Карло Фруттеро, Франко Лучентини. Дело Д., или Правда о "Тайне Эдвина Друда" --------------------------------------------------------------- © Carlo Fruttero, Franco Lucentini, 198... © Перевод Алексея Верди и Игоря Алюкова From: pelepo@mail.ru Редакторы В.Б.Фурсова, П.Л.Поляков --------------------------------------------------------------- Карло ФРУТТЕРО, Франко ЛУЧЕНТИНИ, а также Чарлз ДИККЕНС ДЕЛО Д., или ПРАВДА О "ТАЙНЕ ЭДВИНА ДРУДА" Аннотация Кто из ценителей классического детектива не размышлял над загадкой "Тайны Эдвина Друда"? Сложился даже особый круг литературоведов-друдистов, родственный математикам-ферматистам, посвятившим жизнь поискам доказательства Золотой теоремы Ферма, -- людям, в определенном смысле конченым и безнадежным. Книга наряду с текстом знаменитого романа содержит увлекательное по форме, остроумное, ироничное и вместе с тем глубокое исследование загадок, оставленных нам великим Диккенсом. Авторы вместе с персонажами по всем канонам детективного жанра кропотливо исследуют каждую улику, каждый намек и подводят читателя к совершенно непредсказуемому, ошеломляющему выводу. Последовательность глав (Арабскими цифрами даны главы Фруттеро & Лучентини, римскими -- Диккенса) Часть первая: 1 -- I -- 2 -- II -- 3 -- III -- 4 -- IV -- V -- 5 Часть вторая: 6 -- VI -- VII -- 7 -- VIII -- IX -- 8 -- X -- XI -- XII -- 9 Часть третья: 10 -- XIII -- XIV -- 11 -- XV -- XVI -- 12 -- XVII -- XVIII -- XIX -- XX Часть четвертая: 13 -- XXI -- XXII -- XXIII -- 14 -- 15 -- 16 -- 17 -- 18 Эпилог  * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. АПРЕЛЬСКИЙ ВЫПУСК *  1 Древние развалины тонут в дождевых потоках. Гигантская каменная глазница, молчаливый свидетель ушедших эпох, уныло смотрит в вечность. Теперь это всего лишь остров в океане ревущих автомобилей. Неподалеку от все еще величественного сооружения останавливаются два человека и долго в недоумении взирают на ископаемую конструкцию, опасливо выглядывая из-под своих зонтов. Зонты разные -- один серый, другой черный. Оба чрезвычайно респектабельны. -- Не знаю, -- произносит наконец серый зонт, -- наверное, именно это несоответствие меня больше всего и смущает. Все эти механические штуки, вторгшиеся туда, где некогда... Одинокий ядовито-желтый фургон, отставший от основного потока машин, в панике проносится мимо, пытаясь нагнать собратьев, которые бросили его на произвол судьбы. На несколько минут шум стихает, и в наступившей тишине осиротевшая мостовая растерянно поблескивает мокрым асфальтом. -- Но когда возникло это несоответствие, mon cher? -- В голосе черного зонта слышится улыбка. -- Вы полагаете, что экипажи и фиакры семнадцатого века выглядели бы здесь более уместно? Или омнибусы на конной тяге? Неужели они в меньшей степени свидетельствовали бы об упадке? -- Вы правы, мой друг. Все, что моложе колесницы, выглядит на этих улицах дерзким пришельцем. -- В том числе, разумеется, и наши зонты. Два нетерпеливых автомобильчика отчаянно бросаются сквозь пелену дождя, почти отпихивая друг друга и остервенело бранясь на визгливом наречии клаксонов. Основная армада четырехколесных чудовищ продолжает раздраженно реветь у светофора. -- Простите, вы сказали -- колесницы? -- В разговор вступает третий зонт, понуро бредущий мимо. -- Но гонки на колесницах здесь никогда не проводились. Кроме того... Мимо с оглушительным ревом, вздымая гигантские фонтаны брызг, каждая из которых разбивается на мириады сверкающих пылинок, проносится очередной табун обезумевших механических монстров. -- ...кроме того, в этом городе... -- вновь пытается заговорить третий зонт, но, сдавшись, замолкает. Чудовищный шум постепенно слабеет до монотонного гула, а затем вновь воцаряется тишина, и дождь мало-помалу восстанавливает утраченное было право на звуковую независимость, все увереннее барабаня по зонтам. -- Кроме того, если я верно помню то, что мы проходили на занятиях в семинарии, в этом городе еще в 45 году до Рождества Христова был издан закон, запрещающий движение транспорта в дневные часы. Исключение составляли лишь пожарные колесницы и повозки мусорщиков. -- Однако, -- говорит серый зонт, и в голосе его отчетливо сквозит досада, -- разве кто-нибудь когда-нибудь придерживался этого замечательного закона? Насколько я помню из школьного курса, еще Ювенал[1] жаловался на чересчур оживленное движение... [1] Римский поэт-сатирик (около 127 -- около 60 до н.