ановилось, тем огромней, тем очерченней, и наконец все ощутили, что оно вот-вот раздавит деревья. Когда люди глядят на облака, им кажется, что они видят крепости и замки. Но увидь они в небе настоящий замок, они бы закричали от ужаса. Однако светящаяся глыба, плывущая над садом, была замком и ничем иным, с башнями и бойницами, как в сказке. - Смотрите, милорд! - закричал Оутс громким, носовым голосом. - Вы говорили, что я мечтатель. Вот он, воздушный замок! Замок проплыл над столом, и от него оторвался крохотный белый прямоугольник. И сразу же вслед за ним вниз посыпались десятки листков, покрывая газон преждевременным снегом. Двенадцать секретарей бросились их собирать и приводить газон в порядок. Потом они их разобрали, и оказалось, что это, большей частью, предвыборные листовки. Внимательнее всего лорд Иден изучил такую: "Дом англичанина больше не крепость! Переселимся в воздушные замки! Если это кажется вам нелепым, мы вам скажем, что лишиться дома на земле несравненно нелепее". За этим следовали менее связные фразы, в которых проницательный читатель угадал бы руку поэтичного Пирса. Он восклицал: "Они украли землю, так разделим же небо!", предлагал обучить ласточек и ворон, чтобы те изображали изгороди и межи в "голубых лугах", и прилагал рисунок, где изобразил пунктиром ряды послушных птиц. Окончились его призывы кратким выразительным лозунгом: "Три акра и ворона". Но Иден читал дальше, и на лице его отражались чувства, которые вряд ли могла вызвать такая умилительная утопия. Вот что он читал: "Не удивляйтесь, что воздух, общественная собственность, станет собственностью частной, когда земля, частная собственность, стала общественной. Так уж оно теперь, общественные и частные дела поменялись местами. Вот, например, все мы видели в газетах, как сэр Хорес Хантер улыбается любимому какаду. Казалось бы, дело частное, но мы его знаем. Однако мы не знаем, что сэру Хоресу будут платить из государственной казны по три тысячи фунтов за то, что он останется в собственном доме. Видели мы и лорда Нормантауэрса в свадебной поездке и читали об его новом браке, который именуют Великой Любовью. Тоже вроде бы частное дело; но мы его знаем. Однако мы не знаем, что деньги налогоплательщиков потоком потекут в его карман и за то, что он лишится замка, и за то, что он его не лишится. Известно нам и то, что мистер Розвуд Лоу бьется над улучшением породы болонок, - и, видит Бог, они в том нуждаются!.. Но дело тоже частное, и мы его знаем, не зная, однако, что мистеру Лоу заплатят дважды за один и тот же дом. Более того: мы не знаем, что милостью этой он обязан своей удивительной щедрости, побуждающей его снабжать деньгами нашего премьер-министра". Упомянутый премьер улыбнулся еще угрюмей и бегло проглядел другие воззвания. Походили они на предвыборные, хотя выборов не предвиделось. "ГОЛОСУЙТЕ ЗА КРЕЙНА! ОН СКАЗАЛ, ЧТО СЪЕСТ СВОЮ ШЛЯПУ, И СЪЕЛ. ЛОРД НОРМАНТАУЭРС ОБЕЩАЛ ОБЪЯСНИТЬ, КАК ПРОГЛОТИЛИ АНГЛИЧАНЕ ЕГО НЕБОЛЬШУЮ КОРОНУ, НО ВСЕ НЕ СОБЕРЕТСЯ". "ГОЛОСУЙТЕ ЗА ПИРСА! ОН СКАЗАЛ, ЧТО СВИНЬИ ПОЛЕТЯТ, И ОНИ ПОЛЕТЕЛИ. РОЗВУД ЛОУ СКАЗАЛ, ЧТО ПОЛЕТЯТ АЭРОПЛАНЫ НОВОЙ МЕЖДУНАРОДНОЙ ЛИНИИ, НО ПОКА ЧТО ПОЛЕТЕЛИ ТОЛЬКО ВАШИ ДЕНЬГИ". "ГОЛОСУЙТЕ ЗА ТЕХ, КТО ТВОРИТ И ГОВОРИТ ЧЕПУХУ! ТОЛЬКО ОНИ ГОВОРЯТ И ТВОРЯТ ПРАВДУ". Лорд Иден перевел взгляд на уплывающий замок, и взгляд этот был странным. Лучше ли это, хуже ли для души, но было в нем что-то, чего не могли понять деловые и трезвые люди. - Да, поэтично!.. - сухо сказал он. - Это кто, Виктор Гюго что-то такое говорил о политике и облаках? Не у него ли сказано "Поэт всегда в небесах, но там же и молния"? - Молния! - презрительно произнес Нормантауэрс. - Да эти идиоты пускают фейерверк. - Конечно, - кивнул Иден. - Но я боюсь, что пускают они его в пороховой погреб. И он все вглядывался в небо, хотя воздушный замок давно исчез. Если бы взгляд его и впрямь последовал за замком, он был бы удивлен, ибо скепсис еще не вытравил в нем удивления. Причудливая постройка проплыла закатным облаком к закату, словно тот замок из сказки, который стоит западней луны. Оставив за собой зеленые сады и красные башни Херефорда, она перекочевала туда, где нет садов, а нерукотворные башни держат могучую стену Уэллса. Там, среди утесов и скал, она скользнула в расщелину, по дну которой черной рекою шла темная полоса. То была не река, а трещина, замок в нее опустился и по круглому, словно котел, дуплу проник в полумрак огромной пещеры. Там и сям, словно упавшие в бездну звезды, светились искусственные огни, на деревянных помостах и галереях стояли ящики и даже какие-то сараи; а у каменных стен колыхались самые причудливые аэростаты, похожие на гигантских ископаемых или на первобытные наскальные рисунки. Тому, кто попал сюда впервые, могло