Значит, вы не совсем безразличны к женским прелестям? - Я говорил об этом с чисто эстетической точки зрения. Это было единственное слово греческого происхождения, которое знал портной с Мальборо-стрит. - Так вот, - сказала Герти, - я вам ее покажу. Мне думается, что она у меня действительно красивая. Она немного наклонилась, чтобы завести руки за спину; грациозно, как это делают женщины, расстегивающие лифчик. Упав на ее колени, деталь несколько секунд сохраняла объем, после чего опала. Обнаженные груди оказались плотными и круглыми, низко посаженными, с высоко вздернутыми и еще не успевшими побагроветь от мужских укусов, а значит, пока светлыми сосками. Несмотря на привычную для своей профессии, а также для своих склонностей способность невозмутимо наблюдать за женщинами на различных стадиях обнажения, Мэт Диллон был вынужден отметить, что за считанные секунды объем его тела частично и значительно (по сравнению с обычным) увеличился. А еще он заметил, что Герти это тоже отметила. Она перестала улыбаться, ее взгляд посуровел. Она поднялась. Вытянув руки вперед, Диллон сделал три шага назад и пролепетал: - Я сейчас принесу вам платье... Я сейчас принесу вам платье... Взмокший и похолодевший от пота портной развернулся, пробкой вылетел из кабинета и очутился за дверью, которую запер на ключ. На несколько секунд замер, переводя дыхание. Затем пустился в путь. Вздрогнул, проходя мимо ДАМского туалета, откуда эта девчонка вылезла, как Афродита из вод. Дошел до маленькой двери, которую разбаррикадировал. Оказался во дворике. Приставил к стене лестницу. Поблизости разорвался снаряд. Диллона осыпало землей, гравием, гипсовыми ошметками. Он перемахнул через стену и упал во двор Академии, усеянный воронками. Все послеантичные статуи уже успели потерять свои цинковые фиговые листья, и Диллон смог на бегу оценить раскрывшиеся таким образом мужские достоинства. Он ощущал себя снова в нормальной и здоровой обстановке, а заметив, что от обстрела пострадали лишь Венеры и Дианы, даже улыбнулся этому странному стечению членовредительских обстоятельств. Метрах в ста от него разорвался еще один снаряд. Взрывной волной его опрокинуло на землю. Он поднялся. Целый и невредимый. И побежал дальше. Большие стеклянные двери выставочного зала были разбиты. Диллон пересек опустевший музей, не останавливаясь перед всей этой мазней, слегка взбудораженной артобстрелом. Выход на Лауэр Эбби-стрит был открыт; сторожа, не испытывая особого желания подохнуть ради сомнительных сокровищ, сбежали, вероятно, еще в начале восстания. На улице не было ни души. Брошенный трамвай. Диллон побежал вдоль фасадов в сторону Мальборо-стрит. ГЛАВА LV - Что-то здесь не так, - сказал Маккормик, прекращая стрельбу и отставляя винтовку. Остальные последовали его примеру; Кэллехер отложил в сторону пулеметные магазины. - Это ненормально, - продолжал Джон. - Как будто они делают это специально. Они фигачат вокруг, но не в нас. Как будто снаряд, который снес голову Кэффри, - Святой Патрик, прими его душу! - они выпустили совершенно случайно. Он взял бутылку виски, отпил и передал другим. Бутылка вернулась к нему уже пустой. Он закурил трубку. - Кэллинен, ты на посту. Остальные закурили сигареты. - Если мы проведем здесь еще одну ночь, то было бы лучше похоронить Кэффри, - сказал Гэллегер. - А мне на этих британцев насрать, - внезапно произнес Кэллинен. О своих националистических воззрениях он сообщил не оборачиваясь; выполняя полученный приказ, он обозревал окрестности, скрывающие вражеское присутствие. Каждые сорок секунд "Яростный" окутывался ватным облачком, появляющимся на конце какой-нибудь из его смертоносных трубочек. - Я бы побрился, - сказал О'Рурки. Каждый посмотрел на своих соседей. Лица у всех посерели и покрылись щетиной. Взгляды некоторых затуманились. - Хочешь выразить свое почтение Гертруде? - спросил Гэллегер. - А ведь действительно ее зовут Гертруда, - прошептал О'Рурки. - Я совершенно забыл. Он странно посмотрел на Гэллегера. - А ты-то почему запомнил? - Заткнитесь! - сказал Кэллехер. - Не будем о ней говорить, - гаркнул