ет, никакого секса. Мне плохо. Никакого секса". Но когда пальцы Линетт Бардвел запорхали по его телу, ему пришло в голову, что если сосредоточить мысли на чем-то другом, а не на плечах, то боль, может быть, перестанет быть столь невыносимой. И он стал думать о той же части своего тела, что и Линетт, и не заставил себя ждать. Линетт улыбнулась, забралась на него и поглотила его. Она стояла над ним на коленях, с улыбкой, обнажившей зубы, которые, похоже, были готовы укусить, в ее глазах появился хищный блеск, и она начала ритмично двигаться, и это помогло, стало легче, особенно если самому тоже помогать ей, и он забыл о плечах и думал о себе и Линетт и о том, чем они занимались в данный момент. Он хотел протянуть к ней руки, дотронуться до нее, но не смог. Его руки были прижаты ее коленями к постели, но он все же мог слегка шевелить пальцами и поглаживать внутреннюю сторону ее бедер в особенно чувствительных местах. Это заставило ее шире открыть глаза, и она задвигалась быстрее и резче, а ему стало лучше и отвлекло от боли в плечах. Боль причинили те двое, что пытались искалечить его перед тем, как убить, и следующий удар будет нанесен в ногу, но сейчас это не важно. Линетт резко выпрямила спину, откинула голову назад и расхохоталась, а потом взглянула на него, и Римо впервые встретился с ее взглядом и понял, что он означает. И тут она рухнула на него, ударив кулаками в плечи Римо. Боль пронзила все тело, и Римо закричал. Она еще раз с силой надавила кулаками на сгустки боли в плечах Римо, снова расхохоталась и приблизила к нему свое лицо. Римо почувствовал слезы на своем лице. Слезы? Она плакала? Нет, это он плакал от боли. - Ты убил моего мужа, - сказала она. И это не был вопрос. - И ты убил Уэтерби, - сказала она и снова надавила на плечи. "Больно, больно. Как прекратить боль?" - Но и они покалечили тебя. А я продолжу. То, что останется, получит Нуич. В мешке! Нуич? Она знала. Линетт и была третьим камикадзе. Третий удар принадлежал ей. Догадывалась ли она, что Нуич посылал и ее на смерть? Что Римо должен убить и ее? Но не мог, не мог даже пошевелиться. - Ты знаешь Нуича? - выдохнул он. - Я служу ему, - уточнила она. - Холи был просто дурак, а Уэтерби - животное. Но Нуич - настоящий мужчина. Он любит меня. Он сказал, что тогда, в Шотландии, мой удар был лучшим. Я была лучше всех. Она продолжала движение нижней части тела, используя Римо как инструмент, приносящий ей удовольствие, а ему - боль. Единственное, что ему оставалось, - ласкать пальцами ее бедра. - Мистер Нуич - настоящий мужчина, - произнесла она. Он заметил, как смягчился ее голос, а мышцы ритмично напрягались и расслаблялись помимо ее воли. - Таким мог бы стать и ты. О-о-о! Она запрыгала на Римо, точно ковбой на спине норовистой лошади. Он был обездвижен, обессилен, испытывал страшную боль в плечах. Она судорожно вскрикнула от удовлетворения: - О, Нуич, Нуич! - А потом добавила: - Ты тоже мог бы стать настоящим мужчиной, если бы остался жить. Ее смуглое влажное тело приподнялось, и он почувствовал огромное облегчение, когда ее маленькие кулаки перестали давить на его горящие плечи, и он смог открыть глаза. Она стояла у него в ногах на постели, гладя на него сверху вниз. Затем она поджала левую ногу, точно фламинго, быстро подтянула к ней правую и с силой бросила тело вниз, нацелив удар на пучок мышц на передней части его правого бедра. Еще до удара Римо понял, какая боль его ожидала. Последовал удар. Ему казалось, что все происходит в замедленном темпе. Сначала было легкое прикосновение, потом - давление, потом - боль, когда тяжесть ее тела и умелый удар разорвали мышечные волокна его правого бедра. - Сначала ты, - выкрикнула она, - а после тебя старик! Чисто рефлекторно, подчиняясь инстинкту, зная, что это уже не поможет, так как он умирает, Римо развернул левую ногу коленом наружу, собрал последние силы и ударил коленом Линетт Бардвел, сидевшую верхом на его правой ноге с сияющим торжеством лицом. Громко хрустнула ее височная кость. Улыбка сменилась гримасой боли, и Римо понял: до нее дошло, что Нуич, который, как она считала, любит ее, не рассчитывал, что ей удастся выжить. А дальше ей уже стало все равно, так как осколки височной кости вонзились ей в мозг. И улыбка, и гримаса боли погасли на ее лице, как на кинопленке, ускоренно воссоздающей рождение, жизнь и увядание цветка. Линетт упала на грудь Римо и умерла. Он чувствовал, как теплая липкая жидкость стекает ему на грудь. Она была теплой-теплой. Хорошо. Он хотел согреться, чтобы его не бил озноб. Боль в плечах и правом бедре терзала его. Он закрыл глаза. Хорошо бы уснуть... И умереть - тоже неплохо, потому что тогда наступит вечное тепло. И исчезнет боль. