коро все это могло помочь в работе. - Никаких "пожалуй". Но это не значит... - Вернемся к пятнице, Лили. У вас в сознании что-то накрепко заперто, но вы не вправе считать, что Гарри унес ключ в могилу. Нужно только снова ввести вас в состояние гипнотического транса и тогда спросить, что вы делали в тот день. - Так просто? - Не скажу, что просто, но вполне возможно. Это по силам врачу-психиатру. Никакого волшебства здесь нет. Гипноз прекрасно изучен. - Может быть, только не очень приятно... с посторонним, с незнакомцем. Впрочем, я не думаю, чтобы ему удалось меня загипнотизировать. И, конечно, врач, или как там вы его называете, здесь вообще не подходит. - Почему? - Со мной это получилось только у Гарри, да и то далеко не сразу. Он как-то сказал мне, что главное тут - полное доверие, желание отдать себя воле другого. И еще: то, что я должна рассказать, наверное, большая важная тайма. Не в наших интересах, чтобы я выболтала ее кому попало. Она права. Эта мысль занимала Гримстера со вчерашней ночи. Ведомство могло пригласить профессионального гипнотизера, но Гримстер понимал: сэру Джону станет от этого не по себе. Ведомство нанимало людей со стороны только тогда, когда было совершенно уверено, что они не разузнают о главной линии расследования. А Лили может открыть нечто важное, что в целях безопасности положено знать не доктору, а лишь сотруднику Ведомства. К тому же память о Диллинге все еще глубоко сидит в ней. Доверие и желание отдать себя воле другого... Лили должна испытывать это чувство к гипнотизеру. - Мне вы доверяете? - спросил он. - На меня можете положиться? - Что за вопрос? Конечно! Вы притворяетесь скрытным и бесстрастным, хотя в глубине души вы славный. Вы и мухи не обидите. "Как глубоко можно заблуждаться", - подумал Гримстер. Однако слова Лили на миг согрели его сердце. - Вы не против, если попробую я сам? - Вы? - Лили положила сигарету на блюдечко из-под кофейной чашки. - Возможно, у меня и не получится. А если получится, мы никому не скажем. - Но Джонни... вы же ничего не смыслите в гипнозе. - Как когда-то не смыслил и Гарри. Он читал и экспериментировал. Так вот, у меня есть его книга, я ее уже изучил. Кроме того, мы знаем, что главное - здесь. - Он поднял руку с перстнем. - Это большое преимущество. Может получиться. А если получится, я знаю, что спросить. Вы понимаете, что я на вашей стороне и защищаю ваши интересы? Я хочу найти то, что спрятал Гарри, и выкупить это у вас. Мы оба заинтересованы в успехе - так в чем же дело? Если Гарри мог ввести вас в транс, почему бы и мне... Она прервала его и затараторила под воздействием слова "транс": В трансах дни мои проходят, Мои сны в полночный час По твоим следам уходят К взгляду твоих серых глаз. - Лили, - укоризненно произнес Джон. - Это Эдгар По. - Она смаковала победу над Гримстером. - Хотя глаза у вас не серые, верно? Скорее, серо-голубые. Не обращая внимания на ее фривольный тон, Джон упрямо повторил: - Отчего у меня может не получиться? Лили посмотрела на него нарочито глубокомысленным взглядом и, затаив в уголках губ кокетливую улыбку, сказала: - Может, и получиться... со временем. Но неужели вы хотите начать прямо сейчас? Дайте хоть переодеться. - Торопиться некуда, - ответил Гримстер. - Обдумайте все пока. Свыкнитесь с этой мыслью. А вечером попробуем. Хорошо? - С одним условием, Джонни. - Она кокетливо улыбнулась. - С каким? - Я здесь задыхаюсь. Сводите меня сегодня в кино. Все равно, в какое. Я просто хочу посидеть в зале с коробкой конфет на коленях и - если вам заблагорассудится - позволить подержать меня за руку. Он рассмеялся, поднял руки в притворном отчаянии: - Сдаюсь, раз без взятки не обойтись. Когда Гримстер направился к двери, Лили спохватилась: - Мы так долго беседовали, и все без магнитофона. - Теперь он уже ни к чему, - ответил Гримстер и вышел. Прошлой ночью, когда Лили пришла к Гримстеру на исповедь, он нарочито не включил магнитофон, чтобы не отпугнуть ее. Теперь он был рад этому. Пусть рассказ ее пока сохранится в тайне. Для чего это ему? Внятно он объяснить не мог. Вечером, перед сном, он решился на это, хотя не находил в своем решении никакой логики, - впрочем, ее, этой главной опоры, Гримстеру подчас не хватало в его работе. Существовала еще интуиция, другая, высшая форма логики, именно она и подсказывала: не спеши докладывать о гипнозе. После ожесточенного спора с самим собой Гримстер решил послушаться именно ее, хотя понимал, что долго утаивать от сэра Джона истину не удастся. В тот день с лондонской почтой от Копплстоуна пришел полный перечень банковских операций Диллинга за последние полтора года. Оказалось, ежемесячно банк обязан был выплачивать по двадцать фунтов некоему Уильяму Принглу. Другого Уильяма или кого-нибудь с инициалом "У", кроме названий двух деловых контор, в делах Диллинга не