едостатка в деньгах. В состоянии опьянения он рассказывал множество противоречивых историй относительно судьбы пятерых своих попутчиков, возбудив таким образом подозрения в том, что он избавился от бывших компаньонов преступным путем. В это время генерал Адамс остановился в Сакуаче по пути из Денвера обратно в "Лос Пинос" и, когда он находился в доме Отто Миэрса, ему посоветовали арестовать Пэкера и расследовать деяния последнего. Генерал решил доставить Пэкера назад в контору; по пути они остановились в усадьбе майора Дауни, где встретили тех самых десятерых членов отряда, которые, вняв советам индейского вождя, отказались продолжить путешествие. Тогда выяснилось, что значительная часть утверждений Пэкера является ложью, поэтому генерал пришел к выводу о необходимости всестороннего расследования дела, и Пэкер был связан и доставлен в контору, где содержался под строгим надзором. Второго апреля 1874 года в контору примчались два необычайно взволнованных индейца, державших в руках полоски плоти, которые они называли "мясом белого человека" и которые они нашли, по их утверждению, неподалеку от конторы. Поскольку полоски эти лежали на снегу, а погода была чрезвычайно холодной, они до сих пор неплохо сохранились. Когда Пэкер увидел останки, лицо его страшно побледнело, и с глухим стоном он повалился на пол. Ему ввели стимулирующие лекарства, и он, умоляя о милосердии, сделал заявление, которое, в основном, приводится ниже: "Когда я и пятеро моих спутников покинули лагерь Урая, по нашим расчетам у нас было достаточно провизии для долгого и изнурительного путешествия, однако пищевые припасы быстро истощились, и вскоре перед нами замаячила угроза голодной смерти. В течение нескольких дней мы поддерживали себя кореньями, которые выкапывали из земли, но поскольку они были мало питательными, а звери и птицы попрятались из-за страшного холода, положение стало отчаянным. В глазах людей появилось странное выражение, и мы все стали подозрительными по отношению друг к другу. Однажды я отправился за дровами для костра и, вернувшись, обнаружил, что мистера Суона, самого старшего в отряде, убили ударом по голове, и теперь разделывали тело, готовясь съесть его. Принадлежавшие Суону деньги в сумме около двух тысяч долларов, поровну разделили между собой. Этой пищи хватило лишь на несколько дней, а затем я предложил убить и съесть Миллера, в теле которого содержалось гораздо больше плоти, нежели в телах всех остальных. Череп его размозжили в тот момент, когда он нагнулся, чтобы поднять ветку хвороста. Следующими жертвами стали Хамфри и Нун. Тогда мы с Беллом заключили торжественное соглашение, что, будучи единственными, оставшимися в живых, мы станем поддерживать друг друга и скорее умрем с голоду, нежели причиним друг другу вред. Однажды Белл сказал: "Я больше не могу", и бросился на меня, словно изголодавшийся тигр, пытаясь в то же время нанести мне удар прикладом ружья. Я отразил этот удар и убил его топором. Затем я разрезал плоть его на полоски и, взяв их с собой, продолжил путь. Завидев с вершины холма контору, я выбросил полоски плоти, которые у меня оставались, и должен признать, сделал это с сожалением, ибо уже почувствовал пристрастие к человеческому мясу, особенно к той его части, что находится в области груди". Рассказав эту жуткую историю, Пэкер дал согласие проводить отряд во главе с X. Лотером к останкам убитых спутников. Он довел отряд до каких-то высоких, недоступных горных вершин и заявил, что сбился с пути, поэтому было решено оставить поиски и на следующий день отправиться обратно. В ту ночь Пэкер и Лотер спали рядом друг с другом, и Пэкер напал на последнего с целью совершить убийство и бежать, однако его схватили, связали и после того, как отряд добрался до конторы, передали в руки шерифа. В начале июня того же года художник по имени Рейнолдс из Пеории, штат Иллинойс, делавший зарисовки на берегу озера Кристоваль, обнаружил лежавшие в тсуговой рощице, останки пятерых мужчин. Тела четверых из них лежали в ряд, пятое же - обезглавленное - было найдено неподалеку. В затылках у Белла, Суона, Хамфри и Нуна зияли раны, оставленные ружейными пулями, когда же было найдено тело Миллера, то оказалось, что оно изувечено, очевидно, ударом, лежавшего неподалеку ружья, приклад которого был расколот в месте соединения с ружейным ложем. Внешний вид останков явно свидетельствовал о том, что Пэкер виновен не только в убийстве, но и в каннибализме. Вероятно, он говорил правду, когда утверждал, что отдает предпочтение человеческому мясу, находящемуся в области груди, так как у всех его пятерых спутников мясо было срезано до самых ребер именно в том месте. У места, где лежали останки, была обнаружена утоптанная тропинка, которая вела к находящейся невдалеке хижине. В хижине были найдены