой враждебностью. Жирондистские симпатии лэйкистов, равно как и их упорная, смешанная со страхом ненависть к якобинцам, свидетельствовали о том, что реакционный романтизм "Озерной школы" прямо сближался с позицией британских правящих классов. В Англии середины 90-х годов антиякобинские демонстрации означали выступление против передовых сил страны, против участников "Корреспондентского общества", на которых обрушивались полицейские репрессии правительства Питта. Антиякобинские выступления лэйкистов объективно свидетельствовали об их близости к лагерю политической реакции, смыкали их с торийской прессой, травившей якобинцев в Англии и за ее пределами. Так определялось место реакционных романтиков "Озерной школы" среди защитников того самого "плохого" английского государства, "жестокие законы" которого они осуждали в своих первых произведениях. На основании этого следует считать, что уже в середине 90-х годов, в обстановке обостряющейся классовой борьбы во Франции и Англии, в обстановке революционной активизации народных масс, намечается второй период в творчестве лэйкистов, определяются их реакционно-романтические взгляды. Цикл антиякобинских и антиреволюционных произведений, вышедших в эти годы из-под пера лэйкистов, открывается наспех сделанной "исторической драмой" Кольриджа и Саути "Падение Робеспьера" (The Fall of Robespierre, 1794). Внешние атрибуты высокой трагедии на современную тему не могли скрыть клеветнического характера этого жалкого памфлета, выражавшего трусливую обывательскую радость по поводу гибели великих вождей якобинской диктатуры. Робеспьер и Сен-Жюст были изображены в пьесе как "тираны" и "похитители свободы", не говорящие, а рыкающие, не правящие, а нагромождающие преступление на преступление; их убийцы - банда политических проходимцев, рвавшихся к власти, - фигурировали в качестве доблестного выводка новоявленных Брутов, "спасших" Францию. Характерно, что народ в этом нелепом и антихудожественном фарсе появлялся только в качестве безликого хора, выкрикивающего за сценой антиякобинские тирады. Кольридж продолжал свою борьбу против идей революции в трагедии "Осорио" (Osorio, 1797); в переработанном виде напечатана в 1813 г. под названием "Раскаяние" (Remorse). В этой псевдоисторической пьесе (ее действие разыгрывается в Испании XVI века) Кольридж сталкивает два противоположных характера: благородный, человеколюбивый Альвар {Имена даются по печатному тексту 1813 г.} противостоит своему жестокому брату Ордонио, безжалостно преследующему мавров. Циническое себялюбие "демонического" индивидуалиста и деспота Ордонио, посылающего на смерть и муки ни в чем неповинных людей, Кольридж неуклюже пытается представить как следствие "обличаемой" им материалистической философии. Осуждая брата, Альвар пытается воздействовать на него лишь убеждением. Не оружием, а словом, по мнению Альвара, можно изменить к лучшему жизнь. Ордонио гибнет; но убийство Ордонио, совершенное маврами, восставшими против своего преследователя, изображается Кольриджем как роковая ошибка людей, ослепленных ненавистью и жаждой мести. В своей трагедии Кольридж не только осуждает вооруженную борьбу против угнетения, требуя заменить ее проповедью. Особой темой трагедии является полемика с просветительским материализмом. Фальсифицируя материализм просветителей и приписывая его поборникам такие выводы, которых они никогда не делали, Кольридж пытается убедить читателя, что причина бесчеловечия и цинизма Ордонио именно в его "материалистических" взглядах, в его безумной гордыне. Опорой хищнического индивидуализма Ордонио является его вера в непогрешимость человеческого разума; она-то, с точки зрения Кольриджа, и губит Ордонио. Подобные выступления против активной борьбы с политическим деспотизмом и против просветительского идеала разумного, деятельного человека-борца становятся во второй половине 90-х годов "общим местом" у лэйкистов. В трагедии "Пограничники" (The Borderers, 1796) Вордсворт выступил (тоже иносказательно) против революционных методов перестройки общества. По словам самого автора, его трагедия была как бы откликом на французские события, хотя ее действие развертывается в средние века на англо-шотландских рубежах, в обстановке постоянных пограничных смут. И по своей основной идее, и по сюжету, и по характеру