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Римо проснулся. Он уснул, чтобы забыться, но все вернулось - боль в плечах и руках. И еще что-то произошло с его ногами. Их придавила какая-то тяжесть. Он посмотрел вниз, но ничего не увидел. Прямо перед его лицом с широко раскрытыми глазами и открытым ртом лежала окровавленная голова Линетт Бардвел. Римо все вспомнил. - Привет, малышка, - сказал он. - Все изучаешь каратэ? Римо осторожно высвободил свою левую ногу из-под тела и толкнул его. Тело соскользнуло на пол с глухим стуком. Римо повернулся, спустил ноги с кровати, встал и... рухнул на серый твидовый коврик, так как правая нога отказалась ему служить. Боль тут же вернулась, как бывает с зубом, успокаивающимся ночью, но начинающим ныть, как только наступает утро. Римо дополз до стены и с трудом поднялся, цепляясь за нее. Стараясь не беспокоить правую ногу, он дохромал в ванную и, кое-как орудуя беспомощными руками, сумел включить душ. Он вполз под струю и долго стоял, не в состоянии даже намылиться, ожидая, пока вода смоет засохшую кровь Линетт Бардвел. Теплая вода чуть смягчила боль, и Римо смог собраться с мыслями. Его преследовал Нуич. Следующее нападение - и четвертый удар будет смертельным. Он вылез из-под душа, оставив воду включенной. Встал перед зеркалом в ванной и посмотрел на себя. - Ты еще слишком молод, парень, чтобы умирать, - сказал он своему отражению. На лице не видно было страха, только недоумение, будто его хозяин пытался что-то вспомнить. Лицо в зеркале было похоже на лицо незнакомца, чем-то озадаченного. Что-то крутилось у него в мозгу, и он никак не мог вспомнить, что именно. Что же? Римо натянул брюки и поздравил себя, сумев надеть рубашку, так как, по крайней мере, смог просунуть руки в рукава. О том, чтобы надеть пуловер, не было и речи. Что же это? Что-то, о чем упомянула Линетт... Что? Что? " Сначала ты, потом..." Сначала Римо, а потом? Что потом? "Сначала ты, потом..." И он вспомнил, слова вновь прозвучали у него в ушах: "...потом старик". Чиун! Римо заковылял к телефону. Ему удалось зажать трубку между ухом и плечом, и, благодаря Бога за кнопочный набор, он набрал нужный код и номер бесплатной линии. - Да? - послышался кислый голос. - Это Римо. Который час? - Два двенадцать, неурочное время для вас. Вы не помните, что... - Мне нужна помощь, я ранен. В санатории Фолкрофт Смит дернулся в кресле. За десять лет он не слышал от Римо таких слов. - Ранен? Насколько серьезно? - Порваны мышцы. Я не могу вести машину. Пришлите за мной кого-нибудь. - Где вы находитесь? - В доме Линетт Бардвел. Город Тенафлай, штат Нью-Джерси. Вы легко отличите меня от хозяйки: я пока что жив. - Есть опасность утечки информации? - спросил Смит. - Точно, Смитти. Молодец, соображаете. Побеспокойтесь о секретности. - Хорошо, - ответил Смит ровным голосом. - В чем состоит опасность? - Не знаю. - Римо вздохнул. Ему было больно говорить, а теперь еще и телефон давил на плечо. - Если секретность операции зависит от меня, ищите себе другую работу. - Оставайтесь на месте, Римо. Помощь придет. Смит вслушался - в голосе Римо не было ни намека на шутку или розыгрыш, когда он сказал: - Поторопитесь. Смит встал, аккуратно застегнул пиджак и вышел из кабинета. Сказал секретарше, что его не будет до конца дня - чем ее сильно изумил. За последние десять лет доктор Смит уезжал среди дня только по пятницам, когда приходил очень рано и работал без перерыва на ленч, так что набегало как раз восемь часов, когда ему надо было ехать в гольф-клуб. И как однажды выяснила секретарша, в гольф он играл сам с собой. На вертолете, принадлежавшем санаторию, он долетел до аэропорта Тетерборо в Нью-Джерси, взял на прокат "форд-мустанг", хотя "фольксваген" обошелся бы гораздо дешевле и освобождался примерно через час, а Смит любил эту машину за экономичность. Прибегнув к помощи телефонной книги и шофера почтового грузовика, он наконец отыскал дом Бардвелов. Смит остановил машину рядом с коричневым "фордом" и пошел к заднему входу, который вел на кухню. На стук никто не ответил. Дверь была открыта. Он вошел в кухню, где повсюду были пластмассовые часы цвета пережаренной яичницы, керамические подставки для ложек, похожие на улыбающихся младенцев, для кофе, сахара и муки, напоминавшие переросшие жестянки из-под "колы". А затем направился в комнату, в которой все вещи тоже что-то напоминали. Смит не склонен был философствовать и потому не задумывался, отчего в жизненном укладе Америки многие вещи представляли собой имитацию чего-то еще, и это было странно, так как лучше бы предметам первой необходимости выглядеть привлекательно и без ненужных выкрутас. Худощавый человек в сером костюме тихо прошел по первому этажу, внимательно осматривая комнаты, кухню, столовую, ванную, гостиную с телевизором, увешанную наградами и дипломами за участие в соревнованиях по каратэ. Он нашел Римо на втором этаже на полу