лядывая последствия войны в большом вьетнамском городе, я снова чувствую себя салагой. Погода премерзкая, но сам город прекрасен. Хюэ уже столько времени прекрасен, что даже война и плохая погода не могут его изуродовать. Пустынные улицы. Каждое здание в Хюэ поражено каким-нибудь снарядом. Земля еще не высохла от ночного дождя. Воздух прохладен. Весь город закутан в белую дымку. Солнце идет на закат. Мы катим мимо танка, развороченного ракетами из гранатомета B-40. На стволе 90-миллиметровой пушки разбитого танка надпись: "ЧЕРНЫЙ ФЛАГ". Пятьдесят ярдов дальше по дороге мы проезжаем мимо двух грохнутых трехосных машин. Один из здоровенных грузовиков опрокинут набок. Кабина грузовика - груда изорванной и перекрученной стали. Второй трехосник сгорел, и от него остался только черный железный остов. Дырки от пулевых отверстий сверкают сквозь крылья обоих грузовиков как бусы. Когда мы проезжаем мимо школы "Квок Хок", я хлопаю Стропилу по руке. "Здесь Хо-Ши-Мин учился. Интересно, играл он в школьной команде в баскетбол или нет? А еще интересно - с кем он на выпускном балу танцевал?". Стропила ухмыляется. Где-то далеко слышны выстрелы. Одиночные. Короткие очереди из автоматического оружия. Сражение на какое-то время прекратилось. Те выстрелы, что мы слышим - это просто хряк какой-то решил счастья попытать. Возле университета города Хюэ танк со скрежетом останавливается, и мы со Стропилой спрыгиваем на землю. Университет города Хюэ превращен в сборный пункт для беженцев, направляющихся в Фу-Бай. Как только сражение началось, целые семьи со всем своим скарбом оккупировали классы и коридоры. Беженцы слишком устали, чтобы бежать дальше. Беженцы какие-то безразличные и истощенные - так начинаешь выглядеть, когда смерть посидит на твоем лице и подушит тебя так, что устаешь вопить. На улице женщины варят в горшках рис. По всей палубе кучки человеческого дерьма. Мы машем на прощанье белокурому командиру танка, танк грохочет и укатывает прочь. Стальные грунтозацепы дробят кирпичи, раскиданные взрывами по всей улице. Мы со Стропилой вглядываемся в противоположный берег реки Благовонной. Мы разглядываем Цитадель. Река выглядит гнусно. Река мутная. Стальной подвесной мост - мост "Золотые воды" - обрушился в реку, когда его подорвали аквалангисты противника. Разорванные балки торчат из воды как переломанные кости морского змея. Где-то далеко, внутри Цитадели, взрывается ручная граната. Мы со Стропилой направляемся к MAC-V, пункту группы американских военных советников в Южном Вьетнаме. - Красиво здесь - говорит Стропила. - Было красиво. На самом деле было. Я бывал тут пару раз на наградных церемониях. Генерал Кашмэн сюда приезжал. Я сфотографировал его, а он сфотографировал меня, когда я его фотографировал. И Ки был, весь такой разодетый, в летной куртке из черного шелка с серебряными генеральскими звездами во всех местах и в черной фуражке, тоже с серебряными генеральскими звездами во всех местах. У Ки были всякие пистолеты с жемчужными рукоятками, аскотский галстук на шее. Этакий плейбой в японском стиле. У этого Ки кондиционная программа была. Он верил во Вьетнам для вьетнамцев. Думаю, потому и получил от нас пинок под зад. Но в тот день он был просто великолепен. Видел бы ты всех тех школьниц в их ao dai, все в пурпурном и белом, с маленькими солнечными зонтиками..." - И где ж они сейчас, те девчонки? - Поубивало всех, наверное. Ты слышал такую легенду, что Хюэ вырос из грязной лужи как цветок лотоса? - Посмотри-ка! Арвинское отделение грабит особняк. Эти арвины из Армии Республики Вьетнам - забавное зрелище, потому что все снаряжение чересчур велико для их размеров. В висящем обмундировании и здоровущих касках они похожи на мальчишек, играющих в войну. Я говорю: "Достойно. Намба ван. Это все равно что нам халявы отвалили, Строп. Запомни, Стропила, если видишь арвина, то можешь не переживать по поводу Виктор-Чарли. При первых признаках опасности арвины разбегаются как кролики. Арвинский стрелковый взвод - подразделение столь же смертоносное, как кружок бабушек-садоводок, кидающихся зефиринами. Ты не верь всем этим слухам о том, что арвины трусы. Просто они свою зеленую машину ненавидят еще больше, чем мы свою. Их забрало по призыву сайгонские правители, которых забрали служаки, которые забрали нас, а последних забрали другие служаки, которые думают, что могут купить эту войну. А арвины не дураки. Арвины совсем не дураки, когда занимаются любимым делом - воруют, например. Арвины искренне убеждены в том, что драгоценные камни и деньги являются штатными предметами снабжения военнослужащих. И потому мы в безопасности - до тех пор, пока арвины не завопят: "Боку Виси, боку Виси!" и не пустятся наутек. Но об осторожности тоже не забывай. Арвины всегда палят по курицами, чужим свиньям и деревьям. Арвины готовы