а, как на ее плечо, словно успокаивая, легла рука главного из шестерки; а затем та же рука забрала у нее стакан. У самого ее лица внезапно оказался его длинный блестящий ноготь. -- Ты жила для него, -- повторил главный. -- Тогда расскажи нам, что он сказал тебе. Миссис Энгус пыталась сосредоточить взгляд на лице пришельца, но оно по-прежнему расплывалось перед нею зыбким желтым блином. Отчетливо она видела лишь его глаза -- узкие, темные, почти черные. -- Когда... сказал? -- рассеянно спросила она. -- Он много чего говорил мне... Например: "Что на обед?". Или -- "Заткнись, я смотрю телевизор". Или еще... -- Перед тем, как он уехал, -- перебил ее азиат. -- Скажи, что он говорил тебе, перед тем как уйти тогда на эту охоту. Миссис Энгус попыталась проскользнуть между главарем и его напарником, что стоял слева. Ей положительно необходимо еще выпить. Но на пути неожиданно оказался пятый азиат. -- Щас... щас вспомню, -- язык миссис Энгус понемногу заплетался. -- Я тогда еще читала, а он уже укладывался в постель, значит, ничего он мне не сказал... и перед тем, вечером, футбола тоже не было, стало быть, и тогда он ничего не говорил мне... а "Роду" он не смотрит, значит, и во время нее он мне ничего... Человек, стоявший перед ней, сжал ее плечи; миссис Энгус ощутила всей кожей его холодный, как у змеи, взгляд. -- Вместе с Винни Энгусом умер и его дух и, умерев, не воскреснет. Его душа отлетела в вечность невостребованной и не получит более воплощений в следующей жизни. Он переступил Последний порог. Стоявший позади нее азиат едва слышно хихикнул. Слезы вновь потекли по щекам миссис Энгус. Она хотела было уже опуститься на пол, но сильные руки пришельца крепко держали ее. -- О, я знаю, знаю, -- прошептала она. -- Он мертв. Бедный Винни. Но... что могу сделать я? -- Расскажи нам, что он говорил тебе. Забудь все фальшивые ценности, которым поклонялась всю свою жизнь. Христианскую религию. Любовь к мясу. Познай свет истинных... Миссис Энгус с неожиданной силой вырвалась из удерживавших ее рук и, отступив назад, чуть не врезалась в грудь стоявшего за ней азиата. -- Минутку, мистер, -- сдвинула она брови. -- Что это вы предлагаете мне забыть? Какое мясо? Какое христианство? Я еврейка, к вашему сведению, и горжусь этим! Миссис Энгус попыталась успокоиться, но стоявший перед ней не отвечал, и ее лицо снова начало кривиться. -- Бедный Винни. Мне необходимо выпить еще. И тут от парадной двери на верхней площадке лестницы послышался голос. Человек, сжимавший ее плечи, выпустил их и повернулся, прислушиваясь. -- Она ничего не знает, -- произнес голос. -- Кончайте с ней. Нужно убираться отсюда. Миссис Энгус тем временем уперлась обеими руками в грудь стоявшего позади нее азиата, осведомляясь вежливым тоном, не будет ли тот любезен пропустить ее. Человек кивнул, но вместо того, чтобы отойти в сторону, взял миссис Энгус за плечи и развернул лицом к главному, который быстро провел правой рукой около ее шеи; миссис Энгус вдруг почувствовала, что его длинный ноготь вонзается в ее плоть. Миссис Энгус успела вскрикнуть всего лишь раз; двое стоявших по бокам, схватили ее за руки: одна крепкая ладонь зажала ей рот, другая -- резко подняла подбородок. От этого узкий, в три дюйма порез на ее шее расширился, и на траурное платье потекла узкая струйка крови. Главарь уперся рукой в плечо миссис Энгус, вонзая ноготь глубже в ее трепещущую гортань -- прямо под левым ухом. Странное покалывание в области шеи сменилось на мгновение острой болью, и миссис Энгус снова попыталась закричать, но желтая ладонь сжала ее губы еще сильнее, и крик лишь замер в горле. Палец главаря, уже касавшийся фалангой ее шеи, -- ноготь полностью вошел в нее, -- начал медленно скользить вдоль разреза. Из шеи миссис Энгус, орошая пол в шести дюймах от ее ног, ударила струя крови. Боль сменилась быстро нарастающей дурнотой: миссис Энгус казалось, что ее голова превратилась в чашу для пунша, наполненную сладкой тягучей жидкостью; она заполнила уши, впадины глаз, постепенно затекая в ноздри... Миссис Энгус пыталась выпрямиться, чтобы вытряхнуть надоевшую влагу, но цепкие желтые руки крепко держали ее. Ноги налились свинцом, и теплая жидкость уже заполняла грудь, все тело, живот; где-то в уголке мозга мелькнула мысль, что если она выльется, то непременно попортит ковер, и тогда... Палец главаря замер на два дюйма ниже левого уха миссис Энгус; упершись другой рукой в ее плечо, он резким движением быстро выдернул ноготь и, осмотрев его, удовлетворенно кивнул. Все трое разом выпустили миссис Энгус и, сделав несколько шагов, присоединились к остальным, взиравшим на происходящее из противоположного конца комнаты. Миссис Энгус, еще держась на ногах, шагнула назад и, обернувшись, тяжело ударилась о стол. Ее голова бессильно повисла над чашей с пуншем. Миссис