а, - задумчиво проговорил Кальман, - а какое задание дал тебе Шликкен, поместив тебя в одну камеру с Марианной? Илона, по-видимому, действительно часто думала о своем прошлом и потому хорошо помнила все подробности. Она ответила на вопрос Кальмана сразу, без раздумья, словно в течение многих лет ожидала его. - Мне было поручено узнать, кто те коммунисты, с которыми она поддерживала связь. - И ты узнала это? - Нет. - Илона потупила голову, по-видимому, придавленная воспоминаниями. Слова тяжело падали с ее губ. - Марианна не назвала мне их, вероятно заподозрив неладное. Кальман по-своему истолковал задумчивость Илоны и строго сказал: - Ты говоришь неправду! - Нет, Кальман, я говорю правду. Да и какой мне смысл сейчас врать? - Тогда, может быть, ты забыла? Вспомни! - Лучше бы мне не помнить! - с болью в голосе воскликнула Илона. - Но, увы, я помню каждое ее слово, каждое движение. Помню так, как будто сейчас вижу ее перед собой. У нее еще хватило сил утешать меня. Илона не удержалась и тихо заплакала. - Илона, - заговорил Кальман тихо, - если для твоего спокойствия нужно, чтобы я не таил зла на тебя, считай, что я забыл обо всем и все простил. Ты же знаешь, как много значила для меня Марианна, но я прощаю тебя и от ее имени тоже. Взамен я прошу тебя только вспомнить имя одного человека. Мне нужно найти его, потому что, пока я не найду его, я не смогу смыть с себя обвинение в предательстве. - Кальман, я готова всем, что в моих силах, помочь тебе. Кальман посмотрел на Илону. - Скажи, ты никогда не встречала в гестапо человека по фамилии Фекете? Рыжего грузного мужчину. В то время ему было лет тридцать пять. У него еще был шрам на верхней губе, а во рту своего рода ювелирный магазин - пять или шесть золотых зубов. Илона, силясь вспомнить, устремила взгляд прямо перед собой. - Может быть, ты его в "Астории" видела или у Шликкена? Илона глубоко вздохнула. - Что-то припоминаю, - сдавленным голосом проговорила она. - В "Астории" была буфетчица Шари Чома. К ней ходил человек с такой внешностью. Фамилии его я уже не помню, но только точно знаю, что не Фекете. Кальман протянул дрожащую от волнения ладонь и дотронулся до руки Илоны. - Где эта Шари Чома сейчас? Как мне ее найти? - Давай я ее сама разыщу! - вызвалась Илона. - Доверь это мне, Кальман. Слышала я, что она заведует каким-то кафе. Разыщу и узнаю от нее фамилию того человека. - Сделаешь? - Завтра же вечером позвоню тебе. Кальман с новой надеждой в сердце и даже с какой-то уверенностью поспешил к профессору Калди. - Послушай, Кальман, - начал старый профессор и взмахнул своей обезьяньей рукой, словно дирижер оркестра. - Мы вот здесь с господином Шаломоном заспорили, в какой степени наука укрепляет дружбу между народами и вообще дело мира... Профессор рассказал, что, по мнению англичанина, приоритет естественных наук - и в особенности тех наук, которые обслуживают военную промышленность, - закономерен, потому что человечество, так же как и вся природа в целом, развивается от кризиса к кризису, от катастрофы к катастрофе, то есть от войны к войне. И он со своей стороны не верит в возможность жизни без войн! - Простите, профессор, - с улыбкой перебил его Шаломон, протестующе подняв правую руку. В этот момент Кальман заметил у него на мизинце перстень с печаткой из оникса. Рассмотреть перстень получше Кальман не успел, потому что англичанин почти тут же вновь опустил руку. - Тогда упомяните, пожалуйста, и о том, что я вам сказал перед этим! - Да, да, конечно. Господин Шаломон - непоколебимый сторонник мира, и тем не менее он не верит, что огонь можно примирить с водой. Кальману было уже ясно, что вся их дискуссия - абсолютная чушь, поэтому вместо того, чтобы вслушиваться в смысл страстной речи старика Калди, он принялся разглядывать перстень на мизинце англичанина. Ему показалось, что однажды он где-то уже видел его. И вдруг ему вспомнились Хельмеци и Шликкен. Не может быть! Он тут же отверг страшную мысль. Шликкен был худощавый, с мертвенно-бледным лицом и светлыми волосами, а этот англичанин тучен и лыс. - Ну, так каково же твое мнение, физик-атомщик? - спросил Калди. Кальман растерянно потер лоб. Он все еще не мог оторвать взгляда от перстня. - Я знал одного немецкого майора. Он носил точно такой же перстень. Можно взглянуть? - сказал он, обратившись к Шаломону. - Пожалуйста! - с готовностью выставив вперед руку, ответил англичанин. - К сожалению, я не смогу снять его с пальца. - На черном камне перстня сверкнула золотая фигурка сирены, держащей в одной руке щит, в другой - меч. - Моника! - проговорил Кальман. Лицо Шаломона осталось спокойным и веселым. - Как ты сказал? - переспросил Калди. Кальман повернулся к профессору. - Шликкен именовал сирену на перстне Моникой, - пояснил он старику. - Прежде чем ударить, он всегда поворачивал перстень камнем внутрь. Позднее он мне объяснил, что у сирены крепче