о времена кошмаров, чтобы он стал участником ее воспоминаний. Но он не позволит ей сделать это. Мал поднялся и пошел читать доносы на комми - прокладывать путь к славе и всему, что сулит ему большое жюри. Большой куш. ГЛАВА ШЕСТАЯ Вдоль аллеи Гоуэр, мимо третьесортных киностудий медленно движутся две цепочки пикетчиков. Члены УАЕС держатся поближе к зданиям и несут транспаранты, прикрепленные к фанерным щитам: ТРЕБУЕМ СПРАВДЛИВУЮ ОПЛАТУ СВЕРХУРОЧНЫХ! ДАЕШЬ ПЕРЕГОВОРЫ И ЗАКЛЮЧЕНИЕ НОВОГО КОНТРАКТА! ЗА УЧАСТИЕ В ДОХОДАХ ВСЕХ РАБОТНИКОВ! Пикет тимстеров движется тут же по тротуару на пару шагов в стороне со своими лозунгами - КРАСНЫХ ВОН! НИКАКИХ КОНТРАКТОВ С КОММУНИСТАМИ! - поверх обмотанных изоляцией толстых деревянных брусков. Между демонстрантами идет непрерывная перебранка, поминутно слышатся выкрики: "говно", "сволочь", "предатель", "подлец" - и следом поток отборной матерщины. На другой стороне улицы толпятся репортеры. Они курят и режутся в карты на капотах своих машин. Базз Микс наблюдает за происходящим с безопасного расстояния - с балкона четвертого этажа студии "Вэрайэти Интернэшнл гшкчерз". Вспоминает, как лупил по башкам профсоюзников в 30-х годах, прикидывает соотношение сил тимстеров и УАЕС: похоже, будет схватка не хуже боя-реванша Луиса со Шмелингом . Без проблем: тимстеры - это акулы, а профсоюзники - мелкая рыбешка. За тимстеров выступают громилы Микки Коэна, боевики и крепкие ребята, подобранные из сезонных рабочих. Ну а профсоюзники - старички из радикалов, рабочие сцены, лучшие годы которых уже позади, худосочные мексиканцы и даже одна женщина. Когда дело дойдет до рукопашной, никаких камер не будет, обмотанные изолентой палки тимстеров станут тараном и разящим оружием, а под конец пойдут в ход кастеты - и польется под ноги кровь, будут выбиты зубы, сломаны носовые хрящи; не исключено, что кто-то лишится ушей. И уноси ноги до того, как незаметно появится отряд полиции по подавлению беспорядков! Без проблем. Базз посмотрел на часы: 16:45. Говард Хьюз опаздывает на сорок пять минут. Стоит холодный январский день. Светло-голубое небо над Голливудскими холмами обрамляют дождевые облака. Зимой Говард особенно охоч до баб и наверняка отправит его на поиски очередной шахны: сначала к "Швабу", потом закусончик у Шваба, потом - домики для статистов на студии "Фокс" или "Юни-версал", серия фотоснимков обнаженной до пояса грудастой красотки... Затем Его Величество говорит: да или нет. За "да" следует стандартный для "дырки" контракт на пару ремарок во второсортной ленте РКО, а также полный пансион в одной из уютных квартир для свиданий, принадлежащих "Хьюз энтерпрайз" с частыми вечерними посещениями Самого. Было бы неплохо, если бы босс подкинул деньжат: он все еще в долгах у букмекера Леотиса Дайнина, высоченного негра, который терпеть не может оклахомских олухов. Базз услышал, как сзади отворилась дверь и женский голос сказал: - Мистер Микс, мистер Хьюз сейчас вас примет. Женщина выглядывала из дверей кабинета Германа Герштейна. Если в этом участвует босс "Вэрайэ-ти интернэшнл", то Миксу наверняка светят премиальные. Базз неторопливо направился к дверям. Хьюз восседал за столом Герштейна и разглядывал развешанные на стенах фотографии. Все - пошловатые портреты заурядных старлеток с Гоуэр-Галч. Одет он в обычный деловой костюм в белую полоску и поглаживает свои очередные шрамы - травму, полученную во время недавней аварии личного самолета. Сам ухаживает за ними, умащивает лосьонами, считая, что они придают ему определенный шарм. Ни хозяина кабинета, ни его секретарши не было. Базз отбросил всякую церемонность, которая от него требовалась в присутствии посторонних, и спросил: - Ну как дела на личном фронте, Говард? Хьюз указал ему на кресло: - Это же от тебя зависит, ты же знаешь. Садись, Базз. Есть важный разговор. Базз сел и жестом обвел кабинет, фотографии, обивку стен в стиле рококо и вешалку для шляп в виде комплекта рыцарского оружия: - А почему здесь, босс? У Германа для меня есть работа? Хыоз оставил вопрос без ответа и продолжал: - Сколько мы работаем вместе, Базз? - Уже пятый год, Говард. - И ты исполнял самые разные мои поручения, так? Базз задумался: посредник, рэкетир, сутенер: - Так. - Скажи, рекомендовал я тебя выгодно все эти пять лет тем, кому нужны были твои таланты? - Точно, рекомендовали. Хыоз изобразил из пальцев револьвер со взведенным курком: - Помнишь премьеру "Билли Кида"? Тогда "Грауман" осадил Легион борьбы с непристойностью, мне кричали "Апостол проституции!", а маленькие старые леди из Пасадены швыряли помидорами в Джейн Рассел. Грозили убить - всего и не перескажешь. Базз положил ногу на ногу и стряхнул пушинку с отворота брюк: - Я помню это, босс. Хьюз сдул воображаемый дымок с воображаемого дула пистолета: - Это была авантюрная премьера! Но