э.). (Здесь и далее, где не указано иначе, -- прим. перев. и ред.) Тем временем черный зонт узнает новоприбывший третий зонт (изрядно потрепанный да к тому же неописуемого цвета) и разражается бурными приветствиями. -- Как приятно встретиться с вами, mon chеr! А я и не знал, что вы тоже здесь. -- Полагаю, все мы здесь. Более или менее. Но я так и не понял, на какое время назначено открытие этой проклятой конференции. На три? Или, быть может, на пять? В гостинице мне толком ничего не удалось узнать. -- Они посоветовали вернуться к половине четвертого, -- вступает в разговор серый зонт, -- и потому мы решили не отпускать такси. Не желаете присоединиться к нам? В такую погоду нелегко поймать машину. -- Очень любезно с вашей стороны. Премного благодарен. Все трое забираются в желтое такси, терпеливо ожидающее в стороне. Машина трогается с места, и очертания развалин начинают расплываться, пока наконец не исчезают, словно мираж на полотне пуантилиста. Что же это за развалины? Проницательный читатель, конечно, уже догадался, что исполинская каменная глазница -- это римский Колизей. Для читателя также не составит труда понять, что три зонта принадлежат трем иностранцам, прибывшим в Рим на одну из многочисленных международных конференций. Ливень, неистовство которого постепенно сходит на нет, застал их врасплох во время короткой экскурсии по знаменитой столице. Но кто они? Один из иностранцев по всем признакам принадлежит к славному отряду английских католических священников. Двое других, судя, во всяком случае, по их зонтам, тоже прибыли с брегов туманного Альбиона. Но тот, что пониже, как, наверное, уже заметил проницательный читатель, изредка расцвечивает унылую английскую речь французскими выражениями. Разглядеть незнакомцев повнимательнее мешают затемненные окна автомобиля, так что читатель сможет удовлетворить любопытство только после того, как такси доставит своих пассажиров к гостинице. Счастье еще, что остановились они не в "Эксельсиоре", "Гранд отеле" или в какой-нибудь другой гостинице, расположенной в центре Рима. В этом случае путешествие из-за многочисленных пробок неизбежно растянулось бы на долгие часы. А так автомобиль мчится (хотя даже сейчас определение "мчится" весьма условно) по широким проспектам новостроек, пересекает площади, чье геометрическое совершенство почти неразличимо за пеленой дождя. Но заблудиться в этой части нового Рима невозможно -- все дороги ведут к удивительному архитектурному сооружению, которое не спутаешь ни с чем: монументальный серый куб, щедро украшенный арочными перекрытиями, отчетливо проступает сквозь дождливый сумрак. А это значит, что мы вслед за нашими пассажирами такси огибаем квартал римской Всемирной выставки[2]. Такси оставляет удивительное сооружение справа и устремляется в район Чеккиньола, где скопления строительных кранов чередуются с девственными пустырями. Наконец автомобиль останавливается у огромного параллелепипеда, почти столь же внушительного, как и упомянутый выше куб. Гостиница "Urbis et orbis"[3], чье название на фронтоне этого чуда архитектурной мысли урезано до лаконичного "U & O". [2] Квартал, первоначально отведенный под застройку комплекса Всемирной Выставки, которая должна была открыться в 1942 г. В связи с началом второй мировой войны выставка не состоялась. Сейчас здесь, кроме жилых домов, расположено множество дворцов для проведения различных выставок и конрессов, а также спортивные сооружения. [3] Дословно: "Города и мира". Здесь обыгрывается известное выражение "urbi et orbi" -- "городу и миру" (лат.). Гостиницу окружает парк, скудные размеры которого способны выжать слезу даже у самого закоснелого скряги. Тем не менее крошечный пятачок изобилует деревьями, кустарниками, весьма запутанными дорожками и на редкость уродливыми бетонными скамьями. Огромное красное полотнище, натянутое перед входом в гостиницу, горделиво возвещает, что... Впрочем, оно ничего не возвещает. Игривый ветер, временами переходящий в небольшой ураган, постарался на славу, перекрутив материю так, что нельзя разобрать ни слова. Поэтому любознательный читатель вынужден проследовать за пассажирами такси в вестибюль гостиницы. И только здесь он наконец сможет удовлетворить свое любопытство, прочитав на доске объявлений об открывающейся сегодня конференции. ЗАВЕРШЕННОСТЬ ВСЕМУ МЕЖДУНАРОДНЫЙ ФОРУМ ПО ЗАВЕРШЕНИЮ НЕОКОНЧЕННЫХ ИЛИ СОХРАНИВШИХСЯ В ОТРЫВКАХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ В ОБЛАСТИ МУЗЫКИ И ЛИТЕРАТУРЫ Ф.ШУБЕРТ "Симфония No 8" И.-С.БАХ "Искусство фуги" Дж.ПУЧЧИНИ "Турандот" Тит ЛИВИЙ "От основания Города" Э.А.ПО "История А.-Г.Пима" Ч.