Маккормик. - Мы же сказали, что больше не будем о ней говорить. - А Диллон? Его нет, - выпалил Кэллехер. Все выразили удивление. - Может быть, он на втором этаже, - предположил Маккормик. - Или с девчонкой, - сказал Гэллегер. - Он? - прыснул со смеху Кэллинен. Все увидели, как он затрясся. Потом замер. Затем все услышали: - Все. Мне, мне на этих британцев насрать. - Действительно странно, - сказал О'Рурки. - Как будто они нас оберегают. Он провел рукой по щекам. - Я бы побрился, - сказал он. - Сноб, - сказал Гэллегер. - Хочешь понравиться Гертруде? Маккормик потряс своим кольтом: - Черт бы вас побрал! Первого, кто о ней заговорит, я шлепну на месте, понятно? - Надо бы все-таки похоронить Кэффри до наступления ночи, - сказал Гэллегер. - Где же Диллон? - спросил Кэллехер. - Может, я где-нибудь найду бритву, - сказал О'Рурки. В то время как остальные хранили молчание, он заходил по комнате, роясь во всех ящиках и не находя в них ничего подходящего. - Черт, - сказал он, - ничего. - Неужели ты думаешь, - сказал Гэллегер, - что эти почтовые барышни используют одноразовые бритвы? Нужно быть законченным интеллектуалом, чтобы представить себе такое. - А мне, - сказал Кэллинен, - мне на этих британцев насрать. - Почему бы и нет? - возразил Кэллехер. - Диллон мне рассказывал, что есть женщины, правда не почтовые барышни, а настоящие леди, которые бреют себе ноги одноразовыми бритвами. - Вот видишь, - сказал О'Рурки, продолжающий рыться в ящиках, Кэллинену, продолжающему стоять к ним спиной на посту. - А мне кажется, - сказал Гэллегер, - что надо бы все-таки похоронить Кэффри до наступления сумерек. - Говорят даже, - продолжал Кэллехер, - говорят даже, что есть чувихи, которые заливают себе ноги чем-то вроде воска, и когда эта штука остывает, ее отдирают вместе с волосами. Радикально, хотя и немного больно, и потом, позволить себе такое могут только суперледи, чуть ли не принцессы! - Хитроумно, - сказал О'Рурки. Он мечтательно теребил тюбик красного воска для печатей. - Попробуй, - сказал ему Кэллехер. - Все, - сказал Кэллинен, - в гробу я видел этих британцев. - Нельзя же сидеть всю ночь рядом с этим трупом, - сказал Гэллегер. - Интересно, где может находиться Мэт Диллон, - сказал Маккормик. - А чем? - спросил Ларри. - Тем, что ты держишь в руке. - Да шутит он, - сказал Гэллегер. - Может быть, Диллон мертв, - сказал Маккормик. - Мы об этом не подумали. - Я его растоплю и вылью тебе на лицо, - сказал Кэллехер. - Вот увидишь, какая гладкая кожа у тебя потом получится. - Можно откупорить еще один пузырь виски, - сказал Маккормик. Очередной снаряд взорвался в соседнем доме. С треснувшего потолка посыпалась штукатурка. - Мне, мне на этих британцев насрать, - сказал Кэллинен. ГЛАВА LVI Обстрел закончился. Ларри противно стонал от боли, а Кэллехер, сидя у него на животе - чтобы не дергался, - отдирал перьевой ручкой воск и прилипшую щетину. Гэллегер и Маккормик взирали на это увлекательное зрелище, выскабливая тунца из консервной банки. Кэллинен продолжал наблюдать за "Яростным". - Женщины ведут себя более мужественно, - сказал Кэллехер, - судя по тому, что рассказывал Диллон. - Судя по всему, - заметил Гэллегер, пережевывая законсервированную в масле рыбу, - они, пожалуй, повыносливее нас. - Нужно признать, - добавил Маккормик, - что когда они впрягаются, то вынести они могут больше нас. - Например, когда они рожают, - сказал Гэллегер. - Представляю себе наши рожи, если бы это пришлось делать нам. Правда, Кэллехер? - Ты это к чему? Он только что обрил подбородок и, отскоблив левую щеку, выскабливал правую. Мокрый от пота Ларри был нем как рыба. Только нервно шевелились пальцы на ногах на дне ботинок, но никто этого не видел. - Мы, мужчины, - сказал Маккормик, - начинаем ныть каждый раз, когда приходится страдать. Они же, женщины, страдают все время. Они, можно сказать, для этого созданы. - Чего-то ты разговорился, - заметил Гэллегер. - А мне, - сказал Кэллинен не оборачиваясь, - мне на этих британцев насрать. - Это приближение смерти делает его таким задумчивым, - во всеуслышание заявил Кэллехер, который