- Это единственная гарантия, которую мы желали бы получить. Мы не заинтересованы в крайностях, проповедуемых Адольфом Гитлером. При упоминании имени Гитлера Геббельс всем своим тщедушным телом подался вперед: его раздражало, что он не может участвовать в беседе. - Что такое с Гитлером? Что вы о нем говорите? - спросил он по-немецки. - Гитлер - это путеводная звезда! Гитлер - надежда Германии! - Для вас, может быть, - по-немецки сказал Рейнгардт. Алстер Скарлетт заметил, что глазки Геббельса светились ненавистью. Да, когда-нибудь Рейнгардт поплатится за свои слова. Генерал продолжал, разворачивая бумагу: - Времена, переживаемые нашей нацией, требуют необычных союзников... Я беседовал с фон Шнитцлером и Киндорфом. Крупп не намерен вступать в переговоры, как, вероятно, вы уже знаете... Германская промышленность не в лучшем состоянии, чем армия: и та и другая - заложницы Союзной Контрольной Комиссии. Версальский договор сковывает нас железными путами. Мы живем как на качелях, никакой стабильности. Нет ничего, на что можно было бы положиться. У нас общее препятствие, господа, - Версальский договор. - Это лишь одно из препятствий. Есть и другие, - самодовольно заметил Скарлетт. - Меня привело в Монбелье только это единственное препятствие! Германской промышленности необходимо обеспечить возрождение, и армии также необходимо обеспечить подъем. Ограничение численности войск до ста тысяч человек - при необходимости охраны границы общей протяженностью более чем в тысячу шестьсот миль! Да это просто издевательство!.. Нам только обещают и обещают. Никакого понимания. Никаких послаблений для необходимого роста. - Нас обманули! Нас самым бесстыдным образом обманули в девятьсот восемнадцатом, и обман этот продолжается! И в самой Германии изменников по-прежнему полно! - воскликнул Гесс. Рейнгардт оглядел Гесса, Скарлетта, притаившегося в тени Геббельса. - Буду откровенен, господа, хотя секрета для вас, вероятно, никакого и не открою... На землях большевиков находятся сейчас тысячи неустроенных германских офицеров. На них нет спроса в своей собственной стране. Они обучают русских полевых командиров! Они внедряют дисциплину в крестьянской Красной армии... Почему? Иные - чтобы просто прокормиться. Другие оправдываются тем, что русские заводы поставляют нам артиллерийские орудия и некоторые виды вооружения, запрещенные Союзной Комиссией... Мне не по душе такое положение дел, господа. Я не доверяю русским... Но и нашим сегодняшним лидерам доверять нельзя. Нам необходимы новые политики. Рудольф Гесс решительно положил руки на стол. - Мы заверяем вас словом Адольфа Гитлера и тех, кто находится сейчас в этой комнате, что во главу угла своей политической платформы Национал-социалистическая рабочая партия Германии ставит безусловную отмену Версальского договора и его ограничений! - Я учту это. Мне важно знать, способны ли вы действенно объединить различные политические группы рейхстага. Я не стану отрицать, что вы притягательны. Куда более притягательны, чем другие.:. Но вот вопрос, Который волнует нас и наших соратников в деловом мире: стабильная ли вы сила? Способны ли вы продержаться? Мы не можем делать ставку на политическую комету, которая сгорит без следа. Алстер Скарлетт поднялся и с высоты своего роста посмотрел на пожилого немецкого генерала: - Что бы вы сказали, если бы я сообщил вам, что мы располагаем такими финансовыми источниками, которые превосходят источники любой политической организации в Европе? А может, и всего западного полушария? - Я бы сказал, что вы преувеличиваете. - А если бы я сообщил, что мы обладаем территорией достаточно обширной, чтобы обучать тысячи и тысячи отборных войск вне бдительного ока версальских инспекционных групп? - Я бы попросил вас привести соответствующие доказательства. - Я могу сделать это без промедления. Рейнгардт также встал и, неотрывно глядя на Генриха Крегера, произнес: - Если вы говорите правду... вам обеспечена поддержка высшего генералитета германской армии. Глава 36 Джанет Саксон Скарлетт, еще не вполне проснувшись, потянулась к Кэнфилду, но его не оказалось рядом. С трудом открыв глаза, она окинула взглядом комнату. Джанет подташнивало, сильно ломило в висках, веки словно налились свинцом - все признаки тяжелого похмелья. Мэтью Кэнфилд сидел за письменным столом, и, подперев рукой подбородок, изучал лежавшие перед ним бумаги. Джанет устроилась на постели так, чтобы удобнее было наблюдать за ним. Да, он явно необычный человек, подумала она, хотя, с другой стороны, ничем, вроде бы, и не выдающийся. Интересно, и что это такого она в нем нашла? Он не похож на мужчин ее круга. Они энергичны, изысканны, выхолены и обеспокоены исключительно самими собой. Мэтью Кэнфилд выбивался из этого привычного для нее ряда. Он не просто полон энергии - он постоянно готов