брови - белая зола, рассыпающаяся на пальцах. Испуг оставил Стефани, и она захлопала в ладоши. - О, еще разок! Еще! Как здорово. - Что? - спросил Римо. - Я не знала, что вы волшебник. - Какой волшебник? - Вы лежали с закрытыми глазами, а потом вдруг вспыхнули, как электрическая лампочка. Как звезда. Слишком необычно. Нет, так сказать нельзя. Не бывает слишком необычно. Просто необычно. - И долго я здесь лежал? - Ну, хотя у меня нет секундомера, я предполагаю, что две или три минуты. Когда вы вошли, то выглядели очень усталым, а потом вы упали, и у вас были холодные руки. Я подумала, что у вас инфаркт. Но я не знала, что вы волшебник. - Да, детка, бывает. Послушай, я тороплюсь. Скажи папе, что я уезжаю в отпуск и, возможно, обратно не вернусь, потому что мне здесь слишком трудно. Ладно? - Я лучше запишу, - сказала Стефани. Неловкими шестилетними пальчиками она поводила карандашом по бумаге. Получилось что-то вроде плетеной веревки. - Я перефразирую ваши слова, - объяснила она, глядя на листок, содержащий половину какого-то слова. - Чувство несоответствия заставило Римо Пелхэма уйти в отставку. - Правильно. Умница! - Ну? - Что ну? - Разве вы не поцелуете меня на прощание? И Римо Уильямс поцеловал Стефани Брюстер, а она сморщила носик, объяснив, что у него горячее лицо. - Вот так-то, детка, - сказал Римо с легким сердцем и отправился на встречу в Дейтон. Пересушенная одежда потрескивала на теле. Ждать в Израиле возвращения домой агента? Он хмыкнул. Ему из Чикаго-то не удастся вырваться. Да, маразм есть маразм. Тело болело, как от сильного солнечного ожога, но болело по-доброму. Легко дышалось, ноги двигались сами собой. До чего прекрасно жить! Он пожелал Деборе всяческого добра и решил, что у нее все будет хорошо. Она, в конце концов, была везучей. Второзаконие принесло бы ей смерть. Да. Ему захотелось перечитать записку еще разок. Но ее поглотило пламя. Он отдохнет, развеется в Дейтоне, с кем-нибудь переспит, а через пару недель потихоньку примется за дела. Может быть, ему пришлют Чиуна для тренировок. Это будет полезно. От коттеджей ехал автомобиль "скорой помощи". Это не Рэтчетт. Его дом в другой стороне. Значит, "скорая" везет кого-то другого. Машина притормозила, и полицейский, сидящий на переднем сидении, окликнул его: - Это вы Пелхэм? - Да, - сказал Римо. - Вы отвечаете за охрану и безопасность? Надо бы встретиться в морге и поговорить. - Да я вроде как занят, - сказал Римо, но увидев изумленное лицо патрульного, понял, что сморозил глупость. - Я должен сперва кое в чем разобраться. Давайте, встретимся позже. У меня был тяжелый день. - У нее тоже, - сказал патрульный, кивнув головой назад, на медицинский отсек автомобиля. - Еще одна передозировка наркотика. Второй случай за месяц. Я думал, что у вас тут башковитый народ, а не наркоманы. Слушайте, вам придется зайти в морг, потому что мы должны кое-что сверить с ФБР. Эй, а что у вас с лицом? - Слитком близко подошел к огню. - Ага. Подождите. - Он обратился к водителю: - Погоди минуточку. Полисмен вышел из машины и, подойдя поближе к Римо, так чтобы не услышал шофер, заговорил доверительным тоном: - Послушайте, что бы там ни говорили, но ФБР из кожи вон вылезет, чтобы присвоить все заслуги себе. Вы понимаете, что я имею в виду? Римо кивнул. - Они велели прислать вас в морг, если мы вас повстречаем. Я знаю, чего они хотят: увести вас подальше от фотографов. Они собрались на поле для гольфа, где мы и обнаружили тело. Черт с ними, с ФБР. Вы офицер по безопасности. Если поспешите, то найдете там репортера. Вы меня понимаете. Они приехали сюда, чтобы кого-нибудь арестовать или что-нибудь в этом роде, но мы вполне можем сделать это сами, И уж так они себя приятно ведут, как будто вовсе не хотят присвоить себе всю славу. Понимаете? Римо кивнул. - Как мы будем выглядеть? А вы? Вы же отвечаете