почти закончил истязать О'Рурки. - Какой ты у меня будешь красивый, - прошептал он затем на ухо истязаемому. - Мы, мужчины, - продолжал Маккормик, - что касается самого важного, вы меня понимаете? - Еще как понимаем, - сказал Гэллегер, вылавливая из банки остатки самого важного. - Ну вот, нам это всегда в удовольствие. А женщинам приходится много чего пережить начиная с того момента, когда они перестают быть девушками... - Ну уж, - сказал Кэллинен, - не надо преувеличивать. - Ну вот, ты теперь неотразим, - сказал Кэллехер, отпуская Ларри. Тот встал и провел рукой по гладким отныне щекам. - Красиво сработано, - сказал Гэллегер, хотя по всему лицу Ларри и выступили капельки крови. Он задумчиво посмотрел на свою пурпурную ладонь. - Ничего страшного, - сказал Кэллехер. - Я хочу есть, - сказал О'Рурки. Маккормик протянул ему начатую банку тунца и кусок хлеба. Но погруженный в глубокую задумчивость Ларри к ним даже не притронулся. Он встал и направился к маленькому кабинету. - Она, наверное, тоже хочет есть, - прошептал он. Остановился и вернулся к своим соратникам. - Вот я, я буду с ней корректен. - А мне, - сказал Кэллинен не оборачиваясь, - мне на этих британцев насрать. - Где же Диллон? - спросил Кэллехер. - Сходи посмотри, - сказал Гэллегер О'Рурки. - Она не может погибнуть, - сказал О'Рурки. - Почему не может? - спросил Гэллегер. - Это будет несправедливо, - сказал О'Рурки. - Я приказал вам не говорить о ней. - Она не должна погибнуть, - сказал О'Рурки. - А мы? - спросил Гэллегер. - Поделись тогда с ней своим тунцом, - сказал Кэллехер. - Хотя она, может быть, не любит слишком выбритых мужчин. - А я ее люблю, - сказал О'Рурки. - Хватит, - сказал Маккормик. - А я ее люблю, - повторил О'Рурки. Он, насупившись, оглядел их по очереди. Они молчали. Ларри развернулся и направился к маленькому кабинету. Обстрел так и не возобновлялся. ГЛАВА LVII Картрайт еще раз прочел сообщение генерала Максвелла. Надлежало до заката солнца уничтожить последний оплот мятежников. Без чего говорить об окончании, об окончательном окончании мятежа было невозможно. Невозможно было допустить, чтобы последние инсургенты продержались еще одну ночь. Картрайт вздохнул (но не тяжело) и посмотрел на почтовое отделение на набережной Эден, продырявленное лишь на уровне второго этажа. Близлежащие здания пострадали намного ощутимее. Увиливать дальше и больше представлялось нереальным. Командор Картрайт не мог предать своего короля и свою страну. И потом, что за привидение померещилось ему на том берегу? Теперь он будет стрелять точно в цель. Он направился к канонирам. ГЛАВА LVIII Ларри закрыл за собой дверь. Потупил взор. В руках он держал кусок хлеба и консервную банку. Герти сидела в кресле, повернувшись к нему спиной. Он видел лишь ее светлые, коротко остриженные волосы. - Я принес вам поесть, вам надо подкрепиться, - произнес О'Рурки слегка взволнованным голосом. - Кто вы такой? - сурово спросила Герти. - Меня зовут Ларри О'Рурки. Я студент медицинского колледжа. - Это вы мне подтирали нос, не так ли? Смущенный Ларри начал что-то бормотать в ответ, потом замолчал. - А что вы мне принесли? - Хлеб и тунца. - Положите сюда. Не оборачиваясь, она указала рукой на стол. Ларри подошел к столу и увидел, что указующая рука была обнажена. Затем он заметил платье, разложенное на одном стуле, и комбинацию - на другом. Из чего он сделал надлежащие выводы. После чего застыл, опешивший и ошарашенный. - Я слышу ваше дыхание, - сказала Герти, не притрагиваясь к пище. - О Господи, о Господи, - прошептал О'Рурки, - что я здесь делаю? - Что вы там бормочете? - О Святой Иосиф, о Святой Иосиф, я не смог устоять, я не смог устоять, и вот я у ног этой женщины, которая явилась мне в состоянии абсолютной наготы, и я пришел открыть ей свою любовь, свою непорочную, рыцарскую и вечную любовь, но на самом деле мне хочется сделать то же самое, что делали остальные мерзавцы. - Что вы там лопочете? Вы читаете молитву? - Теперь я себя понимаю: Кэллинен, Кэффри - вот кому я подражаю. Несчастная девушка, невинная девушка, которую они опозорили и которую я в