действующих лиц трагедия была лишена всякого историзма и правдоподобия. В "неестественном образе "злодея" пьесы - Освальда - Вордсворт пытался опорочить революционный способ действий, а заодно и просветительскую веру в разум: он приписывал Освальду бездушный рационализм, оправдывающий любое преступление эгоистическим расчетом. Под дурным влиянием жестокосердного рационалиста Освальда герой трагедии, благородный атаман Мармадюк, совершает преступление, которое тяжким бременем ложится на его совесть. Раскаявшись в своих заблуждениях, он отрекается от мятежной жизни пограничного удальца, не признававшего над собой ничьей власти и ценившего лишь свою свободу. В этих драматических произведениях лэйкистов очень определенно проявляется реакция на буржуазную французскую революцию и на подготовившее ее просветительское движение XVIII века. Драматургия лэйкистов изобилует жестокими сценами, преступлениями, убийствами. Обстановка действия характеризуется подчеркнуто мрачным колоритом, рассчитанным на внешний искусственный эффект. Истерические многоречивые монологи, пересыпанные богохульствами и сопровождаемые "адским" хохотом, звучат под сводами угрюмых средневековых зал и храмов. Антихудожественная нарочитость этого "черного" колорита доходит почти до комических эффектов, настолько невероятны демонические страсти персонажей, настолько искусственны обстоятельства, в которых они возникают. Так появляются в произведениях поэтов "Озерной школы" черты, восходящие к реакционной поэтике "готического" романа. Нарастание этого ирреального колорита в драматургии лэйкистов шло в теснейшей связи с усилением антипросветительских и антиобщественных тенденций в их творчестве. Испуг и растерянность лэйкистов перед грозными историческими событиями, властно требовавшими от поэтов окончательного политического определения их позиции, отразились и в ряде лирических стихотворений конца 90-х годов. К ним относится ряд политических стихотворений Кольриджа, куда входят сонеты, посвященные современным поэту деятелям английской общественной жизни, и ода "Пламя, Голод и Убийство" (1798), явившаяся откликом на жестокое подавление ирландского восстания. Во второй половине 90-х годов в политической поэзии Кольриджа с особой силой проявились противоречия, присущие его мировоззрению. О главе английского правительства Питте и его верном лакее Э. Берке Кольридж говорит не только с отвращением, но и с чувством полного бессилия. Питт изображен в оде Кольриджа как исчадие ада, против которого будто бы бессильно оружие смертных. Рисуя видения пылающих деревень, жестокостей и бесчинств, творимых английскими карателями, Кольридж с негодованием пишет о подавлении ирландского восстания. На лэйкистов большое впечатление произвели военно-полицейские меры, предпринятые реакцией для подавления революционного движения в Англии. Страх перед силами реакционного террора, пущенными в ход против народа, преобладает в оде "Пламя, Голод и Убийство", хотя звучит в ней и скорбь об истерзанной Ирландии. Нет нужды говорить, насколько на самом деле реальность не отвечала безнадежной картине, намеченной в зловещих образах оды Кольриджа. Несмотря на свирепость английских карательных войск в Ирландии, несмотря на огромный перевес регулярных вооруженных сил, двинутых против восставшего ирландского народа, преданного французской буржуазией, не оказавшей обещанной помощи, борьба ирландских партизан против английского правительства продолжалась годы, вызывая смятение и ярость английских властей, безуспешно старавшихся "восстановить спокойствие" в Ирландии. Страх перед действительностью, упование на возврат к докапиталистическому патриархальному миру выразились в те годы у лэйкистов не только в форме осуждения революционной борьбы, не только в виде раздраженного отрицания просветительства, но и в утопической мечте Саути и Кольриджа о бегстве в Америку. Молодые поэты предполагали организовать в Америке "свободную" новую жизнь, которая напоминала бы о принципах "Политической справедливости" Годвина. Им мерещилась колония свободных и счастливых людей - тружеников и гуманистов, живущих вдали от больного современного общества. Этот утопический строй, о создании которого мечтали лэйкисты, был назван ими "Пантисократией", общиной, где каждый властен над собой и никому не подчиняется. Энгельс, как известно, высоко оценил учение Годвина за имевшийся в нем трезвый критический анализ возникшего буржуазного общества, за уверенность, с которой Годвин говорил о неизбежности возникновения бесклассового общества. Но, наряду с этим, Энгельс указывал на серьезнейшие противоречия в учении Годвина, отмечая, что "он в своих выводах решительно _антисоциален_" { К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XXI, стр. 18.