удар и что называет он ее Моникой. - Да-а, Шликкен! - задумчиво протянул старый профессор. Шаломон с интересом посмотрел на Калди. - Он что же, и вас истязал? - Нет, я не встречался с ним, - ответил старик, - я только слышал о нем. - Простите, а кто был этот Шликкен? И где и когда он так издевался над вами? - спросил англичанин Кальмана. Кальман закурил. - Убийца он, - сказал Кальман. - Здесь... в Будапеште... в сорок четвертом... - Он говорил отрывисто, односложно. - Один из главарей гестапо, сухопарый тевтонец, с бледным, как у мертвеца, лицом. - Вижу, вы не очень-то жалуете немцев! - Нацистов, сэр! - Ах да, конечно, вы же сторонник двух Германий! - Нет, дорогой Шаломон, - перебил его Калди. - Мы - по крайней мере я - сторонники одной, единой Германии. Но Германии, свободной от фашистов. Англичанин как-то загадочно ухмыльнулся, неторопливо протянул руку за сигаретой. - Странно, - заметил он. - Живете вы в стране, где официальная идеология определяется марксистской, материалистической философией, и, несмотря на это, вы - идеалисты. Вероятно, потому, что вы в известном смысле живете в изоляции от остального мира и многое для вас поэтому просто непонятно... Кальман стряхнул пепел с сигареты. - А именно? - спросил он. - Видите ли, дела в Европе ныне складываются так, что очень многие из тех, кто не желает, чтобы на Западе был коммунизм, нуждаются в так называемой милитаристской Германии. Для меня было попросту непостижимо, как, например, французы могли терпеть Шпейделя во главе НАТО, поскольку общеизвестно, какую роль Шпейдель играл в "третьем рейхе". Я вам не надоел, господа? - Нет, конечно, продолжайте, - запротестовал Калди. - Потом уже мне эту странную ситуацию объяснил один парижский торговец картинами. Его близкие погибли во время войны, не исключено, что в каком-нибудь из концентрационных лагерей... Так вот этот торговец из Парижа, если можно верить его словам, - член организации ОАС и сотрудничает с определенными реваншистскими западногерманскими кругами, хотя сам он был активным участником Сопротивления. На мой вопрос, почему же он с ними сотрудничает, торговец ответил так: "Близких своих я оплакиваю каждый год, в день поминовения усопших возлагаю на их могилы цветы, но вернуть им жизнь я не в силах. Но зато я могу защитить свое, пусть небольшое, состояние от коммунизма". И так думает и бельгийский король, и голландская королева, и многие сотни тысяч людей. И тогда я понял, почему в Англии, в Бельгии, в Голландии и в других местах размещены подразделения бундесвера. Томас Шаломон закончил. После его слов воцарилось глубокое молчание. Кальман поднялся. - Извините, мне надо идти. - Если позволите, я пойду с вами, - заметил Шаломон. Кальман повернулся к англичанину: - Сэр, откуда у вас этот перстень? Томас Шаломон взглянул на перстень. - От бургомистра Варшавы, - пояснил он. - Это символ их города. Такими перстнями варшавяне награждают людей, сделавших что-нибудь выдающееся для их города. - А что сделали для их города вы? - Я сражался в Варшаве против нацистов в качестве офицера английской армии. 10 Игнац Шавош сидел взволнованный подле аппарата подслушивания, а Бостон, напряженно вглядываясь в лицо шефа, ждал похвалы. То, что он тоже волновался, можно было заметить по его беспрерывным попыткам поправить очки. В комнате, где была установлена аппаратура подслушивания, были только они двое. - Вы уверены, что Рельнат у него? - шепотом спросил Шавош, повернувшись к майору. - Совершенно, сэр. Пока слышалось только насвистывание. Шавош сразу же узнал мелодию. Ага, закукарекал петушок! Это уже появился Шалго, подумал он. Затем хлопнула дверь, раздались шаги. - Доброе утро, майор, - донесся веселый голос Шалго. - Как почивали? - Отошлите ваших людей, Дюрфильгер, - распорядился Рельнат. - Всех? - Да, всех до единого! В аппарате раздалось слабое гудение. - Анна, вы все втроем отправляйтесь в "Феникс" и ждите меня там. - Снова гудение. - Почему же вы не садитесь, дорогой майор? Несколько минут не было слышно ничего, кроме глухих шагов, затем резкий голос: - Майор Дюрфильгер! Пока вы находились в Лондоне, к вам приезжал курьер из Венгрии. Я принял от него донесение. - Оно было адресовано вам, мосье? - Нет, вам. Но, к счастью, курьер оказался глуп и решил, что я и есть Отто Дюрфильгер. Тем более что я сидел за вашим столом. - Простите, мосье, но если курьер решил, что вы - это я, то он не просто глуп, а совершенный осел. И все же почему вы приняли от него донесение? - Майор Дюрфильгер, бросьте ваши шуточки. Дело серьезное... - Не спорю, но скажите же наконец, чего вы хотите от меня? Насколько я понимаю, один из моих венгерских друзей прислал мне письмо, и оно попало в руки к вам. Так откройте же, пожалуйста, секрет, от кого это письмо?! - От полковника Кары. - О! И где оно? - Я переслал его в Центр. - Такое обращение с адресованной мне корреспонденцией, мягко