ДИККЕНС "Тайна Эдвина Друда" Портье любезно сообщает, что итальянский вариант объявления еще не готов, но и английский текст вполне понятен всякому просвещенному латинянину. Совершенно очевидно, что конференция призвана обсудить завершение шести указанных произведений, список которых возглавляет Восьмая симфония Шуберта, известная также как "Неоконченная". Работа над "Искусством фуги", "Турандот" и "Тайной Эдвина Друда" оборвалась по причине смерти авторов, тогда как Эдгар По оставил свою "Историю Артура Гордона Пима из Нантакета" по собственному почину, возможно, напуганный призраком, появившимся в конце двадцать пятой главы. Только Тит Ливий завершил свой монументальный труд, но до нас дошли лишь XXXV книг из CXLII. Судя по всему, организаторы конференции преисполнены решимости исправить столь прискорбное положение вещей. Но каким же образом они надеются преуспеть в этом благородном начинании? Или, вернее, каким образом они надеются преуспеть в этом начинании лучше своих многочисленных предшественников? Ибо попытки завершить каждое из упомянутых произведений предпринимались не раз. Исключение составляет опять же Тит Ливий: в его случае ученые мужи обычно довольствовались кратким пересказом других античных авторов. Но для волнующей тайны, оставленной нам в наследство Чарлзом Диккенсом, за прошедшие со дня смерти автора десятилетия было предложено почти двести вариантов разгадки. В том-то и дело. Все эти окончания столь сильно не согласуются друг с другом (в отношении музыкальных произведений можно сказать, что они находятся в диссонансе), что нет никаких сомнений: до сих пор к задаче завершения неоконченных шедевров подходили несерьезно, по-любительски, не вооружившись предварительно знанием необходимых методов и приемов, не заручившись поддержкой какой-нибудь уважаемой и авторитетной организации. Однако на этот раз все будет иначе. Нынешнюю конференцию подготовили весьма компетентные особы, чей огромный опыт в планировании, организации и осуществлении всего и вся не может быть подвергнут сомнению. Именно эти компетентные особы на неделю арендовали гостиницу "Urbis еt orbis" и созвали самых знаменитых специалистов, когда-либо навещавших этот бренный мир. О, они пообещали заплатить. А как же иначе! И хорошо заплатить. Они ведь спонсоры. Читатель наверняка уже догадался, о каких компетентных особах идет речь. Да-да-да, это японцы. Да и кто еще смог бы замахнуться на "всеобщее восстановление целостности"?! Разумеется, никто! Как никто (и тут даже японцы не исключение) не станет платить деньги просто за красивые глаза. Спонсоры получат все права на "восстановленные в своей целостности" произведения на пятьдесят лет. Но оговоримся сразу: упомянутые меценаты и благодетели надеются на куда более скорую отдачу, каковой должен явиться имидж благородных, высокопросвещенных и чрезвычайно щедрых представителей деловых кругов. Впрочем, деятельность двух компаний, решивших финансировать это смелое совместное предприятие, по своей природе очень близка идее "всеобщей завершенности": одна занимает лидирующее положение на мировом рынке запасных частей, а другая давно и весьма успешно "завершает" на ниве электроники. На какое-то время наши зонты исчезают из поля зрения, затерявшись среди разноязычной и пестрой толпы, заполонившей вестибюль "U & O". Но вот они выныривают у дальней стены, держась по-прежнему вместе, и, следуя указателям, направляются в бар, предоставленный в распоряжение их секции. Открытие конференции состоится через два часа, и нашим героям как раз хватит времени, чтобы ублажить свой желудок доброй порцией кофе со взбитыми сливками. Они проникают в сумрачное помещение, где гуляют приятные большинству сердец ароматы и звучит негромкая приятная музыка. Многочисленные коллеги наших зонтов уже утвердились за стойкой бара и столиками. Это признанные авторитеты в своей области, все они давно и хорошо знают друг друга, равно как и всякого, кто имеет отношение к литературному жанру, именуемому "детектив". Но все вместе они собрались впервые. Следуя примеру своих коллег, новоприбывшие получают у бармена некие значки, которые и прикрепляют к своей одежде. Приглядевшись, читатель сможет разобрать, что на значках написаны имена. На значке черного зонта начертано "Э.Пуаро", на значке серого зонта -- "Капитан Гастингс". Потертый зонт несколько неловко прикрепляет к своей видавшей виды сутане значок "Патер Браун". Покончив с этим делом, указанные лица отыскивают свободный столик и заказывают кофе. Немного погодя к ним подходит высокий худой человек, которого нельзя не узнать по развевающейся клетчатой накидке и характерному головному убору. Этот достойный джентльмен склоняется над нашей троицей и начинает пристально изучать их значки сквозь старомодную лупу. -- Простите меня за бесцеремонность! -- произносит он хриплым голосом, оставшись доволен осмотром. -- Позвольте представиться: я Шерлок Холмс. Из-за его спины выдвигается еще один джентльмен, на значке которого можно прочесть: "Доктор Ватсон". Да, читатель! Невероятные достижения японской экономики позволили собрать вместе всех или почти всех известных детективов -- мастеров интуиции и дедукции, знатоков странных совпадений и подозрительных недомолвок, исследователей всевозможных загадок и тайн. Кроме двух уже распознанных нами знаменитых дуэтов, здесь присутствуют и другие не менее известные пары. За одним из столиков расположился Огюст Дюпен[4] вместе со своим неизменным анонимным