одеяла и другие предметы, принадлежавшие пятерым жертвам; все здесь указывало на то, что Пэкер после убийства провел в хижине много дней и часто наведывался к тому месту, где лежали останки для пополнения запасов человеческого мяса. После этих открытий шериф запросил разрешения арестовать Пэкера по обвинению в убийстве пяти человек, однако во время отсутствия шерифа Пэкер бежал. О нем не было никаких сведений в течение девяти лет, а точнее, до двадцать девятого января 1883 года, когда генерал Адамс получил письмо из Чейенне, штат Вайоминг, в котором некий золотоискатель из Солт-Лейк-Сити писал, что столкнулся в Чейенне лицом к лицу с Пэкером. Писавший утверждал, что там Пэкер известен под именем Джон Шварце и, согласно имеющимся подозрениям, замешан в операциях шайки преступников. Сыщики приступили к расследованию, и двенадцатого марта 1883 года шериф округа Ларами Шарплесс арестовал Пэкера, а семнадцатого марта шериф округа Хинпейл Смит доставил пленника обратно в Солт-Лейк-Сити. На суде, который начался третьего апреля 1883 года, против него было выдвинуто обвинение в убийстве Израэля Суона, совершенном первого марта 1874 года. Было доказано, что все члены отряда за исключением Пэкера имели при себе значительные суммы денег. Обвиняемый повторял прежнее свое заявление, в коем утверждал, будто убил только Белла, причем сделал это в целях самозащиты. Тринадцатого апреля суд присяжных признал Пэкера виновным и приговорил его к смертной казни. Пэкеру, который немедленно подал апелляцию в Верховный суд, была дана отсрочка в исполнении приговора. Тем временем, дабы уберечь подсудимого от расправы толпы, его переместили в Ганнисонскую тюрьму. В октябре 1885 года Верховный суд дал согласие на новый процесс по делу Пэкера, и на сей раз было решено предъявить ему обвинение в убийстве пяти человек. Он был признан виновным по всем пунктам и приговорен по каждому из них к восьми годам лишения свободы, что вместе составило сорок лет. Пэкеру была дарована амнистия первого января 1901 года, и он умер на ферме близ Денвера двадцать четвертого апреля 1907 года". Пока Гилберт читал, я приготовил себе коктейль. Дороти прекратила танцевать и подошла ко мне. - Вам он нравится? - спросила она, дернув головой в сторону Куинна. - Вполне нормальный человек. - Возможно, но иногда он бывает непроходимо глупым. Вы не спросили, где я была прошлой ночью. Разве вам все равно? - Это не мое дело. - Но я кое-что для вас разузнала. - Что именно? - Я была у тетушки Элис. Она не совсем в своем уме, но невероятно мила. Тетушка сказала, что получила сегодня от моего отца письмо, где он предостерегает ее от мамы. - Предостерегает? Сегодня? А что именно он написал? - Я не видела письма. Тетушка Элис уже несколько лет ярится на отца, поэтому она порвала его послание. Она говорит, что он стал коммунистом, а коммунисты, по ее убеждению, убили Джулию и, в конце концов, убьют и его. Она считает, что все дело в какой-то тайне, которую выдали отец и Джулия. - О, Бог ты мой! - сказал я. - Только не вините меня. Я лишь передаю вам то, что она мне сказала. Я же говорила, что она не вполне в своем уме. - Она сказала, будто прочитала всю эту чушь в письме отца? Дороти покачала головой. - Нет. Она сказала только, что нашла там предостережение. Если я правильно припоминаю, то, по ее словам, он писал, чтобы тетушка ни при каких обстоятельствах не доверяла маме и всем, кто с ней связан, а это, полагаю, включает всех нас. - Постарайся припомнить еще что-нибудь. - Но больше ничего и не было. Это все, что она мне сказала. - А откуда было отправлено письмо? - спросил я. - Она не знает; ясно только, что оно пришло авиапочтой. По словам тетушки, ей это совершенно безразлично. - А что она думает о письме? То есть, она что, всерьез восприняла предостережение? - Она сказала, будто отец - опасный радикал - так и сказала, слово в слово, - и что бы он ни говорил, ее это совершенно не интересует. - А насколько всерьез отнеслась к предостережению ты? Она посмотрела на меня долгим взглядом и, прежде чем ответить, облизнула губы. - Мне кажется, он... К нам подошел Гилберт с книгой в руках. Похоже, он был разочарован рассказом, который я ему дал. - Очень интересно, конечно, - сказал он, - но это не патологический случай, если вы понимаете, о чем я говорю. - Он обнял сестру за талию. - Ему просто пришлось выбирать между голодной смертью и тем, что он сделал. - Можно сказать и так, но только в том случае, если ты предпочитаешь ему верить. - О чем вы? - спросила Дороти. - Об одной книге, - ответил Гилберт. - Расскажи ему о письме, которое получила тетушка, - сказал я Дороти. Она рассказала. Когда она закончила, он состроил нетерпеливую гримасу. - Это глупо. На самом деле мама не опасна. Она просто задержалась в своем развитии. Большинство из