точить во флакон, живой свежий запах юности. Кожа у нее была золотистая и нежная, лицо - правильной овальной формы, глаза - черные-пречерные. И наконец, в этих глазах Римо увидел то, чего ждал, - слабый проблеск желания, чтобы его рука снова погладила ее бедро. Он так и сделал, но нерешительно, и даже медленнее, чем раньше. Но когда рука поползла обратно вниз к колену, он совершил это движение быстрее, и с более сильным нажимом, потом начал гладить внутреннюю поверхность бедра - непрерывные нежные поглаживания, вверх-вниз, но всегда останавливаясь, чуть-чуть не доходя во влагалища. Темные соски на ее золотых грудях заострились, и Римо дотронулся губами до этих концентрических кружочков, потом языком провел линию между ними вниз до пупка, и при этом ни на секунду не прекращал медленных ритмичных поглаживаний внутренней стороны бедра. Он видел, как разжались до того стиснутые губы. Теперь она позволит ему взять ее, даже если ей это не понравится. Так она будет говорить себе. Но это неправда. Она хочет его. Римо по-прежнему держал ее руки у нее за головой. Стереотип изнасилования не должен быть нарушен. Если он отпустит руки, то воспитание заставит ее попытаться освободиться. Так что ему приходилось держать ее руки. Но легонько. Правой рукой он принялся ласкать ее груди, затем пупок, плечи, бедра и наконец, добрался до влажного влагалища. "Ублюдок! Белый ублюдок!" - стонала она. Потом он вошел, но не до конца. Задержался, ожидая, когда она сама попросит. И она попросила: "Черт побери! Я хочу тебя!" Стон перешел в сдавленное рычание, ее темные глаза почти исчезли под полуопущенными веками. Теперь он отпустил ее руки, и обеими руками снова принялся мять ягодицы, увеличивая давление, входя все глубже, всей силой воздействуя на ее главный орган чувств, силою воли вводя ее в оргазм. Лишь на одни краткий миг, когда ее чувства достигли полного исступления, он остановился, а потом сразу расслабился, когда начались обычные прерывистые вздохи и истеричные женские визги. - А-а-а! - вопила Мэй Суй, закрыв глаза в экстазе. - Мао! Мао! - И Римо внезапно отпрянул и встал на ноги. При других обстоятельствах он бы остался, но сейчас ему нужно было, чтобы она следовала за ним, чтобы она сомневалась, захочет ли он ее снова. Он оставил ее лежать в полном изнеможении на кровати и застегнул молнию брюк - весь акт он совершил полностью одетым. И тут он увидел, что в дверях стоит Чиун и качает головой: - Механически, механически, - произнес он. - Так чего же ты хочешь, черт тебя подери! - возмутился Римо. - Ты сам дал мне точные указания насчет двадцати пяти стадий, а теперь говоришь, что это было механически. - Всегда есть место для творчества. - А почему бы тебе не показать мне, как это делается? Чиун оставил этот вопрос без ответа. - И кроме того, я считаю, что заниматься этим в присутствии постороннего - просто отвратительно. Но, впрочем, вы, американцы и китайцы - свиньи. - Ну, ты и фрукт, - заявил Римо. Он получил от секса куда меньше удовольствия, чем собирался получить человек на другой стороне улицы от убийства Римо. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ  - Мне надо поговорить с тобой, Чиун, - сказал Римо. - Он закрыл дверь, оставив Мэй Сун лежать в полном изнеможении поперек кровати. Чиун уселся на серый ковер, покрывавший пол комнаты, и скрестил ноги в позе лотоса. Лицо его ничего не выражало. Римо сел перед ним. Он мог, если бы пожелал, просидеть в таком положении много часов подряд - годы тренировок научили его концентрировать внимание и полностью контролировать тело. Он был выше Чиуна, но сейчас, когда они сидели друг против друга, глаза их находились на одном уровне. - Чиун, - начал Римо, - тебе придется вернуться в Фолкрофт. Прости, но ты доставляешь слишком много хлопот. И тут Римо уловил нечто, и в то же время был уверен, что этого нет. Он не мог точно определить, что это. Во всяком случае, когда речь идет о Чиуне. Если бы перед ним был кто-то другой, Римо решил бы, что тот собирается напасть на него, или хотя бы подумывает об этом. Но с Чиуном это было невозможно. Римо знал наверняка, что Чиун не испускает никаких сигналов, по крайней мере, ни в выражении глаз, ни в движении позвоночного столба, никогда нельзя было уловить ни малейшего намека на то, что Чиун готов к нападению. Большинство специалистов этой профессии выучивается не посылать никаких сигналов глазами, но движение позвоночного столба - это все равно что плакат: "Берегись!". И Римо, если бы он не знал, что Чиун не посылает сигналов, и если бы он не знал, что Чиун испытывает к нему чувство искренней и глубокой привязанности, мог бы поклясться в этот момент, в гостиничном номере в Бостоне, где закрыты все двери, и занавешены все окна, что Чиун только что решил убить его. - Тебя что-то беспокоит, - заметил Чиун. - Сказать