спутником. У занавешенного окна можно разглядеть доктора Торндайка с неприметным Эстли[5]; неподалеку развалился на диване необъятный Ниро Вулф, рядом примостился его деятельный помощник Арчи Гудвин[6] У стойки бара Филип Марлоу и Лью Арчер[7] устроили небольшое состязание, наперегонки поглощая двойные порции бурбона. Детективов-одиночек, подобных патеру Брауну, но не столь известных, слишком много, поэтому не станем утомлять читателя перечислением имен. И разумеется, здесь великое множество представителей официальных сыскных органов. Преобладает, естественно, Скотленд-Ярд, но хватает публики и из парижской префектуры, а также, и тут мы не в состоянии скрыть охватившего нас приступа патриотизма, из итальянской квестуры. [4] Cыщик-интеллектуал из рассказов Э.А.По. [5] Доктор Торндайк и мистер Эстли -- персонажи детективных произведений английского писателя Р.О.Фримена. [6] Ниро Вулф и Арчи Гудвин -- герои детективных романов американского писателя Рекса Стаута. [7] Филип Марлоу -- частный сыщик, герой романов американского писателя Р.Чандлера. Лью Арчер -- частный сыщик, герой романов американского писателя Р.Макдональда. В рамках конференции собравшиеся в баре специалисты (в том числе и только что прибывший полковник карабинеров) составляют так называемую "друдовскую рабочую группу". Им надлежит расследовать запутаннейшее дело, оставленное в наследство знаменитым Чарлзом Диккенсом. После того как тайна Эдвина Друда будет раскрыта, не составит особого труда с помощью компьютеров, любезно предоставленных услужливыми спонсорами, завершить неоконченный роман и представить его на суд читателя. В эту минуту появляется одна из распорядительниц конференции, весьма энергичная особа, обладательница превосходного цвета лица, чудесных каштановых локонов и звучного имени Лоредана (о последнем обстоятельстве эта достойная особа спешит объявить во всеуслышание). Шурша бледно-лиловым одеянием весьма смелого покроя и сияя умопомрачительной улыбкой, она объявляет (на весьма относительном английском), что программа конференции должна претерпеть незначительные изменения. Итальянский читатель (а через секунду-другую его примеру наверняка последуют и все прочие читатели) не преминет буркнуть себе под нос, что этого и следовало ожидать. То, что подобную конференцию принимает общепризнанная столица древних руин и интенсивных реставрационных работ, представляется совершенно уместным, если не неизбежным. Но Рим является также и общепризнанной столицей забастовок, неразберихи и автомобильных пробок, это город, где нормальная работа аэропорта воспринимается как нечто экстраординарное, а городской совет постоянно лихорадит. Так что нет ничего удивительного в том, что мэр -- главный персонаж торжественной церемонии открытия -- задержался на нескончаемом заседании на площади Кампидольо[8], министр культуры застрял в аэропорту Катании, а самолет из Токио со спонсорами-благодетелями на борту по невыясненным причинам предпочел приземлиться в Пизе. [8] Здесь находится Сенаторский дворец -- ныне официальная резиденция мэра Рима. Несравненная Лоредана сообщает обо всем этом с лучезарной улыбкой, предназначенной всем и никому. Время от времени она кокетливо поправляет свои роскошные каштановые волосы. Ее невозмутимость неопровержимо свидетельствует: хозяйка конференции знает все о задержках, заминках и прочих осложнениях. О, она уверена (пальчик игриво дергает непокорный локон), что конференция обязательно будет открыта, надо лишь немного подождать -- часов до семи вечера. Соответственно банкет переносится на восемь тридцать, и вместо торжественного ланча гостей ожидает торжественный обед. Однако (тут Лоредана одаривает публику очередной дразнящей улыбкой) первое заседание можно провести прямо сейчас, и она с радостью проводит группу друдистов в конференц-зал. Решительно кивнув, отчего над головой взметнулся каштановый вихрь, любезная, но непреклонная красавица делает знак своим подопечным следовать за ней и решительным шагом устремляется в подземные глубины "U & O". Звездам сыскного дела ничего не остается, как подчиниться аппенинскому напору и углубиться в лабиринты бесчисленных коридоров и залов заседаний (со стороны специалисты-детективы напоминают колонну несколько одряхлевших агнцев, ведомых на заклание). Время от времени навстречу путникам попадаются такие же группы растерянных знаменитостей, возглавляемых товарками Лореданы, столь же улыбчивыми и столь же непреклонными. Зал Шуберта, зал Баха и прочие залы уже приветливо распахнули двери, готовые принять в свои чрева доверчивых знатоков. А вот и зал Диккенса. И пусть он не так велик, как музыкальные залы или зал Ливия, но и здесь имеются ряды черных изящных кресел, снабженных вертящимися (и верткими) подставками для бумаг и наушниками для синхронного перевода. Перед креслами находится