риодически начинал жаловаться на то, что дела пошли хуже после того, как закрылось расположенное по соседству кабаре. Бар был задуман как туристский, а теперь нужно было переориентироваться на обслуживание местной клиентуры, то есть, кроме всего прочего, снижать цены. Это вконец разорило бы хозяина, он и сейчас уже не мог угостить за счет заведения заслуживающих того посетителей, как это было принято в Нью-Джерси. Госпиталь был в десяти кварталах отсюда. Не следовало бы здесь задерживаться, да еще так долго, и уж тем более не надо было пить. Но Римо сидел и пил, и собирался еще сидеть и еще пить, а потом - купить бутылку и отправиться в какой-нибудь гостиничный номер. Кивок головы - и стакан наполнила очередная двойная доза импортного канадского виски. Нет, не стоит идти в гостиницу. Будем пить здесь до потери пульса, до тех пор, пока не исчезнут мысли и чувства. А потом он наверняка что-нибудь натворит, его, само собой, арестуют и, может быть, даже засадят в тюрьму. А там КЮРЕ быстренько его отыщет и положит всему конец... Мешкать они не станут, скорее всего придумают что-нибудь наподобие электрического стула, и тогда упокой, Господи, его душу. Римо опять кивнул, опять наполнился стакан, и опять уменьшилась стопка влажных долларов у локтя, и часы над стойкой показывали час дня, а может быть, ночи, черт его знает. Там, за окном, светило солнце, слишком много солнца, и ходили люди. Людям нужен свет, люди - дневные животные? А виски хорошее, делает свое дело. - Виски, - пробормотал Римо себе под нос, - может содержать не влияющие на его вкус частицы цианистого калия, стрихнина и других не слишком полезных веществ. - Что, сэр? - переспросил бармен. - Ядохимикаты. Бармен, благородная седина которого придавала ему вид разорившегося итальянского графа, недовольно ответил: - Нет, сэр, это первоклассная вещь. У нас не принято разбавлять или смешивать. Виски, что вы пьете, - самое лучшее. Римо поднял стакан. - За самое лучшее. За Чиуна. - За что, сэр? - Возьми деньги. - Все, сэр? - Нет, за очередную порцию. Бармен повиновался, сделав неуклюжую попытку прихватить пару лишних бумажек. В Фолкрофте он бы получил "двойку". - Что, сэр? - Налей. - Вы еще и это не выпили. - Выпью, выпью. - Может, убить бармена и оказаться в безопасности, в тюрьме? На всю жизнь. Жизнь? Жизнь. Но ведь КЮРЕ не остановят и тюремные стены. Нет. Он не может предать команду. Команду надо защитить любой ценой. - За какую команду вы играли, сэр? - За самую лучшую. - Чертов табурет, такой высокий! Римо ухватился за стойку. Никто ни разу не прошел через линию защиты в центре. Там стоял я. И потерял три зуба, но никто не мог прорваться. Ха, ха! До сегодняшнего дня. Я сам раскрыл ворота настежь. Римо, Римо, какой же ты умный! Я никогда не подозревал, что я такой умный. В эти ворота теперь-то они все и полезут. - Ага, - сказал бармен и снова попытался стащить пару бумажек. До чего же морда у него противная - итальянская, кажется. Не шотландская, не ирландская, не индейская, не немецкая... Какие еще там морды бывают? А! Безобразные, как у Римо. Римо вспомнил одну из лекций в Фолкрофте: Итальянцы: мнение обо всех итальянцах, как о криминально ориентированной нации, не должно вводить в заблуждение оперативный персонал КЮРЕ. Итало-американцы на душу населения имеют самый низкий показатель преступности по США в сравнении с другими этническими группами. Картину искажает существование организованных преступных групп и участие в них отдельных представителей итальянской нации. В этой этнической группе существует, однако, такая историко-культурная традиция, как недоверие и негативное отношение к властям, что реально проявилось в США в сороковые годы нашего столетия. Истоки этого явления следует искать в национальных особенностях психологии выходцев с Сицилии, народ которой долго находился под гнетом различных иноземных захватчиков. Образ "итальянца-бандита" создан благодаря освещению средствами массовой информации преступной деятельности группы итальянцев (менее 300 человек), находящейся в верхнем эшелоне организованной преступности. Другими словами - тех, которые попались полиции. Проклятая память! Слишком много он помнит. Стакан снова наполнился. - Минуточку, - очнулся Римо и ударил бармена по руке. - Не умеешь - не берись! Три влажные банкноты упали на стойку. - Главная ошибка в том, что ты не протираешь стойку, она мокрая. Бумажки, видишь, слиплись вместе. Все должно быть сухо, вот в чем секрет! Сухими предметами гораздо легче манипулировать, посмотри. Римо достал из бумажника несколько десятидолларовых бумажек, молниеносно перетасовал их и засунул в нагрудный карман бармена. Бармен виновато улыбнулся и, вытянув вперед руки ладонями вверх, пожал плечами. Типичный жест итальянца! Тут Римо влепил ему пощечину. Хлесткий удар эхом