глубине души тоже желаю опорочить. О Святой Иосиф, о Святой Иосиф, научи меня остаться чистым. О Святая Мария, сотвори чудо и верни девственность моей невесте Гертруде Гердл! - Отвечайте же: что вы там шепчете? - Я люблю вас, - прошептал очень-очень тихо Ларри. - Вы ведь закоренелый папист, не так ли? - продолжала Герти, так и не услышав признания. - Но я не понимаю, почему вы пришли святошничать именно ко мне? Вы надеетесь меня обратить в свою веру? - Да, надеюсь, - громко ответил О'Рурки. - Я могу жениться только на истинной католичке, а жениться я хочу на вас. Герти вскочила и повернулась к нему. - Вы окончательно спятили, - сурово изрекла она. - Неужели вы не понимаете, что вы скоро умрете? Но Ларри ее не слушал. Ему было достаточно того, что он ее видел. И видел он ее не просто голой, а еще и в эластичных трусиках и чулках. Блаженный О'Рурки разинул рот. Она топнула ногой. - Вы не понимаете, что вы скоро умрете? Вы не понимаете, что через несколько часов вы будете мертвы? Вы не понимаете, что до наступления ночи вы превратитесь в труп? - Вы красивая, - пролепетал О'Рурки, - я люблю вас. - Мне противны ваши грязные сантименты. А потом, что это за омерзительные капельки крови на ваших щеках? - Вы моя невеста перед Богом, - сказал О'Рурки. Он закатил глаза к потолку; еще немного, и он бы увидел Всевышнего. Герти снова топнула ногой. - Подите прочь! Прочь отсюда! Ваши гнусные суеверия мне отвратительны. Но Ларри уже протягивал к ней руки. - Моя жена, моя дорогая женушка. - Уходите. Уходите. Вы сумасшедший. - Бог благословляет наш идеальный союз. - Оставь меня в покое, мерзкий поп! Он шагнул к ней. Она отступила. Он сделал еще один шаг. Она попятилась. Так как комната была небольшой, Герти скоро уперлась в стенку. Короче, влипла. Ларри приближался, вытянув вперед руки, как человек, который ничего не видит в тумане. Его пальцы дотронулись до Герти; уткнулись чуть выше груди. Ларри быстро отдернул руки, как человек, который обжегся. - Что я делаю? - прошептал он. - Что я делаю? - Сумасшедший! - завопила Герти. - Сумасшедший! ГЛАВА LIX - Слышишь? - спросил Кэллехер у Маккормика. Маккормик пожал плечами. - Надо было сразу пристрелить ее. Только корректно. Впрочем, теперь это не имеет значения. Главное - это наше общее дело. Будет плохо, если скажут, что мы вели себя недостойно в эти трагические минуты. - Вас простят, - сказал Кэллехер. - Здесь не только ваша вина. - Да, но кто об этом узнает? - спросил Маккормик. - Нужно, чтобы она осталась в живых, - сказал Кэллехер. - Она ничего не расскажет. Если британцы найдут ее труп рядом с нашими, получится некрасиво. А вот если она останется в живых, я уверен, что она скажет, что мы к ней отнеслись очень хорошо. Так оно и было, несмотря ни на что. - У меня идея, - сказал Маккормик. - Отведем ее в подвал. Здесь же должен быть подвал. - Пойду посмотрю, - сказал Кэллехер. Они снова услышали крики. - Ну и ну, - сказал Гэллегер, - я вижу, что все ее поимели, кроме меня. - А я? Или ты думаешь, что она меня не интересует? - спросил Кэллехер. Кэллинен повернулся к ним и объявил, что на "Яростном" что-то затевается. ГЛАВА LX О'Рурки заключил Герти в объятья и задумался: он не знал, что с ней делать дальше. Она вырывалась и осыпала его ругательствами. Он крепко, изо всех сил, прижимал ее к себе. Он уже не думал о том, что говорил несколько минут назад. Он продумывал тактику, которой следовало придерживаться, совершенно не отдавая себе отчета в том, что он вообще что-то обдумывал. Он подумал, что лучше всего было бы повалить ее на пол; он не очень хорошо представлял себе, как можно было бы справиться с ней в кресле. Пока мозг разрабатывал план дальнейших действий, руки распустились и загуляли по телу Гертруды; О'Рурки по-прежнему прижимал девушку к себе, а посему смог познать в основном лишь ее спину да груди, которые упирались в него сосками. Руки инсургента спустились ниже и прикоснулись к эластичной, что было само по себе любопытно, ткани, которая скрывала под собой - что было не только любопытно, но и невообразимо приятно - самые главные прелести. Он