правду, Чиун, ты стал совершенно невыносим. Своим бредом по поводу китайцев ты можешь просто-напросто сорвать все задание. Никогда раньше мне не доводилось видеть в тебе и в твоих поступках ничего, кроме верха совершенства, а теперь ты ведешь себя как ребенок. - Смит приказал тебе отправить меня в Фолкрофт? - Да ладно, не расстраивайся. Это просто вопрос профессионализма. - Я спрашиваю тебя: мое возвращение в Фолкрофт - это приказ Смита? - Если я тебе скажу, что да, тебе будет легче? - Я должен знать. - Нет, это не приказ Смита. Я так хочу. Чиун поднял правую руку, давая понять, что то, что он хочет сказать, имеет исключительную важность, и что Римо должен слушать предельно внимательно. - Я объясню тебе, сын, почему я делаю то, чего ты не понимаешь. Чтобы понять действия, надо понимать человека. Я расскажу о себе и о людях с моей родины. И тогда ты узнаешь, почему я делаю то, что делаю, и почему я ненавижу китайцев. Многие люди решат, что я злой человек, профессиональный убийца, лишающий людей жизни и обучающий других делать то же самое. Пусть будет так. Но я не злой человек. Я хороший человек. Я делаю то, что должен делать. Таков образ жизни у нас в Синанджу, и только так мы можем выжить. Ты родом из богатой страны. Даже самые бедные страны Запада значительно богаче моей родины. Кое-что я уже рассказывал тебе о моей родной деревне Синанджу. Это бедный край, такой бедный, что тебе не понять. Земля может прокормить лишь одну треть семей, живущих там. Да и то только в хорошие годы. Прежде чем мы нашли способ выживания, нам приходилось уничтожать половину рождавшихся девочек. Мы бросали их со скалы в море, и, скорбя, говорили, что отправляем их домой, чтобы они родились вновь, в лучшие времена. В голодные годы мы так же поступали и с новорожденными мальчиками - отправляли их домой, ожидая, когда наступят лучшие времена для их появления на свет. Я не верю, что, бросая детей в море, мы в самом деле отправляли их домой. И в не думаю, что большинство людей в это верило. Но матери легче сказать себе так, чем считать, что она отдает своего ребенка акулам и крабам. Это такая ложь, которая помогала пережить горе. Представь себе географическую карту. Китай. Это тело. Тогда Корея - рука. Как раз подмышкой расположена деревня Синанджу, и именно в эту деревню владыки Китая и владыки Кореи отправляли людей в ссылку. Принцев, предавших своих коронованных отцов, мудрецов, чародеев, сотворивших зло. Однажды, думаю, что по вашему календарю это был четырехсотый год, а по нашему - день соловья, в нашу бедную деревню пришел человек. Он не был похож ни на одного из тех, которых нам доводилось видеть раньше. Совершенно особенный. Он был родом с далекого острова за морем. Из Японии. Это было раньше ниндзя, раньше каратэ, раньше всего остального. На родном острове его обвинили в том, что он жил со своей матерью как с женщиной. Однако он был невиновен. Он не знал, что это его мать. Но его все равно наказали - выкололи глаза бамбуковыми палками. Голос Чиуна дрогнул, и он вдруг заговорил напыщенным тоном: "Мы бросаем тебя среди подонков, живущих в проклятой стране", - сказал капитан японского корабля бедному слепцу. - Смерть - слишком мягкое наказание для тебя". И слепец ответил. Теперь голос Чиуна зазвенел. Глаза он завел к потолку. "Слушайте, вы! - ответил тот. - Вы, имеющие глаза, не видите. Вы, имеющие сердца, не знаете сострадания. Вы, имеющие уши, не слышите, как плещут волны о борт вашего корабля. Вы, имеющие руки, не знаете покоя. Горе вам, когда черствость ваших душ вернется к вам, и голуби не отметят ее путь. Ибо ныне я вижу, что в Синанджу рождается новый народ. Я вижу, как этот народ разрешит ваши мелкие споры. Я вижу людей среди людей. Я вижу людей добра, которые всей силой своего гнева обрушатся на ваши дрязги. Отныне и впредь, когда вы окажетесь вблизи Синанджу, не забудьте захватить деньги, чтобы заплатить за войны, вести которые у вас самих не хватает сил. Вот какой податью я облагаю вас и всех тех, кто родом не из этой деревни. Платите за работу, которую сами вы выполнить не можете, ибо вам незнакомо чувство уважения к людям". Чиун был явно счастлив, что ему представилась возможность рассказать эту легенду. - Ну вот, сын, - сказал он Римо. - А теперь скажи мне, что ты думаешь об этой истории? Только правду. Римо промолчал. - Правду, - повторил Чиун. - Я думаю, это примерно то же, что и легенда о младенцах, возвращающихся домой. По-моему, жители деревни Синанджу стали профессиональными убийцами-ассасинами потому, что не могли найти другого способа заработать себе на пропитание. Я думаю, что эта история специально придумана для того, чтобы казалось, что ваш дерьмовый бизнес не так сильно воняет. Лицо Чиуна вытянулось, морщины стали глубиной с горные ущелья. Карие глаза запылали огнем. Губы превратились в узенькие