прокатился по пустому бару. Бармен отлетел назад и ударился спиной о полки с бутылками. Раздался звон, но ни одна не упала. Бармен схватился левой рукой за правую щеку. - Никогда больше не пытайся так по-дурацки меня облапошить, - прокомментировал Римо. Бармен замер, отрывисто дыша и гладя на Римо. Тот усмехнулся. Бармен сунул руку в нагрудный карман - денег там не было! Он даже не успел заметить, что сделал клиент, с такой скоростью двигались его руки, а ведь он же пьян в стельку! - Мускулатура. Сейчас будем тренировать твою мускулатуру. Давай попробуем еще раз. - Римо протянул бармену деньги, но тот в испуге попятился. - Я вызову полицию, - проскулил бармен, двигаясь в угол, где, как и в любом другом баре, под стойкой была, конечно, спрятана дубинка. - Сколько угодно, только сперва налей-ка еще двойную порцию, мой неуклюжий друг с жидкой мускулатурой. - Двойную? Сейчас! Бармен направился к Римо, держа руку под стойкой и оповещая тем самым о том, что сжимает в ней какое-то оружие. По походке и балансу тела Римо легко определил, что бармен собирается стукнуть его чем-то зажатым в руке, причем это орудие должно описать дугу: из-под стойки и на голову Римо. Бармен остановился, рука, до этого момента скрытая за стойкой, начала свое движение по дуге. Дубинка мелькнула сверху вниз, рука Римо метнулась снизу вверх. Они встретились. Ладонь остановила дубинку. Удар пришелся посередине палки, верхняя часть которой продолжала по инерции двигаться. Дубинка с громким треском переломилась пополам. Бармен отдернул руку, бросив обломок: ощущение было такое, как будто через руку прошел электрический ток. Сделав знак налить еще, Римо продолжил свое занятие. Бармен больше его не беспокоил. А что, если отправиться на гастроли по стране, выступая с разными фокусами? Может, тогда КЮРЕ переменит свое решение и раздумает его убивать? К черту все и всех! Судья приговорил его к смерти, значит, он должен был умереть. Тут Римо пришла в голову замечательная идея. Он слез с высокого табурета у стойки и направился в туалет, а выйдя оттуда, уселся в уголке, сделав знак бармену. Тот моментально принес Римо и его стакан, и все деньги. Все, ни цента не пропало. Римо дал бармену десятку. Тот сперва отказался, а потом все же осторожно взял предложенную бумажку. - За твою честность! - поднял стакан Римо и теперь уже всерьез принялся накачиваться... Очнулся он за тем же столиком оттого, что кто-то тряс его за плечо. Послышался голос бармена: - Не трогайте его, осторожно, он может и убить! Римо открыл глаза. В баре было не так светло, как раньше. Голова - словно зажата в тиски, о существовании желудка можно было догадываться только по болям в нем. Тошнило. Его перестали, наконец, трясти. Римо взглянул на разбудившего, пробормотал слова благодарности и, пошатываясь, побрел в туалет, где ему стало совсем плохо. Это продолжалось вечность, пока он не заметил открытое окно. Встав на носки, Римо стал резкими вдохами и выдохами вентилировать проспиртованные легкие, все быстрее и глубже. В кровь стало поступать в два раза больше кислорода, чем обычно потребляет организм бегущего человека. Теперь по-другому: вдох, глубокий вдох, воздух доходит до паха, задержать дыхание. Полный выдох, словно выдыхаем самого себя, выдыхаем до конца, задержать дыхание... Когда Римо окончательно пришел в себя, голова все еще побаливала. Побрызгав в лицо водой, он причесался и помассировал затылок. Надо часок пройтись по свежему воздуху, а потом поесть чего-нибудь... риса, например. Собирая со стола деньги, Римо заметил, что бармен и разбудивший его молодой человек о чем-то оживленно беседуют. - А ты быстро очухался; приятель, - сказал, покачивая головой, тот, кто тряс его за плечо. - Я думал, что ты отсюда на карачках поползешь. Выдавив улыбку, Римо обратился к бармену: - Я вам что-нибудь должен? Бармен на всякий случай отошел на пару шагов, вытянув перед собой руки, и энергично потряс головой: - Нет, нет, абсолютно ничего! Все нормально, все отлично! Римо кивнул. Еще в туалете он решил, что бармен побоялся заглянуть в его бумажник, пока он тут валялся, и не трогал документы. Деньги были на месте, кусочек клейкой ленты на бумажнике не поврежден. - Я слышал, ты тут разные фокусы показывал? - спросил молодой человек. - Карате? Римо недоуменно пожал плечами. - Кара... что? Молодой человек улыбнулся: - Мне сказали, что ты все утро демонстрировал здесь, в баре, приемы карате. Римо взглянул в окно. Стемнело. Напротив, через улицу, светилась надпись над газетным киоском. Да, так раскрыться... Он этот бар надолго запомнит. - Ни о чем таком в жизни не слыхал. Кивнув молодому человеку и бармену, на лице которого появилось выражение безмерного облегчения, Римо направился к выходу. - Всего доброго. Бармен что-то пробурчал, Римо расслышал только что-то вроде "озверел", на что молодой человек ответил: - Озверел, говорите? А вы знаете, что сотворил сегодня утром один из больных в госпитале, тут неподалеку? Парень был однорукий, вместо другой руки - протез, весь переломанный, в гипсе, но умудрился крюком разорвать себе горло. Вот что значит, если человек твердо задумал лишить себя жизни... Римо быстро вышел из бара. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ  Местная газета сообщала подробности: "Мужчина покончил с собой со второй попытки: прыжок с балкона не сработал, крюк протеза довершил начатое. Как нам сообщили в полиции, пациент психиатрического лечебного учреждения в Нью-Йорке, откуда он был выписан как практически здоровый, выбросился вчера с балкона двенадцатого этажа здания на Ист-авеню. Незадачливый самоубийца находился в госпитале под постоянным наблюдением, к нему не допускались посетители. Врачи поражены, они не могут объяснить, как он, находясь в тяжелейшем состоянии, смог крюком, заменявшим ему ампутированную кисть руки, разорвать себе горло. - Поразительно, - сказал представитель госпиталя. - Он был практически полностью загипсован. Какое же усилие понадобилось несчастному, чтобы выполнить задуманное! Воистину: если человек твердо решился на что-то, ничто его не остановит. Детективы Грувер и Рид, занимавшиеся расследованием этого происшествия, подтвердили: - Это чистое самоубийство. Еще одна жертва попытки самоубийства находится сейчас в медицинском Центре в Нью-Джерси. Милдред Ронкази, тридцати четырех лет, проживающая на Мэньюэл-стрит, в..." Бросив газету в урну, Римо остановил такси. Сумасшедший. Этот идиот Макклири! Дурак. Проклятый безумец. - Почему мы стоим? - спросил Римо водителя. Тот обернулся и ответил: - Красный свет. - А, - произнес Римо и весь остаток пути до церкви Святого Павла молчал. Там он вышел из машины и пересел в другой таксомотор, на котором добрался до Нью-Йорка. Хотя этой ночью Римо не спал, он не стал отдыхать, а просто шатался по улицам, покуда нога не принесли его к телефонной будке на углу 232-ой улицы и Бродвея. Резкий холодный осенний ветер дул со стороны парка Ван Кортлэнд. На увядающих газонах играли детишки. Оранжевое солнце клонилось к закату. Три часа. В телефонную будку ветер не проникал. Мальчишки-негры в разномастной футбольной форме устроили неподалеку свалку и, толкаясь, повалились в кучу. Римо обратил внимание на одного из них, самого маленького, без шлема. Из ссадины под глазом парнишки сочилась кровь, да и колено было разбито, судя по тому, как он прихрамывал, занимая свое место в центре линии защиты. Один из игроков команды противника что-то прокричал своему товарищу с мячом и показал на мальчишку с подбитым глазом. Его здоровенный напарник кивнул и рванулся вперед. Началась свалка, но атака каким-то чудом была остановлена как раз там, где стоял паренек. Когда куча-мала распалась, последним с земли поднялся паренек со здоровой ссадиной под глазом, но с широкой торжествующей улыбкой на окровавленном лице. С идиотской улыбкой. Дурачок, тупица, тоже мне герой! И не подумает отскочить в сторону, когда на него прет здоровенный бугай! Вот такие "патриоты", пропитанные командным духом, и нужны КЮРЕ, чтобы работать на пару с такими недоумками, как Макклири! Впе-ред! Впе-ред! Римо не торопясь набрал спецномер в Фолкрофте, действующий, как он помнил, только с без пяти три до пяти минут четвертого. Трубку должен снять Смит. Пароль - "7-4-4". Римо, продолжая наблюдать за мальчишками, поднес трубку к уху. Гудок. А негритята снова сшиблись. Разошлись. И опять парнишка не отступил, снова улыбался, но теперь уже окровавленным ртом: одного зуба не хватало! Так можно и всех зубов лишиться. Римо захотелось крикнуть: "Ты, дурачок! Ничего ты не добьешься, кроме вставных зубов или пробитой башки!" - 7-4-4, - раздался в трубке голос Смита. - Алло, сэр, это Уильямс... О, простите, я хотел сказать...9-1. Спокойный голос: - Неплохая работа там, в госпитале. Все концы в воду. Чисто сработано. - Вы на самом деле довольны? - И да, и нет. Лучше, если это был бы я, я ведь хорошо знал этого человека и... Впрочем, неважно. У нас осталось только три минуты. Что-нибудь еще? А у негритят схватка тем временем продолжалась. На этот раз на маленького парнишку мчался здоровенный подросток в новой форме и блестящем шлеме, на целую голову выше ростом. Но тот не двинулся с места! А когда верзила налетел на него, молниеносным движением пригнулся, ударил громилу плечом в бедро так, что тот закувыркался в воздухе и потерял мяч. Выстоял! Глупый малыш, в котором ничего-то и нет, кроме могучей воли и бесстрашия. Так никто мимо него и не прорвался! Им не удалось сломить его. И пусть даже весь этот проклятый мир с его продажными судьями, проститутками, политиками, ворами и императорами ринется в смертельной