а будет найдено оружие. Если его не окажется, то Докинз подложит его. Этот человек был в его власти, и косвенных доказательств будет вполне достаточно. Оружие, которое найдут при этом человеке, поможет во всем разобраться. Однако с Куини произошло что-то странное. Опытная собака, она уже сожрала изрядное количество крольчатины, а впереди ее ожидали схватки с семейством енотов и дальнейшая карьера. Но дорожка неожиданно оборвалась и собака исчезла в снегу. Испарилась. Докинз поднял ружье и принялся стрелять туда, где бесшумно исчезла собака. Послышался стон. Он снова выстрелил. На снегу показалось темное пятно. Он засмеялся про себя. - Какого черта ты разбабахался, Джимми? - послышался женский голос из дома. - Заткнись, милочка, - ответил Докинз. - Зачем ты стреляешь среди ночи? - Надо. Заткнись и иди спать. Докинз прицелился в темно-красное пятно, расползавшееся по снегу, и заметил под ним какое-то слабое судорожное движение. Возможно, человек прополз под прикрытием свежевыпавшего снега, но Докинз не видел углубления в снегу, которое вело бы к кровавому пятну. Был только след, оставленный Куини. Докинз еще некоторое время понаблюдал, но снежный покров был неподвижен, и он вышел из дома, чтобы поглядеть на свою жертву. Но когда Докинз был почти уже у того места, где исчезла Куини, то почувствовал, как что-то сзади потянуло его за штаны, и обнаружил себя сидящим на снегу. Затем чья-то рука размазала по его лицу ком снега, и он выпустил ружье, так как отчаянно пытался стереть снег с лица. Докинз попытался встать, но лишь только его нога нащупывала что-то твердое, как тут же начинала скользить. Когда он снова попробовал очистить от снега лицо, то выяснилось, что рука не слушается его. Теперь его охватил ужас. Он медленно погружался в снег, но не мог ни подняться, ни освободить рот от холодной ледяной каши. Затем последним отчаянным движением цепляющегося за жизнь человека он попытался избавиться от тяжести, пригибавшей его к земле, но не сдвинулся с места, получив еще одну пригоршню снега в рот. Все вокруг него стало белым, и больше он уже не чувствовал холода. Холодело лишь его тело. Когда на следующее утро перепуганная любовница нашла его, то следователь констатировал самоубийство. Как он объяснил, у Докинза "крыша поехала" - он застрелил собаку, а затем зарылся в снег и принялся глотать его, пока не задохнулся и не замерз. Газеты Миннесоты запестрели заголовками: "Чиновник найден мертвым в любовном гнездышке". К тому времени, когда вся эта история была обнародована, самолет, в котором находился Римо, приземлился в Северной Каролине, в аэропорту города Роля. Он взял такси и направился в мотель рядом с местечком под названием Чепел-хилл. - Всю ночь провели на открытом воздухе? - подмигнул ему дежурный клерк у конторки. - Вроде того, - ответил Римо. Клерк ухмыльнулся. - Вам следовало бы одеться теплее. Сейчас ночи холодные. - Мне не было холодно, - откровенно признался Римо. - Хотелось бы мне снова стать молодым, - сказал клерк. - Молодость здесь ни при чем, - отозвался Римо, забирая три ключа, поскольку снимал три рядом расположенные комнаты. - Вам звонил ваш дядя Марвин. - Когда? - Сегодня утром, примерно в десять тридцать. Произошла странная вещь. Как только я позвонил к вам в комнату, телефон отключился. Я подошел к вашей двери и крикнул, что вам звонят, но услышал оттуда лишь звуки телевизора и не стал входить. - Я знаю, что вы не входили. - Откуда? - Вы же живы, не так ли? - ответил Римо. Открыв дверь своего номера он очень тихо вошел в комнату: на полу в позе лотоса неподвижно сидел хрупкий старик-азиат, одетый в золотистое кимоно. Телевизор был снабжен записывающим устройством, позволявшим последовательно смотреть все передачи, идущие одновременно по разным каналам, дабы не упустить какой-нибудь очередной телесериал. Римо бесшумно опустился на диван. Когда Чиун, Мастер Синанджу, наслаждался дневными телесериалами, никто, даже его ученик Римо, не смел его беспокоить. Время от времени кое-кто по неведению воспринимал это зрелище всего лишь как старичка, смотрящего "мыльные оперы", и относился к нему без должного уважения. И расплачивался за это жизнью. Итак, Римо появился в тот момент, когда миссис Лорри Бэнкс обнаружила, что ее молодой любовник любит ее ради нее самой, а не ради результатов пластической операции, которую ей сделал доктор Дженнингс Брайант, чья старшая дочь сбежала с Мертоном Ланкастером, известным экономистом, которого шантажировала Доретта Дэниеле, бывшая исполнительница танца живота, а теперь владелица контрольного пакета акций научно-исследовательской онкологической больницы в городе Элк Ридж. Она угрожала закрыть больницу, если Лорри не признается, где Питер Мальтус припарковал свою машину в ту ночь, когда старшая дочь Лорри была сбита автомобилем и хромала потом несколько