выражаясь, удивляет меня. Что бы сказали вы, если бы я начал пересылать в Центр ваши личные письма? Не нашли бы вы это странным? Ну и как? В Центре расшифровали текст? - В каких отношениях вы с полковником Карой? - В дружеских. Кара мне многим обязан. Он это не забывает и время от времени информирует меня о событиях в стране. - Будьте добры, расшифруйте донесение. - Вы же сказали, что переслали его в Центр. - Я имел в виду фотокопию. Негромкий смех и вновь голос Шалго: - Прошу несколько минут терпения. Вновь насвистывание знакомой мелодии. Полковнику весь этот разговор показался необыкновенно интересным, и он с большим трудом сдержал себя, чтобы немедленно не доложить в Лондон обо всем услышанном. Он с признательностью посмотрел на Бостона и одобрительно кивнул ему, что могло означать только: "Отлично сработано, майор". Теперь для него было ясно, что Шалго считает дураком майора Рельната, презирает его и, разумеется, не доверяет ему. - Ну что ж, майор, мой венгерский друг сообщает вести не очень-то приятные, - вновь послышался спокойный голос Шалго. - Выследили некоего инженера Даницкого, поддерживавшего радиосвязь с Западом. В течение нескольких дней у него на квартире скрывался молодой человек по имени Балаж Пете, нелегально прибывший с Запада. Мой приятель спрашивает, имею ли я какое-нибудь отношение к этим людям или "сусликов" можно арестовать. Именно так и написано: "сусликов". Послышалось нецензурное ругательство. - Когда вы завербовали Кару? Вы должны... - Оставим это, майор. Что я должен - я сам знаю... Чего вы от меня хотите? И попрошу в мои личные дела впредь не вмешиваться. А здесь, по всей видимости, произошла какая-то ошибка. Никакого инженера я не знаю, и, по мне, пусть они делают с ним что хотят! - Нет, дружочек! Вы немедленно напишете своему приятелю, чтобы он обеспечил этим двоим свободное передвижение. - Боюсь, вы будете разочарованы, майор. Не станете же вы мне предписывать, что я должен отвечать на письма своих личных друзей. Это мое частное дело! - Голос Шалго дрожал от негодования. - Хорошо. Наступило молчание. Затем послышалось хлопанье двери и бормотание Шалго, из которого Шавош разобрал только: "Черт бы побрал всех дилетантов, сколько их ни есть на свете!.." Позднее, уже в кафе, Рельнат сказал Шалго: - Знаете, вы привели меня в замешательство! - Чем же, дорогой майор? - Откуда вам известно имя Даницкого и... - Балажа Пете? - Да. Шалго, наложив целую пенную гору взбитых сливок в свой кофе, заглянул в сухощавое лицо майора. - В Лондоне полковник Олдиес назвал мне имя Даницкого. Разумеется, в форме вопроса: знаю ли я агента французов инженера Даницкого? Я тут же смекнул, что он либо провоцирует меня, либо хочет похвастаться своей хорошей осведомленностью. Между прочим, фамилию Пете он тоже упомянул. - Не шутите! - побледнев, воскликнул майор. Шалго изобразил на лице изумление и озабоченность и отодвинул в сторону тарелочку с куском торта. - А что случилось? Неужели я допустил какую-то ошибку? Рельнат закусил губу. - К сожалению, все это соответствует действительности. Есть и Даницкий и Пете. Шалго присвистнул. - Черт побери, майор! Я предупреждал вас, что англичане имеют свою агентуру в Париже, а также среди вашего личного окружения. Между тем майор совсем загрустил. Он пил коньяк, одну рюмку за другой, но никак не мог согреться. - Скажите, что это за история с Карой? Или я ничего не понимаю, или вы действительно находитесь с ним в дружеских отношениях. Шалго откусил большой кусок торта, запил его кофе и тогда только сказал: - Видите ли, майор, я не только жалею вас, но и люблю. Больше того, я верю вам. Ведь нас с вами связывают некоторые тайны. Вы понимаете, что я имею в виду. - Да, - кивнул майор. - И я искренне, от всей души признателен вам за ваше тактичное поведение. Шалго отер губы и закурил сигару. - Под большим секретом я открою вам кое-что, дорогой друг. - Он выждал немного и продолжал: - Я создал отличнейшую агентурную сеть, но она принадлежала лично мне и только мне. Я не докладывал шефам о своих людях, потому что знал, что они погубят их - выращенных мною, воспитанных мною агентов. Одним из таких людей был Эрне Кара, которому я спас жизнь. - Он помахал рукой, отгоняя от лица дым, и продолжал с грустью в голосе; майор не без сочувствия слушал его. - Когда я с совершенно честными намерениями перешел на вашу сторону, то просил вас только об одном: доверьте мне венгерское направление. Но мною пренебрегли. Когда венгерский отдел возглавили вы, майор, если помните, я попытался сблизиться с вами, но вы очень вежливо отклонили мою попытку. И даже теперь, когда вы в беде, я предлагаю вам свою помощь не ради наград или денег, а просто потому, что я полюбил вас и боюсь за вас. Так что давайте объединим наши усилия. Рельнат все больше подпадал под влияние слов Шалго. Он схватил его за руку и крепко пожал. - Вы