тяжело задышал. План действий так и не был разработан. Внезапно она перестала сопротивляться и, прижавшись, прошептала ему, блаженному от щекочущих волос: - Неужели такой придурок, как ты... Однако она, похоже, была уже согласна на все. И даже, похоже, проявляла теперь удивительную предприимчивость и решительность, что казалось странным для юной особы, которая от общения с такими мужланами, как Кэллинен и Кэффри, должна была приобрести только негативный опыт. Он посчитал, что настало время ее поцеловать. Но Герти предупредила дальнейшие вольности и нанесла сокрушительный удар по его иллюзиям. Взвыв от боли, он отскочил назад. Его поразила не столько причиненная боль, сколько проявленное коварство. ГЛАВА LXI - Огонь! Так командор Картрайт лично возглавил окончательную операцию. ГЛАВА LXII - Вжжж, - прожужжал снаряд. ГЛАВА LXIII Снаряд пробил витрину почтового отделения на набережной Эден и, попав в стенку, разорвался в зале. Следующий снаряд повторил траекторию. Третий снаряд снес второй этаж. Крыша рухнула. Некоторые снаряды падали на тротуар, некоторые стремились во что бы то ни стало распахать сад Академии и изувечить статуи. Но большинство залетало со свистом прямо в почтовое отделение на набережной Эден. Шесть минут спустя Картрайт посчитал, что руинообразное состояние почты покажется генералу приемлемым и удовлетворительным. Он приказал прекратить огонь, чтобы дождаться, когда дым рассеется и можно будет оценить результаты. А может быть, даже - предположительно - высадиться, чтобы подобрать уцелевших. ГЛАВА LXIV Как только все вроде бы стихло, Мэт Диллон вылез из воронки, послужившей ему укрытием во время обстрела. Он с удовольствием отметил, что коробка, которую он нес под мышкой, уцелела после инцидента. Чтобы попасть из сада Академии в почтовое отделение на набережной Эден, лестницы не требовалось: стена рухнула, ему оставалось лишь забраться на кучу битых кирпичей. Маленькую дверь вышибло напрочь. Первое, что он увидел, проникнув в почтовый зал, была Герти, которая стояла прислонившись к стене и оглядывала весь этот развал туманным взором. За время отсутствия Диллона одежды на ней не прибавилось. Паркетный пол был усеян трупами. Кэллехер, вцепившись в свой пулемет, шатался и тряс головой; его просто оглушило. Но Маккормик, Гэллегер и Кэллинен, похоже, погибли. О'Рурки постанывал. Лишь он один вздумал довольно пошло агонизировать. Внизу его живота разбухало большое пурпурное пятно. - Герти... Герти... - тихо взывал он. Диллон поставил коробку на кучку разномастных обломков и подошел к продолжающему стонать О'Рурки. - Герти... Герти... Герти не двигалась. Диллон подумал, что Ларри досталось изрядно и что он вряд ли выживет. - Мужайся, старина, - сказал Диллон, - тебе осталось недолго. - Герти, я люблю тебя... Герти, я люблю тебя... Герти, я люблю тебя... - Ну ладно, старина, не дури. Хочешь, я прочту молитву для умирающих? - Почему она не подходит? Где она? Она жива, я знаю. Диллон приподнял ему голову, и Ларри, приоткрыв глаза, увидел по-прежнему обнаженную и по-прежнему красивую Герти. Он улыбнулся ей. Она строго на него посмотрела. - Я люблю тебя, Герти. Подойди. Она даже не шелохнулась. - Подойдите же к нему, - сказал ей Мэт. - В таком состоянии он не причинит вам вреда. - Вы принесли мое платье? - спросила она. - Да. Сделайте то, о чем он просит. Она сделала, не скрывая враждебности. Когда она оказалась рядом с ним, Ларри оглядел долгим, полным эстетического восхищения взглядом точеные бедра, изгиб талии и округлость грудей. Затем грустно покачал головой и закрыл глаза. Чуть пошевелился. С трудом засунул руку в штаны. Потом вытащил ее, что-то сжимающую и окровавленную. Глядя на Герти, протянул ей руку и разжал кулак. Герти наклонилась, чтобы рассмотреть. - Герти, это предназначалось для тебя, - прошептал он. - Герти, это предназначалось для тебя. Он опустил голову, и глаза его на этот раз окончательно закрылись. Рука упала, сжимаемый кусочек плоти выкатился на паркет. Ларри О'Рурки был мертв. Диллон поправил ему голову, встал и перекрестился, хотя, как и любой истинный католик, явно