за безопасность. Мы с вами в сумме получаем меньше, чем каждый из этих ублюдков в отдельности. Верно? Мы имеем одно - уважение. Правильно? Римо кивнул и сказал: - Я хотел бы взглянуть на тело. - Она была доктором. Представляете? Врач-наркоман и смертельная доза. Ну и команда придурков! Слушайте, приятель, поосторожнее с газовыми горелками. Вы выглядите ужасно. - Покажите тело. - Хорошо. Но оно завернуто... - Я только взгляну. - Ладно. Эй, погоди, не уезжай! Водитель покачал головой: - Думаешь, я очень туда спешу, а? Они подошли к задней двери. Патрульный доверительно сообщил Римо, что все племя водителей - лентяи. Он раскрыл двери и с напускным равнодушием молодого полицейского сказал: - Вот. Римо увидел нечто, лежащее на складных носилках и укрытое простынями. Он понял, что это Дебора. Протянув руку, Римо осторожно, очень осторожно отогнул уголок простыни, стараясь держать под контролем каждый нерв, чтобы не отвалилась рука. По телу, ощущал он, курсирует биение энергии, и он, направив ее в нужное русло, почувствовал подъем. Римо увидел неподвижное лицо, закрытые глаза, веснушки, осветившие ночь его одиночества, и губы, ныне безмолвные, и безжизненные руки. Он взял ее за руку. В ярком свете лампы над головой он увидел на предплечье отметину, ставшую теперь заметной благодаря химическим веществам, которые ей ввели, или, может быть, из-за того, что жизнь оставила ее. Едва заметный голубой прямоугольник, словно нарисованный мелком цвета яйца малиновки. На этом месте когда-то были аккуратные цифры, с помощью которых раса господ вела учет существ, рассматривавшихся ею как недочеловеки. Учету подлежали даже дети - сокровище, которое ненадолго озаряет жизнь взрослых, а потом включается в механизм сведения старых счетов. Римо осторожно разогнул неподатливые пальцы, взял зажатый в них предмет, посмотрел на него и спрятал в карман. Дебора должна была вывести наших агентов на преступника. Но и после смерти она привела Римо к нему, к мерзавцу из расы господ, считающему себя сверхчеловеком. Ладно, он покажет им, что такое настоящий сверхчеловек. Тот, кто не знает своего происхождения, потому что воспитывался в католическом приюте, тот, в ком смешалась кровь разных племен и народов. Он, Римо, вполне может оказаться и чистокровным немцем. Тогда, если в немцах на самом деле есть склонность к жестокости, она проявится и в нем. В голове зазвучали слова древней священной клятвы: "Я - Шива, Дестроер; смерть, разрушитель миров". Они узнают, кто такой Дестроер! Римо навсегда прикрыл простыней веснушки-звезды и, как ему казалось, аккуратно захлопнул дверь "скорой помощи". Он специально следил за собой, закрывал дверцу медленно, чтобы не привлекать к себе внимание. Но грохот, удар, прогнувшееся внутрь изображение красного креста на дверце и закачавшийся на рессорах автомобиль заставили водителя выскочить из машины. Патрульный заорал, а Римо пожал плечами. - Чертовы психи! - кричал патрульный водителю, сердито уставившись на Римо. - Все здесь чокнутые, даже полицейский! Ты зачем это сделал, а? Но подойти к Римо почему-то не захотел. Тот еще раз извинился и ушел в надежде прибыть на место раньше сотрудников ФБР, чтобы, не дай Бог, с ними не повстречаться. Он не желал зла этой организации. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ  Человек, известный когда-то под именем Ганса Фрихтманна, сидел перед шахматной доской и изучал позицию эндшпиля. Исход партии был очевиден. Шахматы - бальзам для ума, ума, который в состоянии их оценить. На нем был смокинг, на ногах - домашние туфли, что приличествовало человеку, завершившему напряженный трудовой день. Кто бы мог ожидать, что еврейка работала на эту мстительную шайку, которая до сих пор отказывалась понять, что Вторая мировая война окончилась? Безумцы. Теперь, после ее гибели, на него откроет охоту кто-нибудь