правы, господин Дюрфильгер... Простите мое мерзкое поведение. Я с радостью принимаю вашу помощь! - По лицу Шалго промелькнула улыбка. - Давайте работать вместе! Немного позже Рельнат спросил: - А что с вашей сетью? Она по-прежнему существует? - Надо съездить в Венгрию, - сказал Шалго, - и активизировать агентуру. Но, дорогой майор, я думаю, сейчас это не самое главное. Есть у нас с вами дела и поважнее. Сейчас прежде всего нужно предотвратить провал вашей собственной агентурной сети. - Я немедленно подам сигнал тревоги! - Ни в коем случае! - вскричал Шалго. - Это будет самое глупое, что только можно придумать. Начнется паника. - Но что же делать? - Поручите руководство вашей сетью в Венгрии Эрне Каре. Только нужно гарантировать ему полковничий чин в вашей службе и пенсию. Полковник Кара с неудовольствием выслушал сообщение капитана Чете: Кальман Борши заметил за собой слежку и ушел. Пока разведчики наблюдения искали такси, его уже и след простыл. Домбаи вопросительно посмотрел на полковника, потом перевел взгляд на капитана, который в ожидании распоряжений неподвижно стоял рядом. Поскольку оба начальника молчали, Чете счел нужным добавить: - Такие ловкие, как этот Борши, мне еще не попадались. - А может, это твои ребята были не очень расторопны? - Может быть, - согласился капитан. Кара подошел к капитану. - Теперь уже все равно. Смени бригаду и продолжай наблюдение. После ухода Чете Кара сказал Домбаи: - К кому Борши собирался сегодня на проспект Пашарети? Домбаи пожал плечами: - Понятия не имею. Только мне не очень нравится все это. Ведь если Кальман заметил, что за ним ведется слежка, он мог испугаться. Как бы мы с тобой сами не заставили его наделать каких-нибудь непоправимых глупостей. Разреши мне поговорить с ним. Кара кисло улыбнулся: - Думаешь, тебе он больше доверяет? - Не знаю. Но одного я не понимаю: почему нам не поговорить с ним? Вошла секретарша Кары и доложила, что Кальман Борши находится в приемной управления и хочет поговорить с полковником. Кара взглянул на Домбаи. - Ну вот, он здесь. Что ж, пойди поговори с ним. Скажи ему, что меня нет. Домбаи сбежал вниз по лестнице. Он нашел Кальмана нервно расхаживающим по большой приемной в ожидании пропуска. Увидев Домбаи, он удивился. - Эрне вызвали к заместителю министра, - пояснил Домбаи. - Он попросил меня переговорить с тобой. Давай махнем куда-нибудь, а? - Он взял Кальмана под руку, и они направились к стоявшему возле здания автомобилю. Отослав шофера, Домбаи пригласил Кальмана в машину. - Поехали на гору Хармашхатар? - Не возражаю, - согласился Кальман. - Хотя, может быть, это и не имеет смысла, потому что я собирался сказать Эрне всего лишь несколько слов. - Но я и сам все равно хотел поговорить с тобой, - возразил Домбаи. - Мы так давно с тобой не болтали. - Собственно говоря, - сказал Кальман, когда машина тронулась, - я намеревался спросить Эрне: почему он установил за мной слежку? И если уж так надо, то почему они делают это настолько открыто? - Он внимательно посмотрел на Домбаи, ожидая ответа. Но майор молча крутил баранку. - Говори, говори дальше, - только и сказал он. - Тебе-то известно, что я нахожусь под наблюдением? Домбаи, миновав мост, резко свернул в сторону. Бросив короткий взгляд на Кальмана, он ответил: - Знаю, но не спрашивай меня, почему я не предупредил тебя об этом. - Я и не спрашиваю, - возразил Кальман. Закурив, он продолжал: - Хотя очень странно, что не доверяют мне как раз мои друзья. Домбаи долго молчал и только у площади Жигмонда отпарировал: - Вероятно, так же странно, как и то, что ты сам не доверяешь им! Кальман на это ничего не ответил. Говорить неправду, уверять Шандора, что он во всем верит своим друзьям, ему не хотелось, поэтому он предпочел отмолчаться. Так до самого ресторана они больше не сказали друг другу ни слова. Кальман озяб, поэтому, сев за столик, он заказал глинтвейн. Домбаи попросил кофе. - Так почему же вы все-таки следите за мной? - с легким упреком спросил опять Кальман. Домбаи поставил на стол чашку. - Ты ведешь себя очень странно, и люди, не знающие тебя, истолковали это по-своему. - В том числе и ты? - В том числе и мне некоторые вещи показались весьма странными. Но я хотя бы пытаюсь понять их! - Что же ты нашел странного в моем поведении? - спросил Кальман. Домбаи пересел на другой стул, потому что солнце светило ему прямо в глаза. - Во-первых, то, что ты стал болезненно настороженным и недоверчивым; во-вторых, ты отложил поездку в Дубну и взял отпуск. Ехать никуда не едешь, так, болтаешься без дела; в-третьих, ты принялся вести частное расследование, на свой страх и риск. - Откуда вам это известно? - Правда или нет? - Правда. Кальман отпил из бокала несколько глотков вина и, поглядев Домбаи прямо в глаза, спросил: - А ты как думаешь, что со мной? - Думаю, что ты рехнулся, - так же откровенно признался Домбаи. - Ты считаешь меня