то красота здесь пропитана злом, словно анфилада эта создана для змия. Было у него и другое чувство, которое он никак не мог понять, - он ощущал себя мухой, ползущей по стене. Что это, мысль о висячих садах Вавилона или о замке, который восточной солнца и западней луны? И тут он вспомнил: в детстве, чем-то болея, он смотрел на обои с восточным рисунком, похожим на яркие, пустые, бесконечные коридоры. По одной из параллельных линий ползла муха, и ему казалось тогда, что перед ней коридор мертвый, а за нею - живой. - Черт возьми! - воскликнул он. - Может, это и есть правда о Востоке и Западе? Пышный восток дает для приключения все, кроме человека, который мог бы им насладиться. Прекрасное объяснение крестовых походов! Должно быть, именно так замыслил Бог Европу и Азию. Мы представляем действующих лиц, они - декорацию. Ну что ж, в бесконечном азиатском дворце оказались три самые неазиатские вещи - добрый пес, прямая шпага и рыжий ирландец. Однако, продвигаясь по подзорной трубе, сверкающей тропическими красками, он ощутил ту невеселую свободу, которую знали покорные судьбе герои (или негодяи?) из "Тысячи и одной ночи". Он был готов к чему угодно. Он не удивился бы, если бы из-под крышки фарфорового кувшина появился синий или желтый дымок, словно внутри кипело ведовское зелье. Он не удивился бы, если бы из-под гардины или из-под двери вытекла, подобно змее, струйка крови, или навстречу вышел немой негр в белых одеждах, только что убивший кого-нибудь. Он не удивился бы, если бы забрел в тихую спальню султана, разбудить которого значило умереть в муках. И все же он удивился тому, что увидел; и убедился, что спит, ибо именно этим кончались его сны. То, что он увидел, прекрасно подходило к восточной комнате. На кроваво-красных и золотистых подушках лежала прекраснейшая женщина, чья кожа была смугла, как у женщин Аравии. Именно такой могла быть царевна из восточной сказки. Но сердце его замерло не потому, что она подходила к комнате, а потому, что она к ней не подходила. Ноги его остановились потому, что он слишком хорошо ее знал. Собака подбежала к софе, и царевна ей обрадовалась, приподняв ее за передние лапы. Потом подняла взор; и окаменела. - Бисмилла, - приветливо сказал восточный путник. - Да не станет твоя тень короче... или длиннее, не помню. Повелитель правоверных шлет к тебе своего ничтожнейшего раба, чтобы отдать собаку. Пятнадцать крупнейших алмазов собрать не успели, и у собаки нет ошейника. Всех виновных засекут драконьими хвостами... Прекрасная дама так испуганно смотрела на него, что он заговорил по-человечески. - В общем, - сказал он, - вот собака. Я хотел бы, Джоан, чтобы это не было сном. - Это не сон, - сказала дама, обретая дар речи, - и я не знаю, к худу ли или к добру. - Так кто же вы, - спросил сновидец, - если не сон и не видение? Что это за комнаты, если не сон и не кошмар? - Это новое крыло Айвивудова дома, - сказала леди Джоан с немалым трудом. - Он выбрал восточный стиль. Сейчас он вон там, рядом. У них диспут о восточном вегетарианстве. Я вышла, в зале очень душно. - О вегетарианстве! - вскричал Дэлрой с неуместным удивлением. - Этот стол не такой уж вегетарианский. - И он показал на один из длинных, узких столов, уставленных изысканными закусками и дорогими винами. - Ему приходится быть терпимым! - воскликнула Джоан, едва сдерживая что-то, возможно - нетерпение. - Он не требует, чтобы все сразу стали вегетарианцами. - Они и не стали, - спокойно сказал Дэлрой, подходя к столу. - Я вижу, ваши аскеты выпили немало шампанского. Вы не поверите, Джоан, но я целый месяц не трогал того, что у вас зовут алкоголем. С этими словами он налил шампанского в большой бокал и залпом его выпил. Леди Джоан Брет встала, вся дрожа. - Это нехорошо, Пат! - вскричала она. - Ах, не притворяйтесь, вы понимаете, что я не против питья! Но вы в чужом доме, незваный, хозяин не знает ничего... Это непохоже на вас! - Не знает, так узнает, - спокойно сказал великан. - Я помню точно, сколько стоит полбутылки этого вина. Он что-то написал карандашом на обороте меню и аккуратно положил сверху три шилинга. - А это ужасней всего! - крикнула Джоан, побледнев. - Вы знаете не хуже, чем я, что Филип не возьмет ваших денег. Патрик Дэлрой посмотрел на нее, и она не поняла, что же выражает его открытое лицо. - Как ни странно, - сказал он, ничуть не смущаясь, - это вы обижаете Филипа Айвивуда. Он способен погубить Англию и даже весь мир, но он не нарушит слова. Более того: чем удивительней и суровей было это слово, тем меньше оснований считать, что он его нарушит. Вы не поймете таких людей, если не поймете их страсти к букве. Он может любить поправку к парламентскому акту, как вы любите Англию или свою мать. - О, не философствуйте! - воскликнула Джоан. - Неужели вы не видите, что это неприлично? - Я просто хочу объяснить