значилось. Копплстоун, знавший о поисках Гримстера, приписал: "Если других указаний не последует, я найду и проверю Прингла". Когда Гримстер доложил Кранстону, что собирается с Лили в кино, тот потребовал разрешения из Лондона. Гримстер позвонил Копплстоуну и получил официальное согласие, но поехал не в Барнстепл, где можно было напороться на Гаррисона, а в Эксетер. Фильм оказался длинной муторной приключенческой лентой времен войны, однако Лили, к удивлению Джона, смотрела его с искренним удовольствием. Доселе он считал, что ее интересуют только мелодрамы или мюзиклы. Во время одного напряженного эпизода она даже закрыла глаза и попросила: "Когда сцена кончится, скажите мне. Я не вынесу, если он не вырвется". Она получила свои конфеты, съела их за пять минут и время от времени легонько сжимала руку Гримстера в своей. Лили вела себя, как девчонка, а он чувствовал себя добрым дядюшкой. Как ни странно, это ощущение Гримстера не огорчало, - приходилось признать, что в его последнее задание вкралось полузабавное, полунежное чувство ответственности за подопечную. Лили иногда бывала проницательна, иногда по-пуритански отрицала все низкое, но Гримстер понимал: она, в сущности, принадлежит к тем людям, которые, положившись на другого и закрывшись предохранительным щитом его личности, превращаются в податливый материал, способный впитывать желания и привычки, им совершенно чуждые. Лили оказалась воском в руках Диллинга. А в какой-то мере, и в его, Гримстера, руках. Скучая во время фильма, Гримстер вяло подумывал, не сделать ли ее своей любовницей. Не потому, что хотел именно ее: он просто понимал - пора положить конец собственному добровольному воздержанию. Он не сразу осознал, что впервые после смерти Вальды (неважно, из каких побуждений - из вечного мужского инстинкта или философской проверки на крепость собственной скорби) задумывается о другой женщине. Бесстрастно он решил, что изменить своему обету с Лили будет легче, чем с кем бы то ни было. В ней есть все, чего не было в Вальде. Физически Лили пышная, полная, значит, наверняка сентиментальная и склонная к романтической любви. Обнимая ее, он не вспомнит о Вальде. У той было гибкое, упругое, почти мальчишеское тело, рассыпавшееся после любовного прикосновения фейерверком изобретательной страсти... Впервые Гримстер позволил себе приподнять краешек завесы над воспоминаниями о Вальде, не изгнал их привычно, а пережил без боли, без эмоций, почти - как вдруг оказалось - без горечи. От этого он почувствовал себя предателем, что заставило его вздрогнуть, а Лили на секунду отвлечься от фильма. Возвращаясь из кино, они остановились выпить в эггсфордской гостинице "Лиса и гончие". Это был старинный постоялый двор, ставший теперь, после покупки Ведомством прав на рыбалку в реке Тау, частым пристанищем для его сотрудников. Здесь останавливался и сэр Джон. Каждый сентябрь он приезжал сюда и две недели рыбачил у Хай-Грейндж. Лили заказала стакан хереса, густого, темного и сладкого - такой она любила. Гримстер взял виски с содовой. Отсалютовав ей стаканом, он увидел морщинку, возникшую меж ее аккуратно выщипанных бровей, и понял: она заметила перстень с корольком у него на руке. - Вы не против, если я его поношу? - спросил Гримстер. - Он ведь ваш. Если хотите, можете мне запретить. Лили покачала головой: - Не против. Но зачем это вам? - Я хочу, чтобы вы привыкли видеть перстень у меня на пальце. Если мы рассчитываем чего-нибудь добиться, я должен стать для вас кем-то вроде Гарри. Поставив рюмку на длинную деревянную стойку, она расхохоталась. Наконец, успокоившись, сказала: - О, Джонни! Вы и Гарри... Да вы отличаетесь, как небо и земля! Сам не зная почему, Гримстер рассердился, но виду не подал. Он сказал: - Лили, будет только хуже, если вы станете воображать, что лишь Гарри мог вас загипнотизировать. Помните, все дело в вас самой. Если вы доверитесь мне, мы найдем разгадку. Желая утешить Гримстера, Лили взяла его за руку: - Хорошо, Джонни. Вы же знаете, я хочу помочь. Просто вы с Гарри... такие разные. Но в тот вечер, после обеда, когда они перешли в гостиную, Лили не помогла ему ни в чем. Кино взбудоражило ее, перед обедом она немного выпила в баре, к столу тоже подали вино. Лили пребывала в фривольном настроении, с Гримстером вела себя тепло и дружелюбно, всем видом подчеркивания, что стала к нему ближе, чем раньше. Лили хихикала, поддразнивала Гримстера, и все его попытки настроить ее на серьезный лад с треском проваливались, едва до девушки доходила вся, по ее мнению, бессмысленность попыток загипнотизировать ее с помощью перстня, сначала подвешенного за веревочку, а потом выложенного на ладонь Гримстера у нее перед глазами. Она едва сдерживала смех. В конце концов недоверие к эксперименту передалось и Гримстеру, поэтому он решил отказаться пока от своих опытов. При