}. Антисоциальность Годвина заключалась прежде всего в анархизме - этом ярком выражении его мелкобуржуазной сущности. Лэйкйсты усвоили именно анархические, антисоциальные элементы теории Годвина, прогрессивные стороны которой остались им чужды. В неосуществившемся замысле "Пантисократии", воспетом Кольриджем в нескольких лирических стихотворениях, наглядно проявилось реакционное существо романтических утопий лэйкистов, выразившееся в мечте об анархическом бегстве из общества. Антисоциальная, антипросветительская, контрреволюционная сущность творчества лэйкистов, усиливавшаяся с каждым годом, вела их к прямому сотрудничеству с господствующими классами. В 1798 г. Кольридж, в знак протеста против французской оккупации Швейцарии, пишет оду "К Франции". Эта ода прозвучала не только как осуждение наполеоновской Франции, но, прежде всего, как демонстративное отречение от всякой общественной борьбы, от симпатий к любому революционному движению современности. Этот переход на сторону реакции Кольридж пытается прикрыть рассуждениями о том, что только природа является прибежищем свободы, которой нет и не может быть в человеческом обществе, В 1798 г. были также напечатаны "Лирические баллады" (Lyrical Ballads) - сборник стихов Кольриджа и Вордсворта. Его следует рассматривать как манифест английского реакционного романтизма. Он уже полно отражает особенности второго периода творчества лэйкистов, начавшегося в середине 90-х годов. 2  На рубеже XVIII-XIX веков английским правящим классам удается достичь некоторых временных успехов в борьбе с революционным движением внутри Англии. Эту борьбу они ведут тем настойчивее, что к тому времени Англия возглавляет объединенные силы всеевропейской реакции. Основные силы повстанцев в Ирландии были разбиты и рассеяны; волнения во флоте и в армии подавлены жесточайшим образом; в наиболее беспокойных фабричных и сельских округах стояли войска. "Акты о затыкании ртов", погромы, организованные полицией с помощью лондонских босяков, попытки судебной расправы над выдающимися передовыми деятелями Англии и наглая травля их, осуществляемая рептильной торийской прессой, казалось, парализовали деятельность английской демократической партии. Однако победы реакции были непрочными. Несмотря ни на что, ей все удалось ни сломить ирландских повстанцев, ни разгромить возникшие тайные организации рабочих и батраков, ни уничтожить демократическую партию. Поэтому-то, наряду с военно-полицейскими мерами и коррупцией, правящие классы Англии в 1790-1800 гг. все шире развертывают идеологический натиск на широкие народные массы. Наступлению реакции помогают те общественные круги, которые оказываются так или иначе на стороне торийского правительства - независимо от того, поддерживают ли они его последовательно и сознательно или выбирают его как "меньшее зло" перед лицом пугающего их революционного движения масс. В условиях этого идеологического натиска реакции и возник сборник "Лирические баллады", отразивший ее характерные тенденции. В предисловии ко второму изданию "Лирических баллад" Вордсворт заявлял, что "главным предметом его поэзии" будут отныне "происшествия и положения обычной жизни", жизни "скромной и деревенской", близкой к "прекрасной и неизменной жизни природы". Хвала деревенской жизни занимает в предисловии к "Лирическим балладам" очень заметное место. Только в ее условиях, настаивал Вордсворт, сохраняет человек непосредственность, чистоту и силу чувства, только в ее условиях сохраняет он благодетельную связь с природой. Но настаивая на превосходстве деревенского уклада жизни над современной капиталистической цивилизацией, Вордсворт как бы подчеркивает аполитичность "Лирических баллад", умышленную удаленность их от бурных событий общественной жизни, которым противопоставлены сельская глушь и обитатели патриархальных ферм. Эта мнимая аполитичность Вордсворта