недель, в ту ночь, когда произошло наводнение и когда капитан Рэмбо Доннестер уклонился от разговора о своем сомнительном прошлом, оставив весь город Элк Ридж на откуп преступным элементам и без защиты национальной гвардии. Лорри беседовала с доктором Брайантом о том, следует ли знать Питеру о его матери. И Римо пришло в голову, что еще два года назад актриса обсуждала вопрос о том, нужно ли кому-то рассказать какую-то другую мрачную историю о его родственниках, и что все эти драмы далеки от жизни не столько потому, что в них происходит, сколько потому, что все действующие лица в них проявляют жуткую заинтересованность в происходящих событиях. Чиун, однако, считал эти сериалы воплощением красоты и единственным оправданием существования американской цивилизации. Он все более убеждался, что эти драмы олицетворяют американскую культуру. Обмениваясь культурными программами с Россией, Америка послала туда нью-йоркский филармонический оркестр, "где тому и место", как сказал Чиун. Россия же прислала балет Большого театра, который, как знал Чиун, также был второразрядным, потому что исполнители танцевали, по его мнению, весьма неуклюже. В четыре тридцать пополудни, когда закончилась очередная серия и сопутствующая ей реклама, Чиун выключил телевизор. - Мне не нравится, как ты дышишь, - сказал он. - Дышу так же, как и вчера, папочка, - ответил Римо. - Именно поэтому мне и не нравится. Сегодня твое дыхание должно быть спокойнее. - Почему? - Потому что сегодня ты не тот, что вчера. - В каком смысле, папочка? - В этом ты должен разобраться. Когда перестаешь ежедневно контролировать свое состояние, ты теряешь представление о самом себе. Запомни: ни у кого в жизни не бывает двух одинаковых дней. - Нам звонил шеф? - Мне грубо помешали смотреть фильм, но я не держу зла на того, кто звонил. Я вытерпел грубость, бездушие и неуважение к бедному старому человеку, у которого так мало осталось радостей на закате жизни. Римо поискал глазами телефон. В том месте, где была телефонная розетка, он обнаружил дыру. Римо занялся поисками самого аппарата и до тех пор, пока не заметил зиявшего отверстия в белом туалетном столике, не мог понять, куда он исчез. Расплющенный вдребезги аппарат вместе с выбитой задней стенкой столика покоился в углублении в стене. Римо вышел в соседнюю комнату и набрал номер. Это была особая связь через ряд промежуточных каналов по всей стране, позволявшая избежать разговора по прямой линии с директором санатория Фолкрофт. - Добрый день, - сказал Римо. - Звонил дядя Натан. - Нет, - ответил Смит. - Дядя Марвин. - Да, точно, - сказал Римо, - Кто-то из них. - Я пытался дозвониться вам, но все прервалось, и я подумал, что вы заняты. - Нет. Просто вы позвонили в тот момент, когда Чиун смотрел свои "мыльные оперы". - О, - тяжело вздохнул Смит. - У меня возникла особая проблема. С одним человеком произошел несчастный случай, и довольно загадочный. Я подумал, что вы с Чиуном могли бы помочь разобраться в этом деле. - Вы хотите сказать, что кого-то убили неизвестно как и что Чиун или я сможем распознать технику убийцы? - Римо, ради Бога, ни одна телефонная линия не застрахована от прослушивания. - Что же вы собираетесь делать? Пришлете мне спичечный коробок, исписанный невидимыми чернилами? Слушайте, Смитти, в моей жизни есть вещи поважнее, чем игры в секреты. - Какие вещи. Римо? - Правильное дыхание. Знаете ли вы, что я дышу сегодня так же, как вчера? Смит откашлялся, и Римо понял, что тот смущен, так как услышал нечто такое, с чем не желал иметь дело, ибо боялся, что дальнейшие ответы приведут его в еще большее замешательство. Римо знал, что Смит уже прекратил свои попытки понять его и относился к нему так же, как к Чиуну. К неизвестной величине, проявлявшейся положительно. Это была серьезная уступка со стороны человека, не терпевшего никакой неясности, отсутствия порядка или бессистемности. Неопределенность была невыносима для Смита. - Кстати, - сказал Смит, - поздравьте тетю Милдред с днем рождения. Ей завтра исполняется пятьдесят пять. - Это значит, что я должен встретиться с вами в Чикаго у справочного бюро в аэропорту О'Хара в три часа дня? Или утра? Или это аэропорт Логана? - Утра, в О'Хара, - сказал Смит мрачно и повесил трубку. Во время перелета из Роля в Чикаго Чиун вдруг стал восхищаться скрытыми талантами американцев. Он признал, что должен был раньше понять, что они на многое способны. - Всякая нация, способная создать фильмы "Пока Земля вертится" и "Молодой и дерзновенный", должна проявлять себя и в других сферах. Римо знал, что Чиун считал самолеты весьма искусно сделанными летающими объектами, а потому заметил вслух, что Америка была лидером мирового самолетостроения и что он никогда не слышал о самолете корейской конструкции. Чиун проигнорировал это замечание. - Я вот о чем говорю, - заявил