вам, - ответил он. - Лорд Айвивуд ясно мне сказал, что я могу выпить и заплатить в любом месте, перед которым стоит кабацкая вывеска. Он не откажется от этих слов, он вообще от слов не откажется. Если он застанет меня здесь, он может посадить меня в тюрьму как вора или бродягу. Но плату он примет. Я уважаю в нем эту последовательность. - Ничего не понимаю, - сказала Джоан. - О чем вы говорите? Как вы сюда попали? Как я вас выведу отсюда? Кажется, вам до сих пор неясно, что вы у Айвивуда в доме. - Он переменил название, - сообщил Патрик и повел даму к тому месту, где он вошел. Следуя его указаниям леди Джоан высунулась из окна, украшенного снаружи сверкающей золотой клеткой сверкающей пурпурной птицы. Внизу, почти под самым окном, у входа на лестницу, стояла деревенная вывеска так прочто и невозмутимо, слово ее водрузили несколько веков назад. - Снова мы на "Старом корабле", - сказал капитан. - Можно вам предложить чего-нибудь легонького? Гостеприимное движение его руки было уж очень наглым, и лицо леди Джоан выразило не то, что она хотела. - Ура! - в восторге закричал Патрик. - Вы снова улыбнулись, дорогая! Словно в вихре, он прижал ее к себе и исчез из сказочной башни, а она осталась стоять, подняв руку к растрепавшимся темным волосам. Глава 13 БИТВА У ТУННЕЛЯ Трудно сказать, что чувствовала леди Джоан Брет после второго свидания в башне, но женский инстинкт побуждал ее к действию. Ясно понимала она одно: Дэлрой оставил Айвивуду записку. Бог его знает, что он мог написать; а ей не хотелось, чтобы это знал только Бог. Шелестя юбкой, она быстро пошла к столу, на котором записка лежала. Но юбка ее шелестела все тише, и ноги ступали все медленнее, ибо у стола стоял Айвивуд и читал, спокойно опустив веки, что подчеркивало благородство его черт. Дочитав до конца, он положил меню как ни в чем не бывало и, увидев Джоан, приветливо улыбнулся. - Значит, вы тоже удрали, - сказал он. - И я не выдержал, слишком жарко. Доктор Глюк хорошо говорит, но нет, не могу. Как вам кажется, здесь ведь очень красиво? Я бы назвал это вегетарианским орнаментом. Он повел ее по коридорам, показывая ей лимонные полумесяцы и багряные гранаты так отрешенно, что они два раза прошли мимо открытых дверей зала, и Джоан ясно услышала голос Глюка, говоривший: - Собственно, отвращением к свинине мы обязаны в первую очередь не исламу, а иудаизму. Я не разделяю предубеждения против евреев, существующего в моей семье и в других знатных прусских семьях. Я полагаю, что мы, прусские аристократы, многим обязаны евреям. Евреи придали суровым тевтонским добродетелям именно ту изысканность, ту интеллектуальную тонкость, которая... Голос замер, ибо лорд Айвивуд многоречиво (и очень хорошо) рассказывал о мотиве павлиньего пера в восточном орнаменте. Когда они прошли мимо двери в третий раз, слышались аплодисменты. Диспут кончился; и гости хлынули к столам. Лорд Айвивуд спокойно и быстро нашел нужных людей. Он изловил Ливсона и попросил его сделать то, что им обоим делать не хотелось. - Если вы настаиваете, - услышала Джоан, - я, конечно, пойду. Но здесь очень много дел. Быть может, найдется кто-нибудь другой... Филип, лорд Айвивуд, в жизни своей не взглянул на человеческое лицо. Иначе он бы увидел, что Ливсон страдает очень старой болезнью, вполне простительной, особенно если вам надвинули цилиндр на глаза и вынудили вас обратиться в бегство. Но он не увидел ничего и просто сказал: "Что ж, поищем другого. Как насчет вашего друга Гиббса?" Ливсон побежал к Гиббсу, который пил второй бокал шампанского у одного из бесчисленных столов. - Гиббс, - нервно сказал Ливсон. - Не услужите ли вы лорду Айвивуду? Он говорит, у вас столько такта. Очень может быть, что внизу, под башней, находится один человек. Лорд Айвивуд просто обязан отдать его в руки полиции. Но возможно, что он не там; возможно, он прислал записку каким-нибудь другим способом. Естественно, лорд Айвивуд не хочет тревожить гостей и выставлять себя в смешном виде, вызывая зря полицейских. Ему нужно, чтобы умный, тактичный друг пошел вниз, в запущенную часть сада, и сообщил, есть ли там кто-нибудь. Я бы пошел сам, но я нужен здесь. Гиббс кивнул и налил себе еще один бокал. - Все это не так просто, - продолжал Ливсон. - Негодяй хитер. Лорд Айвивуд сказал: "Весьма замечательный и опасный человек". По-видимому, он прячется в очень удачном месте - в старом туннеле, который идет к морю, за садом и часовней. Это умно. Если на него пойти с берега, он убежит в заросли, если пойти из сада, он убежит на берег. Полиция доберется сюда нескоро, а еще в десять раз дольше будет она добираться до берега, тем более что между этим домом и Пэбблсвиком вода дважды подходит к самым скалам. Поэтому спугнуть его нельзя, он убежит. Если вы кого-нибудь встретите, поговорите с ним как можно естественней и возвращайтесь. Пока