скажи, Базз, я когда-нибудь вспоминал о ней как об опасном или серьезном событии? - Нет, босс, ничего подобного вы не говорили. - Вспомни арест Боба Митчума с марихуаной, когда я попросил тебя помочь мне с уликами. Говорил я об этом как о чем-то рискованном и очень важном? -Нет. - А когда "Конфиденшл магазин" был готов тиснуть статью, будто я люблю пышногрудых несовершеннолетних девочек, а ты взял дубинку и пошел урезонить редактора, называл я это дело опасным или серьезным? Базза торкнуло. Это было в конце 47-го. Квартирки для свиданий не пустовали ни дня. Говард проявлял чудеса половой выносливости и для подтверждения репутации удальца снимал в фильмах своих покоренных им девочек-подростков, что было тактическим ходом с целью затащить в постель Аву Гарднер . Одну из коробок с такой лентой выкрали из монтажного цеха РКО, и она попала в редакцию "Конфиденшл". Тогда Базз изуродовал в скандальном журнале три пары рук, и вопрос со статьей был решен. Полученный от Хьюза гонорар он тогда глупо просадил, поставив на бой Луиса с Уолкоттом. - Нет, Говард. Не называли. Хыоз наставил на Базза свой палец-пистолет: - Пах! Пах! Пах! Тернер. Сейчас я вынужден сказать тебе: это представление, затеянное смутьянами на улице и опасно и серьезно. Вот почему я позвал тебя сюда. Базз был готов к работе; он внимательно смотрел на пилота, изобретателя и магната, утомленного своим экспромтом. - А за этой большой опасностью, Говард, стоят какие-то деньги? И если ты просишь меня вышибить мозги у пары профсоюзников, то учти, что я уже стар и жирен. Хыоз рассмеялся: - Солли Гельфман этого бы не сказал. - Солли Гельфман слишком воспитан, черт бы его побрал. Говард, что от меня требуется? Хьюз положил свои длинные ноги на стол Германа Герштейна: - Базз, что ты думаешь о коммунизме? - Думаю, что это - дерьмо. А что? - Люди УАЕС там внизу - все коммунисты, радикалы и друзья тех заговорщиков. Городской совет Лос-Анджелеса собирает большое жюри для расследования коммунистического влияния в Голливуде с особым вниманием к УАЕС. Чтобы помочь в этом деле городским властям, группа владельцев студий - я, Герман и еще кое-кто - создала объединение под названием "Сторонники американского образа жизни в кинематографе". Я сделал взнос в фонд этой группы, вложил средства и Герман. Мы подумали, что ты тоже не останешься в стороне. - Пожертвую денег из своего скудного заработка? - рассмеялся Базз. Хьюз передразнил его, усугубив оклахомский акцент Микса: - Я так и думал, что апеллировать к твоему чувству патриотизма дело ненадежное. - Говард, ты патриот в том, что касается денег, баб и самолетов, и твой интерес к этой затее со сторонниками американского образа жизни такая же истина, как и то, что коровы летают. А значит, дело большого жюри связано либо с деньгами, либо с бабами, либо с самолетами, и значит, мои деньги останутся при мне. Хьюз покраснел и потрогал свой самый любимый самолетный шрам, который так нравится девочке из висконсинского захолустья. - Значит, будем говорить серьезно, Тернер? - Так точно. - Ячейки УАЕС есть в "Вэрайэти интернэшнл", - ; стал перечислять Хьюз, - в РКО, еще три здесь на Гоуэр и две в больших компаниях. Контракт сформулирован жестко и будет действовать еще пять лет. Он и так слишком дорог, а шкала надбавок в следующие годы будет стоить нам целого состояния. Проклятым профсоюзам этого мало, и они требуют дополнительной платы, возмещение расходов на лечение и участия в прибылях. Это совершенно неприемлемо. Абсолютно. Базз посмотрел в глаза Хьюзу: - Ну так не возобновляйте контракт, и пусть они бастуют. - Это ничего не даст. Оговорка о скользящей шкале обойдется нам слишком дорого, а бастовать они не станут - перейдут к другой тактике. Когда мы в 45 году подписывали с УАЕС этот контракт, никто не подозревал, как быстро будет развиваться телевидение. Кассовые сборы сейчас ни к черту. Поэтому нам нужны тимстеры, а радикалы УАЕС со своим жестким контрактом пусть катятся к чертям собачьим. - А как вы обойдете контракт? Хьюз подмигнул и в мгновенье превратился в большого мальчишку: - Контракт содержит один четко сформулированный пункт: УАЕС может быть выставлен за дверь, если против него будет выдвинуто обвинение в неправомерных действиях, например в измене. А тимстеры нам обойдутся значительно дешевле, если заплатить некую сумму неким партнерам, которые будут держать язык за зубами. - Как Микки Коэн? - подмигнул Базз. - Именно. Базз тоже положил ноги на стол, жалея, что у него нет сигары: - Значит, хотите замазать на УАЕС до того, как соберется большое жюри, или прямо на слушаниях. Вы подведете их под пункт о противозаконных действиях и на их место возьмете ребят Микки Коэна. А подавать на вас в суд коммунисты не станут - чтобы не оказаться в еще большем дерьме. Хьюз столкнул со стола ноги Базза носком