он важно, держа в своих изящных пальцах с длинными ногтями два листка белой бумаги. - В Америке это тоже есть. Какой приятный сюрприз соприкоснуться с этим прекрасным искусством в далекой Америке. Римо посмотрел на листки. С одной стороны каждого из них было что-то напечатано. - Этому можно доверять. Я послал ему дату, место и время моего рождения с точностью до минуты, я послал и твои данные. - Ты не знаешь моих точных данных, я сам этого не знаю, - сказал Римо. - В приюте для сирот не велось точных записей. Чиун нетерпеливо отмахнулся. - Даже при отсутствии точной даты как все четко расписано. Римо пригляделся и увидел на обратной стороне листков круги, внутрь которых были вписаны какие-то странные знаки. - Что это? - спросил он. - Астрологическая карта, - сказал Чиун. - И это здесь, в Америке. Я приятно удивлен, что великое искусство, в котором преуспели столь немногие, достигло такого уровня, и где - в Америке! - Я не покупаю такую чепуху, - сказал Римо. - Конечно, потому что в Америке все делают машины. Но ты забываешь, что еще существуют люди, глубоко постигшие сущность вещей. Ты не веришь в космические силы, потому что ты встречал только дураков и шарлатанов, выступавших от имени этих сил. Но здесь, в Америке, существует, по крайней мере, один человек, способный читать по звездам. - Совсем свихнулся, - сказал Римо и подмигнул проходившей мимо стюардессе, которая от удовольствия и неожиданности чуть не выронила поднос. Римо знал, что ему не следовало так поступать, потому что теперь она без конца будет предлагать ему то чай, то кофе, то молоко, то подушку под голову, то журналы и вообще все что угодно, лишь бы быть рядом. Два года назад в аэропорту Кеннеди в Нью-Йорке стюардесса авиакомпании "Пан-Америкэн" выбежала за ним из самолета, крича, что он забыл в салоне бумажную салфетку. - Ты можешь говорить, что хочешь, - заметил Чиун. - Но давай я прочту на понятном тебе языке, что узнал этот астролог о космических силах. И Чиун стал читать как актер, то повышая голос, то понижая его в соответствующих местах. - "Вы, - читал Чиун, - несете в себе доброту и красоту мира. Немногие понимают, насколько вы мудры и добры, потому что вы стремитесь быть тихим и кротким. Вам без конца мешают окружающие вас люди, которые не могут открыто признать ваше могущество". - Здорово, - сказал Римо. - А что написано про тебя? - Это написано обо мне, - сказал Чиун и стал читать другой текст: - "Вы склонны потакать своим желаниям и имеете обыкновение совершать первое, что приходит вам в голову. Вы ни над чем не задумываетесь по-настоящему и живете одним днем". - Это, конечно, про меня? - Да, - подтвердил Чиун. - О, как он хорошо тебя понял! Это еще не все. "Вы не цените свои таланты и растрачиваете их впустую, словно утиный помет". - Где это написано? - спросил Римо. - Покажи мне, где сказано про утиный помет. - Там нет этих слов, но он бы написал именно так, если бы лучше знал тебя. - Понятно, - сказал Римо и попросил оба листка. Там все так и было написано. Но Римо заметил кое-что. На листке Чиуна было написано: "Достоинства". Там, где их перечисление кончалось, оставшаяся часть листка была оторвана. На листке Римо все было наоборот - сохранен только текст под заголовком "Недостатки". - Ты оставил только мои недостатки и свои достоинства, - сказал Римо. - Я оставил то, что соответствует действительности. В мире много лжи. Надо ценить, что в такой стране, как эта, мы смогли получить даже наполовину верные сведения. - Кто этот тип? - Ки-Ган, житель гор. В горах всегда живут настоящие провидцы. Это здесь, в Америке. Вот почему я сначала написал ему, указав, под какими знаками мы родились. Римо посмотрел на листок Чиуна, где сохранились данные астролога. - Ки Ган? - спросил он. - Его зовут Киган, Брайан Киган, город Питтсфилд, штат Массачусетс. - Беркширские горы, - сказал Чиун. - Питтсфилд. Ты все еще арендуешь там абонентский ящик? Зачем он нужен тебе, Мастер Синанджу? Но Чиун сложил руки и замолчал. Почтовый ящик был арендован много лет назад, когда Чиун предлагал свои услуги наемного убийцы-ассасина, чтобы таким образом поддержать существование старых, больных и бедных жителей своей маленькой деревни Синанджу в Северной Корее. Но угроза безработицы миновала, и Чиун продолжал работать на Смита, однако абонемент не ликвидировал, хотя и скрывал от Римо, какую он получает почту. Стюардесса вернулась. Нет, Римо не хочет ни кофе, ни чая, ни спиртного. Не хочет и почитать журнал "Тайм". - Сэр, - сказала стюардесса, - я никогда ни одному пассажиру не говорила ничего подобного, но вы, видно, считаете себя кем-то особенным. Наверняка вы считаете, что любая женщина готова броситься к вам в постель, не так ли? Ее бледные щеки зарделись, короткие светлые волосы сердито взъерошились. Римо уловил тонкий аромат ее духов. Он пожал