тяготел к атеизму. Носком туфельки, небрежно-небрежно, Герти принялась подталкивать окровавленный ошметок человеческого тела, пока тот не исчез в паркетном проломе. - Жалкая безделушка, - прошептала она. Затем повернулась к куче обломков и схватила коробку. - Это мое платье? - спросила она у Мэта. - Requiescat in pace, - пробормотал Диллон. - Между нами говоря, он, должно быть, умер в момент совершения смертного греха. Диллон сел на сломанный стул и принялся задумчиво скручивать сигарету. Он внимательно разглядывал Герти. - Видите ли, - сказал он наконец, - я понял, что с корсетами покончено, но это не значит, что когда-нибудь они не войдут снова в моду в том или ином виде. - Вы меня смешите, - сказала Герти. - Разумеется, вы очень красивы и в этом эластичном поясе. Который вас совсем не стесняет. Но... - Согласитесь, в этом есть что-то строгое, спортивное, классическое, разумное... - Да уж, разумное, разумное. Чтобы раздеть женщину, одного разумного недостаточно. Видите ли... - Диллон запнулся. - Вы позволите называть вас Гертрудой? - Ой-ой-ой, - заойкал присохший к пулемету Кэллехер, который не упустил из разговора ни одного слова, - какая обходительность. - Видите ли, - повторил Мэт Диллон, - я очень хорошо представляю себе возвращение корсетов лет через двадцать - тридцать. - Какое отношение это имеет ко мне? - Я очень хорошо представляю себе статью в парижской газете того времени, что-нибудь в духе: "Давно забытый корсет - сенсационное появление в начале этого сезона. Придает новую форму женскому телу. Корсет - это оживающая скульптура. Повеления моды еще более категоричны, чем требования высшей философии". - Теперь его занесло в провидцы, - сказал Кэллехер, который внимательно наблюдал за действиями экипажа "Яростного". - Перед смертью это бывает. - А еще, - продолжал Диллон, - "лифы из розового нейлона, укрепленные китовым усом. Пышные груди отдыхают в своих тюлевых колыбельках". А еще корсет "из эластичного трикотажа, спускающийся до бедер. В верхней части используется другая, более плотная материя, что позволяет выгодно подчеркнуть формы и заузить талию". Статья закончится воскрешением в памяти исчезнувшего после 1916 года корсета, этого великого режиссера-постановщика нового женского силуэта: "выдающиеся груди, декоративно-осиная талия и парижский задник". - Браво, - сказал Кэллехер, - ты несешь выдающуюся чушь. - Я предпочитаю свою собственную моду, потому что она современна, - сказала Герти. - Она имеет откровенно мужские тенденции. Зауженные бедра, сглаженные груди, квадратные плечи. - Мне кажется, они собираются высаживаться, - сказал Кэллехер. - Они, наверное, думают, что мы все погибли. Я сейчас выпущу по ним очередь, а они нам подкинут еще парочку снарядов. - А это кто такой? Я его не знаю, - сказала Герти, как бы открывая для себя существование Кэллехера. - А остальные погибли? - Начиная с Кэффри, - хладнокровно ответил Диллон. - Черт возьми! - заорал Кэллехер. - Черт побери этот сраный механизм! Пулемет заело. А эти ублюдки приближаются. Он засуетился вокруг своего пулемета. - Ничего не могу сделать. Не могу понять, в чем дело. Он повернулся к своим товарищам по выживанию и увидел Герти. Из ее разговора с Диллоном он не понял ничего, как не понял, при чем здесь платье. Но англичанку оглядел с интересом и даже подошел поближе. - Мне пора надевать платье, - мягко произнесла она. Она поставила коробку на пол. Диллон перерезал бечевку. Она открыла коробку. Диллон развернул папиросную бумагу. Она посмотрела внутрь. - Мое подвенечное платье! - воскликнула она. И добавила, обращаясь к Диллону: - Как это любезно с вашей стороны. Диллон помог ей надеть платье. Кэллехер стоял по-прежнему рядом с ними. - Пошевеливайтесь. Сейчас спустимся в подвал, постреляем им по ногам, а потом героически подохнем. Живыми они нас не возьмут. - Неужели? - спросила Герти с невинным видом. - Ну вы-то останетесь в живых. Давайте пошевеливайтесь. - А мой лифчик? Я его потеряла. - Да и бог с ним, - сказал Мэт, - вам он не нужен. - Но это не очень корректно, - сказала Герти. - И особенно не