и Кару своими врагами. Помимо этого, я лично думаю еще следующее: когда ты был в Вене, Шалго чем-то сумел запугать тебя. Вероятно, пытался заставить тебя что-нибудь сделать для него. Он, видимо, что-то такое знает о тебе, о твоем прошлом, о чем ты в свое время умолчал, и теперь шантажирует тебя. - Что же такое он мог знать обо мне? - Это мне неизвестно. Могу только предполагать. Например: Шалго прочел появившийся в газете "Непсабадшаг" очерк... - Какой очерк ты имеешь в виду? - Тот, в котором Мария Агаи требует нового расследования по делу группы Татара. Тебя ведь каким-то образом тоже связывали с провалом группы Татара? - Я даже не знал никого из них. - Не перебивай! Сейчас это не важно. Ты мог узнать что-то от Марианны и, возможно, рассказал об этом Шалго. А по-моему, Шалго был агентом Шликкена, и тот арестовал его тогда только так, для маскировки. Кальман взорвался: - Не городи чепухи! Шалго никогда не был агентом нацистов! Если бы он им был, провалилась бы и вся группа Кары. Но Домбаи только пренебрежительно махнул рукой. - Это, братец, не меньшая чепуха, чем моя версия! Шликкен сам к этому времени уже давно был английским агентом. Он, подлец, понимал, что война для Гитлера уже проиграна, и ему важно было, чтобы его люди внедрялись в ряды коммунистов. Шалго это, в частности, удалось, и с большим успехом. Поэтому, когда он отыскал тебя в Вене, он мог припереть тебя к стенке парочкой хороших фактов и сказать: либо ты будешь работать на меня, либо я выдам тебя с головой за твои старые грешки. После этого ты возвращаешься из Вены и начинаешь частный сыск. Тебе, видишь ли, что-то нужно доказать! - Не отказываюсь, мне действительно нужно кое-что выяснить, но об этом я, между прочим, поставил в известность Эрне. Не прямо, правда, но при желании он мог бы понять. Я просил его верить мне. А веду я частное расследование потому, что по делу Татара в предательстве подозревают меня. И вы все равно не сможете защитить меня. Что же касается Шалго, клянусь, он ничего не хотел от меня и тем более не шантажировал. - Не верю! - возразил Домбаи. - Вот видишь, я говорю тебе правду, а ты не веришь мне! Зачем же ты тогда требуешь, чтобы я был откровенен с тобой? - Ты неискренен, Кальман, - сказал Домбаи. - Кто-кто, а я-то уж тебя знаю! Меня ты не проведешь! Кальман ничего не ответил. "Шани прав", - подумал он. - Если бы ты не служил в органах, Шандор, клянусь, я рассказал бы тебе все, все! И не только рассказал, но и попросил бы тебя о помощи. - Кальман подозвал официанта и заказал коньяку. Когда официант принес коньяк, он его тут же выпил. - Попытайся понять меня, - продолжал он. - Забудь на минутку, что ты контрразведчик. Кое-что в твоих предположениях правильно. Действительно, в моем прошлом есть и такое, чего ты еще не знаешь. Но если бы я рассказал тебе или Эрне о своих заботах, которые так сложны, что могут стоить мне жизни, вам так или иначе пришлось бы доложить об этом начальству, после чего дело мое у вас забрали бы и поручили другим людям, которые меня совершенно не знают; они не поверили бы мне, и тогда было бы уже поздно доказывать мою невиновность. - Кальман, - сказал Домбаи, схватив друга за руку. - Очень тяжело преступление, которое могут приписать тебе? - Очень. - Ну ладно. Давай платить и поехали. - Куда? - К Эрне. Я попрошу его дать мне отпуск. Полчаса спустя Домбаи был уже у полковника Кары. - Я не совсем отчетливо понимаю, о чем ты меня просишь, - сказал полковник. - Чтобы ты разрешил мне временно не докладывать тебе о том, что я узнаю от Кальмана. И дай мне полномочия до конца самому разобраться в деле Борши, одновременно позволив в случае необходимости использовать для этого сотрудников моего отдела, - пояснил Домбаи. - Не сердись, Шандор, но ты говоришь чепуху! - Тогда разреши мне взять очередной отпуск. - Да что с вами происходит? Теперь уже и ты не веришь ни мне, ни самому себе! - Ничего подобного, - возразил Домбаи, - просто-напросто я вижу, что это ты не доверяешь мне, и я начинаю понимать Кальмана, почему он не решается открыться нам. Между тем в конечном счете важен ведь результат! Не так ли? - Никакого приватного расследования я не разрешаю! Вскоре после того, как Кальман возвратился домой, к нему заявилась Илона Хорват. Лицо ее буквально сияло. Она тут же сообщила Кальману, что разыскала Шари Чому. Кальман оживился. - И ты узнала, как зовут того рыжего? - Узнала, - улыбаясь во весь рот, подтвердила Илона. - Все есть: и фамилия, и адрес, и даже место, где он сейчас работает. - Как его зовут? - нетерпеливо спросил Кальман. - Рихард Даницкий! Инженер-механик... Кальману показалось, что он однажды уже слышал где-то эту фамилию. - Что ты знаешь о нем? Илона села, закурила и тогда только ответила: - Немного. Только то, что он был агентом Шликкена. А после освобождения Венгрии пролез в коммунистическую партию. В пятьдесят шестом году на