Энгус еще успела увидеть, как гладкую поверхность жидкости в чаше взбудоражили красные ручейки, затем глаза ее закатились, и тело рухнуло на мокрый от крови кафельный пол. Миссис Энгус так и не смогла понять, что ей только что перерезали горло. Дождавшись, пока прекратились судорожные движения, все шестеро подошли к телу и обступили его. -- За работу, -- бесцветным голосом произнес главарь. -- У нас не так много времени. По окончании похорон Римо и Чиун вызвались подвезти Вики Энгус до дома. Вернее, вез Римо -- Чиун восседал в гордом одиночестве на заднем сиденье взятого напрокат седана, яростно царапая по ветхому пергаменту гусиным пером. -- Какая же туфта, -- устало произнесла Вики. -- Невероятная, -- с готовностью согласился Чиун. -- Что -- туфта? -- не понял Римо. -- Она говорит о тебе, -- радостно пояснил Чиун с заднего сиденья. -- Я не с тобой разговариваю, Чиун, -- оборвал его Римо. -- Так что -- туфта. Вики? -- Да это все. Похороны. Этот толстый кретин, изображавший священника и несший всю эту чепуху, -- папа терпеть его не мог, кстати. И само это убийство... Кто, ну кто в целом мире мог убить моего отца, да еще таким образом? У вас есть какие-нибудь идеи? Римо успокаивающе положил руку ей на колено. -- У меня, признаюсь, не бывает идей. -- Никогда, маленькая леди, не спрашивай его насчет идей, -- подал сзади голос Чиун. -- Он не знает даже этого слова. -- Ты-то сам что знаешь, Чиун? -- с досадой спросил Римо, сворачивая на улицу, где находился дом Энгусов. -- Ты же ни черта не слышал даже из того, о чем мы со Смитом говорили на кладбище. -- Я знаю вполне достаточно, -- не отрываясь от пергамента, возразил Чиун. -- Я знаю, например, что император изволил назвать в твою честь новую болезнь. Римо высматривал на противоположной стороне улицы дом Вики. -- Новую болезнь? Это какую же? -- Свиной грипп, -- закивал головой маленький человек на заднем сиденье. Эта мысль показалась Чиуну настолько удачной, что он даже захихикал от радости. -- Да, да, именно, свиной грипп, хе-хе-хе! -- Ладно, -- ответил Римо. -- По крайней мере, ты снова в бодром расположении духа -- и даже со мной теперь разговариваешь. -- Я с тобой не разговариваю. Я беспредельно унижаю тебя! Пропустив это мимо ушей, Римо снова повернулся к Вики, которая смотрела в окно на дома, знакомые ей с детства. -- А почему ваша матушка не пришла на похороны? -- Она уже и так донельзя издергана. Вот и осталась дома приготовить стол для поминок, и... Ой, мы уже приехали. Римо загнал машину на стоянку перед коричневым двухэтажным особняком; на всех окнах были опущены желтые жалюзи. Когда они вышли из машины и подошли уже к самому крыльцу, Римо вдруг заметил темный силуэт, двигавшийся вдоль стены дома; вот он замер на секунду -- похоже, что заглядывает в окно. -- Погодите-ка, -- остановил он Вики. -- Чиун, присмотри за ней. Римо исчез за углом; Вики, подойдя, встала рядом с Чиуном. Положив узкую ладонь на его руку, она улыбнулась, глядя в непроницаемое лицо старика. -- А тот человек на кладбище -- почему вы зовете его императором, мистер Чиун? -- Не знаю, -- пожал плечами Чиун. -- Мне никогда не удавалось понять игры белых людей. И я не пытаюсь больше. Просто называю его императором, Римо зовет его Смитом, император называет самого Римо Николсом; все вокруг называют друг друга именами каких-то других людей. Вообще у вас очень странная страна, и я надеюсь, что все наконец поймут это, когда мою гениальную драму покажут по телевидению. После каковых слов Мастер обратил свой взор долу и погрузился в молчание. Лицо его снова приобрело бесстрастное выражение, примерно такое же, как на кладбище, когда он стоял у гроба. Римо обнаружил тем временем, что темная фигура застыла у окна полуподвала всего в нескольких футах от него. Римо удалось сократить расстояние между собой и неизвестным до нескольких дюймов; в этот момент тот резко выпрямился и, повернувшись, врезался лбом прямо в грудь Римо. Еще секунда -- и с преподобным Титусом Мюрреем наверняка случился бы обширный инфаркт. -- День добрый, святой отец, -- приветствовал его Римо. -- Хотите войти, но не желаете докучать хозяевам? В ответ преподобный Титус В.