спальни, около кровати. Рядом лежало тело обнаженной блондинки, лицо и голова которой были покрыты коркой запекшейся крови. Смит быстро наклонился над Римо и сунул ему руку под рубашку. Тот скривился от боли. Смит смотрел на часы. Пятнадцать секунд он считал удары сердца. Их было двенадцать. Он умножил число на четыре. Значит, пульс Римо равняется сорока восьми ударам в минуту. Если бы такой пульс был у самого Смита, он бегом бросился бы к кардиологу. Но он читал медицинские отчеты о состоянии здоровья сотрудников КЮРЕ, как финансист читает сводки с биржи, и знал, что для Римо такой пульс был нормальным. - Римо, - произнес он. Тот медленно открыл глаза. - Вы можете идти? - спросил Смит. - Надо выбираться отсюда. - Привет, Смитти, Следите за вашими скрепками для бумаг. Стоит вам отвернуться, как их тут же разворуют. - Римо, постарайтесь встать. - Встать. Да, надо встать. Нечего валяться, будучи на службе у государства. Он опять закрыл глаза. Смит, осторожно обхватив Римо руками, поднял его, удивившись, какой он был легкий. Когда его десять лет назад взяли на службу, он весил двести фунтов, и Смит знал, что потом он сбавил фунтов сорок, но так как это происходило постепенно, то было незаметно. Отклоняясь назад, чтобы не потерять равновесие и не уронить Римо, он спустился на первый этаж. Каждый его шаг вызывал у Римо боль, от которой веки его закрытых глаз вздрагивали. В кухне Смит посадил Римо на кресло у стола, вышел на улицу, чтобы завести мотор, и подъехал как можно ближе к двери кухни. Он оставил дверь в машине открытой и вернулся в кухню. Римо открыл глаза. - Привет, Смитти. Вы долго добирались сюда. - Да. - Кажется, я звонил вам много часов назад, и вот вы здесь и совсем не торопитесь, а я чувствую себя паршиво. - Да, - сказал Смит. - Как я попал на кухню? - спросил Римо. - Наверное, спустились по лестнице, - сказал Смит. - Точно так же, как сейчас сами доберетесь до машины. - Я не могу идти, Смитти. - Тогда ползите. Думаете, я поволоку вас? - Конечно, нет, Смитти. Это неквалифицированный труд. Вы ходили на специальные курсы, чтобы стать таким снобом? - Я подожду в машине, пока вы перестанете себя жалеть, - холодно сказал Смит. - Советую поторопиться. Смит ждал в машине, испытывая непривычное чувство тревоги. Ему хотелось сказать Римо, что он беспокоится за него, но он не знал, как это сделать. Сказались годы подготовки, годы службы и работы в этом странном подпольном мире государственной власти, когда человек, годами бывший твоим другом, однажды исчезал, испарялся, и никто больше не вспоминал о нем, будто его и не существовало. Слишком долго привыкал он к этому и сейчас не мог преодолеть себя. Он видел, как Римо вышел на маленькое кухонное крыльцо. Сначала он попытался опереться правой рукой о перила крыльца, но скривился от боли. Тогда, привалившись правым бедром к перилам, он спрыгнул на левой ноге на ступеньку вниз. Выровнялся и приготовился к следующему "шагу". Римо допрыгал до автомобиля и ввалился внутрь. Смит закрыл дверцу и осторожно выехал задним ходом на дорогу. Он поехал на предельной скорости, дозволенной по законам штата Нью-Джерси, к магистрали номер четыре, направляясь к мосту Джорджа Вашингтона. Только когда они уже выехали на шоссе, он спросил Римо, что случилось. - Там, наверху в спальне, была девушка... - Я видел ее. - Да. Она изувечила мне правую ногу. - А руки? - Плечи, Смитти. Это сделали двое парней. - Но как? - спросил Смит. - Я всегда считал, что вы в состоянии обезопасить себя от подобных инцидентов. - Это нападения самоубийц, - сказал Римо. - Кстати, мне кое-что нужно. - Да, Врач. - Нет, подводная лодка. - Что? - Подлодка. Я отправляюсь в Синанджу. - Зачем? Не забывайте, вам поручено выяснить причину смерти одного из наших программистов. - Помните удары, нанесенные ему? - Да. - Я получил уже три таких удара. Четвертый ждет меня в Синанджу. - Не понимаю, - сказал Смит. И поскольку Римо сам толком не понимал, что к чему, да и не сумел бы объяснить, он ответил: - Вам и не нужно. Но Чиун в опасности. И мне необходимо быть в Синанджу. - Какая от вас польза? Вы не можете даже ходить. - Что-нибудь придумаю. Лучше быть с ним рядом. Смит вел автомобиль, как робот, и нельзя было понять, хороший он шофер или нет. Через несколько минут он сказал: - Извините, Римо, но вы не поедете. Я не могу позволить этого. - Я оплачу дорогу, Смитти. - Чиун - не вы, - пояснил Смит. - Он кореец, а не американец. Если правительство Северной Кореи захватит вас, будет международный скандал. Не говоря уже о том, что возникнет угроза ликвидации нашей организации. - А что вы предпримете, если "Нью-Йорк таймс" завтра опубликует документы, где будут указаны адреса, места, даты, сообщения об убийствах и роли правительства в этом? Помните то дело в Майами? А заваруху с