показаться, что здесь заново творится мир. Человек, приведший воздушный замок, бывал тут и раньше и обрадовался огромной свинье, как радуются, войдя в дом, любимой собаке. Звали его Хилари Пирс, и эта свинья играла большую роль в его жизни. Посередине пещеры стоял стол, заваленный бумагами, как и стол в саду премьер-министра, но здесь бумаги были испещрены значками и цифрами, а над ними о чем-то спорили два человека. В том, кто повыше, ученый мир узнал бы профессора Грина, которого мир этот искал, как недостающее звено между обезьяной и человеком - так же безуспешно, так же рьяно и тоже ради науки. В том, кто пониже, очень немногие узнали бы Айру Блейра, которого мы вправе назвать мозгом английской революции. - Я ненадолго, - сказал Пирс. - Почему это? - спросил Блейр, набивая трубку. - Не хочу мешать вашей беседе, - отвечал авиатор. - Не хочу я ее и слушать. Я знаю, что бывает, когда вы оба разойдетесь. Профессор тонко заметит: "9920,05", а вы скажете с мягким юмором: "75,007" На это грех не возразить: "982,09" Грубовато, конечно, но чего не бывает в пылу полемики... - Майор Блейр, - промолвил профессор, - оказал мне большую честь, разрешил ему немного помочь... - Это вы мне оказали честь, - возразил инженер. - С таким математиком я сделаю все в десять раз быстрее. - Ну что ж, - вздохнул Пирс, - если вы так довольны друг другом, не стану вам мешать. Правда, было у меня поручение от хозяйки профессора, мисс Дэйл... да что там, в другой раз!.. Грин с неожиданной прытью вынырнул из бумаг. - Поручение? - воскликнул он. - Неужели мне? - 8282,003, - холодно ответил Пирс. - Не обижайтесь, - сказал Блейр - Передайте профессору, что вас просили, а потом уж идите. - Мисс Дэйл была у моей жены, - сказал Пирс, - искала вас. Вот и все. Надеюсь, этого хватит. По-видимому, этого хватило, ибо Грин, сам того не замечая, скомкал одну из драгоценных бумаг, словно пытался побороть какие-то чувства. - Теперь я пойду, - весело сказал Пирс. - Дела, дела... - Постойте, - окликнул его Блейр почти у выхода. - А других новостей у вас нет? - В математическом выражении, - сказал, не оборачиваясь, Пирс, - новости такие: П-сьмо уже на земле, его прочитали. И он полез в свой воздушный замок, а Оливер Грин увидел скомканную бумагу и принялся ее расправлять. - Мистер Блейр, - сказал он, - мне очень стыдно. Вы тут живете как отшельник, служите великой идее, а я впутываю вас и ваших друзей в свои мелкие дела! То есть для меня они не мелкие, но вам, наверное, все это кажется ничтожным. - Я не совсем точно знаю, - отвечал Блейр, - что за дела у вас. Поистине, это дело ваше. Но я очень рад вам, именно вам, а не только идеальной счетной машине. Айра Блейр, последний и, в обычном смысле слова, самый умный из героев нашей саги, был не очень молод, невысок, но так подвижен, что его коренастая фигура в кожаной куртке запоминалась сильнее, чем его лицо. Однако, если он сидел и курил, можно было обнаружить, что лицо у него скорее неподвижное, нос короткий и прямой, а задумчивые глаза гораздо светлее черных густых волос. - Просто Гомер какой-то, - говорил он. - Две армии сражаются за тело звездочета. Вы - вроде знака, вроде символа, ведь все это безумие началось с того, что вас признали безумным. А личные ваши дела не касаются никого. Последняя фраза пробудила Грина, и он - застенчиво, но многоречиво - рассказал своему другу историю своей любви. Завершил он этот рассказ такими словами: - Вы скажете, что за телячьи нежности, и будете правы. Наверное, те, кто служит великому делу, должны пожертвовать... - Не вижу, чего тут стыдиться, - прервал его Блейр. - Может быть, в некоторых делах это действительно мешает, но не здесь. Открыть вам тайну? - Если вам не трудно, - сказал Грин. - Корова не прыгает через луну, - серьезно сказал Блейр. - Этим занимаются быки. - Простите, не совсем понял... - проговорил ученый. - Я хочу сказать, - объяснил Блейр, - что в нашем деле без женщин не обойдешься, потому что мы боремся за землю. Воздушный замок могут защищать одни мужчины. Но когда крестьяне защищают свои фермы и дома, женщины очень важны. Вот слушайте, я вам расскажу. В конце концов, почему бы и мне не исповедаться, тем более что моя история - с моралью? Вы мне - о корове и луне, я вам - о воздушном замке. Он покурил, помолчал и начал снова: - Наверное, вы думали, почему бы это такой прозаичный шотландский инженер построил этот замок, радужный, как связка детских шариков. Все потому же, мой друг... да, потому, что иногда мужчина становится непохожим на самого себя. Довольно давно я выполнял один государственный заказ в пустынных местах, на западном берегу Ирландии. Там почти не с кем было поговорить, кроме дочери обедневшего сквайра, и я разговаривал с ней довольно часто. Был я