полоски, излучающие злобу. - Что? - прошипел он. - Это правда? Ты не передумаешь? - Если мне, папочка, предстоит потерять твою любовь из-за того, что я говорю правду, - значит, я ее потеряю. Я не хочу, чтобы между нами встала ложь, потому что ложь убьет то, что связывает нас. Я думаю, вся эта история о Синанджу - просто миф, специально придуманный для того, чтобы объяснить, откуда взялось то, что есть. Лицо Чиуна смягчилось, он улыбнулся. - Я тоже так думаю. Хе-хе. Но ты чуть было не солгал мне, потому что не хотел меня обидеть. Хе-хе. Но история красивая, правда? - Прекрасная. - Ладно, к делу. В году тысяча четыреста двадцать первом император Чу-ди взял на службу нашего Мастера, человека, чьими заботами живет деревня. - Всего одного человека? - удивился Римо. - Больше не требуется. Если человек достаточно искусен, то больше ничего и не нужно, чтобы защитить слабых и больных, стариков и всех тех, кто не может сам постоять за себя. И наш мастер взял с собой в Китай меч Синанджу длиной в семь футов, выкованный из лучшего металла. Его заданием было казнить архитекторов и строителей императорского дворца Тай-хэ дянь, поскольку именно они спроектировали его, сооружали и, значит, знали расположение секретных ходов. - А зачем ему понадобился меч? - прервал Римо рассказ старика. - Рука для боя. Для казни - меч. Римо кивнул. - Он идеально справился с заданием. Вечером того дня, когда строительство дворца Тай-хэ дянь было завершено, император позвал всех архитекторов и строителей в один из секретных ходов и сказал, что там они получат свое вознаграждение. Но императора там не было, и не было вознаграждения. Только Мастер Синанджу. Вж-ж-ж - взмах мечом вправо. Вж-ж-ж - взмах мечом влево. Вж-ж-ж - вниз, и никто не видел лезвия меча и не понимал, что происходит. Вж-ж-жж! Чиун двумя руками вращал в воздухе воображаемый меч. Меч и не мог быть никаким иным, кроме как воображаемым, потому что никто и никогда не смог бы так легко и так неистово работать настоящим мечом длиной в семь футов. - Вж-ж-ж. И потом он оставил меч рядом с трупами, решив, что вернется за ним после того, как ему заплатят. Прежде чем заплатить, император пригласил его на ужин. Но мастер сказал: "Не могу. Мои люди голодают. Я должен вернуться и накормить их". Я говорю истинную правду, Римо. И тогда император дал ему отравленный фрукт. И Мастер оказался бессилен. - Разве у вас нет защиты от яда? - Только одна. Не есть. Знать свою пищу. Это и твоя слабость, сын мой. Хотя нет никакой необходимости пытаться отравить тебя, потому что ты сам травишь себя ежедневно. Пицца, сосиски, ростбиф, картофельное пюре, цыпленок с поджаристой корочкой. Бр-р-р. Ну, так вот. Мастер проснулся в чистом поле, он не умер - так велика была его сила, но все тело у него словно онемело. Пешком, ослабевший, лишившийся своего искусства, он добрел до Синанджу. К тому времени, как он вернулся, жители деревни снова начали отправлять новорожденных домой. Чиун опустил голову и вперил взгляд в пол. - Для меня не выполнить задание - это все равно что отправить детей домой. Я не могу себе этого позволить, даже если моим заданием станешь ты. На сегодняшний день я - Мастер. - Это твое дерьмо, и тебе его разгребать, а не мне, - голос Римо звучал холодно. - Ты прав. Это мое дерьмо, и мне его разгребать. - А что там было с архитекторами и строителями? Разве они заслужили смерть? - Эта та цена, которую заплатит каждый, кто работает на китайцев, и каждый должен быть к этому готов. - И деревня Синанджу тоже заплатила эту цену, - сказал Римо. Ему было как-то даже не до злости - он испытывал что-то вроде чувства опустошенности - и в этом состоянии, что бы он ни сказал, ответ причинял ему только еще большие страдания. Он всегда знал, что Чиун профессионал, и что в случае необходимости он сам, Римо, может оказаться жертвой. Но слышать об этом ему не хотелось. - Платить приходится всегда. Ничто не дается бесплатно, - заметил Чиун. - Ты платишь свою цену сейчас. Тебя обнаружили, узнали, лишили твоего сильнейшего оружия - внезапности. У тебя нет детей, жизнь которых зависит от того, как ты исполняешь службу, нет матерей, которые будут придумывать для себя спасительную ложь, когда ты не справишься с заданием. Со своим мастерством ты можешь обеспечить себе прекрасную жизнь где угодно. Уходи, спасайся. Прежнее страдание уступило место новой боли - боли, какую испытываешь, когда говоришь лучшему другу то, что не решаешься сказать самому себе. Римо наклонился вперед, пытаясь оттянуть момент, когда придется сказать это Чиуну: - В чем дело, Чиун? Разве ты не должен убить меня? - Не будь идиотом. Конечно, я убил бы тебя, если бы пришлось. Хотя умереть самому мне было бы легче. - Я не могу бросить это задание, - сказал Римо. - Почему? - Потому что, - медленно произнес Римо, - у меня тоже есть