вы не вернетесь, мы не вызовем полицию. Говорите так, словно вы вышли прогуляться. Лорд Айвивуд хочет, чтобы ваше пребывание в саду казалось совершенно случайным. - Хочет, чтобы казалось случайным, - серьезно повторил Гиббс. Когда Ливсон исчез, вполне довольный, Гиббс выпил еще бокал-другой, чувствуя, что на него возложено важное поручение. Потом он вышел сквозь дыру, спустился по лестнице и кое-как выбрался в заросший сад. Уже стемнело, взошла луна, освещая часовню, обросшую драконьей чешуей грибов. С моря дул свежий ветер, который понравился мистеру Гиббсу. Бессмысленная радость охватила его; особенно хорош был светлый гриб в коричневых точечках. Он засмеялся. Потом старательно проговорил: "Лорд Айвивуд хочет, чтобы мое пребывание в саду казалось совершенно случайным", и попытался вспомнить, что же еще сказал ему Ливсон. Он стал пробираться к часовне сквозь травы и колючки, но земля оказалась гораздо менее устойчивой, чем он полагал. Он поскользнулся и не упал лишь потому, что обнял сломанного ангела, стоявшего у кучи обломков. Ангел пошатнулся. Недолгое время казалось, что мистер Гиббс весьма игриво вальсирует с ангелом в лунном свете. Потом статуя покатилась в одну сторону, а он - в другую, где и лег лицом вниз, что-то бормоча. Он бы долго лежал так, если бы не случай. Пес Квудл, со свойственной ему деловитостью, сбежал по лестнице вслед за ним и, увидев его в такой позе, залаял, словно оповещая о пожаре. На его лай из зарослей вышел огромный рыжий человек и несколько долгих мгновений смотрел на мистера Гиббса, явственно удивляясь. Из-под прижатого к траве лица послышались глухие звуки: - ...хочет, чтоб пребывание с-саду ка-за-лось слу-чай-ным... - Оно и кажется, - сказал капитан. - Чем могу служить? Вы не ушиблись? Он ласково поднял несчастного на ноги и с искренним состраданием посмотрел на него. Падение несколько отрезвило Айвивудова посланца; на щеке его алела царапина, которая казалась настоящей раной. - Какая жалость, - сердечно сказал Патрик Дэлрой. - Идемте к нам, отдохните. Сейчас вернется мой друг Пэмп, он прекрасный лекарь. Возможно, Пэмп и был им, но Патрик не был. Он так плохо ставил диагноз, что, усадив Гиббса на упавшее дерево у входа в туннель, гостеприимно поднес ему рюмочку рома. Мистер Гиббс выпил, глаза его ожили, и он увидел новый мир. - К-ковы бы ни были част-ные мне-ни-я,- сказал он и хитро посмотрел вдаль. Потом он сунул руку в карман, словно хотел достать письмо, но нашел только старую записную книжку, которую носил с собой на случай интервью. Прикосновение к ней изменило ход его мыслей. Он вынул ее и сказал: - Что вы думаете о вегетарьянстве, пол-ков-ник Пэмп? - Ничего хорошего, -удивленно отвечал тот, кого наградили таким странным званием. - Запишем так,-радостно сказал Гиббс, листая книжку.-Запишем: "Долго был убежденным ве-ге-та-ри-ан-цем". - Нет, не был,-сказал Дэлрой.-И не буду. - Не бу-дет...-проговорил Гиббс, бодро водя по бумаге неочиненным концом карандаша.-А какую растительную пищу вы по-ре-ко-мен-ду-ете для убежденного вегетарианца? - Чертополох, - сказал капитан. - Право, я не очень в этом разбираюсь. - Лорд Айв-вуд убеж-ден-ный ве-ге-та-ри-а-нец,- сообщил Гиббс, покачивая головой.-Лорд Айвивуд сказал, что я тактичный. "Поговорите, как ни в чем не бывало". Так я и делаю. Говорю. Из рощицы вышел Хэмфри Пэмп, ведя под уздцы осла, только что наевшегося рекомендованной пищи. Собака вскочила и побежала к ним. Пэмп, самый учтивый человек на свете, ничего не сказал, но с одного взгляда понял то, что в определенной мере связано с вегетарианством; то, чего не понял Дэлрой, предложивший несчастному выпить. - Лорд Айв-вуд сказал,-невнятно продолжал посланец,-"Как будто вы гуляете..." Так и есть. Гуляю. Вот он, такт. До другого конца далеко, море и скалы. Вряд ли они умеют плавать. - Он снова схватил книжку и без особого успеха посмотрел на карандаш.-Прекрасная те-ма! "Умеют полицейские плавать?" Заголовок. - Полицейские?-в полной тишине повторил Дэл-рой. Собака подняла взор; кабатчик не поднял. - Одно дело Айв-вуд, - рассуждал посланец. - Другое дело-полиция. Или одно, или другое, или другое, или одно. Казалось совершенно случайным. Да. - Я запрягу осла,-сказал Пэмп. - Пройдет он в дверь?-спросил Дэлрой, показывая на сооруженный им домик. - А то я это сломаю. - Прекрасно пройдет,-отвечал Пэмп.