к действию, присущая же ему уверенность была дарована не богатством, а давно натренированным умением просчитывать все свои шаги и действия до мелочей. Те, остальные, были и внешне куда более привлекательны - он скорее относился к категории мужчин "с приятной, но грубоватой наружностью". Именно это ее забавляло: и внешне, и в своих поступках он выглядел человеком крайне независимым, но наедине с ней менялся, становился мягким, нежным и очень уязвимым. Вдруг открывался глубоко запрятанный робкий и достаточно слабый человек... Она видела, что он чем-то озабочен. Она подозревала, что Элизабет Скарлатти давала ему деньги. А он явно не привык к большим деньгам - она поняла это еще в те две недели, что они провели в Нью-Йорке. Ему явно намекнули не скупиться, дабы увлечь, завлечь ее - и им было оттого ужасно смешно, потому что, если на то пошло, правительственные деньги позволили им прежде всего лучше узнать друг друга, показать свое истинное лицо - опять же друг другу... Да за такое и она сама с радостью бы заплатила - ведь ей уже приходилось платить. Но никто в жизни не был еще для нее дороже Мэтью Кэнфилда, естественно, "дороже" - не в смысле денег. Да, он не принадлежал к ее миру. Он предпочел бы мир иной, попроще, менее аристократичный, космополитичный - это она понимала. Но она, Джанет Саксон Скарлетт, сделает все, чтобы удержать его, она приспособится к его взглядам и вкусам. Когда все это кончится - если это когда-либо кончится - они найдут возможность быть вместе. Должен быть какой-то выход! Она любит его, тревожится за него. "Как же замечательно!" - подумала Джанет Саксон Скарлетт. Накануне, вернувшись в гостиницу в сопровождении сотрудника Дерека Фергюсона, она застала Кэнфилда в гостиной Элизабет. Казалось, он был в ярости, лицо у него осунулось, постарело, и она никак не могла взять в толк почему. Он извинился за свое настроение, а потом без всяких объяснений, чуть ли не силком, выволок ее из гостиницы. Они поужинали в маленьком ресторанчике в Сохо. Оба изрядно выпили - его страх заразил и ее. Но он так и не сказал, что его беспокоит. Они вернулись в его комнату, прихватив с собой бутылку виски. Они занимались любовью, и Джанет знала, что он чего-то боится и изо всех сил старается скрыть свой страх. И сейчас, наблюдая за ним, сидящим за письменным столом, она вдруг каким-то шестым чувством узнала правду... Правду о том, кто приходил к Элизабет Скарлатти. Этим гостем был ее муж! Она чуть приподнялась на локте. - Мэтью? - О... доброе утро, милая. - Мэтью... ты боишься его? Кэнфилд весь напрягся. Она знает! Ну конечно же, она знает! - Когда я с ним встречусь, я не испугаюсь. - Всегда так бывает, верно? Мы боимся чего-то или кого-то неизвестного, того, что мы пока не можем увидеть, - Джанет вдруг ощутила сильную резь в глазах. - Почти то же сказала и Элизабет. Джанет села в постели, прикрыв одеялом плечи. Ей было холодно, боль в глазах усилилась. - Она тебе сказала? - В конце концов да... Она не хотела, но ей пришлось сказать. Джанет смотрела прямо перед собой. - Я знала это, - спокойно произнесла она. - И боюсь. - Конечно, ты напугана... Но бояться тебе нечего. Он тебя не тронет. - Почему ты так уверен? - руки у нее начали дрожать. - Вчера я еще не был в этом уверен... И дело не в его характере, в его влиянии на окружающих, в этом неожиданном воскрешении из мертвых. Но теперь я многое понял, просчитал, - он взял карандаш и сделал какую-то очередную запись. Вдруг Джанет Саксон Скарлетт сжалась в комок и покатилась по постели. - О Боже, Боже, Боже! - она вдавилась головой в подушку. Сначала Кэнфилд не понял, в чем дело, - он слышал ее, но был целиком сосредоточен на своих записях. - Джэн, - не отрываясь от работы, начал он. - Джанет! - майор повернулся, отбросил свой карандаш и поспешил к постели. - Джанет!... Родная моя, не надо, прошу тебя. Не надо, Джанет! - он взял ее на руки, повернул к себе - и тут только заметил ее глаза. По ее лицу градом катились слезы, но это были не обычные рыдания. Глаза были широко открыты, точно она находилась в трансе. В трансе, порожденном ужасом. Он снова и снова повторял: - Джанет, Джанет, Джанет. Джанет!.. Она не отвечала. Казалось, она все глубже и глубже погружается во что-то страшное, в какую-то бездну. Она начала стонать, сначала тихо, потом все громче и громче. - Джанет! Перестань! Перестань! Милая, перестань! Она не слушала его. Напротив, она пыталась оттолкнуть его от себя, ее нагое тело извивалось, она колотила его кулаками. Он чуть ослабил объятия, испугавшись, что может сделать ей больно. Вдруг она успокоилась. Она запрокинула голову назад и голосом, какого он у нее прежде никогда не слыхал, прокричала: - Черт бы тебя побрал!.. Черт бы тебя побрал!!! - она тянула слово "побрал!" так долго, пока крик не превратился в визг, и медленно, как