сухарь сухарем, настоящий механик, и вечно возился с грязными машинами. А она была принцессой из кельтской саги, в золотисто-рыжей огненной короне, с прозрачным, светящимся лицом, и даже когда она молчала, казалось, что слышишь песню. Я пытался развлекать ее рассказами о чудесах науки, о новых летательных аппаратах, но она говорила: "Что мне до них! Я каждый вечер вижу на небе сказочные замки", - и показывала на алые облака или лиловые тучи, плывущие в зеленом сиянии над океаном. Вы бы сказали, что я сошел с ума, если бы сами с ума не сошли. Я по-детски обижался и все думал, как бы ей доказать, что она неправа. Мне хотелось, чтобы моя наука побила ее облака на их собственном поле, и я трудился, пока не создал прекрасный, как радуга, замок. Может быть, я мечтал создать ей дом там, в небе, где она и жила, словно ангел. Пока я работал, мы сближались все больше, но об этом я вам рассказывать не буду, расскажу сразу конец, то есть - самую мораль. Мы готовились к свадьбе, и я спешил закончить свой замок, чтобы унести ее в небо. Но тут Шейла повела меня за город и показала мне кирпичный домик, который сняла очень дешево и прекрасно обставила. Я заговорил было о воздушных замках, но она мне сказала, что ее замок благополучно опустился на землю. Запомните: женщина, особенно ирландская, в высшей степени практична, когда речь идет о браке. Она не прыгает через луну, она крепко стоит посреди трех акров. Вот почему в нашем деле без женщин не обойтись, особенно - без таких, как те, которых полюбили вы и Пирс. Когда миру нужен Крестовый поход во имя небесных идеалов, тут нужны мужчины, и ничем не связанные, вроде францисканцев. Когда надо бороться за свой дом, нужны женщины, нужны семьи. Нужен прочный христианский брак. Мелкую собственность не сохранишь со всем этим зыбким многоженством, с этим гаремом, у которого даже нет стен. Грин кивнул и встал. - Когда надо бороться... - произнес он. - Вы считаете, что уже надо? - Не я считаю, лорд Иден, - отвечал Блейр. - Другие не совсем понимают, что делают, но он-то понимает. И Блейр выбил трубку, и тоже встал, чтобы вернуться к работе как раз в ту минуту, когда Иден, очнувшись от раздумья, закурил сигару и вошел в дом. Он не стал объяснять окружающим его людям, о чем он думает. Только он один понимал, что Англия - уже не та страна, которую он знал в молодости и которая обеспечивала ему роскошь и покой. Он знал, что многое изменилось и к лучшему, и к худшему, и одна из перемен была простой, весомой и грозной. Появилось крестьянство. Мелкие фермеры существовали и держались за свои фермы, как держатся везде. Лорд Иден не мог поручиться, что хитроумные проекты, разработанные в его саду, подойдут к этой, новой Англии. Был ли он прав, усталый и сломленный читатель узнает из повести о победе, после которой сможет наконец удалиться на покой. ПОБЕДА ЛЮБИТЕЛЕЙ НЕЛЕПИЦЫ Роберт Оуэн Гуд прошел через библиотеку с большим пакетом в руке и вышел в светлый сад, где его жена накрывала на стол, ожидая к чаю гостей. Даже на свету она не казалась постаревшей, хотя много нелегких лет прошло с тех пор, как он встретил ее в долине Темзы. Ее близорукие глаза по-прежнему глядели немного испуганно, и это трогательно оживляло ее прозрачно-золотистую красоту. Элизабет еще не была старой, но всегда казалась старомодной, ибо принадлежала к той забытой всеми знати, чьи женщины двигались по своим усадьбам не только с изяществом, но и с достоинством. Муж ее стал морщинистей, но прямые рыжие волосы остались такими же, как были, словно он носил парик. Он тоже страдал старомодностью, несмотря на мятежное имя и недавнее участие в успешном мятеже; и одной из самых старомодных черт его была гордость за свою жену, истинную леди. - Оуэн, - сказала она, встревоженно глядя на него, - ты опять накупил старых книг!.. - Нет, новых, - возразил он. - Хотя вообще-то они по древней истории. - По какой именно? - спросила она. - Наверное, о Вавилоне? - Нет, - сказал Оуэн Гуд. - О нас. - Ну, что ты!.. - снова встревожилась Элизабет. - То есть о нашей революции, - сказал ее муж. - Слава Богу, - мягко сказала Элизабет. - Нашу с тобой историю нельзя ни написать, ни напечатать. Помнишь, как ты прыгнул в воду за колокольчиками? Тогда ты и поджег Темзу. - Нет, Темза меня подожгла, - отвечал Гуд. - А ты всегда была духом воды и феей долины. - Ну, я не такая старая... - улыбнулась она. - Вот, послушай, - произнес он, листая книгу, - "Недавний успех аграрного движения...". - Потом, потом, - перебила его она. - Гости идут. Гостем оказался преподобный Ричард Уайт, игравший в недавнем мятеже роль ветхозаветного пророка. В частной жизни он был все таким же порывистым, сердитым и непонятным. - Нет, ты смотри! - крикнул он - Это идея... Ну, сам знаешь... Оутс пишет из