дети. И их тоже отправляют домой. Их отправляет домой героин, война, преступления, люди, которые считают благородным занятием взрывы зданий и убийства полицейских, и которые так манипулируют законами государства, что они перестают кого-либо защищать. Дети, которые страдают от всего этого, - это мои дети. И если у нас есть хоть малейший шанс, что когда-нибудь, в один прекрасный день, у нас прекратятся войны, и мы сможем без страха ходить по улицам, и наших детей не будут отравлять наркотиками, и люди не будут грабить друг друга, тогда, в этот самый день, я уйду. Тогда, в этот прекрасный день, я отложу в сторону меч моей страны. Но до того, как этот день настанет, я буду делать свое дело. - Ты будешь делать свое дело до тех пор, пока тебя не убьют. - Что ж, значит так, дорогой. - Значит так, - согласился Чиун. И тут они оба улыбнулись. Сначала Чиун, за ним Римо. Ибо в этот самый момент какое-то внутреннее чувство подсказало им, что кто-то подсматривает за ними сквозь опущенные жалюзи, и что недурно было бы снова немного размяться. В дверь постучали. - Войдите, - крикнул Римо, вставая. Он с наслаждением распрямил ноги. Дверь отворилась, и вошла женщина - та самая, которую в вестибюле он как будто не заметил, и не заметил, что она заметила его. Сейчас она была одета как горничная. - Здравствуйте, сэр, - сказала она. - Ваш кондиционер плохо работает. Нам придется отключить его и открыть окна. - Разумеется, - Римо был сама любезность. Женщина, испуская больше сигналов, чем служба информации Большого центрального вокзала, протопала в комнату и подняла жалюзи. Она не глядела ни на Римо, ни на Чиуна - вся напряженная, запрограммированная. И даже вспотевшая. Чиун скорчил гримасу, показывающую, что он в шоке - настолько откровенны были ее действия и надуман повод. Римо подавил смешок. Женщина открыла окно, и Римо с Чиуном одновременно заметили снайпера в доме напротив, в комнате этажом выше, чем их собственная. Это было легче легкого - женщина с таким же успехом могла бы просто посветить фонариком. Римо взял обе ее руки в свои. - Боже мой, я даже не знаю, как мне вас за это благодарить. Представляете, как здесь было душно! - Да что вы, не стоит, - ответила женщина, пытаясь вырваться. Римо чуть надавил ей на кисти рук сразу за большими пальцами и заглянул в глаза. До того она избегала встретиться с ним взглядом, но больше противиться уже не могла. - Право, не стоит, - повторила она. - Я была рада помочь. Левой ногой она принялась нервно постукивать по полу. - Я бы хотел позвонить дежурному и поблагодарить его, - не отпускал ее Римо. - Ой, нет, не нужно. Это входит в мои обязанности. - Женщина уже так напряглась, что ей пришлось выключить все эмоции, а не то она бы просто взорвалась. Римо отпустил ее. Она не оглянулась назад, когда выходила из комнаты, но он знал, что, как только дверь закроется, она стремглав побежит туда, где ее ждет сообщник. Римо были нужны они оба. Только вместе. Ему не нужны были трупы в гостиничном номере или где-то на подступах к нему - в коридоре или в вестибюле. Но если поймать их в их собственной берлоге и очень аккуратненько прикончить - что ж, тогда можно будет немного перекусить. Ведь он ничего не ел со вчерашнего дня. Она споткнулась на пороге, с треском захлопнула дверь и исчезла. Римо подождал немного, потом сказал Чиуну: - Знаешь, я бы сегодня вечером не отказался от даров моря. - Снайпер бывал в Синанджу, - ответил Чиун. - Ага, я так и думал. Я почувствовал, как он будто просвечивает всю комнату насквозь через жалюзи, - сказал Римо, берясь за ручку двери. - Это очень эффективный метод, - заметил Чиун. - Разумеется, кроме тех случаев, когда он становится совершенно неэффективным. А это бывает, когда жертва, а не охотник становится главным в их союзе. Знаешь, раньше это проделывали со стрелами. - Ты меня еще не обучил стрельбе. - Если ты переживешь ближайшие несколько недель, то обязательно научу. А пока я не дам ему скучать, - сказал Чиун и принялся медленно раскачиваться, словно отводя от себя острие длинного копья и поддразнивая человека, этим копьем вооруженного. - Спасибо, - сказал Римо и открыл дверь. - Погоди, - остановил его Чиун. - Что такое? - обернулся Римо. - Море одаривало нас вчера. - Закажи себе овощи. А я хочу омаров. - Я закажу тебе утку. Утка, если ее правильно приготовить, - это великолепно. - Ненавижу утку, - поморщился Римо. - Постарайся полюбить. - Пока! - заявил Римо. - Так ты подумай насчет утки, - напутствовал его Чиун. ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ  Рикардо де Эстрана-и-Монтальдо-и-Рис-Гернер был мертв. Он положил свою возлюбленную винтовку на мягкую постель, а сам сел в кресло, лицом к окну. Сентябрь холодил его кости. Бостон шумел далеко внизу. А он пристально смотрел в лицо улыбающегося корейца, сидящего в позе лотоса в комнате в доме напротив. Гернер видел, как поднялись жалюзи, он почувствовал присутствие своих жертв еще до того, как они поднялись, потом увидел обоих, потом начал устанавливать связь между пулей и черепом жертвы. Сначала дело казалось легче легкого, поскольку он явственно ощущал биение жизни, и между ним и тем, в кого он целился, возникло сильное эмоциональное поле, и чувство это было сильнее, чем когда-либо раньше. Его цель разговаривала с Марией, а потом Мария ушла, но сильнейшее поле, исходившее от корейца, подавило то, которое исходило от его главной жертвы, и требовало, чтобы сначала он убил корейца. И тогда Гернер начал целиться, подводя острие воображаемого копья, которым стала его винтовка, к желтому лбу. Но он немного промахнулся, и начал снова, и опять ему чуть-чуть не удалось удержать копье, и он не смог правильно прицелиться, а просто водил стволом винтовки из стороны в сторону. И тогда винтовка в его руках стала просто винтовкой, а уже многие годы, с тех самых пор, как он посетил Синанджу, он не пользовался винтовкой как просто винтовкой. Он был в Северной Корее в качестве советника, и побывал в этой деревне, и какой-то мальчишка стрелял лучше, чем он, а жители деревни долго извинялись и говорили, что жаль, тут нет Мастера, а то бы он показал, как надо на самом деле стрелять, и за смехотворно малую сумму они обучили его технике стрельбы. Он тогда решил, что они полные идиоты. А теперь, глядя сквозь прицел своей винтовки, он понял, почему с него взяли так мало. Они ничего не дали ему взамен, только ложное чувство самоуверенности, которая и привела его к смерти, ибо теперь он наконец встретил Мастера, того самого, которого не было в деревне много лет тому назад. Он попытался прицелиться, как если бы это было просто ружье, но руки его тряслись. Так он не стрелял уже давно. Он попытался сконцентрировать свое внимание на пуле, на траектории, отвлечься на время от ускользающего корейца, и когда все было готово, снова поднес острие воображаемого копья к голове жертвы, но головы на месте не оказалось, и пальцы Гернера тряслись. Весь дрожа, он положил холодную винтовку на постель. Пожилой кореец, все так же сидящий в позе лотоса, поклонился и улыбнулся. Гернер сложил руки и поклонился в ответ, выразив старику свое глубочайшее почтение. Его главная жертва ушла из комнаты, и, без сомнения, вскоре будет у его, Гернера, дверей. Жизнь, в конце концов, была не такой уж плохой, хотя если бы он мог начать жизнь с винограда вместо этой своей профессии, тогда, возможно, она была бы лучше. Это была ложь, конечно, и он это понимал. Он почувствовал, что надо бы помолиться, но это было как-то неуместно, да и чего ему просить у Бога? Он имел все, что хотел. Он был доволен прожитой жизнью, он сажал виноград и собирал урожай, чего же больше? И вот Гернер мысленно обратился к божеству - какое там оно есть - и поблагодарил его за все хорошее; чем ему довелось насладиться в жизни. Он скрестил ноги, и тут ему в голову пришла просьба: - Боже, если ты там есть, даруй мне вот что: сделай так, чтобы не было ни рая, ни ада. Чтобы все это кончилось. Открылась дверь, и ввалилась запыхавшаяся Мария. Гернер не обернулся. - Ты убил его? - спросила она. - Нет, - ответил он. - Почему? - А потому, что сейчас он убьет нас. Когда занимаешься подобным бизнесом, всегда приходится идти на такой риск. - Что ты несешь, черт тебя подери? - Мы проиграли, Мария. - До него всего каких-то пятьдесят ярдов. - Да хоть как до Луны, моя дорогая. Винтовка на кровати. Если хочешь, она в твоем распоряжении. Гернер услышал, как захлопнулась дверь. - Совсем не обязательно закрывать дверь, моя дорогая, сказал он. - Двери их не остановят. - Я не закрывала... - начала было Мария, а потом Гернер услышал, как треснула кость, и тело сначала плюхнулось на кровать, а затем врезалось в стену рядом с ним. Он скосил глаза влево. Мария, по-прежнему со встрепанными волосами, лежала, измазанная темной кровью, сочившейся из проломленного черепа. Скорее всего, она ничего не успела почувствовать, вероятно, даже не увидела рук, которые это над ней проделали. И мертвой она выглядела неопрятной. У Гернера была еще одна просьба к Богу, и он попросил, чтобы Марию судили за ее помыслы, а не за поступки. - Эй, парень, как твои снайперские дела? - раздался голос сзади. - Прекрасно, пока ты не испортил все дело. - Вот так-то, дорогой. - Если не возражаешь, то прекрати болтовню, и кончай с этим поскорее. - Знаешь, вовсе не обязательно быть по этому поводу таким обидчивым. - Дело не в этом. Дело в том, что мне просто надоело иметь дело с крестьянами. А теперь, прошу тебя, сделай то, зачем пришел. - Если тебе не нравится иметь дело с крестьянами, так что же ты не стал камергером двора Его Величества, а, шмук? - Боюсь, что в то время на рынке труда не оказалось вакансий, - ответил