-Я думал об этом, когда строил. Знаешь, лучше я сперва его выведу, а потом нагружу тележку. А ты вырви дерево и перегороди вход. Это их задержит на несколько минут, хотя предупредили нас вовремя. Он запряг осла и заботливо отвел его к морю. Как все, кто умен в старом, добром смысле, он знал, что срочное дело надо делать не спеша, иначе выйдет плохо. Потом он понес в туннель вещи, а любопытный Квудл побежал за ним. - Простите, я возьму дерево, -вежливо сказал Дэлрой, словно попросил спичку; вырвал его из земли, как вырвал некогда оливы, и положил на плечо, как палицу Геракла. Наверху, в Айвивудовом доме, лорд Айвивуд уже дважды звонил в Пэбблсвик. Его редко что-нибудь задерживало; и, не выражая нетерпения в лишних словах, он все же непрестанно ходил по комнате. Он не вызывал бы полицию до возвращения посланца, однако считал уместным посоветоваться с властями. Увидев в углу праздного Ливсона, он резко свернул к нему и резко сказал: - Идите посмотрите, что с Гиббсом. Если у вас здесь дела, я разрешаю их бросить. Иначе-Тут зазвонил телефон, и взволнованный аристо крат побежал на звонок с несвойственной ему скоростью. Ливсону осталось идти в сад или прощаться со службой. Он быстро направился к лестнице, но остановился у стола, где останавливался Гиббс, и выпил два бокала шампанского. Не думайте, что он пил, как Гиббс, стремясь к удовольствию и неге. Он пил не для радости; собственно говоря, он едва заметил, что пьет. Его побуждения были и проще, и чище. Обычно их называют необоримым страхом. Он еще боялся, но уже немного смирился, когда осторожно долез донизу и выглянул в сад, пытаясь разглядеть в зарослях своего тактичного друга. Однако он не увидел и не услышал ничего, кроме отдаленного пения, которое явно приближалось. Первые понятные слова были такими: Молоко - одна тоска, Нам не надо молока, Молоко, как пресно ты для пьяниц! Молока мы здесь не пьем, Пью я шерри, пью я ром, Потому что я вегетарьянец. Ливсону был незнаком жуткий и зычный голос, пропевший этот куплет. Но ему стало не по себе от мысли о том, что он знает неуверенный и несколько изысканный голос, который присоединился к первому и спел: Пью я рерри, пью я шом, Потому что я ветегерьянец!' Ужас просветил его ум; он понял, что случилось. Однако ему стало легче-он мог теперь вернуться, чтобы предупредить хозяина. Как заяц, взбежал он по лестнице, еще слыша за собой львиный рык. Лорд Айвивуд совещался с доктором Глюком, а также с мистером Булрозом, управляющим, чьи лягушачьи глаза выражали удивление, застывшее в них, когда перелетная вывеска исчезла с английского луга. Но отдадим ему должное; он был самым практичным из советников лорда Айвивуда. - Боюсь, мистер Гиббс не совсем осторожно...- забормотал Ливсон.-Боюсь, что он... Словом, милорд, негодяй вот-вот уйдет. Лучше пошлите за полицией. Айвивуд обернулся к управляющему. - Пойдите посмотрите, что там такое,-просто сказал он.-Я позвоню и приду. Созовите слуг, дайте им палки. К счастью, дамы легли спать. Алло. Это полиция? Булроз спустился в заросли и, по разным причинам, прошел сквозь них быстрее, чем радостный Гиббс. Луна сверкала так, что место действия словно бы заливал яркий серебристый свет. В этом ясном свете стоял пламенноволосый исполин с круглым сыром под мышкой. Он беседовал с собакой, водя у нее перед носом указательным пальцем правой руки. Управляющий должен был и хотел задержать разговором этого человека, в котором он признал героя чуда о вывеске. Но некоторые люди просто не могут быть вежливыми, даже когда им это на руку. Мистер Булроз принадлежал к их числу. - Лорд Айвивуд,-сердито сказал он,-хочет знать, что вам здесь нужно. - Не впадай в обычное заблуждение, Квудл,- говорил Дэлрой псу, который неотрывно глядел ему в лицо. - Не думай, что слова "хорошая собака" употребляются в прямом смысле. Собака хороша или плоха сообразно ограниченным потребностям нашей цивилизации... - Что вы здесь делаете?-спросил мистер Булроз. - Собака, любезнейший Квудл,-продолжал капитан,-не может быть такой хорошей и такой плохой, как человек. Скажу больше. Она не может лишиться собачьих свойств, но человек лишается человеческих. - Отвечай, скотина!-взревел управляющий. - Это тем более прискорбно,-сообщил капитан внимательному Квудлу,-это тем более прискорбно, что слабость ума поражает порой хороших людей. Однако она не реже поражает людей плохих. Человек, стоящий неподалеку, и глуп, и зол. Но помни, Квудл, что мы отвергаем его по нравственным, а не по умственным причинам. Если я скажу: "Куси, Квудл!" или "Держи, Квудл!", знай, прошу тебя, что я наказываю его не за глупость, а за подлость. Будь он только глуп, я не имел бы права сказать "Возьми, Квудл!" с такой естественной интонацией... - Не пускайте его! Остановите его!-закричал, пятясь, мистер Булроз, ибо Квудл пошел на него с бульдожьей решительностью. - Если мистер Булроз решит взобраться на шест или на дерево,-продолжал Дэлрой (так как управляющий вцепился в вывеску, которая была крепче тонких деревьев),-не спускай с него глаз, Квудл, и непрестанно напоминай, что подлость, а не глупость, как он может подумать, способствовала столь странному возвышению. - Вы еще за это поплатитесь!-сказал управляющий, взбираясь на вывеску, как мартышка, под неустанным и любопытным взглядом Квудла.