Америки... а он молодец... Но он все же из Америки, ему что. Сам понимаешь, не так все просто... легко сказать "Соединенные Штаты"... - Ну, зачем нам Штаты! - отмахнулся Гуд - Я больше за гептархию, нас как раз семеро. А вот ты послушай, что пишут: "Успех аграрного движения..." Но тут снова пришли гости - молчаливый Крейн и шумный Пирс с молодой застенчивой женой. Жена Уайта редко покидала деревню, жена Крейна была занята в своей мастерской, где сейчас рисовала мирные плакаты, а недавно - мятежные. Гуд был из тех, кого книги поистине глотают, словно чудище с кожистой пастью. Не будет преувеличением, если мы скажем, что он проваливался в книгу, как проваливается в болото неосторожный путник, и не пытался оттуда вылезти. Он мог замолчать в середине фразы и углубиться в чтение или, наоборот, вдруг прервать молчание, читая вслух какой-нибудь отрывок. Никак не отличаясь невежливостью, он был способен пройти через чужую гостиную прямо к полкам и раствориться в них подобно домашнему привидению. Проехав в поезде много миль, чтобы повидаться со старым другом, он проводил весь визит над пыльным фолиантом, неизвестным ему до той поры. Сам он этого не замечал, и жене его, сохранившей старомодные представления о любезности и гостеприимстве, приходилось то и дело быть вежливой и за него и за себя. - "Недавний успех аграрного движения..." - бодро начал он, но Элизабет быстро встала, встречая новых гостей. То были неразлучные профессор Грин и механик Блейр - самый непрактичный и самый практичный из наших героев. - Какой у вас красивый сад! - сказал Блейр хозяйке. - Редко увидишь такие клумбы... Да, старые садовники знали свое дело. - Тут почти все старое, - отвечала Элизабет. - А дети ваши здоровы? - "Недавний успех аграрного движения..." - звонко проговорил ее муж. - Ну, Оуэн, - улыбнулась она, - какой ты смешной! Зачем же читать об этом людям, которые сами все знают? - Простите, - сказал полковник. - Невежливо возражать даме, но вы ошибаетесь. Участник событий никогда не знает, что именно произошло. Он узнает это на следующий день из утренних газет. - Если Оуэн начнет, он никогда не кончит, - слабо запротестовала хозяйка. - Может, правда, - поддержал ее Блейр, - нам бы лучше... - "Недавний успех аграрного движения, - властно сказал Гуд, - обусловлен в немалой степени экономическими преимуществами крестьянства. Оно может кормить город, может и не кормить, и давно этим пользуется в европейских странах. Что же до нас, все мы помним первые дни восстания. Горожане, привыкшие к тому, как мерцают в сером предутреннем свете ряды бидонов, не увидели их, и бидоны эти засверкали в их памяти, словно украденное серебро. Когда сэр Хорес Хантер занялся этим делом, оказалось, что ему ничего не стоит обеспечить каждую семью новым, более изящным бидоном. Однако население отнеслось к этому без должного энтузиазма, требуя в придачу еще и молока, и пришло к выводу, что иметь корову лучше, чем иметь бидон. Слухи же о том, что Хантер выдвинул лозунг "Три метра и бидон" не подтвердились и, по-видимому, пущены его врагами. Большую роль сыграло и то, что сэр Хорес Хантер, совместно с профессором Хейком, широко развернули в сельской местности научную деятельность и проверяли на местных жителях свои гипотезы в области здорового распорядка дня, гигиенической одежды и правильного питания. Чтобы проверить, как выполняются их распоряжения, они посылали специальных инспекторов, что неоднократно приводило к прискорбным сценам. Однако и это не все, роль сыграло и состояние общества. По прежним понятиям, граф Иден был почти идеальным политиком, но к тому времени, когда он бросил вызов крестьянству, выдвинув проект национализации, он достиг преклонного возраста, и претворять проект в жизнь пришлось его помощникам типа Хантера или Лоу. Вскоре стало ясно, что многие иллюзии его эпохи уже не существуют. Нельзя отрицать, что намеченные мероприятия страдали с самого начала некоторой призрачностью в силу определенных условностей политической жизни, принимавшихся прежде как должное. Скажем, щадя чувства незамужних молодых дам, премьер-министр посылал вместо себя в провинцию своих секретарей, дополнявших невинную иллюзию легким гримом. Когда обычай этот распространился и на личную жизнь, положение несколько усложнилось. Если верить слухам, в последние дни правительства Ллойд Джорджа на митингах выступали одновременно не меньше пяти премьер-министров; что же до министра финансов, он действовал в трех лицах, одновременно наслаждаясь заслуженным отдыхом на озере Комо. Когда в результате прискорбного просчета администрации на платформе появились сразу два одинаковых министра, аудитория сильно развеселилась, но почтение ее к властям заметно упало. Конечно, слухи о том, что рано утром целая