плечами. - Я бы не легла с тобой даже на спор, приятель. Даже на пари! - О, - только и сказал Римо. Она ушла, унося подушку и журналы, но тут же вернулась. Она хотела извиниться. Она никогда так не разговаривала с пассажирами. Она просит прощения. Римо ответил, что все нормально, у него нет претензий. - Со мной никогда такого не было. - Забудьте об этом. - Хотелось бы. Но не получается. Может, подскажете как, я все сделаю. - Забудьте об этом, - повторил Римо. - Пошел ты... - сказала она. И тогда Чиун, видя удивленные взгляды пассажиров, поднял изящную руку с длинными ногтями на точеных пальцах. - Драгоценный цветок, не мучь свое нежное сердце. Разве могут полевые мыши знать цену изумруда? Не отдавай свое сокровище тому, кто не достоин его. - Вы чертовски правы, - сказала стюардесса. - Вы очень мудры, сэр, очень. - Что я такого сделал? - пожал плечами Римо. - Грызи свой сыр, мышка, - сказала стюардесса и с торжествующей улыбкой покинула их. - Что на нее нашло? - спросил Римо. - Я отдал лучшие годы своей жизни дураку, - заметил Чиун. - Я не захотел заигрывать с ней, так что же? - Была задета ее гордость, и она не могла уйти без ответа. - Я не обязан угождать каждой встречной! - Ты обязан не обижать тех, кто не причинил тебе никакого вреда. - С каких это пор Мастер Синанджу стал носителем любви и света? - Я всегда им был. Но слепцу этого увидеть не дано, он может лишь ощутить тепло, сопутствующее свету. О, как хорошо Ки-Ган раскусил тебя! - Попробовал бы он хоть раз помешать тебе смотреть телесериалы. Ты бы одарил его любовью и светом... ГЛАВА ТРЕТЬЯ Смит поглядывал на часы и терпеливо ждал, когда Римо и Чиун появятся у стойки регистрации пассажиров международных линий. - Вы как раз вовремя, - сказал он Римо, а Чиуну коротко кивнул. Это можно было принять за поклон, если не знать, что Смиту подобные вещи, как и любые проявления обходительности, были совершенно чужды. Для этого требовалась хотя бы минимальная фантазия, что в случае со Смитом было совершенно исключено. Донсхеймская больница была, наверное, самой современной во всем Чикаго. Находилась она в красивом предместье города в районе Хикори-хиллз, в стороне от грабежей, стрельбы и поножовщины, привычных для самого города, которому отчаянно требовалось такое сверхсовременное сооружение, как Донсхейм, и потому согласно законам природы и политики не имевшего шанса когда-либо его получить. Смит, обойдя больницу по чистой бетонной дорожке, окаймленной зеленой травой; уперся в серую дверь без ручки, но с замочной скважиной. Он выбрал ключ из связки, висевшей у него на цепочке, и вставил его в отверстие. - Конспиративная квартира? - поинтересовался Римо. - В некотором роде, - ответил Смит. - Все в мире, в некотором роде, является чем-то, - философски заметил Римо. - Только императору ведомы секреты его императорских дел, - отозвался Чиун, для которого каждый, кому служил Дом Синанджу, был императором. Откровенный разговор наемного убийцы-ассасина с императором являлся нарушением сложившейся традиции, в соответствии с которой, как учил Чиун, император не должен знать, о чем думает наемный убийца. Таков был кодекс, выработанный веками. И все же Римо и Смит были американцами, а потому некоторые принципы Синанджу Римо до конца принять и понять не мог, точно также, как не понимал Чиун открытости отношений Римо со Смитом. Резкий запах в больничном коридоре заставил Римо вспомнить о страхе, который он испытывал, прежде чем научился подчинять нервы собственной воле. Смит отсчитывал двери. Восьмую он открыл уже другим ключом. В помещении было очень холодно. Смит зажег свет и, дрожа от холода, застегнул пальто на верхнюю пуговицу. Римо и Чиун спокойно стояли в легкой осенней одежде. Восемь больших металлических квадратных ящиков, снабженных ручками, были аккуратно поставлены у стены. Резкий желтый свет, отражавшийся от их поверхности, резал глаза. В центре помещения на белом скользком кафельном полу находились три пустых стола размером семь футов на три, покрытые белым пластиком. Ни дезинфекция, ни постоянное мытье, ни холод не могли заглушить запах тлена, распространяемый скоплениями кишечных бактерий в мертвых телах. - В третьем, - сказал Смит. Римо подкатил ящик к столу. - Уильям Эшли, тридцать восемь лет, умер от переохлаждения, - сказал Смит, глядя на вздувшийся труп. На подбородке темнела щетина. Выпученные глаза были прикрыты веками, освещенными рассеянным светом. Плечи распухли, словно у Эшли были мускулы штангиста, а бедра раздулись, будто на них были надеты хоккейные доспехи. - С помощью рентгеновских снимков мы установили что все четыре основных сустава в плечах и коленях раздроблены. В легких скопилась жидкость в результате переохлаждения. Он был найден обнаженным на полу в холодном замке в горах Шотландии. Двигаться Эшли не мог из-за перебитых