стрелять во что угодно, кроме транзисторов, "Кока-Колы", солнечных очков, денег и противника". - А что, правительство им разве не платит? Я усмехаюсь: "Для них деньги и есть правительство". Солнце уже зашло. Мы со Стропилой переходим на бег. Нас окликает часовой, я посылаю его ко всем чертям. Пятьдесят шесть дней до подъема. Утром мы просыпаемся на пункте MAC-V, это белое двухэтажное здание со стенами в пулевых отметинах. Пункт укрыт за стеной из мешков с песком и колючей проволоки. Мы собираем снаряжение и уже собираемся уходить, когда какой-то полуполковник начинает зачитывать заявление военного мэра Хюэ. В заявлении отрицается факт существования в Хюэ такого явления как мародерство, и делается предупреждение о том, что все замеченные в мародерстве будут расстреливаться на месте. С дюжину гражданских военных корреспондентов сидят на палубе, протирая глаза со сна, слушая в вполуха и позевывая. Дочитав, полуполковник добавляет уже от себя. Кто-то наградил медалью "Пурпурное сердце" толстого белого гуся, который был ранен в ходе нападения на пункт. Полуполковник высказывает сомнение в том, что гражданские корреспонденты осознают, что война - дело серьезное. Мы идем по улице, я указываю на труп солдата СВА, повисший на колючей проволоке. "Война - крупный бизнес, а это наш валовой национальный продукт". Я пинаю труп, вызывая панику среди червей, шевелящихся в пустых глазницах и улыбающемся рту, а также во всех дырках от пуль в его груди. "Скажи, противно?" Стропила наклоняется и рассматривает труп. "Да, этот-то точно кому-то на счет пошел". Появляется съемочная группа из Си-Би-Эс в окружении очумевших от свалившейся славы хряков, которые принимают эффектные позы, изображая настоящих бойцов-морпехов, какие они типа на самом деле. Они все хотели бы познакомить Уолтера Кронкайта со своими сестренками. Телевизионщики из Си-Би-Эс, в белых рубашках с короткими рукавами, поспешают дальше - снимать смерть в красочном многоцветии. Я останавливаю мастер-сержанта. "Топ, нам в говно надо". Мастер-сержант пишет на листке желтой бумаги, закрепленном на дощечке. Он не поднимает взгляда, но тычет пальцем через плечо. "За рекой. Первый пятого. Лодку у моста найдете". - Первый пятого? Образцово. Спасибо, Топ. Мастер-сержант отходит, продолжая писать на желтой бумаге. Он не обращает внимания на четырех заляпанных хряков, который вбегают в расположение. Каждый держится за угол пончо. На пончо лежит убитый морпех. Хряки вопят, вызывая санитара, а когда с великой осторожностью опускают пончо, темная кровяная лужица стекает на бетонную палубу. Мы со Стропилой спешим к реке Благовонной. Обращаемся к флотскому энсину с детским личиком, который засувениривает нам переправу на вьетнамской канонерке, доставляющей подкрепление для вьетнамских морпехов. Мы скользим по поверхности реки. Стропила спрашивает: "А эти вот ребята? Они как, хорошие вояки?" Я киваю. "Лучшие, что есть у арвинов. Хотя и не такие крутые, как корейские морпехи. Корейцы такие крутые, что у них даже дерьмо мускулистое. Бригада "Голубой дракон". Я был с ними на операции у Хой-Ан". С берега доносится звук выстрела. Над нами просвистывает пуля. Экипаж канонерки открывает огонь из пулемета пятидесятого калибра и 40-миллиметровой пушки. Стропила горящими от восторга глазами глядит на тонкие фонтанчики, которые пули выбивают из воды вдоль речного берега. Он по-парадному держит винтовку у груди, рвется в бой. Земляничная поляна, большой треугольник земли между Цитаделью и Благовонной рекой - тихая богатая окраина Хюэ. Мы вылезаем из канонерки на Земляничной поляне и бродим вместе с вьетнамскими морпехами, пока не натыкаемся на низкорослого морпеха с дорогим помповым дробовиком, закинутым на спину, ящиком сухпая на плече и с надписью "СМЕРТОНОСНАЯ ДЕЛЬТА" на бронежилете. Я говорю: "Эй, братан, где первый пятого?" Маленький морпех оборачивается, улыбается. Я говорю: "Тебе поднести помочь?" - Спасибо, не надо, морпех. Вы из первого первого? - Никак нет, сэр. В поле на офицерах знаков различия нет, но собаки умеют различать звания по голосу. - Мы первый пятого ищем. У меня там братан в первом взводе. Ковбоем зовут. Он шляпу ковбойскую носит. - А я командир взвода, в котором Ковбой. Кабанье отделение сейчас в расположении взвода, рядом с Цитаделью. Идем дальше рядом с маленьким морпехом. - А меня зовут Джокер, сэр. Капрал Джокер. А это - Стропила. Мы из "Stars and Stripes". - А меня зовут Байер. Роберт М. Байер третий. Мои ребята прозвали меня Недолетом, по понятным причинам. Ты сюда приехал, чтоб Ковбоя прославить? Я смеюсь. "Хрен когда". Серое небо проясняется. Белый туман уползает, открывая Хюэ лучам солнца. Из расположения первого взвода видны массивные стены Цитадели. Покуда первый взвод ожидает начала атаки, отделение "Кабаны" устроило праздник. Бешеный Граф