оказывается разоблаченной, как только он переходит к вопросу о роли поэта в обществе. Поэт в понимании Вордсворта не только выразитель "божественного начала", заключенного в его таланте; деятельность поэта - деятельность проповедника и учителя, он обращается к людям, чтобы учить их. Чему же учит поэт, каков характер его проповеди? Сам Вордсворт в предисловии к "Лирическим балладам" обошел этот вопрос молчанием, предпочитая, вероятно, чтобы ответ был дан всем содержанием сборника. Но позднее на этот вопрос за Вордсворта ответил его соавтор Кольридж в своей "Литературной биографии" (Biographia Literaria, 1817). Кольридж считает, что "Лирические баллады" на общем фоне общественно-литературной борьбы в Англии занимают место среди произведений, тесно связанных с антипросветительским, идеалистическим течением английской мысли. Как видно из пояснений Кольриджа, в сборник, - по замыслу составителей, должны были войти произведения, проникнутые иррациональным, религиозно-мистическим началом. В "Лирических балладах" Кольридж брал на себя "изображение сверхъестественных лиц и событий", а Вордсворт в своих стихотворениях, вспоминает Кольридж, должен был "придать прелесть новизны повседневному". Что подразумевалось под этим, видно из очерка Вордсворта о задачах поэзии, дополняющего его предисловие ко второму изданию "Лирических баллад". Вордсворт прямо говорит здесь о "божественном происхождении поэзии". Ее задача заключается, по Вордсворту, в том, чтобы поддерживать связь между человеком и "творцом", показывая видимый, чувственно воспринимаемый земной мир лишь как "несовершенное отражение" сверхъестественного, потустороннего мира. На этой сознательно антиматериалистической и антипросветительской основе возникали стихотворения сборника. Вордсворт и Кольридж были идеалистами и до этого времени. Но сознательное стремление к созданию определенной идеалистической основы, на которой в дальнейшем можно было бы развивать соответствующее эстетическое учение, сформировалось в их деятельности только к концу XVIII века. Можно довольно точно определить время совместной работы Вордсворта и Кольриджа над оформлением этой идеалистической эстетики, которая была весьма близка и к французскому реакционному романтизму Шатобриана, и к немецкой идеалистической философии - "аристократической реакции на французскую революцию"; это - конец 90-х годов. Идеалистическая эстетика лэйкистов выросла на английской почве, была тесно связана, с эстетикой Берка, который еще задолго до рассматриваемой эпохи выступил со своим "Рассуждением о красоте", где отстаивал примат "возвышенного", "sublime", над реальной действительностью. Берк указывал на то, что поэт должен уметь вызвать в читателях чувства страха и страдания, посредством которых усиливается вера в "возвышенное". Для Кольриджа и Вордсворта с их страхом перед действительностью, отраженным во многих произведениях конца 90-x годов, эстетика Берка, превращавшая искусство в инструмент реакции, была очень близка; они во многом следовали ей в "Лирических балладах". Общей тенденцией сборника было стремление подорвать в человеке веру в свои силы, изобразить его жалкой и беспомощной игрушкой в руках таинственных и неведомых "сверхъестественных" сил, которым он должен подчиниться. В этой упадочной концепции отразились представления лэйкистов о непостижимости путей исторического развития, их страх перед событиями, решительно изменявшими мир. Проповеди смирения перед "сверхъестественным" началом" будто бы главенствующим в жизни, была посвящена поэма Кольриджа "Песнь о старом моряке" (The Rhyme of the Ancient Mariner). Старый моряк, обращающий на себя внимание своей необыкновенной наружностью, рассказывает прохожему, спешащему на свадебное пиршество, о своем преступлении. Во время плавания он убил альбатроса - священную птицу морей, - летевшего за кораблем. В наказание за этот проступок гибнет в муках весь экипаж судна. Только преступник должен остаться в живых, чтобы бесконечно терзаться своей виной и зрелищем страданий, вызванных им. После долгих испытаний, странствований и бедствий он возвращается на родину, где ценой тяжелых мучений искупает свое преступление. Рассказ старого моряка производит потрясающее впечатление на его случайного собеседника, который сначала нетерпеливо и неохотно слушает фантастическую