схватке вперед - такой парень не подведет свою команду. Они разобьются о непоколебимую стену. Этот мальчишка запомнит, что он не сдался, не отступил ни на дюйм. И что бы с ним в жизни ни случилось, это навсегда останется с ним. Так ведь и Макклири был таким же, не отступил, держался до конца, как и этот негритянский паренек. Может, на таких, как они, и держится этот гнилой, вонючий мир? А Чиун был неправ. И во Вьетнаме он, Римо, был неправ. Если защищаешь свой дом от смертельного врага и умираешь, стоя на пороге, то не так уж и важно, что ты погиб. Главное - ты не сдался, не отступил, сделал все, что мог, и не имеет значения, наградили тебя за это или списали погибшим. Ты сделал все, что мог. Ты жил. Ты умер. И все. - Что еще? Есть какая-нибудь зацепка? - раздался опять голос Смита. - Нас скоро прервут. - Да. Есть одна идея. Получите голову Максвелла через пять дней, не позже. - Что случилось? Мне кажется, вы чем-то озлоблены? - Я все сказал. Получите его голову. Или мою. - Ваша голова мне абсолютно не нужна. Будьте осторожны. Кстати, мне кажется, что вы взяли с собой чересчур много денег. Я не предполагал... Их разъединили. Тишина в трубке. Римо вышел из будки. Парнишка сидел у боковой линии и держался за голову. - Болит? - спросил Римо. - Не-а, фигня. - Откуда же тогда кровь? - Шибанули малость. - Что же ты шлем не надеваешь? - Он денег стоит. - Ну и лопух же ты, - сказал Римо и протянул мальчишке двадцатку. - На, купи шлем. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ  Фелтон прекрасно знал, что всему есть предел, в том числе и страху. Сидящий перед ним в кресле трясущийся итальяшка достиг его, напугать его сильнее было уже невозможно. Если продолжать в том же духе, то страх начнет пропадать и в конце концов исчезнет совсем. Фелтону приходилось видеть людей, страшно боявшихся побоев, но только до первого удара, после которого им становилось все равно. Некоторых страх смерти отпускал при виде пальца, нажимающего на курок. - Мы тебя пока подержим здесь, - сказал Фелтон. - Почему меня? Причем здесь я? - проскулил Бонелли. - При том, что ты шурин Виазелли, а семейные узы у вас очень сильны. Бонелли сполз с кресла и встал на колени: - Ради могилы моей матери умоляю, отпустите меня, я не знаю, что от вас живым никто не выходит! Джимми, дворецкий, стоящий за спинкой кресла, в котором до этого сидел Бонелли, заулыбался и громко хмыкнул. Фелтон недовольно глянул на Джимми. Улыбка исчезла, но дворецкий непроизвольно начал потирать руки как гурман, предвкушающий роскошный ужин. Фелтон откинулся на спинку кресла, положил ногу на ногу так, что его колено оказалось на уровне носа Бонелли. - С тобой здесь ничего не случится, ты в безопасности. По крайней мере до тех пор, пока ничего не случится со мной... - Но я же сам пришел, по своей воле. Почему вы так поступаете со мной ни с того ни с сего, после двадцати лет работы вместе? Почему? Фелтон резко наклонился вперед. На массивной шее вздулись вены. Глядя на склоненный перед ним сальный пробор Бонелли, он заорал: Потому что ты не отвечаешь на мои вопросы, скотина! - Что вы хотите узнать?! Если я знаю, я все скажу! Клянусь. Клянусь могилой матери! - Бонелли вытащил из-под рубашки серебряный медальон и прижал к губам. - Клянусь! - Ну ладно, тогда начнем. Кто за мной охотится и почему? Откуда это постоянное наблюдение? Кому это может быть нужно, если только не твоему шурину?! - Может, это какой-то другой синдикат? - Какой же? Все давным-давно поделено. Отвечай, Тони, что еще осталось неразрешенным после всех встреч и соглашений на этих итальянских кухнях, черт бы их побрал? Ну, говори. Говори! Тони поднял плечи в мольбе, как не имеющий никакой надежды проситель в храме разгневанного божества. - Давай, скажи мне, что это полиция. Тони! Расскажи мне об одноруких полицейских, которые пытаются меня убить. Расскажи мне о людях из налоговой службы, которые вынюхивают что-то на моей свалке в Нью-Джерси, расскажи, что они там ищут? К барменам в округе начинают обращаться люди, которые якобы хотят поселиться в башне "Ламоника". Объясни мне все это, Тони. Скажи, что это был за тип с крюком вместо руки, который явился сюда якобы для того, чтобы снять квартиру, а потом вцепился мне в глотку? Отвечай мне, Тони. На лбу Фелтона выступили капли пота. Он поднялся с кресла. - Отвечай! - Клянусь вам, Виазелли их не посылал! Резко повернувшись, Фелтон наклонился к стоящему на коленях Бонелли. - Не посылал?! - Нет. - Это я и без тебя знаю. От удивления у Тони отвисла челюсть. - И без тебя знаю, что не вы их посылали, - повторил Фелтон, - это меня и беспокоит больше всего! Но кто? Кто?! - Я не знаю, Фелти, понятия не имею! Фелтон прекратил беседу жестом руки. - Джимми, отведи его в мастерскую. Вреда не причинять. Пока. - Нет, умоляю, только не в