тычет в нас троих пальцем. "Пополнение! Намба ван!" Продолжает: "Эй, коровий наездник, тут Джокер на палубе". Ковбой смотрит на нас и улыбается. Он держит в руке большую коричневую бутылку тигриной мочи - вьетнамского пива. "Точно, не херня. В самом деле, Джокер с салагой. Lai dai, братаны, давай сюда, добро пожаловать к столу, будьте как дома". Мы со Стропилой усаживаемся на землю, и Ковбой швыряет нам на колени охапки вьетнамских пиастров. Я в удивлении смеюсь. Подбираю красочные бумажки, большие бумажки, с большими цифрами. Ковбой сует нам в руки бутылки тигриной мочи. - Э, Шкипер! - говорит Ковбой. - Ты бы мне спагетти с фрикадельками засувенирил, а? Каждый раз достается свинина с мудаками - "завтрак чемпионов". Ненавижу эту гребаную ветчину с лимской фасолью. Маленький морпех открывает одну из коробок с сухпаем, вытаскивает картонную упаковку, бросает ее Ковбою. Ковбой ловит упаковку, щурит близорукие глаза на ярлык. "Намба ван. Спасибо, Шкипер". Бешеный Граф швыряет мне на колени еще одну кипу пиастров. У каждого в отделении - куча денег. - Ну, наконец-то получили заработанное, - говорит Бешеный Граф. - Джентльмены, понимаете, о чем я? Мы пахали, как черти, и вот за наш наемный труд огребли это богатство. У нас тут миллион пиастров, джентльмены. А это боку пиастров. Я спрашиваю: "Сэр, откуда эти деньги - " Мистер Недолет пожимает плечами. "Какие деньги? Не вижу никаких денег". Он снимает каску. Сзади на ней написано: "Убей коммуняку в подарок Христу". Мистер Недолет закуривает сигарету. "Тут с полмиллиона пиастров. Где-то по тысяче долларов на человека в американских деньгах". Ковбой говорит: "Напиши про нашего лейтенанта - вот настоящий Джон Уэйн". Ковбой щиплет Мистера Недолету за руку. "Мистер Недолет - мустанг. Когда Корпус решил сделать его лейтенантом, он был всего лишь капрал, такая же собака, как и мы. Он такой маленький, но охренеть какой крутой". Ковбой закидывает голову назад и делает долгий глоток тигриной мочи. Продолжает: "Мы брали вокзал. Там тот сейф и нашли. Подорвали куском C-4. Гуки по нам палили из автоматов, из B-40, даже из долбанного миномета долбили. Лейтенант себе шесть человек записал. Шесть! Он этих косоглазых мочил, как прирожденный убийца". - Там СВА, - говорит Бешеный Граф. - Много-много. - Так точно, - говорит Ковбой. - И крутые, как сержанты-инструктора с узкими глазами. Вот это типы с высочайшей мотивацией. Бешеный Граф ухватывает бутылку за горлышко и разбивает о поваленную статую толстого, улыбающегося, лысого гука. - Это не война, это сплошные бунты, не успел один закончиться, как другой уже начинается. Скажем, мы их грохнули. Не успели убраться, а они уже подкрались сзади и палят нам в задницу. Я знал одного парня из первого первого, так он пристрелил гука, привязал к нему ранцевый заряд и разнес его на маленькие невидимые кусочки, потому что просто так в гуков стрелять - зря время терять: они снова оживают. Но эти гуки настолько достают, что начинаешь палить хоть во что-нибудь, во все вокруг. Братаны, половина на моем счету - мирные жители, а другая половина - буйволы. - Граф делает паузу, отрыгивает, растягивая отрыжку до бесконечности. - Вы бы видели Зверодера, когда он этих арвинов мочил. Не успели мы в говно залезть, а эти арвины уже начали di-di mau в тыл, и тогда Зверодер только сплюнул и всех грохнул. - Эх, скучно мне без Спотыкашки Стьюи, - говорит Алиса, чернокожий гигант. Он объясняет мне и Стропиле: - Спотыкашка Стьюи был у нас главным до суперхряка Стока. Спотыкашка Стьюи был реально нервный, понял? Очень нервный. Поясняю - он нерв-ный был. Этот чувак расслаблялся только когда ручные гранаты бросал. Постоянно все вокруг гранатами усеивал. Потом начал держаться за них вплоть до последней секунды. Ну и вот, однажды Спотыкашка Стьюи вытащил кольцо и больше ничего делать не стал, просто уставился и смотрел, смотрел и смотрел на это зеленое яйцо в руке... Бешеный Граф кивает головой, отрыгивает пивом. - Когда Спотыкашка Стьюи подорвался, я еще просто салага был. После него суперхряк Сток командовать отделением начал. Сток назначил меня заместителем командира отделения. Он понимал, что я ничего не знаю, и все такое прочее, но он сказал, что я ему понравился. - Бешеный Граф делает глоток из очередной бутылки. - Эй, Ковбой, где твой конь? Резче! Тут мои мандавохи родео начинают! Радист Донлон говорит: "Хотелось бы здесь подольше остаться. Эти уличные бои - достойная служба. Мы их тут хоть увидеть можем. Нас и огнем прикрывают, и снабжение есть, можно даже места найти, где не надо окоп копать, чтобы поспать. Никаких тебе рисовых полей, где в косоглазом дерьме купаешься. Никаких тебе траншейных стоп. Ноги не гниют. И пиявки с деревьев не сваливаются". Бешеный Граф подбрасывает пивную бутылку в воздух, она описывает дугу и разбивается вдребезги