нас переросло этические и моральные условности и тому подобное. Мама же до них еще не доросла. - Он нахмурился и задумчиво поправил себя: - Она может быть опасной, но только так же, как бывает опасен ребенок, играющий со спичками. Нора и Куинн танцевали. - А что ты думаешь о своем отце? - спросил я. Гилберт пожал плечами. - Я не видел его с тех пор, как был ребенком. У меня насчет него есть теория, но в основном она состоит из догадок. Хотел бы я... Главное, что я хотел бы знать - не импотент ли он. - Он пытался сегодня совершить самоубийство в Аллентауне, - сказал я. - Это неправда! - крикнула Дороти так громко, что Куинн и Нора перестали танцевать; Дороти повернулась и рывком приблизила свое лицо к лицу брата. - Где Крис? - требовательно спросила она. Гилберт перевел взгляд с ее лица на мое, а затем быстро опять взглянул на нее. - Не будь дурой, - холодно сказал он. - Крис шатается где-то со своей подругой, с этой Фентон. Казалось, будто Дороти ему не поверила. - Она его ревнует, - объяснил мне Гилберт. - Все тот же комплекс на почве отношений с матерью. - Кто-нибудь из вас хоть раз видел Виктора Розуотера, с которым у отца были проблемы в то время, когда мы впервые с вами встретились? - спросил я. Дороти покачала головой. Гилберт сказал: - Нет. А что? - Так, просто пришло в голову. Я тоже никогда его не видел, но описание, которое мне дали, с незначительными изменениями вполне бы могло подойти вашему Крису Йоргенсену. XIV В тот вечер мы с Норой пошли на открытие Городского концертного зала Радио, через час сочли, что вполне насытились представлением и ушли. - Куда? - спросила Нора. - Все равно. Хочешь, разнюхаем, что это за "Пигирон Клаб", о котором говорил Морелли? Тебе понравится Стадси Берк. Когда-то он был "медвежатником". Стадси уверяет, будто однажды вскрыл сейф Хейгерстаунской тюрьмы, куда его посадили на тридцать дней за дурное поведение. - Пошли, - сказала она. Мы спустились вниз по Сорок девятой улице и после того, как расспросили двух водителей такси, мальчишек, торгующих газетами, и одного полицейского, нашли нужное заведение. Швейцар сказал, будто знать не знает никаких Берков, но обещал пойти посмотреть. Ко входу вышел Стадси. - Как поживаешь, Ник? - спросил он. - Заходите. Стадси представлял собою крепко сложенного мужчину, уже слегка пополневшего, но ничуть не обрюзгшего. Ему наверняка было не меньше пятидесяти, однако выглядел он лет на десять моложе. Под жиденькой прической неопределенного цвета находилось широкое, рябое, некрасивое, но обаятельное лицо; даже залысины не в состоянии были создать видимость хотя бы относительно высокого лба. Говорил Стадси глубоким раскатистым басом. Я пожал ему руку и представил его Норе. - Надо же, жена, - сказал он. - Подумать только. Клянусь Богом, ты будешь пить шампанское, в противном случае тебе придется со мной драться. Я сказал, что драться нам не придется, и мы вошли. Заведение Стадси имело уютно запущенный вид. Время наплыва посетителей еще не пришло: в баре сидело только три человека. Мы уселись за столик в углу, и Стадси подробно проинструктировал официанта, какую именно бутылку вина принести. Затем, он внимательно осмотрел меня и кивнул. - Женитьба пошла тебе на пользу. - Он почесал подбородок. - Давненько я тебя не видел. - Давненько, - согласился я. - Это он отправил меня за решетку, - сказал Стадси Норе. Нора сочувствующе поохала. - Он был хорошим сыщиком? Стадси наморщил свой низкий лоб. - Говорят, хорошим, но я не знаю. Меня-то он поймал случайно: в тот раз я ударил с правой. - Зачем ты натравил на меня этого дикаря Морелли? - спросил я. - Ты же знаешь итальянцев, - сказал Стадси, - они такие истеричные. Я не думал, что он выкинет подобный номер. Он нервничал из-за того, что легавые пытались пришить ему убийство этой девки Джулии, а тут мы читаем в газете, будто ты каким-то боком замешан в дело, ну, я и говорю ему: "Ник - это парень, который, может быть, и не продаст родную мать, а тебе вроде как хочется с кем-нибудь потолковать", вот он и решил потолковать с тобой. А что бы ты на моем месте сделал: состроил ему козью морду? - Морелли позволил, чтобы его засекли, когда он пробирался в гостиницу, а потом возложил всю вину на меня. Как он меня нашел? - У него есть друзья, к тому же ты ведь не прятался, верно? - Я был в городе всего неделю, а в газетах ни слова не написали о том, где я остановился. - Правда? - заинтересованно спросил Стадси. - А где ты был все это время? - Теперь я живу в Сан-Франциско. Как он меня нашел? - Классный город. Я уже несколько лет там не бывал, но город просто классный. Не могу тебе сказать, Ник. Спроси его. Это его дело. - Не считая того, что послал его ко мне ты. - В общем, да, - сказал он, - не считая того, конечно; однако, видишь ли, тем самым я делал тебе рекламу. - Стадси