Мюррей лишь пыхтел, не в силах перевести дух, привалившись спиной к стене и мотая выставленным вперед животом наподобие коровьего ботала. -- Да, да, понятно, -- закивал Римо. Взяв служителя церкви за руку, он вывел его к крыльцу и помахал Вики и Чиуну. -- Ложная тревога. Так что же все-таки вы делали здесь, ваше преподобие? Его преподобию удалось наконец отдышаться. -- Миссис Энгус не открывала, и я... решил посмотреть, где она. Я полагал, что она нуждается... в духовно утешении. -- Ну да, или, может, на кухне чего помочь, -- кивнул Римо. -- Вики, у вас есть ключ? Взбежав по ступенькам. Вики дернула дверь. -- Очень странно. Ма никогда ее раньше не запирала. -- Достав из-под коврика ключ, она отперла дверь вошла в прихожую. За ней последовал преподобный Мюррей, а Римо повернулся к Чиуну, который по-прежнему стоял у края газона, ковыряя носком сандалии пожухлую траву у корней молодого деревца. -- Ну, пошли, -- позвал его Римо. -- Думаю, что я лучше останусь здесь, -- отозвался Чиун. -- Что-то есть тут такое, что мне совсем не нравится. -- Ну ясное дело -- я. Верно? -- Я говорю серьезно, Римо. В этом месте что-то не так. -- Идем, папочка, -- позвал Римо уже от самой двери. -- На дворе холодно, и того и гляди сейчас пойдет дождь. -- Но я останусь здесь, -- возразил Чиун упрямо. -- Как знаешь, -- пожал плечами Римо. Он вошел в переднюю и закрыл за собой дверь. Подождав несколько секунд, словно вынюхивая что-то в воздухе, Чиун мелкими шажками направился к задней стене дома. -- Внизу уже накрыт стол, -- сказала Вики, взбегая по лестнице в кухню. -- Я только сполосну руки. Мы приехали, ма! Преподобный Мюррей направился прямо вниз, а Римо остался в гостиной, пытаясь угадать, что же задумал Чиун. Обычно его трудно было заставить обнаружить так явно свое волнение -- если это произошло, значит, дело и вправду серьезное. Потом Римо услышал снизу хлюпающий звук и в тот же момент -- шум воды наверху, в кухне. А затем в кухне раздался отчетливый судорожный вздох, а внизу, в подвале что-то с шумом упало. По лестнице снизу загрохотали слоновьи шаги отца Мюррея, а вскоре появился он сам, трясясь и причитая: "О, Боже. О, Господи, Господи, Господи". С полы его черного пиджака капала густая красная кровь; а наверху, в кухне, истошно кричала Вики. Мюррей кинулся к входной двери, а Римо, на бегу заглянув в подвал, успел заметить на полу большую кровавую лужу. Преподобный Мюррей стоял, прислонившись к росшему на газоне кипарису: его рвало. А Римо уже ворвался в кухню. Вики, с мыльной пеной на руках и лице, стояла, сжав колени, посреди кухни, лишь изредка приседая, чтобы перевести дух перед новым отчаянным криком. Кроме нее, в кухне никого не было. Огромные карие глаза Вики, которые делали сейчас еще больше неимоверно расширившиеся от шока зрачки, смотрели в маленькое кухонное окошко -- ас той стороны в него смотрел окровавленный, с ободранной кожей труп, одетый в залитое кровью черное платье и подвешенный к ветвям росшего за окном дерева. Римо подошел, заслонив окно, и вперил взгляд в бренные останки миссис Рут Энгус. А потом увидел Чиуна, который стоял, опустив голову, у подножия дерева и ковырял носком сандалии мерзлую землю. Глава пятая В небольшой уютной квартирке в тихом пригороде Уэстпорта, штат Коннектикут, известном под названием Сосновый Лес, Питер Мэтью О'Доннел с наслаждением потягивал водку с тоником, вполглаза наблюдая за тем, как "Викинги" изображали вялую пародию на игру на поле "Большой чаши" -- как вдруг почувствовал, что его левая нога превращается в одно целое с оттоманкой, на которой за секунду до того возлежал он сам, с удовлетворением пялясь в экран своего цветного телевизора с новейшей системой электронной подстройки и встроенным видео. Сейчас же футбол превратился в смутное мелькание разноцветных пятен, а нога -- в часть невообразимой мешанины из расщепленного дерева, острых металлических пружин, шурупов и клочьев обивки. О'Доннел попробовал встать, но в этот момент другая его нога вступила в столь же насильственный симбиоз с табуреткой. -- Тайм-аут, -- произнес голос позади него. О'Доннел тем временем расставался с выпитым, равно как и с обедом, завтраком; не задержался и вчерашний ужин. Ноги его выглядели так, будто их использовали в производстве зубочисток, а подол свободной шелковой рубахи представлял собой в данный момент миниатюрное озерцо с дурно пахнущей зеленоватой жидкостью. -- Уаааа-х, -- произнес О'Доннел. -- Счет 17:0 не в пользу "Викингов", -- прокомментировал голос. -- Хочешь узнать, чем кончится матч -- придется поговорить со мной, приятель. -- Га-гаа... йах, -- ответствовал О'Доннел, кривясь от боли. -- Потому что на ма-а-леньком листочке в кабинете Винни Энгуса мы обнаружили твое имя. И пометку, что надо тебе позвонить. Для чего, не скажешь? -- Но-ги, ноги мои... -- Пока еще твои, -- согласился голос. -- Но вот если не станешь мне отвечать, твои ноженьки точно станут моими. Я их отсюда прямо так, под мышкой, и унесу. -- Он мне звонил... и сказал, что мясо, которое я продал ему, в некоторых местах было жестким. -- В каких местах? -- Вокруг клеима сельскохозяйственного министерства. В следующую секунду О'Доннел увидел, как к его колену протянулась крепкая волосатая кисть и принялась медленно, осторожно растирать ногу; и внезапно боль чудесным образом стала затихать и пропала. -- Ааааааа, -- замычал О'Доннел от удовольствия. -- Ну, вот. Но тогда, -- продолжал голос, -- с чего же это он позвонил