чем-то попался и угодил в тюрьму, а в пятьдесят восьмом уже вышел на свободу. Живет хорошо, занимается изобретательством, многие западные страны купили какой-то его патент... Кальман едва сдержал себя, чтобы тотчас не помчаться к Даницкому и любой ценой вырвать у него правду. Ему теперь было совершенно ясно, что ключ к разгадке тайны предательства находится в руках инженера. Илона встала, одернула пальто. - Позвони, если еще что-нибудь будет нужно. А сейчас мне пора: спешу на репетицию! - сказала она и умчалась. Кальман подошел к окну и посмотрел вниз, на улицу: ему хотелось знать, есть ли за Илоной слежка. Но ничего подозрительного он не заметил, отошел от окна и стал обдумывать интересную новость. "Спокойствие! - повторял он про себя. - Только спокойствие! Силой здесь ничего не добьешься. Нужны доказательства, а не признание, вырванное силой. Надо найти умное решение". Его размышления прервал звонок. Приехала Юдит. Они молча обнялись. Кальман рассказал Юдит о разговоре с Домбаи и о решении открыть другу все о своем прошлом. Лицо у Юдит просветлело: перелом в настроении Кальмана ее несказанно обрадовал. - Вот увидишь, - убежденно проговорила она, - Шани поймет тебя! - И все же кое-что мне самому не ясно, - задумчиво проговорил Кальман. - Почему до сих пор ко мне не явился курьер моего дражайшего дядюшки? - Может быть, доктор Шавош махнул на тебя рукой? - предположила Юдит. - Как-никак вы родственники! Кальман горько рассмеялся. - Плохо ты его знаешь! Он никогда не откажется от меня. Дядя - фанатик, прямо-таки больной человек. - Вдруг Кальман замолчал и хлопнул себя по лбу. - Даницкий! Так вот в чем дело! - В чем? - с любопытством спросила Юдит. - Помнишь "Историю народа майя"? - Уж не его ли фамилию ты вычитал в этом альбоме? - Именно! - Не может быть! - сказала Юдит. - Ты наверняка ошибаешься, Кальман. - Нет, я не ошибаюсь. - Кальман забарабанил пальцами по столу, что-то обдумывая, затем сел к столу, достал чистый лист бумаги и принялся лихорадочно писать; Юдит с любопытством поглядывала на него и никак не могла взять в толк, что вдруг привело его в такое волнение. - Пошли! - сказал он решительно немного погодя и снял с вешалки пальто. - Куда? - спросила Юдит. - По дороге расскажу... В парадном он остановился и посмотрел через плечо Юдит. На противоположной стороне улицы топтались два человека. - Знаешь, - сказал он Юдит, - я передумал. Пожалуй, тебе не стоит ходить со мной. Я совсем забыл, что ко мне сегодня должен заехать Шани. - Он приподнял за подбородок лицо Юдит. - Ступай, родная, домой и дождись, пожалуйста, его. - Кальман на мгновение умолк, а затем, словно решившись, добавил: - И все, все ему расскажи! Не утаивай ничего! Он простился с Юдит, чуточку дольше обычного задержав ее руку в своей. Юдит с любовью и тревогой глядела ему вслед и чувствовала себя бесконечно одинокой. Солнце ослепило ее, она зажмурилась и, повернувшись, быстрым шагом направилась к дому. Между тем Кара приказал привести наружное наблюдение в боевую готовность. Затем он распечатал привезенное ему письмо. Оно было зашифровано, но элементарным и к тому же хорошо знакомым Каре ключом, и он довольно быстро его расшифровал. Но по мере того как полковник вчитывался в текст, его все больше охватывало волнение. И когда Домбаи как вихрь ворвался к нему в кабинет, Кара, сам того не желая, не смог сразу подавить волнение: испуганным движением он сунул письмо в ящик письменного стола и, чтобы хоть как-то замаскировать свое замешательство, поднялся. - Ну, что там у вас стряслось? - спросил он. Домбаи, растерянный и подавленный одновременно, едва смог выдавить из себя: - Калди покончил с собой! Кара опустился на стул и, ничего не понимая, уставился на майора. - Что за чепуху ты мелешь? - побледнев, выкрикнул он. - Только сейчас сообщили. - Кто? - Юдит. Секретарша сказала, что меня спрашивала по телефону Юдит... Я тут же позвонил ей... - А где сейчас Юдит? - У Кальмана на квартире, - ответил Домбаи. - Ей самой только десять минут назад позвонили с виллы. Кара взглянул на часы. Было двадцать минут восьмого. Он попробовал вновь обрести равновесие. Вынув из ящика стола письмо, Кара еще раз стал перечитывать его, словно содержание письма находилось в какой-то связи со смертью Калди. Молчание нарушила секретарша Кары; войдя в кабинет, она сказала, что лейтенант Пинтер из оперативно-технической службы просит срочно принять его. - Пусть войдет, - распорядился Кара и, повернувшись к Домбаи, спросил: - Криминалисты уже выехали на место происшествия? - Не знаю, но думаю, что их там еще нет. В кабинет вошел лейтенант Пинтер. Кара жестом попросил его подождать и продолжал: - Поезжай, Шандор, немедленно на виллу и скажи: пусть до моего приезда ничего не трогают. Я скоро буду, а ты пока допроси Форбатов. Домбаи поспешил к выходу; уже в дверях он задержался и сказал: - Между прочим, Юдит хотела