Гернер, по-прежнему не оборачиваясь на голос. - Сначала несколько вопросов. Кто тебя нанял? - Она. Труп. - На кого она работает? - На какую-то коммунистическую организацию. Я не знаю точно, на какую. - Подумай хорошенько. - Не получится. - А ты попытайся. - Я пытался. - Попытайся получше. Гернер почувствовал, как ему на плечо легла рука, а потом плечо словно сжали тиски, разрывая нервы и дробя кости, и сплошной комок боли образовался на месте правой половины его тела. Он застонал. - Попытайся получше. - А-а-а! Я больше ничего не знаю. У нее в сумочке семьдесят тысяч. - О'кей. Верю. Слушай, а как в этом городе готовят жареную утку? - Что? - Гернер начал было оборачиваться, но не успел. Вспышка. А потом - ничего. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ  Римо съехал со скоростной автострады штата Нью-Йорк в том же месте, что и машина генерала Лю. Это была типичная американская развязка дорог, где в мешанине знаков и бессмысленных табличек, понатыканных над дорогой, на высоте двадцати пяти футов, найти нужный указатель было крайне трудно - для этого пришлось бы прочитать их все. Бестолковость дорожных инженеров и строителей вполне могла привести к тому, что Римо, не пройди он интенсивный курс тренировок тела и сознания, наверняка пропустил бы нужный поворот, Под полуденным осенним солнцем шоссе казалось живым - то ли предобеденный час пик, то ли обычная пульсация периодически засоряющейся артерии, питающей главный город мира. Как только нью-йоркский воздух - этот яд удушающего действия - проник через кондиционер машины в салон, Чиун начал слегка покашливать. - Медленная смерть, - сказал он. - Все это - из-за крайне жестокой эксплуатации, которой подвергаются трудящиеся. В Китае мы никогда не допустим такого загрязнения воздуха. - В Китае, - заметил Чиун, - у людей нет машин. Они едят испражнения. - Ты позволяешь своему рабу слишком много вольностей, - сказала Мэй Сун Римо. Все трое сидели на переднем сиденье, Мэй Сун посередине, а Чиун просто-таки вжался в дверцу, чтобы быть подальше от девушки. Римо не стал взваливать на себя лишние хлопоты с переменой автомобиля - он от души надеялся, что за ними следят. Время поджимало, генерал Лю до сих пор не найден, и Римо хотел вступить в контакт со своими противниками как можно скорее. Римо не нравилось, что Чиун сидит у окна в его теперешнем настроении, и всю дорогу ему приходилось держаться подальше от машин с пацифистскими эмблемами. Римо пытался сконцентрироваться на обстоятельствах исчезновения генерала Лю, надеясь на внезапное озарение. Потом он резко очнулся, услышав, как Чиун, весь исполненный блаженства, что-то громко мурлычет. Римо внимательно огляделся по сторонам. Вроде все в порядке. И тут он увидел, что пробудило такой восторг в душе Чиуна. Маленькая иностранная машина с пацифистской эмблемой обгоняла их справа. Когда машина поравнялась с ними, Чиун, не отвлекаясь и глядя только перед собой, резко высунул руку в окно и за что-то ухватился. В зеркальце заднего вида Римо рассмотрел, что это было. Боковое зеркальце той другой машины со звоном упало на дорогу и разлетелось на мириады осколков. Все, разумеется, случилось так быстро, что водитель той машины не заметил, как рука Чиуна молнией мелькнула в воздухе и оторвала зеркальце. Машина уже ушла вперед, и Римо видел, что водитель озирается по сторонам и качает головой. Чиун замурлыкал еще громче - он был на верху блаженства. Потому-то Римо и приходилось держаться подальше от машин с пацифистскими эмблемами, пока он добирались до Нью-Йорка. Один раз он попытался надуть Чиуна: пошел на обгон такой машины, подошел к ней как можно ближе и в самый последний момент резко взял в сторону. Ему хотелось проверить, до каких пределов он может дурачить Чиуна. Дело кончилось тем, что зеркальце той машины плюхнулось Римо на колени. Чиун был в неописуемом восторге, особенно когда зеркальце отскочило от Римо и отлетело к Мэй Сун. - Хе-хе, - изрек Чиун с видом триумфатора. - Какая победа - есть чем гордиться! - заметил Римо. - Есть чем гордиться только тогда, когда противник достойный. А тут гордиться нечем. Хе-хе. Совсем нечем гордиться. Так они и ехали всю дорогу, и лишь время от времени Чиун вставлял свое: "Хе-хе. Совсем нечем гордиться". Римо поехал тем же маршрутом, каким несколько дней назад проследовала машина генерала Лю. Он проехал по Джером-авеню там, где начиналась линия метро, мимо стадиона для гольфа, и дальше - в запруженный людьми деловой квартал, залитый ярким солнечным светом, которому мешала только проходящая над городом черная, закопченная линия метро. Хозяйственные магазины, кулинарии, супермаркеты, рестораны, рестораны, рестораны, две химчистки, прачечные, кондитерские и магазины игрушек. Потом, через два квартала от того места, где исчез генерал Лю, Римо свернул с