тебе -- да сразу и умер? -- Да я не... -- начал О'Доннел, и тут же ему показалось, что его левую ногу разрубили пополам и завязали узлом обрубки. -- Уа-га-га-гааа! -- завыл он. -- Так с чего? -- неумолимо повторил голос. Руки О'Доннела, метнувшиеся к раздираемой невыносимой болью ноге, завязли в густом зеленоватом месиве, обильно стекавшем с живота на серые шерстяные брюки. Ну где все? Где охранники, обычно сутками просиживающие в подъезде? Что случилось с телекамерами, двойными замками и тем парнем, что сидит на стоянке в будочке сторожа? О'Доннел увидел, как крепкая волосатая кисть пришельца потянулась на сей раз к его правой ноге. -- Нет, нет! -- закричал он. -- Это... это, наверное, тот парень из компании... ну, той, что занимается упаковкой и перевозкой. -- Почему ты так думаешь? -- кисть замерла в воздухе в двух дюймах от его колена. -- Потому что я ему звонил, все сказал, а он вроде здорово расстроился и стал спрашивать, говорил ли Винни кому-то еще об этом... -- О'Доннел помутневшими от боли глазами различил на экране телевизора четырех запасных, которых собирались ввести в игру, и вдруг подумал, что парни из-за своих больших, не по размеру наплечников похожи на недоделанных херувимов. -- И что ты ему сказал? -- Я сказал, что не знаю. Но не думаю, что он кому-нибудь говорил. -- Ну, ладно. А как этого парня зовут? -- Солли. Техасец Солли Вейнстайн из Хьюстона. Это правда, я клянусь вам! -- Если только О'Доннелу суждено будет добраться до своего агента по недвижимости, он вобьет ему в глотку всю систему безопасности этой дыры, в которой его угораздило поселиться. -- А какой телефон у Солли? -- Он у меня только в офисе... в "Митамейшн". Крепкая ладонь снова не спеша потянулась к его ноге. -- Нет, нет, правда! Я его с собой не ношу. Просто набираю специальный код на линии -- и нас сразу соединяют. -- А какой код? -- Четыре-ноль-семь-семь, -- промямлил О'Доннел, с Удивлением наблюдая, как большие белые номера на алых футболках игроков на экране вдруг пропали неизвестно куда, а знаменитые краски трикиноксовского кинескопа превратились в сплошную черную лужу, как будто исчезло изображение. Телевизор, однако, был включен -- отключился сам Питер Мэтью О'Доннел. Римо вытер запачканную блевотиной руку о рубашку О'Доннела и поднял глаза на вошедшего в двери Чиуна. -- Дальше тебе идти нельзя, -- изрек Чиун. -- Останься. -- Ты что, вдруг полюбил футбол, папочка? -- Не ходи, -- повторил Чиун. -- Извини, Чиун. Но работа есть работа. -- Тогда идем вместе. -- Римо удивленно поднял брови. -- Идем, и по дороге я расскажу тебе, что означал тот труп на дереве, -- а потом мы вместе скажем императору, что это задание нам не нравится, и выполнять его мы не будем. -- Вот он, наверное, обрадуется, -- заметил Римо. -- Кто-то пытается отравить всю Америку, а мы, значит, отваливаем на отдых. -- Американцы сами травят себя уже многие и многие годы, -- ответил Чиун. -- И яд у них не только в еде -- даже в воздухе. Они курят яд. Ездят на отраве. Вместо молока у них -- ядовитая химия. Если бы они сами не хотели умереть, то и не делали бы всего этого. А так -- зачем им мешать? При малейшей бреши в чиуновской логике Римо тут же затеял бы с ним яростный спор, но сейчас он таковой не видел и потому ограничился лишь замечанием: -- Чиун, нам пора. -- То, что ты собираешься сделать сейчас, -- ответил ему Чиун, -- гораздо хуже того, чем ты можешь даже представить. Здание компании "Митамейшн", располагавшееся в милом сельском пригороде Уэстпорта, видом своим напоминало бракованную картонку из-под яиц. Это было одно из тех чудес современной архитектуры, которые отличаются способностью занимать как можно больше места при полном нежелании вписываться в окружающий пейзаж. Римо остановил машину на обочине шоссе неподалеку от здания, увидев впереди перед самым входом большую толпу людей -- они размахивали руками, тянули вверх лозунги и громко кричали что-то. -- Я останусь здесь, -- заявил Чиун. -- Эти бездельники своим шумом оскорбляют мой слух. Неподалеку от них за толпой наблюдал пожилой человек в потертых джинсах и золотистой ветровке. -- Вы работаете здесь? -- спросил его Римо. Тот кивнул. -- А где кабинет О'Доннела? -- Кого? -- Питера Мэтью О'Доннела. -- А он зачем вам? -- поинтересовался старик. -- Я его сестра. Мамочка заболела. -- А-а. Дело, видать, серьезное. -- Ну так. -- Сегодня трудновато будет туда попасть, -- заметил дед, кивая своей седой головой на шумную толпу перед входом. -- Вы просто мне подскажите, где его кабинет. А как войти, я сам позабочусь. -- Да я и О'Доннела-то никакого не знаю. Никогда о нем не слыхал. Откуда ж мне знать, где его кабинет-то? Вы лучше сторожа порасспрашивайте. -- А ты иди проспись, -- посоветовал Римо и зашагал к стеклянным дверям. -- Вы осторожнее лучше, -- посоветовал