бы кому-то сопротивляясь, развела ноги. Тем же захлебывающимся, гортанным голосом она шептала: - Ты свинья! Свинья! Свинья! Свинья! Кэнфилд в ужасе наблюдал за ней: она, изнемогая, как бы сопротивлялась насилию. - Джанет, ради бога, Джэн... Прекрати! Прекрати! Никто не собирается прикасаться к тебе! Пожалуйста, дорогая! Джанет жутко, истерично хохотала. - Ты подлец, Алстер! Ты дерьмо... дерьмо... - она согнула изо всех сил ноги и ладонями прикрыла грудь. - Оставь меня, Алстер! Христа ради, Алстер, оставь меня!... Да оставь же ты меня! - Она вновь сжалась в комочек, точно ребенок, и начала всхлипывать. Кэнфилд прикрыл Джанет одеялом. Теперь он понял, что сотворил с ней Скарлетт, во что он стремился превратить ее. Она нуждалась в помощи, куда большей, чем ему прежде казалось. Он ласково погладил ее по волосам и лег рядом. Она закрыла глаза, всхлипывания утихли, перешли в глубокое прерывистое дыхание. Он надеялся, что она заснула. Ей надо отдохнуть. А ему - обдумать, каким образом рассказать ей обо всем, что предстоит. Потому что следующие четыре месяца будут для нее кошмаром. И не только для нее - для них троих. Но теперь появился новый, доселе неизвестный ему фактор, и Кэнфилд был даже рад, что он узнал об этом. Он понимал, что радоваться тут нечему, что ему надлежит сохранять хладнокровие, ибо рожденное этой новой информацией чувство могло помешать работе. Он профессионал и должен им оставаться. И все же он был рад появившемуся в нем чувству ненависти. Алстер Стюарт Скарлетт перестал быть обыкновенной дичью в международной охоте. Теперь он был человеком, которого Мэтью Кэнфилд жаждал убить. Глава 37 Алстер Скарлетт смотрел в гневливое лицо Адольфа Гитлера. Он видел, что, несмотря на свой гнев, Гитлер способен контролировать себя, и это его умение граничит с чудом. Да и сам он был воплощенным чудом. Историческим чудо-человеком, который приведет их в прекраснейший мир. Гесс, Геббельс и Крегер всю ночь ехали от Монбелье до Мюнхена, где Гитлер и Людендорф ждали их отчета о встрече с Рейнгардтом. В случае успешного исхода совещания можно приступать к реализации плана Людендорфа. Все фракции рейхстага, обладающие сколь-нибудь значительным числом депутатов, всполошатся из-за возможности возникновения коалиции. Прозвучат обещания, угрозы. Как единственный представитель Национал-социалистической партии и ее кандидат на пост президента с речью выступит Людендорф. Его будут слушать. Он мыслит как солдат, он мало-помалу распрямляется, восстает после жестокого фиаско при Мез-Арагоне. Одновременно с этим в двенадцати городах будут проведены антиверсальские демонстрации - без помех со стороны полиции, загодя щедро обласканной. Гитлеру предстоит отправиться в Ольденбург, в самое сердце северо-западной Пруссии, где восходят семена былой воинской славы. Будет проведен огромный слет, на котором должен, согласно договоренности, выступить сам Рейнгардт. Рейнгардта достаточно, чтобы убедить всех, что партию поддерживают военные, более чем достаточно; Рейнгардт - это временная веха, обеспечивающая им успех на нынешнем этапе. Признание Гитлера Рейнгардтом сразу продемонстрирует, на чью сторону склоняются генералы. Людендорф видел во всем этом не более чем политическую уступку со стороны высшего армейского командования. Гитлер же расценивал как чуть ли не политический переворот: австрийский фельдфебель ужасно беспокоился по поводу отношения к себе генералов. Он понимал, что от этого зависит вся его судьба, и именно потому был теперь так упоен собой, так полон гордости. Но и отчаянно злился. Потому что маленький Геббельс уже доложил Людендорфу и Гитлеру все, что сказал по адресу последнего Рейнгардт. В просторной комнате, выходящей окнами на Зедлингерштрассе, повисла зловещая тишина. Гитлер сидел, судорожно впившись руками в подлокотники кресла, затем вскочил. Он уставился вытаращенными глазами на Геббельса, но тот понимал, что гнев направлен не на него. - Жирный боров! Пусть проваливает в свое поместье! Ему только коров пасти! Скарлетт сидел рядом с Гессом. Как обычно, когда разговор велся по-немецки, Гесс предупредительно переводил - в общих чертах. - Он очень огорчен. Рейнгардт может стать помехой. - Почему? - Геббельс не верит, что Рейнгардт в открытую поддержит движение. Он не захочет марать мундир, но жаждет получить все выгоды от движения. - Но в Монбелье Рейнгардт обещал свою поддержку! Что там говорит Геббельс? - Скарлетт считал, что ему надо контролировать разговор, - он терпеть не мог Геббельса и не доверял ему. - Геббельс наябедничал, как Рейнгардт отзывался о Гитлере, - прошептал Гесс. Скарлетт громко сказал: - Пусть тогда Рейнгардту скажут: если он не станет на сторону Гитлера, он ни гроша на свои игрушки не получит! И пусть катится ко всем чертям! - Что он говорит, Гесс? - Гитлер метнул