произнес это совершенно серьезно. - Молодчина, - сказал я. - Откуда мне было знать, что ему такое стукнет в голову? и потом он ведь не сильно тебя ранил, правильно? - Может, и не сильно, но пользы мне это совсем не принесло, и я... - Мне пришлось прервать фразу, так как подошел официант с шампанским. Мы попробовали и сказали, что шампанское великолепно, хотя оно было очень плохим. - Думаешь, он убил секретаршу? - спросил я. Стадси уверенно покачал головой из стороны в сторону. - Абсолютно исключено. - Этого парня не так уж трудно уговорить нажать на спусковой крючок, - сказал я. - Я знаю - эти иностранцы такие истеричные - однако, в тот день он все время был здесь. - Все время? - Все. Готов подтвердить это под присягой. Ребята с девочками веселились наверху, и я точно знаю, что он весь день не вылезал оттуда и уж тем более не выходил из клуба. Кроме шуток, он запросто может это доказать. - Отчего же тогда он нервничал? - А я знаю? Я и сам все время задаю себе тот же вопрос. Но ты ведь знаешь этих иностранцев. - Еще бы, - сказал я. - Они такие истеричные. Как ты думаешь, не мог ли он послать одного из своих дружков проведать Джулию? - Думаю, ты составил о парне неверное представление, - сказал Стадси. - Я знавал эту девку. Время от времени она наведывалась сюда. Они просто развлекались вместе. Он не настолько сходил по секретарше с ума, чтобы разделаться с ней подобным образом. Точно тебе говорю. - Она тоже "сидела на игле"? - Не знаю. Несколько раз я видел, как она принимала наркотики, но, может, она делала это ради приличия: так, кольнется разок с ним за компанию... - А с кем еще она развлекалась? - Ни с кем, насколько мне известно, - с безразличием ответил Стадси. - Есть тут одна крыса по имени Нанхейм, который приходил сюда и волочился за ней, но, насколько я разумею, он так ничего и не добился. - Так вот, значит, откуда Морелли узнал мой адрес. - Не говори глупостей. Если бы Морелли и обратил на него внимание, то лишь для того, чтобы врезать ему как следует. А с какой стати ему было сообщать полиции о том, что Морелли знал эту девку? Он что - твой приятель? Я поразмыслил и сказал: - Я его не знаю. Ходят слухи, что время от времени он шестерит для полиции. - М-м-м. Спасибо. - Спасибо за что? Я ничего не сказал. - Справедливо. А теперь скажи-ка мне: с чего весь этот сыр-бор поднялся, а? Ведь ее убил Уайнант, разве не так? - Многие так думают, - сказал я, - однако, можешь поставить два против одного, что это сделал не он. Стадси покачал головой. - Это - твой хлеб, и я не собираюсь здесь с тобой тягаться. - Лицо Берка просветлело. - Но, между прочим, я с удовольствием сделаю кое-что другое, и мы, если хочешь, заключим пари на деньги. Знаешь, в тот раз, когда ты скрутил меня, я действительно ударил с правой, и мне всегда было любопытно, удастся ли тебе это повторить. Как-нибудь, когда ты поправишься, я бы с удовольствием... Я рассмеялся и сказал: - Нет-нет, я не в форме. - Я и сам растолстел, как боров, - настаивал он. - К тому же, мне еще и повезло: ты потерял равновесие, а я твердо стоял на ногах. - Ты просто щадишь мое самолюбие, - сказал Стадси, а затем, задумавшись, добавил: - Хотя, если уж на то пошло, тебе, пожалуй, и правда больше повезло. Ну что ж, раз ты не хочешь... Ну-ка, давайте сюда ваши бокалы. Нора решила, что желает попасть домой рано и в трезвом состоянии, поэтому мы распрощались со Стадси и его заведением чуть позже одиннадцати. Он проводил нас до такси и крепко пожал нам руки. - Вечер был весьма расчудесный, - сообщил он. Мы также сказали что-то вежливое и уехали. Нора полагала, что Стадси очарователен. - Я не понимаю и половины того, что он говорит. - Стадси - отличный парень. - Ты не сказал ему, что бросил сыскную работу. - Он бы подумал, что я пытаюсь втереть ему очки, - объяснил я. - Для прохиндея вроде Стадси легавый всегда остается легавым, и я предпочитаю солгать ему, нежели дать ему повод заподозрить меня во лжи. У тебя есть сигарета? В известном смысле он действительно мне доверяет. - А ты сказал правду насчет того, что Уайнант ее не убивал? - Не знаю. По-моему, правду. В "Нормандии" меня ждала телеграмма от Маколэя из Аллентауна: УПОМЯНУТЫЙ ЧЕЛОВЕК НЕ ЯВЛЯЕТСЯ УАЙНАНТОМ И НЕ ПЫТАЛСЯ СОВЕРШИТЬ САМОУБИЙСТВО ТЧК. XV На следующее утро, воспользовавшись услугами стенографистки, я избавился от большей части накопившейся почты, переговорил по телефону с нашим адвокатом в Сан-Франциско - мы пытались спасти от банкротства одного из клиентов нашей лесопилки, - около часа прокорпел над планом, который должен был снизить наши государственные налоги, и к двум часам, когда закончил на сегодня работу и вышел к обеду с Норой, чувствовал себя настоящим добропорядочным и занятым бизнесменом. После обеда Нора уехала к знакомым играть в бридж, а я