трепитесь, когда вас обнаружат около наших трупов. - Не трепитесь? Что это значит? - Давай же, Мэт, пошевеливайся. Тебе словно доставляет удовольствие ее щупать. Да, малышка, это значит, что тебе придется промолчать. - Насчет чего? Почему? - Мы - герои, а не мерзавцы. Понимаешь? - Может быть. - Да все ты прекрасно понимаешь. Без тебя мы бы погибли без всяких заморочек, но из-за того, что ты вздумала отлить в самый ответственный момент нашего повстанчества, теперь на нашу доблесть могут бросить тень грязная сплетня и омерзительная клевета. - Как подумаешь, с чего все начинается, - рассеянно объявил Диллон. Он отошел на несколько шагов назад, чтобы оценить свою работу. - Красиво, правда? - спросил он у Кэллехера. - Да. Класс. Еще немного, и ты меня убедишь в том, что и женщины могут быть привлекательными, - ответил тот. И добавил, обращаясь к Герти: - Ты меня слышишь? Ничего не произошло. Ничего не произошло. Ничего не произошло. - Так утверждать может мужчина, - ответила Герти, нескромно улыбаясь. - Женщина - дело другое. Она бросила на него колючепроволочный взгляд. - А вы что, этого не знали? Как понимать то, что вы ему сейчас сказали? Что значит ваше "и женщины могут быть привлекательными"? - Довольно. Теперь она предупреждена, и мы можем спуститься в подвал, чтобы дать наш последний бой. - Пошли, - по-философски отреагировал Диллон. Герти схватила Кэллехера и, удерживая его перед собой, возмущенно потребовала: - Отвечайте. Неужели вы не понимаете, что это ваше "ничего не произошло" просто глупость? Или я должна объяснить вам все жестами? - Я сказал вам, чтобы вы молчали. Потом, после нашей смерти. - Почему? Ради славы вашей Ирландии? - Да. - Забавно, - сказала Герти. - Ты, может быть, не знаешь: она выходит замуж за того типа, который нас бомбит. - Да, забавно, - сказал Кэллехер. Он вырвался и теперь уже сам схватил ее за руку. И затряс ее изо всех сил: - Ты ведь будешь молчать после нашей смерти, да? Кэффри, Кэллинен, Маккормик, О'Рурки - все они были храбрыми и безупречными. Ты ведь не будешь поливать их грязью, нет? - Вы думаете, я помню, как их звали? Вас, например, как зовут? - Корни Кэллехер, - ответил Мэт Диллон. - Заткнись. А зачем надо было нас провоцировать? Наши товарищи были жертвами. Ты бесстыдница. Как ее зовут? - Мисс Герти Гердл, - ответил Мэт Диллон. - Ты бесстыдница, Герти Гердл, ты - бесстыдница. - А ваши героические товарищи, которые меня изнасиловали, они тогда кто? - Она начинает меня раздражать, - сказал Кэллехер. - Раздражается тот, кто чувствует свою слабость, - сказала Герти. - Да отстань ты от нее, - сказал Мэт. - Ты изомнешь ее платье. - К черту платье! Я хочу, чтобы она нам пообещала, что будет молчать. - Ты сам говорил, что она не осмелится, что для невесты признаваться в таких вещах... - Как сказать, - бросила Герти. - Для меня ситуация начинает проясняться, - заявил Кэллехер. - И так все ясно, - сказала Герти. - Вы разбиты. Вы скоро умрете. - Дело не в этом. Дело в вас. Вы еще не все видели. - А что ты хочешь ей показать? - спросил Диллон. Рассмеявшись, Герти бросилась на Кэллехера. - Так что же? - сказала она. - Так что же? Ее поцелуй расплющил ему губы и разжал зубы. Он начал гладить ее груди и почувствовал, как твердеют ее соски. - Она еще не все видела, - с тупым упрямством повторял он. - Она должна молчать. Она еще не все видела. Мэт Диллон принялся скручивать очередную сигарету, наблюдая с любопытством за происходящим. Которое активизировалось престранным образом. - Они испортят мое платье, - прошептал он. Затем происходящее переориентировалось, и Мэт начал понимать намерения Кэллехера. Он даже не знал, как их оценивать, но теперь, посреди этой разрухи, за несколько часов - не больше, это уж точно, может быть, за несколько минут - до смерти ему было уже все равно, и потом, он всегда относился к Кэллехеру с превеликой нежностью и превеликим снисхождением. - Держи ее, - сказал ему Кэллехер. Все разворачивалось согласно предположениям Диллона. Он отбросил щелчком сигарету и схватил Герти с неожиданной для нее силой и сжал ее так, что она даже не могла