- Вы у меня попляшете! Вот сам лорд и полиция. - С добрым утром, милорд,-сказал Дэлрой, когда Айвивуд, смертельно бледный в лунном свете, прошел к нему сквозь заросли. Наверное, ему было суждено, чтобы его безупречные, бесцветные черты оттеняло что-нибудь яркое. Сейчас их оттеняла пышная форма д-ра Глюка, следовавшего за ним. - Рад вас видеть, милорд,-учтиво продолжал капитан.-Трудно иметь дело с управляющим. Особенно с этим. - Капитан Дэлрой,-серьезно и спокойно сказал Айвивуд.-Я сожалею, что мы встречаемся так. Не этого я хотел. Но я обязан сообщить вам, что полиция сейчас прибудет. - Самое время!-сказал Дэлрой, кивая.-В жизни не видел такого позора. Конечно, мне жаль, что это ваш приятель. Надеюсь, газеты пощадят дом Айвивуда. Но я не считаю, что для бедных один закон, для богатых - другой. Стыдно, если дело замнут потому, что он - у вас в гостях. - Не понимаю,-сказал Айвивуд.-О чем вы говорите? - О нем, конечно,-ответил капитан, радушно указывая на ствол, перегородивший вход в туннель.- Об этом несчастном, за которым придет полиция. Лорд Айвивуд взглянул на ствол, и в его бесцветных глазах впервые засветилось удивление. Над стволом торчали два одинаковых предмета. Присмотревшись к ним, Айвивуд опознал подошвы, как бы взывавшие к нему с мольбой. Только они и были видны, ибо мистер Гиббс упал с лесного седалища и остался этим доволен. Лорд Айвивуд надел пенсне, состарившее его на десять лет, и резко, сухо сказал: - Что это значит? Услышав его голос, верный Гиббс помахал ногами, приветствуя феодального сеньора. Несомненно, он и не надеялся встать. Дэлрой подошел к нему, поднял за ворот и предъявил собравшимся. - Здесь не понадобится много полицейских,- сказал он.-Простите, милорд, я за него не отвечаю,- он покачал головой.-У нас с мистером Пэмпом приличное заведение. "Старый корабль" знают повсюду. Жители самых странных мест обретали в нем мирный кров. И если вы думаете, что можно посылать всяких пьяниц... - Капитан Дэлрой,-сказал Айвивуд,-вы в заблуждении, и честь велит мне его рассеять. Что бы ни означали столь странные события, чего бы ни заслужил этот джентльмен, речь не о нем. Полиция придет за вами и вашим сообщником. - За мной! -вскричал капитан, сильно удивляясь.- Я в жизни не делал ничего дурного. - Вы нарушили пункт пятый Постановления о продаже спиртных... - Да у меня же вывеска!-воскликнул Дэлрой.- Вы сами сказали, что с вывеской торговать можно. Посмотрите на нее! Называется теперь: "Проворный управляющий". Мистер Булроз молчал, ощущая, что положение его недостойно, и надеясь, что хозяин уйдет. Но лорд Айвивуд взглянул на него; и подумал, что попал на планету, населенную чудищами. Когда он пришел в себя, Патрик Дэлрой сказал ему: - Видите, у нас все правильно и прилично. Вывеска есть, даже слишком живописная. Мы не воры и не бродяги. Вот наши средства существования.-Он похлопал по сыру большой рукой, и тот отозвался, как барабан. - Видны невооруженным глазом, - и он поднес сыр к носу Айвивуда,- сквозь ваши очки. Он быстро повернулся, распахнул бутафорскую дверь, и сыр, глухо гремя, покатился по туннелю. С другого конца донесся голос Хэмфри Пэмпа. Все вещи были там; и Дэлрой снова обернулся к лорду, совершенно преображенный. - А теперь, Айвивуд,-сказал он,-я хочу сделать вам предложение. Я не буду противиться полиции, если вы окажете мне одну услугу. Разрешите самому выбрать свою вину. - Я не понимаю вас,-холодно ответил лорд.-Какую вину? Какую услугу? Капитан Дэлрой вынул из ножен шпагу. Гибкое лезвие сверкнуло в лунном свете, когда он указал им на доктора Глюка. - Возьмите шпагу этого ростовщика,-сказал он.- Она такой же длины, как моя. Если хотите, можем поменяться. Дайте мне десять минут на этом кусочке земли. Тогда, быть может, я уйду с вашей дороги способом, более достойным врагов, которые были друзьями. Любой из ваших предков постыдился бы помощи полицейских. Если же... все может быть... тогда я и впрямь совершу преступление. Наступила тишина. Эльф безрассудства снова посетил на миг Патрика Дэлроя. - Мистер Булроз будет вашим секундантом, у него такой удобный трон,-сказал ирландец.-Мою честь я вручил мистеру Гиббсу. - Я принужден отклонить вызов капитана Дэлроя, - странным голосом сказал Айвивуд. - Не столько потому... Он не докончил фразы, ибо Ливсон вбежал на лужайку, громко крича: - Полиция прибыла! Дэлрой, который любил откладывать все до последней минуты, вырвал из земли шест, стряхнул Булроза, как спелый плод, и нырнул в туннель. Квудл бежал за ним. Даже Айвивуд - самый быстрый из всех - не успел добежать до двери, как он закрыл ее и загородил наискось стволом, не вложив в ножны шпаги. - Ломайте дверь, - спокойно сказал Айвивуд. - Они еще не уложили все в тележку. Булроз и Ливсон неохотно подняли ствол, на котором некогда сидел Гиббс, и, раскачав его, как таран, ударили по двери. Лорд Айвивуд немедленно прыгнул в дыру туннеля. С другого конца до него донесся голос. Было что-то и щемящее, и жуткое в том, что такой человеческий голос звучал из нечеловеческой тьмы. Если бы Филип Айвивуд был поэтом, а не эстетом (они противоположны друг другу), он бы знал, что прошлое Англии и ее 125 народ говорят с ним из мрака. Но он слышал лишь преступника, убегающего от полиции. Тем не менее он замер, словно околдованный. - Милорд, я прошу слова,-сказал Хэмфри Пэмп.