своей безупречно чистой туфли: - "Замазать" - не то слово. В данном случае мы говорим о патриотизме, как об опоре в хорошем бизнесе. А УАЕС - это банда красных диверсантов. - Значит, я получу премиальные за то, что... - Ты временно освобождаешься от несения службы на заводе и получаешь премиальные за содействие следственной группе большого жюри. Политическими следователями там уже работают два копа. Возглавляет группу помощник прокурора; ему нужен еще человек для работы с представителями преступного мира и для сбора пожертвований. Голливуд и криминальный мир - так, как знаешь их ты, Базз, их не знает никто. Твоя помощь в этой операции была бы неоценимой. Могу я на тебя рассчитывать? Перед глазами Базза заплясали "мертвые президенты": - Кто этот помощник окружного прокурора? - Его зовут Эллис Лоу. В 48-м он хотел получить место своего шефа, но проиграл выборы. Еврейчик Лоу, он уже давно спит и видит стать хозяином штата Калифорния: - Эллис - душка. А те два копа? - Детектив городского полицейского управления по фамилии Смит и сотрудник управления прокуратуры некто Консидайн. Готов, Базз? Старые счеты: пятьдесят на пятьдесят. Кто устроил ему засаду, из которой он выбрался с двумя пулями в плече, одной - в руке и еще одной в левой ягодице, - Джек Драгна или Мал Консидайи? - Не знаю, босс. У меня с этим Консиданйом старые счеты. Шерше ля фам, если понимаете, о чем я. Чтобы взяться за такое дело, человеку должны позарез быть нужны деньги. - Ну, тогда я спокоен. Деньги позарез тебе нужны всегда. ГЛАВА СЕДЬМАЯ - Мне четыре раза звонили по поводу твоих позавчерашних проделок на городской территории, - сказал капитан Ал Дитрих. - Звонили домой. А вчера, хочу тебе напомнить, у меня был выходной. Дэнни Апшо стоял в строевой стойке "вольно, по-парадному" у стола начальника участка, приготовившись доложить результаты расследования убийства Гойнза, свои соображения о необходимости увеличить число задействованных сотрудников и пожаловаться на отсутствие взаимодействия с управлением городской полиции. Пока Дитрих выпускал пар, Дэнни решил пока ничего не говорить о проблемах в управлении шерифа и с полицией и сосредоточился на факторах, дающих ему право вести дело самостоятельно и не менее двух недель. - ...а если тебе нужна информация о торговцах героином, то об этом надо было попросить наших агентов. Дальше: никакого рукоприкладства по отношению к торговцам наркотиками, цветным и так далее. Менеджер "Бидо Лито" содержит еще один клуб в округе и очень дружен с начальником патрульной службы отделения Файрстоун. А еще тебя заметили выпивающим на службе. Я тоже себе это позволяю, но делаю аккуратно и не на людях. Понял меня? Дэнни принял виноватый вид - обычная его хитрость, когда начальство гневается, - взгляд в пол, лицо кислое: - Слушаюсь, сэр. Дитрих закурил сигарету: - Когда ты говоришь мне "сэр", я знаю, что все, что я говорю, тебе до фонаря. Тебе повезло, помше-рифа, потому что ты мне нравишься. Тебе везет, я думаю, потому что твои способности превосходят твою самонадеянность. Давай, докладывай о своем убийстве. Отчет доктора Леймана о вскрытии опусти: я читал твой рапорт, а во-вторых, не люблю слушать в такую рань неаппетитные подробности. В ответ на эти слова Дэнни замер: он планировал лично донести до Дитриха леденящие кровь аспекты преступления: - Капитан, пока мне удалось частично собрать относительно достоверные свидетельские описания убийцы: это высокий седой мужчина среднего возраста. Группа крови 0+ определена по сперме и часто встречается у белых. Считаю, что никто из свидетелей его по фотоснимкам не опознает. В джаз-клубах освещение неровное и недостаточное. Четкие отпечатки пальцев на транспортном средстве принадлежат только владельцу машины и его подруге. Подозрения с обоих лиц снимаются в результате проверки архивов "Агентства готовности к гражданской обороне": сам Албаниз и его подруга во время войны служили по линии этого ведомства. Я проверил регистрацию пассажиров такси за то время, когда тело было выгружено, а машина брошена: такси пользовались только парочки, допоздна засидевшиеся в клубах Стрипа. Рассказ Албаниза о возвращении ночью в город в поисках своей машины подтверждается регистрацией поездок на такси, что также подтверждает его алиби. Вчера я повторно обошел Сентрал-авеню, но больше никаких свидетелей, видевших Гойнза в компании с высоким седым человеком, не обнаружил. Пытался найти двух свидетелей, с которыми разговаривал ранее, чтобы с их слов составить более четкий портрет подозреваемого, но никого из них не нашел: очевидно, эти джазовые музыканты подолгу на одном месте не сидят. Дитрих загасил сигарету: - Какие твои дальнейшие шаги? - Капитан, это убийство на гомосексуальной почве. Один из моих свидетелей характеризовал Гойнза как извращенца, и нанесенные ему увечья