проспекта и обшарил окрестности. Повсюду стояли чистые аккуратные дома не выше шести этажей, и обстановка была на удивление тихой и спокойной - совсем необычно для Нью-Йорка. Но Римо знал, что Нью-Йорк на самом деле - это не один город, а конгломерат разноплеменных сообществ, и каждое из них - а иногда даже один многоквартирный дом мог представлять такое сообщество - имело свои неповторимые национальные черты. Итальянцы, ирландцы, евреи, поляки - все это доказывало только одно: что в плавильном тигле на самом деле ничего не плавилось, а просто разнородные частицы свободно плавали в общем растворе, не смешиваясь друг с другом. Дома по обеим сторонам Джером-авеню, между ГрандКонкорс, главной улицей Бронкса, и линией метро, были все одинаковые. Аккуратные, не выше шести этажей. Все кирпичные. Но маленькие различия все-таки были. - Чиун, - сказал Римо, - ты понимаешь, что я высматриваю? - Не уверен. - А ты видишь, что я вижу? - спросил Римо. - Нет. - А что ты думаешь? - Это окраина большого города. - Видишь, что отличает один квартал от другого? - Нет. Тут повсеместно одно место. Хе-хе. - Чиун очень любил придумывать афоризмы, и когда ему это удавалось, отмечал их легким смешком, который вовсе не был похож на обычный смех. - Посмотрим, - заметил Римо. Мэй Сун вмешалась в разговор: - Совершенно очевидно, что в этом месте живут ваши руководители среднего звена. Тайная полиция и армия, пилоты атомных бомбардировщиков. - Низшие слои пролетариата, - отозвался Римо. - Ложь, - настаивала она. - Я не верю, что трудовая Америка живет в таких районах, где вдоль улиц стоят фонари, и магазины под боком, а в воздухе проходит железная дорога. Римо припарковал машину перед темным кирпичным зданием с псевдоготическим портиком. По обеим сторонам крыльца росла аккуратно подстриженная живая изгородь. - Подожди здесь, - сказал он Мэй Сун, а Чиуну дал знак следовать за ним. - Я абсолютно уверен, что знаю теперь, как исчез генерал Лю, - прошептал он, когда они отошли от машины. - Ну, Холмс, я просто преклоняюсь перед вами! - заявил Чиун. - Послушай, тебя же к этому не готовили. - Тихо, - оборвал его Римо. - Смотри внимательнее. - Элементарно, Ватсон. Хе-хе. - Где ты этого нахватался? - Я смотрю телевизор в Фолкрофте. - Да? А я и не знал, что там есть телевизор. - Конечно, - сказал Чиун. - Мои любимые передачи - это "Программа для полуночников" и "Пока Земля вертится". Они такие чудесные и прекрасные. На Джером-авеню Чиуну тоже стало ясно. Когда они проходили по заполненному толпами народа торговому кварталу, публика бросала на них любопытствующие взоры - торговец фруктами, студенты в форменных пиджаках колледжа Де Витта-Клинтона, полицейский, взимающий еженедельную подать с мелкого букмекера. Они остановились рядом с небольшой площадкой, уставленной ненадписанными надгробными плитами. Над плитами возвышался вычурно-витиеватый белый мраморный ангел, явно заказанный родственниками, которые не скоро пришли в себя после шока, вызванного горечью утраты. Запах свежей травы, доносившийся с городского стадиона для гольфа, казался божьим даром, словно говорящим, что кое-где в Нью-Йорке еще сохранилась какая-никакая растительность. Жаркое солнце, какое редко бывает в сентябре, своими лучами плавило асфальт. Над их головами с шумом пронесся поезд метро, высекая колесами искры на стыках рельсов. - Послушай, Чиун, генерал Лю не мог исчезнуть с Джером-авеню в этом месте. Судя по сообщениям, его никто не видел, но совершенно немыслимо, чтобы в таком районе несколько человек, а среди них - китайский генерал в полной форме, могли бы просто уйти незамеченными. Скорее всего, его втащили в другую машину, недалеко отсюда, и куда-то увезли. Римо обшарил глазами улицу. - И потом, - продолжая он, указывая на север, - не может быть, чтобы машина просто так свернула с дороги. Во всяком случае не тогда, когда сзади и спереди едут машины сопровождения. Наверное, его шофер неожиданно для генерала умышленно свернул в сторону. Генерал вовремя понял это и застрелил его. Другого, наверное, тоже. Но те, чье задание они выполняли, схватили генерала раньше, чем подъехали машины охраны. - Может быть, он силой заставил шофера свернуть в сторону? - предположил Чиун. - Да зачем ему это? Это были его люди. Он ведь генерал, понимаешь? - Я-то понимаю, а вот ты столько же смыслишь в вопросах внутренней политики Китая, сколько таракан смыслит в ядерной физике. - Я знаю, что люди генерала - это люди генерала. - А ты знаешь, почему генерал, едущий в бронированной машине, стреляет в своих людей, но не стреляет в тех, кто пытается вытащить его из машины? - Может быть, все это произошло слишком быстро. Как бы то ни было... - и тут Римо осекся. - Вот оно! Поезд метро - знаешь, куда идет эта ветка? В китайский квартал. Понял теперь? Они втащили его в поезд, направляющийся