мастерскую, только не в гараж! Прося о пощаде. Тони сорвал с шеи амулет. Здоровенные ручищи Джимми, как тисками сжав подложенные плечи полосатого костюма Бонелли, подняли его с пола и поставили из ноги. - Уведи его отсюда, наконец, - брезгливо произнес Фелтон тоном человека, обращающегося к официанту с просьбой убрать тарелку с остатками лобстера. - Убери его! - С удовольствием, босс, - усмехнулся Джимми. - Пошли, Тони, пошли, малыш. Прогуляемся немного. Едва за ними защелкнулась сдвигающаяся в сторону дверь, Фелтон подошел к бару и плеснул себе в стакан солидную дозу шотландского виски. Да, замок его осажден, в стенах появились бреши. Первый раз Норману Фелтону приходится защищаться. Норман опрокинул в горло содержимое бокала и скорчил гримасу отвращения, как человек, не привыкший к крепким напиткам. Налил еще, но, поглядев на бокал, передумал и поставил его на полку. Что ж, пора переходить в наступление! Не до конца осознавая, на манер диких животных, побудительные мотивы некоторых своих поступков, Фелтон чувствовал, что попал в ситуацию, когда ожидание означает только приближение смертного часа. Фелтон снова вышел на балкон и стал смотреть на огни моста Джорджа Вашингтона, связующего два великих восточных штата. Почти двадцать лет был он их негласным правителем. Последние десять лет уже не приходилось пользоваться собственными мускулами - до сегодняшнего дня... Фелтон бросил взгляд на треснутый горшок, в котором стояла пальма... Его стараниями была создана стройная организация наемных убийц со своей иерархией. Всего только с четырьмя подручными, в задачу которых входил подбор исполнителей, и до гениальности простым и прекрасно отработанным способом избавляться от трупов. Он правил этим миром из своей уютной квартиры в башне "Ламоника". Но одному из четырех, 0'Харе, не повезло: во время схватки с одноруким камикадзе здесь, в гостиной, страшный удар железным крюком-протезом раскроил ему череп. Сразу двадцать пять процентов верхнего эшелона системы Фелтона навсегда вышло из строя... Он посмотрел на свои руки. Теперь осталось только трое: Скотти в Филадельфии, Джимми здесь, в Нью-Джерси, и Мошер в Нью-Йорке. Что это за неизвестный, невидимый противник, который осмелился бросить вызов его могучей мультымиллионодолларовой системе? Кто этот враг? Кто? Руки Фелтона сжались в кулаки. Придется подыскивать нового человека на место О'Хары... Остальным пока лучше не высовываться: Мошер должен на время лечь на дно, Джимми же не надо и носа казать из башни "Ламоника". Так уже было в боевые сороковые годы. Ничто не могло остановить тогда Фелтона: ни полицейские, ни ФБР, ни конкурирующие синдикаты. Именно в то время его, Фелтона, организация сделала из Виазелли, второсортного жулика, настоящего короля восточных штатов, которым он до сих пор и оставался. Фелтон полной грудью вдохнул холодный вечерний воздух. На его лице впервые за весь вечер появилась улыбка. Из кабинета донесся телефонный звонок. Фелтон подошел к письменному столу и снял трубку. - Привет, Норм, это Билл! - Приветствую, господин мэр! - Слушай, Норм, я звоню насчет этого самоубийцы. У него нашли медицинскую справку о том, что он лечился в санатории под Нью-Йорком, в Фолкрофте. Ничего о таком не слышал? - А, так этот парень был ненормальный? - Да, похоже на то. Я позвонил туда и поговорил с директором, его фамилия Смит. Пришлось предупредить его, что если они и в дальнейшем будут отпускать недолеченных придурков, он ответит за это. Кстати, эти ребята, полицейские, Грувер и Рид, вели себя нормально? Они сейчас здесь, у меня. Это они рассказали об этой справке и о санатории. - Они молодцы, мэр. Все было в порядке. - Ладно. Если что понадобится, звони. - Обязательно, Билл. И неплохо бы как-нибудь поужинать вместе. - Отлично. Ну, пока. Фелтон нажал на рычаг и, не опуская трубки, набрал номер. На другом конце провода раздался голос: - Резиденция Марвина Мошера. - Говорит Норман Фелтон. Пожалуйста, соедините меня с господином Мошером. - Секундочку, господин Фелтон. Фелтон ждал, напевая что-то себе под нос. - Алло, Марвин! Vas masta yid? - Неплохо... А как у тебя? - Небольшие неприятности. - У нас часто случаются неприятности... - Не знаешь, где сейчас Скотти? - Дома, в Филадельфии. - Нам, кажется, придется в ближайшее время подыскивать новых людей... - Что?! Подожди минутку, я закрою дверь. Кстати, это спаренный телефон, так что... После паузы снова послышался голос Мошера: - Что? Появляются конкуренты? - Да. - Мне казалось, что мы расчистили себе дорогу. - Мне тоже, но мы, оказывается, ошиблись. - Может, это Виазелли хочет прибрать к рукам то, что ему не принадлежит? - Нет. - Может, еще кто? - Думаю, что нет. - Что говорит О'Хара? - Он сыграл в ящик сегодня утром. - Mine gut! - Пока что никого из новых людей нанимать не будем. Сперва