- Я знаю катехизис; я никогда не бунтовал. Подумайте, что вы со мной сделали. Вы отобрали дом, где я был у себя, как вы вот здесь. Вы обратили меня в бродягу, а прежде меня уважали и в церкви, и на ярмарке. Теперь вы посылаете меня в тюрьму и на каторгу. Как по-вашему, что я думаю о вас? Да, вы ездите в Лондон и заседаете с лордами, и привозите кучу бумаг, исписанных длинными словами, но какая мне разница? Вы-плохой, жестокий хозяин; прежде их наказывал Бог, как сквайра Варни, которого загрызли куницы. Священник разрешает стрелять в воров. И я хочу сказать вам, милорд,-учтиво добавил он,-что у меня есть ружье. Айвивуд шагнул во тьму и заговорил. В голосе его звенело чувство, которое никто так и не сумел определить. - Полиция прибыла,-сказал он,-но я арестую вас сам. Выстрел тысячею эхо загремел в туннеле. Ноги Айвивуда подкосились, и он опустился на землю. Пуля ранила его выше колена. Почти в тот же миг громкий лай оповестил, что тележка тронулась в путь с полной поклажей. Более того: как только она тронулась, Квудл вскочил наверх и уселся прямо, с важностью глядя по сторонам. Глава 14 СУЩЕСТВО, О КОТОРОМ ВСЕ ЗАБЫВАЮТ Хотя рана Айвивуда вызвала переполох, а полиция с трудом выбралась на берег, беглецов почти наверняка поймали бы, если бы не странный случай, тоже связанный с великим спором о вегетарианстве. Лорд Айвивуд довольно поздно сделал свое открытие отчасти потому, что сразу после доктора Глюка была еще одна, очень длинная речь, которой Джоан не слышала. Конечно, произнес ее человек странный. Почти все гости и все ораторы были здесь странными в том или ином смысле, но этот был к тому же богат, знатен, заседал в парламенте, приходился родственником леди Энид, пользовался известностью в мире искусства - словом, мог себе позволить что угодно, от мятежа до нудности. Дориан Уимпол стал известен миру вне своего круга под необычным прозвищем Птичьего Поэта. Первый томик его стихов составляли причудливые монологи певчих птиц, не лишенные красоты и искренности. К несчастью, он был из тех, кто принимает свои причуды всерьез; из тех, в чьих законных чувствах слишком мало веселья. Так, он объяснял веру в вангелов тем, что птицы были некогда много разумней людей. Когда он внес поправку в Айвивудов проект образцового селенья, назы вавшегося Миролюбец, предложив, чтобы дома висели на деревьях, как гнезда, многие с сожалением признали, что он утратил легкость. Когда же он перешел от птиц к прочим обитателям зоологического сада, стихи его стали туманными, и сама леди Сьюзен назвала неудачным этот период. Читать их было особенно трудно, ибо он не давал к своим гимнам и любовным песням предварительного объяснения. Если в лирической безделушке "Любовь в пустыне" вы натыкались на строки: Ее глава уходит в звезды, А горб ее упруг и тверд, вы могли удивиться такому описанию дамы, пока не соображали, что речь идет о прекрасной верблюдице. Если "Поступь народа" начиналась призывом За мной, товарищи, вперед! Вонзите зубы в пол и в двери', вы могли усомниться в таком совете, пока не узнавали, что автор говорит от лица красноречивой и вдохновенной мыши. Лорд Айвивуд едва не поссорился с родственником из-за "Песни о выпивке", но тот объяснил ему, что пили воду, а общество состояло из бизонов. Образ идеального мужа, сложившийся в сознании юной моржихи, очень удался ему; но лица, испытавшие сходные чувства, могли бы кое-что прибавить. Младенец-скорпион в сонете "Материнство" получился милым, но все же не совсем убедительным. Однако, скажем ему в оправдание, он нарочно выбирал самых странных тварей, считая, что поэт не должен забывать ни об одном существе. Он был светлым блондином, как его родственник, но с усами и длинными волосами. Ярко-голубые глаза глядели вдаль. Одевался он с тщательной небрежностью, носил коричневую бархатную куртку и кольцо с изображением одного из существ, которым поклонялись в Египте. Речь его была изящна и невообразимо длинна. Говорил он об устрице. Он пылко нападал на мнимых гуманистов, считавших, что такой простой организм можно есть. Человек, говорил он, всегда сбрасывает со счета кого-нибудь из обитателей Вселенной, забывает одно существо. По-видимому, теперь забыли устрицу. Он подробно описал ее страдания, поведав при этом о причудливых рыбах, коралловых скалах, странных бородатых чудищах и зеленом сумраке морских глубин. - Устрица - изгнанница мира! - восклицал