подтверждают это. Умер он от передозировки героина, и в этом ему помогли. Хочу показать полицейские снимки гомосексуалистов Отису Джексону и другим местных торговцам наркотиками. Возможно, они их... Дитрих покачал головой: - Тебе нельзя снова идти на городскую территорию и допрашивать человека, которого отлупил своей пушкой, а городская полиция из-за твоей выходки уже ни за что не даст нам список местных торговцев наркотой. Он взял со стола газету "Геральд", развернул ее и указал на заметку в одну колонку под шапкой: "На Сансет-Стрип найдено тело бродяги, убитого в ночь под Новый год". - Оставим дело как есть: без комментариев, без упоминания имени погибшего. На нашем участке лежит большая ответственность: мы стремимся привлечь как можно больше туристов, и я не хочу лишних хлопот и неприятностей из-за того, что один гомик зарезал другого. Компренде? Дэнни хрустнул сплетенными за спиной пальцами и выпалил своему командиру вычитанный у Вол-лмера принцип: - Моральную основу криминологии составляют единые правила расследования. - Человеческие отбросы остаются отбросами, - парировал Дитрих. - Идите работать, помшерифа Апшо. Дэнни отправился в свой закуток в общей рабочей комнате, кипя от негодования. Сначала его оглушил шум, от которого не спасали перегородки: трое других сыщиков участка, младший из которых был на десять лет старше Дэнни, стучали на машинках и орали по телефонам. Но вскоре он перестал обращать внимание на гвалт, а потом и вовсе перестал его слышать. Над его столом висит увеличенный тюремный снимок Харлана Джастроу по прозвищу Бадди, убийцы из округ Керн, орудовавшего топором, потрясение от злодейства которого и сделало Дэнни полицейским. Кто-то из коллег, прослышав о глубоком интересе Дэнни к этому типу, глазеющему на него со стены, подрисовал ему гитлеровские усики и выходящий изо рта пузырь со словами: "Привет! Я - возмездие помшерифа Апшо! Он хочет поджарить мне задницу, но не говорит за что. Держи с Апшо ухо востро. Он всегда весь в белом, а все остальные в говне". Капитан Дитрих, увидев это художество, настоял, чтобы Дэнни не трогал его как напоминание держать себя в рамках и не задирать носа. Дэнни так и сделал. Потом он слышал, что его поступок оценен по достоинству, в коллективе его приняли как человека с чувством юмора, хотя у Дэнни его вовсе и не было. На шутников он только злился, но это как-то помогало ему лучше думать. За два с половиной дня работы по делу Гойнза он выполнил самое главное: были прочесаны все джаз-клубы на Сентрал-авеню, взяты на заметку каждый бармен, каждый вышибала, музыкант и каждый завсегдатай джаз-клубов в этом квартале. То же проделано в том районе, где был обнаружен труп. Карен Хилтшер позвонила в тюрьму Сан-Квентин и в лечебницу Лексингтон, запросив сведения о Гойнзе и его дружках, если таковые были. Оставалось дождаться результатов запросов. С допросом торговцев героином в городе пока ничего не получалось, но можно было запросить в наркоотделе управления шерифа список дилеров, нажать на них и посмотреть, нет ли у них контактов с партнерами в районе ответственности городской полиции. Отделение профсоюза Гойнза, не работавшее в праздники, откроется сегодня утром. Так что пока в решении головоломных вопросов - верно-неверно, слишком невероятно, чтобы быть верным, слишком ужасно, чтобы не быть верным, - ему оставалось полагаться только на собственное чутье. Сидя лицом к лицу с Джастроу, глядевшим на него с фотографии, Дэнни стал мысленно воссоздавать картину убийства. Убийца встречается с Гойнзом в районе квартала джаз-клубов и уговаривает его принять дозу, хотя Марти от наркозависимости уже вылечился. Убийца приготовил "бьюик", двери взломаны или открыты, провода стартера оголены, чтобы можно было быстро "прикурить". Они едут в тихое место, равноудаленное от негритянских кварталов и Сансет-Стрип. Убийца вкалывает Гойнзу такую дозу героина в вену в районе позвончника, что у того лопаются сердечные артерии. У него под рукой махровое полотенце, чтобы заткнуть Марти рот и не дать залить себя кровью. По оценке бармена из "Зомби" убийца и Гойнз покинули Сентрал-авеню примерно от 0:15 до 0:45, полчаса на дорогу до места убийства и десять минут на то, чтобы прикончить свою жертву. 