кое-что выясним. - С Виазелли ты уже поговорил? - Нет пока. Он прислал своего представителя на предварительную беседу. - И?.. - Пока ничего, он все еще говорит. - Так, может быть, это Виазелли?.. - Не думаю, не уверен. - Слушай, Норм... - Да. - Давай бросим все дела, может быть, уже пора на отдых? У меня, к примеру, есть симпатичный домик в Грейт-Нек, жена, семья... Хорошего - понемножку. Зачем искушать судьбу? - Я тебе хорошо платил эти двадцать лет? - Да. - Много ли тебе приходилось работать за последние десять лет? - Ты же знаешь - пустяки. - Ведь ношу тянули Джимми, Скотти и О'Хара, правда? - Ну, Скотти особо не надрывался. - Теперь придется и ему поработать. - Норм, сделай одолжение, прошу тебя, дай мне выйти из игры! - Нет. - Ну хорошо, - ответил Мошер упавшим голосом. - Что нужно делать? - Для начала надо поработать ножками и собрать кое-какую информацию. Есть такое место под названием Ф-ОЛ-К-Р-О-Ф-Т. Фолкрофт. Это санаторий в местечке Рай, под Нью-Йорком. - Понял. - Постарайся узнать, что это такое. Попробуй пробиться туда, к примеру - на лечение. - О'кей. Я свяжусь с тобой позже. - Марв? Пойми, если бы ты не был мне крайне нужен, я бы тебя не беспокоил... - Да, я понимаю, Норм. Я перед тобой в долгу. Звякну тебе завтра. - Передай привет своим. - Zama gazunt. Фелтон положил трубку и довольно потер руки. Частный санаторий? Это не может служить прикрытием для какой-нибудь правительственной организации... Так! За оставшийся вечер Фелтон сделал еще два звонка: один - Анджело Скотиччио в Филадельфию, другой - Кармине Виазелли. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ  Поезд местного назначения грохотал колесами по изношенным рельсам пригорода Филадельфии. Сквозь пыльное стекло окна Римо Уильямс смотрел на проносящиеся мимо пригороды Филли, земля которых стала чуть ли не самой дорогой в Америке. Сама Филадельфия давно превратилась в гетто, окруженное фешенебельными кварталами особняков. Аристократы отступили сюда и заняли последнюю оборонительную позицию в битве с наступающей беднотой. Город они сдали еще поколение назад. День выдался мрачным, моросил дождь, напоминая человеку о том, что в такую погоду лучше сидеть в теплой пещере у костра. Римо вспомнились школьные годы, учеба, игра в футбол в центре защиты, неудачный исход двух лет, проведенных в колледже. Учеба ему никогда не нравилась. Возможно, что дело было в школах, в которые он ходил. Сегодня ему предстояло посетить лучшую женскую школу страны - Бриарклифф, о которой не было такого шума, как о Вассаре или Радклиффе, и в которой не было столько нововведений, как в Беннингтоне. Сборище башковитых девиц, одну из которых нужно заставить вывести его на собственного папочку. Никто не обращал внимания на висящие кругом таблички "Не курить!", и Римо тоже закурил, стараясь не затягиваться, чтобы не нарушать ритма дыхания. Чиун был прав. Как только его, Римо, слегка прижало - тут же дали о себе знать застарелые дурные привычки, вроде курения. Дома, проплывавшие за окном вагона, были в основном двухэтажные, сложенные из кирпича. У каждого было свое лицо, от каждого, казалось, исходил запах фамильных состояний. Запах родного дома. Вспомнились слова Макклири: "У тебя теперь нет дома, никогда не будет семьи, ты ни с кем не сможешь связать судьбу." Сигарета - это хорошо. Римо стряхнул пепел и стал припоминать свои ошибки. Нельзя было задерживаться в районе госпиталя после визита к Макклири, нельзя было шутить шутки с барменом, нельзя было связываться с той женщиной из регистратуры. Практически в любом медицинском учреждении достаточно белого халата, чтобы не вызывать косых взглядов и попасть в любую палату. Но так уж получилось. Дело сделано. Будем надеяться, что ничего смертельного не произошло. Все, что нужно было сделать теперь, - это убрать Максвелла, кто бы он, к черту, ни был. Фелтон явно был ключевой фигурой, но к нему никак не подобраться, кроме как через дочку. Скорее всего, дочка Фелтона ничего не знает ни о делах папаши, ни об этом Максвелле. Для этого Фелтон и отослал ее подальше от своих темных делишек. По крайней мере, так считал Макклири. Бриарклифф. Девчонка, должно быть, умна по-настоящему. О чем с ней говорить? Что таких интересует? Ядерная физика, демократия, тоталитаризм, Флобер, его вклад в развитие художественной формы романа? А он, Римо Уильямс? Бывший полицейский, бывший солдат, ставший профессиональным убийцей. Что он может ей рассказать интересного? Потолковать о преимуществах удавки-гаротте по сравнению с ножом? Может, рассказать о том, как лучше убивать ударом локтя, о том, насколько уязвимо горло человека, прочесть лекцию о взломе замков? Как вообще следует начинать разговор с воспитанницей Бриарклиффа? Это тебе не официантка или медсестра... Неожиданно мысли прервались. Кто-то разглядывал его в упор. Это была сидевшая слева девушка. Перехватив взгляд Римо, она снова уперлась глазами в книгу на коленях. Римо улыбнулся про себя. Даже у самых умных и способных есть ведь эрогенные зоны! Женщина есть женщина! Кондуктор хриплым голосом объявил: - Бриарклифф! Город и колледж Бриарклифф! ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ  Фелтон одевался не торопясь. Застегнул резинки, поддерживающие черные носки, натянул темно-синие брюки, завязал шнурки начищенных черных ботинок. Взглянул на свое отражение в зеркале в полный человеческий рост. Обтянутая майкой грудь все еще выглядела мускулистой. Неплохо для мужчины в пятьдесят пять лет. Могучая шея и сильные руки, массивные плечи. Фелтон до сих пор мог сгибать пальцами гвозди, крошил руками кирпичи. В спальню бесшумно вошел Джимми, держа в руках шкатулку красного дерева. Фелтон увидел своего дворецкого в зеркале. Джимми был сантиметров на двадцать выше своего хозяина. - Разве я приказывал принести шкатулку? Джимми широко улыбнулся в ответ: - Нет. - Так почему она здесь? Фелтон, повернувшись к зеркалу боком, старался разглядеть свою фигуру в профиль. Напряг руку. Обозначились мощные трицепсы. Упер правый кулак в левую ладонь и, выставив руки вперед, напряг мышцы. В зеркале отразилась впечатляющая картина загорелых выпуклых мускулов. - Зачем ты притащил шкатулку? - Мне показалось, что она тебе понадобится. Фелтон сцепил руки за спиной и слегка наклонил голову вперед, как бы глядя на несущегося на него быка. Матадор Фелтон! Сильнейший и непобедимый! - Понадобится? Джимми пожал плечами. - По-моему, она не помешает... Фелтон засмеялся, обнажив зубы, ни разу в жизни не болевшие, и десны, никогда его не беспокоившие. - Ну-ка! - выкрикнул он. - Давай! Джимми бросил шкатулку на кровать и попятился. - Босс, прошло десять лет. Десять, босс. - Вперед, - повторил Фелтон, бросив последний взгляд на свое отражение в зеркале. Огромное тело Джимми напряглось, как пружина. Фелтон, заложив за спину правую руку, выставил перед собой левую, поводя ею из стороны в сторону и растопырив пальцы. Еще раз быстро взглянул в зеркало, и тут Джимми метнулся вперед. Фелтон встретил его выставленным вперед левым плечом. Никаких хитростей, никаких уловок. Одна чистая сила. Крупное тело техасца, казалось, поглотило босса, не имевшего таких габаритов, но неожиданно Джимми, охнув, остановился. Руки Фелтона уперлись в грудь дворецкого - резкий толчок, и, беспомощно взмахнув руками, Джимми, вскрикнув, отлетел назад. С проворством дикой кошки Фелтон метнулся вперед и схватил Джимми за руки, не дав ему грохнуться затылком об пол. - Ну что, есть еще силенка?! - Есть, босс. Есть. Тебе надо было идти в профессиональный футбол! - Предоставляю заниматься этим вам, техасцам, - ответил, рассмеявшись, Фелтон и, помогая Джимми подняться, потянул его за руки. Джимми потряс головой, приходя в себя. - Так мы готовы, босс? - Готовы. Давай сюда шкатулку. Фелтон сознательно не смотрел на деревянный ящичек, пока не застегнул белую рубашку, завязал черный вязаный галстук. Подойдя к письменному столу, вынул из ящика кобуру светло-серой кожи. Затем он кивнул, и Джимми аккуратно открыл крышку шкатулки. Внутри на белой замше лежали три вороненых револьвера. - О'Харе его пистолет уже не понадобится. Могу я взять два? - спросил дворецкий. - Нет, - последовал ответ. - Тело О'Хары все еще в гараже? - Да, под брезентом. За ним присматривают ребята, которые сторожат Тони. - Сегодня вечером, когда мы вернемся, надо будет избавиться от тела обычным способом и отпустить Тони. - Босс, может, оно будет лучше просто сообщить в полицию, что О'Хару кто-то убил? Как-то нехорошо будет обойтись с ним так, как мы поступали с разными ублюдками... - Чтобы власти узнали, что кто-то раздробил башку шоферу господина Фелтона? Чтобы опять сюда набежала всякая полицейская сволочь? Нет! Фелтон надел под пиджак кобуру. Пожав плечами, Джимми вынул из конверта, прикрепленного к внутренней стороне крышки шкатулки, шесть пластиковых карточек с официальными печатями и фотографиями владельцев в углу. Это были разрешения на ношение оружия, по два для каждого из трех человек - для Нью-Йорка и Нью-Джерси. Одному из троих они теперь не были нужны. Старые фото. Джимми - суховатое лицо с резкими чертами. Фелтон - гладенький, слегка волнистые волосы, ярко-синие глаза сияют даже на черно-белой фотографии. О'Хара - широкое лицо, широкая улыбка. Сейчас на этом лице появилась новая примета - дыра во лбу. Выданы эти разрешения были финансисту и промышленнику Норману Фелтону и его телохранителям - Джеймсу Робертсу и Тимоти О'Харе. Разрешения были необычные, потому что необычными были и пистолеты. Обычно такое разрешение выдается после того, как в Вашингтоне регистрируются результаты баллистических тестов каждого