возвышение, на котором красуется длинный стол; в центре сиротливо сгрудились четыре микрофона и четыре бутылки минеральной воды. Рядом со столом имеется трибуна, увенчанная еще одним микрофоном. Неутомимая Лоредана устремляется к трибуне и бодро извещает столпившихся в дверях специалистов о еще одной "незначительной проблеме". Организаторы гарантировали (на лице ее вновь появляется озорная и кокетливая улыбка) синхронный перевод, однако по техническим причинам в данный момент придется ограничиться переводом на латинский. Правда, ведь в конце концов (она энергично всплескивает нежными пухлыми ручками и тут же выразительно их роняет) латынь -- самый универсальный язык в мире. Это жизнерадостное заявление вызывает недовольную тираду некоего Э.Попо, которого, похоже, никто не знает. Зато бурно приветствуется Порфирием Петровичем, великим докой в области интуиции. Наш просвещенный читатель наверняка помнит, что именно этот человек проник в душу студента Раскольникова, заставив беднягу признаться в содеянном кровавом убийстве и раскаяться. -- Roma caput mundi[9], -- провозглашает полковник карабинеров и, решительно грохоча сапогами, проходит в первый ряд, где и располагается с видимым удовольствием. [9] Рим -- столица мира (лат.). Вслед за ним рассаживаются и остальные. Три знаменитых детектива занимают места в президиуме, по-братски поделив микрофоны и бутылки с минеральной водой. Зал разражается громкими аплодисментами. Четвертый микрофон и четвертая бутылка достаются неприметному господину в твидовом пиджаке. Он говорит с едва уловимым оксфордским акцентом. Некоторые из собравшихся ошибочно принимают его за Фило Вэнса[10]. [10] Сыщик-любитель, герой романов С.С. ван Дайна. Но это вовсе не знаменитый специалист по расследованию убийств, совершенных в запертых комнатах. Лоредана, жеманно поводя глазами, с показным смущением поясняет, что доктор Уилмот -- главный редактор журнала "Диккенсиана", в котором с 1904 года публикуются все лучшие исследования о творчестве великого писателя. Будучи ведущим специалистом в этой области, доктор Уилмот станет председательствовать на предстоящем обсуждении. Всякий, кто пожелает сделать замечание или задать вопрос с места, получит такую возможность. Надо лишь поднять руку. Лоредана еще раз обольстительно улыбается, на сей раз в ее улыбке сквозит удовлетворение от исполненной миссии, и сходит с трибуны. Председатель несколько нервно поправляет галстук-бабочку. В шестом ряду уже маячит чья-то рука. -- Да? -- спрашивает председатель. Это все тот же таинственный Э.Попо. Он вскакивает и раздраженно выпаливает: -- Предполагается, что всем известен предмет обсуждения?! Лоредана, презрев опасность в виде то и дело сползающих с плеч бретелек платья, вихрем взлетает на трибуну. -- Вовсе нет. Прошу извинить меня за оплошность, это целиком моя вина. Я должна была сразу сказать. Текст ТЭД будет прочитан целиком и... -- Текст чего? -- рявкает Попо. Любезность и способность к дедукции у этого джентльмена явно ниже средних. -- В специальных исследованиях, посвященных "Тайне Эдвина Друда", это общепринятое сокращение, -- мягко поясняет доктор Уилмот. И дабы не оставлять никаких сомнений, добавляет: -- Т -- тайна, Э -- Эдвин, Д -- Друд. -- Ааа, -- удовлетворенно откликается с первого ряда полковник карабинеров и с видом победителя оглядывается на зал. Достойная Лоредана, которой посыльный только что вручил какую-то записку, снова решительно оттесняет доктора Уилмота от микрофона. -- Итак, полный текст романа... то есть полный текст написанных глав... эээ... будет прочитан во время заседаний. Таким образом, участники, равно как и президиум... Но похоже, бедняжка вдруг потеряла нить рассуждений. Возможно, это связано с внезапным озарением, посетившим достойную особу, -- Лоредана неожиданно поняла, что именно ей и придется читать вслух текст пресловутой ТЭД. -- Дело в том... -- Несчастная явно пребывает в замешательстве. -- Спонсоры... то есть компании-организаторы, в целях достижения наибольшей эффективности пригласили известного диктора -- весьма талантливую актрису, но, к сожалению, она... -- Не в состоянии прибыть сюда по независящим от нее обстоятельствам, -- с улыбкой заканчивает сидящий в президиуме Огюст Дюпен. Столь блестящее заключение он, похоже, сделал, заглянув в листок бумаги, который подрагивал в руках вконец расстроенной Лореданы. -- Элементарно, мой дорогой Дюпен, -- улыбается Холмс, тщетно стараясь скрыть досаду. Третий член президиума -- Жюль Мегрэ[11] в это время благодушно раскуривает трубку (к его облегчению, на световом табло над выходом из зала весело мерцает надпись "КУРИТЬ РАЗРЕШАЕТСЯ"). Добившись желаемого результата, мсье Мегрэ по-отечески обращается к Лоредане: [11] Комиссар парижской полиции, герой произведений Ж.