в китайский квартал. - И никто не заметил, как целая банда садится в поезд? И никому не показалось странным, что китайский генерал пытается вырваться из рук своих похитителей? - Это мелочи, - пожал плечами Римо. - Тебе все кажется ясным и понятным, потому что ты не ведаешь, что делаешь, сын, - сказал Чиун. - А может быть, генерал Лю уже давно мертв. - Не думаю. Зачем бы тогда стараться разделаться с нами? - Диверсия. Римо улыбнулся: - Тогда на их месте я повысил бы цену, - Они обязательно это сделают, - заметил Чиун, - особенно теперь, когда весь мир узнает, что ты еще и знаменитый сыщик-всезнайка. - Хватит ехидничать, - огрызнулся Римо. - Ты просто завидуешь, потому что я все понял, а ты - нет. Мы едем в китайский квартал. И там мы найдем генерала Лю. Чиун поклонился ему в пояс: - Как прикажете, о достойнейший из достойных, сын номер один. ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ  В Китае все было сложно и непонятно. Новые слухи о смерти Мао. Обозреватели, указывающие на закулисную борьбу в Пекине. "Партия войны" в самом Китае уже пустила слушок, будто бы американцы намерены сорвать мирные переговоры и потому убивают всех эмиссаров. В конце концов, уж если им удалось отправить человека на Луну, разве трудно обеспечить охрану посланников здесь, на Земле? Примерно такого рода аргументы выдвигались в Китае. И шепотом передавалось то, что может быть передано только шепотом. И вот таким образом в стране, где важные решения становятся известными только после того, как воплощаются в жизнь, народные массы пришли в движение, не дождавшись установления прочного мира. Всю дорогу, пока они ехали на такси в китайский квартал, Римо излагал свою точку зрения по этому вопросу. Свою машину он оставил возле отеля, где они остановились. Он был уверен, что разгадка тайны - в китайском квартале. Он был уверен, что исчезновение генерала Лю как-то связано с осложнением внутриполитической обстановки в Китае. Но он уже не был столь уверен, что им удастся найти генерала. Иголка в стоге сена - и всего четверо суток до того дня, когда китайцы намерены отменить визит премьера. Римо был убежден, что в целях безопасности премьеру надо прибыть в Америку прямо сейчас, без всяких предварительных согласовании. Неожиданный визит, о котором станет известно только тогда, когда премьер уже будет в воздухе. - Благодарю вас за разъяснения, господин государственный секретарь, - поклонился Чиун. - Уж не думаете ли вы, что народ Китая допустит, чтобы один из его любимых генералов сгнил в американской тюрьме? - спросила Мэй Сун. - Заключенные в американских тюрьмах живут лучше, чем ваши крестьяне, - ответил ей Чиун. В этот момент шофер такси постучал в перегородку. - Приехали, - сказал он. Римо огляделся. Улицы были ярко освещены разноцветными огнями, и повсюду бойко торговали пиццей, горячими сосисками и крошечными итальянскими пирожными. - Это китайский квартал? - спросил Римо. - Праздник святого Януария. Маленькая Италия в этот день выходит из границ. Римо пожал плечами и расплатился с шофером, хотя ему и показалось, что тот взял с них чересчур много. Он ничего не сказал, но чувствовал себя преотвратно. Как он найдет кого бы то ни было - или как его самого найдут - среди бушующих толп итальянцев? Он мрачно прокладывал себе путь по самой середине улицы, а сам косил глазами по сторонам, в глубине души мечтая вырубить всю эту иллюминацию. Мэй Сун шла за ним по пятам и через плечо переругивалась с Чиуном. Их перебранка казалась Римо оглушительной, хотя никто, казалось, ее не замечал. Наспех возведенные фанерные лавчонки загромоздили и без того узкие улицы, да на них еще навалились целые стаи покупателей, и ругательства, которыми обменивались Чиун и Мэй Сун, во всем этом гвалте звучали совсем как сердечные приветствия брата и сестры откуда-нибудь из Кастелламаре, потерявшихся в далеком детстве и только сейчас нежданно-негаданно нашедших друг друга. Никто, казалось, не замечал перебранки двух азиатов, но это только казалось. Молодой длинноволосый китаец стоял у них почти на самом пути, опираясь на шест, которым поддерживался навес лавки, торгующей масками, колпаками и прочими карнавальными безделушками. Он, нисколько не таясь, разглядывал всю эту троицу. На нем был серо-зеленый китель армейского образца, на плечах - красные звезды, на голове - фуражка а ля Мао, а из-под нее выбивались длинные сальные космы. Они уже в третий раз повстречали его на своем пути по Педл-стрит, хотя прошли всего два квартала. Он подождал, пока все трое прошли мимо, а потом Римо услышал, как он крикнул: - Вэй Чин! - Вэй Чин! - эхом прокатилось по улице, и новые голоса закричали в ответ: - Вэй Чин! Вэй Чин! Вэй Чин! Римо замедлил шаг, Мэй Сун прошествовала вперед, Чиун поравнялся с Римо. - Что это значит? - спросил Римо. - Что? - Что они там орут? -