конкретного пистолета. Вылетевшая из ствола пуля имеет характерные следы, которые позволяют при случае определить владельца оружия так же легко, как и по отпечаткам пальцев. Из этих стволов пули вылетели только однажды: во время баллистических тестов. Фелтон взял пистолет в руки. Джимми тем временем нажал потайную пружину и выдвинул из шкатулки секретный ящичек. Там лежали семь револьверных стволов и небольшой гаечный ключ. Фелтон и Джимми переставили на свои револьверы стволы из секретного ящичка. Их баллистические характеристики были известны только трупам... Фелтон задумчиво проговорил: - Знаешь, Джимми, мне кажется, что Мошер бал рожден совсем не для нашего дела... Дай ему волю, так он заставил бы нас всех жить только на доходы, которые приносят наши свалки. Джимми только ухмыльнулся в ответ. Фелтон шутя ударил Джимми по плечу, а тот сделал вид, что отбил удар. Теперь ухмылялись оба. - Да, сэр, - промолвил Джимми, туже затягивая ключом крепление ствола, - свою работу надо любить! - Я ее не люблю, Джимми, но она нам необходима. То, что мы делаем, вполне естественно. - Фелтон подумал и добавил: - Естественно и необходимо. Мы живем в джунглях и по их закону. Вспомни: нам никто ничего не приносил на тарелочке. - Никто и ничего, босс. - Окружающий мир сделал нас такими, какие мы есть. А ведь я вполне мог бы стать врачом, или адвокатом, или даже ученым. - И был бы лучшим в своем деле, босс. - Лучшим не лучшим, а хорошим - это точно. - Все, что ты делаешь, босс, получается у тебя превосходно, клянусь! Фелтон вздохнул. - Так и должно быть. Кто будет стараться за нас? Подойдя к встроенному стенному шкафу рядом с зеркалом, Фелтон раздвинул в стороны его дверцы. Шкаф, почти во всю стену шириной, содержал коллекцию мужских костюмов, количеству которых мог бы позавидовать сам Роберт Холл. Качество не уступало "Савилль Роу"! Фелтон начал выбирать среди синих костюмов такой, чтобы пиджак подходил бы к уже надетым брюкам. Это было не так просто. Наилучший способ - найти пиджак, висящий без брюк, снятых с вешалки ранее. Осмотрев восемь синих костюмов, Фелтон послал к черту это занятие и взял первый попавшийся пиджак. - Джимми? - Слушаю, босс. - Ты хороший человек, Джимми. - Спасибо, босс. А с чего это ты вдруг? - Просто так. - Уж не думаешь ли ты, что что-то выйдет не так с Виазелли? - Не с Виазелли. Дело не в этом. - Вспоминаешь этого парня с крюком? Фелтон застегнул синий пиджак, который прекрасно подошел по тону к брюкам, хотя Фелтон и знал, что они от разных костюмов. Джимми не стал добиваться от босса ответа на свой вопрос, он знал, что Фелтон ничего не скажет, пока не решит, что настало подходящее для этого время. Джимми спрятал револьвер во внутренний карман. Позже, тем же вечером, Фелтон наконец разговорился. Джимми сидел за рулем перламутрово-серого "роллс-ройса", заменяя безвременно покинувшего мир О'Хару. Они ехали по мосту Джорджа Вашингтона, увешанному огнями. Мост вдавался в Нью-Йорк как гигантский акведук древнего Рима, но нес на себе не воду, а людей. - Ты знаешь, - задумчиво сказал сидящий на заднем сиденье Фелтон, глядя в окно, - я до сих пор жалею, что не воевал во вторую мировую войну. - У нас была своя собственная война, босс. - Да, но вторая мировая была настоящей, большой войной. Только представь себе, что какой-нибудь идиот, закончивший вшивый колледж, командовал, а я... - У тебя бы лучше получилось, босс. - Не знаю, как с точки зрения командования войсками, но уж я бы заранее поостерегся русских, это точно. - Так наши, вроде бы, это понимали? - Понимали, но не до конца. Я бы остерегался не только их, но и Англии, Франции, Китая. Таковы правила игры, Джимми. Вне семьи нет и друзей. Вообще нет такой вещи, как друзья. Только родственники. - У меня, босс, никогда не было другой семьи, кроме вас. - Спасибо, Джимми. - Это не пустые слова, босс. Я готов жизнь отдать за тебя или мисс Цинтию. - Я знаю, Джимми. Ты помнишь этого парня с крюком? - Конечно, босс. - Ты когда-нибудь видел, чтобы кто-нибудь так двигался? - В каком смысле? - Вспомни, он ведь бросился на меня, не выдав ни одним движением своих намерений. Обычно можно определить, что человек собирается сейчас сделать, как поступит. - Ну и что? - Скажи, боксеры или, например, борцы выдают свои намерения? - Хорошие - нет. - Правильно, а почему? - Потому, что их так учили. - Верно. - Так что же? - Кто же учил этого парня? - Есть много разных мест, где можно этому научиться, - ответил Джимми. Фелтон помолчал и спросил: - Тебе не показалось, что в последнее время нам стало труднее работать по контрактам, я имею в виду - убивать? - Вроде бы, да. - А в чем дело, в исполнителях? Они что, стали хуже? - Нет, пожалуй, все такие же. Ты же знаешь этих молодчиков, им не только надо дать пистолет в руки, но и все разобъяснить в