профсоюзами? Что тогда? - Это шантаж, - мрачно произнес Смит. - Типичная для КЮРЕ вещь. - Вымогательство! - Ваше любимое дело. - Неприкрытая угроза! - В том-то и дело, дорогуша. Смит свернул с шоссе к мотелю, стоявшему на окраине Уайт-плейнз, и, достав ключ, открыл дверь номера, который организация арендовала круглый год. Он помог Римо добраться до номера, находившегося в задней части здания, невидимой с улицы, уложил его в постель и только тогда ушел. Через двадцать пять минут он вернулся в сопровождении человека в темном костюме с саквояжем в руке. Доктор внимательно осмотрел Римо. Однако Римо не желал иметь с ним дело. - Я не нуждаюсь и его помощи, - прошипел он Смиту. - Только Чиун поставит меня на ноги. Доктор отозвал Смита в сторону. - Этого человека необходимо госпитализировать, - тихо сказал он. - Плечевые связки разорваны. Мышцы правого бедра превращены в лохмотья. Он должен страшно мучиться. Откровенно говоря, вы совершенно напрасно привезли его сюда. Вы должны были вызвать машину "скорой помощи" прямо на место аварии. Смит согласно кивал. - Подлатайте его, пожалуйста, как сможете, пока я буду уговаривать его лечь в больницу. Доктор кивнул. Невзирая на явное неодобрение Римо, врач наложил ему на плечи повязку, что ограничивало движения, но гарантировало, что разорванные мышцы срастутся правильно. Он также туго перевязал ему правое бедро и, наконец, извлек из саквояжа шприц. - Я сделаю вам обезболивающий укол. Римо мотнул головой: - Нет. - Но ведь у вас невыносимая боль. А это облегчит ее. - Никаких уколов, - повторил Римо. - Вспомните, Смитти, тот гамбургер, из-за которого я попал в больницу. Никаких уколов и никаких лекарств. Смит посмотрел на врача и покачал головой. - Он справится с болью, доктор. Не надо уколов. Смит проводил доктора до двери, поблагодарив за помощь. - Не стоит, - ответил тот. Он приехал сюда весьма неохотно и лишь потому, что его шеф намекнул, что в случае отказа в один прекрасный день могут возникнуть трудности с получением лицензии на частную практику. Шефу, в свою очередь, намекнули, что у него не будет проблем с заинтересовавшейся им налоговой инспекцией, если он пришлет доктора в мотель ровно через три минуты. Когда Смит вернулся, Римо сидел на постели. - О'кей, Смитти, где она? - Что? - Моя подводная лодка. - Не все сразу. - Любому, кто может вызвать врача на дом, не составит труда отправить меня на подлодке в Северную Корею. И с этими словами Римо закрыл глаза. Скоро он отправится в Синанджу. Он сделал все, что мог. Теперь надо предупредить Чиуна о покушении, которое готовит Нуич. И лишь во сне он позволил себе вспомнить, что это ему нанесли три первых удара камикадзе Нуича и что, согласно древнему обычаю Синанджу, четвертый удар будет смертельным. А потом наступит очередь Чиуна. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Капитану подлодки "Дартер" Ли Энрайту Лихи все представлялось очень забавным. Тайком заплыть во вражеские воды, высадить старика, ровесника Конфуция, и скрытно убраться восвояси. И что за тип был этот старикан! Хотел, видите ли, смотреть "мыльные оперы" и сердился, что на подлодке нет телевизора, показывающего "Пока Земля вертится". Капитану Лихи все это представлялось забавным, настолько забавным, что он решил поделиться с приятелями в баре офицерского клуба в Минданао, где находилась небольшая военно-морская база США, предназначенная для дозаправки подводных лодок. Но не успел он дойти до самого интересного - до "мыльных опер", когда его тронул за плечо младший офицер. - Сэр. - В чем дело? - сердито спросил Лихи. - Вас к телефону, сэр. - Скажите, что я подойду через минуту. - Это из Вашингтона, сэр. Офицер говорил настойчиво. Момент был упущен - офицеры, до этого внимательно слушавшие, отвлеклись, возобновив свои разговоры. "Черт возьми", - подумал Лихи. Вслух же он сказал, что опять небось придется везти какого-нибудь деда, помешанного на "мыльных операх". Но реплика не произвела ожидаемого эффекта, и капитан Лихи отправился к телефону. Официальный представитель военно-морского ведомства сообщил, что ему вменяется в обязанность взять на борт пассажира с секретными инструкциями. Лихи должен будет выполнять эти инструкции и хранить все в строжайшей тайне. Ему было приказано немедленно вернуться на лодку и ждать прибытия пассажира. До крайности разозленный, сжав зубы, даже не допив виски, капитан Лихи вышел из бара и направился к пирсу в ста ярдах от клуба, где "Дартер" заправляли топливом и готовили к рейсу. Заправочные шланги уже были отсоединены, и "Дартер" был готов к отплытию. Капитан Лихи взошел по трапу на борт, где был встречен вахтенным офицером. - У нас на борту пассажир, - сказал тот. Лихи кивнул: - Еще один Чарли Чан? - Нет, сэр, на этот раз - американец. Молодой. Мне кажется, он ранен. Ходит с палкой. Я