Сименона. -- Почему бы вам, дорогуша, самой не прочесть первую главу? Уверен, все присутствующие... Зал оглашают бурные аплодисменты, исполненные сочувствия и одобрения. И воодушевленная Лоредана решает остаться на трибуне. Доктор Уилмот с поклоном передает ей небольшую книгу в цветной суперобложке и, повернувшись к залу, напоминает, что роман выходил в свет ежемесячными выпусками начиная с апреля 1870 года и оборвался на шестом выпуске. -- Выпуск первый, -- с выражением провозглашает Лоредана. -- Глава первая. (ТЭД. Глава I. Рассвет) 2 Так кончается первая глава. Крайне короткая. И Лоредана, чье чтение после нескольких заминок приобрело вскоре изящную беглость, явно собирается, не мешкая, перейти ко второй главе. В 1870 году юные особы с таким же нетерпением перелистывали страницы в точности такой же книжки, премило надув губки и радуя глаз викторианскими манерами. Наконец-то новый Диккенс! Уже пять долгих лет, минувших после выхода в свет "Нашего общего друга", из-под пера знаменитого писателя не появлялось ничего нового, и широкие массы его почитателей, включая саму королеву, находились с тех пор в нетерпеливом ожидании. Но присутствующие собрались в этом зале вовсе не для того, чтобы послушать выразительное чтение Лореданы. Любезный читатель не должен забывать, что в элегантных черных креслах расположились дотошные, если не сказать фанатичные, исследователи. Их отношение к происходящему понятно: с деловой точки зрения они взяли на себя обязательства перед спонсорами-японцами; кроме того, каждый из детективов, стремясь не уронить свое доброе имя, не желает упускать ни одной детали сплетенных между собой загадок ТЭД. И конечно, как хорошо известно читателю, кое-кто из этих достойных представителей сыскного сословия не преминет воспользоваться случаем и побравировать своими и впрямь выдающимися способностями. Поэтому взмахом руки доктор Уилмот охлаждает рвение Лореданы и дает слово Шерлоку Холмсу, который уже энергично машет своей знаменитой лупой. -- Мне хотелось бы прояснить один вопрос, -- объявляет специалист по фосфоресцирующим собакам. -- Человек, спешащий в храм и подхватывающий слова хора "Егда приидет нечестивый"[12], -- это тот же самый человек, что покидает на рассвете опиумный притон? Хотел бы обратить ваше внимание на то, что автор прямо не говорит об этом. [12] Так в русском переводе "Тайны Эдвина Друда". Как показано ниже, этот перевод неточен. Редактор "Диккенсианы" понуро вздыхает. Если все станут так придираться к каждому слову, то обсуждение может затянуться до бесконечности. -- Интересный вопрос, -- вежливо соглашается он, -- но я предпочел бы не вдаваться сейчас в его обсуждение. Пока мы вполне можем принять на веру, что курильщик опиума и регент -- одно и то же лицо. Диккенс не сразу раскрывает его имя, и этот персонаж (весьма эффектный прием, должен сказать) предстает перед нами в ореоле таинственной неоднозначности или, если хотите, двойственности. Но, -- добавляет с легкой улыбкой мистер Уилмот, -- в последующих главах эта двойственность частично получит объяснение. -- Благодарю. -- Холмс тоже улыбается в ответ, правда, довольно кисло. -- Этого я и опасался. -- Слишком простое объяснение, -- доносится хриплый голос с задних рядов. С минуту все недоуменно молчат, обдумывая эту туманную реплику. Некая элегантная дама, воспользовавшись возникшей паузой, обращается к патеру Брауну: -- Значит, подразумевается, что этот человек и есть "беззаконник"[13]? Я имею в виду курильщика опиума. [13] Именно это слово соответствует английскому "wicked man" в приведенном ниже стихе из Иезекииля, начало которого цитируется в конце первой главы романа Диккенса. -- С моей точки зрения, -- застенчиво отвечает патер Браун, недоуменно вертя в руках микрофон, который вручила ему расторопная Лоредана, -- автор совершенно явно намекает на это. Но... -- Слишком явно, слишком явно, -- ворчливо произносит все тот же хриплый голос. -- ...но, -- продолжает священник, не повышая голоса, -- этот намек не носит искусственного характера. Вечерня в англиканской литургии открывается именно этим стихом из Иезекииля (18:27); таким образом, эти слова у Диккенса совершенно естественны. Можно еще добавить, что полный текст стиха открывает новые возможности для толкования. "И беззаконник, если обращается от беззакония своего, какое делал, и творит суд и правду, -- к жизни возвратит душу свою". Следовательно, у него есть надежда на спасение, несмотря на его греховную тайну. -- Почему греховную? -- удивляется элегантная дама. -- Мой брат, главный консультант в Ареццо[14], рассказывал мне, что во времена Диккенса пристрастие к наркотикам не считалось чем-то предосудительным и позорным. Опиум представлял собой весьма распространенное обезболивающее, и его употребление наркоманы не считали чем-то особенно постыдным. [14] Город в Центральной Италии на реке Арно в области Тоскана. Дорогой читатель, нам стоит призвать на помощь терпимость и чувство такта, дабы не надерзить этой непонятливой особе. Бедняжка не поняла, что тайна курильщика опиума никак не связана с его пагубным пристрастием. В следующее мгновение все тот же Э.