взгляд на Гесса и Скарлетта. - Он сказал: пошлите Рейнгардта к черту! Людендорф слегка улыбнулся: - Бог мой, какая наивность! - Передайте Рейнгардту, что мы вполне можем обойтись и без него! А вот как он будет обходиться без войска, без оружия, без амуниции и без мундиров? Я просто не буду за все это платить - и точка! Передайте, он послушается! - Скарлетт говорил быстро, не обращая внимания, успевает ли Гесс переводить его слова. - Такому человеку, как Рейнгардт, нельзя угрожать. Он настоящий солдат. Гесс повернулся к Скарлетту: - Герр Людендорф говорит, что Рейнгардта такими угрозами не возьмешь - он солдат. - Он трусливый оловянный солдатик, вот он кто такой! Он трясется от страха. Он до смерти боится русских. Он нуждается в нас, и прекрасно это знает. Гесс перевел ответ Скарлетта. Людендорф прищелкнул пальцами, словно услышал отличную шутку. - Вы не имеете права смеяться! Я разговаривал с ним, не вы! И это мои деньги - не ваши! Гессу не было нужды переводить. Людендорф поднялся со своего кресла. Он был в такой же ярости, что и Скарлетт. - Скажи американцу, что его деньги не дают ему права командовать нами! Гесс помедлил. - Господин Людендорф не считает, что ваши финансовые вклады... так уж ценны... - Можете не продолжать! Скажите ему, пусть и он катится ко всем чертям! Именно этого ждут от него всякие Рейнгардты, - Скарлетт, до того недвижно сидевший, вдруг оттолкнулся спиной от стены и с завидной легкостью выпрямился во весь свой могучий рост. Старый вояка Людендорф испытал обыкновенный физический страх. Он не доверял этому заокеанскому неврастенику. Людендорф не раз говорил Гитлеру и другим, что этого человека, именующего себя Генрихом Крегером, опасно вводить в их тесный круг. Но его неизменно одергивали, потому что Крегер не только владел, казалось, неисчерпаемыми финансовыми источниками, но, судя по всему, мог заручиться поддержкой или, по меньшей мере, заинтересованностью весьма влиятельных людей. И все-таки Людендорф не доверял ему. Главным образом потому, что был уверен - этот Крегер глуп. - Позвольте напомнить вам, господин Крегер, что я владею... английским языком в достаточной мере, чтобы изъясняться и понимать. - Тогда что же вы им не пользуетесь? - Мне это не кажется необходимым. - Но я этого требую, черт побери! Адольф Гитлер внезапно хлопнул в ладоши, требуя тишины. Людендорфу этот жест показался оскорбительным, но из уважения перед способностями Гитлера он заставил себя смириться. - Замолчите! Оба! Гитлер отошел от стола и повернулся ко всем спиной. Завел руки за спину. Несколько секунд он стоял молча, и никто не осмеливался прервать тишину. Потому что это была его - Гитлера - тишина, и Геббельс, безумно любивший театральность, с удовлетворением наблюдал за эффектом, который производили на них действия Гитлера. Людендорф со своей стороны поддерживал игру, хотя все еще испытывал чувство досады. Он хорошо знал, что Гитлер не силен в логическом мышлении- Он воистину велик как провидец, но подчас немощен и слеп, когда требуется решать сугубо практические вопросы. Это осложняло его деятельность и деятельность Розенберга, а они считали себя истинными архитекторами нового порядка. Людендорф надеялся, что в данном случае Гитлер согласится с его доводами. Ведь Рейнгардт, как и сам Людендорф, - вояка, гордый и неподкупный. С таким нужно обращаться искусно. Кто же может понимать это лучше, как не бывший фельдмаршал императорской армии, сохранивший свое достоинство в этом трагическом разгроме? Адольф Гитлер спокойно произнес: - Мы поступим так, как говорит герр Крегер. - Герр Гитлер согласен с вами, Крегер! - Гесс коснулся руки Скарлетта. Гесс никогда не любил самонадеянного Людендорфа и теперь предвкушал свое торжество. Ставкой был Рейнгардт. Если Крегер одержит верх, Людендорф окажется в дураках. - Но почему? Это очень опасно! - Людендорф был вынужден спорить, хотя и знал, что это бесполезно. - Вы слишком осторожны, а время не ждет. Крегер прав. И мы сделаем этот шаг, - сказал Адольф Гитлер. Рудольф Гесс выпятил грудь. Он многозначительно смотрел на Людендорфа и Геббельса, локтем подталкивая Скарлетта. - Герр Гитлер говорит, что наш друг Людендорф грешит чрезмерной предусмотрительностью. Он прав. Людендорф всегда чересчур предусмотрителен... Но герр Гитлер хотел бы детально проанализировать ваше предложение... Адольф Гитлер говорил медленно, но твердо, подчеркивая окончание каждой фразы. Он с удовлетворением наблюдал за лицами своих слушателей. А в завершение монолога выкрикнул: - Вот что такое Монбелье! Для Гесса решение Гитлера было равнозначно яркой вспышке политического озарения. Для Геббельса - очередным подтверждением способности Гитлера нащупать основную слабость оппонента. Для Людендорфа - еще одним доказательством умения Гитлера взять заурядную идею, приправить ее