1:00-1:30. Убийца для верности душит жертву; забавляется его гениталиями так, что они распухают; лезвием бритвы, вставленным в деревяшку, кромсает кожу на спине, выкалывает глаза, по крайней мере дважды трахает его в пустые глазницы; прогрызает брюшную полость до внутренностей или дает это сделать животному; затем приводит тело в относительный порядок и везет на Аллегро-стрит. Время ночное, идет дождь, а труп оставался сухим. Дождь кончился около 3:00; труп обнаружен в 4:00. В зависимости от места убийства, на нанесение увечий трупу ушло от часа до часа сорока пяти минут. Убийца так сексуально распален, что за это время эякулирует дважды. Возможно, убийца ехал на Стрип окольным путем, поэтому зеркало заднего вида было установлено так, чтобы можно было видеть труп на заднем сиденье. Восстановление акта убийства имеет изъяны: например, гипотеза доктора Леймана о "кровавой приманке". Специально натасканные злобные псы как-то не вписываются в картину: в момент психотического приступа на месте убийства с ними было бы трудно справиться, они произвели бы слишком много шума и суматохи. Отсюда следует, что следы укусов на теле трупа могут быть оставлены самим убийцей, даже если ротовое отверстие слишком велико для человека. Это значит, что озверевший убийца кусал и грыз тело, чтобы добраться до внутренностей жертвы, высасывал плоть, оставляя воспаленные края... Дэнни выскочил из своего закутка и снова зарылся в архиве, примыкающем к общей комнате. В одном из расшатанных шкафов хранились досье дел, связанные с правонарушениями на почве нравов и сексуальными преступлениями в Западном Голливуде, - рапорты, жалобы, доклады об арестах и журналы регистрации поступления тревожных сигналов со дня основания участка в 37-м году. Папки досье "Арестованные" располагались в алфавитном порядке. Вот папки, озаглавленные "Жалобы". А вот папки, разложенные по номерам - по "Адресу происшествия". В одних были фотографии задержанных, в других снимков не было. Пропуски в папках "Арестованные" свидетельствовали о том, что участники событий подкупали помощников шерифа, и те изымали те или иные бумаги, когда ход следствия по ним грозил фигурантам неприятностями. А Западный Голливуд - лишь малая часть территории округа. Целый час Дэнни просматривал дела, выискивая высоких седых среднего возраста мужчин, "склонных к насилию". Он понимал тщетность своих стараний, но нужно было найти занятие до 10:30, когда ему надлежало отправиться в отделение профсоюза музыкантов. Дела велись так неряшливо, с таким количеством грамматических ошибок, печатались на такой слепой копирке и обнаруживали такое невежество в области правонарушений на сексуальной почве, что Дэнни готов был выть от негодования на это халтурное делопроизводство. И тут же - многословные рапорты о половых сношениях в сортирах и оральных актах старшеклассников на задних сиденьях автомобилей, от чего желудок обожгло желчью, как от жареных кофейных зерен или шести рюмок виски, которые он выпил вчера вечером. В конце концов он отобрал четырех возможных кандидатов на роль убийцы - мужчин от тридцати трех до пятидесяти пяти лет и ростом от 6 футов 1 дюйма до 6 футов 4 дюймов с суммарным обвинением в двадцать одном преступлении в содомии. Почти все они были связаны с гомосексуальными обычаями мест заключения, что влекло за собой предъявление новых обвинений. В 10:20, вспотевший и весь в пыли, Дэнни понес отобранные папки в диспетчерскую Карен Хилтшер. Девушка с прической в стиле Вероники Лейк, сидела за коммутатором, отвечая на вызовы и соединяя друг с другом абонентов. Это была грудастая блондинка девятнадцати лет, сотрудница полиции из штатских, прельщенная возможностью стать одной из немногих женщин-слушательниц академии шерифской службы. На взгляд Дэнни, со службой в полиции у нее ничего не выйдет: одна полуторагодовая стажировка в тюрьме среди лесбиянок-надзирательниц, мексиканских путан и белых лахудр, мотающих срок за жестокое обращение с детьми, и она, скорее всего, от отчаяния кинется в объятия первого копа-мужчины, который посулит вытащить ее из этого кошмара. Чаровница участка Западного Голливуда и двух недель не протянет на полицейской службе! Дэнни поправил галстук, одернул рубашку и все свое мужское обаяние направил на то, чтобы снискать благосклонность девушки: - Карен? Ты очень занята, милая? Девушка заметила его и сняла наушники. Выглядела она расстроенной, и Дэнни подумал, не следует ли ему умаслить ее очередным обещанием вместе пообедать. - Привет, помшерифа Апшо. Дэнни положил папки с делами на стол: - А что стало с "Привет, Дэнни"? Карен закурила сигарету а-ля Вероника Лейк и закашлялась: курила она, только чтобы распространить свое женское обаяние на копов дневной смены. - Сержант Норис слышал, как я обратилась к Эдди Эдвардсу "Эди", и сказал, что я должна называть его помшерифа Эвардс, что, пока у меня нет звания, я не могу допускать фамильярности. - Скажи Норису, что я разрешил тебе называть меня Дэнни. Карен состроила гримасу: - Дэниэл Томас Апшо - славное имя. Я говорила маме, и она тоже сказала, что это очень славное имя. - Что еще ты рассказывала ей про меня? - Что ты очень милый и приятный, только любишь изображать из себя. Что это за папки? - Преступления на сексуальной почве. - Это по тому убийству, которым ты занимаешься? Дэнни кивнул: - Радость моя, Леке и Квентин еще не ответили на твои запросы о