о разрушенную стену. - Так точно. Но мы вот разносим все эти святилища и храмы, и у гуков появляется куча мест, чтобы спрятаться, и нам приходится их оттуда выковыривать. Пиво кружит головы. Граф запускает длинную и подробную байку о том, что племена местных горцев - это вьетконговские пещерные жители. "Мы заявили, что бомбардировками загоним их обратно в Каменный век, и это правда". Ковбой высказывает предположение, что на самом деле эти горцы - вьетконговские индейцы, и секрет победы в этой войне в том, что каждый хряк должен получить по коню. Тогда Виктор-Чарли придется топать, а морпехи смогут скакать. Бешеный Граф обвивает рукой плечи человека, сидящего рядом с ним. На человеке тропическая шляпа, сдвинутая на лицо, бутылка пива в руке, пачка денег на коленях. "Это мой братан, - говорит Бешеный Граф, поднимая шляпу с лица человека. - Это в честь него праздник. Он почетный гость. День рожденья у него, понял?". Стропила глядит на меня с раскрытым ртом. "Сарж..." - Не называй меня "сарж". Человек рядом с Бешеным Графом - покойник, северовьетнамский капрал, юный азиат с тонкими чертами лица. На вид ему лет семнадцать, волосы угольно черные, коротко стриженные. Бешеный Граф обнимает капрала северовьетнамской армии. Скалится. "Я его спать уложил". Бешеный Граф подносит палец к губам и шепчет: "Ш-ш-ш-ш. Он сейчас отдыхает". Прежде чем Стропила успевает задать вопрос, на дороге появляются бегущие Зверодер и еще один морпех, которые тащат большой картонный ящик, уцепившись с двух сторон. Они забрасывают ящик и залезают вовнутрь. Кидают каждому из нас по полиэтиленовому мешку. "Припасы принесли! Припасы принесли! Получай свежайшее добро! Налетай!" Ковбой подхватывает мешок и рывком его раскрывает. "Большой сухпай. Образцово!" Я беру свой мешок и показываю его Стропиле. "Эта хавка - намба ван, Строп. Армейцы эту хрень на выходах едят. Добавляешь воды, и получается настоящая еда". Лейтенант Недолет говорит: "Ну, Звер, и где ты эту хавку засувенирил?" Зверодер сплевывает. Улыбается, обнажая гнилые зубы. - Украл. - Значит, украл, сэр. - Ага, украл... сэр. - Это мародерством называется. За это расстреливают. - Я у армейских украл... сэр. - Образцово. Обязанности морпеха включают в себя вздрачивание побратимских видов войск. Продолжай в том же духе. Ковбой щипает за руку морпеха, который помогал Зверодеру тащить картонную коробку. "Это С.А.М. Камень. Ты его прославь. Он на шее свой камень таскает, чтобы динки, когда его грохнут, знали, кто он такой". С.А.М. Камень ухмыляется. "Алкоголик чертов. Хватит всем про мой камень рассказывать". Тянет за сыромятный шнурок и показывает нам свой камень, кусок кварцевого хрусталя в оправе из латуни. Зверодер прислоняет свой пулемет М-60 к стене и усаживается, скрестив ноги. "Ох, чуть до киски не добрался". С.А.М. Камень говорит: "Так точно. Звер за этой гуковской девчушкой с елдой наружу гонялся..." Лейтенант Недолет вытаскивает из ножен боевой нож и отрезает кусок пластичной взрывчатки Cи-4, которую он выковырял из мины "Клеймор". Он кладет кусок C-4 в печурку, которую сделал сам, наделав дырок для прохода воздуха в пустой консервной банке из-под сухого пайка. Чиркает спичкой и поджигает С-4. Наполняет вторую банку водой из фляжки и ставит банку с водой на голубое пламя. "Звер, ты должен помнить, о чем я тебе на прошлой неделе говорил". Реактивный F-4 "Фантом" с ревом проносится над нами и опустошает несколько бомболюков с ракетами над Цитаделью. Взрывы сотрясают палубу. С.А.М. Камень рассказывает, поглядывая на Зверодера: "Это был сущий ребенок, сэр. Лет тринадцать-четырнадцать". Зверодер ухмыляется, сплевывает. "Раз до течки доросла, значит и до порева". Мистер Недолет глядит на Зверодера, но ничего не говорит. Он достает белую пластмассовую ложку из кармана рубашки и опускает ее в банку с кипящей водой. Затем вытаскивает пакет из фольги с какао-порошком из набедренного кармана, разрывает, высыпает коричневый порошок в банку с кипятком. Берется за белую пластмассовую ложку и начинает медленно помешивать горячий шоколад. "Зверодер! Слышишь меня? С тобой разговариваю". Зверодер свирепо глядит на лейтенанта. Потом отвечает: "Да я так, дурачился, лейтенант". Мистер Недолет помешивает горячий шоколад. Я говорю: "Зверодер, а с чего ты решил, что такой крутой?" Зверодер с удивлением глядит на меня. "Слышь, урод, ты меня не трогай. Ты не хряк. Ботинком в морду захотел? А? Биться хочешь?" Я беру в руки M-16. Зверодер тянется за своим M-60. Ковбой говорит: "Слушай, вот чего я терпеть не могу, так это насилия. Хочешь Зверодера долбануть? - Образцовое желание. Звера один хрен никто не любит. Да он и сам себе противен. Но тебе реальная пушка нужна, не эта игрушка M-16. Маттел - это стильно. Ковбой отцепляет осколочную гранату от бронежилета и бросает ее мне. "Бери, вот