собственной дерзостью и выдать как достойный восхищения образец блестящей стратегии. Генрих Крегер-Скарлетт спросил: - Что он сказал, Гесс? Ответил ему, однако, не Рудольф Гесс. Ответил Эрих Людендорф, не сводивший с Адольфа Гитлера глаз: - Герр Гитлер... только что... поймал военных в ловушку. Своим кратким резюме он обеспечил нам поддержку пруссаков. - Что? Рудольф Гесс повернулся к Скарлетту. - Генералу Рейнгардту скажут, что, если он не выполнит наши требования, официальные лица Союзной Комиссии получат сообщение, что он ведет секретные переговоры о незаконных поставках оружия. И это правда: встречу в Монбелье невозможно отрицать! - Он солдат! - добавил Людендорф. - Рейнгардт не станет лгать и отмежевываться от того, что он сделал! Да даже если он поддастся на соблазн, слишком многие знают - фон Шнитцлер, Киндорф. Даже Крупп! Рейнгардт нарушил слово, - и Людендорф громко рассмеялся. - Честное слово солдата! Гитлер коротко улыбнулся и быстро-быстро заговорил с Гессом, кивая в сторону Алстера Скарлетта. - Фюрер уважает и высоко ценит вас, Генрих, - сказал Гесс. - Он спрашивает, как там наши друзья в Цюрихе? - Все движется по плану. Допущенные ошибки исправлены. Быть может, мы потеряем еще одного из оставшихся тринадцати... Хотя это нельзя считать потерей - он обманывал нас. - Кто это? - Людендорф, видно, решил потренироваться в английском. - Торнтон. - А как быть с его участком? - снова вставил Людендорф. Скарлетт-Крегер с презрением глянул на этого солдафона Людендорфа: - Я просто его куплю. - А это не опасно? - Гесс наблюдал за Людендорфом, который переводил слова Скарлетта Гитлеру. Оба выказывали признаки беспокойства. - Нисколько. - Быть может, вам не стоит заниматься этим лично, мой юный друг? - Людендорф говорил ласковым, но наставительным тоном. - Кто знает, кому будут принадлежать ваши симпатии через полгода? - Я возмущен вашими словами! - Но вы не немец. И это не ваше сражение! - Мне и не нужно быть немцем! И я не обязан оправдываться перед вами!.. Вы хотите, чтобы я вышел из игры? Отлично! Я выхожу из игры!.. А со мной и дюжина богатейших людей планеты!.. Нефть! Сталь! Промышленность! Пароходные линии! Гитлер не нуждался в переводе - он и так все понял. Он быстро подошел к Людендорфу и слегка шлепнул старика ладонью по губам - будто наказывал сказавшего глупость ребенка. И что-то тихо произнес - Скарлетт понял, что старый вояка получил строгий выговор. - Вы не поняли, что я хотел сказать, герр Крегер. Я просто - как бы это вам объяснить?.. - он непроизвольно прикрыл рот рукой: он боролся с воспоминанием об обидной выходке Гитлера. - Ваше... сотрудничество с нами исключительно важно и, несомненно, замечено многими. Если через ваше приобретение выйдут на партию, это может, как бы сказать, привести к тому, что все предприятие окажется бесполезным. Алстер Скарлетт уверенно и с какой-то лихостью ответил: - Никаких проблем... Покупка будет оформлена через Мадрид, - ему нравилось ставить на место этих нищих теоретиков. - Мадрид? - Йозеф Геббельс не понял, что сказал Скарлетт, но название города было для него явно с чем-то связано. Немцы переглянулись между собой. - А разве... Мадрид надежен? - Гессу показалось, что его американский друг совершил ошибку. - Я сделаю все через папское посольство. Это сугубо католический город, он совершенно вне подозрений. Удовлетворены? Гесс перевел слова Скарлетта. Гитлер улыбнулся, Людендорф прищелкнул пальцами, теперь в знак искреннего одобрения. - Как же вы это осуществите? - Очень просто. Двору Альфонсо будет сказано, что земля покупается на деньги белой русской эмиграции. И если не сделать это быстро, капитал может уплыть в Москву. Ватикан благожелательно относится к белоэмигрантам. Такого рода соглашения уже бывали. Гесс переводил все Адольфу Гитлеру, Йозеф Геббельс внимательно прислушивался. - От души поздравляю вас, господин Крегер. Ну, будьте осмотрительны, - Людендорф был явно потрясен сообщением. Вдруг Геббельс заговорил быстро-быстро и начал возбужденно размахивать руками. Немцы рассмеялись. Скарлетт не был уверен, что этот низкорослый тип смеется не над ним. Гесс перевел: - Господин Геббельс говорит: стоит заверить Ватикан, что вы обязуетесь отсечь четырех голодных коммунистов от куска хлеба, и папа позволит вам самому расписать Сикстинскую Капеллу! Гитлер прервал общее веселье. - Есть ли новости из Цюриха? Людендорф повернулся к Скарлетту. - Вы говорили с нашими друзьями в Швейцарии? - Все идет по плану. К концу следующего месяца... Короче, через пять недель строительная часть будет завершена. Сейчас я покажу. Крегер подошел к столу, вынул из кармана пиджака сложенную карту и разложил ее на столе. - Эта толстая синяя линия означает общую границу всех поместий. Этот сектор, на юге, принадлежит Торнтону. Мы расширяемся в западном