повесть, полную живописных и невероятных подробностей. Свадебный пир уже не манит его; он столкнулся с "сверхъестественным", заглянул в "тайны" бытия, - объясняет Кольридж читателю, - и, отвернувшись от "малых", обычных радостей, проникся мистическим смыслом повести старого моряка. Используя поэтику "готического" романа, Кольридж своим произведением стремился подавить в человеке разум, подчинить его ирреальному, внедрить в его сознание мистическую покорность перед религиозным началом, которое господствует в поэме. Чтобы увести читателя от реальных представлений о действительности, Кольридж заполняет свою поэму множеством фантастических образов, выписанных с большой силой воображения. Кольридж создает мрачные видения, изобилующие натуралистически точными подробностями. На обезлюдевшем корабле хозяйничает отвратительный призрак "Жизнь в Смерти", символ гниения и распада. У него серебристая кожа прокаженного, желтые волосы, губы красные, как кровь. Кольридж смешивает фантастику и действительность, переплетает реальные подробности с вымыслом. Горячий, медный небосклон Струит тяжелый зной, Над мачтой солнце, все в крови, С луну величиной. И не плеснет равнина вод, Небес не дрогнет лик. Иль нарисован океан И нарисован бриг? Обе строфы, как видим, развертываются как реальная в своих подробностях картина штиля. Но в реальную картину постепенно, как бы по капле, примешивается фантастика, болезненный вымысел: И мнится, море стало гнить, О боже, быть беде! Ползли, росли, сплетясь в клубки, Слипались в комья слизняки На слизистой воде. Так возникает неестественный, отталкивающий образ гниющего моря, по которому плывет мертвый корабль, населенный призраками и управляемый ожившими трупами моряков. Реальность окончательно превращена в бред. Противореча причудливой фантастике поэта, в некоторых строфах "Старого моряка" еще звучат отголоски простых и искренних чувств, затронувших Кольриджа: В толпе шумят, скрипит канат На мачту поднят флаг. И мы плывем - вот отчий дом, Вот церковь, вот маяк! (Перевод В. Левика). Эти живые убедительные интонации, свидетельствовавшие о таланте Кольриджа, тонут в общем "сверхъестественном", болезненном содержании поэмы. Резко проявилась в поэме и нараставшая в творчестве Кольриджа тяга к любованию словом как сочетанием звуков, к самодовлеющей игре рифмами. Эстетские тенденции "Старого моряка" особенно ясно проявились в незаконченном фрагменте "Кубла-Хан" (Kubla-Khan), написанном в 1798 г. и напечатанном в 1816 г. Сам Кольридж посчитал нужным сообщить читателям, что "Кубла-Хан" - бред поэта, словесное воплощение видения, которое было вызвано приемом опиума. В этом отрывке Кольридж провозглашал право поэзии на иррациональность, на бессодержательность. Все стихотворение нарочито описательно, фрагментарно и полно бессвязных намеков. В нем дается подробное описание фантастического "восточного пейзажа", окружающего сказочный дворец Кубла-Хана, властительного деспота, скучающего среди роскоши. В этом отрывке Кольридж создает особенно изощренный стих, нагромождает специально подобранные звучания, вводит затейливые метрические ходы, инструментирует его экзотическими названиями (Ксанаду, Альф, Абора, Абиссиния). Тогда же Кольридж начал работу над поэмой "Кристабель" (Christabel, напечатана в 1816 г.). В ней особенно ярко выразился интерес Кольриджа к средневековью. Из средневековой литературы были заимствованы приемы сюжетного строения, в котором сталкиваются два женских образа - чистая и невинная Кристабель, сильная своим искренним благочестием, и ведьма Джеральдина, стремящаяся покорить отца Кристабели - рыцаря Леолина. Поэтически описанный средневековый замок был одним из главных мест действия поэмы; другой декорацией поэмы был лесной пейзаж, стилизованный в духе средневековой демонологии, населявшей природу сверхъестественными существами. По замыслу Кольриджа, поэма должна была закончиться торжеством добродетельной Кристабели и наказанием Джеральдины; как в "Старом моряке", так и здесь "сверхъестественное" начало вело к торжеству христианского принципа. Поэтический талант Кольриджа давал себя знать и в "Кристабели". Выразительный и звучный стих поэмы, построенный на использовании балладной метрики, произвел впечатление на Байрона, который, желая помочь бедствовавшему тогда