конечностей. Короче, он умер от того, что в его легких скопилась жидкость, и он, собственно говоря, захлебнулся, - сказал Смит и, засунув от холода руки в карманы, продолжал: - Это был один из наших служащих. Мне нужно, чтобы вы ответили - знаком ли вам такой способ убийства? - Жестокость выражается в разных формах. Несправедливо в этом обвинять Дом Синанджу, - сказал Чиун. - Мы действуем тихо и быстро, как известно, и в нашей быстроте выражается милосердное отношение к жертве. Мы добрее самой природы, всегда были и будем такими. - Никто не обвиняет Дом Синанджу, - сказал Смит. - Я просто хочу знать, знаком ли вам способ убийства. Мне известно, что наши методы конспирации выглядят для вас странно, но этот человек работал на нас, чего не знал, как и большинство служащих. - Очень трудно добиться, чтобы слуга хорошо знал свое дело, - сказал Чиун. - Я уверен, что благодаря мудрости императора Смита вскоре ленивые слуги будут знать, что им делать и на кого они работают. - Э... как раз наоборот, - сказал Смит. - Мы не хотим, чтобы они знали, на кого работают. - Гениально! Чем меньше знает неблагодарный и глупый слуга, тем лучше. Вы очень мудры, император Смит. Это делает честь вашей расе. Смит прочистил горло, и Римо улыбнулся. Он был единственным человеком, посредством которого эти двое могли нормально общаться друг с другом. Смит пытался объяснить, что существование КЮРЕ угрожает престижу Америки, а Чиун считал, что император должен всегда напоминать своим подданным, сколь он силен, и что, чем он сильнее, тем лучше. - В любом случае, - сказал Смит, - это дело беспокоит меня. Обстоятельства смерти весьма загадочны. Возникают вопросы, на которые я хотел бы получить ответ. - Нельзя винить Дом Синанджу в каждом проявлении насилия, - сказал Чиун. - Где это случилось? - В Шотландии, - сказал Смит. - О, знаменитое королевство! Сотни лет туда не ступала нога Мастера Синанджу. Там живут честные и добрые люди. Как и вы, о император Смит! Они полны благородства. - Я только хочу знать, знаком ли вам способ убийства? Обратите внимание: кожа не повреждена, но все суставы раздроблены. - Не все, а три, - заметил Римо, - и все потому, что убийцы не знают своего дела. - У меня есть рентгеновские снимки, - возразил Смит. - И врач, осматривавший тело, сказал, что раздроблены все четыре сустава. Я точно помню. - Он ошибся, - сказал Римо. - Разбиты оба плеча и правое бедро. Удары нанесены не больно-то чисто. А вот над левой ногой поработали так, как надо. Сустав разъединен, но кости целы. Смит сжал губы и вынул из кармана серый конверт. Снимки были уменьшены до формата обычной фотографии. Смит поднес снимки к свету. - Потрясающе! Вы правы, Римо, - сказал он. - Его хорошо учили, - вставил Чиун. - Так вам знаком такой способ? - спросил Смит. - Конечно. Это дело рук дилетанта, - ответил Римо. - Он нанес удачный удар в левую ногу, а потом схалтурил, изувечив правую ногу и оба плеча. Чиун разглядывал тело Уильяма Эшли, покачивая головой. - Здесь действовали, по крайней мере, двое, - сказал он. - Один нанес точный удар в левую ногу, а второй докончил дело, как мясник. Кем был убитый? - Простым служащим, - сказал Смит. - Программистом на компьютере. - А почему кому-то надо было опозорить этого... как вы его там назвали? - Программиста, - сказал Смит. - Вот именно. Почему его хотели опозорить? - Понятия не имею, - сказал Смит. - Тогда я ничего не могу добавить, - сказал Чиун. - Значит, вы мне ничем помочь не можете, Чиун, - сказал Смит с оттенком раздражения. - Что же теперь делать? - Быть начеку, - ответил Чиун, который знал, что американцы в упор не хотят замечать нарождающиеся опасности, пока последнему дураку не становится ясно, что творится что-то неладное. А потом Чиун заговорил о том, что беспокоило его. Ему был обещан отпуск для поездки домой. Он понимает, что это непростое путешествие и поездка в Синанджу обойдется дорого. Все уже было готово, даже специальная лодка, которая доставит его в бухту Синанджу под водой. Но он не поехал в последний момент из-за своей преданности императору Смиту - да будет его царствие долгим и славным! - Да, подводная лодка готова, - сказал Смит. Чиун смиренно просит отпустить его домой сейчас. Поздней осенью в Корее очень красиво. - В это время в Синанджу собачий холод, - сказал Римо, который никогда там не был. - Там мой дом, - ответил Чиун. - Я знаю, что там родина Дома Синанджу, - сказал Смит, - и вы хорошо послужили мне. Вместе с Римо вы творили чудеса. Я рад помочь вам вернуться в родную деревню. Но будет трудно пересылать туда ваши любимые фильмы. Придется обойтись без них. - Я пробуду в Синанджу не долго, - сказал Чиун. - Пока не приедет Римо. - Я против того, чтобы вы оба покинули страну, - сказал Смит. - Не волнуйтесь, я никуда не собираюсь, - сказал Римо. - Он приедет туда, когда