он. - Что может быть печальней ее беспомощности? Что страшнее ее слез? Сама природа запечатлела их навеки. Существо, о котором все забывают, хранит неопровержимое свидетельство против нас. Слезы вдов и пленников высыхают, как слезы детей. Они исчезают, как роса или дождевая капля. Но слеза устрицы - жемчужина. Птичий Поэт был так возбужден своей собственной речью, что вышел к автомобилю, дико глядя вдаль. Шофер с облегчением вздохнул. - Пока что домой,-сказал поэт и поднял к луне вдохновенное лицо. Он любил ездить в автомобиле, это помогало ему писать стихи. В тот день он встал рано и ездил с утра. До того как он обратился к изысканным гостям лорда Айвивуда, он ни с кем не говорил и хотел бы долго не говорить ни с кем теперь. Мысли его стремительно мчались. Он небрежно набросил на куртку меховое пальто, не замечая холода в очаровании ночи. Ощущал он лишь бег автомобиля и бег своих мыслей. Всеведение посетило его; он летел с каждой птицей над лесом, прыгал с каждой белкой, тянулся к небу с каждым деревом. Однако вскоре он нагнулся вперед и постучал в стекло; шофер, ссутулив спину, остановил автомобиль. У края дороги, в лунном свете, Дориан Уимпол увидел то, что взывало к обеим сторонам его природы - и к Дориану, и к Уимполу. Два оборванца, один в гетрах, другой в лохмотьях маскарадного костюма и в рыжем парике, стояли у изгороди, то ли разгружая, то ли нагружая тележку, запряженную ослом. Во всяком случае, рядом лежали два цилиндрических предмета и деревянный столб. На самом деле человек в гетрах только что накормил и напоил осла и поправлял сбрую, чтобы ему было удобней. Но Дориан Уимпол не ждал таких деяний от такого человека. Он ощутил, что его могущество больше, чем могущество поэта; что он джентльмен, что он член парламента, что он мировой судья, наконец, и пока он наделен властью, не потерпит жестокости к животным, особенно после закона, изданного Айвивудом. Птичий Поэт приблизился к тележке и сказал: - Вы перегружаете животное. Это запрещено. Пойдемте со мной в полицию. Хэмфри Пэмп, всегда учтивый с животными и по возможности учтивый с джентльменами, хотя одному из них он прострелил ногу, слишком удивился и огорчился, чтобы ответить. Он отступил шага на два и посмотрел карими глазами на поэта, на осла, на бочонок, на сыр и на вывеску. Но капитан Дэлрой, истинный ирландец, отвесил судье и поэту дворцовый поклон и спросил с приятной легкостью: - Интересуетесь ослами? - Я интересуюсь всеми, о ком человек забывает,-не без гордости отвечал поэт. По этим фразам Пэмп понял, что два чудаковатых дворянина достойны друг друга. Они еще этого не поняли, но он тем более был им не нужен. Потоптавшись в озаренной луной дорожной пыли, он направился к автомобилю и заговорил с шофером: - Далеко отсюда до полиции? Шофер ответил одним слогом, который лучше всего передаст сочетание "Нзна". Можно написать и по-другому, но главное - выразить неведение. Однако была тут и злоба, которая побудила умного, а потому сердечного Пэмпа посмотреть шоферу в лицо. И он увидел, что оно бледно не только от лунного света. С безмолвной деликатностью, присущей настоящим англичанам, Пэмп снова посмотрел на шофера и увидел, что он тяжело опирается о дверцу и рука его дрожит. Кабатчик достаточно знал своих земляков, чтобы заговорить как ни в чем не бывало. - Наверное, вам уже недалеко,-заметил он.- Вы что-то устали. - А, черт! -сказал шофер и сплюнул на дорогу. Пэмп сочувственно молчал; и шофер Уимпола заговорил несколько бессвязно: - К чертовой матери! С утра не жрал! Он там лопал у Айвивуда, а я сиди! Он там ел-ел, а ты тут торчи! Еще осел ему понадобился! - Неужели вы хотите сказать, - серьезно спросил Пэмп, - что целый день ничего не ели? - Не ел, представьте себе! - отвечал шофер с иронией умирающего. - Так вот и не ел. Пэмп вернулся к тележке, взял сыр обеими руками и поставил его на сиденье, рядом с шофером. Потом сунул руку в один из необъятных карманов, и лез вие большого перочинного ножа сверкнуло в лунном свете. Шофер несколько мгновений смотрел на сыр; нож дрожал в его руке. Потом он принялся резать, и счастливое лицо, залитое белым светом, казалось почти страшным. Пэмп хорошо разбирался в таких вещах. Он знал, чо капелька еды предотвратит опьянение, а капелька спиртного - несварение желудка. Удержать шофера было невозможно. Оставалось дать ему немного рома, тем более что такого хорошего напитка он не нашел бы ни в одном из еще разрешенных заведений. Пэмп снова пошел к тележке, взял бочонок, поставил его рядом с сыром и налил рому в скляночку, которую носил в кармане. При виде этого глаза шофера засветились вожделением и ужасом. - Нельзя, - хрипло прошептал он. - Полиция заберет. Нужно рецепт, или вывеску, или что там у них. Хэмфри Пэмп снова пошел к тележке. Дойдя до нее, он впервые заколебался; но беседа двух дворян ясно показывала, что они не заметят ничего, кроме себя. Тогда он взял шест, принес к машине и, улыбаясь, поставил между бочонком и сыром. Склянка с ромом дрожала в руке шофера, как недавно дрожал сыр. Но когда он поднял голову и увидел вывеску, он не то чтобы ободрился.