еще. Пора исчезнуть. Фотографии позволят русским держать ученых Форума под контролем, в чем, собственно, и заключалось его задание. Он сделал свое дело. Этого, естественно, никто должным образом не оценит, но такие вещи давно перестали его заботить. Он снова взглянул на доску. Против его короля, ферзя, двух коней, пешки и слона у белых оставался только король. Но перед тем как наркотик подействовал, еврейка успела сказать, что из любого положения есть выход, хотя выхода, конечно же, не было. Он собрался было расставить фигуры для новой партии, но тут бесшумно распахнулась дверь, ударившись ручкой в стену. С визитом пожаловал начальник охраны Брюстер-Форума, выглядевший так, словно только что выскочил из горящей печки. - Привет, Сторс. - сказал Римо хозяину, тому, кто был тренером по шахматам в Брюстер-Форуме. - Я пришел за своей партией. - Но не сейчас же, - ответил Сторс. - О, сейчас как раз очень удобно. Римо закрыл за собой дверь. - В чем дело? - спросил тренер. - Что за прихоть? Такой поздний час. Вы ужасно выглядите. - Я хочу сыграть в шахматы. - Ну, - сказал со вздохом Сторс, - если настаиваете... Позвольте, я помогу вам снять пиджак. Римо обошелся без посторонней помощи, хотя при этом что-то треснуло, и оторвался рукав. Он заметил, что кисти рук покраснели и распухли. Посередине комнаты на голом паркетном полу стояла шахматная доска на металлических ножках. С ней намертво были соединены два дубовых кресла с массивными подлокотниками. - Садитесь, мистер Пелхэм. Сейчас я расставлю фигуры. - Не надо, сойдет и так. Я буду играть белыми. - Но ведь невозможно выиграть с одним королем! Из кармана рубашки Римо достал белого ферзя, который был зажат в мертвой ладони Деборы. - У меня есть еще ферзь, - сказал он. - Этого достаточно. Римо положил руки на подлокотники. Под правым запястьем он почувствовал холод металла, поглощающего тепло руки. Он взял с доски своего короля, как бы разглядывая фигуру, и украдкой взглянул на подлокотник. Там были три малюсеньких металлических кружочка, погруженные в дерево, с отверстиями посередине диаметром с иглу. "Вот оно что, - сообразил Римо. - Нокаутирующий укол. Наркотики!" Сторс уселся напротив Римо. - Интересное положение сложилось после сицилийского дебюта. Вам знакома сицилийская игра? - Конечно. Сицилийцы воевали на стороне нацистов. Им в обязанность вменялось вести подсчет детей, изнасилованных гитлеровскими бандитами. Римо улыбнулся, подавляя желание протянуть руку и раздавить пальцами адамово яблоко Сторса. Дебора была здесь. Сидела в этом кресле, смотрела Сторсу в глаза, испытывая отвращение к нему и к тому, что он олицетворял, но долг - превыше всего. Она проиграла партию. И потеряла жизнь. Жизнь не вернешь. Но партию еще можно спасти. И хоть как-то оправдать ее жизнь и ее смерть. - Ваш ход, Сторс, - сказал Римо. Сторс подвинул пешку на одно поле вперед. - Пешки, - произнес он. - Маленькие человечки на шахматной доске. Но иногда они становятся тяжелыми фигурами, самыми опасными для соперника. - Особенно если они, как нацисты, воюют с детьми и женщинами. Тогда они по-настоящему опасны. Лицо Сторса покраснело. Он собрался что-то сказать, но тут в комнату вошла его дочь. На ней была короткая красная юбка и белый свитер, под которым не было бюстгальтера. Сквозь ткань просвечивали темные соски. Увидев Римо, она облизнула верхнюю губу, в глазах появился диковатый блеск, словно внутри вспыхнул свет, и сквозь отверстия зрачков наружу выбиваются огоньки. - Анна, у нас нежданный гость. Приготовь, пожалуйста, вам что-нибудь перекусить. - Хорошо, отец, - сказала она и снова посмотрела на Римо. - Что бы вы хотели? - Сойдет все, что есть в доме. Детская кровь. Чипсы из абажуров с соусом из цианистого калия. Героиновый лимонад. Все, к чему вы привыкли. От замешательства ее лицо поглупело. Сторс сказал: - Наш гость - большой шутник. Приготовь то, что обычно. И поскорее. - У меня создалось впечатление, мистер Пелхэм, - произнес Сторс, когда его дочь вышла, - что вы желаете поговорить о нацизме. - Да, меня всегда интересовало безумие, - сказал Римо. - Единственное безумие в том, что мы проиграли. - Рад слышать, что вы сказали "мы", - заметил Римо. - А проиграли вы потому, что растратили силу, атакуя с упорством маньяков второстепенные цели. Настоящая сила - у американцев, которых даже ненависть не заставит гнать людей в печи. Поэтому мы побеждаем. А засранцы вроде вас, безумные ненавистники всегда проигрывают. - Мой дорогой мистер Пелхэм, историю пишут победители, - сказал Сторс, и Римо заметил, что его палец потянулся к кнопке на ручке кресла. Он понимал, что сейчас иглы вонзятся ему в запястье, он получит дозу наркотиков и станет беспомощным. Сколько несчастных побывало здесь до него? Но вряд ли среди них попадались люди с мгновенной реакцией, способные поймать двумя пальцами муху на лету. Настал час, и Римо Уильямс вместе со своими грозными талантами оказался лицом к лицу с этим маньяком, кошмарным порождением чудовищного зла. Рука Сторса сжала ручку кресла. Римо сосредоточил всю свою чувствительность на правом запястье. Сначала кожа ощутила легкое прикосновение игл. Все ощущалось словно при замедленной съемке. Вот три иглы коснулись кожи. Кожа прогнулась, как тонкий слой травы и мха, покрывающий болото, прогибается под давлением палки. Иглы не отступали. Затем кожа не выдержала и поддалась, поглотив кончики иголок. Теперь иглы продолжили путь и скоро отдадут наркотический сек. Затем жертва должна отреагировать - потереть руку. Таков был их сценарий для жертвы. Но в кресле сидел Римо Уильямс, а он не собирался становиться жертвой. На миллиметр приподняв незаметно для Сторса руку, дабы не получить полную дозу, Римо затем демонстративно потер тыльную сторону запястья. Почувствовав легкое головокружение, он ускорил внутренние ритмы организма, чтобы справиться с полученной - хотя и ничтожной, но все же - дозой наркотика. Уронил голову на грудь. - Ты хотел меня обыграть, да? - послышался голос Сторса. Кресло нациста отодвинулось от стола. Римо услышал, как Сторс приближается. Он врач, сейчас он заглянет Римо в глаза. Крепко сомкнув веки, Римо в уме сфокусировал взгляд на воображаемом самолете, летящем в солнечном летнем небе на расстоянии многих миль. Он почувствовал, что палец отработанным движением приподнимает ему веко. Яркий свет должен был заставить зрачок сократиться, но вид реактивного самолета в полуденном небе уже сделал это, и Сторс, довольно хмыкнув, отпустил веко. - Подействовало! - воскликнул Сторс. - Я сдержу свое обещание, дочь. - Встань, - приказал он, и Римо встал. - Открой глаза и следуя за мной. С уверенной самонадеянностью Сторс повернулся к нему спиной, отодвинул в сторону длинную бархатную портьеру, за которой оказалась дверь, повернул ручку, вошел и отступил на шаг, уступая дорогу Римо. Тот смотрел прямо перед собой, но сумел быстро оглядеть комнату периферическим зрением. Он уже видел эту комнату раньше - на секс-фотографиях. У стены слева стояла металлическая кровать, покрытая белыми атласными простынями. Справа стояла камера на треножнике и осветительные приборы с отражателями. У кровати - Анна. Грудь ее тяжело поднималась, натягивая ткань свитера. Она смотрела на Римо. - Я так долго ждала тебя, - произнесла она. Сторс закрыл за собой дверь и запер ее на ключ. - Раздевайся, - скомандовал он. - Все снимай. Римо, словно робот, разделся, продолжая смотреть прямо перед собой. Анна стянула свитер через голову. Светлые кудри с трудом протиснулись через воротник. Слегка повисшие груди подпрыгнули, освобождаясь от свитера. Она взглянула на Римо и, заведя руку за спину, расстегнула верхнюю пуговицу юбки, а затем, засунув пальцы