колонна премьер-министров расходится парами по своим постам, в немалой степени преувеличены, но пользовались они большим успехом с легкой руки капитана Хилари Пирса, некогда служившего в авиации. Если свою роль сыграли такие пустяки, то еще больше значили явления серьезные, например - программы и посулы традиционных партий. Все знают, что обычный лозунг "Каждому - по миллиону!" давно стал простой условностью, своего рода узором. Однако постоянное его употребление при полном невыполнении постепенно ослабляло веру в слово. Это бы еще ничего, если бы наши политики им и ограничились. К несчастью, борьба вынудила их давать новые обещания. Так, лорд Нормантауэрс, жертвуя своим принципом трезвенности, неосмотрительно пообещал рабочим по бутылке шампанского к завтраку, обеду и ужину. Несомненно, намерения у него были весьма высокие, но выполнить их он не смог. Когда рабочие военных заводов обнаружили, что в бутылках, аккуратно обернутых лучшей фольгой, - кипяченая вода, они внезапно забастовали, что остановило выпуск снарядов и обеспечило первые, поистине невероятные победы мятежников. Так началась одна из самых удивительных в истории войн - односторонняя война. Одна сторона не могла бы, конечно, ничего, если бы другая хоть что-нибудь могла. Меньшинство боролось бы недолго, если бы большинство боролось вообще. Все существующие институции полностью утратили доверие и потому не действовали никак. Что пользы было обещать рабочим большее жалованье, когда те немедленно ссылались на шампанское лорда Нормантауэрса? Что пользы было премьер-министру клясться своей честью, когда никто не был уверен, что перед ним - премьер-министр? Правительство вводило новые налоги, но их никто не платил. Оно мобилизовало армии, но те не сражались. Никто не хотел производить новые виды оружия и пользоваться ими. Все мы помним, как профессор Хейк предложил сэру Хоресу Хантеру, который был тогда министром, новое взрывчатое вещество, способное изменить геологическое строение Европы и утопить в Атлантическом океане наши острова, но ни кебмен, ни клерки, как он их ни уговаривал, не помогли ему перенести это вещество из кеба в кабинет. Анархии нарушенных обещаний противостояли только те, кого в народе прозвали врунами, а в ученых кругах - апологетами абсурда, потому что они, как правило, сулили самые нелепые и невероятные вещи. На них работало все больше людей, ибо они делали то, что обещали; и прозвище их стало символом достоинства и благородства. Небольшое сообщество, породившее такое явление, чрезвычайно гордилось тем, что выполняет со скрупулезной точностью самые дикие свои обещания. В сущности, с самого начала они буквально осуществляли все, что издавна признается невозможным. Когда же дело дошло до крестьянской собственности, которую они же сами и воскресили, убедив американского миллионера подарить фермерам свою землю, они стали так же буквально и точно выполнять более серьезные обеты. Враги смеялись над ними и над их лозунгом: "Три акра и корова". Они отвечали: "Да, это - миф, утопия, чудо; но мы видели чудеса, и наши мифы оказывались правдой". Необъяснимая и невероятная победа их мятежа объясняется, повторим, прежде всего тем, что на сцену вышло новое крестьянство, получившее землю в собственность согласно дарственной, подписанной Енохом Оутсом в феврале 19.. г. Лорд Иден и его кабинет попытались вернуть землю путем национализации, но этому помешало новое и загадочное препятствие: дух крестьянства. Оказалось, что крестьян нельзя двигать с места на место, как жителей города, которых просто переселяют, чтобы проложить на месте их домов новую улицу; крестьяне подобны не пешкам, а растениям, у которых крепкие корни. Когда же лорд Иден решил пустить в ход весь сложный механизм насилия, поднялось крестьянское восстание, которого Англия не видела со средних веков. Оговоримся сразу: восставшие не считали себя ни мятежниками, ни изгоями, ни нарушителями закона. С их точки зрения они были законными владельцами своей земли, а чиновники, пытавшиеся ее отобрать, - преступниками и ворами. И вот они вышли на тех, кто проводил так называемую национализацию земель, как шли их отцы на пиратов или на волков. Правительство приняло срочные меры. Оно немедленно ассигновало мистеру Лоу 50 000 фунтов на подавление мятежа, и он попытался оправдать доверие, выбрав из всех своих племянников даровитого финансиста, мистера Линарда Крэмпа, и поручив ему командование правительственными силами. Однако тонкий ум и деловая хватка не возместили мистеру Крэмпу элементарного знакомства с военным искусством, которым обладали Крейн и Пирс. И все же успехи вышеупомянутых военачальников не были бы так велики, если бы на их стороне не оказался гениальный инженер. Выдающиеся открытия Айры Блейра в