наступит следующее полнолуние, - сказал Чиун и больше не проронил ни слова до следующего дня, когда должен был улетать на самолете в Сан-Диего, откуда подлодка должна была доставить его домой. Чиун подождал, когда Смит уйдет, чтобы оформить страховку, и сказал Римо: - Это очень странный способ убийства. - Почему? - спросил Римо. - Работал халтурщик, у которого вышел один хороший удар и три плохих. - В Синанджу есть обычай. Если хочешь кого-то опозорить, показать, что он не достоин даже быть убитым, то по древнему обычаю ты должен нанести противнику четыре удара и оставить его умирать. - Ты думаешь, мы имеем дело именно с таким случаем? - спросил Римо. - Я не знаю, что там произошло, но предупреждаю, что ты должен быть осторожен, пока не приедешь в Синанджу. - Я не приеду, папочка. - Когда наступит следующее полнолуние, - сказал Чиун и изобразил на бланке страховки, принесенном Смитом, свой замысловатый автограф. Когда самолет, на котором находился Чиун, взлетел, Смит сказал: - Непостижимый человек. - "Непостижимый" у нас на Западе означает скрытный и безрассудный, - сказал Римо, ощутив холодный порыв ветра с озера Мичиган. - Словом "непостижимый" я определяю то, что вы и он способны сделать и делаете. Не применяя огнестрельное оружие. Римо смотрел, как белый с красными полосами "Боинг-707" рванулся вверх, оставляя за собой дымный шлейф. - Это не так сложно, когда тебя научат, - сказал он. - В умении все очень просто, сложности возникают только при исполнении. Особенно при кажущейся простоте. - Это же бессмыслица, - сказал Смит. - Ну Чиун и фрукт, - сказал Римо, глядя, как самолет ложится на крыло. - Просто так взял и уехал! Хотя, конечно, он этого заслуживает. - Вы не сказали, почему не применяете оружие. - Оружие стреляет пулями или другими предметами. Руками управлять проще. - Вашими - конечно! Это ведь не каратэ или что-то похожее? - Нет, - сказал Римо, - ничего похожего. В Чикаго было холодно. И одиноко. - А вы и Чиун? Чем вы отличаетесь от других? Самолет быстро превратился в точку. - Что? - переспросил Римо. - Почему вы превосходите остальных? Я читал подборку материалов по боевым искусствам, там иногда встречается кое-что вроде бы схожее с вашими приемами, но в основном - ничего похожего. - Ах, это, - сказал Римо. - Парни, которые голыми руками разбивают деревянные доски и так далее? - И так далее, - сказал Смит. - Попробую объяснить, - сказал Римо и объяснил как мог, как объяснял самому себе. Раньше, используя привычные понятия, он не смог бы не только объяснить, но даже понять. Пока не встретил Мастера Синанджу. Синанджу отличается от других боевых искусств тем же, чем профессиональный игрок в американский футбол отличается от любителя. Травма, которую даже не заметит профессионал из национальной футбольной лиги, выведет любителя из строя. - Профессионал зарабатывает этим на жизнь. Для него не существует таких понятий, как развлечения или эмоции. Для него это вопрос жизни и смерти. Он этим живет. Его и нельзя сравнивать с любителем. То же самое с Синанджу. Синанджу - порождение отчаяния, как говорит Чиун. Земледелие и рыболовство давали так мало, что не могли прокормить деревню, и жителям приходилось топить собственных детей. - Я знаю, что Мастера Синанджу нанимались на службу и благодаря этому кормилась деревня, - сказал Смит. - Откровенно говоря, когда в Северной Корее к власти пришли коммунисты, я думал, что на этом все кончится. - Могло бы, но образ действия и мышления каждого Мастера Синанджу состоял в том, чтобы выбирать между жизнью своей жертвы и жизнью детей своей деревня. Так было на протяжении веков вплоть до Чиуна. - О'кей, - сказал Смит. - Для них это вопрос выживания. Но как вы достигли такого уровня? - Постепенно Мастера Синанджу пришли к выводу, что большая часть мышц человека превращается в рудиментарные органы, как аппендикс. Они обнаружили, что рядовой человек использует, может быть, лишь десятую часть своих потенциальных физических и интеллектуальных возможностей. Секрет Чиуна состоит в том, что он учит использовать, наверное, процентов тридцать собственной энергии или сорок. - Он использует сорок процентов своих возможностей? - Столько использую я, - сказал Римо. - Чиун - Мастер Синанджу. Он использует все сто процентов. И то, когда он не в лучшей форме. - И в этом все объяснение? - В этом, - сказал Римо. - Так ли все на самом деле, не знаю. Это лишь мое объяснение. - Понимаю, - сказал Смит. - Нет, не понимаете, - сказал Римо. - И никогда не поймете. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Когда Холи Бардвел убил свою первую жертву руками, он понял, что должен убить и вторую. Это было совсем не то, что захват ног в футболе, когда тебе достается коленом по уху. Видеть, как человек умирает от удара твоей руки, - высшее удовольствие. Оно захватывает постепенно, а тогда переполненный им Бардвел отступил назад и, стоя на гладком деревянном полу продуваемого ветрами замка, смотрел, как человек с черным поясом опрокинулся назад, схватившись за плечо, которое больше не двигалось. Все было до смешного просто. Какой-то парень, то ли Уильям Эшли, то ли Эшли Уильямс, встал в стойку "санчин-дачи" и поставил простой оборонительный блок левой рукой, ударив по которой, Бардвел выбил сустав, а затем, пока еще не прошел болевой шок, нанес второй удар уже прямо в плечо. Конечно, этим Эшли пришлось поделиться с другими, но начало было положено его ударом. Они оставили жертву беспомощно корчиться на холодном полу, не в силах сдвинуться с места из-за страшной боли в раздробленных суставах. И Бардвел понял, что ни футбол, ни каратэ, ни профессиональный бокс не идут ни в какое сравнение с тем, что он только что испытал. И когда мистер Уинч сообщил, что ему предоставляется собственная, персональная жертва. Холи Бардвел готов был целовать ему ноги. Он всегда мечтал о таком тренере или командире, когда служил во флоте. Мистер Уинч все понимал, мистер Уинч наделил его силой. Но, несмотря на все соблазны, до сих пор Холи Бардвел, шести футов роста, мускулистый, с холодными голубыми глазами и лицом, будто высеченным из камня, исполнял только то, что приказывал мистер Уинч. Поэтому, когда на кладбище в местечке Рай под Нью-Йорком он увидел человека, только похожего на того, кого ему предстояло убить, Холи Бардвел сдержался. Нет, это был не тот, кого он ждал. Этот человек тоже был шести футов роста с высокими скулами и глубоко посаженными карими глазами, но запястья его рук не были широкими. Так что Холи Бардвел подождал, как было ведено, неделю, а потом приехал в Нью-Йорк, оставил машину в одном из роскошных гаражей, о которых ему говорила жена, и направился в отель "Уолдорф Астория", тое, в соответствии с инструкцией мистера Уинча, спросил мистера Сан Йии. Мистером Сан Йии был, конечно, мистер Уинч, который говорил, что у него много имен, но "Уинч" ближе всего к его настоящему имени. - Добрый день, мистер Уинч, - сказал Бардвел невысокому азиату в блестящем зеленом кимоно. - Входите, Бардвел, - сказал Уинч. - Как я понимаю, вы не встретили своей жертвы. - Точно. Откуда вы знаете? - Я многое знаю, - ответил Уинч и усмехнулся. От этой усмешки Бардвелу стало не по себе. Несмотря на то, что Линетт перед поездкой в Шотландию уверяла Холи, что в дальнейшей жизни мистер Уинч ему понадобится не меньше, чем она сама, и, несмотря на все уважение к мистеру Уинчу, Холи не доверял ему. Человек он, безусловно, выдающийся, но эта странная усмешка... - Ну, посмотрим, что вы усвоили, - сказал мистер Уинч, и Холи Бардвел встал в стойку, которую отрабатывал и отрабатывал до бесконечности. Достаточно изучив боевые искусства, он знал и о других стойках, но мистер Уинч постоянно твердил, что нужно работать именно над этой, и сейчас, положив руку на спину Бардвела, заявив что до совершенства еще далеко. Именно из этой стойки он и наносил удары тогда, в замке. Надо было стоять, как бы сконцентрировав свой вес в одной точке внутри себя, не распределяя его по всему телу и не перенося его ни на одну из ног, чтобы удар исходил именно из этой точки. Со стороны казалось, что человек стоит, чуть расставив ноги, почти ссутулившись, и удар следовал как выстрел, вбивая блокирующую левую руку противника в сустав плеча, затем наносился повторный удар. Если все выполнено правильно, звук двух ударов сливался: "По-поп!" Холи частое удовольствием вспоминал приятный звук своих ударов в плечо жертвы: "По-поп!" Мистер Уинч хлопнул в ладоши, и Холи правой рукой нанес первый мощный удар, предназначенный сокрушить блок, и тут же - второй, используя руку как рубящий меч. - Хорошо, - сказал мистер Уинч Холи Бардвелу, стоящему с вытянутой рукой, словно он собирался поздороваться с кем-то, держась в то же время подальше. - Очень хорошо! - Но в таком положении я, по-моему, остаюсь незащищенным? Я хочу сказать, что мое тело открыто для ударов. Меня всегда беспокоит, что после этого удара я становлюсь уязвим. - Думая о защите, - сказал мистер Уинч, - вы можете проиграть в нападении. Если вам придется вступить в бой с человеком, которого я поручил вам убрать, то вас не спасут никакие защитные блоки - все кости будут переломаны. Конечно, если вы мне не доверяете... - Я доверяю вам, мистер Уинч. - Отлично, потому что скоро вы встретитесь с ним. - Где его искать? - Он сам вас найдет, - сказал мистер Уинч и изложил план, придерживаясь которого. Холи Бардвел мог не только разделаться со своей жертвой, но и получить пятнадцать тысяч долларов. Причем сначала деньги. Многое было непонятно Холи Бардвелу, но план привел его в восторг. Он не только получит деньги, которые, как всегда говорила ему Линетт, будет иметь постоянно, работая на мистера