за пояс, начала медленно спускать юбку по бедрам, пока она бесшумно не упала на пол. Белья на ней не было, только длинные черные чулки, поддерживаемые черным же поясом, и высокие черные сапоги до колен. Римо стоял обнаженный, одежда кучкой лежала перед ним на полу. - Ложись на кровать, - приказал Сторс, и Римо растянулся поперек кровати. Анна подошла и наклонилась над ним так, что ее соски слегка касались его груди. - Для тебя у меня есть кое-что особенное, - сказала она и шагнула к небольшому столику рядом с кроватью, а затем снова оказалась в поде зрения Римо. В руках у нее был черный парик. Она принялась водить длинными прядями волос по животу Римо, затем перешла к половым органам и ногам. Потом надела парик на голову, заправив под него свои светлые волосы. Анна села на кровать рядом с Римо и взяла со столика губную помаду. Засунув в рот конец закрытого тюбика, наклонилась над Римо, и ему на грудь закапала слюна. Затем, открыв помаду, она нарисовала кроваво-красные губы поверх своих собственных, бледных и бесцветных. Снова потянулась к столику. "Теперь плеть," - подумал Римо. Убить их сейчас? Это просто. Ему хотелось дать им перед смертью почувствовать вкус победы. - Отец, ты готов? Я не могу больше ждать. Заряжая фотокамеру, Сторс ответил: - Действуй. Только быстро, мы потеряли много времени. Отработанный удар плети обрушился на живот Римо, оставив на коже алый след. Еще удар. На этот раз - ближе к паху. И опять. Она отшвырнула плеть и склонила голову над Римо. Темные пряди волос щекотали тело, ее рот схватил его, пачкая жирной помадой. Послышалось сладострастное мычание. Римо позволил своему телу отреагировать. Он хотел эту женщину, но не для того, чтобы доставить ей наслаждение, а чтобы покарать ее. Как это сделать, он узнал от Чиуна, поведавшего кое-какие секреты. Извращенную нацистскую самку возбудил до неистовства молодой мускулистый полицейский, но уничтожит ее живущий в его сознании восьмидесятилетний кореец, считавший женщин не более сложным устройством, чем гитара. Неверный аккорд вызывает дисгармонию. Следует играть на нужных струнах. Для черноволосой женщины в сапогах боль, мучения и страдания - вот подходящие струны. В этом ее наслаждение. Что ж, Римо доведет ее до экстаза, а потом - дальше, пока экстаз не станет болью, и еще - до тех пор, пока каждое нежнейшее эротическое прикосновение не обратится в режущую по живому боль. Ее акт сознательного унижения сделал свое дело. - Он готов. Прикажи ему овладеть мной. - Овладей ею, - скомандовал Сторс. - Хочу насилия! - вскричала она. - Изнасилуй ее, - приказал Сторс. Это было как раз то, что требовалось, и Римо с силой швырнул ее на кровать. Парик отлетел в сторону. Он внедрился в нее так, что тело изогнулось до хруста в позвоночнике. Анна стонала. Сторс фотографировал. "Как он дошел до того, - думал Римо, - что спокойно занимается съемкой, наблюдая за извращениями собственной дочери?" Римо начинал догадываться. Незаметно, шаг за шагом, малозначащие поступки и действия формируют систему привычек, требующую постоянного усложнения, пока из многих частей не складывается общая сумма. И назад дороги уже нет. - Сильнее, - проник в его сознание голос Анны. Сильнее. Быстрее. Глубже. Он заострил внимание на пальцах рук и ног. Когда тело начинает нагнетать кровь, мозг отказывается от нее, заботясь о других частях тела, о других функциях организма. В этом и состоял секрет Чиуна. - Еще! - закричала она. - Еще! Он буквально вжался в нее, придавливая коленями, приподнимая вверх и опуская. Она стонала в экстазе. Римо заработал сильнее. Быстрее. Она застонала. Опять оргазм. Сильнее. Быстрее. Сосредоточимся на коленях. Теперь она стонала не переставая. Но экстаз начинал уступать место боли. Римо продолжал. Еще сильнее. Еще быстрее. Сознание зафиксировало мозолистые утолщения на кончиках