а как бы зачерпнул немного смелости из бездонного моря. То была забытая смелость простых людей. Он посмотрел на черные сосны и отхлебнул золотистой жидкости, словно это волшебный напиток фей. Потом посидел и помолчал; потом, не сразу, глаза его засветились каким-то твердым светом. Карие, зоркие глаза Хэмфри Пэмпа изучали его внимательно и не без страха. Казалось, что он заворожен или обратился в камень. Однако он вдруг заговорил. - Гад! - сказал он. - Я ему покажу! Он у меня попляшет! Он у меня увидит! - Что он увидит? - спросил кабатчик. - Осла, - коротко отвечал шофер. Мистер Пэмп забеспокоился. - Вы думаете,-сказал он,-ему можно доверить осла? - Еще бы! - сказал шофер. - Он очень любит ослов. А мы, ослы, его терпим. Пэмп все еще с недоверием смотрел на него, не совсем понимая или притворяясь. Потом с не меньшей тревогой взглянул на двух других; они еще говорили. Какими бы разными они ни были, они принадлежали к тем, кто забывает сословие, ссору, время, место и факты в пылу блестящих доказательств и неопровержимых доводов. Так, когда капитан осторожно заметил, что осел все-таки принадлежит ему, поскольку он купил его у лудильщика за сходную цену, Уимпол забыл и о полиции, и, боюсь, об осле. Он хотел одного: доказать, что частной собственности не существует. - У меня ничего нет,-говорил он, раскрывая объятия.-У меня ничего нет, и у меня есть все. Мы обладаем чем-нибудь лишь в том случае, если можем употребить это во благо мирозданию. - Простите, - спросил Дэлрой, - чем помогает мирозданию ваш автомобиль? - Когда я в нем езжу, мне легче писать стихи,-с благородной простотой отвечал Уимпол. - А если нашлась бы высшая цель? - уточнил его собеседник. - Навряд ли это возможно, и все же, если бы мироздание захотело чего-нибудь другого, вы бы его отдали? - Конечно,-отвечал упорный Дориан.-И не пожалел бы. Поэтому и вы не вправе сетовать, если у вас забирают осла, ибо вы его мучаете. - Почему вы думаете, - спросил Дэлрой, - что я его мучаю? - Я видел, - серьезно ответил Дориан, - что вы садились на него верхом (и впрямь, капитан, как некогда прежде, закинул в шутку ногу за спину осла). Разве это не так? - Не так, - невинно отвечал капитан. - Я не езжу на ослах. Я боюсь. - Боитесь осла! - недоверчиво воскликнул Уимпол. - Боюсь исторических аналогий, - сказал Дэлрой. Они помолчали; потом Уимпол довольно холодно произнес: - О, мы их давно изжили! - Удивительно, - сказал капитан, - как легко мы изживаем чужое распятие. - Что ж, - возразил поэт, - а вы распинаете осла. - Как, это вы нарисовали распятого осла? - удивился Патрик Дэлрой. - Вы прекрасно сохранились! Совсем не старый... Хорошо; если осел распят, его надо снять с креста. Уверены ли вы в том, что умеете снимать ослов с креста? Это редчайшее искусство. Нужна практика. Доктора, например, плохо лечат редкие болезни. Если я, с точки зрения Вселенной, не умею обращаться с ослом, я все же отвечаю за него. Поймете ли вы его душу? Он очень тонок. Он сложен. Могу ли я положиться на то, что вы разберетесь в его вкусах? Мы так недавно знакомы. Квудл, сидевший, словно сфинкс, под сенью сосен, выбежал на дорогу и вернулся. Выбежал он потому, что услышал звук; а вернулся потому, что звук замер. Но Дориан Уимпол был слишком поглощен своим философским открытием и не заметил ни звука, ни собаки. - Во всяком случае, - гордо сказал он, - я не буду на нем ездить. Но этого мало. Вы оставляете его единственному человеку, который обрыскал небо и море в поисках тех, о ком все забывают. - Этот осел очень занятен,-озабоченно сообщил капитан.-У него странные антипатии. Например, он терпеть не может, чтобы автомобиль грохотал, стоя на месте. Меховое пальто он вынесет. Но если внизу бархатная куртка, он может укусить. Кроме того, держите его подальше от определенных людей. Должно быть, вы их не встречали; по их мнению, те, у кого меньше двух тысяч дохода в год, пьяны и злы, а те, у кого больше - призваны судить мир. Если вы не пустите нашего дорогого осла в такое общество... Эй! Эй! Эй! Он обернулся в искреннем страхе и побежал за Квудлом, который в свою очередь бежал за автомобилем. Вскочил он после пса, и только тут обнаружил, что едет очень быстро. Он взглянул вверх и увидел вывеску, осенявшую их, словно знамя. Пэмп чинно сидел рядом с шофером; там же лежали бочонок и сыр. Капитан удивился гораздо больше других, но с трудом привстал и крикнул Уимполу: - Он в хороших руках. Я не мучаю автомобилей. Дориан и осел смотрели друг на друга в зачарованном сосновом лесу. Для мистика, если у него есть ум (что не всегда бывае