области воздухоплавания были совершенно неизвестны обществу, ибо он не пытался извлечь из них денежную выгоду. Такое донкихотство сосуществовало с исключительным здравым смыслом, но резко противостояло тому духу деловитости и стяжательства, которые побуждали других изобретателей широко рекламировать свои изобретения. Майор Блейр лишь в шутку демонстрировал раза два свои летательные аппараты, самое же главное скрывал в ущельях Уэллса. Обычно изобретателю мешает отсутствие капитала - важнее открыть миллионера, чем новый закон науки. Но в данном случае помешал бы именно миллионер, неотделимый от рекламы и совершенно неспособный к смирению и неизвестности. Что еще важнее, успех Блейра обнажил ошибку, лежащую в основе коммерции. Мы говорим о конкурирующих сортах мыла, варенья или какао, имея в виду лишь торговое, а не истинное соперничество. Никто не берет двух подопытных покупателей и не кормит их насильно вареньем двух сортов, чтобы определить по их улыбке, какое лучше. Никто не поит их какао и не смотрит, какой сорт легче выдержать. Оружие действительно спорит друг с другом; и оружие Блейра победило. Однако и это не было главной, самой глубокой причиной успеха. Все ученые согласны в том, что и Крейн, и Пирс грубо нарушали основные законы стратегии. Они и сами признавали это, одержав очередную победу, но было уже поздно исправлять ошибки. Чтобы понять, в чем тут дело, необходимо остановиться на странных обстоятельствах, сложившихся к тому времени. Так, например, общепризнана военная роль дорог. Но всякий, кто заметил, что делалось на лондонских улицах начиная примерно с 1924 года, догадается, что понятие "дороги" не так статично и однозначно, как думали римляне. Правительство уже ввело повсюду знакомый нам всем новый материал для покрытия дорог, обеспечив тем самым и удобство путешественников, и благосостояние мистера Хэгга. Поскольку в деле участвовали и некоторые члены кабинета, официальная поддержка была надежно обеспечена. Одно из преимуществ этою материала - то, что его надо полностью сменять каждые три месяца. Случилось так, что как раз к началу восстания все западные и многие лондонские трассы полностью вышли из строя. Это уравняло силы, вернее - дало перевес мятежникам, передвигавшимся по лесам, под прикрытием деревьев. Двигаться с места на место в это время мог только тот, кто тщательно избегал дорог. Другой пример. Всем известно, что лук - устаревшее оружие; тем обидней, если тебя из него убьют. Когда стреляли из леса, из-за деревьев, лук и стрелы оказались исключительно удобными. С точки зрения механики современное оружие и современные средства передвижения несравненно выгодней и удобней старых. Но механический фактор зависит от фактора морального. Скажем, подвезти изготовленные прежде снаряды было практически невозможно не только из-за дорог, но и потому, что владельцы грузовиков кому-то чего-то недоплатили, и больше никто не хотел им помогать; таким образом, снова все сорвалось из-за нарушенного слова. У мятежников же снабжение было идеальным. С помощью кузнецов и дровосеков они могли производить свое устарелое оружие в неограниченном количестве. Именно в связи с этим капитан Пирс произнес известные слова: "Ружья на деревьях не растут, лук и стрелы - растут". Самым невероятным, почти легендарным событием стала Битва Луков Господних, обязанная своим названием странному пророчеству знаменитого Уайта, игравшего в этом новом робингудовом войске роль брата Тука. Явившись на переговоры к сэру Хоресу Хантеру, пастор Уайт, если верить слухам, угрожал министру чем-то вроде чуда. Когда тот справедливо указал ему, что лук - устаревшее оружие, он ответил: "Да, устаревшее. Но будут у нас и луки, созданные Самим Господом и годные для Его великих ангелов!" Для историков в вышеназванной битве есть много неясного, словно над угрюмым ноябрьским днем нависла темная туча. Всякий, кто знает те края, заметил бы, что самый их ландшафт изменился. Лес на фоне неба стал низким и круглым, словно горб. Но по карте там значился просто лес, и, согласно плану, правительственные силы продвигались к нему, не обращая внимания на какие-то нелепые странности. Тогда и случилось то, чего не смогли описать даже свидетели и участники. Деревья внезапно выросли вдвое, как в страшном сне, словно лес птичьей стаей поднялся с земли и ревущей волной покатил на противника. Те, кто увидел хоть что-то, увидел именно это, а потом уж никто ничего не видел толком, ибо на правительственные войска посыпались с неба камни. Многие верят, что мятежники использовали деревья как пращи или катапульты. Если так оно и было, это значит, что пророчество пастора Уайта осуществилось, завершая ряд осуществившихся нелепиц". - А знаете, что он мне тогда сказал? - прервал его легко возбудимый