отправился к Гилду: раньше мы успели поговорить с ним по телефону. - Значит, тревога была ложной? - спросил я после того, как мы пожали друг другу руки и удобно уселись на стульях. - Точно так. Он оказался таким же Уайнантом, как я сам. Вы знаете, как это обычно бывает: мы сообщаем Филадельфийской полиции, что он отправил оттуда телеграмму, передаем по радио его описание, и всю следующую неделю для половины штата Пенсильвания любой человек, который худ и носит бакенбарды - Уайнант. Этого парня звали Барлоу, он - безработный плотник, и, насколько нам удалось установить, подстрелил его какой-то черномазый с целью ограбления. Барлоу пока еще нельзя много говорить. - А не мог его подстрелить некто, сделавший ту же ошибку, что и Аллентаунская полиция? - спросил я. - Вы имеете в виду, некто, полагавший, что он - Уайнант? Думаю, подобное могло случиться - если вам это чем-то может помочь. Может? Я сказал, что не знаю. - Маколэй рассказал вам о письме, которое он получил от Уайнанта? - Он не сообщил мне, о чем шла речь в письме. Я рассказал. Я рассказал ему также все, что знал о Розуотере. - А вот это интересно, - сказал он. Я рассказал ему о письме, которое Уайнант отправил своей сестре. Он спросил: - Вам не кажется, что он переписывается со многими людьми? - Я думал об этом. - Я сказал ему, что описание Виктора Розуотера с незначительными изменениями вполне подошло бы Кристиану Йоргенсену. Он произнес: - Такого человека как вы послушать не грех. Не думайте, будто я собираюсь вас прерывать. Я сказал, что выложил ему все известные мне факты. Он откинулся на спинку стула и скосил на потолок свои бледно-серые глаза. - В этой связи нужно кое-что предпринять, - наконец сказал он. - Этого парня из Аллентауна подстрелили, случаем, не из пистолета тридцать второго калибра? - спросил я. С минуту Гилд смотрел на меня с любопытством, затем покачал головой. - Сорок четвертого. У вас есть какие-то соображения? - Нет. Просто прокручиваю в голове известные факты. Он сказал: - Очень хорошо вас понимаю, - и опять откинулся на спинку стула, глядя в потолок. Когда он вновь заговорил, то думал, по всей видимости, о чем-то другом. - Алиби Маколэя, о котором вы спрашивали, в полном порядке. Мы знаем наверняка, что он тогда опаздывал на встречу и находился в конторе одного человека по имени Херманн на Пятьдесят седьмой улице с пяти до двадцати минут четвертого, то есть в то время, которое нас интересует. - Что там вы сказали насчет пяти минут четвертого? - Ах да, вы ведь об этом еще не знаете. В общем, мы нашли парня по имени Каресс, который содержит на Первой авеню прачечную и красильню; он звонил ей в пять минут четвертого и спрашивал, не будет ли у нее для него работы, она сказала "нет" и сообщила, что, вероятно, скоро Уедет. Таким образом, интересующее нас время сводится к промежутку между пятью и двадцатью минутами четвертого. Вы ведь не всерьез подозреваете Маколэя? - Я подозреваю всех, - сказал я. - Где вы были пятью и двадцатью минутами четвертого? Он рассмеялся. - Между прочим, - сказал он, - я, пожалуй, единственный из всей компании, у кого нет алиби. Я был в кино. - А у всех остальных алиби есть? Он покивал головой сверху вниз. - Йоргенсен вышел из дома вместе с миссис Йоргенсен примерно без пяти минут три и тайком отправился на Семьдесят третью восточную улицу к девушке по имени Ольга Фентон - мы обещали не говорить об этом жене, - где оставался примерно до пяти. Чем занималась миссис Йоргенсен, мы знаем. Когда они вышли из дома, их дочь одевалась; пятнадцать минут спустя она взяла такси и поехала прямо в магазин "Бергдорф-Гудмэн". Сын весь день находился в библиотеке. - Бог ты мой, ну и книжки он читает! Морелли торчал в одном заведении в районе Сороковых улиц. - Гилд засмеялся. - А где были вы? - Свое алиби я приберегу до тех пор, пока оно действительно мне не понадобится. Ни одна из этих историй не представляется надежной на все сто процентов, однако настоящие алиби редко бывают таковыми. А как насчет Нанхейма? Гилд, похоже, удивился. - Почему вы о нем вспомнили? - Я слышал, будто он был неравнодушен к секретарше. - Где вы об этом слышали? - Так, слышал. Он нахмурился. - Полагаете, источник вполне надежный? - Да. - Что ж, - медленно произнес Гилд, - его-то мы всегда можем проверить. Но скажите-ка, какое вам дело до всех этих людей? Разве вы не думаете, что убил Уайнант? Я высказал то же предположение, которое высказывал в разговоре со Стадси. - Можете поставить два против одного, что это сделал не он. Нахмурившись, он довольно долго молча смотрел на меня, а затем сказал: - В любом случае, это мысль. И кто же ваш кандидат? - До этого я пока еще не дошел. Поймите, я ничего не знаю и не хочу сказать, будто Уайнант не убивал. Я лишь хочу сказать, что не все факты свидетельствуют против