теперешнем настроении девушки их не стоило продолжать. Потом, лежа в своей постели, Гримстер сообразил: Лили нельзя принуждать. Реакцию, подобную сегодняшней, от нее, в общем, и следовало ожидать. Мысль о гипнозе смущала девушку, и она пыталась скрыть неловкость, отказываясь принимать попытки Гримстера всерьез. Она должна изменить отношение к этим опытам. Но всему свое время. В этот вечер она отгородилась от Гримстера заслоном смешков и кокетливых ужимок, точно так же, как (он вспомнил ее слова) во время первых опытов Диллинга, потому что в глубине души не одобряла такие эксперименты над человеком. Гримстер понимал: то, что сумел превозмочь Диллинг, должен преодолеть и он. Лили нужно дать время освоиться с мыслью о новом гипнотизере. Однако он заблуждался. На следующее утро он повторил опыт и вновь ничего не добился, хотя Лили была совсем в другом настроении. Гримстер чувствовал, что она изо всех сил старается ему помочь - и, вероятно, чересчур замыкается на этой мысли. Послеполуденные попытки загипнотизировать Лили тоже успехом не увенчались, и он уже собирался отложить опыты до следующего дня. Но Лили вечером сама настояла на их повторении: привела Гримстера к себе, лениво упала в кресло, и он преуспел почти сразу - то ли потому, что Лили слишком устала от предыдущих опытов, то ли потому, что признала в Гримстере гипнотизера и решила вверить ему себя. Это новое для Гримстера превращение вселило в него... нет, не ужас, а чувство глубокой ответственности за впервые оказавшуюся у него в руках власть над человеческим сознанием. Он, не вставая с кресла, подался вперед, уставился на Лили, почти касаясь ее колен своими, держал перстень между большим и указательным пальцами правой руки, так что нарисованная птичка висела в нескольких дюймах от глаз девушки, и сразу же почувствовал, что Лили смотрит только на перстень и не замечает присутствия его, Гримстера, как, вероятно, не замечала прежде, при подобных опытах, Диллинга. Он поднял перстень на уровень переносицы Лили и увидел, что ее взгляд последовал за ним, а голова осталась неподвижной. Не спеша Гримстер поднял перстень еще выше, и ее глаза почти закатились. Когда это произошло, он заговорил нежным, успокаивающим голосом: - Ты полностью доверилась мне, Лили. Ты хочешь помочь и мне, и себе. Ты знаешь, я хочу того же, что и Гарри. Успокойся, Лили. Расслабься... ты засыпаешь... Ему вспомнились строки из книги Вольгиези: "Смотреть в одну высоко расположенную точку и впрямь утомительно, поэтому пациент вскоре вынужден будет моргнуть. Если в этот момент опустить "гипноскоп" медленно и плавно, взгляд пациента последует за ним и его глаза непроизвольно закроются". Так и случилось. Ресницы девушки дрогнули, а потом, когда Джон медленно опустил перстень, этот "гипноскоп", глаза последовали за ним, и веки постепенно сомкнулись. Едва сдерживая переполнявшее его возбуждение, Гримстер стал говорить монотонно, негромко. Не прерывая речи, он протянул руку к магнитофону и включил его: - Ваши веки тяжелеют, Лили. Глаза закрылись. Вы расслабились. Вам хорошо. Скоро вы уснете, Лили. Но сможете слышать меня и говорить со мной. Он замолчал, не сводя с нее глаз. Тело девушки немного осело в кресле, руки плетьми повисли на подлокотниках, голова склонилась вперед. Джон протянул руку, тронул дрожавшие веки, они тотчас замерли. Он произнес: - Спать, Лили, спать. Она едва слышно вздохнула и совсем уронила голову на грудь. Гримстер осторожно подвинул голову Лили к спинке кресла. В этом положении она и осталась. На миг Гримстер растерялся. Лили была в его руках, готовая слушать и говорить, подчинялась ему так же, как когда-то Диллингу. Гримстера неожиданно захлестнула волна участия к ней. Он овладел властью, ему доселе неведомой, и, что любопытно, частичка неприязни Лили к этому феномену, к "этим экспериментам над человеком" передалась и ему, он сознавал, что вступает на запретную тропу. Впрочем, эти чувства мгновенно исчезли. В памяти девушки было заложено то, что нужно было узнать Гримстеру, но теперь, уверенный, что, добившись успеха однажды, он всегда сможет его повторить, Джон мудро решил не торопить девушку. Спешка могла разрушить их новые отношения. - Вы слышите меня, Лили? - мягко спросил он. Она ответила тотчас, но медленнее обычного и более низким голосом: - Да, я вас слышу. Памятуя, что по Вольгиези во время гипноза полезно постоянно поддерживать разговор и внушение, Гримстер стал говорить так, будто ничто не произошло. - Кто я, Лили? - спросил он. - Вы Джонни. - В ее голосе не было и намека на то, что вопрос нелепый и неуместный. - Вы сознаете, что я не желаю обижать или пугать вас, не так ли? - Да, Джонни. - Или заставить вас говорить или делать что-нибудь против вашей воли? - Да, Джонни. - Вы помните, что вчера, указав на птицу, я назвал ее красноголовым