направлении сюда, в северном - до Бадена, в восточном - до окрестностей Пфеффикона. Приблизительно на одной с четвертью квадратной миле можно разместить пятьдесят войсковых единиц, всего девятьсот человек. Водопроводные линии уже уложены, фундаменты возведены. Каждое строение похоже на сарай или амбар. Отличить невозможно, пока не осмотрите изнутри. - Великолепно! - Людендорф вставил монокль в левый глаз и стал внимательно изучать карту. Гесс переводил для заинтересовавшегося Гитлера и скептически настроенного Геббельса. - Так... здесь, по периметру... казарма... бараки... Это огорожено? - Двенадцать футов высоты. Электрическая система защиты и тревоги. Круглосуточное патрулирование. Собаки и люди... Все оплачено. - Великолепно! Великолепно! Скарлетт бросил взгляд на Гитлера. Он знал, что похвалу Людендорфа нелегко заслужить и что, несмотря на ту неприятную сцену, Гитлер ценит мнение Людендорфа, быть может, выше всех других. Скарлетту показалось, что взгляд Гитлера, направленный теперь на него, выражал восхищение. Крегер сдержал радость и быстро продолжил: - Обучение будет интенсивным - каждая смена рассчитана на четыре недели плюс несколько дней между сменами на транспортировку и размещение. Каждый контингент будет насчитывать девятьсот человек... В конце каждого года... Гесс перебил. - Великолепно! К концу каждого года десять тысяч обученных солдат! - Готовых рассредоточиться по всей стране в качестве военных формирований. Обученных для восстания! - Скарлетт прямо-таки пылал энергией. - Конец дилетантству, будем создавать основы для элитарных соединений! Быть может, сами элитарные соединения! - даже Людендорф заразился энтузиазмом. - Наша собственная армия! - Вот именно! Натренированная машина, способная быстро передвигаться, наносить мощные удары, умело и скрыто перегруппировываться. Теперь уже слова Крегера переводил на немецкий язык сам Людендорф. Но Геббельс был явно встревожен. Он говорил тихо, будто опасался, как бы этот Крегер не уловил потаенный смысл его высказываний. Геббельс-все еще не утратил подозрительности. Этот странный гигант-американец слишком боевит и речист, слишком беспечен, несмотря на весь его пыл и несмотря на мощь его денег. Адольф Гитлер кивнул. Снова заговорил Гесс: - Однако, Генрих, господин Геббельс обеспокоен. Эти люди в Цюрихе, их требования так... туманны. - Отнюдь нет. Эти требования вполне конкретны. Эти люди - бизнесмены... И они нам сочувствуют. - Крегер прав, - Людендорф смотрел на Алстера Скарлетта, зная, что Гесс переведет его слова на немецкий. Произнес же он их только для того, чтобы не дать Крегеру времени сформулировать ответы или комментарии: этот Крегер, хотя и не мог говорить на их языке бегло, понимал куда больше, чем делал вид, полагал Людендорф. - Мы подошли к той черте, когда можно подписывать соглашения, не так ли?.. Пакты, если вам угодно. Когда на политической сцене Германии появимся мы, наши друзья из Цюриха обретут... определенные приоритеты. Экономические приоритеты... Мы объединяемся, не так ли? - последние слова Людендорфа звучали вполне утвердительно. - Верно. - А что произойдет, господин Крегер, если мы не выполним обязательств? Алстер Скарлетт выдержал паузу и повернулся к ждавшему ответа Людендорфу. - Они взвоют по-волчьи и постараются уничтожить нас. - Каким образом? - Всеми доступными им средствами. А средств у них предостаточно. - Это вас не тревожит? - Пусть попытаются... Торнтон не один. Все они воры, разница в том, что остальные покладистей. Они знают, что мы правы. Мы победим! Никто не откажется вести бизнес с победителями! Они ведают, что творят. Они хотят сотрудничать с нами. - Мне кажется, вы твердо верите в то, что говорите.. - Вы правы, черт возьми. Что касается нас, то мы будем идти своим путем. Единственно правильным путем! Действовать методами, которые нам по душе. Мы освободимся от отбросов! От жидов, красных, мелких вонючих прихлебателей! Людендорф пристально смотрел на самоуверенного американца. Да, он не ошибся - Крегер глуп. Его отношение к ущербным племенам продиктовано эмоциями, оно не опирается на глубокие принципы расовой чистоты. Гитлеру и Геббельсу присущи схожие заблуждения, но в них присутствует восходящая до истины логика. А у этого Крегера духовный мир убог. Он действительно фанатик. - В ваших словах много здравого смысла. Верю: всякий здравомыслящий человек окажет нам поддержку. Станет делать бизнес на свой собственный манер, - Людендорф решил внимательно следить за действиями Генриха Крегера: такой чрезвычайно взвинченный человек может принести много вреда. Это безумец, шут. Хотя, в конце концов, их двор нуждается в шуте. И в его деньгах. Гитлер, как всегда, прав: они не должны терять его. - Утром я отправляюсь в Мадрид. Относительно Торнтона я уже отдал распоряжения. Вся операция не займет