зафиксировал в судовых документах его прибытие, сэр. - Хорошо, лейтенант. Пойду погляжу, что еще за птицу прислали нам, на ночь глядя. Капитан Лихи через люк спустился вниз и постучал в дверь пассажирской каюты. - Да? - Это капитан. - Что вам нужно? - Хочу поговорить с вами. - Ну, если настаиваете... Лихи открыл дверь и увидел, что новый пассажир лежит на койке в шортах. Его плечи и правое бедро скрывали бинты. Около откидного письменного столика стояла трость. Одежда пассажира валялась на полу. - Только не говорите мне, что вам нужно в Раск, в Центр по реабилитации. Он улыбнулся собственной шутке, на которую пассажир не отреагировал. - Нет, мне нужно в Синанджу. Пассажир кивком головы указал на стол. - Обо всем сказано в инструкциях. Лихи вскрыл запечатанный конверт со штампом "совершенно секретно" Инструкции были те же, что и в предыдущем рейсе, когда переправляли старика-корейца. - Ваш багаж на борту? - поинтересовался Лихи. - Я путешествую без багажа. - Это что-то новенькое. - И я не люблю "мыльные оперы", - заметил Римо. - Это тоже что-то новенькое. - А еще новенькое в том, что я не люблю болтовню и предпочитаю одиночество. В еде я неприхотлив, предпочитаю ничем не приправленный рис. Не буду жаловаться и на спертый воздух, шум или скуку. Главное - поскорее добраться до Синанджу. - И я того же мнения. - Всего хорошего, - сказал Римо. - Я устал. И капитан Лихи больше не видел и не слышал своего пассажира до тех пор, пока они не вошли в Западно-Корейский залив. Тогда он снова зашел в каюту, чтобы сообщить о всплытии. - Мне нужна надувная лодка и человек, который доставит меня на берег, - сказал Римо. - Я не могу грести и плыть. - Понятно. А вам потребуется помощь на берегу? - Нет, - ответил Римо. - Меня встретят. - Сомневаюсь, - возразил капитан. - Мы прибыли раньше расчетного времени. И вам, возможно, придется долго ждать на берегу того, кто, как вы рассчитываете, должен вас встречать. - Кто-нибудь там будет, - упрямо ответил Римо, пытаясь большим пальцем одной ноги нацепить на пятку другой туфлю из мягкой итальянской кожи. И потому капитан Лихи не так уж удивился, когда лодка приблизилась к берегу и он, глядя в перископ, увидел на прибрежном песке старика-корейца в ярко-красном парчовом кимоно, устремившего взор на "Дартер". Он ходил по берегу взад-вперед, явно не замечая холода. - Ну, конечно, он здесь, - пробормотал Лихи. - Он здесь с тех пор, как мы его тут высадили. И этот второй псих тоже собирается высадиться тут, и оба будут ждать, пока я не привезу еще двоих, чтобы у них была компания для бриджа. Вся страна рехнулась! - Простите, не расслышал, сэр? - произнес старший помощник. - Всплывайте и готовьтесь к доставке груза на берег, - приказал Лихи. - Пока он не надумал превратиться в чайник. - Есть, сэр! - ответил офицер, но, отойдя в сторону, пробормотал: - Чайник? - и решил, что за капитаном Лихи надо приглядывать. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ - Вот я и здесь... - сказал Римо, ковыляя по мелкой воде к прибрежным скалам. Позади двое матросов в резиновой лодке уже возвращались на корабль. Чиун шагнул к Римо, его лицо осветилось улыбкой. - Да, - сказал он. - Здесь. Это - жемчужина Востока. - Он театрально взмахнул руками: - Сияющий источник вселенской мудрости, Синанджу! Римо огляделся. Слева были голые скалы, справа - еще более голые, безлюдные скалы. Холодные волны пенились у берега. - Ну и дыра! - сказал Римо. - Подожди, ты еще не видел наш рыбный сарай! - сказал Чиун. Опираясь на трость, Римо захромал к Чиуну. В его туфлях хлюпала вода, но он не чувствовал холода. Чиун прищурился, заметив вдруг трость в руке Римо. - Ай-и-и-и! Его левая рука сверкнула в тусклом свете ноябрьского дня. Ребро ладони ударило в трость. Дерево разлетелось, Римо едва успел перенести вес на левую ногу, чтобы не упасть в воду. Он стоял, сжав в правой руке обломок трости, другая половина качалась на волнах, собираясь уплыть в океан. - Черт возьми, Чиун! Мне без трости не обойтись. - Не знаю, чему тебя успели научить в Америке, пока меня не было, но ни один из учеников Мастера Синанджу никогда не будет пользоваться тростью! Люди увидят и скажут: "Смотрите, вот ученик Мастера Синанджу, такой молодой, а ходит, опираясь на палку! Как глуп Мастер, он пытался научить этот бледный кусок свиного уха". Они станут смеяться надо мной, а я такого не потерплю. Что с тобой случилось? Зачем тебе трость? - Мне нанесли три удара, папочка, - сказал Римо. - Разбили оба плеча и правую ногу. Чиун вгляделся в лицо Римо, стараясь уяснить, понимает ли тот, что означают эти три удара. Плотно сжатые губы Римо подсказали: понимает. - Ладно, направимся в мой дворец, - сказал Чиун, - и там позаботимся о тебе. Идем. Он повернулся и пошел вдоль берега. Римо, опираясь на левую ногу и волоча