Марти Гойнзе? Карен снова скорчила гримасу, полукислую-полу-кокетливую: - Неужели не сказала бы? А эти папки зачем? Дэнни облокотился на коммутатор и подмигнул: - Давай вместе пообедаем у Майка Лаймена - только вот разгребусь немного. Поможешь мне? Карен хотела подмигнуть в ответ, но накладные ресницы приклеились к складке кожи под глазом; она неловким движением сунула сигарету в пепельницу и стала отклеивать предательскую красоту. Дэнни брезгливо отвел глаза, Карен надула губки: - Что тебе надо по этим делам? Дэнни смотрел в стену, чтобы Карен не видела его лица: - Позвони в тюремный архив и узнай группу крови всех четверых. Нужна именно группа 0+; остальных можно отсеять. По тем, у кого группа крови 0+, узнай последний адрес, статьи, по которым обвинялись, и данные по условно-досрочному освобождению. Поняла? - Поняла. Дани повернулся и посмотрел на свою уцененную Веронику Лейк. Ресницы ее левого глаза теперь приклеились к выщипанной брови. - Ты - душка. Значит, как освобожусь, идем к Лаймену. Отделение профсоюза музыкантов 3126 на Вайн-стрит находилось к северу от Мелроуз и размещалось в темном домишке, зажатом между пончиковой и винным магазином. У дверей отделения толпился музыкальный люд, с бумажными стаканчиками кофе, пирожками и бутылками мускателя разного калибра в руках. Дэнни припарковался и вышел из машины, группка выпивох расступилась и пропустила его внутрь. В профсоюзном офисе было сыро и холодно: неровными рядами стояли складные стулья, растрескавшийся линолеум был усеян окурками, на стенах скотчем приклеены фотографии из журналов "Даунбит" и "Метроном". Половину оркестрантов составляли белые, другую половину - негры, будто администраторы надумали учредить в своем джазовом хозяйстве черно-белый паритет. У левой стены Дэнни увидел встроенное бюро. В глубине комнаты - шкаф с выдвижными ящиками для бумаг, на их страже стояла изможденная белая женщина. К ней и направился Дэнни, выставив вперед жетон и фотографии Марти Гойнза. Женщина даже не посмотрела на жетон. Она, прищурившись, взглянула на снимки: - Парень играет на тромбоне? - Верно. Мартин Митчел Гойнз. На Рождество вы его направили в "Бидо Лито". Женщина вгляделась в снимок: - У него губы тромбониста. Что он натворил? - Нарушение режима условного освобождения, - благоразумно слукавил Дэнни. Дама постучала по снимку грязным пальцем с длинным красным ногтем: - Горбатого могила исправит. Чем могу помочь? Дэнни указал на ящики: - Мне нужны данные о его трудовой деятельности, все, что есть. Женщина повернулась, стала выдвигать и задвигать ящики, перебирать папки и, вытащив одну из них, быстро просмотрела первую страницу. Положила досье на стойку и сказала: - Ерундовый тромбон. Где только таких находят. Дэнни открыл папку, внимательно все прочел, сразу обнаружив два пропуска в записях трудовой деятельности: 38--40-й - Гойнз осужден окружным судом за хранение марихуаны; 44--48-й - его пребывание в Квентине по аналогичному обвинению. После 48-го года записи велись прерывисто: единичные двухнедельные выступления на игровых площадках Гардены и фатальный ангажемент в "Бидо Лито". В 36-м и 37-м, до первого своего тюремного срока, Гойнзу удавалось получить лишь случайную работу - отдельные номера в голливудском придорожном ресторанчике. Играть на тромбоне Марти Гойнз начал только в начале 40-х. Назвав свой номер "Безумный Марти Гойнз и его Рог изобилия", он недолго гастролировал со Стэном Кентоном. В 1941-м у него было турне с Диким Вилли Монро. Целых несколько страниц подробно освещают его участие в 42, 43 и 44-м годах в сборных оркестрах в составе шести или восьми человек, игравших вечерами в дешевых ресторанах в долине Сан-Фернандо. В послужной список заносились лишь имена руководителей ансамблей или клубных менеджеров, его нанимавших; никто из остальных музыкантов при этом не упоминался. Дэнни закрыл папку, а дама сказала: - По нулям, верно? - Верно. Как вы думаете, не знал кто-нибудь из здешних парней, хочу сказать, не знаком ли кто из них с Мартином Гойнзом? - Могу спросить. - Спросите, если вам это не трудно. Женщина закатила глаза к небу, вывела пальцем знак доллара и ткнула себя в грудь. Дэнни почувствовал, как его пальцы вцепились в край стойки, и уловил исходящий от кожи запах выпитого вчера виски. Он уже был готов сорваться, но вспомнил, что находится за пределами округа и уже схлопотал выговор от начальника. Порылся в карманах в поисках наличных, вытащил пятерку и шлепнул ее на стойку. - Спросите прямо сейчас. Мадам схватила деньги и скрылась позади ящиков. Дэнни увидел ее, как она через мгновение уже ходила среди тех, кто стоял с бутылками, потом перешла к любителям кофе и пончиков. Выбрала из толпы высокого негра с бас-трубой в футляре, взяла его за руку и ввела в помещение. От длинного пальто этого