пальцев. Стоны становились все громче, их тон повышался. Теперь ей было больно. Она страдала. Скоро она крикнет "Стоп!", и Римо, находящийся, как они считают, под действием наркотика, вынужден будет повиноваться. Он сильнее навалился на нее, придавив мускулистым плечом ее рот с такой силой, что треснули передние зубы. Теперь она уже не сможет приказать ему остановиться. Из-под плеча ее голос почти не был слышен. И Римо продолжал. Сильнее. Еще сильнее. Теперь - пальцы ног. Они впились в деревянный пол для прочного упора. Она пыталась оттолкнуть его. Он прижал ее сильнее. Сторс больше не фотографировал. Теперь он наблюдал. Групповые изнасилования нацистов несли смерть их жертвам. Сторс видел, как такая же участь постигает его дочь, она погибает, изнасилованная бандой, состоящей из одного человека. И тогда Сторс скомандовал: - Стоп! Римо остановился. Анна лежала в полубессознательном состоянии, рот и пах были в крови. - С тобой все в порядке, дорогая? - спросил Сторс. Она медленно села, в глазах горела ненависть. - Убьем этого ублюдка, отец. Замучаем до смерти. - Обязательно. Но сперва, мистер Пелхэм и я должны закончить начатую партию в шахматы. Прояви пока пленку. Я тебя позову. Римо было приказано одеться. Сторс отвел его обратно, в шахматную комнату, велел сесть и сам занял место напротив. Он обратился к Римо; - Кто ты? - Римо Пелхэм. - Кто рассказал тебе обо мне? - Дебора Хиршблум. - Что она рассказала? - Что вы - нацисты. - Зачем ты сюда пришел? - За деньгами. Я могу вытянуть из вас деньги. - Хорошо. Мы сыграем в одну игру. Ты сейчас проснешься и покажешь мне, как ты собирался выиграть, а потом - опять уснешь. Повторяй за мной. Ты проснешься, чтобы поиграть, и снова уснешь. - Я проснусь, чтобы поиграть, и снова усну. - Ты проснешься по щелчку моих пальцев. Уснешь тоже по щелчку. Сторс щелкнул пальцами. - Сыграем блиц, - сказал он, улыбаясь. - Сыграем, - согласился Римо. - По-прежнему надеетесь выиграть? - спросил Сторс, уверенный в своем мастерстве и грядущей победе. - Да, - сказал Римо и взял с доски ферзя. Ферзя Деборы. - Следите за ферзем. - Слежу. - Вот мой ход, - сказал Римо и поставил ферзя на ладонь зеленым фетровым кружочком вниз. Пальцы сомкнулись на основании фигуры. Темно-карие глаза, у которых, казалось, не было зрачков, впились в Сторса, и Римо произнес: - Мат в один ход. Римо повернул руку фигурой вниз и с разворотом кисти послал ее вперед. Этот ход, величайший в истории шахмат, вогнал верхнюю часть белого ферзя в глаз Сторсу, потом - еще глубже, через глазницу в мозг. На месте правого глаза Сторса оказался зеленый фетровый монокль, из-под которого вниз побежала алая ленточка. Тело Сторса передернулось в конвульсии, пальцы защелкали - щелк! щелк! щелк! Это был последний сигнал мозга, посланный им еще до того, как Римо пошел белым ферзем. Прямо в глаз негодяю. Римо поглядел на него и улыбнулся одними губами. - Шах и мат, - сказал он и вышел. Остальное было просто. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Анна Сторс еще не одевалась. Когда Римо вошел в затемненную фотолабораторию, она как раз положила негативы с его изображением в металлическую картотеку, где находились все остальные. Увидев Римо, она в ужасе раскрыла глаза. - Он проиграл, - сказал Римо. Анна попыталась ударить его ногой, но Римо не обратил на это внимания и со смехом завел ее руку за спину, а потом прошептал ей в правое ухо: - Твой отец, прежде чем я его убил, успел сказать, что единственной вещью, доставлявшей ему удовольствие, было наблюдать за тобой во время ваших представлений. Но он не хотел этого показывать, чтобы ты не останавливалась. Потом Римо убил ее и оставил тело распростертым на огромной сушилке для фотографий. Когда он опускал труп на барабан из нержавеющей стали, зашипел, испаряясь, пот. Потом Римо сжег негативы и поджег дом. Уходя, он взял из буфета пирожок. Через несколько минут после его ухода начали прибывать первые пожарные машины. Вечерняя прохлада остудила воздух, вдруг стало необычно для августа холодно, потом - жарко, а потом Римо уже ничего не чувствовал, а просто шел вперед... ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ  Ростбиф в ресторане Хенричи, в Дейтоне, был хорош. Он был хорош уже на протяжении двух вечеров по средам. Римо посмотрел через окно на долину Майами, где на окраине и дальше, над окружающими Дейтон городками, вспыхивали огни. Ресторан находился на самом верху отеля, и для Дейтона здесь готовили превосходно. В Нью-Йорке это была бы просто съедобная пища. Он разрезал поджаристое, слегка пружинящее мясо, откуда вытек красноватый сок, окрасивший в розовый цвет картофельное пюре, лежащее рядом на тарелке. Хорошее мясо, заметил кто-то, как и женщину, нужно смаковать. Кто это сказал? Уж конечно не Чиун, который, хотя и признался однажды, что все женщины прекрасны, только не все мужчины способны это разглядеть, в то же время считал непрожаренное мясо страшным ядом. Римо наслаждался мясом. "Вообще-то, Чиун прав насчет яда, - думал он. - Регулярно приходить в определенные дни в определенное место, о чем знает кто-то еще, означало ставить себя в положение мишени. Мясо может быть отравлено. Его, Римо, могут отравить, хотя отравитель его никогда и не видел. КЮРЕ знает в этом толк. Отравитель может даже и не знать, что подсыпает именно яд. КЮРЕ обрезает концы везде, где возможно." Но пока он жив, и каждый прожитый день означал, скорее всего, что его здесь держат для того, чтобы заставить подергаться и поволноваться. Наказание в том, что приходится ждать, убьют тебя или нет. А если он ждет, значит не чувствует за собой вины, и ему можно опять доверять. Что он такого сделал? Нагрубил Смиту? Так это из-за затянувшегося состояния максимальной готовности. Засчитывается не сказанное, а сделанное. Он выполнил приказ и прибыл в Дейтон. В памяти почему-то не сохранилась дорога до Дейтона. Он помнил усталость, страшную жару, а потом - непонятно как оказался в аэропорту Дейтона с невероятным загаром, с деньгами, полученными, скорее всего, по дорожным чекам и без документов. Он, должно быть, проделал весь путь "на автопилоте." Римо чувствовал сильную усталость, но отдых день ото дня прибавлял сил. К тому времени, когда возобновятся тренировки, он будет к ним готов, но никогда больше не позволит держать его так долго на таком уровне. Если они со Смитом когда-нибудь встретятся, нужно будет об этом раз и навсегда договориться. Дебора прикончила того, за кем охотилась. Он знал, что она своего добьется, но уж больно неловко все было сделано. Отец поссорился с дочерью, она его убила. Но для чего бы женщине кончать жизнь самоубийством при помощи сушилки для фотографий? Забавно, но похоже на его собственный стиль. От израильтян он ждал большей аккуратности. Да, это мог быть и он. Хотя нет, такой способ недостаточно быстр, требует много хлопот и годится только для наказания или отомщения. Но Римо наказаниями не занимается. Когда-нибудь, если они встретятся, он скажет Деборе, что задание она выполнила неряшливо. Римо опять взглянул через окно на долину, окидывая взором дали. Был тихий вечер, но на небе не было звезд, и по непонятной причине он вдруг ощутил чувство большой потери, как будто нашел что-то крайне необходимое, а потом потерял, даже не узнав, что же это было. Тут в голову Римо пришла оригинальная мысль, достойная того, чтобы ею гордиться. Он подумал о веснушках Деборы и сказал про себя, надеясь когда-нибудь высказать то же самое вслух: "Девушка без веснушек - словно ночь без звезд". Римо огляделся вокруг в поисках женщины с веснушками. Надо испробовать эту оригинальную фразу. Но на глаза ему попался только человек в костюме с чемоданчиком в руке. Причина, по