о чем-то срочно поговорить со мной. По поручению Кальмана! Ты не знаешь, о чем может идти речь? - Знаю, но это не срочно. Наконец, ты можешь заехать за ней и переговорить по дороге на виллу. - Хорошо, так и сделаю. - Ну, какие новости? - спросил Кара, поворачиваясь к Пинтеру, когда дверь за Домбаи закрылась. Пинтер протянул полковнику конверт. Присев на край стола, Кара вскрыл конверт и, едва начав читать, даже присвистнул от удивления. - Спасибо! - сказал он Пинтеру. - Можете идти. Пройдясь взад-вперед по кабинету, он подошел к телефону и, все еще погруженный в свои мысли, набрал номер. - Алло, говорит Кара. Бан, это ты? Что-то я не узнал тебя! Слушай, старина. Немедленно оповести группу "Сирень-4". Ты слушаешь? Инженер Даницкий, - сказал он, взглянув на донесение, - в двадцать пятнадцать опять встретится с незнакомым человеком возле дома семнадцать по проспекту Аллея. Дождитесь, пока неизвестный сядет к инженеру в машину, и сразу же задержите их обоих. Доставьте в следственный отдел. Я извещу ребят Тимара. - А что делать, если неизвестный не появится? - спросил Бан. - Продолжайте наблюдать за Даницким. Выйдя из телефонной будки, Кальман понял, что совершил глупость. Самому себе свой просчет он объяснил тем, что не продумал как следует свои действия. Раздосадованный, он шел по пустынной набережной Дуная, затем спустился к воде. Он был зол на себя еще и за то, что не удосужился переговорить с Домбаи, хотя прекрасно знал, что с помощью Шани ему было бы куда проще осуществить свою идею. И вот теперь он сам же все испортил. Кальман взглянул на часы. Было около шести. Значит, в его распоряжении еще более двух часов. За это время он должен что-нибудь обязательно придумать. Кальман со всех сторон взвешивал свой замысел. Он понимал, что в общем-то его затея чистейшее безумие, но ясно было и то, что у него не было выбора. Пройдя до проспекта Павших за революцию, он позвонил из телефона-автомата Илоне Хорват. - Ты вечером играешь в театре? - Нет, сегодня я не занята. - Могу я тебя навестить? - Приходи. Что-нибудь случилось? - Ничего. Просто хочу тебя видеть... Четверть часа спустя он был уже у Илоны. - Почему ты сказал, что ничего не случилось, - спросила его Илона, - когда на лице у тебя само отчаяние? - Я просчитался, - с горечью сказал Кальман. - Договорился о встрече с инженером, а сам совершенно забыл, что за этим типом ведется слежка. - Откуда ты это знаешь? - Знаю. И в то же время мне нужно обязательно его увидеть. - Сегодня? - Да, но так, чтобы о нашей встрече никто не узнал. Дай мне чего-нибудь выпить. Илона достала бутылку с коньяком, налила рюмку. Ах как бы ей хотелось узнать мысли Кальмана! - А где живет эта твоя Шари Чома? - спросил Кальман, разглядывая на свет коньяк. - Где-то в Буде. Давай посмотрим в телефонном справочнике! - Ты знаешь ее номер? - Знаю, конечно. - Тогда позвони ей и спроси, можно ли к ней сейчас зайти. - Позвонить-то я ей могу, но чего ты, собственно, от нее хочешь? - нерешительно спросила Илона. - Ведь она до сих пор встречается с инженером? - спросил Кальман, уклоняясь от ответа. - Да, насколько мне известно, Даницкий заходит иногда к ней в кафе. - Одевайся, - сказал Кальман чуть ли не тоном приказа. Дождавшись, пока Илона оделась, он попросил: - Позвони все же Чоме и узнай, можешь ли ты к ней сейчас приехать. - Конечно, дорогая, приезжай, - ответила Шари Чома. - Я сегодня дома, - и она назвала свой адрес. Каково было ее удивление, когда Илона вошла не одна, а с неизвестным мужчиной. Илона представила Кальмана как своего старого друга Белу Цибора. Шари была несколько смущена. В ее черных глазах промелькнула тень беспокойства. Кальман заметил это и поспешил ее успокоить. - Не волнуйтесь, сударыня, я пришел к вам как ваш доброжелатель. К сожалению, я вынужден вас побеспокоить, потому что дело у меня неотложное. - Какое еще дело? - удивленно протянула Шари и перевела вопросительный взгляд с Кальмана на Илону. Илона тотчас же нашлась: - О господи, я совсем забыла тебе сказать, что мой друг Бела работает в министерстве внутренних дел. Но ты не пугайся, дорогая, за тебя я перед ним поручилась. Несмотря на все заверения подруги, Шари побледнела и чуть не лишилась чувств. Илона налила стакан воды, протянула Шари и одновременно стала успокаивать ее, что, мол, Бела Цибор человек порядочный, добрый, его не нужно бояться, что ее, Шари, прошлое вовсе не интересует МВД. - Сударыня, - пояснил Кальман, - мы получили анонимное письмо. Должен вам сказать, что я ненавижу анонимки, но, к сожалению, и анонимное письмо есть документ, который получает свой номер, и им тоже приходится заниматься. - О господи! - В письме сказано, что вы, сударыня, в сорок четвертом году были виновницей провала подпольной группы коммунистов. Анонимщик утверждает, будто бы вы доверительно сообщили имя одного из руководителей этой группы вашему возлюбленному, инженеру