человека, которое, казалось, служит ему оболочкой и местом постоянного жительства, на Дэнни повеяло запахом застарелого пота, листьев и раствора для полости рта. Женщина представила его: - Честер Браун. Он знает Мартина Гойнза. Дэнни указал ему на ближайший ряд стульев. Мисс Джазовед вернулась к стойке, а бас направился к указанному месту, отхлебывая на ходу из флакона "Листерина". Прополоскал им горло и проглотил, пояснив: "Завтрак чемпионов". Дэнни сел от него через два стула, достаточно близко, чтобы хорошо слышать, но не настолько, чтобы дышать его вонью. - Знаете Марти Гойнза, Честер? Негр рыгнул и спросил: - А чем, собственно, обязан? Дэнни протянул ему доллар: - На завтрак чемпиону. - Я ем три раза в день, начальник. А рассказы о друзьях-товарищах разжигают аппетит. Дэнни выложил еще один доллар. Честер схватил его, залпом опорожнил пузырек "Листерина" и погладил его: - Улучшает память. А так как Марти я не видел с войны, вам моя память будет нужна. Дэнни достал блокнот и ручку: - Рассказывай. Трубач глубоко вздохнул: - Я с Марти выступал, еще когда он звал себя Рогом Изобилия. Тогда еще на Вентура-бульвар сеяли бобы, а Долина была застроена халупами. Половина ребят бодяжили, половина садились на иглу. Сам Марти торчал как сволочь. Пока семь долларов Дэнни себя оправдывали: подтверждалось и то, что он узнал из профсоюзного досье Гойнза, и то, что он знал о его судимостях. - Давай дальше, Честер. - Ну что, Марти стал приторговывать травкой, с этим у него вышло не очень. Как я слышал, он занимался этим недолго. Он грабитель был прирожденный. Все ребятишки, которые грелись, этим занимались. В барах тырили сумочки со столов и со стульев, узнавали адреса людей, выкрадывали ключи от дома, пока бармен их поил. На одном выступлении смотришь - нет ударника, на другом - трубы и так далее: они сведениями делились, чтобы обворовывать местных клиентов. Марти тоже всем этим занимался, только в одиночку; в перерыве угонит машину, грабанет кого-то и бегом к следующему номеру выступления. Говорю ж, он грабитель был прирожденный. Это что-то новенькое, даже для копа, который сам в молодые годы угонял машины и, кажется, об этом знал все досконально. - Это о каких годах идет речь, Честер? Постарайся вспомнить. Браун посмотрел на пузырек "Листерина": - Чтобы не соврать, скажу так: с лета 43-го до, наверно, 44-го. Гойнз схлопотал второй срок в апреле 44-го. - Работал он один? - Вы про грабежи? - Про них. И вообще, были у него какие-то партнеры? - Ежели не считать одного малого, Рог Изобилия всегда сам по себе гулял. Тот его кореш - белый, светлоголовый малый, высокий и застенчивый - любил джаз, но ни на чем играть не умел. Он пострадал в пожаре, и все лицо у него было забинтовано, как у той мумии. Мальчуган еще - ну, лет девятнадцать, а может двадцать. Сколько они с Марти переграбили - и не припомнишь. Дэнни охватила дрожь. Хотя "мальчуган" не мог быть убийцей: подросток в 1943--1944-м не может выглядеть седым пожилым мужчиной в 1950-м. - Что сталось с тем корешом, Честер? - Не знаю. Но вы вроде интересуетесь по поводу нарушения режима и даже не спрашиваете, где Марти живет? - Как раз хотел поговорить об этом. Есть что сказать? Браун покачал головой: - Марти всегда держался особняком. Ни с кем дальше клуба не общался. У Дэнни пересохло в горле: - Гойнз гомосексуалист? - Чего это? - Голубой, педик, гомик? Мальчиков любит? Браун допил свой "Листерин" и вытер губы: - Это вы зря. Нехорошо говорить гадости о человеке, который не сделал вам ничего плохого. - Ну так ответь на мой вопрос, - сказал Дэнни. Музыкант открыл футляр; инструмента в нем не было - одни бутылочки с "Листерином" для полоскания рта. Честер отвернул пробку, неспешно сделал один долгий глоток. - Это за Марти, - сказал он. - Я ж не такой дурак, как вы думаете, и знаю, что он умер. Не был он никаким гомиком. Может, с бабами он и не крутил, но курва буду - педом он не был. Со сведениями, полученными от Честера Брауна, Дэнни кинулся к телефону-автомату. Первым делом он позвонил в объединенный полицейский архив, где выяснил, что Мартин Митчел Гойнз по обвинению в проникновении со взломом не задерживался, что никаких молодых светловолосых сообщников по двум уголовным делам, связанным с марихуаной, в его деле не значится, что в Сан-Фернандо примерно в 1942--1945 годах молодой человек с явными следами ожогов на лице по делам, связанным с мошенничеством и наркотиками, не задерживался. Звонок на коммутатор участка Западного Голливуда свел его с обиженной Карен Хилтшер. Она сказала, что ее долгие переговоры с тюремным архивом по досье секс-преступников дали такой результат: ни у кого из четырех осужденных не было группы крови 0+. Ответили на запрос и Сан-Квентин и Лексингтон. Оттуда сообщили, что Мартин Гойнз в заключении держался особняком, а его адвокат в