старик. -- Не дай Бог подумают они, что вы тут работаете. Римо остановился. -- Почему это? -- Да вон они орут что-то насчет того, что, мол, не потерпят тут разных всяких... -- Вот если они попытаются остановить меня, -- пообещал Римо, -- разных и всяких здесь точно будет навалом. Когда он подошел ближе к пикетчикам, благообразного вида пожилая женщина в шерстяных наколенниках, длинном теплом пальто, вязаном шарфе и митенках кинулась к Римо и завизжала: "Свинья, фашист, мясник, убийца". Мило улыбнувшись ей, Римо продолжал движение. Следующим оказался мужчина в шерстяной вязаной шапке и матросском бушлате, который, выступив вперед, поднес к самому лицу Римо плакат на деревянном шесте. Двумя пальцами Римо выдернул два гвоздя, которыми плакат был прибит к шесту, и, пока фанерное полотнище плавно опускалось на мостовую, счастливо миновал молодую мамашу, понукавшую своего девятилетнего отпрыска, дабы тот вцепился Римо в лодыжку. Наконец Римо добрался до входной двери. Пузатый чернокожий сторож, у которого совершенно явно не было при себе ни оружия, ни хотя бы дубинки, а возможно, даже и десяти центов, чтобы позвонить по телефону из вестибюля, беспомощно махал на него руками с той стороны стекла, призывая Римо убраться. Сзади на шее Римо ощутил чье-то жаркое дыхание. Обернувшись, он увидел, что с полдюжины агрессивно настроенных пикетчиков окружили его, угрожающе размахивая плакатами. Пока Римо обдумывал, не пришпилить ли их самих к этим плакатам, над толпой раздался голос: "Назад! Все назад!" Окружившие Римо люди остановились всего в нескольких дюймах от него, а затем, гневно ворча, отступили к линии пикета, пропустив вперед молоденькую девушку с золотисто-каштановыми волосами, в расклешенных джинсах и цветастом вязаном свитере. Она резко остановилась прямо перед Римо, и, упершись кулачком в бедро, топнула ногой. -- Ну? -- вскинула она голову. -- Неплохо, -- признал Римо. -- По десятибалльной шкале дал бы вам не меньше восьми с половиной. Зеленые глаза рыжеволосой девушки вспыхнули. -- Подумайте о том, что творите! -- воскликнула она. -- Призываю вас к тому же, -- ответил Римо. -- Мы -- мы помогаем тем, кому неоткуда ждать помощи! Мы защищаем бедных, униженных, и боремся за их попранные права! -- И все это вы делаете сейчас? Здесь? У этой вот мясной лавки? -- Римо кивнул на здание. -- Мы маршируем за Третий мир! -- слова девушки с трудом пробивались сквозь нестройное скандирование ее сотоварищей. -- Третий мир -- это нищета. Это голод. Это два миллиарда людей, которым каждый вечер приходится ложиться спать на пустой желудок, мистер! Римо пожал плечами. -- Третий мир -- это два миллиарда бездельников и две тысячи горластых либералов. То есть, если вам нравится, конечно, спасайте их. Но почему у здания мясной компании?" -- Да посмотрите на себя, -- не унималась рыжая. -- Вы же сами никогда не знали голода... Ну, немножко, может быть, знали, -- она присмотрелась к Римо внимательнее. -- Но скорее всего -- тот добровольный голод, которому подвергают себя пресытившиеся, чтобы соответствовать так называемому стандарту красоты, выработанному коррумпированным и разлагающимся обществом... Римо заметил про себя, что сама девица изо всех сил старалась соответствовать этому самому коррумпированному стандарту. Каждая черточка лица, каждый изгиб ее тела были именно в нужной пропорции и именно в нужном месте. -- Слышите, что говорят люди, которые пришли со мной? -- потребовала она. -- Нет, -- признался Римо. -- Не разберу ни одного слова. Рыжая девушка вновь топнула ножкой. -- Они протестуют против попыток капитала распять нас всех на одном кресте -- кресте из костей и мяса! Они кричат, что не будут больше его есть. И мы не позволим делать себе эти прививки от свиного гриппа. Прервав разговор, девушка повернулась к толпе и с удовольствием проорала вместе с ними несколько раз слова лозунга; затем опять обернулась к Римо. -- Но... это же все в шутку, наверное? -- недоуменно взглянул на нее Римо. -- Вы ведь все из клуба "Розыгрыш месяца" -- или я ошибаюсь? -- Наша цель, -- вздернула подбородок девушка, -- убедить погрязшее в коррупции правительство Соединенных Штатов, что Америка имеет и возможность, и моральное обязательство кормить весь остальной мир! -- Хорошо, что весь остальной мир не знает об этом, -- заметил Римо. -- Ну, а к прививкам это какое имеет отношение? -- Дело не в прививках, -- ответила девушка. -- А в том, что необходимо прекратить выращивать и есть свиней. Тратить тонны зерна на откармливание быков... Вы меня понимаете? -- Нет, -- мотнул головой Римо. -- Ну да, где вам, -- скривилась она. -- Вы же сами -- работник этой преступной компании. Ничего, скоро мы закроем ее. А после нее -- другие. По всей стране, пока нация наконец не придет в себя. Как вас зовут, кстати? -- Римо Уильямс, -- представился