Уинча, но и возможность поразить свою главную мишень, предварительно попрактиковавшись на других. Да, он убьет их, если отработает удар в плечо, и никто не сможет совладать с ним, кроме человека, который будет его последней мишенью. Бардвел находился в таком возбуждении, что чуть было не рассказал Линетт, что получит деньги как раз в том банке, где она работала кассиром. Но мистер Уинч не говорил, что он может обсуждать это с кем-то, даже со своей женой, поэтому в назначенный день он сказал ей, что просто идет погулять. Его тон, видимо, насторожил ее, так как она сказала: - Береги свою задницу, Холи. А он ответил: - Будь спокойна. - После чего отправился на главную улицу города Тенафлай штата Нью-Джерси и оказался там в тот момент, когда закрывались магазины, полиция сонно следила за иссякающим потоком транспорта на улицах города в преддверии бодрящей свежести зимы и снежного убранства. Как объяснил ему мистер Уинч, вся операция представляла собой один-единственный атакующий удар. Уйти в защиту значило проиграть. Чуть дальше по улице виднелось здание коммерческого банка "Тенафлай траст", на втором этаже которого горел свет. На его счету в этом банке лежало двести долларов - все, что он и Линетт смогли отложить с его зарплаты спортивного инструктора. Как она часто говорила, "мы, по крайней мере, не вылетаем в трубу, если можем откладывать целых два доллара в неделю", Линетт всегда находила очень убедительные доводы. Возможно, поэтому из всех жен своих учеников мистер Уинч был благосклонен только к ней. Бардвел шел по улице, проходящей сзади банка. Мистер Уинч рекомендовал не сворачивать в узкий переулок возле банка, прежде чем не окажется напротив здания. Полиция на этой улице была начеку из-за взломщиков, появлявшихся время от времени у задних дверей магазинов, и Бардвелу следовало сократить время пребывания там до минимума. Для полиции банк не являлся объектом повышенного внимания. Сейфы были снабжены специальным часовым механизмом, который был не по силам взломщикам. Все деньги запирались с пяти часов вечера и до восьми тридцати утра следующего дня. Мистер Уинч считал, иллюзия надежности была самым большим недостатком охраны банка. Бардвел видел высокий белый бетонный выступ крыши банка, нависавший над желтым двухэтажным каркасным домом, стоявшим на этой же улице впритык к мостовой. Он спокойно прошел по проезжей части, пересек газон, перелез через изгородь и оказался в переулке. До него доносился резкий запах из закусочных, и он слышал хлюпанье собственных ног по лужам, оставшимся после полуденного дождя. В банке было три двери, две из них снабжены сигнализацией, решетками и проволочными сетками, так как они вели в главное помещение и в хранилище. По логике работников банка не стоило тратить деньги на оборудование сигнальной системой третьей двери, так как в этой части здания находились кабинеты президента банка, вице-президента и управляющего. Отсюда опасность не грозила, так как единственная внутренняя дверь, ведущая в хранилище, также была снабжена системой сигнализации. Бардвел сжал в кармане ключ, полученный от мистера Уинча, вынул руку и вставил ключ в замочную скважину. Замер и прислушался. Кто-то наступил на жестянку. По проулку скользнул желтый луч. Почувствовав, что замок сработал, Бардвел прижался к двери. Он мог скрыться внутри, но мистер Уинч предупреждал его, что ночью внимание привлекают не предметы, а движение. Поэтому он подавил желание спрятаться от света за дверью и замер на месте, как учил его мистер Уинч. Человек с фонарем был уже рядом, и Бардвелу казалось, что сейчас ему ткнут в спину полицейской дубинкой. Он слышал дыхание полисмена. Но вот шаги стали удаляться, и, когда полицейский был уже в доброй сотне футах от него, он осторожно вошел внутрь, закрыл дверь за собой, с облегчением услышав, как щелкнул замок. Внутри было темно, и он ощупал рукой стену. Гладкие обои "под хлопок". Левая нога уперлась во что-то. Проведя носком ботинка вверх, он понял, что это первая ступенька лестницы, и продвинул ногу вперед, пока она вновь не уперлась во что-то твердое. Тогда он поднял другую ногу и стал медленно подниматься по лестнице. Неожиданно он наткнулся на дверь, ударившись об нее подбородком. - Постойте, - услышал он мужской голос, - там кто-то есть. - Ерунда, - ответил другой голос. - Я что-то слышал. Говорю тебе, я что-то слышал. - Тебе показалось. Бардвел толкнул дверь и вошел в освещенный кабинет, обставленный современной мебелью цвета беж. В центре стоял полированный шестиугольный стол из красного дерева. Пять мужчин подняли головы, оторвавшись от карт и фишек. Именно это ярко освещенное окно он и видел с главной улицы. Именно здесь он будет грабить банкиров, наплевав на их часовой замок в хранилище, который теперь был совершенно бесполезен. - Это Холи Бардвел, - сказал