пошевелиться. Герти, впрочем, не противилась; отдалась безоговорочно и добровольно, поскольку в отличие от Мэта она о намерениях Кэллехера еще пока не догадывалась. - Что это вы делаете?! - вскричала она спустя некоторое время. - Вы не понимаете, как это делается. Уверяю вас, с женщинами все происходит по-другому. Какой вы невежда. А еще считаете себя джентльменом. Говорю же вам, не так. Я не хочу. Я не хочу. Я... Я... - Мерзавка! - рычал Кэллехер. - Она ничего не расскажет, я заставлю ее молчать, и никто не сможет сказать, что мы не были храбрыми и безупречными героями. Finnegans wake! - Finnegans wake! - ответил Мэт Диллон, очень взволнованный происходящим. - Я бы тоже заставил ее помолчать, - робко предложил он. Герти, перейдя из одних рук в другие, не переставала оспаривать обоснованность происходящего. ГЛАВА LXV В чем нельзя отказать британцам, так это в чувстве такта. Высадившись у набережной Эден, вооруженные кто винтовкой, кто гранатой матросы с "Яростного" проникли в почтовое отделение незаметно. Они окружили выживших после обстрела, но совершенно не осознающих, что происходит вокруг, мятежников, однако стали действовать только после того, как все закончилось: они не хотели, чтобы девушка краснела при мысли о том, что ее могли застать в такой нескромной позе. Наконец ее платье опустилось; она подняла очень красное и очень мокрое от слез лицо; Кэллехер и Диллон торжествующе переглянулись и в этот момент почувствовали, как острие штыка упирается им в спину. Они подняли руки вверх. ГЛАВА LXVI Капитан Картрайт в сопровождении своих лейтенантов сошел на землю. Рискуя запылить ботинки, они проникли в руины почтового отделения на набережной Эден. Матросы уже сложили в углу, выравнивая по росту, все трупы. Два оставшихся в живых мятежника стояли у стены с поднятыми вверх руками. Картрайт заметил Герти; та бросилась к нему в объятья. - Дарлинг, дарлинг, - шептала она. - Моя дорогая, моя дорогая, - отвечал он. Его немного удивило лишь то, что при подобных обстоятельствах на ней было подвенечное платье. Но, обладая не меньшим, чем его матросы, чувством такта, капитан промолчал. - Извините меня, - сказал он ей, - я должен выполнить еще кое-какие обязательства. Этих двух мятежников мы будем судить. И разумеется, как мятежников вооруженных, мы приговорим их к смертной казни, не правда ли, господа? Тэдди Маунткэттен и второй помощник несколько секунд подумали и кивнули головой. - Дорогая, простите, что задаю вам этот вопрос, но эти мятежники, ведь они были... как бы это сказать... корректны по отношению к вам, не правда ли? Герти посмотрела на Диллона, на Кэллехера, затем на трупы. - Нет, - сказала она. Картрайт побледнел. Кэллехер и Диллон даже не вздрогнули. - Нет, - сказала Герти. - Они хотели приподнять мое красивое белое платье, чтобы посмотреть на мои лодыжки. - Мерзавцы, - прорычал Картрайт. - Вот каковы эти республиканцы, подлецы и сладострастники. - Простите их, дарлинг, - промяукала Герти. - Простите их. - Это невозможно, моя дорогая. Впрочем, они и так уже приговорены к смертной казни, и мы расстреляем их на месте, как того требует закон. Он подошел к ним. - Вы слышали? Военный трибунал под моим председательством приговорил вас к смертной казни, вы будете расстреляны на месте. Помолитесь напоследок. Матросы, приготовьтесь. Матросы выстроились в шеренгу. - Я хочу добавить: вопреки тому, что вы думаете, вы не заслуживаете достойного упоминания в том разделе мировой истории, который посвящен героям. Вы обесчестили себя подлым поступком, который моя невеста, несмотря на вполне объяснимую стыдливость, была вынуждена описать. Как вам не стыдно! Приподнять платье девушке, чтобы посмотреть на ее лодыжки! Похотливые проходимцы, вы умрете как собаки, неприкаянными и с запятнанной совестью. Кэллехер и Диллон даже не вздрогнули. Герти, выглядывая из-за спины Картрайта, показывала им язык. - Что вы можете на это ответить? - спросил у них Картрайт. - С ними по-хорошему нельзя, - ответил Кэллехер. - Это уж точно, - вздохнул Диллон. Несколько секунд спустя прошитые свинцом повстанцы были мертвы.