Римо, наблюдая за тем, как толстый сторож пытается всунуть в висящий на стене телефон десятицентовую монету. -- А я -- Мэри Берибери-Плесень. И не советовала бы вам пытаться проникнуть внутрь -- если вы все еще собираетесь сделать это. -- Мэри Берибери-Плесень?! -- Да. Мэри -- уменьшительное от Марион. Хотите узнать, что значат остальные имена? -- Как-нибудь позже, -- помялся Римо. -- А то я собирался обедать, знаете... -- Берибери -- это болезнь, вызываемая недоеданием и характеризующаяся дегенеративными изменениями в нервной, пищеварительной и кровеносной системе; это значит, что у больного ей обычно наблюдаются мигрень, обмороки, вздутие живота, понос и сердечные приступы. -- Звучит впечатляюще, -- одобрил Римо. -- Предлагаю в ближайшее время поговорить об этом подробнее. -- Он увидел, что страж у двери наконец просунул монету в автомат и сейчас говорил что-то в трубку. Значит, скоро сюда прибудет полиция. -- А "Плесень" в данном случае означает тонкий слой микроскопических водорослей, который начинает расти на слизистой желудка в процессе длительного голодания. -- Какая гадость, -- поморщился Римо. -- Прошу извинить меня... -- Если вы попытаетесь проникнуть внутрь, -- неожиданно заявила Мэри, -- нам придется остановить вас. -- Вы бы лучше вот их остановили, -- посоветовал Римо, направляясь к двери. -- Я вас предупреждаю. Нам бы не хотелось повредить вам. -- Да пожалуйста, -- пожал плечами Римо, кладя руку на ручку стеклянной двери. -- Мэри, успокойтесь, я вегетарианец. И здесь не работаю. -- Не верю ни одному слову, -- заявила та и, повернувшись к пикетчикам, гаркнула: -- Эй, вот один из этих! Хватай его! Едва Римо успел выдавить замок и распахнуть дверь, две дюжины пикетчиков ринулись вверх по ступенькам, как будто ждали этой команды с раннего утра. Римо увидел, как черное лицо сторожа посерело от страха. Вбежав внутрь, он одним прыжком оказался на стальной раме над самой входной дверью -- как раз вовремя, чтобы дать устремившейся за ним толпе (передняя шеренга -- шириной около восьми футов) с разгона врезаться в дверь (от петель до замка -- шириной около трех футов). Грохот разбитого стекла возвестил, что результат превзошел все ожидания. Когда с пола послышались первые стоны, Римо легко спрыгнул вниз. Сторож дрожал, вжавшись спиною в стену. -- Я вызвал полицию. Вам лучше уйти, мистер. Я уже вызвал полицию. Краем глаза увидев на доске над конторкой имя О'Доннела, против которого стоял номер кабинета, Римо выскочил из холла в коридор, напевая на бегу "У Мэри был барашек, был барашек, был барашек". Дверь кабинета оказалась запертой. Ногой Римо вышиб ее, и трое выросших перед ним желтолицых мужчин в один миг нанесли серию сокрушительных ударов по его лицу, телу, конечностям. Вернее, попытались нанести, потому что Римо инстинктивно отпрянул, едва уловив кожей колебание воздуха, вызванное движением первого из нападавших. Ответное движение Римо не заставило себя ждать, и первый из покушавшихся стал симпатичным настенным барельефом. Римо, как кошка, проскользнул внутрь, -- и второй из нападавших отделался лишь тем, что почувствовал, как его левая коленная чашечка въехала в правую, и обе они превратились в мелко нарубленный студень; незадачливый обладатель их, скуля, пополз к двери. Именно это и входило в планы Римо -- одного из них он хотел оставить в живых. Но только одного, а в этот момент перед Римо возник третий и поразил его незащищенную шею великолепно выполненным приемом карате. Великолепным, если бы Римо не успел сплести свои пальцы с цепкими желтыми пальцами противника и одним движением, словно щепку, переломить его руку в суставе. А затем мощный толчок бросил желтолицего спиной вперед прямо в раскрытое окно кабинета; громкий стук, раздавшийся снизу, сообщил Римо, что тело достигло каменной мостовой. Римо обернулся -- ив эту же секунду второй из нападавших, неловко опершись на руки, шлепнулся на ковер, напоровшись на свой же собственный ноготь; тело азиата конвульсивно изогнулось, и по полу ручейком побежала алая кровь. Только сейчас Римо обратил внимание на необычайную длину ногтей нападавших и на то, что края их остро отточены; а затем увидел и тонкий, как волос, порез на правой руке. Римо сжал кулак и увидел, как быстро набухает, багровея, тонкая линия между средним и указательным пальцем. На коже выступила алая бусинка крови и, вздрогнув, стекла в рукав. Римо так давно не видел собственной крови, что зрелище это немало его озадачило. Однако шум, доносившийся снизу из холла, тут же вывел Римо из оцепенения. Спрятавшись за массивным столом О'Доннела, Римо стащил на пол телефон и быстро набрал названный ему номер -- четыре-ноль-семь-семь. В трубке трижды щелкнуло, и Римо услышал ровный магнитофонный голос: "Набранный вами номер в данный момент отключен. Пожалуйста, проверьте, правильно