этим давай". Подхватываю ручную гранату. Несколько раз подбрасываю ее в воздух, ловлю, не отводя взгляда от Зверодера. - Нет, я вот надыбаю себе M-60, и тогда у нас с этим уродом будет дуэль - - Кончай, Джокер, - прерывает меня Мистер Недолет. - Слушай сюда, Зверодер. Еще хоть раз к малолетке пристанешь, и я спрячу свою маленькую серебряную шпалу в карман, и тогда уж мы с тобой смахнемся. Зверодер фыркает, сплевывает, берет бутылку тигровой мочи. Он запускает зуб под металлическую крышку и с силой дергает бутылкой. Крышка с хлопком слетает. Он делает глоток, потом глядит на меня. Бормочет: "Крыса гребаная..." Делает еще пару глотков и очень громко говорит: "Ковбой, помнишь, мы устроили засаду углом у Ке-Сань и грохнули стрелковое отделение СВА? Помнишь ту маленькую гуковскую сучку, проводника ихнего? Она намного младше была, чем та, что я сегодня видел. - Делает еще глоток. - Мне и ту трахнуть не удалось. Но там-то нормально. Нормально. Я ее гребаное лицо выстрелом разнес. - Зверодер отрыгивает. Он смотрит на меня и самодовольно ухмыляется. - Так точно, крыса. Я ее гребаное лицо выстрелом разнес". Алиса показывает мне костяное ожерелье и пытается убедить меня, что это волшебные вудуистские кости из Нью-Орлеана, но я вижу в них просто высушенные куриные косточки. - Мы ... звери, - говорю я. Пару минут спустя Бешеный Граф говорит: "Хряки не звери. Мы просто делаем свое дело. В нас то стреляют и мажут, то стреляют и попадают. Гуки тоже хряки, как и мы. Они воюют, как и мы. У них есть свои крысы-служаки, которые правят их страной, и у нас есть крысы-служаки, которые правят нашей. Но, по крайней мере, гуки - это хряки, как и мы. Вьетконг - другое дело. ВК - это такие высушенные старые мамасаны с ржавыми карабинами. А с СВА мы дружим. Мы друг друга убиваем, это само собой, но мы друзья. Мы круты. - Бешеный Граф швыряет пустую пивную бутылку на палубу и берется за свое духовое ружье "Red Rider". Он стреляет из него в бутылку, и пулька отлетает от бутылки со слабым "пинг!". - Мне эти коммуняки нравятся, серьезно говорю. Хряк хряка завсегда поймет. В замечательное время живем, братаны. Мы веселые зеленые гиганты, мы бродим по земле с оружием в руках. Нам никогда уже не доведется повстречать людей лучше, чем те, кого мы здесь сегодня замочили. После ротации в Мир нам будет не хватать людей, в которых действительно стоит пострелять. Надо создать правительство, которое работало бы для хряков. Хряки смогли бы привести этот мир в порядок. Я ни разу еще не встречал хряка, который не пришелся бы мне по душе, кроме Звера". Я говорю: "Хрен когда. Смысла нет. Давайте лучше спасать Вьетнам от местного народа. Нет сомнений, что они нас любят. Знают, что если не будут любить, мы их убьем. Возьмешь их за яйца - умы и сердца подтянутся". Донлон говорит: "Ну, теперь мы богатые, пива у нас боку и хавки боку. Вот только Боба Хоупа не помешало бы". Я поднимаюсь. Пиво ударило мне в голову. "Сейчас Боба Хоупа покажу". Делаю паузу. Ощупываю лицо. "О, блин, нос у меня маловат". Редкие смешки. В сотне ярдов от нас тяжелый пулемет выпускает длинную очередь. В ответ слышна нестройная пальба из автоматов. Начинаю вечер пародии. - Друзья, меня зовут Боб Хоуп. Уверен, вы все помните, кто я такой. Я с Бингом Кросби в нескольких фильмах снялся. А во Вьетнам приехал вас развлечь. Там, дома, о вас не настолько заботятся, чтобы вернуть в Мир, чтоб вас больше не мочили, но все-таки о вас там не забыли и шлют сюда юмористов, чтобы вы, по крайней мере, могли помереть с улыбкой. Ну, слышали анекдот про ветерана из Вьетнама, который приехал домой и сказал: "Смотри, мама, а рук-то нет!" Отделение смеется. Потом просят: "Джона Уэйна давай!" Начинаю рассказывать отделению анекдот своим фирменным голосом Джона Уэйна: - Остановите, если уже слышали. Жил да был морпех, весь на стальных пружинах, полуробот - дико звучит, но правда - и каждое движение его было из боли, как из камня. Его каменная задница вся была побита и переломана. Но он только смеялся и говорил: "Меня и раньше били и ломали". И, естественно, было у него медвежье сердце. Доктора поставили диагноз - а сердце его продолжало биться несколько недель спустя. Сердце его весило полфунта. Его сердце перекачивало семьсот тысяч галлонов теплой крови через сто тысяч миль вен, и работало оно усердно - так усердно, что за двенадцать часов нарабатывало столько, что хватило бы шестидесятипятитонный вагон на фут от палубы поднять - так он говорил. Мир не даст пропасть зазря медвежьему сердцу - так он говорил. Его чистую голубую пижаму многие награды украшали. Он был живой исторической легендой, которая в мастерскую зашла, чтоб подремонтироваться. Он не унывал и здорово держался. И вот однажды ночью в Японии жизнь его ушла из тела. И была она черна - как вопросительный знак. Если вы можете