Попо (который важно сообщает, что некогда служил в парижской префектуре, а ныне состоит на службе у миссис М.Беллок Лаундес в качестве частного детектива) спешит продемонстрировать, что он понял еще меньше. -- Mais si secret il y a?[15] -- вопрошает он. -- А если здесь есть секрет, то разве он не кроется в тех словах, что пытается разобрать интересующий нас персонаж в бормотании хозяйки притона? [15] Но есть ли здесь секрет? (фр.). Председатель откашливается и поворачивается к Мегрэ, который усердно набивает свою трубку и, кажется, полностью поглощен этим процессом. -- Такая интерпретация вашего бывшего коллеги, возможно... -- Совершенно верно. Но мы должны признать, что данный текст, особенно в переводе... гм... на латынь, способен сбить с толку. Поскольку наш персонаж действительно прислушивается к бормотанию женщины, можно подумать (не без умысла со стороны автора), что его возглас "Нет, ничего нельзя понять!" вызван разочарованием. Ключ к решению этой маленькой загадки лежит в "мрачной усмешке" и "удовлетворенном кивке головы", а его поведение перед уходом из притона свидетельствует, что он вовсе не стремится выведать чей-то секрет, но, напротив, сам боится выдать какую-то ужасную тайну. -- Слишком явная тайна, слишком явная тайна, -- снова вмешивается хриплый голос. Читателю, несомненно, не терпится узнать, кому принадлежат эти провокационные замечания, но, увы, имя этого человека никому не известно. Томас де Куинси в своем знаменитом эссе "Убийство как вид искусства"[16] именует его просто "Жаба в норе" (так назывался в лондонских трактирах бифштекс, запеченный в тесте), но пусть прозвище не вводит читателя в заблуждение -- этого человека не стоит недооценивать. В действительности Жаба -- дотошный знаток убийств, ненасытный гурман криминальных тайн. Преисполнившись отвращением к незамысловатым и легкораскрываемым лондонским убийствам, он в один прекрасный день предпочел провинцию. Это чрезвычайно требовательный и сверхкритичный эксперт, от которого и в дальнейшем следует ожидать едких реплик. [16] Томас де Куинси (1785--1859) -- английский писатель-эссеист. На русский язык переведено лишь самое известное его произведение -- "Исповедь англичанина, употребляющего опиум". И вот Дюпен, который уже давно проявляет признаки нетерпения, склоняется к микрофону. -- Ничего не имею против намеков, первых впечатлений и взаимосвязей, бурь явных и скрытых -- они впоследствии могут привести к интересным результатам. Но мне хотелось бы обратить внимание на то, что до сих пор никто не поставил чисто технический вопрос о времени и месте действия. Где находится опиумный притон? Где находится собор? Сколько требовалось времени, с учетом возможностей тогдашних транспортных средств, чтобы добраться из притона до собора? И согласуется ли оно с отрезком времени, указанным в романе? Ропот проносится по рядам внушительного собрания знатоков всевозможных расписаний и любителей ежеминутно поглядывать на часы. Все они не раз докапывались до истины на основании крошечного несоответствия в хронологии. И редактор "Диккенсианы" немедленно удовлетворяет вспыхнувшее в зале любопытство. -- Опиумный притон находится в Лондоне. У нас есть свидетельства заслуживающих доверия очевидцев, что, когда Диккенс собирал материал для своей книги, он посетил один из таких притонов. Хозяйка и посетители этого притона стали прообразами персонажей романа. Притон расположен неподалеку от порта в печально известном районе Шедуэлл, а точнее, в... Впрочем, вряд ли это имеет отношение к делу. Но, любезный читатель, мы не можем не упомянуть о том, что притон находился не просто в Шедуэлле, а рядом с Рэтклифской дорогой, да-да, именно там, где произошли "Убийства на Рэтклифской дороге", которые де Куинси провозгласил "национальным достоянием" и таким образом восстановил в глазах Жабы авторитет лондонских убийц. Нужно добавить, что Диккенс знакомился с этим замечательным районом английской столицы в сопровождении представителя Скотленд-Ярда, который под именем Баккета появляется на страницах другого романа[17] И это первый инспектор-детектив в английской литературе. [17] Инспектор Баккет -- персонаж романа Диккенса "Холодный дом". Не следует проходить и мимо того факта, что некоему коллекционеру вскоре после смерти писателя пришла в голову счастливая идея посетить описанный в романе притон. И там он обнаружил ту самую "неопрятную кровать". Не долго думая, коллекционер купил кровать за один фунт и переправил ее в свой дом в США, где на нее можно полюбоваться и сейчас. -- Что касается города, где расположен собор, -- продолжает