ли вы набираете. Благодарю вас." В комнату шумной оравой ввалились борцы с мясом. Глава шестая Два мертвых тела, впервые найденных в этом районе за последние одиннадцать лет, заставили полицейских весьма ответственно отнестись к своим обязанностям. С пикетчиками разговаривали серьезно и смотрели на них недоброжелательно. Каждый раз, когда кто-либо из пикетчиков в ответ на заданный ему вопрос пробовал выяснить, "по какому, собственно, праву", ему намекали на возможность "проехаться в город", после чего на вопрос он, как правило, отвечал. И только один из них, худой, темноволосый, с крепкими запястьями, в ответ на предложение "проехаться в город" с улыбкой ответил, что это прельщает его больше, чем поездка, например, за город, чем вызвал со стороны офицера полиции праведный гнев. -- А ну давай не умничай. Имя? -- Мое или ваше? -- Твое. -- Римо Николс. -- Адрес? -- 152, Мейн-стрит. -- Этот адрес Римо давал во всех случаях. -- Вы лично знали, встречались или вступали в контакт с кем-нибудь из убитых? -- Нет. -- Это вы убили их? -- Нет. -- Кто-нибудь может подтвердить, что не вы их убили? -- Кто угодно. Никто. Я вообще не понимаю, что означает этот вопрос, -- пожал плечами Римо. -- В город проедемся? -- Я могу подтвердить. Я его видела, -- сказала Мэри Берибери-Плесень. Полицейский повернулся к ней. -- Ваше имя? -- Мэри Берибери-Плесень. -- Адрес? -- Не хотите узнать, что означает мое имя, офицер? -- В город проедемся? Здание компании "Митамейшн" в Уэстпорте Римо покинул свободным человеком. Больше полицейские его не вызывали, решив, после бурных споров, описать происшедшее как два непреднамеренных и одно самоубийство, явившиеся результатом ссоры между тремя неизвестными азиатами. Мэри догнала Римо уже у самой машины, в которой все это время невозмутимо сидел Чиун. -- Ты опять так долго возился. Что у тебя с рукой? -- спросил он. Римо взглянул на свою правую руку. Порез от ногтя уже успел превратиться в тонкую розовую линию -- тело Римо быстро восстанавливало пораженные ткани. -- Ткнули пальцем, -- объяснил Римо. Чиун с любопытством смотрел на Мэри. -- Значит, ты опять осрамился, -- кивнул он. -- Ничего подобного. Просто тот тип оказался несколько проворнее, чем я думал. -- Вот, вот, -- язвительно поддакнул Чиун. -- Ты опять думал, что противник окажется слабее тебя. -- Ну, это с каждым может случиться. -- Тебе повезло, что этим пальцем тебя ткнули не в горло, -- сварливым тоном заметил Чиун. Дабы избежать его изучающего взгляда, Мэри Бери-бери закашлялась и полезла в карман; вынув оттуда полиэтиленовый пакет, надорвала зубами клапан. -- Хотите попробовать тминного семени в кленовом сиропе? -- спросила она. -- Я лучше буду есть грязь, -- ровным голосом ответствовал Чиун. -- Римо, кто эта маленькая канарейка, которая клюет семена на обед? -- Чиун, будь джентльменом, -- нахмурил брови Римо. -- Мэри помогла мне выбраться из этой переделки с копами. А еще она не ест мяса и борется с этими свиными прививками. -- Радость моего сердца воистину безгранична, -- расплылся Чиун. -- Воистину безграничной она станет, когда я скажу тебе, что мы отправляемся в Хьюстон, папочка. Чиун печально кивнул. -- Ты все-таки хочешь взяться за это задание, хотя я и предупреждал тебя. Скоро, очень скоро ты познаешь свою ошибку. Выкарабкавшись из автомобиля, Чиун, не взглянув на Римо, повернулся и зашагал прочь. Римо следил, как его согнутая фигурка в развевавшемся длинном кимоно, со сложенными на груди руками, что делало ее похожей на катящуюся на колесах кибитку, медленно взбирается по склону небольшого холма. -- Один крохотный порез, а он уже на дыбы, -- пробормотал Римо и повернулся к Мэри, методично поглощавшей содержимое пакетика. -- Простите, что так получилось. Мэри подняла голову; к ее нижней губе пристали зернышки тмина. -- Да ерунда. -- Слизнув зернышки, она кивнула вслед удалявшемуся Чиуну. -- Он ваш друг? -- Родственник. -- Римо прикинул, за сколько минут доберется он до холма, на вершине которого виднелась фигурка Чиуна. -- И еще раз огромное вам спасибо. -- Для собрата-вегетарианца -- все, что угодно, -- уголками губ Мэри улыбнулась ему. -- Увидимся. До вершины холма Римо добрался как раз вовремя, чтобы увидеть, как Чиун исчез за следующей вершиной. Прибавив шагу, Римо добрался до следующей -- только чтобы увидеть, как Чиун исчезает за дальним поворотом. Невольно Римо вспомнил детскую считалочку -- "залез медведь на гору, и ну реветь -- еще одну гору увидел медведь!". Дойдя до поворота, Римо увидел желтое кимоно, мелькавшее за деревьями в небольшой роще. У края рощи он заметил, как кимоно скрылось за каменной насыпью; обошел насыпь -- и увидел, что Чиун стоит на земле на коленях ярдах в пятистах от него. Римо медленно шел к Чиуну; и так же медленно на землю спускались сумерки. Подойдя