него. - Причем, говоря так, вы ставите два против одного. Что именно против него не свидетельствует? - Можете назвать это интуицией, если хотите, - сказал я, - однако... - Я никак не хочу это называть, - сказал он. - По-моему, вы - проницательный сыщик, и я хочу выслушать то, что вы имеете сказать. - В основном я имею массу вопросов. Например, сколько, времени прошло с тех пор, как лифтер высадил миссис Йоргенсен на этаже Джулии Вулф, до того момента, когда она позвонила ему и сказала, что слышала стоны? Гилд поджал губы и вновь разомкнул их, чтобы спросить: - Вы думаете, она могла?.. - Остальная часть вопроса повисла в воздухе. - Я думаю, она могла. Мне хотелось бы знать, где был Нанхейм. Мне хотелось бы знать ответы на вопросы, поставленные в письме Уайнанта. Мне хотелось бы знать, куда делась разница в четыре тысячи долларов между той суммой, которую Маколэй передал секретарше, и той, которую она, похоже, передала Уайнанту. Мне хотелось бы знать, откуда у нее было обручальное кольцо. - Мы делаем все, что в наших силах, - сказал Гилд. - Что до меня, то в данный момент мне хотелось бы знать, почему Уайнант, если он не убивал, не хочет явиться к нам и ответить на вопросы. - Одна из причин может заключаться в том, что миссис Йоргенсен с удовольствием бы опять упрятала его в психушку. - В голову мне пришла другая мысль. - Герберт Маколэй работает на Уайнанта и вы, случаем, не ограничились лишь тем, что поверили Маколэю на слово, когда он заявил вам, что тот человек в Аллентауне - не Уайнант? - Нет. Тот моложе Уайнанта, почти совсем без седины в волосах - следов краски тоже не обнаружено - и совсем не похож на фотографии, которые у нас есть. - Казалось, Гилд нисколько не сомневается. - У вас на ближайшие час с небольшим нет никаких дел? - Нет. - Отлично. - Он встал. - Я дам ребятам задание поработать над тем, что мы обсуждали, а мы с вами, пожалуй, нанесем кое-кому визит. - Великолепно, - сказал я, и он вышел из кабинета. В корзине для бумаг лежал экземпляр "Таймс". Я выудил его из корзины и открыл страницу с колонками объявлений. Среди них было объявление Маколэя: "Абнер. Да. Банни". Когда Гилд вернулся, я спросил: - Как насчет помощников Уайнанта - кто там работал у него в мастерской? С ними побеседовали? - Угу, но они ничего не знают. Они получили расчет в конце той недели, когда он уехал - помощников всего двое - и с тех пор они не видели Уайнанта. - Над чем они работали перед тем, как мастерскую закрыли? - Над какой-то краской или чем-то еще в том же духе - какой-то стойкий краситель зеленого цвета. Не знаю. Могу выяснить, если хотите. - Вряд ли это так уж важно. Большая у него мастерская? - Выглядит вполне прилично, насколько я могу судить. Думаете, мастерская имеет какое-то отношение к делу? - Все может быть. - Угу. Ну что, пойдем, пожалуй. XVI - Прежде всего, - сказал Гилд, когда мы вышли из его кабинета, - заглянем к мистеру Нанхейму. Он должен быть дома: я наказал ему никуда не отлучаться, пока сам не позвоню. Квартира мистера Нанхейма находилась на четвертом этаже мрачного, пропитанного сыростью и запахами здания, в котором отчетливо раздавались, доносившиеся с Шестой авеню звуки. Гилд постучал в дверь. В квартире послышались торопливые шаги, и кто-то спросил: - Кто там? - Голос принадлежал мужчине и звучал гнусаво и слегка раздраженно. Гилд ответил: - Джон. Дверь торопливо распахнул маленький, болезненного вида мужчина лет тридцати пяти-тридцати шести, одеяние которого составляли только майка, синие трусы и черные шелковые носки. - Я не ждал вас, лейтенант, - заныл он. - Ведь вы сказали, что позвоните. - Казалось, он был напуган. У него были маленькие, темные, близко посаженные глаза и широкий рот с тонкими, нервными губами. Нос был необычайно мягким - длинный, обвислый, он, казалось, не имеет костей. Гилд коснулся рукой моего локтя, и мы вошли. Через открытую дверь слева виднелась неприбранная постель. Комната, в которой мы оказались, представляла собой убогую, грязную, заваленную одеждой, газетами и грязной посудой гостиную. В нише с правой стороны находились раковина и плита. Между ними стояла девица, державшая в руке небольшую сковороду. Это была широкая, пышнотелая рыжая женщина лет приблизительно двадцати восьми, приятной, но довольно вульгарной и неряшливой наружности. Она была одета в помятое розовое кимоно и поношенные розовые домашние туфли со сбившимися бантами. Угрюмо она наблюдала за нами. Гилд не представил меня Нанхейму и не обратил ни малейшего внимания на женщину. - Садитесь, - сказал полицейский и отодвинул в сторону валявшуюся на краю дивана одежду. Я чуть сдвинул, лежавшую в кресле-качалке газету, и сел. Поскольку Гилд не снял шляпу, я поступил так же. Нанхейм подошел к столу, где стояли более чем наполовину опустошенная пинтовая бутылка