корольком. - Да, Джонни. - Вы помните, что на мгновение слово "королек" вам о чем-то напомнило? - Да, Джонни. - Вы можете сказать, о чем? Может быть, это связано с Гарри? Лили бесстрастно ответила: - Да, с Гарри. Однажды на вилле... - Он упомянул о корольке? - Да. Я спускалась из спальни, а он стоял у телефона. Я не вслушивалась, но, по-моему, он говорил с кем-то о корольке. - Почему вы запомнили это? - Не знаю. Наверно, потому, что слово редкое. - Вы пытались выведать у Гарри его смысл? - Нет. Он увидел меня на лестнице и помахал, чтобы я проходила. Я и пошла обратно наверх. - И до вчерашнего дня забыли об этом? - Да, Джонни. - Но вчера почти вспомнили, так? - Наверное, Джонни. Не зная ни пределов собственной власти, ни ее продолжительности, а потому не желая долго держать Лили под гипнозом, Гримстер спросил: - Вы знаете, с кем он разговаривал? - Нет, не знаю. - Хорошо, Лили. Сейчас я разрешу вам проснуться, вы встанете и забудете весь наш разговор. Поняли? - Да, Джонни. - Но попрошу вас после пробуждения кое-что для меня сделать. Сразу же, как только проснетесь. Ясно? - Да, Джонни. Когда Лили согласилась, Гримстер засомневался, имеет ли на это право, и решил, что имеет: необходимо же было как-то узнать, насколько она подчиняется его воле. И еще: Гримстер вынужден был признаться самому себе, что внезапный успех чуть-чуть вскружил ему голову. На мгновение он вспомнил, как они с Гаррисоном хохотали до слез, глядя на "заколдованных" кур, и усомнился во всем... Однако в гипнозе, для тех, кто изучал и практиковал его, - не было ничего необычного. Придется согласиться с этим и Гримстеру. - Когда проснетесь, подойдите к окну, выходящему в сад, - приказал он, - и раздвиньте шторы. Вот и все. Ясно? - Да, Джонни. - Тогда начнем. - Гримстер пожал обмякшие пальцы ее правой руки и произнес: - Проснитесь, Лили. Теперь можно открыть глаза. Он отодвинулся, отпустил ее руку, девушка тотчас разомкнула веки и немного приподняла голову. Она моргнула несколько раз, глядя на Гримстера, потом, не говоря ни слова, встала, подошла к окну и раздвинула шторы. Затем повернулась, подошла к Гримстеру и остановилась в легком замешательстве. - Зачем вы это сделали? - спросил он. Лили нахмурилась, покачала головой и рассмеялась: - Убей меня Бог, не знаю. - Но хотите узнать, да? Она села и вдруг резко спросила: - Что произошло, Джонни? Гримстер встал: - Произошло то, чего мы добивались. Нет-нет, посидите и послушайте вот это, пока я наливаю вам выпить. Он склонился над маленьким столиком, перемотал пленку и нажал кнопку воспроизведения. Послышался его голос, более высокий, чем обычно, с мягким акцентом, который проявлялся только в записи и всегда удивлял Гримстера: "Ваши веки тяжелеют, Лили. Глаза закрываются. Вам хорошо. Скоро вы уснете, Лили. Но сможете слышать меня и... " Секунду она вслушивалась, потом широко раскрыла глаза, вскочила, подбежала к Гримстеру, обняла его и, заглушая запись, защебетала: - Джонни! О, Джонни, у вас получилось! Получилось то, что удавалось только Гарри. Он наклонил голову и легонько поцеловал ее в лоб. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Вернувшись к себе, Гримстер ощутил восторг, но не от профессионального удовлетворения тем, что теперь он, возможно, овладеет ключом к тайне пятницы, а скорее, от удовлетворения личного, от удовольствия обладать новой - для него, по крайней мере, - властью. Теперь он догадывался, что Гарри с его характером так и подмывало продемонстрировать эту власть кому-нибудь, - Билли, например, - и садистское желание злоупотребить ею тоже, наверное, не оставляло его. Гримстер не сомневался, что время от времени Диллинг придумывал какое-нибудь комическое представление с Лили в главной роли, а коль садизм чаще всего зиждется на почве секса, Гримстер готов был допустить, что эти представления были непристойными, хотя бы отчасти. Имея под руками такую легко поддающуюся гипнозу натуру, как Лили, Гарри, несомненно, шел в своих опытах все дальше: загипнотизировав девушку, играл ею, как куклой, дергал все ниточки, прекрасно понимая, что перед пробуждением можно приказать ей забыть все, что она говорила и делала. Конечно, такой властью нельзя злоупотреблять, но какое искушение предоставляет она доморощенным гипнотизерам! Сегодня Гримстер загипнотизировал Лили, но не знал, насколько глубоко. Он понимал: транс можно было углубить, но пока неизвестно, как далеко простирается его власть над сознанием Лили. К тому же он хотел узнать у нее правду лишь об одном дне. Только это - и больше ничего. Но, начав размышлять о происшедшем, а главное, вспомнив, как восприняла Лили его удачу, как воскликнула: "У вас получилось! Получилось то, что удавалось только Гарри!" - как, забыв обо всем, вскочила и обняла его, Гримстер догадался: в ту минуту почти все свои чувства к Гарри она перенесла на