ближе, Римо увидел, что руки старого корейца по самые запястья ушли в землю. Когда Римо подошел вплотную к учителю, Чиун поднял руки, и у его колен в земле открылась небольшая ямка, а в ней -- присыпанные землей остатки человеческих внутренностей. Римо успел заметить сердце и печень, а потом перевел взгляд на лицо Чиуна. Не говоря ни слова, старик поднял указательный палец вверх: и в ветвях ближайшего дерева, освещенного взошедшей луной, Римо увидел труп с содранной кожей; на оголенное мясо были натянуты свободная рубашка и брюки из серой шерсти. Это было все, что осталось от Питера Мэтью О'Доннела. -- Внутренности они всегда хоронят у подножия дерева, -- кивнул Чиун. -- Кто "они"? -- спросил Римо, глядя на кровавые ошметки у ног Чиуна. Чиун, отойдя от дерева, сунул кисти рук в широкие развевающиеся рукава кимоно. -- Они, сын мой -- это род, древний, как Дом Синанджу. Римо вопросительно посмотрел на него. И Чиун продолжал: -- Дом Синанджу древен, но был таким не всегда; нет ничего в этом мире, что некогда не было бы молодым, как молодой месяц. И в те времена, о которых я расскажу тебе, Дом Синанджу был так же юн. Но даже фараоны Египта, царствовавшие в то время, уже знали о нас; и о нас знали великие владыки Китая. Императоры Среднего царства глубоко ценили Дом Синанджу. Это было очень давно, еще до нашествия железного всадника -- Чингисхана. И мы также с чрезвычайным почтением относились к династиям Среднего царства, сын мой. Римо кивнул. Подробно изучив в свое время биографии великих Мастеров Синанджу, каждый из которых был славен каким-нибудь героическим деянием, он помнил, что они с неизменным уважением относились ко всем императорам Среднего царства, а за эту эпоху успело смениться несколько царствующих семей. -- Итак, мы были молоды, но уже высоко ценимы, и главного Мастера тех времен звали Пак. Он не был таким, как Мастера Синанджу последующих эпох, ибо тогда не был еще открыт солнечный источник телесной силы. Это произошло лишь несколько веков спустя при величайшем из Мастеров -- Ванге, имя которого унаследовали многие в последующих поколениях. И ты должен знать их историю и не путать друг с другом! -- И в то время, Римо, Мастера Синанджу еще пользовались орудиями из заостренного металла, -- добавил Чиун. -- Давненько же это было, папочка, -- улыбнулся Римо. В первый раз на непривычно торжественном лице Чиуна он видел это странное выражение -- почтения, смешанного со страхом, страхом настолько сильным, что Чиун позволил Римо беспрепятственно перебить себя. И Римо чрезвычайно не понравилось, что в мире существует что-то, способное бросить тень на немеркнущую воинскую славу Чиуна, Мастера Синанджу и его учителя. То, что могло заставить Чиуна умолкнуть в немом почтении, было прямым вызовом самому существованию Римо. -- И в то время жил император, -- заговорил наконец Чиун, -- и этот император рассказал Мастеру Синанджу об одной своей провинции. Рядом с Шанхаем, так теперь называется это место. И в этой провинции жили невежественные и бесчестные люди, которые не уважали своего императора. И захватили назначенного им наместника, требуя за него выкуп. Но его ответом разбойникам, сказал владыка, будет искусство Синанджу. Чиун кивнул, словно подтверждая свои слова. Именно так обычно строились его рассказы об истории Дома Синанджу -- вначале о том, кто, когда и какую решал задачу, затем -- какие использовал методы, и в конце -- какой полезный опыт почерпнул из этого Дом Синанджу. Опыт, который Дом Синанджу приобретал на заре своего существования, был самым дорогим -- он был оплачен кровью. -- И Мастер Пак взял с собою слуг и служанок, и был последним из мастеров, имевшим слуг. И встал лагерем у названного ему густого леса там, под Шанхаем, и велел сказать тем, кто жил в нем, что имя его Пак, и он прибыл по указу самого императора. И решил ждать у леса два дня, а по истечении выступить против них, если они не вернут ему захваченного наместника. -- И в ту ночь из лагеря Пака пропали две девушки, и Пак послал двоих слуг, чтобы их найти. Но из двух слуг вернулся в лагерь только один, и сказал, горько рыдая, что Мастер Синанджу посылает слуг в те места, куда боится идти сам. Этот человек не боялся гнева Пака, ибо одной из пропавших девушек была его любимая дочь. И Пак сказал ему: "Ты прав в своем гневе, о безутешный отец, ибо для Мастера гораздо важнее не блюсти приказ хозяина, но защищать собственных своих слуг. В этом -- подлинная доблесть". И отослал всех домой, и вот с тех пор мы не имеем слуг, Римо. -- О'кей. Это, конечно, кое-что объясняет, -- воспользовался Римо паузой. -- Но как все-таки насчет этих покойников на деревьях? И для чего ты рассказал мне эту историю? Что у вас гнет слуг, я знаю, потому что все твои сундуки обычно таскаю я. К чему ты клонишь? -- Этот Мастер Синанджу