виски и пара стаканов, и сказал: - Глотнете? Гилд скорчил гримасу. - Только не этой блевотины. С чего это ты сказал мне, будто знал дамочку Вулф всего лишь в лицо? - Так оно и было, лейтенант, это правда. - Дважды он искоса бросал на меня взгляд и тут же отводил его в сторону. - Может, как-нибудь при встрече я и поздоровался с ней или спросил, как дела, или же еще что-нибудь в этом духе, но не более того. Это правда. Женщина, стоявшая в нише, саркастически расхохоталась, однако лицо ее оставалось невеселым. Нанхейм резко повернулся к ней. - Смотри мне, - сказал он срывающимся от ярости голосом, - попробуй вставить хоть слово, и я тебе зубы повышибаю. Женщина размахнулась и швырнула ему в голову сковороду. Сковорода пролетела мимо и со звоном ударилась о стену. На стене, на полу и на мебели появились свежие пятна от яичного желтка и жира. Он бросился на женщину. Чтобы поставить ему подножку, мне даже не пришлось подниматься с кресла. Он растянулся на полу. Женщина взяла в руки кухонный нож. - Хватит, - проворчал Гилд. Он тоже не поднялся с места. - Мы пришли сюда вовсе не для того, чтобы посмотреть ваш базарный спектакль - нам надо с тобой поговорить. Вставай и веди себя прилично. Нанхейм медленно поднялся на ноги. - Она, когда пьяна, доводит меня до бешенства, - сказал он. - Сегодня она весь день мотает мне нервы. - Он подвигал правой рукой. - Кажется, я вывихнул запястье. Женщина, ни на кого не взглянув, прошла мимо нас, зашла в спальню и хлопнула дверью. - Может, если бы ты бросил увиваться за другими женщинами, у тебя было бы поменьше неприятностей с этой, - сказал Гилд. - Кого вы имеете в виду, лейтенант? - На лице у Нанхейма было написано невинное удивление и, пожалуй, даже обида. - Джулию Вулф. Теперь на болезненном лице маленького человечка было написано возмущение. - Это ложь, лейтенант. Любой, кто скажет, будто я хоть раз... Гилд прервал его, обратившись ко мне: - Если хотите ткнуть ему в рожу, я не стану вас отговаривать на основании того, что у него повреждена рука: он даже не сможет вам как следует ответить. Вытянув вперед обе руки, Нанхейм повернулся ко мне. - Я не хотел сказать, что вы лжете. Я просто имел в виду, что, может быть, кто-то ошибся, когда... Гилд вновь перебил его: - Разве ты бы не переспал с ней, если бы такой шанс представился? Нанхейм облизнул нижнюю губу и с опаской посмотрел на дверь спальни. - Вообще-то, - медленно произнес он предусмотрительно тихим голосом, - она, конечно, была классной штучкой. Думаю, я не отказался бы. - Но ты никогда не пытался снять ее? С минуту Нанхейм колебался, затем передернул плечами и сказал: - Вы же знаете, как это бывает. Когда крутишься то здесь, то там, пытаешься воспользоваться почти любой подвернувшейся возможностью. Гилд недовольно посмотрел на него. - Напрасно ты не сказал мне об этом с самого начала. Где ты был в тот день, когда ее убрали? Маленький человечек подскочил, словно его укололи булавкой. - Боже милостивый, лейтенант, неужели вы думаете, что я имею к этому делу какое-то отношение? С чего это мне понадобилось бы убивать ее? - Где ты был? Тонкие губы Нанхейма нервно подергивались. - Какой был день, когда ее?.. Он оборвал фразу, так как дверь в спальню открылась. Из спальни, держа в руке чемодан, вышла пышнотелая женщина. Она была полностью одета для выхода на улицу. - Мириам, - сказал Нанхейм. Она посмотрела на него мутным взглядом и сказала: - Терпеть не могу подлецов, но если бы я их любила, я бы терпеть не могла подлецов-стукачей, а если бы даже я и любила подлецов-стукачей, то тебя все равно бы терпеть не могла. - Она повернулась к входной двери. Гилд, поймав Нанхейма за руку, чтобы не дать ему броситься вслед за женщиной, повторил: - Где ты был? Нанхейм крикнул: - Мириам! Не уходи. Я исправлюсь, я сделаю все, что угодно. Не уходи, Мириам. Она вышла и захлопнула дверь. - Пустите меня, - умолял Нанхейм Гилда. - Пустите, я приведу ее назад. Я жить без нее не могу. Я только приведу ее назад и расскажу вам все, что захотите. Пустите, я должен ее вернуть. Гилд сказал: - Чушь. Садись. - Он подтолкнул маленького человечка к стулу. - Мы пришли сюда не затем, чтобы смотреть, как вы с этой бабой танцуете ритуальные танцы. Где ты был в тот день, когда убили секретаршу? Нанхейм закрыл лицо руками и зарыдал. - Если будешь и дальше прикидываться, - сказал Гилд, - Я тебе таких тумаков наваляю... Я плеснул в стакан немного виски и протянул его Нанхейму. - Спасибо вам, сэр, спасибо. - Он выпил виски, закашлялся и, вытащив грязный носовой платок, принялся вытирать им лицо. - Я не могу так сразу вспомнить, лейтенант, - заныл он. - Может, я был в заведении Чарли, а может, и здесь. Мириам наверняка вспомнит, если вы позволите мне вернуть ее. Гилд сказал: - К черту Мириам. Как тебе нравится идея попасть в