сохранять голову на плечах, когда все вокруг теряют головы - возможно, вы неверно оценили ситуацию. Остановите, если уже слышали... Никто не отвечает. - Эта война все мое чувство юмора загубила, - говорю я. Присаживаюсь на корточки. Ковбой кивает. "Именно так. Я уже просто дни считаю, просто считаю дни. Сто дней до подъема, и я окажусь на большой серебристой Птице Свободы, полечу в Мир, в свой квартал, в штат Одинокой Звезды, обратно в Большую лавку. Я буду весь в медалях. И буду я цел и невредим! Ведь если ранят, то отправляют в Японию. Тебя отвозят в Японию, и кто-то там прицепляет увольнение по медицинским показаниям к тому, что от тебя осталось, и вся такая прочая хрень". - Лучше уж пускай меня замочат, - отвечаю я. - Берите калек на работу - на них смотреть прикольно. Ковбой ухмыляется. С.А.М. Камень говорит: "Мне мама часто пишет о том, какой храбрый мальчик ее С.А.М. Камень. С.А.М. Камень - не мальчик, он личность. - Он отпивает пива. - Я знаю, что я личность, потому что знаю, что Санты Клауса нет. И этого долбанного рождественского кролика нет. Знаете что? Там, в Мире, мы думали, что будущее всегда лежит себе спокойно и надежно где-то в маленькой золотой коробочке. Ну, а я буду жить вечно. Ведь я С.А.М. Камень." Бешеный Граф хрюкает. "Слышь, Шкипер, может, в твой дробовик травы напихаем, да попыхаем через ствол?" Мистер Недолет отрицательно мотает головой. "Не может, Бешеный. Мы выдвигаемся очень skoch". Донлон разговаривает по радио. "Сэр, начальник запрашивает командира". Донлон передает трубку Мистеру Недолету. Лейтенант говорит с Дельта-Шесть, командиром роты "Дельта" первого батальона пятого полка. - Намба тен. Только-только начали всякого добра набирать, - говорит Бешеный Граф. - Только-только чуток халявы отломилось... Лейтенант Недолет поднимается и начинает надевать на себя снаряжение. - Выдвигаемся, богатеи. По коням. Бешеный, поднимай своих. - Выдвигаемся. Выдвигаемся. Мы все встаем, лишь капрал СВА остается сидеть, с бутылкой пива в руке, кучкой денег на коленях, с губами, раздвинутыми в улыбке смерти. Алиса подходит к нему с мачете в одной руке и синей холщовой хозяйственной сумкой в другой. Он нагибается и двумя ударами мачете отрубает ступни капрала. Он поднимает каждую ступню за большой палец и опускает в синюю хозяйственную сумку. "Этот гук крутой чувак был. Намба ван! Много волшебной силы!" Хряки распихивают пивные бутылки, пиастры, большие сухпаи и награбленные сувениры по оттопыренным карманам, по полевым табельным ранцам морской пехоты, по табельным ранцам СВА, которые они засувенирили у замоченных хряков противника. Хряки берут в руки оружие. В путь. В путь. Я иду за Ковбоем. Стропила идет за мной. Я говорю: "Ну, думаю, в этой Цитадели говно будет неслабое. Могло быть хуже. В смысле, по крайней мере, это не Пэррис-Айленд". Ковбой ухмыляется. - Именно так. Мы видим величественные стены Цитадели. Крепость зигзагами опоясывают валы высотой тридцать футов и восемь футов толщиной, она окружена рвом и похожа на древний замок из волшебной сказки с драконами, охраняющими сокровища, рыцарями на белых скакунах и принцессами, взывающими о помощи. Замок стоит как черная скала на фоне холодного серого неба, а в его мрачных башнях поселились живые призраки. По сути, Цитадель - это маленький город, окруженный стенами, который возвели французские инженеры для защиты резиденции Гиа Лонга, императора аннамитской империи. В те времена, когда Хюэ был еще имперской столицей, Цитадель защищала императора с императорским семейством и древние сокровища Запретного города от пиратов, которые совершали набеги с Южнокитайского моря. А сейчас уже мы - здоровенные белые американцы в стальных касках и тяжелых бронежилетах, вооруженные волшебным оружием - осаждаем замок, но уже в иное, наше время. Первый пятого далеко уже не тот батальон, что когда-то первым десантировался на плацдарм на Гуадалканале. С неба падают сверкающие железные птицы и гадят повсюду, рассыпая стальные яйца. Реактивные истребители Ф-4, "Фантомы", гадят напалмом, фугасками и "Вилли Питерами" - зажигательными бомбами, начиненными белым фосфором. Бомбы - это наши литературные приемы, мы слагаем слова нашей истории из разбитых камней. Розы из черного дыма расцветают внутри Цитадели. Мы шлепаем по-индейски, след в след, по обеим сторонам дороги, соблюдая дистанцию в двадцать ярдов. По колоннам разносятся удары и щелчки, сопровождающие движения затворных рам и затворов, досылающих патроны в патронники. Щелкают предохранители. Переводчики огня большими пальцами передвигаются в положение для стрельбы очередями. Вот они, морпехи, вооруженные винтовками М-14 с примкнутыми штыками. Пулеметы начинают отпечатывать нашу историю. Сначала наши, потом их пулеметы. Снайперы отвечают одиночными беспорядочными выстрелами, пристреливаясь к