Кольриджу, содействовал опубликованию "Кристабели", несмотря на свое резкое осуждение программы "Озерной школы". Однако Кольридж не закончил своей поэмы. Здесь, как и в фрагментарности "Кубла-Хана", проявилось, повидимому, начало того творческого кризиса, который привел к оскудению его таланта. Реакционные черты эстетики Кольриджа особенно резко сказались в том, как изображал он героев своих произведений: Кубла-Хан, Кристабель, старый моряк - это не живые образы, а фантомы, абстракции, намеченные двумя-тремя чертами, искусственные и безжизненные. Стихи Вордсворта, представленные в "Лирических балладах" в большем количестве, чем произведения Кольриджа, на первый взгляд были далеки от болезненной фантастики "Старого моряка". Перед читателем открывались картины обычной сельской жизни, отличающиеся от мрачных и сверхъестественных сцен Кольриджа. Типичным примером может служить стихотворение Вордсворта "Юродивый мальчик". Крестьянка Бетти Фой, обеспокоенная тяжелой болезнью своей соседки Сьюзен Гэйл, посылает вечером в близлежащий городок своего юродивого сына Джона, строго наказав ему поскорее возвращаться с доктором. Мальчик и его пони не вернулись во-время. Испуганная мать, оставив больную, торопится в город, где узнает от доктора, что Джонни у него не был. Проискав всю ночь своего пропавшего сына, уже убежденная в том, что он погиб, Бетти Фой на рассвете находит его в лесу, куда он свернул с дороги. Тем временем больная Сьюзен, мучаясь неизвестностью, переживает нервный припадок, после которого чувствует себя настолько окрепшей, что также отправляется на поиски Бетти и ее сына и встречает их на пути домой. Этот незамысловатый эпизод деревенской жизни изложен по всем правилам баллады - с многозначительными повторами (часы бьют, а Джонни все нет, опять бьют часы, а он так и не вернулся), с внутренней рифмой, с таинственным ночным пейзажем, озаренным луной и оглашаемым криками сов. В портретах сварливого доктора, разбуженного Бетти Фой, идиота Джонни, гордо восседающего на своем пони, есть черты юмора, придающие живость этим персонажам баллады. С теплым чувством обрисованы и отзывчивая Бетти Фой, наивно любующаяся своим убогим детищем, и самоотверженная Сьюзен Гейл, превозмогающая болезнь, чтобы помочь соседке. Но все элементы баллады Вордсворта подчинены одной задаче - поэт хочет заставить своих читателей поверить в незримое присутствие "провидения", которое бдительно направляет человека и таится за самыми обыденными случаями повседневной жизни: это оно увело Джонни в лес, чтобы заставить переволноваться Сьюзен, для которой нервное возбуждение оказалось исцелением. Идиот Джонни, болтающий чепуху, старательно воспроизводимую Вордсвортом, в начале баллады - одновременно и жалок и смешон; но став, так сказать, "орудием провидения", он в ее заключительных строках возвышается над всем реальным миром: он разговаривает с матерью "во славе своей" (in his glory), и вся баллада Вордсворта раскрывается перед читателем в этой концовке как ханжеская пропаганда покорности "провидению", действующему своими "неисповедимыми", "сверхъестественными" средствами. Кольридж пытался стереть грань между действительностью и фантазией в своих поэмах-видениях; Вордсворт делал то же в своих стихотворениях, посвященных жизни английского крестьянства. В балладе "Нас семеро" (We are seven) Вордсворт рассказывает о встрече с маленькой девочкой, доверчиво повествующей о том, как умирали ее брат и сестра. "Нас семеро", - отвечает она на вопрос поэта, сколько же детей осталось в живых. Как ни старался он убедить ее вычесть из этого числа мертвых, она упорно твердит: нас семеро. Наперекор реальности, они живы для нее, и Вордсворт не может надивиться такой "мудрости" ребенка, якобы инстинктивно постигающего тайну "бессмертия" души, недоступную для разума. И в "Лирических балладах", и в более поздних стихотворениях Вордсворт с глубоким сочувствием изображал тяжкое существование обездоленного английского крестьянства. Например, в стихотворении "Старый нищий" он показывает, до каких пределов нищеты доведен ограбленный и выгнанный из-под родного крова земледелец. В поэме "Майкл" (Michael, 1800) Вордсворт в идиллически-грустных тонах повествует о распаде и гибели патриархальной семьи земледельца Майкла. Льюк, последний ее отпрыск, оставляет родной клочок