него, Джона. Ему они не нужны, но, если помогут делу, Гримстер готов принять их и даже притвориться, что сделал это искренне. На следующее утро Гримстер связался с Копплстоуном по специальному телефону с глушением, но в разговоре и словом не обмолвился о гипнозе. - Как дела, Джонни? - спросил Копплстоун. - Нормально. По-моему, кое-что начинает проясняться. Наметилась одна интересная версия. Прочтешь о ней в моем сегодняшнем донесении. Когда выяснишь что-нибудь об Уильяме Прингле? - Если повезет, завтра к вечеру. Но раз ты не хочешь, чтобы мы показывались ему на глаза, времени, возможно, потребуется больше. - Скажи, когда ты разговаривал с Диллингом, особенно по телефону, не придумал ли он для сделки кодовое название или еще чего-нибудь в этом духе? - Зачем это тебе? - Не повредит. Но если не хочешь говорить - не надо. - Думаю, что не выдам особой тайны, если скажу. Ничего особенного мы не придумали. Пароль был, но только для телефонных разговоров. Хотя звонил Диллинг не часто. "Королек" - вот как он называл сделку. После завтрака Гримстер сказал Лили, что хочет провести новый опыт, - надо бы дать ей время унять беспокойство, если оно еще осталось. И сейчас, сидя подле девушки, Гримстер искал на ее лице хотя бы тень нервозности и волнения. Ведь знала же она, в конце концов, чего он от нее добивается, и, по мнению Гримстера, старалась этому содействовать. Отсюда и могло возникнуть перевозбуждение. Но, насколько он видел, Лили была расслаблена и спокойна, уже решив, со свойственной ей практичностью, что надо помочь Гримстеру повторить успех. - О чем вы сейчас хотите меня спросить, Джонни? - осведомилась она. - О той пятнице? - Может быть. Не знаю, - ответил он. - По-моему, нам нужно привыкнуть... - Гримстер оборвал себя на полуслове, почувствовав, что едва не произнес: "играть в эту салонную игру", но чутье подсказало: Лили расценивает гипноз совсем не так, поэтому он закончил: - ... к нашим экспериментам. Она улыбнулась, кивнула и откинулась на спинку кресла, вытянув ноги в нейлоновых чулках так, что солнечный свет из окна украсил их длинными сверкающими полумесяцами. Потом улыбка девушки стала еще шире, потому что на миг Гримстер замешкался. - Джонни, вы что, волнуетесь? - спросила Лили и расхохоталась. - Успокойтесь. Я готова. Говоря вашими же словами, полностью полагаюсь на вас. - Спасибо, Лили. Она была права. Гримстер нервничал, хотя знал, что его волнение может все испортить. - Возьмите себя в руки, Джонни. Во второй раз с Гарри было то же самое. Он не верил, что сможет повторить опыт. Но сумел. Давайте попробуем. Лили еще больше откинулась назад, напрягла и расслабила плечевые мышцы, закрыла глаза, вздохнула, наслаждаясь удобной позой, открыла глаза и стала ждать. Ее уверенность передалась и Гримстеру, он вдруг почувствовал себя легко. Протянул к ней ладонь тыльной стороной, чтобы перстень было видно. Лили бросила на него взгляд, но тут же отвела, потом снова посмотрела на перстень - и уже не спускала с него глаз. Этот процесс Вольгиези называл сигнальным раздражением - он означал, что между Лили и Гримстером установилась связь. В конце концов, можно будет гипнотизировать Лили, просто приказывая ей спать. "Дошел ли Диллинг до этой стадии, пытался ли дойти до нее?" - подумал Гримстер. И не успела эта мысль промелькнуть в голове, как он увидел, что, не дожидаясь его манипуляций с перстнем, Лили явственно изменилась: изменилось выражение ее лица - лицевые мускулы расслабились, глаза полузакрылись; она ушла в транс. Лили заранее была готова снова воспринимать внушение Джона, сознательно привела себя в нужное ему состояние. Гримстер начал: - Лили, вы засыпаете, глубоко засыпаете, но все равно можете слышать меня и отвечать мне. Вы ведь не боитесь этого? - Нет, Джонни, не боюсь. - Она отвечала медленно, бесцветным - не своим - голосом. - Хорошо. Тогда для начала поговорим немного о пустяках. Вы помните, как познакомились с Гарри? - Он хотел вести разговор плавно, не задавать каверзные вопросы, пока не представится подходящий случай. Лучше двигаться медленно, но верно. Поспешишь - людей насмешишь. - Конечно, помню. Когда он пришел в магазин. - Что на нем было надето, Лили? - Голубой свитер и рубашка с открытым воротом. Белая. Серые брюки и бело-голубые матерчатые туфли. - И ни удивления от вопроса, ни теплоты от воспоминания. - Каково было ваше первое впечатление о нем? - Он говорил и подмигивал. - Пожалуйста, объясните, Лили. - У него был красивый голос, глубокий. И Гарри здорово подмигнул, когда я отсчитывала ему сдачу. Притронулся к моим пальцам и подмигнул. Мы потом с девушками долго над этим смеялись. - Как вы считаете, Лили, на что у вас хорошая память? - Не знаю, - вздохнула она. - На людей, иногда на разговоры. На места. Те, где я бывала. - Вы хотите сказать, что, побывав где-нибудь однажды, вы запомните