нам. Война - это коллекция звуковых эффектов. Наши уши указывают ногам, куда им бежать. Пуля с хрустом вгрызается в стену. Кто-то запевает: Эм-И-Ка... Ка и И. Эм-А-У и Эс. Теперь уже пулеметы обмениваются ровными огненными фразами, как старые приятели за беседой. Взрывы, то глухие, то резкие, нарушают ритм очередей. Снайперы целятся в нас. Каждый выстрел превращается в слово, вылетающее из уст Смерти. Смерть обращается к нам. Смерть хочет рассказать нам смешной секрет. Мы, может, ее и не любим, но она любит нас. Виктор-Чарли крут, но он никогда не врет. Оружие говорит правду. Оружие никогда не говорит: "Прими за шутку". Война отвратительна, ибо истина бывает безобразной, а война говорит все как есть. Я громко произношу: "Бог! Мы с тобою заодно, понял?" Я направляю курьерской почтой указания в свою личную зону тактической ответственности, которая простирается до периметра моей кожи. Дорогие ступни, ступайте осторожно, как по тюльпанному полю. Яйца, болтайтесь, где положено. Ноги, не джонуэйнствуйте. Мое тело пригодно для выполнения своих обязанностей. Я и впредь намереваюсь содержать свое тело в том отличном состоянии, в каком мне его выдали. Нарушая тишину, охватившую сердца, мы обращаемся к своему оружию, к оружию оборотней, и наше оружие отвечает нам. Ковбой прислушивается к моему бормотанию: - Джон Уэйн? А Джокер прав! Все понарошку. Это просто кино с Джоном Уэйном. Джокер может быть Полом Ньюманом. Я буду лошадь. - Ага. Бешеный Граф подхватывает: "Можно, я буду Гебби Хейс?" - С.А.М. Камень будет камнем, - говорит радист Донлон. Алиса отзывается: - Я буду Энн-Маргрет. - Зверодер может бешеного буйвола играть, - говорит Статтен, главный третьей огневой группы. Стены дрожат от волчьего хохота. - А кто будет индейцев играть? Маленький злобный народец тут же заявляется на кинопробы - справа от нас пулеметная очередь вгрызается в стену. Лейтенант Недолет жестом собирает командиров отделений - поднимает вверх правую руку и крутит ею. Три командира отделений, включая Бешеного Графа, бегом устремляются к нему. Он что-то им говорит, указывает на стену. Командиры бегут обратно к своим отделениям, чтобы довести информацию до командиров огневых групп. Лейтенант Недолет свистит в свисток, и мы все бежим вперед, летим, как толстозадые птицы. Так не хочется этого делать. Нам всем страшно. Но отстанешь -окажешься один. Твои друзья куда-то идут, и ты должен идти с ними. Ты больше не личность. Тебе больше не надо быть самим собой. Ты часть атакующей массы, всего одна зеленая единица в цепи зеленых единиц, и ты бежишь к бреши в стене Цитадели, через громкий шум и разрывы металла, бежишь, бежишь, бежишь... и не оборачиваешься. Мы, как оборотни с оружием, бежим, задыхаясь на ходу. Мы бежим так, будто нам не терпится нырнуть в тьму, которая уже разверзлась, чтобы нас поглотить. Что-то оборвалось, и пути назад уже нет. Мы перебегаем через разрушенную стену. Мы бежим быстро и не намерены останавливаться. Ничто не в силах нас остановить. Воздух разрывается. Палуба плывет под ногами. Ноги вязнут в асфальте, как в пляжном песке. Зеленые трассеры рассекают небо. Пули бьют по улице. Пули кудахтают, как выводок вспархивающих куропаток. И - искры. Ощущаешь силу удара, с которым пули бьют в кирпичи. Каменная крошка жалит лицо. Другие говорят тебе, что делать. Не стоять, не стоять, не стоять. Если прекратишь движение, если остановишься, то сердце твое перестанет биться. Твои ноги как механизмы, которые заводят тебя как игрушку. Если ноги перестанут двигаться, завод твоей тугой пружины кончится, и ты свалишься безжизненным мешком. Кажется, ты в силах и всю Землю кругом обежать. Асфальт превращается в батут, и ты становишься быстр и ловок, как зеленый камышовый кот. Звуки. Рвется картон. Машины сталкиваются лоб в лоб. Поезда сходят с рельсов. Стены обрушиваются в море. Над головой роятся металлические шершни. Картинки: черные зрачки автоматов, холодные зрачки автоматов. Картинки мигают и расплываются, стена, крохотные человечки, разбитые камни. Не стоять, не стоять, не стоять... Ноги несут тебя вверх... вверх... через обломки стены... вверх... вверх... это тебе уже нравится... лезешь вверх, ты больше не человек, ты зверь, ты чувствуешь себя Богом... ты воешь: УМРИ! УМРИ! УМРИТЕ ВСЕ, УРОДЫ! УМРИ! УМРИ! УМРИ! Шершни роем набрасываются на тебя - ты от них отмахиваешься. Ботинки скрипят по истолченным камням. Снаряжение шлепает, клацает, бренчит. Слышна чья-то ругань. - У, черт! Не стоять. Бойскаутская рубашка просолилась от пота. Соленый пот заползает в глаза и на губы. Указательный палец правой руки лежит на спусковом крючке М-16. Вот он я, говоришь сам себе, вот он я, с винтовкой, набитой патронами. Сколько патронов осталось в магазине? Сколько дней до ротации домой? Что же так много всего на мне понавешано? Где же они? И