правую, заковылял следом. Но он отставал, и расстояние между ними все увеличивалось. Наконец, Чиун остановился и огляделся по сторонам, будто осматривая свои владения. Римо догнал его. Чиун молча продолжил свой путь, только медленнее, так что Римо мог идти рядом. Ярдов через пятьдесят они остановились на небольшой возвышенности. - Вот, - сказал Чиун, показывая вдаль. - Новое помещение для разделки рыбы. Римо увидел лачугу, сколоченную из выловленных в море обломков досок и бревен. Крыша была покрыта толем и покоилась на деревянных столбиках. Казалось, что взмах хвоста любой сардины-недоростка сметет жалкое сооружение в море. - Ну и развалина, - сказал Римо. - А-а-а, это тебе так кажется, а на самом деле все продумано. Жители Синанджу построили этот дом для работы, а не для показухи. Главное - его назначение. Пойдем, я покажу тебе. Хочешь посмотреть? - Папочка, - сказал Римо, - лучше пойдем к тебе. - Ах, да. Ты американец до кончиков ногтей. Не желаешь поучиться мудрости у других. А если тебе когда-нибудь понадобится знание о том, как устроено здание для разделки рыбы? Вдруг когда-нибудь ты окажешься без работы? Ты скажешь себе: "Ага, я знаю, как устроено помещение для разделки рыбы!" И может быть, тебе не придется просить подаяния. Но нет, для этого надо обладать даром видеть будущее, чего ты лишен. И обладать трудолюбием, которого у тебя еще меньше. Что ж, транжирь свое время, как беззаботный кузнечик, которому зимой будет нечего есть. - Чиун, пожалуйста, пойдем к тебе, - попросил Римо, который еле стоял, превозмогая сильную боль. - Конечно, - сказал Чиун. - Меня не удивляет твоя лень. И это не дом, а дворец! Он повернулся и пошел по грязной песчаной дороге к скоплению домиков в нескольких сотнях ярдов поодаль. Римо ковылял следом, стараясь не отставать. - По-моему, ты говорил мне, папочка, что каждый раз, когда ты входишь в деревню, твой путь устилают лепестками цветов? - спросил Римо, заметив, что дорога, ведущая к центру деревни, пуста и что Чиун, несмотря на свое величие, больше напоминал обычного старика, вышедшего погулять. - Я временно отменил эту церемонию, - произнес Чиун официальным тоном. - Почему? - Потому, что ты американец и можешь это неправильно понять. Люди хотели соблюсти обычай и протестовали, но, в конце концов, мне удалось их убедить. А мне не нужны лепестки цветов, как лишнее доказательство любви ко мне жителей деревни. На улице они никого не встретили. Машин тоже не было. В нескольких лавках Римо видел людей, но никто не вышел приветствовать Чиуна. - Ты уверен, что это Синанджу? - спросил Римо. - Да. Почему ты спрашиваешь? - Потому что деревня, которую кормил ты и веками кормила твоя семья, могла бы оказать тебе побольше почтения. - Я временно отменил почести, - сказал Чиун. Римо заметил, что его тон стал не столько официальным, сколько извиняющимся. - Потому... - Потому, что я американец. Я знаю. - Верно, - сказал Чиун. - Но помни, что даже если они и не вышли на улицу, то все равно люди все видят. Ты бы лучше шел прямо и не ставил меня в неловкое положение, а то сейчас похож на преждевременно состарившегося человека. - Я постараюсь, папочка, не осрамить тебя, - сказал Римо и усилием воли заставил себя идти, почти не хромая, и хотя каждое движение причиняло ему невыносимую боль, он даже слегка размахивал руками в такт ходьбе. - Вот и дворец моих предков, - сказал Чиун. Римо посмотрел и вспомнил дом, который однажды видел в Калифорнии, построенный хозяином из отходов, битых бутылок и жестянок, пластмассы и старых покрышек, а также обломков ящиков. Дом Чиуна напомнил Римо тот дом, только здесь материал был поразнообразнее, среди деревянных лачуг дом Чиуна выделялся тем, что был сделан из камня, стекла, стали, дерева, гранита и раковин. Это было одноэтажное низкое здание, напоминавшее американский фермерский домик, каким он мог представиться в наркотическом дурмане. - Это... это... тут действительно есть, на что посмотреть, - сказал Римо. - В этом доме мои предки жили веками, - сказал Чиун. - Конечно, я перестроил его много лет назад. Установил ванну - неплохая идея, которую я позаимствовал у вас на Западе. А также устроил кухню с печью. Видишь, Римо, я не против хороших идей. Римо был рад услышать это, ибо хотел подать Чиуну хорошую идею - все разломать и построить заново. Но решил промолчать. Чиун подвел Римо к парадной двери, судя по всему, деревянной. Она была сплошь покрыта раковинами моллюсков, устриц и мидий и напоминала песчаный пляж после отлива. Дверь была тяжелой, и Чиун с видимым усилием отворил ее. Потом, словно извиняясь, взглянул на Римо. - Знаю, знаю, - сказал Римо. - Ты отменил ритуал открытия дверей. - Как ты догадался? - Я же американец, - ответил Римо. Снаружи дом казался непрезентабельным, и потому он не ожидал увидеть внутри то, что