место на всю жизнь? - спросил Гримстер. - Чаще всего, да. - А то, что делали в какой-нибудь день, если этот день был необычный, ваш последний день рождения, скажем, вы тоже вспомните? - Думаю, да. - Так где же вы были и как провели свой последний день рождения, Лили? - Я была во Флоренции, жила в отеле "Эксельсиор", и миссис Харроуэй пригласила меня в Пизу посмотреть падающую башню. После мы пообедали в ресторане с видом на море, ели каких-то улиток в винном соусе и не очень вкусную рыбу. Страшно костлявую. - Миссис Харроуэй подарила вам что-нибудь? - Да. - Что? - Комбинацию из зеленого шелка с черными лентами на плечах, груди и подоле. Плавно, помня, что Вольгиези советовал без заминок, избегая острых углов, переходить от одной мысли к другой, Гримстер подвел Лили к той единственной области ее памяти, которая его интересовала: - Вы помните день, когда умер Гарри, правда, Лили? - Да, Джонни. - Вы не против, если я задам несколько вопросов, касающихся того периода вашей жизни? - Нет. - В тот день вы улетели в Италию, верно? - Да. - Насколько мне известно, вы долго готовились к поездке, паковали чемоданы и прочее. - Порядочно. - И занимались этим за день до отъезда? - По большей части, да. - И точно помните, когда? Утром, днем или вечером? Ни секунды не колеблясь, Лили ответила: - Я упаковывалась весь день. Немного утром, немного вечером. - А почему не сложили все сразу? - Потому что были другие дела: я еще гладила и шила. Сдерживая возбуждение, стараясь сохранить бесстрастный голос, Гримстер спросил: - Вы хорошо помните тот день, Лили? - Да, Джонни. - Ладно. Тогда опишите его. Не все до мелочей, конечно, а основное. Начните с утра. - Попробую. Значит, так. Встали мы поздно, позавтракали, потом Гарри читал газеты, а я прибиралась. Посуду, знаете ли, мыла, постель заправляла... Гримстер сидел почти так же, как тогда, когда впервые, не прибегая к гипнозу, спрашивал, что Лили делала в тот день. И рассказывала она сегодня почти то же самое: о ленче с бутылкой вина, о том, как после него они пошли заниматься любовью и как потом Гарри прилег отдохнуть... Все совпадало до мелочей, до супа и жареной камбалы на обеде, до чтения и телевизора. Между тем Гримстер знал: ничего этого не было, но Лили, которую он время от времени направлял вопросами, продолжала рассказ неспешно, жутковатым монотонным голосом. Когда она остановилась, Гримстер произнес: - Понятно. Ну, хватит пока говорить о той пятнице. Скажите, Гарри вас часто гипнотизировал? Вернее, регулярно? - Нет, не регулярно. Когда только научился - часто. А в последнее время лишь изредка. - Изредка, но зачем? Для собственного удовольствия? Что-то в слове "удовольствие" задело Лили, она немного пошевелилась, и Гримстер заметил, как по ее векам пробежала слабая дрожь. - По-моему, он делал это просто чтобы не разучиться. Или если хотел заставить меня что-нибудь запомнить... стихи, например. И потом еще, когда у меня голова болела. - Вы имеете в виду мигрень? - Да, чаще всего. Тогда он гипнотизировал меня и говорил, что через пять минут я очнусь уже без мигрени. - И помогало? - Всегда. - Наверное, приятно так быстро излечиваться от головной боли? - Да. Он меня и от месячных болей лечил. А они у меня сильные. - Как вы думаете, если бы Гарри внушил вам что-нибудь на первый взгляд разумное, оно закрепилось бы? - Думаю, да. - Теперь слушайте внимательно, Лили. Та пятница, о которой мы беседуем... - Вы понимаете, какой день я имею в виду? - Да, Джонни. - Скажем так: вы с Гарри делали совсем не то, что вы рассказываете, и, предположим, он хотел заставить вас забыть, как вы по-настоящему провели тот день, забыть настолько, чтобы можно было заменить его в вашем сознании другим, выдуманным, - мог ли Гарри приказать вам вычеркнуть из памяти настоящий день и помнить только придуманный? - По-моему, мог. - Она ответила так же бесстрастно-равнодушно. - Хорошо, Лили. А сейчас я вам вот что скажу. Мне известно, что Гарри так и сделал. Он заменил реальный день вымышленным. Вы мне верите? - Раз вы говорите, значит, так оно и есть, Джонни. В ответе Лили не чувствовалось волнения. Она просто полулежала в кресле - тело расслаблено, прикрытые веками зрачки закатились вверх, на изгибе мягких свежих щек играло полуденное солнце. В Гримстере бурлило нетерпение, но он подавил его и плавно перешел к следующему этапу: - Вы правы, Лили. А теперь выслушайте меня внимательно. Все, что я делаю, служит вашему же благу. Я хочу помочь вам. Мои действия пойдут вам только на пользу. Вы это понимаете. - Он нарочно повысил голос, сделал его твердым и властным. - Гарри умер, вы пережили его смерть. Так вы сами мне сказали. Но есть я. Я занял место Гарри. Когда-то о вас заботился он, теперь забочусь я. Вам ведь это нравится, правда? - Правда Джонни. - Отлично. Теперь я приказываю вам - для вашей же