больше двух - максимум трех недель, потом я прибуду в Цюрих. Гесс перевел все это Гитлеру и Геббельсу. Фюрер гортанно пролаял вопрос. - Где вас можно застать в Цюрихе? - перевел Людендорф. - Если ваш план пройдет удачно, нам потребуется контакт с вами. Генрих Крегер помедлил с ответом. Он знал, что этот вопрос зададут: его всегда задавали. Но он всегда был уклончив. Он сознавал, что своим авторитетом отчасти обязан окружающему его ореолу таинственности. Обычно он называл какой-нибудь номер телефона или почтового отделения, иногда просто имя одного из четырнадцати участников цюрихской группы, а также пароль, по которому с ним можно связаться. Он всегда старался напустить побольше тумана. Эти жалкие людишки не понимали, что имена, адреса, телефонные номера не имеют значения. Существенно лишь одно - способность наносить удар. Вот в Цюрихе - там понимали. Эти Голиафы великих свершений - они понимали. Финансисты мирового масштаба, пробиравшиеся по темным лабиринтам, разгадывавшие эти лабиринты, - они прекрасно понимали, что есть самое важное. Умение наносить удары. Их соглашения с зарождающимся новым порядком в Германии будут способствовать созданию новых рынков и контролю над ними. И никого не волнует, кто он на самом деле или откуда явился. Но сейчас, в это мгновение, Алстер Скарлетт понял: эти типы, мнящие себя титанами нового порядка, нуждаются в том, чтобы им напомнили, кто такой Генрих Крегер. Он скажет им правду. Он назовет имя одного человека в Германии, к которому льнут все, кто жаждет власти. Единственного человека, который отказался встречаться, отказался вести переговоры с какой бы то ни было фракцией, не говоря уже об участии в любой из них. Имя единственного человека в Германии, который живет за непроницаемой стеной, полной политической отчужденности. Человека, которого больше всех боялись и больше всех почитали во всей Европе. - Я буду контактировать с Круппом. Он в курсе, где меня можно найти. Глава 38 Элизабет Скарлатти сидела в постели. Сбоку стоял карточный столик, повсюду, куда ни глянь, - на столике, на кровати, на полу - лежали листы бумаги, аккуратно сложенные в стопки. Иные были снабжены соответствующими номерными карточками; другие явно предназначались в корзину. Было четыре часа пополудни, и она за весь день лишь раз выходила из комнаты. Когда впускала Джанет и Мэтью. Она заметила, что у обоих ужасно расстроенный вид - может, устали, может, больны. Она понимала, что происходит. Давление, которое и так испытывал Кэнфилд, стало теперь Чересчур тяжким. Он был на грани срыва, нуждался в отдыхе. Вот теперь-то он куда более готов принять ее план. Элизабет в последний раз задержала взгляд на кипе страниц, которую держала в руке. Так вот, значит, как обстоит дело! Мозаика полностью составлена, картина ясна. Она уже говорила Мэтью, что цюрихская группа, судя по всему, осуществляет стратегическое планирование. Теперь она знала, что так оно и есть. Не будь этот план столь вызывающе порочным, она, быть может, и поняла бы своего сына. Даже гордилась бы его участием - может, ужаснулась бы слегка, и только. Интересно, понял бы ее мотивы Мэтью Кэнфилд? Впрочем, это неважно. Настала пора вплотную заняться Цюрихом. Все еще держа в руке эти страницы, она встала с постели и направилась к двери. Джанет сидела за столом и писала письма. Кэнфилд расположился в кресле и нервно листал журнал. Оба удивились, когда Элизабет вошла в комнату. - Вам что-нибудь известно о Версальском договоре? - спросила она, обращаясь к Кэнфилду. - Об ограничениях, репарационных выплатах? - Как рядовому обывателю, лишь в общих чертах. - Вы слышали когда-нибудь о плане Дауэса? Может, читали этот целиком и полностью несостоятельный документ? - Я полагал, он делает репарации терпимыми. - Только временно. За него ухватились политики, нуждающиеся во временных решениях. В экономическом плане это означает катастрофу. В нем нигде не указывается окончательная сумма. Если же ее указать, то германская промышленность - то есть те, кто платит по счетам, - может рухнуть в один миг. - А почему нам так важно это знать? - Потерпите минутку. Я хочу, чтобы вы сами разобрались... Вы догадываетесь, кто реализует Версальский договор? Вы знаете, чей голос превалирует при принятии решений, ориентированных на план Дауэса? Кто в основном контролирует внутреннюю экономику Германии? Кэнфилд положил журнал на пол. - Да. Какой-то комитет. - Союзная Контрольная Комиссия. - К чему вы клоните? - Кэнфилд поднялся с кресла. - А к тому, что вы и сами начинаете подозревать. Три человека из цюрихской группы входят в состав Союзной Контрольной Комиссии. На практике Версальский договор реализуется именно этими людьми. Действуя сообща, цюрихская группа может буквально манипулировать германской экономикой. Ведущие промышленники из когорты самых