пастор. - Кто и когда? - спросил терпеливый Гуд - Этот ваш Хантер, - отвечал священнослужитель. - Ну, про луки. Оуэн Гуд помолчал и закурил сигарету. - Да, - сказал он потом. - Знаю. Слава Богу, я лет двадцать с ним встречался. Начал он так: "Я не считаю себя религиозным человеком..." - Именно! - закричал Уайт, подпрыгивая в кресле. - "Не считаю, но все же, говорит, не утратил благопристойности и вкуса. Я не смешиваю религии с политикой". А я ему сказал: "Оно и видно". Тут мысли его перескочили на другой предмет. - Да, кстати, - снова возопил он, - Енох Оутс очень даже смешивает... конечно, религия у него такая... американская. Вот, предлагает мне познакомиться с литовским пророком. Кажется, в Литве началось какое-то движение, хотят образовать Всемирную Крестьянскую Республику, но пока только одна Литва и есть. Этот пророк думает, не подцепить ли Англию, раз уж у нас победили аграрии. - Ну, что вы все толкуете о Всемирных государствах? - прервал Гуд. - Сказано вам, я за гептархию. - Как вы не понимаете? - взволнованно обратился к пастору бывший аэронавт. - Что у нас общего со всемирными республиками? Англию мы можем перевернуть вверх дном, но мы любим именно ее, хотя бы и в перевернутом виде. Да сами наши обеты, сами поговорки никто никогда не переведет. Англичанин клянется съесть шляпу, испанец и не думает жевать сомбреро. Темзу поджечь можно, Тибр или Ганг - нельзя, потому что об этом и не помышляют в соответствующих странах. Стоит ли говорить французу про белых слонов? Никто не размышляет о том, летают ли чехословацкие свиньи и прыгают ли через луну югославские коровы. То, что по-английски шутка, может оказаться по-литовски настоящей, истинной бессмыслицей. - У нас все началось с шуток, - сказал Оуэн Гуд, глядя на серые и серебряные кольца дыма, тянущиеся от его сигареты к небу, - ими и кончится. Рассказы о нас станут довольно смешными легендами, если не исчезнут совсем, и никто никогда не примет их всерьез. Они развеются, как вот этот дымок, покружившись немного в воздухе. Догадается ли хоть один из тех, кто улыбнется им или зевнет над ними, что нет дыма без огня? Никто не ответил. Потом полковник Крейн встал и серьезно попрощался с хозяйкой. Начинало смеркаться, и он знал, что жена его, известная художница, уже собирается домой из студии. Он всегда старался быть в доме к ее приходу, но на сей раз все же зашел на минутку в огород, где слуга его, Арчер, стоял, опираясь на лопату, как стоял до потопа. Постоял в огороде и полковник. Тихоокеанский идол был все там же, чучело по-прежнему носило цилиндр, а капуста была такая же зеленая и весомая, как в то утро, когда начал меняться мир - Хилари прав, - сказал Крейн. - Иногда разыгрываешь притчу, сам того не зная. Я и сам не знал, что делал, когда выкопал тот кочан. Я и не знал, что страдаю ради символа. А вот дожил, увидел Британию в капустной короне! Легко сказать, "правь морями" - она не умела править собственной землей. Но пока есть капуста, есть надежда. Арчер, друг мой, вот вам мораль: страна, которая думает обойтись без капусты, добром не кончит. - Да, сэр, - почтительно проговорил Арчер. - Выкопать еще кочанчик? Полковник вздрогнул. - Нет, спасибо, - поспешно сказал он. - Революция еще туда-сюда, но этого бы я снова не вынес. Обогнув дом, он увидел, что окна светятся теплым светом, и пошел в комнату, к жене. Арчер остался в саду один, чтобы все как следует прибрать и доделать, и одинокая его фигура становилась все темнее по мере того, как закат и сумерки спускались на землю серым покровом с малиновой каймой. Окна - уже освещенные, но еще открытые - украшали газон и дорожки золотым узором. Быть может, Арчеру и подобало остаться в одиночестве, ибо только он не изменился среди перемен. Быть может, ему не случайно довелось стоять черным силуэтом на фоне сияющего сумрака, ибо его невозмутимая респектабельность была таинственней мятежа. Ему предлагали и сад, и ферму, но он не желал приноравливаться к новому миру и, нарушая законы эволюции, не спешил вымирать. Он был пережитком и выказывал странную склонность к выживанию. Вдруг одинокий садовник обнаружил, что он в саду не один, - над изгородью горели отрешенные голубые глаза. Многие заметили бы, что нежданный гость чем-то похож на Шелли Арчер такого поэта не знал, но гостя узнал, ибо тот был другом его хозяина. - Простите, если ошибусь, - с трогательной серьезностью сказал Хилари Пирс. - Я все думаю, в чем тайна вашей неподвижности. Быть может, вы - божество садов, прекраснее вон того идола и благопристойнее Приапа? Быть может, вы - Аполлон, служащий Адмету, и успешно... да, очень успешно скрывающий свои лучи? - Он подождал ответа, не дождался и заговорил тише: - А может быть, ваши стрелы попадают не в голову, а в сердце, сеют не смерть, а жизнь, расцветают деревцами, как ростки, которые вы сажаете в саду? Не вы ли ранили нас, одного за другим, пробуждая любовью к мятежу? Я не назову вас Амуром, - и виновато, и чопорно сказал он, - не назову Амуром, Арчер, потому что вы не языческий бог, а тот, просветленный, одухотворенный, почти христианский Амор, которого знали Чосер и Боттичелли. Ведь это вы в геральдических одеждах трубили в золотую трубу, когда Беатриче кивнула Данте? Ведь это вы дали каждому из нас Vita Nova? {Новую жизнь (лат.)