кутузку за то, что не можешь вспомнить? - Дайте мне одну минуту, я вспомню. Я не прикидываюсь, лейтенант. Вы же знаете, я всегда выкладываю вам все до последнего. Сейчас мне просто плохо. Посмотрите на мое запястье. - Он протянул правую руку и показал нам запястье, которое начало опухать. - Погодите одну минуту. - Он опять закрыл лицо руками. Гилд подмигнул мне, и мы принялись ждать момента, когда память маленького человечка вновь заработает. Неожиданно Нанхейм отнял руки от лица и громко засмеялся. - Черт возьми! Поделом мне было бы, если бы вы меня зацапали! В тот день я был... Погодите, я вам покажу. - Он направился в спальню. Через несколько минут Гилд позвал: - Эй, мы не собираемся торчать тут до утра. Давай поскорее. Ответа не было. Когда мы вошли в спальню, она оказалась пуста, а открыв дверь в ванную, мы обнаружили, что и ванная тоже пуста. Окно в ванной было отворено, за ним виднелась пожарная лестница. Я ничего не сказал и постарался не выразить своим видом то, что думаю. Гилд сдвинул шляпу со лба чуть назад, сказал: - Зря он это сделал, - и направился к телефону в гостиной. Пока он звонил, я покопался в тумбочках и шкафах, ничего не нашел. Искал я не слишком тщательно и оставил это занятие, как только Гилд привел полицейскую машину в действие. - Надеюсь, мы быстро его найдем, - сказал он. - У меня есть новости. Мы установили, что Йоргенсен и Розуотер - одно и то же лицо. - А как вы это установили? - Я послал человека побеседовать с той девушкой, которая подтвердила его алиби, с Ольгой Фентон, и он, в конце концов, вытянул из нее эту информацию. Правда, он говорит, что относительно алиби ему ничего не удалось добиться. Я поеду к ней и попытаюсь расколоть ее сам. Хотите составить компанию? Я посмотрел на часы и сказал: - Я бы с удовольствием, но уже поздно. Розуотера еще не задержали? - Приказ уже отдан. - Он задумчиво посмотрел на меня. - И уж теперь-то мы заставим его говорить! Я ухмыльнулся. - А теперь что вы думаете по поводу того, кто ее убил? - Я спокоен, - сказал он. - Дайте мне достаточно фактов, с помощью которых можно будет кое-кого поприжать, и я быстренько предъявлю вам того, кто это сделал. На улице он пообещал держать меня в курсе событий, мы пожали друг другу руки и расстались. Через несколько секунд он догнал меня и попросил передать привет Норе. XVII Дома я передал Норе привет от Гилда и рассказал ей о сегодняшних новостях. - У меня тоже есть для тебя новости, - сказала она. - Заходил Гилберт Уайнант и был сильно разочарован, не застав тебя. Он просил передать, что должен рассказать тебе что-то "чрезвычайно важное". - Может быть, он обнаружил, что у Йоргенсена комплекс неполноценности на почве отношений с его матерью. - Думаешь, ее убил Йоргенсен? - Я думал, будто знаю, кто это сделал, - сказал я, - однако, сейчас все так перемешалось, что можно лишь гадать. - И каков результат твоего гадания? - Мими, Йоргенсен, Уайнант, Нанхейм. Гилберт Дороти, тетушка Элис, Морелли, ты, я или Гилд. А может, это сделал Стадси. Как насчет того, чтобы приготовить что-нибудь выпить? Она смешала несколько коктейлей. Я допивал второй или третий, когда она, ответив на телефонный звонок, вернулась в комнату и сказала: - Твоя подружка Мими желает с тобой поговорить. Я подошел к телефону. - Привет, Мими. - Я ужасно сожалею, что была так груба в тот вечер, Ник, но я страшно расстроилась и, потеряв контроль над собой, выставила себя такой дурой. Пожалуйста, прости меня. - Она проговорила все это очень быстро, словно стараясь как можно скорее покончить с извинениями. - Ничего, - сказал я. Едва дав мне произнести эти три слога, она уже вновь говорила, однако на сей раз не так спешно и более откровенно: - Могу я тебя увидеть, Ник? Случилось что-то ужасное, что-то... Я не знаю, что делать, к кому обратиться. - А в чем дело? - Не могу говорить об этом по телефону, но ты должен сказать мне, как быть. Мне необходимо положиться на чей-нибудь совет. Не мог бы ты приехать? - Прямо сейчас? - Да. Пожалуйста. - Хорошо, - сказал я и вернулся в гостиную. - Поеду повидаюсь с Мими. Она говорит, что попала в переделку, и ей нужна помощь. - Будь предельно осторожен, - рассмеялась Нора. - Она перед тобой извинилась? Передо мной извинилась. - Да, выпалила все на одном дыхании. Дороти дома или до сих пор у тетушки Элис? - По словам Гилберта, до сих пор у тетушки Элис. Долго ты там будешь? - Не дольше, чем необходимо. Скорее всего, полиция сцапала Йоргенсена, и Мими хочет знать, могу ли я помочь. - Они могут что-нибудь с ним сделать? Я имею в виду, если он не убивал Джулию Вулф. - Наверное, можно припомнить, выдвинутые против него старые обвинения - угрозы по почте, попытка вымогательства. - Оторвавшись от виски, я задал себе и Норе вопрос: - Интересно, знают ли друг друга Йоргенсен и Нанхейм?