где же мои ноги? Лицо. Лицо перемещается. Твое оружие наводится на него. Автоматическая винтовка М-16 содрогается. Лицо исчезает. Не стоять. И вдруг ты чувствуешь, что ноги больше не касаются земли, и спрашиваешь себя, что с тобой происходит. Твое тело расслабляется, потом застывает. Ты слышишь звук человеческого тела, которое взрывается, мерзкий звук, который издает человеческое тело, разрываемое металлом, летящим с огромной скоростью. Мигание картинок перед глазами замедляется, как на бракованной катушке в немом кино. Оружие уплывает из рук, и вдруг ты оказываешься один. И ты плывешь. Вверх. Вверх. Тебя вздымает стена из звуков. Картинки мигают быстрее и быстрее, и вдруг пленка рвется, и стена из звуков обрушивается на тебя - всепоглощающий, ужасающий грохот. Палуба, на которую ты падаешь - огромна. Ты сливаешься с землей. Твой бронежилет почти полностью смягчает удар. Твоя каска слетает с головы и вертится волчком. Ты лежишь на спине, раздавленный этим грохотом. Ты думаешь: я что, уже в раю? - САНИТАРА. - доносится издалека чей-то голос. - САНИТАРА! Ты лежишь на спине. Повсюду танцуют ботинки, все вокруг топча и круша. С неба валятся земляные глыбы и обломки камней, они залетают в рот, в глаза. Ты выплевываешь каменную крошку. Поднимаешь одну из рук. Ты стараешься сказать топочущим ботинкам: э, не наступите на меня. Твои ладони горят. Твои ноги переломаны. Одной из рук ты ощупываешь себя, лицо, бедра, проверяешь, нет ли теплых, мокрых дырок в раздолбанном животе. Твоя реакция на собственную смерть - не более чем чрезвычайно повышенное любопытство. Рука прижимает тебя к земле. Тебе интересно, стоит ли попытаться что-то сделать по поводу переломанных ног. Ты думаешь о том, что, вероятно, у тебя нет никаких ног. На тебя обрушиваются тонны океанской воды, темной, холодной, населенной чудовищами. Руки тебя держат. Ты борешься. Ты выбрасываешь руки. Чьи-то сильные руки ощупывают твое тело в поисках повреждений. - Ноги... Ты выкашливаешь пауков. Рядом с тобой на земле лежит морпех без головы - самое убедительное доказательство того, что раньше это был человек, а теперь двести фунтов изорванного, переломанного мяса. Морпех без головы лежит на спине. Лицо его снесено напрочь. Верхняя часть черепа оторвалась и сдвинута назад, внутри видны мягкие мозги. Челюстная кость и нижние зубы без повреждений. В руках морпеха без головы пулемет М-60, зажатый там навеки трупным окоченением. Палец на спусковом крючке. Его брезентовые ботинки заляпаны глиной. Ты глядишь на засохшую глину на тропических ботинках морпеха без головы, и вдруг тебя поражает мысль о том, что его ноги так похожи на твои собственные. Ты протягиваешь руку. Ты касаешься его руки. Что-то жалит тебя в руку. И вдруг ты ощущаешь страшную усталость. Тебе тяжело дышать из-за того, что столько бегал. Твое сердце бьется так сильно, что кажется, будто оно хочет прорваться через тело наружу. Прямо через центр твоего сердца проходит звездообразное пулевое отверстие. К тебе прикасаются руки, нежные руки. "Ты в порядке, голова кувшином. Не гоношись. Я Док Джей. Слышишь меня? Ты во мне не сомневайся, морпех. У меня руки волшебные". "Нет" - говоришь, - Нет!" Ты пытаешься объяснить рукам, что часть тебя пропала без вести. Ты просишь руки найти эту пропавшую часть, ты не хочешь, чтобы ее здесь забыли. Но ты не можешь говорить. Твой рот отказывается говорить. И вот ты уже спишь. Ты доверяешь этим рукам, которые берут тебя и поднимают. В одурманенном смертном сне ты видишь себя вербовочным плакатом, приколоченным к черной стене: КОРПУС МОРСКОЙ ПЕХОТЫ СОЗДАЕТ МУЖЧИН - ТЕЛО - РАЗУМ - ДУХ. Ты чувствуешь, что разламываешься на три части... слышишь незнакомые голоса... - Что случилось? - говорит один из голосов в замешательстве и страхе. - Что случилось? - Кто там? - Что? - Кто там? - Я Разум. А ты... - Так точно. Я его Тело. Мне плохо... - Это страшно глупо и смешно, - влезает третий голос. - Этого не может быть. - Кто это сказал? - вопрошает Разум. - Тело? Ты? - Я это сказал, дурак. Можешь называть меня Дух. Тело презрительно фыркает. - Я никому из вас не верю. Разум медленно говорит: - Ну, давайте разбираться логически. Наш человек ранен. Мы должны действовать организованно. Тело хныкает. - Слушайте, ребята, это же я там лежу, а не вы. Вы же не знаете, каково мне. Разум говорит: - Слушай, болван, мы все тут в одном положении. Не станет его - всех нас не станет. - А он... - Тело не может решиться произнести это слово. - Мне нужно выжить. - Нет, - замечает Разум. - не обязательно. Это они в такую игру играют. Я не уверен, что нам разрешено вмешиваться. Тело приходит в ужас. - Что еще за "игра"? - Точно не знаю. Что-то там про правила. У них полно правил. Дух говорит: - Достал он меня. Я обратно не пойду. Разум говорит: - Ты должен вернуться. - Вовсе нет, -