пользы - слушаться только меня. То, что вы помните о пятнице, - ложь. Выдумки Гарри. Соберитесь с мыслями. Не спешите. Прошу, вспомните правду о пятнице. О той пятнице, когда вы куда-то ездили с Гарри и что-то спрятали. Не торопитесь. Хорошенько подумайте и скажите. Гримстер откинулся на спинку кресла, не сводя с Лили глаз. Ни один мускул на ее теле не дрогнул. Казалось, она не дышит. Гримстер поднял левую руку, чтобы видеть и лицо девушки, и секундную стрелку часов. Она описала полукруг, круг и еще полкруга, но Лили по-прежнему молчала. Гримстер дал девушке пять минут, ждал, не прерывая ее оцепенения. Потом сказал: - Хватит, Лили. Теперь расскажите о настоящей пятнице. Куда вы ездили с Гарри и чем занимались? Она ответила: - Значит, так. Встали мы поздно, позавтракали, потом Гарри читал газеты, пока я прибиралась. Посуду, знаете ли, мыла, постель заправляла... Гримстер сидел и слушал, как она повторяет то, что говорила раньше, пользуясь почти теми же словами и выражениями, выслушал все до конца, надеясь на какое-нибудь отклонение, что ей удастся восстановить хотя бы часть настоящего дня. Но надежды не оправдались. Когда она закончила, он тихо сказал: - Спасибо, Лили. Теперь отдохните пять минут и можно пробуждаться. Гримстер выключил магнитофон и встал. Подошел к окну. Внизу на лужайке миссис Анджела Пилч выводила на прогулку одну из собак Кранстона... Три или четыре ласточки вились над прудом. Гримстер обернулся, взглянул на Лили, на ее женственное, полное, отдыхающее тело и подумал, что Гарри наверняка предвидел все это. Заключая пари с судьбой, он обеспечивал себе выигрыш любым путем. Таков уж он был - смаковал запутанное, ставил препоны любым посягательствам на свои тайны - просто так, для перестраховки. Или он, Гримстер, погружал Лили в недостаточно глубокий транс? Или Гарри поставил ей некую психологическую преграду, снять которую мог только сам? Неужели он внушил Лили, что, даже если под гипнозом ее станет спрашивать кто-то другой, она не сможет вспомнить правду о пятнице? Если так, тайну не раскрыть никогда или, по крайней мере, пока не появится тот, кому Лили доверится так же беззаветно, как Диллингу. Как же, черт возьми, преодолеть все это? Гримстер вернулся к спящей Лили. В тот же миг она зашевелилась, веки дрогнули, глаза открылись. Гримстер дал ей сигарету из ее пачки, щелкнул зажигалкой. Лили жадно затянулась, потом подняла на него глаза и спросила: - Ну как, Джонни? - Вы помните, о чем мы говорили? - Нет. - Тогда слушайте. Он включил магнитофон. Глядя, как крутятся катушки, она молча дослушала запись до конца. Гримстер спросил: - Итак, Лили, что вы на это скажете? Немного помолчав, она ответила вопросом на вопрос: - А сами вы, Джонни, уверены, что пятницу я провела по-другому? - Совершенно уверен. Ни вас, ни Гарри не было дома больше двенадцати часов. По возвращении он, видимо, загипнотизировал вас. И поймите меня правильно, прошу вас. Тогда он сделал это ради своей и вашей безопасности. Но теперь обстоятельства изменились. Гарри умер - и спрятал все, что завещал вам, а ключ к тайнику схоронил у вас в памяти. Глубоко-глубоко. Под гипнозом вы даете правдивые ответы на все вопросы, кроме одного - о пятнице. Лили слегка пожала плечами: - Тут мистикой попахивает. - Нет, все естественно и понятно. Любого, кто умеет спать, можно загипнотизировать. Почти каждый, если захочет, может научиться гипнотизировать других. Мне с вами повезло - и Гарри тоже, - вас ввести в транс легко, особенно тому, кому вы доверяете. Но пока что мы зашли в тупик и останемся там, если я не найду способ заставить вас нарушить приказание, которое, видимо, дал вам Гарри насчет той пятницы. Иными словами, вы должны забыть Диллинга, и вашим единственным повелителем должен стать я. Лили чуть улыбнулась и сказала: - А я не против. И Гарри бы со мной согласился. Он разрешил бы мне рассказать вам, где находится спрятанное, и получить кучу денег. Он вечно мне их обещал. - Тем не менее он, как говорится, запер дверь и выбросил ключ. С проницательностью, изумившей Гримстера, Лили заметила: - Чтобы взломать дверь, ключ не нужен. Пока я помню вымышленную пятницу, я и настоящую смогу воскресить. Она, видимо, спрятана очень глубоко, на дне моей головы, там, куда вы пока не можете добраться, потому что... - Почему же? - спросил Гримстер. - Не знаю. - На миг она заглянула ему в глаза, в уголках губ застыло какое-то странное выражение. - Наверное, потому, что вы недостаточно сильно меня гипнотизируете. Не в пример Гарри. Однажды он усыпил меня и заставил говорить о давно забытом, о том времени, когда я была совсем маленькой. Кое-что я не вспомнила даже тогда, когда он пересказал мне мои воспоминания. - И Лили принялась описывать Гримстеру свое далекое детство. Она говорила, и ему казалось, что новая, важная истина открылась