которой он увидел этого человека, заключалась в том, что тот стоял в трех дюймах перед его носом. - Хорошее настроение? Приятные мысли? - спросил человек резким и тонким голосом. Римо посмотрел вверх. Такое же, как и голос, лицо - резкое и злое. - Добрый вечер. Садитесь. Я гадал, почему вы заставляете меня так долго ждать. Харолд В. Смит сел за стол напротив Римо и положил чемоданчик на колени. Смит заказал запеченный сэндвич с сыром. Официантка сказала: - У нас есть еще сэндвичи с помидорами и ветчиной, и... - Просто с сыром. - И невкусный, пожалуйста, - добавил Римо. Ага, у официантки на лице веснушки. Вот он ее порадует! Улыбка спряталась в уголки рта официантки. - Идите, - сказал Смит девушке и повернулся к Римо. - Значит, вы в хорошем настроении. Понравилась ли вам ваша последняя деловая поездка? - Не очень. - Не предполагал, что вы станете искать себе дополнительную работу. - Что? - Римо выглядел сконфуженно. - Вы запамятовали некоторые детали? - Представления не имею, о чем вы говорите. Смит наклонился вперед и внимательно вгляделся в лоб Римо, где обожженная кожа до сих пор была глянцевитой и натянутой, а брови только начинали отрастать. - Я поверю вам, потому что меня об этом предупреждал Чиун. - Чему поверите? Смит улыбнулся в ответ, и Римо понял, что не стоило и спрашивать. - Когда к вам окончательно вернулась память? - Вот что, - сказал Римо, - сперва вы мне объясните, где это я получил солнечный ожог, потому что, я уверен, вы знаете, а уж потом я расскажу, когда ко мне вернулась память. - Когда к вам вернулась память? - В аэропорту Дейтона. - Похоже на правду, - сказал Смит. Он огляделся вокруг и тихо сказал, страхуясь от посторонних ушей: - Вы утром оставили у меня в номере свой бумажник. Он передал Римо потрепанный бумажник, в котором, как Римо знал, содержится все: кем ему теперь быть, куда направляться, место и время новой встречи со Смитом. - Так где же я так обгорел на солнце? - Спросите у Чиуна. Я не только не могу объяснить, но не могу даже толком понять. Смит оглядел окружающий интерьер и сказал: - Знаете, я бы предпочел, чтобы вы питались в столовой самообслуживания, если бы только столы там не стояли так близко друг к другу. - Угу, - сказал Римо, засовывая бумажник со своей новой личиной в карман купленного за наличные нового костюма. Официантка возвратилась и поставила перед Смитом сэндвич с сыром. Когда она склонилась над столом, Римо сказал: - Знаете, девушка без веснушек - словно ночь без звезд. - Знаю, - ответила она. - Мой жених всегда так говорит. Смит был определенно доволен разочарованием Римо. - Клянусь, - сказал Римо, - во всем мире нет ни одной оригинальной фразы. Придумываешь что-то, но оказывается, все уже придумано раньше. Я сам это выдумал! Это моя фраза. - Чепуха, - сказал Смит, со спокойным удовольствием наблюдая, как очередная душа возвращается с облаков на землю. - Один наш общий знакомый постоянно использовал эту фразу. Он говорил ее всем - девочкам, старухам, кому угодно, лишь бы польстить. Если, конечно, был достаточно трезв, чтобы вообще вести беседу. Римо понял, о ком говорит Смит, уронил вилку в пюре и выпалил: - Я помню каждое его слово, но этого не было. - Как хотите, - сказал Смит, вгрызаясь в желтую массу сэндвича. Римо откинулся на спинку кресла. - Мне наплевать, верите вы или нет! Я точно знаю, что у меня в душе живет поэтический дар. Понимаете? Вам знакомы такие вещи, как сердце, чувствительность, люди, человеческие существа? Аппетит пропал. За окном в долине Майами светились огоньки проезжающих автомобилей и далеких домов. - Хорошо. Я верю, что вы сами это придумали. Все возможно. Заканчивайте ваш ужин, Римо. Мы за него платим, в конце концов. Римо продолжал смотреть в темноту, ожидая, что его снова посетит вдохновение. Тогда он докажет Смиту. Но вдохновение не приходило.