тем временем свои разъяснения доктор Уилмот, -- то в романе он называется Клойстергэм. Однако все исследователи единодушно сходятся в том, что на самом деле это Рочестер, где великий писатель провел часть своего детства, где он обдумывал некоторые бессмертные сцены "Пиквикского клуба" и где ему предстояло умереть 9 июня 1870 года. Время действия романа относится, судя по всему, к сороковым годам, когда железнодорожное сообщение с Лондоном еще не было полностью введено. Из текста самой ТЭД следует, что тридцать пять миль, отделяющие Клойстергэм от Лондона, преодолевались частично на поезде, частично на дилижансе и поездка занимала три часа. -- Но... -- Полковник карабинеров подкручивает усы. -- Это означает, что обвиняемый не мог покинуть Лондон раньше часу дня. А учитывая, что он поспел как раз к вечерней службе, возникает вопрос "Что он делал до этого времени?" -- Хороший вопрос. -- Мистер Уилмот несколько удивленно смотрит на полковника. -- Но он так и остался без ответа. Это тем более досадно, что с подобной же ситуацией мы сталкиваемся и в двадцать третьей главе, последней, имеющейся в нашем распоряжении. Снова этот... все-таки не обвиняемый, а скорее подозреваемый... покидает на рассвете опиумный притон, а в Клойстергэм возвращается дневным, а точнее сказать, вечерним поездом. Доктор Уилмот с улыбкой оглядывает зал, но в его голосе чувствуется непреклонность серпа, готового скосить все поднятые руки. -- Кстати о времени: наверное, нам нужно двигаться дальше, так что, если наша милая помощница соблаговолит вновь приступить к чтению... На мгновение пухлые щечки Лореданы заливаются жарким румянцем, но голос ее остается столь же звучным, как и прежде. -- Глава вторая. (ТЭД. Глава II. Настоятель и прочие) 3 На этой двусмысленной ноте завершается вторая глава. Мы уверены, что читатель не преминул отметить гениальную игру слов в заголовке[18] и восхитительную сцену, в которой Диккенс, словно ткач-виртуоз, переплетает нити своего замысла. Мы не должны забывать, что умение выстраивать подобные сцены составляет саму суть искусства любого романиста, и мастерство писателя определяется тем, насколько неназойливо подводит он нас к развязке, которая ни в коем случае не должна напоминать неожиданный фокус. (Надо заметить, сам Диккенс был весьма неплохим фокусником-любителем и никогда не упускал случая повеселить детей своими магическими способностями.) [18] В оригинале глава II называется "A Dean, and Chapter also" -- непереводимая игра слов. Dean -- настоятель, chapter -- 1) глава; 2) коллегия каноников собора (англ.). То есть заглавие можно перевести как "Настоятель, и глава тоже" или "Настоятель, он же коллегия каноников". Но специалисты по преступлениям уже трудятся вовсю, переваривая обильную информацию, предоставленную второй главой. Давайте же вслушаемся в их дискуссию. По правде говоря, никто не произносит ни слова, поскольку Шерлок Холмс, переговорив с председателем, решительно покидает президиум и занимает место в зале. Но почему? Словно заметив наше удивление, доктор Уилмот объявляет, что знаменитый сыщик сделает заявление чуть позже. Место Холмса занимает Порфирий Петрович, пристав следственных дел из Санкт-Петербурга, столь блистательно зарекомендовавший себя в деле Раскольникова. С задних рядов кресел раздается хриплый голос Жабы: -- Так что вы скажете о великой тайне Джаспера? Не будете же вы утверждать, будто думаете, как все те простаки, что очертя голову бросились по ложному следу? -- Жаба сразу же переходит в наступление. -- Да, Джаспер обезумел от ревности и решает избавиться от своего племянника, ну и что с того? Да за такую, с позволения сказать, тайну я не дал бы даже того жалкого гроша, который стоил этот журнальчик! -- Здесь указано, шиллинг, синьор, -- назидательно вставляет Лоредана. Пристав улыбается ей сквозь облако сигаретного дыма, но голос его, когда он обращается к Жабе, полон искреннего сожаления. -- Нет-нет, любезный. Боюсь, я вынужден не согласиться с вами. Диккенс создавал произведения, рассчитанные на широкую публику, но это ни в коем случае не означает, что он позволял себе писать небрежно или плоско. Следует также упомянуть о том, что Достоевский относился к нему с восхищением, граничившим с обожествлением. В самом деле, во многих его работах, и особенно в "Униженных и оскорбленных" -- доктор Уилмот поправит меня, если я ошибаюсь, -- мы можем обнаружить явное влияние Диккенса. Доктор Уилмот его не поправляет, и Порфирий Петрович, извинившись за отступление, продолжает: -- Короче говоря, я утверждаю, что Джаспер -- это отнюдь не заурядный лицемер, скрывающий под доброжелательной улыбкой презрительную усмешку, не дешевый злодей из романов с продолжением (история Раскольникова, кстати, также впервые публиковалась отдельными выпусками в журнале "Русский язык").[19] Джаспер --