Лексингтоне упомянул, что Гойнз до сих пор не появился у социального работника, который им занимался, и после возвращения в Лос-Анджелес ничего не сообщил даже о месте жительства. На всякий случай Дэнни попросил Карен посмотреть в участковом архиве дела на грабителей, имевших отношение к джазу, и уточнить, не проходит ли по тамошним документам парень с обожженным лицом, который любит джаз. Разобиженная девушка все же согласилась порыться в бумагах. Дэнни повесил трубку, решив, что обед, которого он так страшился и который он обещал Карен, придется устроить уже не у Майка Лаймана, а в более роскошной "Кокосовой роще", чтобы умаслить девушку. В час дня Дэнни от нечего делать снова решил проутюжить уже знакомые тротуары и мостовые. Он поехал в негритянский квартал и битых четыре часа опрашивал жителей прилегающих к Сентрал-авеню улиц и переулков о Гойнзе и седовласом человеке. В сумерках он вернулся в Западный Голливуд, припарковал машину на углу Сансет и Дохини и стал обходить дома на холмах северной стороны и по южной стороне ближе к бульвару Санта-Моника. В голове у него вертелась неотвязная мысль: почему, чтобы избавиться от трупа, убийца выбрал именно Аллегро-стрит. Если убийца живет где-то поблизости, это дало ему достаточно времени для истязания мертвого Гойнза, Аллегро же он выбрал, просто чтобы поиздеваться над полицией. Машину он бросил там, чтобы сбить полицию со следа, а живет он совсем в другом месте. Эта версия вела к другим заключениям "субъективного мышления" - фундаментального принципа Ганса Маслика. Тут Дэнни подумал, что собственный автомобиль оставил убийца где-то поблизости, чтобы тут же уехать, и новогодним утром, утомленный и опустошенный после приступов безумной ярости, прогуливался по Стрипу, смешавшись с праздничной толпой. И тут Дэнни стало жутко. В своей знаменитой работе Маслик описывал метод психоанализа, разработанный им в ходе исследований, проводившихся совместно с Зигмундом Фрейдом. Метод получил название "Мысленная кинокамера" и заключался в представлении деталей и обстоятельств так, как это мог видеть сам преступник. При этом воспроизводились все ракурсы и оптико-механические приемы современной кинокамеры. Глаза исследователя становились объективом, который может наезжать на предмет и удаляться, показывать застывший крупный план, выбирать детали заднего плана и давать картине преступления свое толкование. Этот прием вспомнился Дэнни, когда он был между Сансет и Горн: попробовать представить себе, что сейчас 3 часа 45 минут новогодней ночи, и взглянуть на окружение глазами маньяка, идущего домой или к своей машине в толпе гуляк-полуночников и пытающегося обрести душевное равновесие. Но он не увидел ни толп людей на Стрипе, ни очереди в ресторан "Мокамбо", ни служащих за конторкой мотеля "Джек Драйв". Тогда он сразу "включил" крупный план пустых глазниц Мартина Гойнза, его внутренностей и паха, на многократно увеличенный труп в цветном исполнении, подготовленный для посмертного вскрытия. Перед ним вильнула машина; по коже побежали мурашки, калейдоскопом мелькали образы саксофониста Коулмена, похожего на него персонажа из фильма, на котором он был с Карен, Тима... Направил "мысленную кинокамеру" на прохожих, но в его объективе заплясали уроды... Он еще долго приходил в себя после этого эксперимента. Вспомнил: ведь он со вчерашнего дня ничего еще не ел. Решил погодить со своей дозой бурбона и пройти весь Стрип с незамутненной головой. Чтобы окончательно отойти, нужно было заняться простой полицейской работой: обойти все ночные клубы и рестораны и задать вопросы о высоком седом человеке в новогоднюю ночь. Так он и сделал. И снова никакого результата. Два часа потрачены впустую. Один и тот же ответ он получил в "Сирано", "Голубой комнате Дэйва", "Сайро", "Мокамбо", "ЛаРю", в "Кофе Боба", "Шерри", "Логове Бруно" и в "Кинокафе": никто не вспомнил одинокого высокого седого человека. Была уже полночь, когда Дэнни сел за руль и отправился в "Лунный свет" выпить свои четыре рюмки. Дженис Модайн, его лучшая осведомительница, ходит с лотком сигарет между столиками с редкими ночными клиентами. В закрытых кабинках целуются влюбленные парочки, другие, нежно обнявшись, танцуют под медленные ритмы баллад, льющиеся из музыкального автомата. Дэнни сел в кабинку, спиной к эстраде. Через минуту появилась Дженис с четырьмя рюмками и водой со льдом на подносе. Дэнни быстро опрокинул в себя все рюмки. На Дженис он не смотрел - намек, чтобы она оставила его одного. Ему не хотелось выслушивать от нее слова благодарности: Дэнни удалось замять выдвинутые против Дженис обвинения в занятиях проституцией. Свежие сплетни о Микки Коэне ему тоже были ни к чему. Бесполезно, ведь главный уголовник на участке Западного Голливуда держит в кармане всю полицию участка. Его уловка не удалась: дев