предстало его взгляду. Каждый квадратный сантиметр пола был чем-то заставлен: кувшины, вазы и блюда, статуи и мечи, маски и корзины, груды подушек вместо кресел, низкие лакированные деревянные столики, разноцветные камни в стеклянных сосудах. Чиун суетился, демонстрируя свои богатства. - Ну, Римо, что ты об этом думаешь? - Не нахожу слов! - Я так и знал, - заметил Чиун. - Все это награды Мастера Синанджу. От правителей со всех концов света. От Птолемея. От шейхов тех многочисленных стран, где добывают нефть, от китайских императоров, когда они вспоминали, что надо платить по счетам. От племен Индии. От великих когда-то народов черной Африки. - Кто это дешево от тебя отделался, расплатившись этими кувшинами с разноцветными камнями? - спросил Римо, глядя на сосуд, стоявший в углу комнаты, фута полтора высотой, наполненный тяжелыми камнями. - Какой ты все-таки американец! - сказал Чиун. - По-моему, кого-то из твоих предков здорово надули. - Этот кувшин был договорной платой. - Кувшин с камнями?! - Кувшин с неограненными алмазами. Римо пригляделся - и точно: неотшлифованные алмазы, самый маленький из которых был два дюйма в поперечнике. - Но я и не ждал, что ты поймешь, - сказал Чиун. - Для тебя, человека с западным складом мышления, весь мир поделен пополам: на то, что блестит, и то, что не блестит. Для тебя - стекло. Для Мастера Синанджу - алмаз. Потому что мы не гонимся за внешним блеском, а зрим в корень и видим истинную ценность. - Как и в случае со мной? - спросил Римо. - Даже Мастера Синанджу иногда ошибаются. Неотшлифованный алмаз может оказаться просто камнем. - Чиун, я хочу спросить тебя кое о чем. - Спрашивай о чем угодно. - Я хотел спросить... - И тут Римо почувствовал, что силы покидают его, терпение достигло предела, правая нога стала подгибаться, волевой порыв иссяк и в плечевых суставах появилась жгучая боль. Он открыл рот, но не успел вымолвить ни слова и рухнул на пол. Он не помнил, как ударился об пол. Не помнил, как его подняли. Он помнил только, как пришел в себя и огляделся. Он лежал раздетый на подушках в небольшой освещенной солнцем комнате, накрытый тонкой шелковой простыней. Чиун стоял рядом и, когда Римо открыл глаза, склонился к нему. Осторожно, но энергично он стал снимать бинты. - Повязки наложил доктор, - сказал Римо. - Твой доктор - дурак. Мышцам не поможешь стягиванием. Покой - да, но ничего сковывающего движения. Мы поставим тебя на ноги скоро. Мы... - Но голос его прервался, когда он, сняв бинты, увидел правое плечо Римо. - О, Римо! - только и сказал он с болью в голосе. Молча снял повязку с левого плеча и снова повторил: - О, Римо! - Удар по ноге еще лучше, - сказал Римо. - Ты сам увидишь. Он помолчал. - Чиун, откуда ты знал, что я приеду сюда? - То есть? - Когда ты прощался со Смитом, то сказал, что я приеду сюда. Чиун пожал плечами и стал снимать бинты с правого бедра Римо. - Об этом написано. Предначертано. - Где написано? - спросил Римо. - Где, где... На стене мужского туалета в аэропорту Питтсбурга! - зло сказал Чиун. - В книгах Синанджу, естественно, - добавил он. - И что же там говорится? Чиун снял бинты. На этот раз он промолчал. - Плохо дело? - Я видел и хуже, - сказал Чиун. - Но не у оставшихся в живых... Он взял со столика, стоявшего у постели Римо, миску. - Выпей это. Приподняв голову, Римо поднес миску к губам. Жидкость была теплой и почти безвкусной, лишь слегка солоноватой. - Ну и гадость! Что это? - Отвар водорослей, который тебе поможет. Чиун помог Римо опустить голову на подушку. Тот чувствовал себя усталым. - Чиун? - Да, сын мой. - Ты знаешь, кто это сделал? - Да, сын мой сын, знаю. - Он скоро будет здесь, папочка, - сказал Римо. Веки его отяжелели. Казалось, что говорил не он, а кто-то другой. - Я знаю, сын мой. - Он может напасть и на тебя, папочка. - Спи, Римо. Спи и выздоравливай. Римо закрыл глаза и стал медленно проваливаться куда-то. До него донесся голос Чиуна: - Спи и выздоравливай, сын мой... И последние слова: - Выздоравливай как можно скорее. ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ И вот настал тот день, когда пришлось Мастеру Синанджу идти по деревне, где ему когда-то все оказывали почет и уважение. Словно гири были ноги его, и тяжело было у него на сердце, потому что знал он, насколько беспомощен и беззащитен его молодой ученик, приехавший из-за океана, и потому что знал он: дьявольская, злая сила, жаждущая погибели его ученика, скоро появится среди скал Синанджу. И Мастеру Синанджу некогда было беседовать с глупцами. Когда на его пути встречались люди, желавшие поговорить о его молодом ученике, о его ковыляющей походке и немощи, присущей только старикам, Мастер нетерпеливо прогонял их с дороги, словно собака гусей. Однако он не причинил вреда никому из них, ибо издавна, с возникновения письменности было известно, что Мастер не должен и не может поднимать руку на жителя своей деревни. И именно по этой причине Мастер испытывал столь сильную душевную боль. Ибо тот, кто придет за жизнью его молодого ученика, был из деревни Синанджу и даже из рода Мастера, и Мастер не ведал, как он сможет нарушить старинный обет и убить того, кто заслужил смерть. И, бредя одиноко по дороге, Мастер думал, что его оскорбленный и беззащитный, словно младенец, ученик будет убит. И Чиун, Мастер Синанджу, не сможет защитить его из-за данной им клятвы не поднимать руку на жителя своей деревни. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Председатель Ким Ир Сен сидел за простым деревянным столом в своем кабинете в здании Верховного народного собрания, когда вошел его секретарь. Это был молодой капитан артиллерии. Вместо костюма из грубого полотна цвета хаки, который обычно носили правительственные чиновники, на нем была военная форма из габардина. Это было не принято, но Ким Ир Сен никогда не делал ему замечаний, так как это был очень хороший секретарь. Коммунисты приходят и уходят. Военная форма тоже меняется. Даже почести не вечны. Но хорошие секретари нужны всегда. Однажды, много лет назад, когда Ким Ир Сен захватил власть, его обвинили в правом уклонизме. Но он объяснил своим, как он считал, проникновенным голосом, что все революционеры после прихода к власти становятся консерваторами. - Радикализм хорош для революций, - сказал он, - а консерватизм - это как раз то, что выводит по утрам грузовики из гаража. Тогда он продемонстрировал свой неугасающий революционный пыл, бросив оскорбителя в тюрьму на две недели. Когда того освободили, Ким Ир Сен вызвал его к себе. Человек этот, мелкий провинциальный чиновник, стоял перед Ким Иром униженный и подавленный. - Теперь ты знаешь, что нельзя обо всем судить по внешним признакам, - произнес Ким Ир. - Тебе легко будет запомнить этот урок, потому что ты остался жив. Другим повезло меньше. Поэтому Ким Ир Сен оценивал своего секретаря в соответствии с его секретарскими способностями, а не с точки зрения внешних приличий. И точно так же Ким Ир Сен собирался оценить человека, которого секретарь ввел в кабинет, не по росту, одежде или речам, а по внутреннему огню, светившемуся в его глазах и придававшему убедительность его словам. - Мое имя Нуич, - произнес человек, - и я пришел служить вам. - Почему мне так повезло? - спросил Ким Ир и тут же понял, что у человека по имени Нуич нет никакого чувства юмора. - Потому что только так я могу вернуть себе наследственный титул моего рода. Титул Мастера Синанджу. - Да, - сказал Ким Ир Сен, - я встречался с Мастером Синанджу. Он симпатичный старый плут. - Это очень старый человек, - заметил Нуич. - Ему пора уже копаться в своем огороде. - Какое мне до этого дело? - спросил Ким Ир Сен. - Мне наплевать на жалкую шайку бандитов в заброшенной деревушке. Он умело выбирал слова и с удовольствием заметил гнев в глазах Нуича. - Вы знаете, председатель, что это не так, - ответил Нуич. - Дом Синанджу испокон веков славился среди правящих династий мира. Теперь вы должны решить, управлять ли Домом Синанджу уроженцу Запада... американцу! Таков выбор. Кто будет новым Мастером? Я или американец - ставленник ЦРУ и других шпионских организаций из Вашингтона? - И снова я спрашиваю: какое это имеет отношение ко мне? - Ответ вам известен, - сказал Нуич. - Во-первых, наша страна превратится в посмешище, если переходящий из поколения в поколение корейцев Дом возглавит американец. Во-вторых, великие возможности Дома Синанджу вам хорошо известны. Они должны использоваться в ваших интересах, на благо вашего правления. Пока что дело обстоит иначе. Могуществом Дома Синанджу воспользуются капиталисты с Уолл-стрит. Вы можете быть уверены, что завтра или послезавтра могущество Дома не обратится против вас? По желанию Вашингтона, председатель, вы можете войти в историю, как жертва убийства. Но это можно предотвратить. Ким Ир Сен долго обдумывал ответ. После встречи с Чиуном между ними, казалось, возникло нечто вроде дружбы. Но старик признался, что работает на Соединенные Штаты. Этот Нуич, возможно, прав... В один прекрасный день оттуда придет приказ, и вскоре Ким Ир Сен будет мертв. С другой стороны, какие есть гарантии, что Нуич окажется лучше? Ким Ир Сен внимательно посмотрел на Нуича. Его кровное родство со стариком не вызывало сомнений: те же черты, то же ощущение сжатой пружины, даже сейчас, когда он в непринужденной позе стоит перед Ким Ир Сеном. - Вы думаете о том, можно ли мне доверять? - Да. - Вы можете доверять мне по одной простой причине. Мною движет алчность. Лидерство в Доме Синанджу даст мне власть и богатство. Кроме того, я хочу, чтобы наша страна приобрела большее влияние в мире. И так будет, потому что на стороне