Даницкому. - Неправда! Клянусь жизнью своей матери, что это неправда! Спросите хоть самого Рихарда! - Вот это-то как раз я и хочу сделать, - великодушно заметил Кальман. - Вы, сударыня, думаю, сами знаете, каковы люди! - Кальман заставил себя улыбнуться. - Но ваш ангел-хранитель Илона уговорила меня навестить вас на дому. Я последовал ее совету и приехал сюда, чтобы избавить вас от излишних волнений. Шари с благодарностью посмотрела на Илону. - Спасибо тебе, дорогая! Кальман же бросил взгляд на часы и сказал: - Сударыня, позвоните сейчас Даницкому и попросите его немедленно приехать сюда. За полчаса мы покончим с этим делом. Себя, по возможности, по телефону не называйте, о том, зачем он нужен, тоже ни слова. Полчаса спустя приехал инженер. Как и предполагал Кальман, слежка за Даницким велась не "по пятам", и потому наблюдатели не могли установить, в какую из квартир четырехэтажного дома он вошел. Улица была малолюдная, и разведчики Чете, боясь быть замеченными, вели наблюдение издали. Инженер не мог понять, зачем он понадобился Шари так срочно. Увидев Кальмана и Илону, он удивился, но гости не особенно заинтересовали его. Он не раз уже заставал у Шари какое-нибудь общество. А Кальман изучающе посмотрел на Даницкого. Но он так и не смог признать в нем своего бывшего "однокамерника" - возможно, потому, что характерный шрам на верхней губе инженера был теперь скрыт густыми усами. Кальману надо было торопиться, и он сразу же, как только их представили друг другу, перешел к делу. - Пойдите, поболтайте в другой комнате, - обратился он к женщинам. Шари, схватив инженера за руку, чуть ли не умоляюще воскликнула: - Рихард, дорогой, расскажи ему все откровенно! Даницкий удивленно посмотрел на нее, не понимая, о чем он должен говорить "откровенно". Удивил его и гость Шари. Странно, впервые видит его и уже хочет говорить с ним с глазу на глаз! Надо на всякий случай быть начеку, подумал он. После того как женщины удалились, Кальман властным жестом предложил гостю сесть, а сам закурил. - Это я вам звонил, Даницкий, - сразу же переходя к делу, сказал он. - К сожалению, кое-что помешало мне прибыть на условленное место. - Какое еще место? - подозрительно переспросил инженер. - Проспект Аллея, семнадцать, - уточнил Кальман. - Не буду повторять весь наш телефонный разговор, напомню только: 402-913... Но думаю, что и вам лучше не ходить туда. - А что случилось? - спросил испуганный инженер. Из того, что он услышал от Кальмана, ему стало ясно, что перед ним человек Рельната. - Напали на мой след. Хорошо еще, что мне удалось уйти. - Значит, я в опасности? - Даницкий вскочил со стула и уставился на незнакомца. - Не надо нервничать! Сядьте, - успокоил его Кальман. Инженер с опаской огляделся. - Сударь, - почти умоляюще начал он, - прошу вас, оставьте меня в покое. Я уже больше не могу - нервы... Это просто ужасно, я сойду с ума. Ну почему вы решили исковеркать мне жизнь? Ведь вы же обещали еще в прошлом году оставить меня в покое! Кальман безучастно посмотрел на инженера. Ему ни чуточку не было жаль его. - Мы знаем, Даницкий, что нервы у вас сдали, - сказал он. - Для того я и прибыл сюда. Забираю дела от вас в свои руки. - Не зная конкретного задания, полученного инженером, он умышленно подбирал расплывчатые выражения. - В том числе и радиоаппаратуру? - с надеждой подхватил Даницкий. - Нет, пока еще нет. Но можете упаковать ее и спрятать подальше. Как только представится возможность, я заберу у вас и радиопередатчик. А пока введите меня в курс связей. Даницкий облегченно вздохнул, словно сбросив с плеч непосильную ношу. - У меня их две, - сказал он. - Доктор и Балаж Пете. - Пете в безопасности? - Мне кажется - да. - А Доктора где я найду? Даницкий, словно школяр, хорошо вызубривший урок, отбарабанил: - Доктор Чаба Сендре, улица Аттилы, семьдесят четыре. Пароль: "Меня прислал профессор Добош га рентгеновскими снимками". Отзыв: "Я получу их только вечером в семь часов". - "Сколько на ваших часах, господин доктор?" На этот вопрос Доктор должен назвать точное время, а вы - сверить его со своими и сказать: "Не знаю, что произошло с моими часами: отстают за сутки на пять минут". Это все. Кальман записал сообщение Даницкого, затем сказал: - Все в порядке, Даницкий. И еще один вопрос. Скажите, вы не помните некоего Пала Шубу? Даницкий посмотрел в потолок и несколько раз повторил вслух: - Шуба... Шуба... Знакомое имя... - В сорок четвертом по заданию Шликкена вас подсаживали к нему в камеру, - сказал Кальман. - А-а, теперь припоминаю! - оживился Даницкий. - Точно. Шуба. Молодой человек. Тогда ему было лет двадцать пять. Я должен был разыграть перед ним арестованного коммуниста. У Кальмана от волнения даже в животе закололо. Он сел, закурил и сделал несколько частых затяжек. - Дело в том, Даницкий, - начал Кальман, - что Пал Шуба - ныне армейский офицер в высоком ран