сейчас, только что. Гримстер знал, что существует несколько степеней гипнотического сна. Пока он внушал Лили только обычный сон. Может быть, этот сон недостаточно глубок, чтобы обезвредить заслон, поставленный Диллингом? Гримстер прервал Лили, объяснил свою мысль и спросил, не желает ли она провести после обеда еще один опыт - погрузиться в очень глубокий транс. Лили с радостью согласилась. Но опыт успеха не принес. Как Гримстер ни переиначивал вопросы о пятнице, Лили, словно попугай, повторяла одно: "Значит, так. Встали мы поздно, позавтракали, потом Гарри читал газеты, пока я прибиралась... ". Когда Гримстер разбудил Лили, стало ясно, что она измучилась, что даже в глубоком гипнотическом сне она хотела ему помочь, старалась изо всех сил, но безуспешно. Девушка выглядела усталой, лицо сохраняло напряженное выражение. Гримстер приготовил ей последний вечерний коктейль, потом быстро поцеловал в щеку, попрощался и ушел. Вернувшись к себе, он перед сном наполнил рюмку коньяком, закурил сигару и лишь тогда заметил записку от Кранстона, где сообщалось, что на следующий день в усадьбу пожалуют сэр Джон и Копплстоун. Лили устало дремала. Временами ее измученный разум туманился. Она размышляла о Джоне и Гарри. Хотя они были очень разными людьми, но для нее они сливались в один образ. Время от времени она явственно это ощущала. Гарри был славный, и Джонни хороший... У Гарри, говорила она себе, несмотря на всю его любовь и заботу, нельзя было узнать, что творится в душе. Он не желал пускать туда Лили. Отчасти таков и Джонни, хотя порою, не совладав с собой, может расчувствоваться. Как тогда, когда, потеряв неприступность и деловую отрешенность, он протянул руку и коснулся Лили. А сегодня даже поцеловал ее на прощанье. За его сдержанностью таится могучая доброта. А может быть, и любовь, хотя Лили сознавала, что полюбить вновь ему будет нелегко... Миссис Пилч уже отчасти рассказала ей историю Гримстера. Он был помолвлен, и вдруг его невеста, некая шведка, погибла в автомобильной катастрофе. После этого он и слышать не хотел ни о женщинах, ни о любви. Интересно, как он отреагирует, если без обиняков спросить его о погибшей невесте. Уйдет от разговора, наверно. А может, и нет, может, он только и ждет, кому бы выговориться. Хорошо, если таким человеком окажется она. Лицо Гарри проплыло в ее сознании, оттеснив образ Джонни. Как жаль, что Гарри сейчас здесь нет. Ей нужен именно он. Тот, для кого можно пожертвовать собой, если понадобится. Впрочем, нельзя сказать, что и Джонни она не нужна. Нужна. Но лишь для того, чтобы узнать эту правду о пятнице. Он обязан это сделать, и неважно, сколько денег принесет Лили истина. Просто такова его работа. Лили очень хотела ему помочь, она даже немного рассердилась на Гарри - сумел так глубоко запрятать правду, что она, Лили, не может разыскать ее и отдать Джонни. Чего греха таить, - временами в Гарри проявлялись издевательские наклонности. Когда он, например, гипнотизировал ее перед Билли, пока она сама не положила этому конец, хотя и догадывалась, что далеко зайти они еще не успели. Но дело не в этом. Ей не нравилась сама идея, не нравилось приходить в себя, видеть их улыбки, а самой не помнить ничего. Занимаясь любовью, Гарри не сдерживал себя ни в словах, ни в движениях. Поначалу это страшно возмущало Лили. И не сам секс, а разговоры о нем. В конце концов, это вещь интимная, о ней должны знать только двое и незачем посвящать третьего - а ведь иногда, как догадывалась Лили, Гарри ради этого и гипнотизировал ее перед Билли. Доказательств у нее не было, но сомнение не исчезло. Стоило только посмотреть потом на их лица... А ведь так нельзя - когда у тебя есть мужчина и ты влюблена в него, кое о чем даже лучшей подруге не следует знать. Кое-что просто нельзя заставить себя рассказать. Ну, разве только, когда нет другого выхода, - врачу, например, или священнику. Лицо Гарри поблекло, на его месте возникло лицо Джонни. Бедный Джонни. Ему так хочется узнать правду о пятнице, а Лили не в силах помочь. Несмотря на деньги. Деньги, которые достанутся ей, когда Джонни получит искомое. Они лишь усложняли задачу, делали ее почти неразрешимой... Засыпая, Лили почувствовала неприязнь к Гарри. Такое положение дел пришлось бы ему по душе. Как он любил все усложнять! И путаницу с пятницей, догадывалась девушка, подстроил нарочно. Лили перевернулась на другой бок. Понемногу она избавилась от образа Гарри, попыталась не думать ни о чем, но безуспешно. Ей вспомнилось лицо Джонни. Она поняла: придется пойти на крайнюю меру. Если Джонни непременно хочет узнать правду о пятнице, другого способа, по-видимому, нет. Гарри явно рассчитывал именно на него. Зная его характер, Лили в этом почти не сомневалась. Таким образом он хотел посмеяться над всеми. Гарри и... Джонни. Что он теперь делает? Сидит с сигаретой и