мощных и влиятельных на севере, западе, Юго-западе - в содружестве с наиболее крупными финансистами внутри самой Германии. Волчья стая. Они позаботятся, чтобы силы, действующие в Германии, постоянно конфронтировали между собой. Когда произойдет взрыв - а он наверняка произойдет, - они приберут к рукам все осколки. Для осуществления этого иезуитски искусного плана им необходима лишь политическая основа операции. Поверьте мне на слово - они ее нашли. В лице Адольфа Гитлера и его нацистов... В лице моего сына, Алстера Стюарта Скарлетта. - Бог ты мой! - тихо произнес Кэнфилд, не сводя с Элизабет глаз. Он не совсем вник в детали, но вполне осознал весь ужасный смысл сказанного. - Пора отбывать в Швейцарию, мистер Кэнфилд. О подробностях он расспросит в пути. Глава 39 Все телеграммы были составлены на английском и по тексту, за исключением имен и адресов получателей, совершенно одинаковы. Каждая из них была направлена в штаб-квартиру компании или корпорации с обозначением лица, занимающего самое высокое положение. С учетом временных поясов каждая телеграмма должна прибыть ровно в полдень в понедельник, и каждая должна вручаться в руки конкретному получателю под его личную подпись. Элизабет Скарлатти желала, чтобы эти лица письменно и без малейшего промедления подтвердили получение. Она желала, чтобы они незамедлительно, отложив все к всяческие дела, сообщили, что ознакомились с содержанием. Следующим содержанием: "ЧЕРЕЗ ПОСЛЕДНЕГО МАРКИЗА ДЕ БЕРТОЛЬДА ПРОМЫШЛЕННЫЙ ТРЕСТ СКАРЛАТТИ ПРЕДСТАВЛЕННЫЙ НИЖЕПОДПИСАВШЕЙСЯ ИНФОРМИРОВАН О ВАШЕЙ КОНСОЛИДАЦИИ ТЧК КАК ЕДИНСТВЕННЫЙ ПОЛНОМОЧНЫЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ СКАРЛАТГИ НИЖЕПОДПИСАВШАЯСЯ СЧИТАЕТ ЧТО СУЩЕСТВУЮТ СФЕРЫ ВЗАИМНОГО ИНТЕРЕСА ТЧК АКТИВЫ СКАРЛАТТИ БУДУТ В ВАШЕМ РАСПОРЯЖЕНИИ ПРИ СООТВЕТСТВУЮЩИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ ТЧК НИЖЕПОДПИСАВШАЯСЯ ПРИБУДЕТ В ЦЮРИХ ЧЕРЕЗ ДВЕ НЕДЕЛИ ВЕЧЕРОМ 3 НОЯБРЯ В ДЕВЯТЬ ЧАСОВ ТЧК СОВЕЩАНИЕ СОСТОИТСЯ В ФАЛЬКЕ ХАУС ЭЛИЗАБЕТ УИКХЭМ СКАРЛАТТИ" Последовало тринадцать ответов на многих языках, но всем им было присуще нечто общее. Страх. Был и четырнадцатый ответ. Тот, кто дал его, находился в номере мадридской гостиницы "Эмпрадор", зарезервированном за господином Генрихом Крегером. Господин Генрих Крегер был в бешенстве. - Я не допущу этого! Этому не бывать! Я их всех пошлю на смерть! Смерть! Смерть! Смерть! Ее предупредили! Всем смерть! Всем до единого! Сегодня вечером разошлю приказы! Сейчас же, немедленно! Чарльз Пеннингтон, посланный Людендорфом сопровождать Крегера в качестве его телохранителя, стоял у выходящей на балкон двери и нежился в косых лучах испанского солнца. - Восхитительно! Просто восхитительно!... Не будьте же ослом, - он не любил смотреть на Генриха Крегера. И в состоянии покоя это лоскутное лицо было достаточно гадким. В гневе же становилось просто омерзительным. - Не смей говорить мне... - Да бросьте вы! - Пеннингтон видел, что Крегер продолжает мять в кулаке телеграмму от Говарда Торнтона, в которой сообщалось о приказе мадам Скарлатти прибыть в Цюрих. - Ну какая вам, черт возьми, разница? Всем вам вместе и каждому в отдельности? - Пеннингтон сам вскрыл конверт и прочел послание, потому что, как объяснил он Крегеру, представления не имел, когда тот вернется со встречи с папским нунцием. Ведь могло статься, что дело не терпит отлагательства. Чего он, однако не сообщил Крегеру, так это того, что Людендорф велел ему вскрывать все письма, равно как прослушивать все телефонные разговоры с этим зверем. И он делал это с удовольствием. - Нам больше никто не нужен! Мы больше никого не можем брать в долю! Не можем! Цюрих запаникует! Они набросятся на нас как волки! - Они все уже получили телеграммы. Если они решили приехать, их уже не остановить. Кроме того, у этой Скарлатти тигриные зубы, если это та самая, о ком я думаю. Она ворочает миллионами... Чертовская удача для нас, что она хочет войти в дело. Я не был высокого мнения о Бертольде, вероятно, даже меньшего, чем вы, - вонючий французишка, - но раз он это провернул, снимаю шляпу. Как бы там ни было, повторяю, чего вам, собственно, брыкаться? Генрих Крегер глядел на элегантного англичанина, в этот момент как раз поправлявшего манжеты, чтобы они выглядывали из рукавов на сколько положено сантиметров. Красно-черные запонки прекрасно смотрелись на светло-голубом фоне рубашки. Крегер знал, что эта ангельская наружность обманчива: как и "светский лев" Батройд, Пеннингтон был убийцей, получавшим чувственное наслаждение от своего ремесла. Кроме того, к нему с большим уважением относился Гитлер, пожалуй, даже с большим, чем к Йозефу Геббельсу. Тем не менее Крегер принял решение. Он не мог допустить такого риска. - Эта встреча не состоится! Она будет убита. Я ее убью. - В таком случае я обязан напомнить вам