} - Нет, сэр, - отвечал Арчер. *** Так летописец подошел к концу темных и бесплодных своих трудов, не дойдя, однако, до начала. Вероятно, читатель надеялся, что эта повесть, подобно мирозданию, объяснит, когда окончится, зачем же она была создана. Но собственный труд сломил его, он заснул, а летописец слишком вежлив, чтобы его спросить, не узнал ли он разгадки во сне. Летописец не знает, крепко ли он спал и видел ли что-нибудь, кроме крылатых башен или белых храмов, шагающих по лугам сквозь сумерки, или свиней, подобных херувимам, или пламенной реки, текущей во тьму. Образы нелепы и ничего не значат, если не тронули сердца, а летописец недалек, но все же не станет защищать своих видений. Он пустил стрелу наугад, и не думает смотреть, попала она в ствол дуба или в сердце друга. Лук у него игрушечный; а когда мальчик стреляет из игрушечного лука, трудно найти стрелу, не говоря о мальчике. ПРИМЕЧАНИЯ Стр. 127. Как святой Мартин отдал плащ. - Св. Мартин (316?- 397), епископ Турский. Однажды св. Мартин, увидев раздетого и нищего человека, снял с себя плащ, рассек его мечом надвое и половину отдал нищему. Стр. 129. ...как и врач, оказались на распутье. - Ср. пьесу Б. Шоу "Врач на распутье". Стр. 130. ...безумен, как мартовский заяц... безумен, как шляпник. - Ср. сказку Л. Кэррола "Алиса в стране чудес", гл. "Безумное чаепитие" и др. Стр. 131. Бритомарта - женщина-рыцарь из II книги аллегорической поэмы Э. Спенсера "Королева фей" (1590 - 1596). Стр. 132. Меня зовут Роберт Оуэн Гуд... Наводит на всякие мысли. - Намек на Роберта Оуэна (1771 - 1858), английского социалиста-утописта, теоретика педагогики, организатора трудовых коммун, активного участника профсоюзного движения 30-х гг. Стр. 133. Легенды о Граале - легенды о таинственном сосуде, на поиски которого в разное время отправлялись Парсифаль, Ланселот, сэр Галаад. Чудесное явление Грааля рыцарям Круглого Стола - один из сюжетов Артуровского цикла. Стр. 134. ...это просто рай... - Элитарному английскому саду (см. рассказы "Преступление коммуниста", "Летучие звезды", "Вещая собака") Честертон предпочитает демократический огород свободного крестьянина. Подробнее об этом - в эссе "Морской огород" (сб. "Смятения и шатания"). Стр. 139. Трубе придется нелегко... - Речь идет о трубах Апокалипсиса. Откр., 8, 2. Стр. 140. Уолтон Исаак (1593 - 1683) - английский поэт, автор биографии английских поэтов эпохи барокко, любитель рыбной ловли, оправдывавший свое пристрастие тем, что из двенадцати четверо апостолов были рыбаками. Автор поэмы "Искусный рыболов, или Досуг человека, склонного к размышлениям" (1653). На окнах гостиницы "Комплит Энглер" (Виндзор) и по сей день сохранились витражные изображения красочных рыб его работы. ...кита, проглотившего Иону. - Книга Пророка Ионы, 2, I, 2, II. Стр. 144. Генрих III (1207 - 1272) - король Англии с 1216 г. Стр. 145. ...мерзость запустения. - Мтф., 24, 25. Стр. 148. "Теки, река, пока не кончу петь". - Перифраза строки из "Буколик" Вергилия. Стр. 150. ...сродни... йомену - т. е. сродни тому английскому свободному крестьянину XIV - XVIII вв., который работал на земле, являвшейся его наследственной собственностью. Йомен - центральный персонаж социальной утопии Честертона. Коббет Уильям (1763 - 1835) - английский журналист, издатель, член парламента, реформатор. В его книге "Деревенские поездки" (1830) и "Советы молодому человеку" (1829) осмысляется английский национальный характер. Честертон посвятил ему книгу "Уильям Коббет". Имя Коббета упомянуто в сонете на смерть Честертона, принадлежащем перу священника и критика Роналда Нокса: "Со мной, - воскликнул Коббет, - бунтовал". Стр. 151. "Сгорели свечи, и веселый день"... - Шекспир, "Ромео и Джульетта". Акт III, сцена 5. Стр. 152. ...перевезти в Мичиган, как пытались перевезти аббатство Гластонбери. - В аббатстве Гластонбери находилась первая христианская церковь на земле Англии; здесь, по легенде, сохранилась гробница короля Артура. Гурт-Свинопас - персонаж романа В. Скотта "Айвенго". Стр. 153. ...под знаменем Борова... - Ср. эссе Честертона "О комнатных свиньях". Стр. 156. ...облако похоже на свинью... или на кита. - Комическая перифраза из беседы Гамлета с Полонием. "Гамлет", акт III, сцена 2.